По крайней мере, так должно быть. Тревожило то, что Гриффита, отправленного вперед на разведку, так легко поймали. Хорошо то, что он предусмотрительно захватил с собой арфу Алуна, выдавая себя за странствующего барда. Плохо то, что Гриффит, как всем известно, не умеет ни петь, ни играть даже ради спасения своей жизни. А спасение его жизни стало насущной задачей.
      Итак, братья спрятали девять человек у дороги, подальше от посторонних глаз, и взобрались на этот холм, чтобы составить план спасения. Если они вернутся домой без скота, это плохо, но не унизительно. Не каждый поход бывает успешным; можно все же сделать кое-что, чтобы стоило рассказывать эту историю. Но если их королю-отцу или дяде придется платить выкуп за кузена, взятого в плен во время не получившего их одобрения рейда, ну, тогда это будет… очень плохо.
      А если племянник Оуина Кадирского погибнет в Арберте, это может означать войну.
      — Сколько, по-твоему? — прошептал Дей.
      — Двадцать, плюс-минус несколько человек. Хозяйство солидное. Кто здесь живет? Где мы находимся? — Дей видел, что Алун продолжает смотреть на коров.
      — Забудь пока о коровах, — резко сказал он. — Все изменилось.
      — Может, и нет. Мы их выпустим из загона сегодня ночью, четверо из нас погонят их на север и рассеют по долине, а остальные пойдут выручать Гриффита, пока хозяева будут собирать своих коров.
      Дей задумчиво посмотрел на младшего брата.
      — Это умно, против ожидания, — в конце концов произнес он.
      Алун толкнул его в плечо, довольно сильно.
      — Брось, — мягко ответил он. — Это была твоя идея, а я пытаюсь нас вытащить. Не задирай нос. В какой он комнате?
      Дей пытался это вычислить. Дом — а его владелец явно был богат — вытянулся в длину с востока на запад. Угадывались очертания большого зала за двойными дверями внизу, крылья дома полукругом уходили на север от каждого конца этого основного здания. Дом, который разрастался постепенно, некоторые его части строили из камня, другие — из дерева. Братья не видели, как поймали Гриффита, нашли только следы борьбы на тропинке.
      Два пастуха караулили стадо на дальнем конце огороженного выгона восточнее дома. Мальчишки, они все время отмахивались руками от мух. Девять вооруженных мужчин вышли из дома с тех пор, как братья пробрались сюда, в заросли над двором. Один или два раза из дома донеслись далекие, громкие голоса, и одна девушка выходила к колодцу за водой. В остальном было тихо и жарко, сонный послеполуденный зной в конце весны; бабочки, жужжание пчел, ястреб летает кругами. Дей несколько мгновений наблюдал эту картину.
      Ни один из братьев не сказал, хотя оба это понимали, что крайне маловероятно, чтобы им удалось вытащить человека из охраняемой комнаты, даже ночью и при наличии отвлекающего маневра, причем так, чтобы с обеих сторон не погибли люди. Во время перемирия. Этот налет провалился еще до того, как начался.
      — А мы хотя бы уверены, что он там? — спросил Дей.
      — Я уверен, — ответил Алун. — Самое вероятное место. Он может быть гостем? Они могли?..
      Дей посмотрел на него. Гриффит не умел играть на арфе, которую взял с собой, носил меч и кожаные доспехи, да еще и говорил с кадирским акцентом…
      Младший брат кивнул, хотя Дей ничего не сказал. Все и так слишком ясно. Алун тихо выругался, потом прошептал:
      — Ладно, он в плену. Нам нужно действовать быстро, точно знать, куда мы двинемся. Давай, Дей, придумывай. Святой Джад, где они его держат?
      — Да славится святой Джад, Брин ап Хиул имеет обыкновение держать пленников в той комнате, в восточном конце основного здания, когда есть пленники. Если я правильно помню.
      Братья резко обернулись. Дей успел выхватить нож, как увидел Алун.
      Иногда этот мир — место, полное неожиданностей. Особенно когда покинешь дом и привычное окружение. Все равно имелось разумное, логическое объяснение тому, почему какой-то человек мог оказаться здесь, прямо у них за спиной. Один из людей мог принести им новости; один из сторожей внизу мог почувствовать присутствие других кадирцев, кроме взятого в плен, и отправиться на их поиски; их могли заметить, когда они поднимались сюда.
      То, что они увидели в реальности, оказалось совершенно невероятным. Человек, который ответил на вопрос Алуна, был невысоким, седовласым, с гладко выбритыми щеками и подбородком и улыбался им обоим. Он вытянул вперед открытые ладони, без оружия, один, в выцветшей, сразу выдавшей его желтой одежде, с золотым диском Джада на шее.
      — Я, возможно, не совсем правильно запомнил, — продолжал он благодушно. — Прошло уже много времени с тех пор, как я бывал здесь, а память слабеет с возрастом, знаете ли.
      Дей заморгал и тряхнул головой, словно хотел прийти в себя после удара. Пожилой священник застал их врасплох.
      Алун прочистил горло. Но одно он осознал четко.
      — Ты сказал… э… Брин ап Хиул?
      Дей все еще молчал. Священник благодушно кивнул.
      — А! Вы его знаете?
      Алун снова выругался. Он пытался подавить панику. Священник скорчил неодобрительную мину, потом рассмеялся.
      — Действительно, вы его знаете.
      Конечно, они его знали.
      — Мы не знаем тебя, — наконец заговорил Дей, обретая дар речи. Он опустил свой кинжал. — Как ты забрался сюда?
      — Так же, как и вы, полагаю.
      — Мы тебя не слышали.
      — Очевидно. Приношу извинения. Я шел тихо. Я этому научился. Не был вполне уверен, что именно я здесь найду, вы понимаете.
      Длинная желтая одежда священника плохо подходила для бесшумного передвижения, и этот человек был уже не молод. Кем бы он ни был, только не обычным церковником.
      — Брин! — мрачно шепнул Алун брату. Это имя — и то, что оно означало, заставило сердце сильно биться.
      — Я слышал.
      — Что за невезение!
      — Да, — согласился Дей. Он пока сосредоточил внимание на незнакомце. — Я спросил, кто ты. И был бы весьма признателен, если бы ты оказал нам любезность и назвал свое имя.
      Священник улыбнулся, довольный.
      — Хорошие манеры всегда отличали членов вашей семьи, — ответил он, — как бы они ни грешили. Как поживает Оуин? И госпожа ваша матушка? Смею надеяться, они оба здоровы? Я не видел их много лет.
      Дей снова заморгал. “Ты — принц Кадира, — напомнил он себе. — Наследник своего короля-отца. Рожденный для того, чтобы руководить людьми, контролировать ситуацию”. Почему-то вдруг ему стало необходимо напомнить себе об этом.
      — У тебя перед нами преимущество во всем, — вмешался его брат, — во всех мыслимых смыслах. — Губы Алуна дрожали. Слишком многое кажется ему смешным, подумал Дей. Отличительная особенность его младшего брата. Ответственность меньше.
      — Во всем? Ну, ведь у одного из вас есть нож, — сказал священник, но при этом он улыбался. Он опустил руки. — Я — Сейнион Льюэртский, слуга Джада.
      Алун упал на колени.
      У Дея отвисла челюсть. Он закрыл рот и почувствовал, как заливается краской, словно бездельник-мальчишка, которого наставник застал врасплох. Он поспешно вложил кинжал в ножны и опустился на колени рядом с братом, опустив голову, сложив руки жестом покорности. Он был потрясен. Ситуация из разряда неожиданных. Неприметный человек в желтой одежде на лесистом склоне холма оказался верховным священнослужителем трех беспокойных провинций сингаэлей.
      Священник спокойно описал рукой круг — знак Джада, благословив их обоих.
      — Спустимся вниз вместе со мной, — предложил он, — тем путем, каким пришли. Если у вас нет возражений, вы теперь станете моими личными телохранителями. Мы собираемся остановиться здесь, в Бринфелле, по пути на север, ко двору Амрена в Биде. — Он помолчал. — Или вы действительно хотите атаковать дом самого Брина? Я бы вам не советовал, знаете ли.
      “Я бы вам не советовал”. Алун не знал, смеяться или снова выругаться. О Брине ап Хиуле всего лишь двадцать четыре года слагали песни и легенды. Губитель эрлингов, прозвали его здесь, на западе. Он провел юность в битвах против захватчиков из-за моря вместе с двоюродным братом Амреном, сейчас правящим в Арберте, о котором тоже слагали легенды. С ними в те дни сражались отец и дядя Дея и Алуна и этот человек — Сейнион Льюэртский. Поколение, которое отбило нападения Сигура Вольгансона — Вольгана и его кораблей. И именно Брин его убил.
      Алун сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Их отец, который любил поговорить за бутылкой, рассказывал истории обо всех этих людях. Он сражался с ними, а после, иногда, — против них. Алан думал, пока они спускались вниз и выходили из леса вслед за верховным священнослужителем Джада, избранным сингаэлями, что они с Деем и с друзьями полезли в слишком глубокую воду. Бринфелл. Там, внизу, — Бринфелл.
      Они собирались напасть на него. Одиннадцать человек.
      — Это его крепость? — услышал он вопрос Дея. — Я думал…
      — Что его крепость Эдрис? Его замок? Конечно, это так, на северо-востоке возле Редена и Стены. Есть и другие. К тому же он сейчас здесь.
      — Что? Здесь? Он сам? Брин?
      Алун пытался дышать нормально. Дей, казалось, был ошеломлен. Его брат всегда так хорошо владел собой. Это тоже могло бы показаться почти смешным, подумал Алун. Почти.
      Сейнион Льюэртский кивал головой, по-прежнему шагая впереди них вниз по склону.
      — Собственно говоря, он приехал, чтобы принять меня. Очень любезно с его стороны, должен сказать. Я сообщил ему, что буду идти мимо. — Он оглянулся. — Сколько, у вас людей? Я видел, как вы поднимались вдвоем, но не видел остальных.
      Внезапно голос священника стал очень четким. Дей ему ответил.
      — А сколько захвачено?
      — Только этот один, — ответил Дей. Алун молчал. Младший брат.
      — Его зовут Гриффит? Он сын Луда?
      Дей кивнул.
      Он просто их подслушал, сказал себе Алун. Это не посланный Джадом дар провидения или что-то пугающее.
      — Очень хорошо, — отрывисто произнес священник, поворачиваясь к ним, когда они вышли из-под деревьев на тропинку. — Я бы счел бесполезной тратой убийство хорошего человека в этот день. Мне придется совершить грех обмана во имя сохранения мира во славу Джада. Слушайте меня. Вы и ваши спутники встретились со мной по предварительной договоренности у брода на реке Лифарк три дня назад. Вы сопровождаете меня на север, оказывая мне услугу, а также с целью посетить двор Амрена в Биде и помолиться вместе с ним в только что построенном святилище, пока длится перемирие. Вы все поняли?
      Они кивнули, две головы качнулись вверх-вниз.
      — Скажите, ваш кузен Гриффит — умный человек?
      — Нет, — честно ответил Дей. Священник поморщился.
      — Что он им рассказал?
      — Понятия не имею, — ответил Дей.
      — Ничего, — сказал Алун. — Он медленно соображает, но умеет хранить молчание.
      Священник покачал головой.
      — Но зачем ему хранить молчание, если ему всего лишь нужно сказать, что он поехал вперед, чтобы предупредить их о моем прибытии?
      Дей несколько секунд размышлял, потом усмехнулся:
      — Если арбертяне грубо с ним обошлись, он будет молчать просто для того, чтобы они попали в неловкое положение, когда явишься ты, господин.
      Священник это обдумал, потом улыбнулся в ответ.
      — Сыновьям Оуина положено быть умными, — пробормотал он. Он казался довольным. — Один из вас объяснит это сыну Луда, когда мы войдем в дом. Где остальные ваши люди?
      — К югу отсюда, прячутся у дороги, — сказал Дей. — А твои?
      — У меня их нет, — ответил верховный священнослужитель сингаэлей. — Или не было до этого момента. Вы — мои люди, запомните.
      — Ты ехал один из Льюэрта?
      — Шел пешком. Да, один. Кое-что нужно обдумать, и, в конце концов, в стране перемирие.
      — В половине лесов орудуют разбойники.
      — Разбойники, которые знают, что у священника нет ничего стоящего. Я молился по утрам вместе со многими из них. — Он снова пошел вперед.
      Дей заморгал и двинулся следом.
      Алун не понимал, что он чувствует. Отчасти его охватило восторженное любопытство. Во-первых, это был человек, о котором рассказывали много историй, и в том числе его отец и дядя, хотя он знал, что в них имелись некоторые купюры, и даже иногда знал — почему. Во-вторых, верховный священник только что спас их от попытки предпринять безумное нападение на другую легендарную личность в его собственном доме.
      Возможно, кадирец стоит двух арбертян, но это не относится к военному отряду Брина ап Хуила, если оставить в стороне хвастливые песни, навеянные элем.
      Это были люди, которые боролись с эрлингами еще до рождения Дея и Алуна, когда сингаэли жили в страхе перед рабством или жестокой смертью три сезона в году, убегая в горы при малейших слухах о появлении ладей с фигурой дракона на носу. Теперь ясно, почему Гриффита так легко захватили. У них не было ни одного шанса во время попытки напасть сегодня ночью на ферму. Их ждало унизительное поражение или смерть. Эта мысль сновала у него в голове туда-сюда, подобно ткацкому челноку.
      Принц Кадира Алун аб Оуин в тот день был еще очень юным, и стояла самая-зеленая весенняя пора в провинциях сингаэлей, во всем мире. Он не хотел умирать. Ему в голову пришла одна мысль.
      — Мой кузен носит мою арфу, между прочим. На тот случай, если тебя спросят, господин.
      Священник оглянулся через плечо.
      — Гриффит не умеет петь, — объяснил Дей. — Да и сам Алун не очень-то умеет.
      Шутка, подумал Алун. Хорошо. Дей снова стал самим собой или начинает становиться.
      — Думаю, они устроят пиршество, — сказал Сейни-он Льюэртский. — Скоро узнаем.
      — Я лучше управляюсь с осадными орудиями, — заметил Алун некстати. И был вознагражден смехом старшего брата, который тот быстро подавил.
 
      — Я очень хорошо знал вашего отца. Сражался против него и рядом с ним. Он был недостойным юношей, если я могу быть откровенным, и храбрым мужчиной.
      — Было бы слишком большой самонадеянностью ожидать, что мы когда-нибудь удостоимся от тебя такой же характеристики, господин мой, но мы будем на это надеяться. — С этими словами Дей поклонился.
      Они находились в пиршественном зале Бринфелла, куда вошли с парадного входа. Длинный коридор за их спиной тянулся на восток и на запад, к крыльям. Дом был очень большим. Гриффита уже выпустили — из комнаты в конце восточного коридора, как правильно угадал священник. Алун обменялся с ним несколькими словами шепотом и взял свою арфу.
      Дей выпрямился и улыбнулся:
      — Позволь мне добавить, господин: то, что позор для арбертян, иногда честь в Кадире. Нас не всегда удостаивали перемирия, которое привело нас сюда, как тебе известно.
      Алун про себя улыбнулся. Похоже, Дей всю жизнь составлял эту речь, подумал он. Слова для сингаэлей имели большое значение, их нюансы и утонченность. Как и угон скота, имейте в виду, но дневная игра изменилась.
      Покрытый шрамами старый воин — на голову выше двух братьев — радостно улыбался им, глядя сверху. У Брина ап Хиула было большим все: руки, лицо, плечи, туловище. Даже седеющие усы были густыми и пышными. Он был рыжим, мясистым и уже начал лысеть. У себя в доме он не носил оружия, на толстых пальцах сверкали кольца, а на шее массивный золотой обруч. Работа эрлингов, только вместо молота бога грома под ним висел солнечный диск. Это украшение — трофей или взято в качестве выкупа, догадался Алун.
      Если Сейнион Льюэртский и почувствовал неудовольствие при виде вещи, созданной для языческих символов Ингавина, он не подал виду. Верховный священнослужитель оказался совсем не таким, каким прежде представлял его себе Алун, хотя он не мог бы сказать, каким именно он его представлял. Уж конечно не человеком, которого леди Энид целовала с таким энтузиазмом под одобрительным взглядом улыбающегося мужа.
      Алун вспомнил, что собственная жена священника умерла уже давно, но подробностей он не запомнил. Невозможно помнить все, что диктует учитель или рассказывает в своих байках отец у камина.
      — Хорошо сказано, молодой принц, — прогремел Брин, возвращая Алуна к действительности. Их хозяин казался искренне довольным ответом Дея. У него голос как раз для поля боя, у Брина, такой голос далеко разносится.
      Появление кадирцев в Бринфелле не вызвало никаких подозрений. У Алуна возникло чувство, что все обычно складывается именно так, если участвует Сейнион Льюэртский. Если и было нечто странное в прибытии священника в сопровождении сыновей короля Кадира, хотя он обычно ходил пешком один, куда ему нужно, и всем известно, что он уже лет десять или больше не беседовал с принцем Оуином, ну, иногда случаются странные вещи, а он все же верховный священнослужитель.
      Брин, кажется, готов подыграть ему, что бы он втайне ни думал. Алун увидел, как взгляд хозяина скользнул туда, где стоял Сейнион. Его гладко выбритое лицо выражало внимательную благожелательность, худые руки были спрятаны в рукава одежды.
      — Действительно, кажется, вы уже ступили на путь добродетели, раз служите провожатыми нашему любимому священнику, избежав скандального поведения вашего отца в его молодости.
      Дей сохранил невозмутимое лицо.
      — Его милость верховный священнослужитель в своей святости весьма убедителен. Мы польщены и благодарны ему за возможность путешествовать вместе с ним.
      — Не сомневаюсь, — сказал Брин ап Хиул чуть-чуть суховато.
      Дей опасался, что Алун рассмеется, но этого не случилось. Дей и сам старался сдержать возбуждение. Это был танец, выпады и выверты слов, значений, показанных, а затем спрятанных, которые лежали в основе всех великих песен и деяний при дворах правителей.
      Эрлинги, возможно, предпочитают грабить и жечь, прокладывая себе путь к славной жизни после смерти, в которой снова будут грабить и жечь, но для сингаэлей славу мира — священный дар Джада — олицетворяло нечто большее, чем мечи и набеги.
      Хотя это, возможно, объясняло то, почему они так часто подвергались грабежам и набегам — из Винмарка, из-за моря, а теперь на них напирали англсины из-за Реденской Стены. Он сам сказал это сегодня: поэмы выше осадных орудий. Слова выше оружия слишком часто.
      Сейчас он над этим не задумывался. Дей был взволнован присутствием двух великих людей запада. Весенний набег, задуманный от скуки и в результате отсутствия отца, который отправился на охоту без сыновей (Оуин на самом деле поехал к любовнице), превратился в нечто совершенно иное.
      Юный Дей аб Оуин, иными словами, находился в приподнятом настроении, поэтому то, что произошло тем вечером, можно было почти что предвидеть. Он был чуток, восприимчив, точно настроен и при этом весьма уязвим. В такие моменты душа может получить рану неожиданно глубокую, и шрам останется навсегда, хотя следует сказать, что такое случается чаще в легендах, рассказанных бардами в пиршественных залах, чем во время набега за скотом, который не удался.
      Перед самым началом пиршества Алун занял табурет музыканта по просьбе леди Энид. Жена Брина была высокой, темноволосой, черноглазой женщиной, намного моложе мужа. Красивая женщина, не смущавшаяся среди мужчин в зале. Если задуматься, то здесь ни одна из женщин не выглядела смущенной.
      Он настраивал свою арфу (свой любимый “крут”, изготовленный для него), стараясь не отвлекаться. В зале играли в триады и пили первую приветственную чашу после молитвы, прочитанной семейным священником Брина перед тем, как подадут еду. Сейнион предсказал этот пир и оказался прав. Пили вино, а не эль. Брин ап Хиул был богатым человеком.
      Некоторые из людей еще переходили от одной группы собеседников к другой, заняли свои места; это было свободное сборище. В зале стоял запах свежесрезанной речной осоки, рассыпанных по полу трав и цветов. Под ногами крутилось по крайней мере десять собак, серых, черных, пятнистых. Воины Брина, те, кто приехал с ним сюда, кажется, не придавали особого значения церемониям.
      — Холодный, как?.. — выкрикнула женщина, сидящая в начале стола. Алун еще не запомнил их имена. Он догадался, что она какая-то родственница семьи. Круглолицая, светло-каштановые волосы.
      — Холодный, как зимнее озеро, — отозвался мужчина, прислонившийся к стене у середины зала.
      “Холодный” — было легким началом.
      — Холодный, как очаг без огня, — сказал другой. Избитые фразы, слишком часто звучащие. Еще одно сравнение должно завершить триаду. Алун хранил молчание, прислушиваясь к звучанию струн. Всегда исполняли одну песню перед трапезой; ему оказали честь, и он еще не решил, что будет петь.
      — Холодный, как мир без Джада, — вдруг произнес Гриффит, что было не блестяще, но и не плохо, учитывая то, что за первым столом сидит верховный священнослужитель. Он заслужил ропот одобрения и улыбку Сейниона. Алун увидел, как его брат, сидящий за первым столом рядом со священником, подмигнул кузену. Одно очко в пользу Кадира.
      — Печальный, как?.. — сказала другая женщина, постарше.
      В духе сингаэлей, кисло подумал Алун, вспомнить о печали в начале весеннего пиршества. “Мы — странные, чудесные люди”, — подумал он.
      — Печальный, как одинокий лебедь. — Это сказал худой мужчина, с довольным видом сидящий недалеко от высокого стола. Бард ап Хиула, рядом с ним лежит его собственный “крут”. Важная фигура. Барды всегда были важными фигурами. В зале зашумели, оценивая фразу. Алун улыбнулся барду, но не получил ответа. Барды могут быть колючими, завистливыми к чужим привилегиям, их опасно оскорбить. Не один принц был унижен сатирами, написанными против него. А Алуна попросили первым сегодня занять табурет. Он гость, но не получивший официального образования и звания барда. Лучше проявить осторожность, подумал он. Жаль, что он не знает песни об осадных орудиях. Дей посмеялся бы.
      — Печальный, как меч, которым не пользуются, — произнес сам Брин, откинувшись на спинку стула, громким голосом. Как и следовало ожидать, после слов хозяина поместья все застучали кулаками по столам.
      — Печальный, как певец без песни, — сказал Алун, к собственному удивлению, так как только что решил вести себя скромно.
      Короткое молчание, пока это обдумывали, потом Брин ап Хиул стукнул мясистой ладонью по столешнице перед собой, а леди Энид от удовольствия захлопала в ладоши, а затем, разумеется, ее примеру последовали остальные. Дей снова быстро моргнул, а потом напустил на себя равнодушный вид, тоже откинулся на спинку стула, вертя в пальцах чашу с вином, будто у себя дома они всегда предлагали столь оригинальные фразы во время игры в триады. Алуну захотелось рассмеяться: по правде сказать, эта фраза пришла ему в голову потому, что у него действительно еще не было песни, а с минуты на минуту его попросят спеть.
      — Необходимо, как?.. — предложила леди Энид, глядя на сидящих у стола.
      На этот раз новая фраза. Алун посмотрел на жену Брина. Она не просто красива, высокое положение придает красоте леди Энид какую-то особую яркость. За столами уже сидело много людей. Слуги стояли рядом, ожидая сигнала подавать еду.
      — Необходимо, как теплое вино зимой, — сказал человек, которого Алун не видел, в противоположном конце зала. Фраза получила одобрение, удачно сформулированное предложение. Воспоминание о зиме в разгар лета — нечто близкое к поэзии. Хозяйка повернулась к Дею из вежливости раньше, чем к мужу и священнику, чтобы второй из сингаэльских принцев высказался, в свою очередь.
      — Необходимо, как уход ночи, — тут же торжественно произнес Дей. Очень хорошая фраза, действительно. Образ темноты, страха темноты, мечты о рассвете, когда бог возвращается из своего путешествия под миром.
      Когда стихли искренние аплодисменты, когда все ждали, чтобы кто-нибудь предложил третью часть триады, в зал вошла юная девушка.
      Она бесшумно прошла — в зеленом платье с золотым поясом, золотой пряжкой у плеча и золотых кольцах — к свободному месту рядом с Энид за столом на возвышении. Это должно было подсказать Алуну, кто она, если бы он тут же не догадался об этом по ее внешности и манерам. Он смотрел на нее во все глаза, понимал, что это нехорошо, но не мог сдержаться.
      Когда она уселась, явно зная, что все на нее смотрят, в том числе и ее снисходительный отец, она оглядела стол и сидящую за ним компанию, и Алун отметил черные глаза (как у матери), иссиня-черные волосы под мягкой зеленой шапочкой, кожу, белее, чем… любое сравнение, пришедшее на ум, подошло бы.
      А затем он услышал, как она тихо сказала голосом, слишком низким и хриплым для такой юной девушки, что сбивало с толку:
      — Необходимо, как ночь, так, по-моему, сказали бы многие женщины.
      И так как это была Рианнон мер Брин, мужчины в этом переполненном зале почувствовали, о чем именно она говорит, и пожалели, что эти слова не предназначены только для их ушей и не произнесены шепотом в то время, когда зажигают свечи, а за общим столом. И они подумали, что могли бы убить или совершить великие подвиги, только бы это было так.
      Алун видел лицо брата, когда эта золотисто-зеленая девочка-женщина повернулась к Дею, чью фразу она только повторила и опровергла. И поскольку Алун знал брата лучше, чем кого бы то ни было на господней земле, он увидел, как мир изменился для Дея в момент скрещения их взглядов. В момент, который имеет свое имя, как говорят барды.
      Он еще успел на мгновение почувствовать грусть, осознать, что что-то закончилось, а что-то другое началось, а затем его попросили спеть, чтобы эта ночь началась с музыки, как было принято у сингаэлей.

* * *

      Бринфелл был обширным поместьем, в нем хозяйничал опытный управляющий, и во всем чувствовалась рука хозяйки, обладающей хорошим вкусом и имеющей в своем распоряжении искусных ремесленников и достаточно средств. И все же это была всего лишь ферма, а сейчас в ней разместились дюжина молодых людей из Кадира, более тридцати воинов и четверо женщин, сопровождающих ап Хиула, его жену и старшую дочь.
      Каждый клочок пространства был на вес золота.
      Леди Энид заранее поговорила с управляющим о том, как и где расположить людей на ночлег. Зал должен был вместить множество воинов на лежанках и подстилках из тростника, такое уже случалось. Главный овин также использовали, вместе с двумя сараями и пекарней. Пивоварня осталась запертой, как обычно.
      Лучше не подвергать мужчин подобному искушению. Была и еще одна причина.
      Двух кадирских принцев и их кузена поместили в одну комнату в главном доме, каждому предоставили по хорошей кровати: для хозяина было делом чести предложить такой ночлег гостям королевской крови.
      Управляющий уступил собственную комнату верховному священнослужителю. Сам он оправился спать вместе с поваром и кухонной прислугой. Он угрюмо готовился проявить стоицизм восточного отшельника на столбе, хотя и не в таком безмятежном одиночестве. Повар славился своим громким храпом, а один раз видели, как он бродил по кухне, размахивал ножом и разговаривал сам с собой, но при этом крепко спал. В конце концов он принялся рубить овощи посреди ночи, так и не проснувшись, а его помощники и множество домашних слуг зачарованно молчали и наблюдали за ним в темноте.
      Управляющий решил заблаговременно убрать все ножи подальше от повара перед тем, как лечь спать.
      В только что предоставленной ему просторной комнате Сейнион Льюэртский произнес про себя последние слова дневной молитвы, закончив ее привычной просьбой о даровании прибежища в свете тем, кого потерял — некоторых очень давно, — а также свою горячую благодарность святому Джаду за все ниспосланные блага. Цели господа бывает трудно понять. То, что произошло сегодня, — жизни, которые он, вероятно, спас, появившись в нужный момент, — заслуживает смиренной благодарности.
      Он встал, ничем не выдавая усталости после тяжелого дня или от прожитых лет, благословил людей, молившихся на коленях рядом с ним. Снова взял чашу с вином и с облегчением опустился на табурет у окна. Повсеместно считалось, что ночной воздух насыщен ядом и эманациями злых духов, но Сейнион провел слишком много лет на открытом воздухе во время своих пеших путешествий по трем провинциям, даже зимой, чтобы всерьез верить этому. Сейчас весна, душистый воздух, ночные цветы у него под окном.
      — Мне неловко перед тем человеком, который уступил мне свою кровать.
      Его собеседник кряхтя поднялся на ноги, взял чащу и наполнил ее до краев, не разбавляя водой. Он сел на второй, более крепкий стул, поставив бутылку поближе к себе.
      — Так тебе и надо, — сказал Брин ап Хиул, улыбаясь в усы. — Бринфелл переполнен. С каких это пор ты путешествуешь с эскортом?
      Сейнион несколько мгновений смотрел на него, потом вздохнул.
      — С тех пор, как я обнаружил банду кадирских угонщиков коров, разглядывающих твой скотный двор.
      Брин громко расхохотался. Его смех, как и его голос, мог затопить комнату.
      — Ну, спасибо, что ты счел меня способным догадаться об этом. — Он жадно выпил и снова наполнил чашу. — Они кажутся хорошими ребятами, имей в виду. Видит Джад, я и сам в молодости совершал такие набеги.
      — Как и их отец.
      — Да отнимет у него Джад глаза и руки, — прибавил Брин, но довольно вяло. — Мой брат-король в Биде хочет знать, что делать с Оуином.
      — Знаю. Я ему скажу, когда доберусь до Биды. В сопровождении двух сыновей Оуина. — Теперь священник усмехнулся, в свою очередь.
      Он прислонился спиной к холодной каменной стене рядом с окном. Земные удовольствия: старый друг, еда и вино, день, когда ты неожиданно сделал доброе дело. Некоторые ученые люди проповедовали уход от ловушек и сложностей мира. Сейчас в Родиасе всячески культивируется идея о запрещении священникам жениться, в соответствии с восточными, сарантийскими правилами, что превращало бы их в аскетов, отрешившихся от соблазнов плоти, — и уберегало от сложностей с содержанием наследников.
      Сейнион Льюэртский всегда считал — и писал об этом верховному патриарху в Родиас и другим, — что неправильно и даже ересью было бы наотрез отказываться от этого дара Джада. Лучше обратить свою любовь к миру в почитание бога, и если у человека умрет жена или дети, твое собственное понимание горя может помочь тебе дать ему лучший совет и утешить его. Ты ведь пережил ту же потерю, что и другие. И делил с ними их удовольствия.