Книга царя Давида

Ахия — третий ряд по правую сторону, а я взял на себя второй ряд посередине. Мы принялись рыться в глиняных табличках и пергаментах, отчего пыль поднялась столбом, похожим на тот столп, который вел детей Израиля во дни их долгого исхода из Египта через пустыню. Однако если детям Израиля после множества злоключений посчастливилось-таки увидеть землю, обетованную Господом, то ни Елихорефу, ни Ахии, ни мне не удалось отыскать архива Сераии. Когда у нас заломило руки и ноги, когда мы покрылись потом и паутиной, все поиски сами собой прекратились, а Елихореф, с трудом прокашлявшись, даже сказал:

— Пусть Бог то и то со мною сделает, если я тут еще хоть раз трону пергамент или табличку.

Ахия набожно добавил:

— Аминь!

— Да простят господа писцы мою дерзость, — сказал я, — но осмелюсь возразить: утомился и изгваздался я не меньше вашего, добавьте к сему заботы о двух женах и наложнице, коих мне надо ублажать, однако, когда речь идет о службе мудрейшему из царей Соломону, мне неведомы ни усталость, ни уныние, поэтому с вашего милостивого позволения я вернусь сюда завтра, прихватив двух рабов, сведущих в грамоте и умеющих разбирать различные письмена.

Ахия пробормотал:

— Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет.

А Елихореф добавил:

— Только не слишком затягивай поиски, Ефан, ибо вскоре, может статься, выселят нас отсюда под открытое небо и сделаются все эти царские архивы добычей птиц, мышей да красных мурашей.

Я вернулся в дом No54 по переулку Царицы Савской, где Лилит выкупала и помассировала меня, а Есфирь разделила со мною скромную трапезу из хлеба, маслин и лука.

— Опять куда-то собрался? — спросила она.

— К сожалению, придется навестить Иоава, бывшего при Давиде главным военачальником; надо порасспросить его насчет кончины царя Саула; правда ли, что Давид велел убить Ионафана, с которым заключил союз.

Есфирь прижала руку к сердцу.

— Тебя, как всегда, соблазняет Истина, дочь Судьбы, и ты не можешь удержаться от искушения.

— Грудь очень болит? — подавленно спросил я. — Неужели ничем нельзя помочь?

Она качнула головой.

Я вышел на улицу, миновал южные ворота, сады за городской стеной и добрался до дома, сложенного из разномастного кирпича. У дверей стоял фелефей, который, опустив копье, сказал:

— На торговца вразнос ты не похож, ибо у тебя нет лотка, на крестьянина, который продает по домам овощи, яйца или виноград, — тоже. Стало быть, говори, кто таков, да не ври, поскольку военачальник Ванея приставил меня следить за этим домом и глаз с него не спускать.

— Благослови тебя Господь, — ответил я, — вижу, малый ты смекалистый и сразу сообразил, что я не лоточник, торгующий вразнос, и не крестьянин, продающий съестное, однако ставлю пять шекелей против одного — не угадаешь, кто я.

— Идет! — ухмыльнулся фелефей. — Ты Ефан, сын Гошайи, редактор — или как там у вас это называется? — Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т. д. Господин Ванея приказал впустить тебя, если будешь настаивать, но обратно не выпускать.

Я отдал фелефею пять монет и хотел было повернуться, чтобы поскорее унести отсюда ноги, однако внутренний голос шепнул мне: раз уж сунул голову в петлю, то пусть хоть повесят не зря.

Войдя в дом, я увидел дряхлого старика с гноящимися глазами, который забился в самый темный угол; руки у него тряслись, борода свалялась, голова была покрыта коростой.

— Ты и есть Иоав, — спросил я, — бывший главный военачальник?

Старик едва заметно шевельнулся и проговорил:

—Да. Я уставился на него, не веря собственным глазам: неужели передо мною тот легендарный герой, который некогда взял штурмом Иерусалим, считавшийся столь неприступным, что его могли якобы защитить хромые и слепые, который покорил Сирию, Моав, Аммон и Амалик, царей филистимских и сервского царя Адраазара, который убил Авенира, начальствовавшего над войском при царе Сауле, и Авессалома, сына Давидова?

Иоав жалобно спросил:

— Тебя послал Ванея, чтобы мучить меня? Он совсем скорчился и захныкал, как больной ребенок.

— Я Ефан, сын Гошайи, — ответил я, — писатель и историк; пришел сам по себе, чтобы задать несколько вопросов насчет дел, которые мне не вполне ясны.

— Почем мне знать, что ты не подослан Ванеей с целью обернуть потом мои слова против меня же самого, чтобы насадить мою голову на кол, а тело прибить к стене Иерусалима, который я взял штурмом и отдал Давиду?

— Ведь ты сам был когда-то власть предержащим, — сказал я, — одним из тех, кто решает, умереть человеку насильственной смертью или мирно дожить свои дни, Я же решаю, каким будет человек после смерти, в глазах потомков, предстанет он перед ними через тысячелетие слабоумным стариком, который пускает слюни и мочится в штаны, или же солдатом, который мужественно и достойно глядит в лицо судьбе.

Руки Иоава перестали дрожать. Он встал, подошел ко мне, источая вонь, и сказал:

— Я всегда был солдатом и честно выполнял приказы. Но царь Давид проклял меня на смертном ложе и велел Соломону: «Поступи с Иоавом по мудрости твоей, чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю». Представляешь, он проклял меня за убийство его сына Авессалома, и Авенира, сына Нира, и за другие убийства, которые я совершал по его приказу. О, сам он не поднимал руку на человека, ни капли крови не пролилось на пояс вкруг его чресел и на обувь его. Он предпочитал убивать чужими руками.

— Значит, это Давид велел убить царя Саула, а также Ионафана, с которым он заключил СОЮЗ?

Иоав почесал грязную бороду.

— Суди сам. Говорю лишь то, что видел и слышал. На третий день по возвращении Давида в Секелаг туда прибыл и тот амаликитянин. Одежда разодрана, голова посыпана пеплом, вопит: «Войско Израиля побежало со сражения, и множество народа пало и умерло, и умерли и Саул и сын его Ионафан». Давид, окруженный свитой, спрашивает амаликитянина, видел ли тот собственными глазами, что Саул и Ионафан мертвы. Он отвечает: «Господин мой знает, что я верный слуга его и всем ему обязан, а потому скажу чистую правду. Я случайно пришел на гору Гелвуйскую и увидел, как Саул стоит там, опершись на копье, а вражеские колесницы и всадники уже совсем близко. Тут Саул оглянулся назад и, увидев меня, позвал меня. Он сказал мне: „Кто ты?“ И я сказал ему: „Я — амаликитянин“. Тогда он говорит: „Подойди ко мне и убей меня, ибо силы покидают меня, но жизнь еще есть во мне“. И я подошел к нему и убил его, ибо знал, что он не останется жив, и взял я венец, бывший на голове его, и запястье, бывшее на руке его, и принес их сюда, чтобы господин мой наградил меня за службу».

— И что же сделал Давид? — спросил я.

— Взял венец и запястье, посокрушался о Сауле и Ионафане, а потом повернулся к амаликитянину и говорит: «Как не побоялся ты поднять руку, чтобы убить помазанника Господня?» Амаликитянин побледнел, бормочет что-то, Давид же продолжает: «Кровь их на голове твоей, ибо уста твои свидетельствовали на тебя». Он приказал охране убить амаликитянина.

Меня зазнобило, я понял, что аэндорская ведьма сказала мне правду об убийстве Саула и о причастности Давида к этому убийству, поэтому я спросил Иоава:

— Похоже, Давид и впрямь повинен в смерти Саула, а?

Не успел Иоав ответить, как послышались голоса и тяжелые шаги. Иоав съежился, руки его затряслись, изо рта потекли слюни. Ванея вошел и рявкнул:

— Опять за свое, Иоав, не угомонился еще?

Потом он повернулся ко мне: — Про амаликитянина рассказывал?

Иоав бросился наземь, принялся целовать ноги Ваней. Тот дал ему такого пинка, что Иоав отлетел в угол.

— Гляди, — проговорил Ванея, — вот эта развалина некогда держала в кулаке целое царство. Так что же ты, хитроумный и двуличный Ефан, хотел выведать у него?

Я поклонился, но промолчал.

— Не упрямься, — сказал Ванея. — Или ты хочешь, чтобы я выбил ответ из Иоава?

— Вопрос касался кончины царя Саула, а также Ионафана, с которым Давид заключил союз.

— Иоав, — позвал Ванея. — Поди сюда.

Иоав пододвинулся ближе.

— Расскажи-ка, кто убил царя Саула и Ионафана! — приказал Ванея.

— Ионафана, и Аминадава, и Мальхиуса, сыновей Саула, убили филистимляне, — устало проговорил Иоав. — И битва против Саула сделалась жестокая, и стрелки из луков поражали его, и он очень изранен был стрелками. И сказал Саул оруженосцу своему: «Обнажи твой меч, и заколи меня им, чтобы не пришли эти необрезанные, и не убили меня, и не издевались надо мною». Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч, и умер с ним.

— Откуда знаешь, что все именно так и было? — спросил Ванея.

— Начальник отряда филистимских стрелков, которого я позднее взял в плен и допросил, поклялся мне всеми богами, что видел это сам; кроме того, он видел какого-то парня, который выскочил из кустов, забрал у мертвого царя венец с запястьем и скрылся, пока филистимские стрелки добрались до царя.

— Получается, — заключил Ванея, — что ни в крови царя Саула, ни в крови Ионафана Давид не повинен. — Да уж, совсем не повинен, — не удержался Иоав.

Ванея размахнулся и изо всех сил ударил Иоава в лицо, тот рухнул наземь, изо рта у него брызнула кровь. Поклонившись, я. поблагодарил Ванею за щедрую помощь в поисках истины о кончине царя Саула, а также Ионафана, с которым Давид заключил завет. Банея уставился на меня своим свинцовым взглядом; я молил Бога, чтобы беду пронесло. Видно, Господь услышал мою молитву, ибо Ванея неожиданно ухмыльнулся, ткнул меня локтем в бок так, что у меня аж дух перехватило, и сказал:

— Если ты, Ефан, и впрямь знаешь столько, сколько, по-моему, знаешь, то знаешь ты, по-моему, слишком много.

Благословенно будь имя Господа Бога нашего, который милостив к ищущим и порою даже слепой курице подбрасывает зернышко.

На шестой день работы в царской конюшне, где находился архив, раздались радостные вопли двух помогавших мне рабов, которые, как уже говорилось выше, были сведущими в грамоте и умели разбирать различные письмена. Поспешив к ним, я увидел глиняный сосуд, уже разбитый, вокруг множество черепков и табличек; последние были отчасти повреждены. Большинство надписей были исполнены в манере иудейских писцов той поры, когда Давид царствовал в Хевроне; однако почерки на черепках и табличках оказались разными, в одном случае я узнал почерк писцов колена Ефремова, в другом — колена Вениаминова.

Вначале я не поверил, что передо мной архив Сераии, который семь лет был писцом Давида, когда тот царствовал в Хевроне, а потом еще двадцать три года, когда Давид царствовал в Иерусалиме. Кликнув Елихорефа и Ахию, я спросил их, откуда здесь взялся этот глиняный сосуд.

Елихореф поднял с пола черепок и недоуменно уставился на него, а Ахия сказал, что такого сосуда не видывал отродясь, откуда он взялся — неизвестно; пожалуй, тут не обошлось без нечистой силы. При этих словах Елихореф вздрогнул, выронил черепок, будто тот обжег ему руки, и рявкнул:

— Пусть Бог то и то со мною сделает, если этот сосуд со всем его содержимым останется здесь на ночь.

Дело происходило накануне субботы, поэтому мы поспешно сложили черепки и таблички в несколько мешков, которые были перенесены обоими рабами в дом No54 по переулку Царицы Савской, куда мы вошли как раз тогда, когда солнце уже садилось за западную стену города.

Есфирь благословила свет, и светильник, и дом, где стоял светильник, и всех, кто жил в этом доме; она показалась мне молодой и красивой, ибо глядел я на нее с любовью; однако сердце мое полнилось не только любовью, но и нетерпением — хотелось, чтобы суббота поскорее миновала, тогда можно будет вскрыть мешки и заняться находкой,

Я, Ефан, сын Гошайи, отобрал из архива Сераии несколько документов, наиболее важных, по-моему, с исторической точки зрения, а также интересных для понимания того, что за человек был Давид. Там, где черепок или табличка оказались повреждены, и текст, несмотря на все мои старания, не удалось восстановить, оставлен пропуск. Все пояснения, примечания, пометки и т. п. сделаны мною.

Найденные документы относятся к периоду от восшествия Давида на престол в Хевроне, где он стал царем Иуды, до его сговора с Авениром, сыном Нира, против царствовавшего в Израиле и имевшего престол в Ма-ханаиме Иевосфея, единственного из еще живых на ту пору сыновей Саула. Несомненно, более поздние события запечатлевались Сераией с не меньшей тщательностью, сохранялась и вся переписка, однако эти документы либо попали в иное место, где ждут своего часа, либо, не дай Бог, уничтожены.

РАЗГОВОР ДАВИДА С СЕРАИЕЙ

Давид, сын Иессея, сказал мне:

— Сам видишь, сколько людей приезжаете Секелаг под разными предлогами, они бродят по улицам, высматривают, не вострит ли кто копий, не кует ли мечей. Это лазутчики гефского царя Анхуса, моего сюзерена, или какого-нибудь из филистомских князей, которые не доверяют мне. Основание на то у них есть, ибо положение у детей Израиля неопределенное, а потому чревато любыми неожиданностями. С одной стороны, они видят Авенира, который бежал от горы Гелувейской с остатками войска; он собрал эти остатки в Маханаиме, восточнее реки Иордан в долине Газовой, и поставил на царство Иевосфея, единственного живого ныне сына Саула.

С другой стороны, они видят меня, Давида, сына Иес-сеева, который имеет около тысячи воинов в Секелаге. Между мною и Авениром на запад от Иордана до самого Дана нету другой силы и другого правителя; кто туда войдет, завоюет целое царство.

— С Божьей помощью, — сказал я. — Этот поход будет успешен. Тогда Давид велел:

— Распорядись, чтобы выбрали барашка без малейшего изъяна, и позови священника Авиафара, только передай — пусть помоет свои грязные руки, ибо я хочу вознести жертву Господу.

Исполнив повеление, я вернулся к Давиду, который тем временем выкупался, умастил себя маслом и облачился в чистые одежды. Он пошел к жертвеннику, где Авиафар пустил барашку кровь. Когда воскурилась жертва, Давид обратился к Господу и сказал:

— О, Господи…

(Здесь текст обрывается. Увы, нам уже никогда не узнать от Сераии, о чем же Давид беседовал с Богом. Так или иначе, вскоре Давид отправляется в Хеврон, где старейшины Иуды помазывают его в царя.

Но почему же филистимские князья-победители не помешали Давиду вступить на престол в Хевроне? Ответ, видимо, заключается в том, что им был на руку совершенный Давидом откол Иуды от Израиля. А вскоре Иуда и Израиль начали друг против друга войну, за которой филистимляне преспокойно наблюдали со стороны.

О том, сколь беспощадно велась Давидом эта война, свидетельствует его спор с Иоавом, записанным Сераией. Спор произошел вскоре после известного побоища у Гаваонского пруда, где отряд Иевосфея под предводительством Авенира встретился с отрядом Давида под предводительством Иоава; каждый отряд выставил по дюжине поединщиков, те схватили друг друга за волосы, вонзили меч один другому в бок и пали замертво; «в тот же день произошло жесточайшее сражение, и Авенир с людьми израильскими был поражен слугами Давида; бежавший Авенир ударил своего преследователя Асаила, брата Иоава, задним концом копья в живот, под пятое ребро, так что копье прошло насквозь, и Асаил умер на месте; Иоав же затрубил трубою, и остановился весь народ и не преследовал больше израильтян». Сражение прекратилось, ибо Иоав внял увещеваниям Авенира.)

О ЕДИНСТВЕ И РОЗНИ

—Ты заключил перемирие с Авениром. По какому праву? Кто тебе позволил? Может, к тебе слетел Ангел Божий и дал такой совет? Авенир попался тебе в руки, достаточно было замкнуть кольцо, и мы бы навсегда покончили с Иевосфеем, сыном Саула, а вместо этого ты трубишь своей проклятой трубой.

— Да позволит мне молвить слово мой господин и брат моей матери Саруи. Она привиделась мне стоящей на холме Ама, и послышался мне ее голос: «Опомнись, Иоав, ты же с нами одной плоти и одной крови! Разве сии дети Израиля не братья тебе и твоим людям?»

— Это было до того, как Авенир воззвал к тебе, или после?

— До того, мой господин.

— Тогда это был голос Велиара, а ты не узнал его, потому что мозгов у тебя меньше, чем у курицы.

— Но разве все мы не одной крови? Разве единство не лучше розни? Разве дерево не крепче своих веток?

— По старинке мыслишь, Иоав. Чтобы наступило единство, нужна рознь; чтобы выросло новое дерево, надо свалить старое и выкорчевать корень. Разве не пророк Самуил помазал меня? Разве не Господь избрал меня на царство над Израилем, надо всем Израилем?

— Прав мой господин царь. Я отомщу за кровь моего брата Асаила, которого Авенир убил задним концом своего копья.

— Опять ты слишком чувствителен, Иоав. Оттого и не видишь, что наши дни — это время больших перемен, когда пересматривается все, что было допрежь; создаются огромные государства, человеку нельзя теперь жить, как ему заблагорассудится, и идти туда, куда его потянет: он обязан трудиться, подчиняясь твердому порядку и новому закону. А ты, Иоав, либо поймешь все правильно, приведешь в соответствие этому свои мысли и поступки, либо окажешься выброшенным на свалку истории.

— Покуда жив Господь и душа моя жива, я не хочу на свалку. Я солдат и…

(Поиски табличек с продолжением этого разговора между Давидом, царем Иуды, и его главным военачальником Иоавом успеха не принесли. Однако сомневаюсь, чтобы Иоав вполне усвоил новый образ мыслей младшего брата своей матери.)

ОТРЫВОК

«…и была продолжительная распря между домом Сауловым и домом Давидовым. Давид все более и более усиливался, а дом Саулов более и более ослабевал…»

— КАК ЗАВОДИТЬ ДРУЗЕЙ И ПОДЧИНЯТЬ СВОЕМУ ВЛИЯНИЮ

«…в Хеврон прибыли два чужеземца — темные личности неопределенных занятий; сыщики Иоава схватили их и доставили к царю Давиду. Он спросил: „Кто вы такие?“ Те ответили: „Баана и Рихав, сыновья беерофянина Реммона, офицеры из войска Иевосфея, сына Саула, царствующего в Маханаиме“. Давид: „Зачем пришли в Хеврон? Не иначе как для злого дела?“ Баана и Рихав пали на колени и возопили: „Пусть Бог то и то с нами сделает, если не пришли мы сюда с самыми благими и богоугодными намерениями, а именно затем, чтобы послужить, не щадя живота своего, Давиду, сыну Иессея, помазанному на царство в Израиле“.

Тогда Давид велел им подняться и спросил: «Как же вы думаете служить мне?» Баана ответствовал, что они готовы на все, а Рихав добавил, мол, за соразмерное вознаграждение. Давид спросил: «Неужели царь Иевосфей не дает вам приличной платы?» Баана сплюнул и сказал: «Разве выдавишь масло из камня или благовонье из козьих катышей?» А Рихав добавил: «Сыну Саула нечем срам прикрыть, он запродал душу ростовщикам, все его имущество уместится на одном осле». Давид решил так: «Возвращайтесь в Маханаим, оставайтесь там со своими отрядами, продолжайте исполнять приказы Иевосфея и Авенира, но сообщайте мне все важное и все, что касается Мелхолы, моей супруги, отданной царем Саулом в жены Фалтию, сыну Лаиша. Вознаграждены будете по заслугам».

Давид велел отвести Баана и Рихава к воротам Хеврона и отпустить…»

(Приведенное ниже в основном написано на черепках кисточкой и тушью. Ненадлежащее хранение повредило ценнейшим документам, часть текстов прочитать невозможно.)

СКАНДАЛ МАХАНАИМЕ

Давиду, сыну Иессея, помазаннику Божьему, льву Иудейскому — от Баана и Рихава, сыновей Реммона.

Да заблистает с благословения Господа многочисленное потомство твое, подобно звездам над Хевроном. Вот новости, как всегда из надежного источника…

…Авенир поддерживает дом Саула…

…спит с Рицпой, которая была наложницей царя Саула и родила ему двух сыновей. Иевосфей этим весьма обеспокоен, ибо вошедший к царской жене или наложнице заявляет тем самым свои права на царский престол. Выпив для храбрости сладкого вина с корицей и пожевав травки, называемой гашиш, Иевосфей сказал Авениру: «Зачем ты вошел к наложнице отца моего? Или мало тебе дщерей Ефремовых, Манассиевых и Вениаминовых? —Или ты впрямь покушаешься на царский престол в Израиле?..»

…Авенир сильно разгневался на слова Иевосфея и сказал: «Видно, я для тебя хуже пса шелудивого, раз ты из-за бабы наговариваешь на меня такое. Я мог предать тебя в руки Давида, но был милосерден к тебе до нынешнего дня…»

…я сделал царем одного, но могу сделать и второго…

«…То и то пусть сделает Бог Авениру и еще больше сделает ему! Как клялся Господь Давиду, так и сделаю ему: „Отниму царство от дома Саулова, и поставлю на престол Давида над Израилем и над Иудою, от Дана до Вирсавии…"“

…И не мог больше возразить Иевосфей Авениру ни единым словом, ибо сделался подобен козьему меху без вина, съежился и поник от великого страха пред Авениром…

КОПИЯ ПИСЬМА

От Сераии, писца царя Давида — Баану и Рихаву, сыновьям Реммона, верным слугам царя Иевосфея. Да умножит Господь ваши силы для благого дела.

Мой господин царь получил ваше донесение и желает, чтобы вы были столь же усердны и впредь. Однако от вас не поступило никаких сведений о Мелхоле, дочери Саула, отданной в жены моему господину за сто краеобрезаний филистимлян. Царская казна в Хевроне выписала вам для последующего получения сотню голов скота каждому, а именно — по двадцать коров, сорок овец и сорок коз. За это вам надлежит…

(Остаток текста на черепке смазан. Но вряд ли Давид отдал бы двести голов скота за незначительную услугу.)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОЮЗА

Победителю Голиафа и любимцу Господа царю Давиду — от главного военачальника Авенира, сына Нира. Да умножит Господь твое потомство, да будут дни твои успешны, а ночи сладостны.

Вот мое предложение…

...ибо разве единство не лучше розни, дерево не крепче ветвей? Не затем ли дал Господь силы тебе и силы мне, чтобы исполнилась воля Его? Единый царь должен стать над Израилем и Иудой, а над объединенным войском — единый военачальник…

…заключи со мною союз, и я отниму царство у дома Саулова и отдам тебе…

…если будет на то твое согласие, мой господин, я прискачу в Хеврон с двадцатью всадниками и затрублю у ворот трубою трижды в знак мира, а когда твоя труба затрубит трижды в ответ…

МЕЛХОЛА ТОСКУЕТ

Мудрейшему из людей, щедрейшему из правителей, великодушнейшему из князей, Давиду, сыну Иессея, царю Иуды — от Баана и Рихава, сыновей Реммона. Да уничижит Господь врагов твоих и да преумножит число друзей, чтобы их было больше, чем рыб в море.

Мелхола льет слезы сутра до вечера и тоскует. Фалтий скачет вкруг нее молодым козлом, голубит, ласкает и нежит ее, так что бедняжка не знает, куда ей деться, и с охами да ахами покоряется ему. Она взяла к себе пятерых сыновей своей сестры Меровы, внуков Саула: Мерова умерла, и дети остались сиротами.

А теперь об имуществе, записанном на нас от щедрот царских в хевронской казне. Конечно, всяк человек рад и задаром потрудиться ради исполнения слова Божьего, только мы люди небогатые, а, кроме того, нам еще надо кормить, одевать и вооружать наших солдат, потому двести голов скота или же их стоимость серебром — для нас что пригоршня песка умирающему от жажды. Ведь царь Давид могуществен, ему даже тысячу голов скота или две тысячи отдать нипочем.

КОПИЯ ПИСЬМА

От царя Давида — военачальнику Авениру, сыну Нира.

Я готов заключить с тобою союз, но при одном условии; требую, чтобы, явившись ко мне, ты привез с собою Мелхолу, дочь Саула; без нее не приходи.

КОПИЯ ПИСЬМА

Моему любезному зятю Иевосфею, царю Израиля в Маханаиме — от Давида, сына Иессея. Да осыплет тебя Господь своими милостями, да дарует Он тебя здоровьем, богатством и многочисленным потомством.

Верни мне мою жену Мелхолу, за которую я заплатил сто краеобрезаний филистимских; отец же твой, царь Саул, отдал ее…

(Примечательно, что уже в это время Давид считает себя достаточно сильным, чтобы приказывать своему царствующему зятю Иевосфею. Тот же и впрямь — знал он об этом или нет — находился в отчаянном положении: доходов никаких, верность колен Израилевых сомнительна, собственный дворец полон лазутчиков, главный военачальник ведет тайные переговоры с Давидом; короче, ему противостоял решительный противник, которому, судя по всему, благоволил сам Господь.)

ДЕЛА АВЕНИРА, СЫНА НИРА

Звезде Иуды, восходящей к зениту небесному, избраннику Божьему, царю Давиду, сыну Иессея — от Баана и Рихава, сыновей Реммона. Да исполнит Господь все ваши замыслы.

Иевосфей послал своих слуг за Мелхолой, чтобы забрать ее от мужа Фалтия. Авенир же обратился тайно к старейшинам Израиля, а также к вениамитянам: «Вы уже давно желали, чтобы Давид был царем над вами, теперь сделайте это: ибо Господь сказал Давиду: „Рукою раба Моего Давида Я спасу народ Мой, Израиля, от руки филистимлян и от руки всех врагов его"“…

(Здесь текст таблички обрывается. Другие таблички с тем же почерком содержат отрывки из иных донесений Баана и Рихава, сыновей Реммона.)

…Авенир пришел к царю Иевосфею и сказал: плохи наши дела, воины наши голодают и разбойничают по окрестностям, либо разбегаются по домам к своим семьям. Надо заключить мир и союз с Давидом, который царствует в Хевроне, чтобы собрать силы и опять воевать против него. Я поскачу к нему с двадцатью всадниками и трубою, которая протрубит трижды…

…и уговорю Давида…

…Иевосфей позвал нас в свой дворец, где он восседает на троне меж двух деревянных херувимов, покрашенных желтой краской, потому что у него совсем нету золота. Иевосфей сказал нам: «Знаю, вы и ваши люди верно служили дому отца моего Саула и вы сделаете то, что угодно Господу. Авенир поскачет в Хеврон с двадцатью всадниками и с моей сестрой Мелхолой, которую я забрал от Фалтия; там он должен заключить с Давидом мир и союз, чтобы потом мы смогли опять воевать против него. Но пусть Бог то и то со мною сделает, если Авенир не задумал предать меня сыну Иессея, ибо была у нас ссора, мы поругались из-за Рицпы, наложницы моего отца, и Авенир грозил мне, что поставит на престол Давида над Израилем и над Иудою, от Дана до Вирсавии; он думает, я позабыл о ссоре, однако я помню каждое слово, ибо не глупее Авенира. Поэтому я велю вам, Баана и Рихав: скачите со своими отрядами следом, нападите на Авенира, поразите под пятое ребро, принесите мне его голову, а за это я сделаю вас военачальниками и откажу вам десятину от колена Ефремова; мою же сестру Мелхолу приведите ко мне в целости и сохранности…

(В архиве Сераии нашелся еще один черепок, представляющий определенный интерес. Судя по содержанию и почерку, это было еще одно донесение от Баана и Рихава.)

..что касается распоряжения царской казне отписать нам для последующего получения триста пятьдесят голов скота каждому, а именно по девяносто коров, десять быков, сто двадцать пять овец и сто двадцать пять коз, либо их стоимость серебром, то на такие условия мы согласны; сердца наши обливаются кровью от известия, что сын Иессеев находится в стесненных обстоятельствах, а потому не может вознаградить нас за оказанные услуги полной мерой.

Оценка — не мое дело. Я лишь отбираю факты и привожу их в некоторый порядок, ведь я — только скромный служитель в доме знания: моя задача — по мере сил восстановить события, понять их ход. Но у слова своя жизнь, которая противится усекновению, насилию, обузданию; слово — двусмысленно, оно скрывает истину и обнажает ее одновременно, поэтому за каждой строкой притаилась опасность.

Господи Боже мой, почему изо всех Твоих чад именно я избран для того, чтобы вернуть мертвого царя из его могилы? Чем больше я узнаю про него, тем больше сливаюсь с ним; он словно нарост, опухоль на теле моем; хочу выжечь его и не могу.

Иоав наверняка знал, что произошло, когда Авенир приехал к Давиду. Но Иоав больше ничего мне не скажет, да я и сам опасаюсь навещать его без разрешения Ваней, который относится ко мне с подозрением.

Значит, остается только принцесса Мелхола, ведь она прибыла из Маханаима в Хеврон вместе с Авениром. Ей ли не помнить тогдашних событий? Однако Мелхола меня к себе не зовет, а я — кто я такой, чтобы требовать приема у царской дочери, которая дважды была женой царя?

В конце концов я послал к Аменхотепу человека с пожеланиями долгих лет жизни и благополучия, а также с просьбой уделить мне немного своего драгоценного времени. Аменхотеп ответил, что послезавтра в полдень мог бы отобедать со мной в харчевне, которую царское ведомство по делам харчевен и гостиниц открыло для сынов Израиля, подвизающихся на художественном поприще, то есть певцов, сказителей, гусляров, трубачей, храмостроителей, мозаичников, а также для составителей ученых трактатов о том, как следует петь, рассказывать легенды, играть на гуслях и трубах, строить храмы и складывать мозаики.

К назначенному сроку я пришел в эту харчевню, меня провели во вполне просторную залу, набитую, однако, людьми, толпящимися вокруг вертела, на котором весьма неопрятный повар жарил довольно-таки старого барана; того, кто смог урвать кусок мяса, оттесняли те, кому пока ничего не досталось; раздавалась брань, слышались вопли. Среди давки я заметил Иорайю, Иаакана и Мешулама, сказителей предания о великой победе Давида над Голиафом. Каждый из них размахивал здоровенной костью с ошметками мяса и без разбора лупил ею по голове любого, кто подворачивался под руку; увидев меня, они бросились ко мне с криком: — Господин, подтверди этим обжорам, что нас, как знатоков своего ремесла, приглашали в комиссию по составлению Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т. д., стало быть, у нас есть полное право вкусить от сего дара Божьего, который жарится на вертеле; кое-кто из присутствующих хоть и учен, но низок в поступках, завистлив, а потому отказывается признавать нас, потому и достались нам лишь эти мослы, вчерашние объедки.