Он прибег к методу тигра: сел в машину, уверенный, что без труда раздавит докучного негодяя. Если когда-нибудь обнаружат побитое о камни тело, то спишут на микроавтобус. К несчастью, он не учел, что Толстый Чарли едет так близко к обрыву. Грэхем Хорикс испугался поближе подвести машину к краю и теперь горько об этом сожалел. Нет, Толстый Чарли специально послал к нему женщин, которые сейчас сидят в леднике, они – его шпионки. Они обманом проникли в его дом. Счастье еще, что он сумел разгадать их планы. Он с самого начала знал, что что-то с ними неладно.

Вспомнив про женщин, он сообразил, что забыл их покормить. Надо дать им что-нибудь поесть. И ведро. Через два часа сидения взаперти им, уж конечно, нужно ведро. Пусть никто не говорит, что он бесчувственная скотина.

На прошлой неделе он купил в Уильямстауне пистолет. Достать такое на Сан Андреасе довольно просто – такой уж это был остров. Но большинство местных просто не давали себе труда обзаводиться оружием – такой уж это был остров. Достав из прикроватной тумбочки в спальне пистолет, он спустился на кухню. Вынул из-под раковины пластмассовое ведро, бросил в него несколько помидоров, сырой батат, недоеденный кусок чеддера и пакет апельсинового сока. Затем (поздравив себя за заботу и предусмотрительность) прихватил рулон туалетной бумаги.

Потом спустился в винный погреб. И там, и в леднике царила мертвая тишина.

– У меня пистолет, – громко сказал он. – И я не побоюсь им воспользоваться. Сейчас я открою дверь. Пожалуйста, отойдите к дальней стене, повернитесь и положите на нее руки. Я принес еду. Повинуйтесь, и обе выйдете отсюда целыми и невредимыми. Повинуйтесь, и никто не пострадает. А это значит, – продолжил он, радуясь, что может пустить в ход весь арсенал клише, которые до сих пор были непозволительны, – никаких выходок.

Он включил в леднике свет, потом отодвинул засовы. Стены ледника были отчасти из камня, отчасти из кирпича. С крюков в потолке свисали ржавые цепи.

Обе женщины стояли у дальней стены. Рози буравила взглядом камень. Ее мама, вывернув шею, смотрела через плечо прямо на него – словно попавшая в ловушку крыса, разъяренная и исполненная ненависти.

Грэхем Хорикс опустил ведро, но не пистолет.

– Отличная жратва, – сказал он. – И ведро – лучше поздно, чем никогда. Вижу, вы ходили в угол. Кстати, я принес туалетную бумагу. Не говорите, что я для вас ничего не делал.

– Вы ведь собираетесь нас убить, верно? – спросила Рози.

– Не зли его, дурочка, – выплюнула, ее мама и, выдавив подобие улыбки, добавила: – Мы благодарны за еду.

– Конечно, я не собираюсь вас убивать, – сказал Грэхем Хорикс и, только услышав эти слова из собственных уст, признался самому себе: ну разумеется, их придется убить. Какие у него еще есть варианты? – Вы не говорили, что сюда вас послал Толстый Чарли.

– Мы приплыли на лайнере, у нас круиз, – сказала Рози. – Сегодня вечером нам полагается есть жареную рыбу на Барбадосе. А Толстый Чарли в Англии. Сомневаюсь, что он даже знает, куда мы поехали. Я ничего ему не говорила.

– Врите, сколько хотите, – ответил Грэхем Хорикс. – Пистолет-то у меня.

Захлопнув за собой дверь, он снова заложил засовы и услышал, как мама Рози говорит:

– А зверь? Почему ты не спросила его про зверя?

– Потому что ты его придумала, мама. Сколько раз можно тебе повторять? Нет тут никакого зверя. Да и вообще он не в своем уме. Он бы скорее всего с тобой согласился. Он сам, наверное, разговаривает с невидимыми тиграми.

Уязвленный такими словами, Грэхем Хорикс погасил им свет и, прихватив с собой бутылку красного вина, отправился наверх, с грохотом хлопнув за собой дверью в винный погреб.

В темноте под домом Рози разломила кусок сыра на четыре части и съела одну как можно медленнее.

– Что такое он говорил про Толстого Чарли? – спросила она маму, когда сыр растворился у нее во рту.

– Опять твой проклятый Толстый Чарли! Знать ничего про него не хочу! – отозвалась ее мама. – Это из-за него мы тут оказались.

– Нет, мы оказались тут, потому что Хорикс совершенно сумасшедший. Псих с пистолетом. И Толстый Чарли здесь ни при чем.

Она постаралась не думать про Толстого Чарли, потому что мысли о нем неизбежно влекли за собой мысли о Пауке…

– Он вернулся, – сказала тем временем ее мама. – Зверь вернулся. Я его слышала. Я чувствую его запах.

– Да, мама, – устало согласилась Рози.

Она сидела на бетонном полу и думала про Паука. Ей его не хватало. И вдруг решила: когда Грэхем Хорикс образумится и их отпустит, она постарается его разыскать. Выяснит, возможно ли еще начать сначала. Она понимала, что это пустые мечты, зато они хоть немного поддерживали и утешали.

Интересно, убьет ли их завтра Грэхем Хорикс?

А на расстоянии огонька свечи от них на Паука охотился хищный зверь.

День перевалил за середину, и солнце висело низко.

Паук толкал взад-вперед что-то губами и носом. Пока это «нечто» не смочили его кровь и слюна, тут была только сухая земля. Теперь она превратилась в грязный шарик, в плотный ком красноватой глины. Он толкал и перекатывал его, чтобы сделать более-менее округлым. Потом подбросил, подсунув под него нос и дернув головой. Ничего не произошло, как не происходило сколько уже раз? Двадцать? Сто? Он не считал. Просто продолжал в том же духе. Он еще больше вжался лицом в землю, засунул нос под шарик из глины, дернул головой вперед и вверх…

Ничего не произошло. И не произойдет.

Нужно найти другой способ.

Подавшись вперед, он обхватил шарик губами. Насколько мог глубоко, вдохнул через нос. Потом выпустил воздух ртом. Шарик вылетел у него изо рта, как пробка из бутылки шампанского, и приземлился на расстоянии восемнадцати дюймов.

Теперь Паук вывернул правую кисть. Руки у него были связаны в запястьях, веревка крепко притягивала их в сторону шеста. Он отвел кисть, вывернул. Пальцы потянулись к кому окровавленной земли, но коснулись его лишь кончики пальцев.

Так близко…

Паук снова сделал глубокий вдох, но глотнул пыли и закашлялся. Переведя дух, он попробовал, снова. Начал дуть в сторону шарика, изо всех сил выталкивая из легких воздух.

Глиняный шарик откатился – не более чем на дюйм, но и этого хватило. Осталось вытянуть пальцы…

И вот шарик у него. Он начал сжимать глину между средним и большим пальцами, потом повернул и повторил снова. И так восемь раз.

Затем опять повторил весь процесс, на сей раз сдавливая чуть сильнее и немного скручивая. Один из получившихся отростков отломился и упал в пыль, но остальные удержались. Теперь в руках у него оказался маленький шарик с семью лучами – так ребенок слепил бы из пластилина солнышко.

Паук осмотрел его с гордостью: в таких обстоятельствах любой гордился бы своим творением, как счастливый мальчишка, принесший домой из школы вылепленную фигурку.

А вот со словом придется помучиться. Изготовить паука или что-то, похожее на него, из крови, слюны и песка нетрудно. Боги, даже мелкие боги проказ вроде Паука, такое умеют. Но последний этап Творения окажется самым тяжелым. Чтобы дать чему-то жизнь, нужно слово. Нужно назвать свое творение.

Он открыл рот.

– Фрфруррруррр, – произнес он безъязыко.

Ничего не случилось.

Он постарался снова.

– Ффррурруррр!

Ком у него на ладони так и остался мертвой глиной.

Паук упал лицом в пыль. Он так измучен. От малейшего движения вскрывались раны на лице и груди. Из них сочилась кровь, они саднили и – что еще хуже – чесались. «Думай! – велел он самому себе. – Должен же быть какой-то способ… »

Как говорить без языка?..

На губах у него еще сохранился слой глины. Он втянул его в себя, попытался, как смог, смочить, не облизывая.

Потом сделал глубокий вдох и выпустил воздух через сложенные в трубочку губы, произнося с такой уверенностью, что даже вселенная не осмелилась бы ему противоречить. Он давал имя существу у себя в руке и одновременно произносил свое собственное, которое, насколько он знал, было лучшей магией из всех:

– Фшпаффуууфкфф.

И вдруг у него на ладони, там, где лежал кровавый комок, оказался жирный паук цвета красной глины с семью длинными хилыми ногами.

«Помоги мне, – подумал Паук. – Приведи помощь».

Паучок только смотрел на него поблескивающими на солнце глазками. Потом скатился с его ладони на землю и на неверных ногах, ковыляя и подпрыгивая, двинулся в траву. Паук следил за ним, пока он не скрылся из виду, потом опустил лицо в пыль и закрыл глаза.

Тут ветер переменился и принес аммиачный запах самца большой кошки. Хищник пометил свою территорию…

Паук услышал победное карканье птиц в вышине…

У Толстого Чарли урчало в животе. Будь у него лишние деньги, он пошел бы обедать в другое место, лишь бы убраться подальше из отеля, но учитывая, что теперь он практически на мели, а обеды включены в стоимость номера, то, как только большая стрелка часов подползла к семи, он спустился в ресторан.

У метрдотеля была роскошная улыбка. И эта метрдотель сообщила, что ресторан откроется через несколько минут: нужно дать оркестру время настроить инструменты. Потом она внимательно всмотрелась ему в лицо – Толстый Чарли уже научился узнавать этот взгляд.

– Вы?.. – начала она.

– Да, – ответил Толстый Чарли. – Он даже у меня с собой. – Он вынул из кармана и показал ей зеленый лимон.

– Очень симпатично, – отозвалась она. – У вас несомненно лимон. Но я собиралась спросить, хотите ли вы меню a la carte или предпочли бы фуршет?

– Фуршет, – сказал Толстый Чарли. Фуршет ведь бесплатный.

Он стоял в фойе перед рестораном, держа в руке зеленый лимон.

– Подождите минутку, – сказала метрдотель.

Из коридора позади Толстого Чарли вышла невысокая худенькая девушка и, улыбнувшись метрдотелю, спросила:

– Ресторан уже открыт? Умираю с голоду.

Тут раздались финальные «ур-ух-рур» бас-гитары и «блим» электрического пианино. Опустив инструменты, музыканты помахали из-за стеклянной двери метрдотелю.

– Открыт, – сказала она. – Входите.

Худенькая женщина воззрилась на Толстого Чарли с настороженным удивлением.

– Здравствуй, Толстый Чарли, – сказала она. – Зачем тебе лимон?

– Долгая история.

– У нас весь обед впереди, – откликнулась Дейзи. – Может, расскажешь?

Рози спрашивала себя, бывает ли безумие заразным. В кромешной тьме под домом на скалах она почувствовала, как мимо нее прошло что-то мохнатое. Что-то гибкое. Что-то огромное. И это что-то негромко зарычало, кружа вокруг нее и мамы.

– Ты слышала? – спросила она.

– Конечно, слышала, дурочка, – ответила мама. – Апельсинового сока не осталось?

Нащупав пакет с соком, Рози протянула его маме. Раздались хлюпающие и глотающие звуки, потом мама произнесла:

– Зверь скорее всего нас не тронет. А вот его он точно убьет.

– Ты про Грэхема Хорикса? Да, скорее всего убьет.

– Он дурной человек. Что-то оседлало его как лошадь, но из него выйдет дурная лошадь, и человек он дурной.

Потянувшись, Рози взяла костлявую мамину руку в свою, но промолчала. Говорить-то было нечего.

– Знаешь, – сказала мама, помолчав, – я очень тобой горжусь. Ты была хорошей дочерью.

– О! – Мысль о том, что она маму не разочаровывала на каждом шагу, была совершенно новой, и Рози не знала как к ней относиться.

– Может, тебе стоило выйти замуж за Толстого Чарли, – продолжала мама. – Тогда мы бы тут не отказались.

– Нет, – возразила Рози. – Мне ни за что не стоило выходить за Толстого Чарли. Я его не люблю. Тут ты была совершенно права.

Где-то наверху хлопнула дверь.

– Он ушел, – сказала Рози. – Скорей. Пока его нет, давай рыть туннель.

Сначала она зашлась смехом, потом расплакалась.

Толстый Чарли силился понять, откуда на Сан Андреасе взялась Дейзи. А Дейзи прилагала такие же усилия, чтобы понять, как здесь очутился Толстый Чарли. И обоим не слишком удавалось. На небольшой сцене в конце зала певица в красном облегающем платье пела «Мне от тебя никуда не деться» (и делала это слишком хорошо для пятничной программы в заштатном ресторанчике).

– Значит, ты ищешь старушку, которая жила по соседству, когда ты был маленьким мальчиком, потому что она, вероятно, поможет отыскать твоего брата?

– Мне дали перо. Если оно еще у нее, вдруг мне удастся обменять его на брата? Попытка не пытка.

Дейзи задумчиво моргнула и поковыряла салат – слова Толстого Чарли ее явно не убедили.

– Ну а ты приехала на Сан Андреас в уверенности, что именно сюда сбежал Грэхем Хорикс после того, как убил Мэв Ливингстон. Но ты же здесь не как полицейская. Ты просто прилетела на свой страх и риск, в расчете на то, что он здесь. Но даже если ты его найдешь, ты ведь все равно ничего не сможешь сделать.

Дейзи смахнула с угла губ помидорное семечко, вид у нее стал явно смущенный.

– Да, я здесь не как полицейская, а как туристка.

– Но ты ведь только что бросила работу и прилетела сюда за ним! За это тебя могут выгнать с работы, или в тюрьму посадить, или еще что.

– Значит, мне на руку, что у Сан Андреаса ни с кем нет договоров об экстрадиции, верно? – сухо откликнулась она.

– О Господи, – пробормотал себе под нос Толстый Чарли.

Причиной этого «О Господи» стало то, что певица спустилась со сцены и с радиомикрофоном в руке стала обходить зал. В данный момент она спрашивала двух немецких туристов, откуда они родом.

– Но зачем ему приезжать сюда? – спросил Толстый Чарли.

– Конфиденциальность банковских счетов. Дешевая земля. Никаких договоров об экстрадиции. А может, он просто любит цитрусовые.

– Я два года до смерти его боялся, – признался Толстый Чарли. – Схожу-ка я еще за салатом из рыбы с зеленью. Тебе что-нибудь принести?

– Уже наелась, – ответила Дейзи. – Надо для десерта место оставить.

Толстый Чарли двинулся к фуршетному столу, избрав окольный путь, лишь бы не попасться на глаза певице. Певица была очень красивой, а блестки на ее красном платье отражали свет и перемигивались. Она была много лучше оркестра. Толстому Чарли очень бы хотелось, чтобы она вернулась на сцену (ему понравилось, как она исполнила «День и ночь» и особенно задушевную «Ложку сахара») и перестала разговаривать с обедающими. Или по крайней мере с теми, кто сидит в его части зала.

Он положил в тарелку еще всякой снеди, которая понравилась ему в первый раз. Из катания по острову на велосипеде, решил он, следует как минимум одно: развивается зверский аппетит.

Когда он вернулся к столу, возле Дейзи сидел Грэхем Хорикс с рыжеватой порослью на подбородке и улыбался от уха до уха.

– А, Толстый Чарли, – неприятно хохотнул Грэхем Хорикс. – Поразительно, верно? Приезжаю поговорить с вами с глазу на глаз, и кого нахожу в качестве бонуса? Восхитительную полицейскую. Прошу, садитесь и не пытайтесь устроить сцену.

Толстый Чарли застыл как восковая кукла.

– Садитесь, – повторил Грэхем Хорикс. – У меня в руке пистолет, а дуло прижато к животу мисс Дейзи.

Дейзи, в чьи глазах читалась мольба, кивнула, подтверждая его слова. Ее ладони были плотно прижаты к скатерти. Толстый Чарли сел.

– Пожалуйста, так, чтобы я мог видеть ваши руки. Прижмите их к столу, как она.

Толстый Чарли повиновался.

– Я всегда знал, что вы полицейский под прикрытием, Нанси, – объявил Грэхем Хорикс. – Провокатор, а? Устраиваетесь ко мне на работу, подставляете меня, обворовываете вчистую.

– Я никогда… – начал было Толстый Чарли, но, поймав взгляд Грэхема Хорикса, осекся.

– Вы считали, что умнее всех, – продолжал Грэхем Хорикс. – Думали, что я попадусь на удочку? Поэтому подослали мне тех двух, да? Ту парочку в доме? Вы думали, я поверю, что они действительно приехали в круиз? Еще не родился тот, кто меня облапошит. Кому еще вы рассказали? Кто еще знает?

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, мистер Хорикс, – сказала Дейзи.

Певица заканчивала «Однажды»: голос у нее был богатый и блюзовый и вился вокруг слушателей как бархатный шарф.

Однажды

Ты по мне затоскуешь, мой милый,

Однажды

Тебе будет так одиноко.

Однажды

Ты затоскуешь по моим рукам,

По моим поцелуям…

Однажды…

– Вы сейчас заплатите по счету, – сказал Грэхем Хорикс, – а потом я провожу вас и вашу-даму к машине. Затем мы поедем ко мне. Надо поговорить по душам. Малейшая глупость, и я пристрелю вас обоих. Capiche?[6]

Толстый Чарли усек. А еще сообразил, кто сидел за рулем того черного «мерседеса» и что сегодня сам он был на волосок от смерти. Он начал понимать, насколько же сбрендил Грэхем Хорикс и как мало у них с Дейзи шансов выбраться из этой передряги живыми.

Певица закончила. По всему ресторану раздались аплодисменты. Толстый Чарли держал руки на столе. Он смотрел мимо Грэхема Хорикса на певицу и правым глазом, которого Грэхем Хорикс видеть не мог, ей подмигивал. Ей уже давно надоело, что с ней избегают встречаться взглядом, а потому подмигивание Толстого Чарли пришлось как нельзя кстати.

– Вполне очевидно, мистер Хорикс, – говорила тем временем Дейзи, – что я приехала сюда из-за вас, но Чарли просто…

Тут она умолкла, и на лице у нее возникла гримаска в точности такая, какую корчишь, когда дуло пистолета еще глубже утыкается тебе в живот.

– Слушайте меня, – сказал Грэхем Хорикс. – Ради собравшихся здесь ни в чем не повинных людей давайте вести себя как добрые друзья. Я сейчас уберу пистолет в карман, но целиться он все равно будет в вас. Мы встанем. Выйдем к моей машине. И я…

Он осекся. Завлекательно улыбаясь, к их столу приближалась женщина в красном с блестками платье с микрофоном в руке. И направлялась она прямо к Толстому Чарли, а в микрофон говорила:

– Как вас зовут, милый?

Микрофон она поднесла к лицу Толстого Чарли.

– Чарли Нанси, – ответил Толстый Чарли. Горло у него перехватило, голос дрогнул.

– Откуда вы, Чарли?

– Из Англии. И мои друзья тоже. Мы все из Англии.

Время остановилось. Так бывает, когда прыгаешь со скалы в океан. И выход только один. Сделав глубокий вдох, он произнес, что нужно:

– В настоящий момент я без работы, – начал он. – Но на самом деле я певец. Пою, понимаете ли. В точности как вы.

– Как я? И что же вы поете?

Толстый Чарли сглотнул.

– А что у вас есть?

– Как по-вашему, – обратилась она к паре за столом Толстого Чарли, – удастся уговорить его спеть для нас? – Она указала микрофоном на сцену.

– Э-э-э… Сомневаюсь. Нет. Абсо-ненно, исключается, – подал голос Грэхем Хорикс.

Дейзи, не отнимая рук от стола, пожала плечами.

Певица в красном платье повернулась к залу.

– Что скажем?

По остальным столам пробежал шорох вежливых хлопков и более пылкие аплодисменты официантов и барменов.

– Спой нам что-нибудь! – крикнул бармен.

Наклонившись к Толстому Чарли, певица прикрыла рукой микрофон:

– Пусть будет что-то, что ребята знают.

– «Под променадом на пляже» они знают? – спросил Толстый Чарли.

На это певица кивнула, объявила песню и протянула ему микрофон.

Оркестр заиграл, а певица повела Толстого Чарли на небольшую сцену, сердце у него в груди бешено билось.

Толстый Чарли запел, а зал стал слушать.

Он хотел лишь выиграть немного времени, но, поднявшись на сцену, почувствовал себя как дома. Никто ничем в него не бросал. И в голове – совсем не вата, а полно места для мыслей. Он отчетливо сознавал присутствие всех до единого людей в зале: и постояльцев отеля, и обслуги, и выпивох у барной стойки. Он видел все: как бармен отмеривает алкоголь в коктейль, как старушка в дальнем конце комнаты наливает в большую пластмассовую кружку кофе. Он по-прежнему был сердит и напуган, но весь свой страх и весь свой гнев вылил в песню, а потом превратил ее в рассказ о любви и лени. И пока пел, думал.

«Что сделат бы сейчас Паук? – думал Толстый Чарли. – Как поступил бы папа?»

– Под променадом… – пел он, – мы займемся любовью.

Певица в красном платье улыбалась и щелкала пальцами, а потом даже стала покачиваться в такт музыке. Наклонившись к микрофону у электрического пианино, она начала подпевать.

«Я и впрямь пою перед аудиторией! – удивился Толстый Чарли. – Ну надо же!»

Он не спускал глаз с Грэхема Хорикса.

Вступая с последним припевом, он поднял руки над головой и стал хлопать, и вскоре вместе с ним захлопал весь зал: обедающие и официанты, гости и повара, все, за исключением Грэхема Хорикса, чьи руки все так же прятались под скатертью, и Дейзи, чьи руки все так же вжимались в стол. Дейзи смотрела на него так, словно он не просто свихнулся, но еще и выбрал крайне неподходящее время для своей мании.

Аудитория хлопала, Толстый Чарли улыбался и пел и, пока пел, вдруг без тени сомнения понял, что все будет хорошо. Все для всех уладится: и для него с Пауком, и для Дейзи, и для Рози, где бы она ни была. Он знал, что сейчас сделает: совершит глупый и невероятный, идиотский поступок, но это сработает. И когда замерли последние ноты песни, произнес:

– За столом, где я обедал, сидит одна прекрасная девушка. Ее зовут Дейзи Дей. Она тоже из Англии. Помашешь присутствующим, Дейзи?

Дейзи поглядела на него с отвращением, но все-таки подняла руку от стола и помахала.

– Я кое-что хотел сказать Дейзи. Она не знает, что именно это будет. – «Если это не сработает, – прошептал внутренний голосок на задворках его сознания, – она умрет. Это-то ты понимаешь?» – Но будем надеяться, она скажет «да». Дейзи? Ты выйдешь за меня замуж?

Воцарилась мертвая тишина. Толстый Чарли во все глаза смотрел на Дейзи, усилием воли заставляя ее понять, заставляя подыграть ему.

Дейзи кивнула.

Обедающие зааплодировали. Вот это шоу! К столу слетелись певица, метрдотель и несколько официанток, подняли Дейзи на ноги и потащили на середину танцпола. Они подвели ее к Толстому Чарли, и, когда оркестр заиграл «Просто позвонил сказать, что я тебя люблю», он ее обнял.

– У вас есть кольцо?

Толстый Чарли опустил руку в карман.

– Вот, – сказал он Дейзи. – Это тебе.

Потом обнял и поцеловал. Если кто-то и будет убит, подумал он, то сейчас самое время. Быстро, слишком быстро поцелуй закончился, и все вокруг стали жать ему руку, хлопать по плечу и обнимать (один человек, заявивший, что приехал на Музыкальный фестиваль, даже всучил ему визитную карточку). И Дейзи оглушенно стояла с очень странным выражением на лице, сжимая подаренный им зеленый лимон. А когда он оглянулся на стол, за которым они сидели, Грэхема Хорикса там уже не было.