– Царевич, тебе плохо, ты болен? – с тревогой спрашивал его стражник, бегущий за ним по пятам, но Гори не обратил на него внимания. На самом деле солнце уже палило не так нещадно. Ра склонялся к западу, и его лучи в эти полные очарования предсмертные часы заливали сад роскошным розовым светом.

Гори заставил себя двинуться с места. Медленно, но настойчиво он преодолевал расстояние, отделявшее жилище наложниц от главного дома. Потом свернул в сторону, обогнул дом сзади и вошел внутрь со стороны хозяйственных построек. В огромных кухонных помещениях плиты изрыгали клубы дыма, в воздухе висел густой аромат мяса, которое его матушка приказала приготовить к обеду. Желудок у Гори противно сжался, но он все равно вошел в кухню. Какой-то слуга расставлял на подносах, которые следовало отнести в обеденный зал, кувшины с цветами и посуду. Захваченный врасплох, он не сразу узнал царевича, но узнав, поспешно отвесил поклон. Схватив миску, Гори принялся ходить от стола к столу, прихватывая на ходу все, что попадалось, – хлеб, гранаты, связки лука-порея, финики, яблоки. Слуга смотрел на него открыв рот. Выходя, Гори кивнул ему.

Он крепко держал миску с едой всю дорогу до своих комнат. Буря стыда и негодования, охватившая его душу, мало-помалу стихала, Гори вновь обрел способность мыслить и рассуждать здраво. У входа в комнату Гори, прислонившись спиной к стене, сидел Антеф, с безразличным видом подбрасывая игральный кубик. При виде царевича он быстро вскочил на ноги и стоял, неуверенно глядя на друга. Гори жестом пригласил его войти.

– И дверь закрой, – приказал он.

Пока Антеф закрывал дверь, Гори аккуратно поставил миску с едой рядом с ложем. В эту минуту от одной только мысли о еде ему становилось нехорошо, но он полагал, что пища может понадобиться ему позже.

– Принеси сюда вон ту дощечку.

Он показал на писчие принадлежности, брошенные на полу рядом с большим столом, за которым Гори имел обыкновение работать. На один краткий миг перед мысленным взором Гори возник ясный образ приятного, любезного и не знающего печали молодого человека, каким он был когда-то, но теперь этот образ не имел никакого отношения к реальной жизни.

– Антеф, ты можешь написать под диктовку письмо?

– Конечно, могу, – ответил молодой человек, усаживаясь на пол и поудобнее устраивая дощечку на коленях. – Папирус уже прикреплен, и чернила, мне кажется, достаточно свежие. – Он потряс пером. – Кому будет адресовано твое послание?

– Моему деду Рамзесу. Перечисли все его титулы – он к этому относится со всей серьезностью. А потом пиши так: «Твой верный и послушный внук, царевич Гори, приветствует тебя. Прошу тебя, милый дедушка, разрешить одно семейное дело, что причиняет боль и страдания мне и твоей внучке царевне Шеритре. Мне стало известно, что наш отец, царевич Хаэмуас, недавно принял тайное решение лишить меня и мою сестру всего наследства, которое причитается нам по праву, и передать все права будущему ребенку своей Второй жены госпожи Табубы. У меня также имеются серьезные основания полагать, что госпожа Табуба обманула нашего отца в том, что касается ее родословной и происхождения и что она не имеет права быть женой царевича крови. Я пребываю в сильнейшем смятении, о Всемогущий, и прошу тебя расследовать это дело. Желаю твоему величеству долгой жизни, здоровья и процветания и остаюсь в твоей полной власти».

Гори сделал нетерпеливый жест, приказывая Антефу продолжать. Тот сидел, уставившись на друга в беспомощном недоумении.

– Дописывай письмо, и я поставлю печать, – сказал он. Антеф пришел в себя. Перо заскрипело по листу папируса, и вскоре он поднялся, положил на стол свиток и передал перо Гори. Царевич прижал кольцо с печаткой к капле горячего воска, заранее приготовленной Антефом. Мало-помалу равновесие и самообладание возвращались к нему.

– Это правда? – спросил Антеф. – Царевич Хаэмуас так обошелся с тобой?

– Да, – кратко бросил Гори.

– Госпожа Табуба… Ты ведь в нее влюблен, правда? – спросил Антеф в смятении.

Гори не стал просить прощения у Антефа за свое обращение с ним в течение нескольких последних месяцев. Он просто протянул ему руку. После секундного колебания Антеф ответил на рукопожатие.

– Я люблю ее, но эта женщина не достойна доброго отношения никого из членов нашей семьи, – мрачно заметил Гори. – Я все расскажу тебе во всех подробностях, Антеф, по пути в Коптос.

– В Коптос? – Антеф даже вздрогнул от неожиданности.

– Да. Прикажи слугам собрать самое необходимое. А мне непременно надо выспаться. Мы отплываем рано утром.

Антеф не мог скрыть изумления.

– А твой отец знает, что мы уезжаем?

– Нет, не знает, и я не собираюсь посвящать его в свои планы. Он все равно заявил, что больше не желает меня видеть. Сделай все, как я сказал, и встретимся завтра у причала спустя час после восхода солнца. Да, Антеф, еще вот что… – Он протянул ему свиток. – Отдай письмо глашатаю и скажи, пусть немедленно отправляется в Пи-Рамзес. Выбери кого-нибудь из домашней прислуги, а не личных посланников отца. Иди же!

Антеф пожал плечами, робко улыбнулся Гори и вышел из комнаты.

«Ну вот, начало положено, – думал Гори. Внезапно он ощутил сильнейший голод. Пододвинув к себе миску, он принялся жадно есть. – Когда я вернусь из Коптоса и привезу с собой доказательства ее обмана и вероломства, она пожалеет, что вообще родилась на свет». Откусив от лукового стебля, вместе с его острым вкусом Гори ощутил на языке сладковатый привкус мести, но одновременно с этим и еще одно, неожиданное и незваное, ощущение внезапно поразило его. Мгновенно вспомнился аромат ее кожи, соленой от пота; Гори воочию увидел перед собой ее закрытые глаза. Он застонал.

Юный царевич не вышел в общий зал к вечерней трапезе. Вместо этого он шагал взад и вперед по комнате, из зала до его слуха доносились обрывки музыки и время от времени смех Табубы. Он сидел, прижавшись лицом к оконной сетке, вдыхая вечерний воздух, который едва ли был намного прохладнее, чем воздух внутри, потом позвал слугу и сыграл с ним несколько партий в сеннет. Гори все время выигрывал.

Понемногу в доме все стихло, и наконец Гори выскользнул из комнаты и пробрался к покоям Шеритры. Он бы, конечно, предпочел скрыться от любых человеческих глаз, но в обоих концах каждого перехода во дворце дежурил часовой, миновать которого незамеченным не было никакой возможности.

Он постучал в дверь Шеритры, и Бакмут впустила его. Вскоре из спальни к нему быстрым шагом вышла и сама Шеритра, запахивая на ходу белое ночное одеяние. «С распущенными волосами и чисто вымытым лицом ей не дашь больше двенадцати», – думал Гори, целуя сестру. Глаза ее были испуганны.

– Гори! – воскликнула она. – Я знаю, что ты сильно повздорил с отцом. Что у вас произошло? Нынче вечером он сказал матушке, что запрещает тебе появляться за общим столом, включая и праздничные пиры. Чем ты так его прогневил?

– То, что я расскажу, тебе придется не по вкусу, – сказал Гори. – Может быть, мы пройдем в спальню?

Вместо ответа Шеритра знаком приказала Бакмут оставаться у входа, а сама провела Гори дальше, вглубь покоев. Она забралась на постель, а брат присел рядом с ней, как он всегда это делал в прежние, спокойные и счастливые времена.

Он рассказал ей обо всем, начав с признания, услышанного от Птах-Сеанка, и заканчивая собственным решением самому без малейших промедлений отправляться в Коптос. Шеритра слушала брата, и ее лицо становилось все более и более мрачным. Когда он говорил о том, как наведался тем днем в домик наложниц, не упуская ни единой подробности, она только охнула и попыталась схватить его за руку, но пока он не замолчал, она не произнесла ни слова. Он закончил рассказ, Шеритра тряхнула головой.

– Услышь я подобные вещи от кого-то другого, не поверила бы ни единому слову, – сказала она. – Ведь все это – полная бессмыслица. Если она вышла за отца, прельстившись его богатством и знатностью, то зачем подвергаться риску разоблачения, соблазняя тебя? А отец влюблен в нее без памяти, до полной потери рассудка, причем уже давно. Он взял бы ее в жены, будь она самой последней шлюхой во всем Мемфисе. К чему все эти тайны? Почему она сразу не сказала ему правду?

– Какую правду? – устало произнес Гори. – Меня не оставляет чувство, что она именно та, за кого себя выдает, – женщина благородного происхождения из знатного рода. Однако она скрывает что-то – это касается ее прошлого, и, стало быть, это какая-то жуткая тайна. Но я все равно выведу ее на чистую воду. Я хочу попросить тебя: сообщи отцу и матери, куда я уехал и зачем, чтобы они не волновались за меня, но, пожалуйста, скажи им об этом не раньше, чем с моего отъезда минет хотя бы неделя.

Она кивнула.

– А Хармину известно, какова на самом деле его мать? – размышляла она вслух. – О, Гори, как я хочу поскорее обручиться с ним, пока ты еще не привез из Коптоса какие-нибудь ужасные вести!

Гори нежно сжал ее руки.

– Послушай меня, – произнес он с жаром. – Ты должна отложить помолвку. Дождись моего возвращения. Прошу тебя, Шеритра, ради твоего же блага, потерпи совсем немного и оставь пока отца в покое. Как знать, какая правда об этом семействе откроется мне в Коптосе!

Шеритра высвободила руки.

– Но я не могу без Хармина! – пылко воскликнула она. – Я жду уже слишком долго. Я тоже заслужила свое счастье. К тому же, – и она натужно улыбнулась, – мне следует выйти замуж как можно скорее, пока с отцом все в порядке, чтобы не лишиться приданого. – И вдруг она разразилась рыданиями. Она обхватила себя руками, а Гори обнял сестру за плечи. – О Гори! – всхлипывала она. – Если бы он любил нас по-прежнему, то никогда не обошелся бы с нами так жестоко. Как это больно!

– Да, я знаю, что больно, Солнышко, – тихим голосом проговорил он. – Но неправда, что он перестал нас любить. Это Табуба его околдовала, ведь еще совсем недавно мы были для него дороже всего на свете. Она – его погибель, а мы должны его спасти. Ну, перестань плакать. Тебе нужно быть сильной и смелой, чтобы мне помочь. Я уже написал деду о наших делах, и скорее всего он вмешается и поможет нам. Самое главное, когда я вернусь, ты должна быть здесь и ждать меня, потому что я, когда приеду, направлюсь прямиком к тебе в покои. А пока молись за меня.

Она обняла брата, поцеловала в шею и в губы.

– Жаль, что в моих силах всего лишь молиться за тебя, Гори! – воскликнула она. – Все это так ужасно!

– Жди письма от деда, – напомнил он сестре, мягко высвобождаясь из ее объятий, – и постарайся сделать так, чтобы отец смягчил свой гнев. Нельзя, чтобы Табуба и дальше продолжала питать его душу ядом.

– Пусть будет тверда твоя поступь, – шептала Шеритра традиционные прощальные напутствия. Он улыбнулся ей, и в этой улыбке было гораздо больше уверенности, чем он чувствовал на самом деле, после чего Бакмут проводила его и закрыла дверь. Со вздохом облегчения Гори вернулся к себе и упал на постель.

Через час после восхода солнца его разбудил Антеф.

– Я решил, ты наверняка забудешь наказать слуге тебя разбудить, – объяснил он с улыбкой, и Гори, быстро сбрасывая ноги на пол, улыбнулся ему в ответ.

– Все время я все забываю, правда? – ответил он, охваченный счастьем при мысли о том, что Антеф сохранил ему верность, несмотря на многие месяцы отчуждения и невнимания с его стороны. – Спасибо тебе, друг.

– Все готово, – сказал Антеф. – Все необходимое уже погружено на лодку, а мне, видимо, предстоит быть твоим поваром и прислужником во время нашего путешествия.

– А еще моим писцом, – добавил Гори. – Антеф, жди меня у причала, я скоро буду.

Слуга уже проснулся и приготовил все для умывания господина. Вялый и сонный, томимый жаждой, Гори прошлепал следом за ним, и только сейчас впервые за все время он вдруг осознал, какое неслыханное и рискованное предприятие затеял. Еще его пронзило недоброе предчувствие, и Гори невольно замедлил шаг, любовно окидывая взглядом такую знакомую, родную комнату. Его терзала тоска. «А жить так хорошо, – печально говорил он себе, и внезапно перед его мысленным взором возник образ Неферт-кай, этой игривой резвушки. – Жаль, что я тогда не занялся с ней любовью, – говорил себе Гори, – во время этого опасного путешествия меня согревало бы хоть одно радостное воспоминание».

– Царевич, – вежливо окликнул его слуга, и Гори, стряхнув с себя задумчивость и оцепенение, быстро ступил на купальный камень.

«Я не должен оглядываться назад и ворошить прошлое, – приказал он себе. – В этом нет никакого смысла».

Через час облаченный в свежий наряд, Гори вышел из дома и через северный сад, стараясь не привлекать к себе внимания, тихонько направился к причалу. На груди у него красовалось самое любимое драгоценное украшение, а противовесом к нему на спине между лопаток висел самый сильный амулет, какой ему удалось найти. Вокруг сновали слуги, занятые привычными делами – утренней уборкой и приготовлением завтрака, но господа – Гори зная – в этот час все еще нежатся в постелях, поджидая, когда им подадут еду, и размышляя о том, как провести нынешний день. Садовников нигде не было видно. Там, где прежде открывалась уютная площадка с фонтаном посередине, теперь высилась новая пристройка; она отбрасывала прохладную тень раннего утра на совсем свежие, только что разбитые цветочные клумбы. Стражники и часовые приветствовали царевича.

Гори почти миновал новое крыло здания, когда из тени, отбрасываемой стеной, вдруг вышла какая-то фигура и встала у него пути. Царевич не останавливался, уверенный, что это кто-то из слуг и он немедленно уступит ему дорогу, но вот этот человек повернулся – и Гори увидел перед собой Табубу, до самой шеи завернутую в белое покрывало, словно труп в саван. Похоже, она только что поднялась с постели, а волосы просто убрала под капюшон своей легчайшей, словно паутинка, летней накидки. Охваченный гневом, Гори, стараясь не встречаться с ней глазами, хотел было обойти ее стороной, но внезапно из-под белого покрывала показалась рука и крепко схватила Гори. В порыве ярости он грубо отмахнулся, но потом вдруг это резкое движение замерло на полпути, и он взглянул в глаза женщины.

– Что тебе надо? – рявкнул он.

– Мне кажется, тебе не следует ездить в Коптос, – ответила Табуба.

Он презрительно усмехнулся.

– Неудивительно, что ты так думаешь, ты ведь понимаешь, что я привезу домой неопровержимые доказательства твоего обмана и вероломства, и тогда тебе несдобровать, – ровным голосом произнес он.

Как бы то ни было, – промурлыкала она в ответ, – но меня прежде всего волнует твоя судьба, Гори. В Коптосе отвратительный климат. Люди там страдают от болезней. Их настигает смерть.

Теперь он смотрел ей прямо в глаза.

– О чем ты?

– Помнишь, какая судьба постигла Пенбу, писца твоего отца? – прошептала она едва слышно. – Смотри, как бы та же плачевная участь не выпала и на твою долю.

Он пристально смотрел на Табубу.

– А что тебе известно о его смерти? – произнес он с жаром.

Она по-прежнему смотрела на него своими черными, бездонными глазами, и внезапно Гори похолодел – его поразила ужасная догадка. Он вновь услышал взволнованный, но такой уверенный голос Шеритры: «В доме Сисенета занимаются черным колдовством…» И он все понял. Теперь он знал точно.

– Это твоих рук дело, – едва смог произнести он, внезапно охваченный паническим страхом, от которого колени у него подкосились. Она же лишь удивленно вскинула брови:

– Какое дело, царевич?

– Это ты прокляла Пенбу! Ты прекрасно знала, что его невозможно ни подкупить, ни запугать и что он непременно в точности исполнит задание, полученное от отца, и сообщит ему нечто ужасное, и тогда ты решила лишить его жизни с помощью черной магии! – Во рту у Гори пересохло, он судорожно облизал горячие губы. – Чем ты воспользовалась, Табуба? Какую из его вещей ты украла?

Ее глаза светились теперь страшным, нечеловеческим весельем.

– Его пенал, – ответила она. – Вполне подходящая вещица, ты не находишь? Как-то раз Пенбу сопровождал царевича во время его визита в наш дом, и Сисенет воспользовался случаем.

Гори хотелось повернуться и бежать без оглядки. Даже почва под ногами вдруг показалась ему враждебной, дышащей угрозой.

– Знаешь, со мной этот фокус не пройдет, – произнес он, стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности. – Мой отец – величайший чародей во всем Египте. Его заклинания не знают себе равных по силе, а я часто помогал ему и владею многими способами защитить себя. Предупрежден – значит защищен, Табуба. Я тебя не боюсь.

– Ну еще бы! – промурлыкала она. – Мне это даже и в голову не приходило. И если ты возвратишься из Коптоса в добром здравии, придется мне заставить отца убить тебя. – Она приникла к нему так близко, что ее губы оказались совсем рядом с его лицом. – Гордец, ты полагаешь, что это невозможно? Подумай хорошенько. Хаэмуас сделает все, о чем я попрошу. Желаю приятного путешествия. – Она поклонилась, подхватила свое легкое одеяние и ушла.

Гори стоял как громом пораженный; солнце уже сильно припекало голову, становилось жарко. «Да никогда! – думал он, словно охваченный каким-то оцепенением. – Отец не способен на такую жестокость. Он не решится прогневить богов!» – «Но он уже лишил тебя наследства, – словно донесся до его слуха другой, спокойный и рассудительный голос – По-моему, ты излишне самоуверен». Гори резко обернулся. Табуба уже ушла.

Ему казалось, что у него не хватит сил сделать шаг, и все же ноги, тяжелые и непослушные, словно налитые свинцом, несли его вперед, к причалу, туда, где, едва заметно покачиваясь на густых, будто в них вылили масло, волнах, ждала лодка. Антеф приветствовал его поклоном, взмахом руки, и Гори едва ответил на его приветствие. Он спустился по сходням, взошел на борт, и капитан отдал приказ отправляться. Сходни со скрежетом втащили на лодку, и Гори, обессиленный, упал на подушки, разбросанные на палубе.

– Как ты бледен, царевич! – заметил Антеф. – Ты что, уже с утра принялся за вино?

Гори покачал головой. Внутри у него все сжалось, и он начал говорить. Он говорил целый час, и Антеф ни разу не перебил его. Он только ошеломленно молчал.