На следующее утро после встречи с Элизабет Бонд Хэл провел свою пресс-конференцию.
      Он согласился с предложением Эмори Боуза. Он встретится с Боузом в присутствии общественности и ответит на все его обвинения. Детали этой встречи будут разработаны в ближайшие двадцать четыре часа, а сам разговор произойдет как можно быстрее.
      Хэл был сдержанным и даже пошутил, когда приветствовал журналистов.
      – Прекрасно, я всегда хотел быть в центре внимания, но в последние три дня вы выполнили план по отношению ко мне за целую декаду.
      Затем он вновь стал серьезным. Касаясь сложившейся ситуации, он подтвердил, что жители штата Нью-Йорк, все граждане Америки имеют право знать истинную правду.
      Когда короткая пресс-конференция закончилась, репортеры побежали к телефонам.
      В течение шести часов была выбрана программа телевидения для встречи с Эмори Боузом. Было решено провести ее в воскресенье утром по «Вашингтон сегодня», ведущим которой был очень популярный обозреватель Фаррел Кейс, а сама программа вместе со «Встречей с прессой» относилась к наиболее острым политическим телевизионным передачам.
      Трансляция должна быть прямой. Вначале Эмори Боуз мог высказать свои обвинения и доказательства их, затем слово должно быть дано Хэлу для опровержений, если таковые будут.
      Сорок восемь часов до начала прямой трансляции были самыми напряженными для самого Хэла и его помощников. Он сконцентрировался на подготовке к телепередаче. В пятницу утром Том Россмэн вылетел с тайной миссией в Европу, другим советникам Хэл приказал оставаться в штаб-квартире и смотреть программу по телевидению, чем всех очень удивил, ведь они хотели быть с ним рядом для моральной поддержки. Сам Хэл выступил в субботу вечером перед законодателями штата на тему об экономическом развитии и проблемах образования. На вопросы об обвинениях в его адрес он только Кратко заметил, что все покажет воскресенье.
      Наступило воскресенье. Все помощники и советники были в необычной панике, а Хэл без сопровождающих поехал на телестудию. Здесь его встретил только что вернувшийся из Европы Том.
      В воздухе маленькой студии чувствовалось огромное напряжение. Все телевизионные обозреватели понимали, что сегодняшняя программа войдет в историю воскресных политических передач. Хэл приветствовал Фаррела Кейса, давнишнего приятеля, поудобнее устроился в кресле, и им занялась гримерша.
      Программа началась с краткого вступительного слова Фаррела, объяснившего порядок дискуссии.
      Затем камеру направили на Эмори Боуза. Он выглядел очень серьезным, каждым сантиметром своего лица выражая патриотизм патриарха Сената. Начал он с более подробных обвинений в адрес своего оппонента. Затем представил Винсента Бришо, брата умершей девушки, главного обвинителя Хэла. Бришо говорил спокойным тоном. Он начал с того, что рассказал, как во время войны его сестра увлеклась русскими солдатами, а затем согласилась работать на их разведку сразу же по окончании войны.
      По словам Бришо, его сестра, пользуясь своей молодостью и привлекательностью, устроилась секретаршей в миссию НАТО в Париже. Когда ей нужно было добыть документы, которые не проходили через ее отдел, она использовала таких легкомысленных сотрудников, как Хэйдон Ланкастер. Это он передал ей сверхсекретные документы об американских ракетах на европейских базах.
      Винсент Бришо был обеспокоен нелегальной деятельностью сестры и пытался остановить ее. Но она предупредила его, что если он попытается выдать ее, то его жизнь будет в опасности. Вскоре после этого сама Жаклин умерла при «невыясненных и странных обстоятельствах». После ее смерти Хэйдон Ланкастер покинул Париж, получив новый пост на Женевской конференции. А сам Винсент постарался забыть об этой неприятной истории. Но вдруг он узнал, что Хэйдон Ланкастер борется за место в американском Сенате. Его совесть не могла вынести, чтобы такой нечестный и преступный человек стал занимать столь ответственный пост. Поэтому он и сообщил обо всем Эмори Боузу, человеку, имеющему незапятнанную репутацию.
      Во время выступления Бришо перед камерой держали фотографии Хэла с Жаклин Бришо на улицах Парижа, одного Хэла в офисе НАТО и в гостинице. Единственное, что отсутствовало во время выступления, так это секретные документы и информация об агентах русской разведки, с которыми сотрудничала Жаклин.
      Когда Бришо закончил свое повествование, к камере вновь повернулся Эмори Боуз. Его лицо стало еще темнее и злее. Он поднятым пальцем указывал на Хэла.
      – Я прошу этого человека, Хэла Ланкастера, опровергнуть эти обвинения, если он в состоянии. Я прошу его привести доказательства своей лояльности и честности как слуги демократии в нашей стране. Я прошу его доказать всему американскому народу, что он действовал не как настоящий агент русской разведки, а лишь по неосторожности нанес ущерб миллионам своих сограждан. Я прошу Хэйдона Ланкастера доказать, что он американец, и сделать это СЕЙЧАС!
      В студии тишина была просто оглушающей. Камеры были направлены на Хэла. Он выглядел спокойным и невозмутимым.
      – Я счастлив получить эту возможность для выяснения всей ситуации, сложившейся в последнюю неделю, которая не только наносит ущерб моей репутации, но и отвлекает жителей штата Нью-Йорк от самого важного события – предвыборной борьбы. Я считаю, что должен не только доказать абсурдность обвинений сенатора Боуза, но и пролить свет на истинные цели этой подлой кампании, – Хэл посмотрел в камеру. – Я привел своего гостя для этой программы. Если ведущий не против, то я хотел бы представить гостя. Дамы и господа, это миссис Мари-Клэр Бришо, мать Жаклин Бришо.
      Маленькая бельгийка лет шестидесяти была проведена на сцену и села в кресло рядом с Хэлом.
      Сам Хэл дал возможность Фаррелу самому задавать вопросы, так как тот уже всем своим видом выражал изумление и живейшую заинтересованность.
      – Миссис Бришо, – начал он. – Вы действительно мать девушки по имени Жаклин Бришо?
      – Да, – женщина говорила с легким французским акцентом.
      – А вы знаете господина Ланкастера, сидящего рядом с вами?
      – Нет.
      – Ваша дочь работала в НАТО в период с 1951 по 1955 годы?
      – Да, сэр. Она работала секретаршей в бельгийской миссии в Париже, потому что, кроме французского, еще свободно владела английским языком.
      Во время ответов на вопросы, присмотревшись к женщине, можно было легко увидеть большое сходство с девушкой. По глазам, чертам лица любой мог определить, что это была не кто иная, как мать Жаклин.
      – У вас были подозрения, – продолжал ведущий, – что ваша дочь имела связь с русскими агентами или что она украла секретные документы об американских ракетах в Европе?
      – Нет.
      – У вашей дочери был любовный роман с русским офицером во время войны?
      – Не было ничего подобного.
      Аудитория стала еще внимательнее. Все видели, что женщина говорит очень откровенно, но она ничего не доказывала и не отрицала.
      – Ваша дочь умерла при странных и загадочных обстоятельствах?
      Леди покачала головой.
      – Жаклин умерла от лейкемии. Она страдала этой болезнью много лет. Впервые этот диагноз поставили еще в школьные годы, но у нее была такая форма, что болезнь развивалась в течение многих лет. Но обострение наступило, когда ей исполнилось двадцать четыре года, а через год она умерла.
      – Так вы утверждаете, что в болезни вашей дочери не было ничего загадочного? – вновь спросил Фаррел.
      – Совсем ничего. Я захватила с собой медицинскую карту, где описана история ее болезни с одиннадцати до двадцати пяти лет, история ее смерти.
      Кейс выглядел очень заинтригованным.
      – Миссис Бришо, разрешите задать вам другой вопрос. Сколько у вас детей?
      – Двое.
      – Хорошо, тогда у вас должен быть еще живой ребенок, я имею в виду вашего сына.
      Леди покачала головой.
      – Оба моих ребенка умерли.
      Наступила шокирующая тишина. Эмори Боуз посмотрел на мужчину, сидящего рядом с ним, затем на миссис Бришо.
      – Но, миссис Бришо, – сказал Фаррел. – Это ваш сын Винсент сообщил сенатору Боузу то, что мы сейчас обсуждаем. Что вы пытаетесь этим сказать?
      Женщина горько улыбнулась.
      – Моя дочь Жаклин имела старшего брата Винсента, но он был убит нацистами в 1942 году, поэтому я и говорю, что у меня нет детей, оставшихся в живых.
      Фаррел Кейс выглядел очень сконфуженным.
      – Но, миссис Бришо, если у вас нет живого сына, то кто же этот мужчина, давший нам информацию для сегодняшнего обсуждения?
      Миссис Бришо посмотрела на мужчину, сидящего рядом с сенатором.
      – Не имею ни малейшего представления, – ответила она. После этого события стали развиваться в сумасшедшем темпе. Хэл заверил аудиторию, что фотографии, на которых он изображен с Жаклин, – подделка, затем добавил, что документы, которые, по утверждениям Боуза, были сверхсекретными, официально разрешено публиковать, а мужчина, сидящий рядом с сенатором – Леон Матоун, мошенник, известный полицейским управлениям многих штатов и ФБР. Хэл представил документы, подтверждающие преступную деятельность Матоуна.
      Когда прозвучала подробная информация от Хэла, все камеры были направлены на Боуза. С него уже давно сошла его горделивая статность, лицо было бледным и поникшим, а нижняя губа заметно дрожала. Он довольно бессвязно пытался оправдаться борьбой против коммунизма в Сенате.
      – Я надеюсь, – продолжил Хэл свое выступление в виде заключительного слова, – что визит миссис Бришо помог нам разобраться во всех обвинениях. Я хотел бы еще немного добавить об истинных причинах случившегося сегодня. Мы переживаем очень болезненный период нашей истории. Мы находимся в каком-то холодном жестоком мире, в котором враг пытается победить нас не внешне, а изнутри. Нам пытаются навязать идею страха и подозрительности, нас призывают следить за своим соседом, доказывать свою лояльность. Но мы, американцы, не можем позволять себя дурачить. Мы, американцы, можем критиковать свое правительство, но мы знаем, что все мы любим свою Родину и желаем ее процветания. Нет на Земле более сильного оружия, чем желание свободных людей оставаться свободными. Потому что свобода не имеет врагов. Но любой враг свободы – самое ужасное зло в мире!
      Когда он закончил свое обращение к согражданам, в студии некоторое время стояла тишина. После этой трансляции ни у кого не осталось сомнений в исходе выборов в Сенат. Эмори Боуз уничтожил собственную кандидатуру им же организованной бурей, и отдал Хэйдону Ланкастеру место в Сенате от штата Нью-Йорк, так уверенно занимаемое им шестнадцать лет подряд.
      За эти тридцать минут утренней воскресной трансляции был изменен курс Сената, а вместе с ним и лицо Америки.

      Это был вечер настоящего торжества.
      Родственники Столвортов и Ланкастеров организовали совместный грандиозный прием. Несколько сотен гостей, включая представителей большого бизнеса и общественности, прессы и политики, были приглашены в огромный дворец Гарри Столворта на Пятой авеню. Дюжина представителей Белого дома выражали своим присутствием поздравления от самого Эйзенхауэра. Поздравить Хэла и Диану пришли многочисленные члены Конгресса, продемонстрировавшие свое желание сотрудничать с Хэлом по завершении выборов.
      Атмосфера большого праздника царила не только потому, что Хэлу удалось выкарабкаться из затруднительного положения, но и потому, что удалось сместить такую одиозную и мощную политическую фигуру, как Эмори Боуз. Если подобное удалось с самим Боузом, тогда возможно абсолютно все в нашей сумасшедшей стране, думали собравшиеся.
      Конечно, соглашались все, Боуз сам повел себя неразумно. В своей ненависти к Хэлу он потерял чувство меры. Он даже не проверил информацию, представленную ему, и человека, предложившего ее. Более того, он забыл о том, что у общественности еще свежи воспоминания о цензуре Маккарти.
      Но все были слишком рады за Хэла, чтобы тратить время на размышления о Боузе. Прием был организован на широкую ногу и имел огромный успех. Во дворце Столвортов мелькали дружеские лица крепко пьющих политических репортеров и светских леди, могущественных республиканцев и начинающих демократов, друзей Хэла по Вашингтону, влиятельных капитанов бизнеса и респектабельных сенаторов.
      Молодость и шарм, излучаемые Хэлом Ланкастером, к которым добавились его новые успехи, сумели примирить старых противников. Все говорило о зарождении совершенно нового мира. Никто не мог забыть заключительных слов Хэла, сказанных им в «Вашингтоне сегодня» и имеющих политические последствия для развития общества. Несколькими словами Хэлу удалось открыть дверь за серым миром «холодной войны», ведущую в светлое будущее, в котором счастливые люди будут просто смеяться над периодом взаимной подозрительности и страха.
      Даже в такой праздничный момент Том Россмэн думал о знаменательной фразе Хэла – «свобода не имеет врагов». Он видел в ней не только козырь для победного завершения предвыборной кампании в Сенат, но и для уверенного пути в Белый дом. Том был не только хладнокровным наблюдателем политической жизни в Вашингтоне, но еще и историком. Для него было бы просто непонятно, если бы такой лидер, как Хэл, соединяющий в себе жизненную мудрость и миротворческие способности с обаянием и сексуальной внешностью, в один день не мог бы стать президентом страны.
      Но для размышлений об этом было достаточно времени в будущем. А сейчас время празднования и расслабления. Но прием продолжался допоздна, с музыкой и танцами, многочисленными, все еще прибывающими гостями в таком количестве, которого до сих пор не бывало у Столвортов.
      В полночь Хэл был совершенно изможден, поэтому он извинился перед собравшимися и уехал домой отдыхать. Более того, сегодня он впервые с начала кризиса увидел Диану, отдыхавшую с кузиной в Саутгемптоне.
      Теперь наступило время мужу и жене вдвоем отпраздновать их общую победу.
      Хэл держал Диану за руки и о чем-то болтал с ней, пока шофер Столвортов вез их домой. Когда они приехали домой, он сразу же принял горячий душ, завернулся в полотенце и поспешил в спальню, где его ожидала приглашающе разобранная двуспальная кровать.
      Диана стояла у входа.
      – Я опоздала, мне надо было приехать раньше, чтобы быть рядом? – спросила она.
      Он улыбнулся: ведь после их разлуки близость с ней могла только помочь ему вернуться к жизни.
      – Это никогда не поздно, – возразил он.
      Она прошла через спальню и поцеловала его. Он в очередной раз заметил, что она вновь слишком много выпила. Семейная жизнь и частые появления на публике излишне нервировали ее, поэтому она пыталась расслабиться с помощью алкоголя, но употребляла его намного больше, чем ей было нужно. Он давно уже хотел поговорить с ней на эту тему, но каждый раз отгонял свои беспокойные мысли.
      Она пошла в ванную. Ее красота стала еще ярче, думал он, лежа на кровати и ожидая ее возвращения. Из ванной доносился запах очень приятных духов. Дианы не было так долго, что он чуть не заснул, подложив руки под голову.
      Наконец она появилась в нежной шелковой сорочке, сквозь которую были хорошо видны ее красивые ноги.
      Она легла на кровать рядом с ним. Она ничего не говорила, но он чувствовал послание ее тела, ведь они не занимались любовью почти месяц. Напряженная жизнь во время предвыборной кампании, к которой присоединилась расширяющаяся пропасть между ними, сделали для них занятие любовью более сложным, чем когда-либо. Хэл понимал, что сейчас наступил момент, когда удобнее всего возобновить с женой их обычную физическую близость… Он был слишком долго равнодушен к ней, позволял ей надолго уезжать, а когда она была рядом, то мало уделял ей внимания.
      Их волновало и отсутствие детей. Многие думали, что они просто их не хотели. На самом деле все было намного сложнее. К их усталости от напряженной светской и политической жизни добавлялись возрастающие расхождения в их взглядах и меньшее желание физической близости друг с другом.
      Сегодня ночью, сейчас, после этого ужасного кризиса, закончившегося триумфом, самое подходящее время, чтобы заняться любовью с женой, независимо от ее настроения, мыслей и желаний, не думая о своих планах на завтра.
      Он выключил яркий свет. Затем он чувственно прикоснулся к ее плечам. По-детски нежными пальцами она обняла его руку. Он повернулся поближе к ней и нежно повел рукой по животу и ниже к ее бедрам, затем вверх к ее грудям. Он чувствовал ее огромное желание, дыхание Дианы стало коротким и учащенным. Он видел красивую линию грудей, ощутил резко вставшие соски.
      Он стал медленно доводить ее возбуждение до состояния, когда уже нельзя остановиться, хотя знал, что достичь этого довольно сложно. Сегодня ее непроизвольное сопротивление было еще упорнее. Как она отличалась этим от других женщин, которые бросались на него сами, подобно возбужденным животным!
      Но иногда у нее происходило полное возбуждение, и от ее страстного нетерпения он получал в такие моменты неописуемое наслаждение. Сегодня он будет с ней очень терпеливым и постарается сделать все от него зависящее.
      Он повернул ее к себе, ее руки обнимали его плечи, он поцеловал ее рот. И сразу же почувствовал противный запах водки. Он вспомнил о странных звуках в ванной комнате, значит, у нее были запасы спиртного среди туалетных принадлежностей. Он отвернулся от Дианы, размышляя о том, что его жена пьет водку для храбрости, чтобы заниматься с ним любовью. Он почувствовал к ней сожаление в большей степени, чем отчуждение.
      Затем он нежно похлопал ее по щеке.
      – Уже поздно, – пробормотал он. – Был очень напряженный уикэнд. Давай лучше поспим.
      Она лежала на своей половине кровати и смотрела на него. Он чувствовал в ее взгляде раздражение, непонимание и страх. Наступила длительная и болезненная для обоих пауза. Огромная стена холода разделила их. Он прислушался к звукам городской ночной жизни, доносившимся из-за окна. Его мысли вернулись к событиям прошедшей недели.
      Постепенно мысли улетели в совсем далекие времена детства, к Стюарту, маленькой Сибил, летним каникулам в Нью-порте, к занятиям спортом на атлетических полях, запаху лошадей, к мальчишеским фантазиям и юношеским надеждам, к периоду его возмужания.
      Какое замечательное время было тогда! Ребенком Хэл чувствовал себя намного сильнее и увереннее. Затем он уже увидел мир взрослых в истинном свете – собрание ленивых, жалких созданий, так мало отличавшихся друг от друга.
      Но было одно исключение – это Лаура. Как он стремился к ней, как пытался достичь ее уровня. Она завладела всем его сердцем, всей душой. Каким стеснительным он тогда был, да и нерешительным.
      Хэл не знал, сколько прошло времени, прежде чем он ясно понял, что уже не сможет заснуть. Он посмотрел на Диану, ее дыхание было уже ровным. Без сомнения, помогла водка.
      Часы над кроватью показывали час ночи. Так рано! В такую раннюю ночь на темных улицах Нью-Йорка могли происходить самые невероятные приключения. Жизнь людей может меняться после таких событий…
      Хэл широко открыл глаза, он знал, что больше не будет пытаться заснуть. Было уже слишком поздно для этого. Вдруг его охватила уверенность, что он не останется здесь, рядом со спящей Дианой.
      Он осторожно поднялся с кровати, взял одежду и прошел в ванную, чтобы там бесшумно одеться. Хэл вышел из дома, сел в машину и поехал по пустынным улицам города. Он знал, куда едет. Даже удивился, что смог так долго выдержать, не появляясь там.
      Машину он припарковал на задней стоянке, через тень от дома прошел в фойе и нажал на кнопку домофона, связывающего с апартаментами. К его удивлению, сразу же ответил знакомый женский голос.
      – Это я, – сказал он. – Извини, что беспокою тебя так поздно. Можно мне подняться к тебе?
      Без всяких слов дверь открылась, он смог пройти к лифту. Уже оказавшись на ее этаже, он осторожно постучал в дверь, которая моментально открылась.
      Бесс поразила его сейчас еще больше своей свежестью, которую излучало ее молодое красивое тело, распущенные волосы, упругие груди, видимые сквозь тонкую пелену нежного шелка ночной сорочки. Ее взгляд был необычайно нежным. Вероятно, она уже давно прочитала его мысли, а ее улыбка была просто ответом на его молчаливый вопрос.
      Не говоря ни слова, он вошел, обнял ее и закрыл за собой дверь.
      Их первый поцелуй заставил его перевести дыхание. Близость ее упругого тела привела его в состояние приятного возбуждения. Он нежно держал ее тело, давая почувствовать ей через одежду огонь собственного возбуждения.
      – Наконец-то, – прошептала она.
      – А ты уверена… – услышал он собственный шепот.
      Она провела его в спальню. Зная его усталость после этой сумасшедшей недели, она раздела его и уложила в постель, обжигая своими жаркими поцелуями, она раскрыла ему все тайны своего чудесного тела.
      В эту ночь они больше не говорили.

      На следующий день у Тесс была встреча с Роном Лукасом в два часа дня.
      Рон появился в ее апартаментах с обычной точностью. Он сел на диван и мягко посмотрел на Тесс. Она знала его слишком хорошо, чтобы не заметить за его невозмутимой внешностью улыбку самодовольства. Он был доволен ходом развития ситуации.
      – Я горжусь тобой, Рон, – сказала она. – Ты проделал прекрасную работу.
      Он кивнул. Он все еще не знал, как ему воспринимать ее комплименты. Но она знала, что ее похвала была для него дороже всего на свете. Она уже сумела заметить воздействие своих слов на него.
      – Документы, которые ты дал Матоуну, были основой данной операции. Без них мы бы не могли вовлечь Боуза в такую аферу, – сказала она.
      Рон кивнул.
      – На всякий случай я держал для подстраховки человека из Бельгии. Но Боуз даже ничего не стал перепроверять.
      – Он слишком ненавидит Хэла, а слепая ненависть – не лучший помощник в политике.
      Что она запомнила на всю жизнь, так это то, что человек не может защищаться и побеждать, опираясь только на ненависть к другим. Ненависть очень быстро заставляет человека терять контроль над собой. Эмори Боуз оказался человеком, самодовольство и самоуверенность которого погубили его самого. Тесс испытывала даже некоторое сочувствие к нему.
      Она с удовлетворением смотрела на Рона. Это была его идея, взять на эту роль не любого мужчину, а человека, уже известного полиции в роли мошенника. Лучшего претендента, чем Леон Матоун нельзя было придумать. Ведь вся идея состояла не только в том, чтобы спасти Хэла, но представить Боуза как можно в более неприглядном виде.
      Это было достигнуто. Боуз не только потерял весь свой авторитет в Сенате и партии, он быстро стал посмешищем всей Америки. Свидетельствовали об этом газеты с карикатурами и оскорбительными заголовками.
      Победа была достигнута не только благодаря отличному планированию Тесс, но и необычайному обаянию Хэла Ланкастера, который сумел завоевать доверие большинства женщин.
      К тому же Рон не мог знать о происшедшем в последнюю ночь, что коренным образом изменило отношение Тесс ко многим жизненно важным вопросам.
      Что за любовником был Хэл! Даже сейчас ее тело помнило все его сумасшедшие ласки. Она и раньше догадывалась о его силе, физических достоинствах, но подобного она просто не могла ожидать.
      Он занимался любовью с какой-то сладострастностью, неистовостью, которые приятно удивили не только ее тело, но и сердце. Его обнаженное тело достигало ее глубины до такой степени, что она в эти моменты просто не могла ничего воспринимать. Он располагал не только силой, но и какой-то внутренней энергией, которая вела ее от оргазма к оргазму. Раньше она просто не могла и мечтать об этом. Теперь для нее стало совершенно ясно, что Элизабет Бонд, она же Тесс, принадлежит Хэлу не только душой, но и телом. Их взаимоотношения представляли собой что-то гораздо большее, чем ей казалось раньше.
      Она посмотрела на Рона.
      – А по другому делу тебе удалось что-нибудь сделать? Он открыл свой портфель и достал папку. Он догадался о ее желании и захватил с собой эти материалы. Как хорошо он знал ее!
      Она взяла папку и раскрыла ее. Папка была заполнена фотографиями Дианы Ланкастер.
      Она была сфотографирована не в одиночестве. С ней везде была женщина. Очень привлекательная молодая женщина, жена нью-йоркского адвоката. До своего ухода из спорта несколько лет назад она была известной всей стране теннисисткой. Фотографии показывали обеих подруг вместе обедающими, едущими на такси, осматривающими витрины магазинов и идущими в маленькую гостиницу.
      И в постели.
      Фотограф использовал телеобъектив, и снимал из окна дома напротив. Это требовало больших усилий для того, чтобы все подстроить и спланировать. Фотографии были не слишком резкими, но можно было легко понять, что женщины – любовницы.
      Тесс закрыла папку и протянула ее Рону.
      – Используй их, – сказала она.

      – Давай его сюда, Раймонд!
      – Швыряй!
      – Эй, молокосос! Оставь, это мой!
      – Алекс, скажи ему, чтобы он кинул мне мяч!
      Черная поверхность игровой площадки была усыпана битым стеклом, камнями и разным другим мусором. Пространство непосредственно перед баскетбольным щитом было кое-как расчищено. От сетки кольца, которая была раньше здесь, на ободе остался лишь жалкий клочок.
      Старый, ободранный волейбольный мяч, – очевидно, стащенный откуда-то, – был причудливо разрисован мелками, которыми уличные художники расписывают стены домов и асфальт. Он взвился в серый воздух над головами небольшой кучки орущих и толкающихся ребят, пролетел по крутой дуге и упал в ждущее его кольцо на щите. Приземлился он уже за «аутом» и запрыгал по земле, заваленной мусором, как помойка.
      В игре участвовало семеро подростков. Все были темнокожие. Все – сухие как щепки, однако жизненная энергия так и переполняла их. Они резво бегали и прыгали под баскетбольным кольцом, отчаянно пихая друг друга. Достаточно было кинуть один взгляд на их руки и ноги, чтобы понять, что ребята хронически недоедают. И тем не менее они быстро росли. Кости становились все длиннее, голоса готовы были вот-вот сломаться и навсегда утратить детскую звонкость. Ясно было, что пройдет совсем немного времени, и мальчишеские жесты и гримасы сменятся манерной вялостью уверенных в себе городских тинэйджеров. В их организмах конкурировали между собой два противоположных процесса: рост и увядание. Рост от природы, увядание от жизненных условий. Побеждал рост, однако увядание не сдавалось без ожесточенной борьбы и грозило еще напомнить о себе остаточными явлениями уже в период зрелости.
      Лаура легко передвигалась по кромке игровой площадки, быстро делая один снимок за другим. Каждый раз она профессионально, почти мгновенно, перестраивала фокус и апертуру на своей «Лейке», неуловимым движением передвигала пленку на следующий кадр и даже заменяла катушки с такой же ловкостью, с какой любой из этих ребят мог бы сорвать обертку с конфеты.
      Объектив ее фотокамеры не обращал внимания ни на кого из играющих, кроме одного подростка. Зато за ним он следил неотрывно. Его звали Алексом. В свои пятнадцать лет он был вторым по старшинству в этой компании и безусловно первым по всем остальным параметрам. Он был вожаком. Вот и сейчас он почта неподвижно стоял в самом центре игрового пространства, словно бы олицетворяя собой непоколебимый символ власти. Порой он тихим голосом отдавал команды своим приятелям, взглядом или коротким кивком головы показывал в ту сторону, куда через пару секунд летел мяч. Весь его вид говорил, что его душа уже не лежит к этой «детской игре», что у него есть дела поважнее. Но роль дирижера матча он все же выполнял, так как знал, что никто другой с ней не справился бы.
      В своем специальном ящике дома Лаура уже собрала около пятисот фотографий Алекса. Впервые она увидела его четыре месяца назад в парке Морнингсайд, недалеко от Сто тринадцатой улицы, познакомилась и тут же предложила ему стать объектом ее съемки. С того самого времени они стали настоящими друзьями. Она приезжала снимать его так часто, как только могла. Когда это происходило в его районе и среди его приятелей, он разыгрывал из себя защитника.
      Его старшей сестре, которая еще в детстве стала проституткой, было теперь семнадцать. Кроме нее, у Алекса было еще две сестренки и брат. Их мать, тридцатидевятилетняя женщина, с тех пор, как два года назад с ней случился удар, все время неподвижно лежала на кровати, спокойно наблюдая, как носятся по дому ее неугомонные дети.