- Ну, как ты не понимаешь, Павсаний! - обиженно отвечало быдло. - Ведь жирафу мне привезут из Африки, а в Африке живут эфиопы, а они же исповедуют ислам! Значит, и я должно принять ислам!
      Увидев, что дело дошло до Африки, епископ понял тщетность всех уговоров. Он сильно опечалился, почувствовал недомогание и наутро совсем расхворался. Встревоженное быдло не отходило от епископа:
      - Душа моя, чем бы тебе помочь?
      - Дружочек, прошу тебя ради меня,- слабым голосом попросил епископ,- не принимай, пожалуйста, ислам!
      - Э, да что мне ислам, если ты так расхворался! Ты бы мне сразу сказал, что не хочешь этого, а то толкуешь, будто ислам и магометанство одно и то же.
      Ерофей, знаниям которого быдло доверяло, все-таки смог объяснить быдлу его заблуждение. Быдло со всем соглашалось, обещало Павсанию креститься у него в монастыре по завершению путешествия и вообще избегало богословских споров. Епископу как будто сделалось лучше, и все же он был очень слаб. Стало ясно, что путешествие придется прервать.
      Путь назад лежал по Большой Саврасской дороге, а до нее Ефим Кулагин взялся довести по прямушке. Княжеский поезд ехал все лесом, лесом и приехал на заимку. Здесь произошло непостижимое: еще издали до путешественников донесся какой-то глухой ропот, похожий на бой барабанов, а затем их взорам открылась поляна, на ней стояло несколько шатров, между ними расхаживали чернокожие эфиопы с серебряными кольцами на руках и в носу, и, главное, главное, посреди поляны стояла большая повозка, и на ней, обнесенная с четырех сторон высокой загородкой, возносила прекрасную длинную шею пятнистая жирафа. За палатками виднелся частокол и за ним несколько изб. Путешественники в изумлении остановились.
      - Ванятка! - изменившимся голосом произнесло быдло. Мы в Африке! А говорили, что до нее за море надо плыть! Смотри, Ванятка, а у эфиопов-то избы, как у нас.
      - Да нет, ваше превосходительство! - догадался секретарь Ерофей. - Это, наверное, вернулась наша африканская экспедиция. Когда только они успели так быстро?
      Приблизились к эфиопам.
      - Ты глянь, Ванятка! - воскликнуло быдло. - У эфиопов-то на шеях кресты! А я-то хотело принять магометанство!
      Действительно, сенегальских негров в Романике окрестили. Путешественники пробовали объясниться с ними, но те лопотали что-то по-своему, и даже Ерофей не мог разобрать ни слова. Один из эфиопов подошел к узкому высокому барабану и руками выстучал на нем дробь.
      А быдло тем временем подошло к клетке с жирафой и открыло ее. Жирафа вышагнула на поляну. Восторгам быдла не было предела. Оно три раза обошло вокруг жирафы, переживая минуты совершенного счастья. Жирафа нагнула шею и стала щипать траву.
      - Ты смотри, Ванятка, смотри,- траву щиплет, - совсем как корова! - восхитилось быдло.
      Жирафа оторвалась от травы, подошла к березе и попробовала ее листья. Быдло тут же отозвалось:
      - С самого верха достает, смотри, Ванятка! Вот уж так-то корова не сможет! На задние ноги встанет - и все равно не сможет!
      Жирафа отошла к ручью, широко расставила ноги и стала пить воду. Быдло озаботилось:
      - Когда приедем, скажу Калдину: пусть для жирафы высотную поилку придумает.
      Так прошло минут пятнадцать, а затем из леса показался какой-то человек, по виду моряк, с трубкой в зубах и с ружьем в руке, и это был капитан Алан Дук, и он отлучался от эфиопов в лес на охоту, а они вызвали его барабаном. Секретарь Ерофей вступил с ним в переговоры по-иноземному, но оказалось, что Алан Дук бывал в свое время в Архангельке и может говорить по-саврасски. Из беседы выяснилось, что Алан Дук везет жирафу в подарок правительству Саврасии от великого королевского посольства, но почему-то в пути ему велели отделиться и ждать с жирафой здесь, пока за ним не явятся. Жирафа же, как рассказал Дук, привезена из зоопарка императора Романики, от него же и негры, а о саврасской африканской экспедиции Алан Дук ничего не слышал.
      - Великое королевское посольство! - вскричало быдло, отрываясь от восхищенного созерцания жирафы. - Зачем же оно явилось к нам?
      - Цель посольства - просить руки принцессы Анастасии для принца Алданского Арнольда,- отвечал Алан Дук.
      - Руки Настасьи! - подскочило быдло. - Без моего ведома! Ну, не холуйство ли!
      - Дружочек,- слабым голосом позвал быдло епископ Павсаний. - Что ты так яришься, ведь не век же Насте сидеть одной. Ты же сам отказался тогда, помнишь ведь, пусть же сбудется Настенькина мечта о принце.
      - Наверное, ты прав, Павсаний,- неохотно признало быдло, - но мне не нравится, что все сделано за моей спиной. Ну да, что уж теперь...
      Секретарь Ерофей осведомился у Алана Дука, давно ли проехало королевское посольство. Оказалось, что Алан Дук отделился от них только утром.
      - Значит, теперь у меня будет две жирафы, - радовалось быдло,- посольская и которую мне из Африки привезут.
      Но Ерофей с сомнением покачал головой:
      - Мне кажется, тут какая-то хитрая комбинация Калдина. Я узнаю во всем его руку...
      - Отвезем епископа - и в столицу,- решило быдло.
      Путешествие продолжили, захватив с собой эфиопов, жирафу и Алана Дука. Быдло ехало в повозке бок о бок с жирафой, не сводя с нее глаз и переживая каждое ее движение. Оно забыло все на свете: Ванятку, болезнь епископа, сватовство Настасьи, свой дурной сон - и погрузилось в незамутненное ничем посторонним созерцание чистой красоты. Тем временем выбрались на Большую саврасскую дорогу и через день достигли развилки на монастырь.
      - Ванятка,- попросило быдло,- проводи Павсания до монастыря, а потом приезжай и мне все расскажешь. Я только жирафу во дворце устрою и завтра же креститься приеду. Понимаешь, Ванечка,- такой зверь изысканный,- ну, никак оторваться от нее не могу!
      Быдло попрощалось с епископом, и поезд разделился. Сердце Павсания екнуло от какой-то вины: епископу почудилось, что он больше не увидит своего друга.
      А быдло с жирафой и эфиопами прибыло во дворец и здесь увидело множество карет и повозок: великое королевское посольство приехало в столицу какие-нибудь час-два тому назад. Быдло распорядилось устроить жирафу, а само обошло дворец и вошло в здание с другого входа. Оно пробралось к большой трапезной зале, откуда неслись звуки праздника, нашло в стене чуть не у пола подходящую щель и прильнуло к ней.
      Быдлу открылась ужасная картина: за столами сидело множество гостей, иные из них в коронах, они пили, трескали, лопотали не по-саврасски, а за столом рядом с Настасьей вертелся заморский принц, белобрысый и бледноглазый, в серебряном доспехе и алом плаще за спиной. Не обращая внимания на страшные взгляды отца, принц Алданский Арнольд успел прилично налакаться и теперь вовсю тискал Настасьины коленки. Глупая Настька только краснела и обмахивалась платочком,- она думала, что принцам так и положено. Царь Гордей и императрица, глядя на это, только перемигивались и поднимали чашу за чашей. Потрясенное быдло увидело, как рука принца скользнула Настасье под подол и принялась шарить уже совсем глубоко.
      Этого быдло вынести не могло. Оно полезло враз изо всех щелей и неистово завоняло:
      - Ты зачем, глупая Настька, позорному принцу свою письку гладить даешь!
      От невыносимой вони у гостей на миг перехватило дыхание, а затем они с воплями и стонами кинулись из дворца. Из глаз высочайших особ рекой текли слезы, многих рвало. Не переставая кричать и плакать, в каком-то единодушном помешательстве они разбегались по каретам. В двадцать минут великое посольство съехало со двора и в ужасе помчалось прочь из Саврасии. Во всеобщей суматохе гостей никто не пытался удерживать.
      От происшедшего сердце царя Гордея захлестнула лютая ненависть, и он положил внутри себя извести быдло во что бы то ни стало. А быдло само испугалось, что совершило недозволенное. Оно опрометью бросилось в свою спальню, заперлось изнутри на ключ, забилось под кровать и дрожало там, как осиновый лист.
      Вечером из монастыря приехал Ванятка и толкнулся в двери к быдлу:
      - Дядюшка быдло, я епископа отвез! Пойдем жирафу смотреть!
      - Не могу, Ванятка,- боюсь,- отвечало быдло из-под кровати. - Плешивый холуй на меня лютую злобу отрастил, он меня теперь переговнит!
      Подошедший Никифоров рассказал Ванятке о случившемся. Ванятка побежал к царю:
      - Дяденька Гордей, не убивайте быдло, оно хорошее!
      Государь приказал немедля увезти Ванятку из столицы. Он вызвал к себе посла Калдина и в этот час держал совет с ним и начальником тайной службы. Посол все взвесил и по соображениям высшей политики решил на сей раз принять сторону царя Гордея.
      - Некоторое время назад я выписал из Вестландии одну машину,- сказал посол.- Полагаю, она поможет справиться с врагом вашего величества. Но мне потребуется день-другой, чтобы собрать и пустить механизм в ход. Мне нужны слесари, кузнецы, бочары, золотари и еще кое-кто из ремесленников.
      Император немедленно вручил инженеру необходимые полномочия. Работа закипела. От дворца ко двору посольства принялись сновать люди, по городу разъезжали конные наряды, дворец был оцеплен стрельцами.
      Секретарь Ерофей и князь Песков убеждали генерала Голованова:
      - Потап Алексеевич, пойди к нему, - ты армия... Нельзя же так!..
      Генерал молчал. Он не спал ночь, утром надел свои ордена и вошел к государю.
      - Князь-правитель повинен смерти за государственную измену,- хладнокровно сказал император.
      Начальник тайной полиции подскочил к Голованову и завизжал:
      - Ты забыл, как звал его на турок идти, а он отказывался! Нам стало известно, что он собирался принять ислам! Какие еще нужны доказательства?..
      Генерал Голованов схватился за саблю:
      - Пошел прочь, холуй, или я тебя зарублю!..
      Налетевшие золотари вырвали у Голованова саблю, сорвали с него эполеты и выбросили генерала в окно. Голованов покатился в дорожной пыли и заплакал. Потом он медленно приподнялся, сел на мостовой, скрестив перед собой ноги, и стал посыпать голову пылью. С неподвижным лицом он сидел перед дворцом полдня. Государь подошел к окну и выразил свое неудовольствие. Начальник тайной полиции высунулся во двор и распорядился:
      - Уберите это падло!
      Золотари проволокли генерала по улицам и бросили у порога дома.
      А быдло той же ночью испугалось ненадежности своего укрытия и вылезло из окна в сад. Оно пробралось к летней уборной дворцового сада и ухнуло в ее яму. Инженера Калдина это устраивало как нельзя лучше, и быдлу не препятствовали. Оно лежало в новом укрытии остаток ночи и день, а на вторую ночь вылезло оттуда и прокралось под окно Ванятки.
      - Ванятка! - позвало быдло. - Ваняточка!
      Никто не отвечал.
      - Ванятка! Спишь, что ли? - позвало погромче быдло.
      Оно подождало еще и вздохнуло.
      - Ну, спи, спи, Бог с тобой...
      Быдло поплелось обратно к уборной и больше уже не выбиралось из ямы.
      А наутро в сад вошли люди и вкатили машину Калдина. По саду расставили стражу, около нескольких огромных бочек суетились золотари с безумными лицами. Дощатую постройку летней уборной снесли, и взорам всех открылось ополоумевшее от страха быдло. Оно металось в своем убежище и почти в беспамятстве голосило:
      - Ой-ой-ой, пришла смерть сиротская, ой-ой-ой... Увезут его в поле, зарубят острыми лопатами, ой-ой, никто не заступится, ой, не пожалеют, ой, не помилуют...
      От машины раскатали толстенную кишку и сбросили в отхожую яму. Инженер Калдин проверил механизм и сказал, что все готово. По знаку начальника тайной полиции к яме подтащили стреноженную жирафу и зарезали на глазах у быдла. Быдло взвыло. В тот же миг заработал насос, и его пронзительный гул слился со стоном быдла. Звук разносился далеко вокруг и был ужасен. В городе выли собаки, по окрестным деревням волновалась скотина. Царевна Настасья рыдала в своей спальне, зажав уши руками. Горожане все побросали и с мертвыми лицами слушали чудовищный вой, не в силах что-либо говорить или чем-то заняться. Инженер Калдин, не вынеся этого ужаса, ушел из сада в кабак и напился до буйства. Он страшными словами поносил императора, короля Вестландии и все земные власти, а потом свалился в бесчувствии.
      Ужасный гул достиг и монастыря. Епископ Павсаний вышел из забытья и приказал везти его в столицу: он понял, что творится неладное. Братья не могла отговорить владыку. На полпути к городу епископу встретился бегущий в монастырь лакей Никифоров. Он поехал с епископом и рассказал ему обо всем. Владыка велел гнать лошадей во всю мочь и молился Богу, чтобы этот чудовищный рев не смолк раньше его приезда. Прибыв во дворец, епископ хотел войти к царю со словом увещевания. Государь не пожелал принять епископа. Здесь силы изменили Павсанию, и его с великой осторожностью повезли назад.
      Меж тем огромная бочка наполнилась почти доверху, а падло все не иссякало. Уже хотели придвинуть вторую бочку, но тут дно ямы стало обнажаться, и быдло кончилось. Бочку наглухо заколотили крышкой и вкатили на повозку особой прочности. Шестерка лошадей, запряженных цугом, повезла бочку по городу в сопровождении конных нарядов. Горожане высыпали на улицы и в мертвом молчании провожали повозку взглядами. После чудовищного гула тишина казалась звенящей. Было слышно, как стонет и ворочается в бочке быдло.
      Его везли той же дорогой, какой оно прибыло в столицу, а позже уходило на войну, а еще позже сопровождало жирафу. Но в бочке не было ни единой щелки, и быдло не могло видеть этого, да оно уже и не сознавало ничего, кроме животного ужаса смерти. У развилки на монастырь повозка с бочкой догнала коляску Павсания. Епископ приказал приподнять его и вознес горячую молитву: впереди был крутой спуск, и епископ надеялся, что лошади понесут, бочка опрокинется, разобьется и его друг обретет свободу. Но лошади не понесли, бочка не опрокинулась, и епископ в изнеможении откинулся на подушки. Он впал в забытье и умер в тот же вечер, не приходя в сознание.
      А быдло привезли на огромное ровное поле. Бочку наклонили и вышибли днище, ожидая, что быдло вывалится на землю. Но в дороге быдло сбилось в громадный твердый ком и не лезло из бочки. Тогда взялись за топоры и начали рушить бочку. Когда ее разнесли в щепы, быдло вновь обмякло и безобразной кучей развалилось вокруг повозки. Золотари с руганью отложили топоры и вонзили в быдло лопаты. Быдло раскидывали по тачкам и развозили по полю, вываливая в ямы, заранее накопанные на большом расстоянии друг от друга.
      - Пора, пора, родимое! Ступай в землю, к червячкам, корешкам, косточкам! - это напутствие.
      Ямы засыпали землей и плотно утрамбовали, а после прогнали по полю табун лошадей. Опасались, что ночью быдло будет пытаться выбраться из земли, и на поле оставили караул. Но земля утром оказалось нетронута. Посыльный помчался во дворец и доложил, что с быдлом покончено. Все же до осени сторожей не снимали и каждый день по полю прогоняли табун. А там землю схватили морозы, и караулить не стали.
      Ближе к лету мимо ехал купец Терентьев и, сам не зная зачем, свернул на то поле. Купец думал обнаружить там сплошь вытоптанный пустырь, и не поверил своим глазам, когда еще издали заметил высокую шею жирафы, расхаживающей среди густой голубой травы. Подъехал ближе,- трава стояла стеной чуть не в рост человека, сорвал пучок - из-под земли тотчас полезли вверх новые стебли. Терентьев поспешил в город и выкупил поле за большие деньги у царя Гордея. В доле с торговцем Калдиным он выписал из-за моря коров молочной породы и стал их пасти на том поле. Коровы с сияющими от счастья глазами, шатаясь от тяжести вымени, еле переступали на одном месте и едва успевали съесть траву перед собой, как из земли вырастала новая. Для защиты от дождя инженер Калдин придумал ставить складные навесы, и коров тут же на поле доили. Терентьев выстроил сыроварню и маслобойку и стал продавать за границу сыр и масло. Остающееся молоко увозили на рынок в столицу. За ним в городе занимали очередь с утра. Стали покупать молоко и во дворец. Однажды за завтраком император пил стакан и изволил полюбопытствовать о необыкновенном вкусе напитка. Государю доложили, что это молоко от тех коров, которых купец Терентьев пасет на жирафьем поле. Царь допил стакан, вытер усы и повелел отобрать поле обратно в казну, обнести железным забором и сто лет засевать сорняками.
      Начали исполнять, а государь захворал животом и в три дня скончался от кровавого поноса.
      - Достало меня все-таки,- сказал, умирая.
      Настасья, взойдя на престол, отменила приказание Гордея. Золотарей выпороли, купца Терентьева выпороли, Карла Федоровича выпороли, посла Калдина заставили вылизать языком уборную и выслали из страны. Начальник тайной полиции прятался от Голованова в отхожей яме и утонул. Царица Анастасия, помирившись с Таисьей, совершила с ней паломничество на то поле. Но трава там росла уже самая обыкновенная, исчезла куда-то и жирафа. Желая увековечить образ возлюбленного, Настасья повелела воздвигнуть памятник. Он выглядел так: из подножия серой глыбы возносилась ввысь сосна с листьями папоротника на макушке, и с вершины глыбы к ней тянула шею мраморная жирафа.
      К О Н Е Ц
      Февраль-апрель 1991