Она любила встречать и провожать каждый новый день. Ей нравилось жить, потому что она не ждала от жизни многого. А может, потому и нравилось, что многого не ждала. Вот только Монк...
      Икинека пристально смотрела на восток, но тщетно - горизонт частили махровые серые тучи, и солнце ко времени в Ройстон не явилось, его лучи сияли час где-то в вышине, скрытые от глаз плотным одеялом облаков.
      Икинека видела, как просыпается город: закудрявился дымок над крышами домов, профырчал где-то автобус, увозя рудокопов на работу. По противоположной стороне улицы пробежала собака, похожая на cryсток тумана.
      Скрипнула кровать в спальне матери, и тут же отец подал голос из своего закутка: - Дочка, что там за окном делается?
      Икинека вздрогнула. Она поняла, что отец не спал и все-все про нее знает. Ей не хотелось сейчас говорить, но она представила, как отец затаил дыхание, ожидая ответ. Как можно беззаботно и весело Икинека прокричала отцу, что скучный денек нынче пришел в Ройстон. Тот удовлетворенно закашлялся.
      Девушка раскрутила каменное колесо. Неутомимый труженик заскрипел, просыпаясь, и чихнул - это Икинека прикоснулась к нему стеклом. Вскоре шлифовальный круг набрал полные обороты и зашипел, слизывая шершавым языком все ненужное.
      Перед тем как вставить стекло в оправу, надо так обработать стекла, чтобы в них заиграл особый свет.
      Это требует большого напряжения, точности глаза, особой чуткости пальцев. Чуть ошибешься, и тогда придется все начинать сызнова. Икинека понимала: надо работать, чтобы прогнать невеселые мысли, это всегда помогало ей, но как же можно работать, когда на сердце неуютно и так хочется спать, что щиплет глаза, будто в них попал песок.
      Послышался шум в передней. Мать кого-то назвала ранней птахой, и Икинека узнала голос тетушки Изы.
      Она что-то бойко протараторила матери, посмеялась о чем-то с отцом, и через минуту смуглая толстушка в расстегнутом коротком плаще и без платка была уже в мастерской.
      От нее, как всегда, вкусно пахло свеженарезанным табаком, и по этому поводу Иза обычно шутила, что ее никакая хворь не возьмет и она проживет двести лет.
      Икинека и на самом деле так думала, потому что сколько она себя помнила, столько же существовала на их улице табачная лавка Изы.
      - Здравствуй, невеста, - обрадовалась девушке табачница. - Трудишься? Вот и хорошо, дай отцу передохнуть, повертел он за свой век это чертово колесо.
      - Почему вы так? - улыбнулась Икинека. - Хорошее колесо. Мы любим его, как и вы свою лавку.
      - Господь с тобой! Ни дна ей, ни покрышки. От табака у меня к вечеру мозги вконец раскисают, уснуть не могу. Теперь вот новая напасть - глаза никудышные стали. Доктор говорит, нужно на нос очки ставить, а то вовсе ослепну. Вдруг не врет доктор, а?
      - Конечно, нет. Давайте проверим зрение, садитесь сюда.
      Пока Икинека выясняла, какие стекла нужны, подбирала оправу, словоохотливая табачница поведала ей все новости: что случилось в городе вчера и что произойдет сегодня.
      Девушка осторожно спросила про Монка. О его исчезновении табачница ничего не знала и от такой неожиданности на минуту даже опешила. Но потом лукаво подмигнула: - Будь уверена, уже к вечеру Иза узнает все, что надо. Такого еще не бывало...
      На радостях Икинека пообещала к тому временя вручить тетушке Изе готовые очки. Довольные друг другом, они расстались, и суматошная табачница даже чмокнула девушку в щеку.
      И пяти минут не побыла с Икинекой тетушка Иза, но сделала чудо - к девушке вернулось присутствие духа. Она даже охотно пошла завтракать, и, сидя c отцом и матерью за столом, Икинека не удержалась и погоревала, что Монк ушел вчера еще засветло из дому и так и не ночевал.
      - А тебе только в окошко все бы выглядывать, - поддразнил отец. - Он парень молодой, мало ли какие у него могут быть дела.
      - Да я ничего и не говорю, - вспыхнула девушка.
      - Может, он у Фалифана заночевал? - предположила мать. - Заболтались за полночь, а назад идти через весь город...
      - Ну что ты говоришь, мама! - Икинека отставила чашку. - Тут что-то другое... Эта новая его служба... Этот человек, который приходил... У него такой взгляд...
      - Впрочем, верно, - насторожился Чиварис, - у Монка столько много денег...
      - О, господи, сохрани нашего мальчика! - воскликнула Марталеза и притихла.
      - Ну чего вы! - Чиварис весело посмотрел на жену и дочь. - Уж не хотите ли вы заявить в полицию? Ха-ха. Я в его годы...
      - Уж помолчи, старый! - шутливо замахнулась на мужа Марталеза.
      - Тем более только одна ночь, - успокаивал Чиварис.
      - Я попросила тетушку Изу разузнать, - сказала Икинека. - Она вечером придет.
      - Правильно, - одобрил отец, - Иза лучше всякой полицейской ищейки все разнюхает, хотя и сидит в своей лавке...
      Икинека быстро закончила свою утреннюю работу (она не любила откладывать начатое) и тут же принялась выполнять заказ табачницы. Шлифовальный круг ласково шипел у ее ног, на фартук сыпалась мелкая стеклянная пыль, похожая на соль...
      В середине дня девушке почудилось, что Монк вернулся. Бросив все, Икинека по натоптанной дорожке пробежала через сад. Вот сейчас она войдет к нему, а он дома, живой и невредимый. Протопала по крыль цу. Пусто в доме. По-прежнему стоит на столе чернильница, валяется на полу ручка, брошенная, видимо, в спешке. Девушка подняла ее и положила на стол.
      "Нет, тут что-то не так, - подумала Икинека, - надо ждать тетушку Изу..." Лениво отжил свое хмурый день. Еще не во всех домах загорелись огни, а очки для табачницы были готовы. Икинека стала беспокоиться, вдруг тетушка И за не сдержит слово? Но вот послышались ее шаги во дворе. Слава богу!
      Тетушка Иза была мрачнее тучи. Самолюбие женшины, которая считала, что она должна все знать о жителях Ройстона, было ущемлено. Единственное, что удалось ей выведать, это то, что Монк на синем шикарном автомобиле с незнакомым господином уехал от "Спящего Пегаса" за перевал.
      Икинека вконец расстроилась: ведь дорога за перевал очень далекая. И опасная. Но тут тетушка Иза нацепила очки и принялась шумно восторгаться, не стесняясь при этом крепких словечек. Удивление табачницы, впервые надевшей очки, было так искренне, что девушка от души рассмеялась и на минуту забыла про свою печаль.
      Когда счастливая табачница ушла, Чиварис со своей лежанки уже не просил, а требовал, чтобы дочь бросила все дела и шла отдыхать. И в самом деле, девушка едва держалась на ногах. Икинека поцеловала отца в колючую щеку и вышла подышать во двор.
      Было сыро и холодно, словно море забрало на ночь все тепло из города. По фиолетовому небесному лугу не паслись сегодня звезды, а дом Монка молчал, погруженный в тревожный сон. Сосульки на ветвях шиповника тенькали на ветру, и девушка обрадовалась этому звуку грядущей весны. "А потом настанет лето, подумала она, - большое и теплое, как море. В город съедется много новых людей, станет шумно и весело, откроются балаганы... Но мне ничего этого не надо. Только бы горели по вечерам окна в доме напротив и иногда бы слышался знакомый голос".
      Икинека и сама не заметила, как снова пришла к Монку. Зажгла свет. Походила по пустым комнатам.
      От нечего делать затопила печь, чтобы рядом с огнем не чувствовать себя одинокой. Печь разгорелась быстро, весело трещали дрова, потянуло теплом, и девушке стало уютней. Она села на диван и принялась рассматривать большую книгу "Морские раковины". Листала цветные иллюстрации и старалась найти изображение той самой, какую подарил ей Монк в памятный день, "А все-таки хорошо, что я здесь, - подумала Икинека. - Если Монк будет возвращаться домой, то еще издали увидит свет в своих окнах. И тогда поймет, что его ждут. Долго ждут. И я буду ждать..." Ройстон уже давно погасил огни, а в доме Монка желтели два окна, согревая сврим светом ночную темноту. На диване, свернувшись калачиком, тихо спала Икинека. .
      XIV
      Монк очнулся с тяжестью в голове. Во рту было сухо и гадко. Юноша медленно определял свое положение во времени и пространстве: что он, как Он, где он? За оконной занавеской трепетал желтый св,ет. "Наверное, уже позднее утро, надо подниматься", - ленива соображал Монк и тут же ощутил на груди теплую тяжесть. Это была рука Льюзи. Девушка тут же, под боком, в самом первозданном виде, тихонько посапывала. Монка охватил ужас. Он начал вспоминать вчерашнеe, и ему захотелось кричать от отчаяния и стыда.
      Затаив дыхание, чтобы, упаси бог, не разбудить спящую красавицу, Монк соскользнул на пол, бесшумно оделся и пулей вылетел вон.
      На свежем воздухе Монк зябко поежился, потер лицо снегом и быстро пришел в себя. Он увидел неподалеку Аллиса. Тот, как ни в чем не бывало, делал гимнастику. Он был в просторной белой рубахе и вязаном трико. Нагибаясь и приседая, Аллис бодро крякал, и видно было, что занятие это ему в радость и привычно. Он дружески подмигнул Монку и кивнул на скамейку возле крыльца. Там стояла начатая бутылка мадеры и стакан. Монк содрогнулся от вида вина и на слабых ногах пошел умываться к ручью.
      Вода была ледяная, и Монк пил ее без конца. Вкуса влаги он не чувствовал, зато с каждым глотком исчезал похмельный угар, яснее становилось в голове.
      Вспоминались подробности вчерашнего вечера, хвалебные речи в его адрес и едкая ирония Аллиса. Льюви! Боже мой! Спать с незнакомой и ненужной женщиной! Монк готов был сидеть здесь, у ручья, вечность, лишь бы не возвращаться к своему позору. Но Аллис, могущественный Аллис, и сейчас не выпускал Моика из своего цепкого внимания.
      - Довольно мутить воду, малыш, - дружелюбно положил он руку на плечо юноше. - Я знаю, тебе неважно сейчас. Нужно выбросить все плохое из головы. А еще лучше - выпей стакан вина. Все в порядке. Ты вчера нас очаровал.
      Монк отстранился от Аллиса: - Не надо мне утешений. Я хочу уехать отсюда. Сейчас же.
      Аллис улыбнулся и согласно кивнул головой.
      - Я это уже слышал. Вчера, если помнишь. Конечно, мы уедем отсюда. Только я хочу подарить тебе одну приятнейшую затею.
      - Не надо мне ничего, хватит ваших удовольствий...
      Монк отвернулся, не зная, как высказать свое негодование.
      - А что, собственно, произошло? Может, ты болен? - допытывался Аллис. Или тебя кто обидел? Может, Льюзи? Будь попроще и не копайся в себе, как книжная девица. Ну, идем.
      Они вернулись к дому, и Монк с удивлением заметил людей у крыльца, которые седлали двух лошадей.
      Он на все сто был уверен, что они предназначались ему и Аллису.
      - Ничего особенного, - успокоил тот, - прогулка верхом.
      Монк злился все больше.
      - Ради бога, поехали в Ройстон. Я устал, Аллис, от вашей непонятной опеки. Мне чересчур сладко с вами. Мы не договаривались, черт побери...
      Аллис, не слушая юношу, рассказывал, где егерь выследил стадо диких коз и что им с Монком нужно будет сделать, чтобы вернуться с добычей.
      Монк посмотрел на красивое мужественное лицо своего шефа и понял, что этого человека, столь уверенного в себе, не убедить ни в чем.
      - Тогда вы охотитесь один, - решительно объявил Монк, - я не позволю насиловать свою волю.
      - Хорошо, оставайся, - весело прищурился Аллис. - Ты будешь окружен приятным вниманием. - Он кивнул на домик, где почивали красотки.
      Монк живо представил, как выйдет сейчас на крыльцо Льюзи и ему придется смотреть ей в глаза после "той ночи, что-то говорить. "Ну нет уж, только не это", - ужаснулся он и еще раз удостоверился в тонком расчете Аллиса. Как быстро тот усмирил его пыл!
      - Хорошо, поехали, - устало согласился Монк, - но только условие: по возвращении - сразу домой.
      Аллис только громко рассмеялся в ответ. Он, как всегда, чувствовал себя сильным и мудрым.
      Слуги принесли оружие и охотничье снаряжение.
      Некоторое время они ехали молча плечом к плечу по рыхлому снегу.
      - Интересно, откуда вы, Аллис? - неожиданно для самого себя спросил Монк.
      Аллис с интересом посмотрел на хмурого юношу.
      - Из будущего, мой друг, - не задумываясь ответил он. - А ты?
      - А я из прошлого, которое не вернуть, - угрюмо отозвался Монк.
      - Совершенно верно, дружище! Нельзя сегодня прожить в точности так же, как вчера. Но все-таки ты не прав, Монк. Ты - из настоящего.
      - Почему? - загорелись глаза у Монка.
      - Очень просто. Кто не заглядывает вперед, тот живет сегодняшним днем.
      - Разве так плохо?
      - Это даже вредно, если хочешь делать большое и важное дело.
      Монк насторожился, почему Аллис так пренебрежительно говорит о сегодняшнем дне?
      - Позвольте, Аллис, я что-то не понял. Вы мне платите деньги за содействие Обществу Совершенствования Человека. Задачи его, насколько я понял, помочь человеку сегодняшнему лучше устроить жизнь вавтрашнюю. И вдруг вы меня упрекаете, что я не заглядываю вперед. Я что же, не подхожу вам?
      Аллис удивленно обернулся на Монка и не сразу нашел, что ответить.
      - Ты только начинаешь жить, и тебе не все пока ясно. Ремесло наше непростое - расположить человека к себе, познать еГo душу, чтобы потом сотням, тысячам подобных ему - помочь. А ведь это дело не одного дня, ты прав. Быть может, нам и не посчастливится увидеть плоды своего труда... Аллис грустно улыбнулся. - Вот поэтому нам нельзя жить сегодняшним днем, а надо смотреть чуть-чуть вперед. В этом наше утешение и наша боль...
      Аллис прокашлялся, и глаза его стали влажными.
      У Монка перехватило горло, и ему стоило труда не расплакаться от счастья. Он еще раз вспомнил свою удачу и прямо сейчас готов был умереть во благо Общества Совершенствования Человека. Но тут старший друг сделал настороженное лицо и тем самым напомнил Монку об охоте. Аллис сделал ему знак ехать вправо, а сам спешился, снял с плеча винчестер и бесшумно скрылся в редком кустарнике. Охота началась.
      Оставшись один, Монк огляделся. Они забрались почти вплотную к вершине горы. Лес здесь кончался, и дальше шли альпийские луга, придавленные кое-где массивными ядрами валунов. Густое небо качалось в такт шагу лошади, солнце поднималось все выше на своих тонких лучах, и Монк вмиг забыл о том, зачем он явился сюда с карабином за спиной и ножом на поясе. Он соскочил с лошади и пошел куда глаза глядят. Через несколько шагов остановился, оглядел с высоты панораму лесов и гор и зажмурился от удовольствия. Солнышко припекало щеки и нос, пахло первым клейким листом. Кругом стояла тишина - верная спутница раздумий...
      О чем думал Монк? О жизни. О себе. О людях. О пользе, которую им принесет. О том, что много еще у него впереди счастливых лет...
      Где-то далеко грохнул выстрел, и Монк опять вернулся в лес ранней весны. Серая кобыла была неподалеку и стояла как вкопанная в ожидании седока. Монк вскарабкался на покорное животное, но, странное дело, ехать никуда не хотелось.
      - Вези куда хочешь, - равнодушно приказал Монк и дал лошади шпоры. Он знал, что все равно лошадь привезет его к Аллису, Так и случилось. Спускаясь по склону, уже издали, внизу, в долине, Монк заметил тонкую струйку дыма.
      Это Аллис грелся у костра. Неподалеку лежала туша убитой серны.
      - Вот как мы ее, с одного выстрела! - похвастал Аллис. В глазах удачливого охотника светилась неподдельная радость.
      - Поздравляю, - буркнул Монк.
      - Спасибо, - отозвался счастливый добытчик.
      Монк выпрыгнул из седла и молча подошел к костру. Долго грел озябшие руки и вполуха слушал охотничьи россказни Аллиса. Когда тот на минуту замолк, Монк спросил, когда ойи поедут в Ройстон.
      - Это становится уже скучным, - сухо отчеканил Аллис.
      - Я не хочу встречаться с Льюзи, - признался Монк. - Мне стыдно.
      - Ах, вон оно что! - обрадовался Аллис, но не засмеялся. - А что, собственно, случилось? Ничего! Ровным счетом ничего. Ты сейчас сам убедишься. Не переживай, ты еще не знаешь этих девочек.
      Монк только вздохнул и стал затаптывать костер.
      Подъезжая к хутору, Аллис достал медный рог и громко и чисто протрубил замысловатый сигнал. Эхо долго перекатывало бодрые трубные звуки. Навстречу победному охотничьему кличу из домика выпорхнули Льюзи и Сьюзи. Они были в тех же цветастых платьях и одинаково ласково улыбались. Монк напряженно следил за Льюзи, но та ни единым жестом или взглядом не намекала Монку на сладкую ночь. Это его успокоило, и он весело, как ни в чем не бывало, помахал девицам рукой.
      XV
      Уже через час Монк, переодевшись в чистое, сидел на своем вчерашнем месте за столом. Выложенные ча огромном блюде ломти жареной свежатины возбуждали аппетит, белое легкое вино прекрасно утоляло жажду, и Монку вновь было хорошо. Еще не прошла усталость после верховой прогулки, но уже теплом наливалось тело, в голове не было тесно от мыслей и забот. Нужно было только подливать вина в бокалы и поглощать горячие сочные куски. Аллис вновь потешал дам, и Монк смеялся вместе со всеми. Мелькнула мысль об утренних угрызениях совести. Какая ерунда, ведь жизнь так коротка, чтобы отказываться от радостей. Захмелевший Монк вспомнил, как неловко вел себя по приезде, и ему стало весело.
      - Ха-ха-ха, - громко засмеялся Монк. - Вы бы видели, какое чудовище встретил я сегодня в лесу. По виду человек, но весь волосатый и голый, зубы - во, вместо глаз - дыры. - Монк с упоением врал и не скрывал этого. Он чувствовал, что выбрал именно тот нужный тон, который позволяет ему быть многословным, раскрепоститься и завладеть всеобщим вниманием.
      Он нес сущую чепуху, которая никого ни к чему не обязывает и так легко сближает людей незнакомых, сидящих за одним столом. Монк вновь откровенно смотрел на Льюзи, уже более уверенно, нежели вчера. И вдруг поймал себя на мысли, что хочет снова ощутить у себя на груди тепло ее рук.
      ...И все повторилось вновь. Льюзи была нежной и понятливой. Она угадывала любое желание Монка, и ему ничего не оставалось, как с благодарностью принимать ее ласки и жарким шепотом повторять ей на ушко свои признания. Это была самая короткая ночь Монка.
      Когда он проснулся далеко за полдень, голова болела еще пуще вчерашнего и слегка подташнивало. На сей раз Льюзи поднялась раньше него, и Монк, оглядев спальню, не нашел никакого намека на скорое ее возвращение. "Сбежала тихо, как мышка", - подумал с горечью Монк. Ему хотелось, чтобы Льюзи, его славная Льюзи, была сейчас здесь, рядом.
      Монк захотел выпить, но в гостиной все было прибрано и на большом столе не было ни малейшего следа от вчерашнего пиршества. Свежая скатерть - и ни души кругом.
      На дворе возился с автомобилем Аллис, - Доброе утро, Аллис, мне надо вина, - громко объявил Монк.
      Аллис хмуро посмотрел на него, но все же достал откуда-то металлическую фляжку. Монк сделал глоток, но тут же лицо его перекосилось. Он судорожно дернулся и побежал в укромное место, зажав рот рукой.
      Через некоторое время, прокашлявшись и утерев слезы, он вернулся позеленевший и несчастный. Молча отдал флягу с водкой и молил бога, чтобы Аллис не смеялся сейчас над ним. Но тот копался в моторе и не обращал на Монка внимания. Юноша вернулся в дом, нашел на подоконнике яблоко, погрыз его и вдруг забеспокоился: девушек-то нет. Он обошел все комнатыпусто. Интересно!
      - Аллис, где наши подружки? - крикнул он с порога.
      Аллис выпрямился, вытер руки тряпкой и ехидно улыбнулся.
      - Ты наивный человек. Разве я тебе не говорил, что время нашего контракта заканчивается сегодня утром.
      - Как утром? Почему контракт? Где Льюзи? - переполошился Монк. - Что такое? Я хочу еще остаться, у меня есть деньги..
      Аллис удивленно посмотрел на парня и не нашел слов. Он в отчаянии передернул плечами и резко захлопнул капот машины.
      - Аппетит с едой пришел, да? Иди переодевай я, сейчас поедем, приказал шеф.
      Монк ничего не сказал и скрылся в доме. Слова Аллиса про контракт только сейчас дошли до него я вернули на землю. Он вспомнил, что нежность и внимание Льюзи - это лишь товар, за который заплачено наперед. Ни единого искреннего слова, поступка - сплошная игра... Монк почувствовал себя рыбой на берегу. Оставалось только разинуть рот и выпучить глава. Он с ужасом огляделся вокруг, и солнечная долина, весеннее великолепие леса показались ему тоже купленными. И тут он подумал, что и сам он куплен, так; же просто, как этот новый и дорогой костюм на нем...
      Монк, вконец разбитый, опустошенный, забрался на заднее сиденье автомобиля. Больше всего сейча;; ему не хотелось говорить. Аллис включил мотор, подал вперед рычаг, и они поехали. Шеф тоже молчал.
      Ощущение чего-то нечистого и нечестного не покидало Монка. Он вспоминал, как ел и пил, занимался увеселениями в этом дивном лесном краю, прикидывал стоимость всех развлечений и замечал несоответствие между такой праздной жизнью, которую они здесь вели, и теми высокими целями, какие стояли перед Обществом Совершенствования Человека. Как можно позволять себе такое, когда столько людей бедствует, мерзнет, голодает! Ведь разве Бильбо мог бы себе позволить пить такие вина, какими угощал его здесь Аллис. Или Чиварис. Никогда, наверное, не было у него такой пышной охоты, на лошадях, с медным рогом...
      Как же так! Общество Совершенствования Человека для того и существует, чтобы сделать всех людей равными и счастливыми. Почему же Аллис ведет себя как самый примитивный курортник?
      Юноша искоса глянул на своего могущественного шефа и понял, что лучше его ни о чем не спрашивать.
      "Ах, скорее бы все это кончилось. Домой, домой..." Монк клял сейчас себя за то, что остался здесь, в лесу, и не ушел пешком в первый же день. Он мысленно гнал сейчас себя домой, будто там ждало его очищение от всех грехов. Но в глубине души он понимал, что в роскошной избушке, полной низменных наслаждений, что-то сломалось в нем за эти два дня, что-то безвозвратно он потерял, и простить себе этого он не мог.
      Машина с трудом покоряла высоту, завывая на подъеме. Он был так крут, что Монк непроизвольно раскачивался взад-вперед, как бы помогая автомобилю.
      Мотор ревел надсадно, но ровно. Аллис был спокоен, и это спокойствие передалось Монку. Он следил, как приближается гребень перевала, и вспомнил о своем пустом доме. Опять, наверное, он выстудился, и придется некоторое время заниматься хозяйством, топить печь, прежде чем можно будет спокойно и безмятежно уснуть и постараться забыть все эти кошмарные приключения. Незаметно Монк задремал и очнулся от голоса Аллиса.
      - Перевал!
      Монк растер лицо, прогоняя остатки дремоты.
      - Черт знает что! Я думал, мы никогда на него не заберемся.
      - Да, непросто, - согласился Аллис. - Но разве тебе понять, ведь ты же не знаешь, что такое сидеть за рулем автомобиля.
      - Зато я хорошо знаю, что такое штурвал и каково держать курс в штормовую ночь, - огрызнулся Монк.
      - Опять ты за старое. Пора забыть то, что было. В море все равно легче. Плыви себе да плыви. А здесь голова раскалывается от земных дел...
      Аллис снял перчатки и раскурил сигару.
      - Кстати, о делах, - воодушевился Монк. - Надо разворачиваться после такого отдыха.
      Аллис с уважением- прищурился.
      - Ценю. Дела есть. Ты не думай, что за пустяками мы забыли о главном. Как раз нет. Просто я подумал, перед новым заданием тебе не помешает хорошенько отдохнуть.
      - Что за задание? - оживился Монк. Самочувствие его заметно улучшилось.
      - Ты сам понимаешь, что моторист Бильбо - это лишь проба твоих сил. Первое испытание ты выдержал. Теперь будет серьезное дело...
      Монк напрягся в ожидании, но Аллис, будто дразня его, увлекся погасшей сигарой. Заговорил он только тогда, когда машина наполнилась вонючим дымом.
      - Надо побывать у того владельца чудесного зеркала в городском саду, приказал шеф. - Выяснить смысл его действий. Если он таким образом протестует, тогда определить мотивы: почему, против чего он протестует. Если это нужда - мы поможем. Но обязательно следует выяснить, зачем он выставил эту подозрительную стекляшку. Кстати, где он ее достал? Мне кажется, это изобретательный человек, таких нужно беречь...
      - Но чем же трудно это задание?
      - Лобито, владелец павильона, скрытный и чем-то обиженный человек. Его непросто расположить к себе.
      - Откуда вы знаете?
      - Не задавай дурацких вопросов, - грубо оборвал Аллис.
      - Между прочим, ваши щедрые подарки не дают вам право так разговаривать со мной, - вспылил Монк.
      Аллис побледнел, но ничего не сказал, только скулы у него побелели. Он выбросил окурок и взялся за руль.
      Автомобиль маленькой черной точкой катился внич.
      Дорога неминуемо вела путешественников к городу.
      Уже въезжая в Ройстон, Аллис сквозь зубы процедил, что на Лобито дает Монку два дня.
      - Два дня, слышишь, - повторил он еще раз, когда Монк выходил из машины.
      Обиженный, Монк хлопнул дверцей и ушел не оглянувшись.
      XVI
      В половине третьего Крокен замкнул свой кабинет и, миновав уютный дворик Биржи свободного труда, повернул направо. Заседание муниципалитета было назначено на три часа, и Крокен не боялся опоздать. Он пересек площадь Дуновения и вошел в холодный вестибюль муниципалитета. Из-за столика, на котором лиловым грибом торчал служебный телефон, поднялся швейцар в ладном форменном костюме и с лицом аристократа. Для управляющего Биржей он склонил голову и прикрыл глаза. За многолетнюю службу он хорошо научился встречать посетителей, отпуская каждому столько внимания, сколько заслуживал его статус.
      Крокен взглянул на часы за спиной швейцара, было без семи минут. Самые высокие почести человек в строгой форме приберег для тех, кто войдет за минуту-две до трех, а то и позже. Оставив плащ и шляпу на барьере гардеробной, Крокен причесался перед зеркалом и с достоинством стал подниматься по мраморной лестнице.
      Управляющему Биржей свободного труда нравилось бывать в муниципалитете. Здесь, среди ковровой тишины, сияния люстр, в этом храме власти, где его знали и где с ним считались, Крокен наиболее полно осознавал свою значимость. Плечи его разворачивались, грудь выступала вперед, а голова небрежно наклонялась чуть набок.
      На втором этаже уже вышагивали по коридору члены муниципального Совета и приглашенные. Крокен внутренне подобрался. Сейчас начиналось главное и предстояло быть предельно внимательным. С кем-то нужно было поздороваться первым, кому-то выдать самую открытую улыбку, другим просто протянуть руку, в с некоторыми рассчитаться просто легким кивком.
      И уже потом, после всех этих обязательных условностей, можно будет подойти к кому-то и обменяться парой любезных слов, больше для того, чтобы не чувствовать себя скованно, и незаметно поглядывать на серую, мореного дуба дверь приемной, куда ровно в три должны были всех пригласить.
      Крокен раскланивался, пожимал руки и наконец улыбнулся председателю городского суда. Внезапно его тронули за рукав, и он уже бурно приветствовал господина в черной паре. Это был Макрепис, финансовый король Ройстона. Почти все отели, рынки, магазины и склады принадлежали ему. Он был желанный гость в домах почтенных мужей города, и о такой его популярности ходила шутка, что вот уже два года он не обедает дома, а от пожатия множества благородных и преданных рук у него на ладони образовалась профессиональная мозоль.
      - Очень рад, господин Макрепис, всяческих блап вам, - слегка покраснел Крокен, польщенный таким вниманием.
      - Я давно вас не видел, Крокен. Где вы пропадаете? - громко и бесцеремонно, насколько позволяло его положение, спросил Макрепис.
      Многие оглянулись на них и понимающе улыбнулись. Такие короткие отношения между управляющим Биржей свободного труда и одним из влиятельнейших людей в городе были потому, что Крокен, распределяя УТ по новым адресам рабочую силу, направлял Макрепису самых способных, порядочных и энергичных людей.
      - Вы любите помидоры? - внезапно спросил Макрепис у Крокена.
      Помидоры тот терпеть не мог, но, уходя от прямого ответа, Крокен спросил, улыбаясь: - Вы заложили новую теплицу?
      - Что вы, дорогой, хуже, - рассмеялся Макрепис. -.Я открыл новый способ хранения овощей. На неограниченный срок. На пять, десять лет. Надо вам больше - пожалуйста...
      В этот момент как раз пробили часы в приемной, и все примолкли. Бесшумно распахнулась высокая дверь. Миновав приемную, городские тузы вошли в огромный кабинет магистра, обитый синим крепом.
      Длинный полированный стол уже был готов к работе: против каждого кресла лежали карандаш и бумага. Место главного заседателя было пусто. Никто не хотел садиться, не дождавшись магистра, каждый топтался возле своего места, создалась неловкая пауза. Она затянулась, и .Крокен уже начал чувствовать себя манекеном. Он стоял, неуклюже опустив руки, бесстрастным выражением лица пытаясь утешить свое самолюбие. В кабинет вошел еще один человек, не знакомый никому из присутствующих. Он молча кивнул всем сразу и застыл у дверей, непринужденно сложив руки на животе. В этот момент отворилась вторая, боковая, дверь и появился магистр, коренастый, с ежиком седеющих волос и непроницаемым взглядом. Без приветствий оглядел всех, занял свое место и жестом разрешил присутствующим сесть.
      Когда затих шум пододвигаемых кресел, магистр открыл заседание муниципального Совета и объявил, что оно организовано по поводу некоторых нежелательных явлений, которые угрожают спокойствию граждан.
      - Я начну с главного, - гневно сверкнул глазами магистр. - Вы уже знаете, что недавно имела место попытка рудокопов устроить бойкот. Факт сам по себе серьезный. В нашем курортном городе и вдруг - забастовка. Я думаю, нам будет интересно послушать в этой связи директора шахты. Мы специально сегодня пригласили его. Вам слово, господин Джеранто.
      Поднялся щуплый, невысокого роста человек с лицом грубой работы и с бриллиантовой заколкой на галстуке. Неожиданно тонкий, как у евнуха, голос его вызывал непрошеную улыбку.
      - Шахта редкоземельных элементов в Ройстоне, как вы знаете, государственная. Я директор, а не владелец. Всем бюджетом распоряжается столичное министерство, а не я и не вы, уважаемый магистр.