Эгмонт (Перевод Ю Верховского)

      С е к р е т а р ь. Граф! Даже вы сами не знаете, какие слова говорите! Подкрепи вас бог!
      Э г м о н т. Собери бумаги. Идет принц Оранский. Приготовь самое главное, чтобы посланцы могли отправиться, пока не запрут ворота. Остальное подождет. Письмо графу отложи до завтра. Не опоздай навестить Эльвиру. Передай ей мой привет. Осведомься, в каком состоянии правительница. Ей, по-видимому, нездоровится, хоть она и не показывает этого.
      Секретарь уходит.
      Входит принц Оранский.
      Э г м о н т. Здравствуйте, Оранский. Вы, кажется, не в духе?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Что вы скажете о нашей беседе с правительницей?
      Э г м о н т. Я не нашел в приеме, нам ею оказанном, ничего незаурядного. Мне случалось видеть ее такою не раз. Она, кажется, не совсем здорова.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Вы не заметили, что она держалась более замкнуто? Сперва она хотела спокойно одобрить наш образ действий в отношении нового народного возмущения; затем она заметила, что эти события рисуются в каком-то ложном свете, и тут уж перевела разговор на свою привычную тему о том, что ее заботливое, доброе отношение, ее дружелюбие к нам, нидерландцам, никогда не было достаточно признано и слишком поверхностно толковалось, что никакие шаги не приводят к желанным для нее следствиям, что она даже устает, наконец, а король должен решиться на другие мероприятия. Ведь вы это слышали?
      Э г м о н т. Не все. Я тем временем размышлял о чем-то другом. Добрый Оранский, она - женщина, а им постоянно хочется, чтобы все покорно сгибалось под их сладостным ярмом, чтобы каждый Геркулес снимал львиную шкуру и увеличивал собою бабий двор повелительницы, чтобы в силу их миролюбия волнение, охватывающее народ, натиск мощных соперников друг на друга - все умиротворялось одним дружелюбным словом, и самые непримиримые стихии сливались бы у ног их в кротком согласии. Такова их природная склонность. И раз она не в силах достигнуть этого, ей нет другого пути, как сделаться капризной, жаловаться на неблагодарность, на неразумность и пугать грядущими ужасами да грозить, что она собирается уйти.
      П р и н ц  О р а н с к и й. А вы не полагаете, что на этот раз она приведет угрозу в исполнение?
      Э г м о н т. Ни в коем случае! Сколько раз уже на моих глазах она готова была уехать. Да и куда же ей отправиться? Тут она регентша, королева. Ты думаешь, она согласится коротать жалкие дни при дворе своего брата или поехать в Италию и там барахтаться в старинных семейственных дрязгах?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Ее считали неспособной на такую решимость, потому что здесь наблюдали, как она медлила, как она отменяла свои решения; а ведь как-никак все от нее зависит: новые обстоятельства понуждают ее к решению, которое так длительно затягивалось. Ну, а если бы она ушла? И если бы король прислал другого?
      Э г м о н т. Что ж, тот явился бы и, конечно, нашел бы чем заняться. Он бы явился с широкими планами, проектами и затеями, с намерением поставить все на правильный путь, подчинить своей власти и не выпускать из рук; и начал бы заниматься сегодня одной мелочью, завтра другой, а послезавтра встретил бы какое-нибудь препятствие и месяц истратил бы на новые планы, другой - на неудовольствия из-за неправильно проведенных мер, полгода - на заботы всего только об одной какой-нибудь области страны. И будет у него уходить время, кружиться голова, а дела идти, как прежде, своим порядком, так что он, вместо того чтобы переплывать далекие моря по задуманному направлению, будет готов бога благодарить, только бы в этой буре не разбить своего корабля о скалы!
      П р и н ц  О р а н с к и й. Ну, а если все-таки насоветуют королю сделать попытку?
      Э г м о н т. В каком роде?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Посмотреть, как бы обошлось туловище без головы.
      Э г м о н т. Каким образом?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Эгмонт, уже много лет мне гнетет сердце создавшееся вокруг нас положение вещей. Я стою все время как бы над шахматной доской и ни одного хода противника не считаю маловажным. И как досужие люди с величайшей старательностью доискиваются тайн природы, так я считаю первой заботой, обязанностью каждого князя - проникнуть в воззрения и намерения всех партий. У меня есть основания страшиться взрыва. Король долго и последовательно действовал на определенных основаниях; теперь он видит, что этим путем ни к чему не придет: не весьма ли вероятно, что он попытается достичь той же цели другим путем?
      Э г м о н т. Я этого не думаю. Когда человек состарился и так много испытал и ему ясно, что в мире никогда не достигнешь порядка, тогда в конце концов он доходит до точки.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Одного он еще не попробовал.
      Э г м о н т. Чего?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Беречь народ и преследовать князей.
      Э г м о н т. Как многие уже давно боялись этого! Тут нечего стараться.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Однако старались. Я все больше подозревал это и наконец уверился.
      Э г м о н т. А есть ли у короля слуги вернее нас?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Мы служим ему на свой лад и между нами можем признаться, что мы отлично умеем соразмерять права короля и свои.
      Э г м о н т. Да кто этого не делает? Мы ему подвластны и послушны, как подобает.
      П р и н ц  О р а н с к и й. А если бы он счел себя вправе на большее и назвал бы нарушением верности то, что мы именуем соблюдением своих прав?
      Э г м о н т. Мы сможем отстоять себя. Пусть он созовет рыцарей Руна, и мы потребуем, чтобы нас рассудили.
      П р и н ц  О р а н с к и й. А как быть в случае приговора до разбирательства? Или наказания до приговора?
      Э г м о н т. Это было бы беззаконие, до какого Филипп никогда не унизится, и безумие, на которое я не считаю способным ни его, ни его советников.
      П р и н ц  О р а н с к и й. А ну как они окажутся беззаконниками и безумцами?
      Э г м о н т. Нет, Оранский, это немыслимо. Кто мог бы осмелиться наложить на нас руку? Наш арест был бы пропащим и бесплодным делом. Нет, у них не хватит решимости вздернуть так высоко стяг тирании! Дуновение ветра, которое разнесло бы такое известие по стране, раздуло бы вместе с тем чудовищное пламя. И какого бы исхода они хотели? Судить и приговорить своей властью король не может, а решились ли бы они предательски посягнуть на нашу жизнь? Они не могут этого захотеть. Грозный союз объединил бы тогда народ в одно мгновение. И бурно бы проявилась тогда ненависть и вечное отвращение к самому имени Испании!
      П р и н ц  О р а н с к и й. Пламя бушевало бы тогда над нашими могилами, и кровь друзей наших лилась бы напрасной искупительной жертвой. Оставь меня думать по-моему, Эгмонт!
      Э г м о н т. Но как же они будут действовать?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Альба на пути к нам.
      Э г м о н т. Не может быть!
      П р и н ц  О р а н с к и й. Это мне известно.
      Э г м о н т. Правительница, очевидно, ничего не знала.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Тем более я в этом уверен. Правительница ему уступит место. Мне известна его кровожадность, а он ведет с собою войско.
      Э г м о н т. Снова придавить провинции гнетом? Народу будет невыносимо тяжко.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Начнут захватывать стоящих во главе!
      Э г м о н т. Нет! Нет!
      П р и н ц  О р а н с к и й. Идем, каждый в свою область! Укрепимся там. С открытого насилия он не начнет.
      Э г м о н т. Но обязаны ли мы его приветствовать, когда он явится?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Помедлим.
      Э г м о н т. А если он при своем приезде именем короля нас потребует?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Поищем отговорок.
      Э г м о н т. А если будет принуждать?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Начнем приводить оправдания.
      Э г м о н т. А если будет настаивать?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Тем решительнее будем уклоняться.
      Э г м о н т. И война объявлена, и мы изменники! Оранский, не давай мудрствованию соблазнить тебя! Знаю, ты не можешь паддаться страху. Обдумай этот шаг.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Я обдумал.
      Э г м о н т. Обдумай, какую вину берешь ты на себя, если заблуждаешься! Вину губительнейшей войны, какая только опустошила когда-либо какую бы то ни было страну. Отказом своим ты подашь сигнал, который сразу призывает к оружию все провинции, который оправдывает всякую бесчеловечность, а для нее Испания искони жадно выискивала только предлога. То самое, что мы так долго, с таким трудом умиротворяли, единым мановением вновь возбудишь ты к ужаснейшему смятению. Подумай о городах, о дворцах, о народе, о торговле, о земледелии, промыслах! И представь себе опустошение и убийство! Спокойно может видеть солдат на поле битвы, как возле него падают его товарищи; но мимо тебя вниз по реке будут проплывать тела простых обывателей, детей, девушек, а ты, ошеломленный, тут стоишь и сам уже не знаешь: чью свободу защищаешь ты, если тонут те, за кого ты поднял оружие? И каково все это будет тебе, когда ты вынужден будешь безмолвно себе признаться: "Ими я воспользовался, чтобы сохранить свою безопасность".
      П р и н ц  О р а н с к и й. Мы не просто люди, сами по себе, Эгмонт. Нам подобает жертвовать собой для тысяч людей, но нам же подобает и щадить себя ради тысяч.
      Э г м о н т. Кто щадит себя, должен сделаться самому себе подозрителен.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Кто себя знает, тот без опасений может наступать и подаваться назад.
      Э г м о н т. Беда, которой ты боишься, неизбежна при таком образе действия.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Мудро и мужественно неизбежной беде идти прямо навстречу.
      Э г м о н т. При такой великой опасности учитывается и самая слабая надежда.
      П р и н ц  О р а н с к и й. У нас больше нет места и для осторожнейшего шага: пропасть прямо перед нами.
      Э г м о н т. Разве милость короля уж такая зыбкая почва?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Не такая уж зыбкая, но скользкая.
      Э г м о н т. Боже мой, к нему несправедливо относятся! Для меня невыносимо, что о нем думают недостойное! Он сын Карла и не способен ни на что низкое.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Короли не делают ничего низкого.
      Э г м о н т. Его надо научиться понимать.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Как раз это понимание учит нас не дожидаться опасного опыта.
      Э г м о н т. Никакой опыт не опасен, если на него хватит отваги.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Ты раздражен, Эгмонт.
      Э г м о н т. Я должен смотреть своими глазами.
      П р и н ц  О р а н с к и й. Ах, если бы только на этот раз ты смотрел моими! Друг, если твои открыты, так ты думаешь, что видишь. Я отправляюсь! Ожидай прибытия Альбы, и да будет бог с тобою! Может быть, отказ мой спасет тебя. Может быть, этот дракон откажется от добычи, если не сможет проглотить нас обоих сразу. Авось он помешкает, чтобы свой умысел надежнее выполнить, а ты тем временем авось разглядишь положение вещей в его подлинном виде. Только уж тогда скорей, скорей! Спасайся, спасайся! Прости! Не допусти, чтобы хоть что-нибудь ускользнуло от твоего внимания: сколько войск он с собой приведет, какими способами займет он город, в какой мере власть удержится за правительницей, насколько решительны окажутся друзья твои. Извести меня... Эгмонт.
      Э г м о н т. В чем дело?
      П р и н ц  О р а н с к и й (схватывая его за руки). Дай убедить тебя! Иди со мной!
      Э г м о н т. Как? Ты плачешь, Оранский?
      П р и н ц  О р а н с к и й. И мужчине не стыдно оплакивать погибшего.
      Э г м о н т. Ты воображаешь, будто я погиб?
      П р и н ц  О р а н с к и й. Ты погиб? Подумай! Тебе остается кратчайший срок. Прости! (Уходит.)
      Э г м о н т (один). Чтобы мысли другого человека - и могли так влиять на нас! Мне никогда этого в голову не приходило. А этот человек переносит в меня всю свою тревогу. Прочь! Это чужая капля в крови моей. Извергни ее, здоровая природа! А смыть со лба моего морщины раздумья - на это есть у меня благое средство.
      ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
      ДВОРЕЦ ПРАВИТЕЛЬНИЦЫ
      М а р г а р и т а  П а р м с к а я. Это мне следовало ожидать. Ах, когда жизнь проводишь в заботе и работе и только их видишь впереди, думаешь постоянно, что делаешь едва ли не больше возможного; а кто наблюдает издали и повелевает, тот полагает, будто только возможного требует. О, эти короли! Я бы никак не подумала, что это может так меня расстроить. Повелевать так прекрасно! А отрекаться? Не знаю, как смог это сделать отец, но я тоже хочу.
      Макьявель появляется в глубине.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Подойдите ближе, Макьявель. Я здесь раздумываю над письмом брата.
      М а к ь я в е л ь. Смею ли осведомиться, о чем оно?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Столько же нежной заботливости обо мне, сколько попечительности о своих владениях. Он превозносит стойкость, старание и верность, с какими я в этой стране до сих пор стояла на страже прав его величества. Он сожалеет, что необузданный народ так много доставляет мне тревоги. Он в глубине моей прозорливости так безусловно уверен, мудростью моего образа действий так исключительно удовлетворен, что, кажется, я готова сказать: письмо написано слишком хорошо, - даже для короля, не только для брата.
      М а к ь я в е л ь. Уже не впервые он свидетельствует вам справедливое свое удовольствие.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Но впервые является в ораторском обличий.
      М а к ь я в е л ь. Я не понимаю вас.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Но поймете. После этого приступа он переходит к мысли: без солдат, без небольшой армии я всегда буду здесь изображать печальную фигуру! Мы неправильно поступили, говорит он, когда склонились на жалобы жителей и вывели свои войска из провинций. Он полагает, что гарнизон, отягчая горожанину затылок, своим весом мешает ему делать большие скачки.
      М а к ь я в е л ь. Это значило бы привести умы в крайнее раздражение.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Король полагает, однако, - ты слышишь? - он полагает, что дельный генерал - этакий, чтоб не принимал никаких резонов, очень скоро сумел бы управиться с народом и дворянством, с горожанами и мужиками, и в силу этого шлет сюда с крепким войском герцога Альбу.
      М а к ь я в е л ь. Альбу?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Ты изумляешься?
      М а к ь я в е л ь. Вы говорите - шлет. Верно, запрашивает, не может ли послать?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Король не запрашивает, он шлет.
      М а к ь я в е л ь. Итак, вы будете иметь к вашим услугам искусного военачальника.
      П р а в и т е л ь н и ц а. К моим услугам? Высказывайся с полной откровенностью, Макьявель!
      М а к ь я в е л ь. Я не хотел бы упреждать вас.
      П р а в и т е л ь н и ц а. А я хотела бы притвориться. Мне это больно, очень больно. Я бы предпочла, чтобы лучше брат сказал мне все, как думает, чем подписывать формальные послания, сочиняемые статс-секретарем.
      М а к ь я в е л ь. Не должно ли было предвидеть?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Я знаю их вдоль и поперек. Им бы очень хотелось, чтобы все это оказалось вычищено и выметено; а сами они за дело не принимаются, - вот и облекается их доверием первый попавшийся молодец, какой явится с метлой в руке. Ах, я живо представляю их себе, словно король и его совет вытканы на этих шпалерах.
      М а к ь я в е л ь. Настолько ярко?
      П р а в и т е л ь н и ц а. До малейшей черточки. В их числе есть порядочные люди. Честный Родриг - человек бывалый и знающий меру, который на залетает высоко, но все-таки ничего не упустит; прямодушный Алонсо, усердный Френеда, твердый Лас Варгас и еще несколько человек, которые всякий раз идут заодно с благонамеренной стороной совета, когда она восторжествует. Однако там же сидит меднолобый толедец, со своими ввалившимися глазами и горящим взором, да ворчит сквозь зубы о женской снисходительности, о несвоевременной сговорчивости да о том, что на объезженных лошадях женщины могут хорошо ездить, а сами они плохие наездницы - и другие подобные шутки, которые мне, бывало, приходилось выслушивать от почтенных политиков.
      М а к ь я в е л ь. Вы сумели выбрать чудесную палитру красок для своей картины.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Однако признайтесь, Макьявель, что во всех оттенках, - по крайней мере, тех, какими я могла пользоваться в своей живописи, - нет другого такого желто-бурого, желчно-черного тона, как в окраске лица Альбы и как та краска, которой он малюет. Всякий в его глазах богохульник и оскорбитель величества, потому что по этой статье можно их всех немедленно колесовать, сажать на кол, четвертовать и сжигать. То благо, какое я здесь совершала, издали, очевидно, представляется прямо ничем, уже из-за того одного, что это - благо. И вот он придирается ко всякой пустой вспышке, уже миновавшей, вспоминает всякое возбуждение, уже утихшее, и перед взорами короля оказывается такая бездна мятежей, восстаний, безумств, что ему представляется, будто здесь поедают друг друга, а между тем мимолетная выходка грубой толпы у нас давным-давно забыта. Тут начинает он питать искреннюю ненависть к бедным этим людям; они кажутся отвратительными, как звери, как чудовища, и вот он уже поглядывает, как бы пустить в ход огонь и меч, и воображает, что таким способом возможно обуздывать людей.
      М а к ь я в е л ь. Вы слишком горячитесь, думается мне, вы слишком переоцениваете положение дела. Разве вы не остаетесь правительницей?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Я уже знаю. Он явится с инструкцией - у меня достаточно долгий государственный опыт, чтобы знать, как человека вытесняют, не отнимая у него его положения. Прежде всего он привезет наказ, который будет неясен и уклончив; он будет его толковать распространительно, потому что сила за ним. А если я буду жаловаться, он сошлется на тайный наказ: если я захочу видеть этот наказ, он начнет водить меня вокруг да около; если я буду настаивать, он покажет мне бумагу, в которой содержится что-нибудь совершенно иное; а если я на этом не успокоюсь, будет отвечать не иначе как на прежние мои слова. Тем временем он станет делать то, чего я опасаюсь, и далеко откладывать в сторону то, чего я желаю.
      М а к ь я в е л ь. Я хотел бы, я мог бы вам возразить.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Возбуждение, которое я старалась успокоить с невыразимым терпением, он снова раззадорит своей жестокостью. Я увижу, как на моих же глазах гибнет мое дело, и мне же еще придется расплачиваться за его грех.
      М а к ь я в е л ь. Повремените, ваше высочество.
      П р а в и т е л ь н и ц а. У меня еще достаточно власти над собой, чтобы оставаться спокойной. Пусть он является. Я самым мирным образом уступлю ему место, раньше чем он меня вытеснит.
      М а к ь я в е л ь. Так поспешно - и такой ответственный шаг?
      П р а в и т е л ь н и ц а. С большим трудом, чем тебе кажется. Кто привык повелевать, для кого стало обычным, что в его руке лежат каждый день судьбы тысяч, тот сходит с трона словно в гроб. Но лучше умереть, чем подобием призрака оставаться среди живых, чем из пустой видимости стараться удерживать за собой место, которое от тебя же унаследовал другой и уже владеет им и пользуется.
      ЖИЛИЩЕ КЛЕРХЕН
      Клерхен. Мать.
      М а т ь. Этакой любви, как у Бракенбурга, я никогда не видывала; мне думалось, что разве только в сказаниях о героях такая бывает.
      К л е р х е н (ходит по комнате взад и вперед, еле слышно напевая).
      Счастье душа
      Познает лишь любя.
      М а т ь. Он догадывается об отношениях твоих с Эгмонтом. А думается мне, что, кабы стала ты с ним немножко поласковей, он бы, если б ты захотела, все-таки женился бы на тебе.
      К л е р х е н (поет).
      Вольно,
      И больно,
      И скорбь хороша.
      Биться,
      Томиться,
      Страданьем дыша.
      Звездно ликуя,
      Смертельно скорбя,
      Счастье душа
      Познает лишь любя.
      М а т ь. Брось свою колыбельную песню!
      К л е р х е н. Не хулите ее: в ней скрыта сила. Не раз убаюкивала я ею одно большое дитя.
      М а т ь. Видно, у тебя и в мыслях ничего нет помимо любви твоей. Ради нее одной как бы только не позабыть тебе обо всем на свете! Ведь ты должна, говорю тебе, дорожить Бракенбургом. Он еще, глядишь, тебя счастливой может сделать.
      К л е р х е н. Он?
      М а т ь. Да, он! Придет еще время! Вы, дети, совсем вперед не глядите, нас, опытных людей, и слушать не хотите. И юности и любви прекрасной - всему конец приходит, и настает пора, когда бога благодарить приходится, ежели хоть какой-нибудь угол тебе достанется.
      К л е р х е н (вздрагивает, смолкает и вскрикивает). Матушка! Оставьте! Пусть время придет, как смерть придет. Страшно думать о нем наперед. А когда придет! Если мы должны... тогда... придется... как можем! Эгмонт, мне тебя лишиться! (В слезах.) Нет, невозможно, невозможно!
      Входит Эгмонт в кавалерийском плаще, в шляпе, надвинутой
      на лицо.
      Э г м о н т. Клерхен!
      К л е р х е н (испускает крик, отступает). Эгмонт! (Подбегает к нему.) Эгмонт! (Обнимает его и приникает к нему.) Ты добрый, милый, любимый мой! Пришел? Здесь?
      Э г м о н т. Здравствуйте, матушка!
      М а т ь. Дай бог вам здоровья, благородный господин! Дочка моя прямо тоской изошла, что так долго не бывали. День целый о вас только и говорила и песни пела.
      Э г м о н т. А поужинать мне не дадите ли?
      М а т ь. За честь почтем. Только бы нашлось чем потчевать!
      К л е р х е н. Конечно! Не беспокойтесь, матушка: я уже все устроила, кое-чего припасла. Не выдавайте меня, матушка!
      М а т ь. Плоховато.
      К л е р х е н. Уж подождите! Я вот что думаю: когда он со мной, мне нисколечко есть не хочется, так, верно, и у него не должно быть большого аппетита, когда я возле него.
      Э г м о н т. Ты так думаешь?
      Клерхен топает ногой и с негодованием отворачивается.
      Что ты?
      К л е р х е н. Как вы нынче холодны! Еще ни разу меня не поцеловали. Зачем руки в плащ запеленали, как новорожденного младенца? Ни воину, ни возлюбленному не годится, чтобы руки были спеленаты.
      Э г м о н т. Как когда, милая, как когда? Если воин подстерегает врага и хочет как-нибудь взять его хитростью, тогда он собирается с силами, берет сам себя в руки и подготовляет свой натиск до конца. А возлюбленный...
      М а т ь. Не желаете ли присесть? Расположиться поудобнее? Мне нужно в кухню. Клерхен ни о чем не думает, когда вы здесь. Уж вы не взыщите.
      Э г м о н т. Радушие ваше - лучшая приправа.
      Мать уходит.
      К л е р х е н. А чем же тогда окажется любовь моя?
      Э г м о н т. Чем только захочешь!
      К л е р х е н. Найдите ей сравнение, если в вас сердце есть.
      Э г м о н т. Вот, прежде всего... (Сбрасывает плащ и оказывается в роскошной одежде.)
      К л е р х е н. Ай-ай-ай!
      Э г м о н т. Теперь у меня руки развязаны. (Обнимает ее.)
      К л е р х е н. Оставьте! Вы на себе что-нибудь испортите. (Отступает.) Какая роскошь! До вас, такого, я прямо не осмеливаюсь дотронуться.
      Э г м о н т. Довольна? Я тебе обещал как-нибудь явиться в испанском наряде.
      К л е р х е н. Последнее время я уже этого у вас не просила. Думала, вы не хотите. Ах, и Золотое Руно!
      Э г м о н т. Вот ты и видишь его.
      К л е р х е н. Тебе император его на шею надел?
      Э г м о н т. Да, дитя. И цепь и самый знак наделяют того, кто их носит, благороднейшими преимуществами. На земле я не признаю над своими деяниями никакого судьи, помимо гроссмейстера ордена с собранием капитула его рыцарей.
      К л е р х е н. О, ты мог бы позволить всему свету судить тебя! Бархат что за красота! А позумент! А шитье! Не знаешь, на что смотреть.
      Э г м о н т. Можешь досыта насмотреться.
      К л е р х е н. И Золотое Руно! Вы рассказывали мне его историю и говорили, что это - знак всего великого и неоцененного, что можно заслужить и снискать усилиями и старанием. Это - великая ценность. Я могу сравнить ее с любовью твоей. Как раз так я у сердца ношу ее, а после...
      Э г м о н т. Что хочешь ты сказать?
      К л е р х е н. После - вовсе не похоже.
      Э г м о н т. Как так?
      К л е р х е н. Я снискала ее не трудом и стараниями, я ничем не заслужила ее.
      Э г м о н т. В любви бывает иначе. Потому ты и заслужила ее, что никак не искала. И вообще только те люди обыкновенно и приобретают ее, которые за ней не гонятся.
      К л е р х е н. Не по себе ли ты так об этом судишь? Не на себе ли сделал ты это гордое наблюдение? Ты, всем народом любимый?
      Э г м о н т. Когда бы я для него хоть что-нибудь сделал! Когда бы мог делать! Его добрая воля - любить меня.
      К л е р х е н. Ты сегодня, вероятно, был у правительницы?
      Э г м о н т. Да, у нее.
      К л е р х е н. Вы с ней хороши!
      Э г м о н т. Иногда кажется, что так. Мы друг с другом любезны и предупредительны.
      К л е р х е н. А по душе?
      Э г м о н т. Я к ней очень хорошо отношусь. У каждого свои цели. Это делу не вредит. Она превосходная женщина, знает своих слуг и могла бы видеть вещи достаточно глубоко, не будь она в то же время недоверчива. Я доставляю ей немало беспокойства, потому что за моими действиями она ищет постоянно каких-то тайн, а никаких тайн у меня нет.
      К л е р х е н. Совсем никаких?
      Э г м о н т. Ну вот! Нельзя же кое-чего и не утаивать. Всякое вино с течением времени осаждает на дно бочек винный камень. А все-таки еще лучшее для нее развлечение - принц Оранский, и всегда новая задача. Она вбила себе в голову, что в нем постоянно имеется что-нибудь таинственное. И вот она то и дело по лбу его разгадывает его мысли, а по походке - направление его пути!
      К л е р х е н. А она притворяется?
      Э г м о н т. Правительница... и ты спрашиваешь?
      К л е р х е н. Простите, я хотела сказать: есть ли в ней искренность?
      Э г м о н т. Не больше и не меньше, чем в каждом, кто хочет достигнуть своих целей.
      К л е р х е н. Мне бы не найти своего места на свете. А ведь в ней мужской дух, она не такая женщина, как мы, швеи да стряпухи. Великая, отважная, сильная!
      Э г м о н т. Да, пока все вверх дном не идет. А на этот раз она немножко растерялась.
      К л е р х е н. Как так?
      Э г м о н т. А у нее ведь усики над верхней губой и иногда припадки подагры. Настоящая амазонка!
      К л е р х е н. Величественная женщина! Я бы боялась явиться перед ней.
      Э г м о н т. А ведь ты неробкого десятка. Это был бы не страх, а только девическое смущение.
      Клерхен опускает глаза, берет его руку и прислоняется к
      нему.
      Я понимаю тебя, милая девушка! Смело подыми глаза. (Целует ей глаза.)
      К л е р х е н. Дай помолчать! Дай мне так держать тебя! Дай мне смотреть в глаза твои! Все в них находить: отраду и надежду, радость и печаль. (Обнимает его и смотрит на него.) Скажи мне! Я не понимаю! Ты Эгмонт? Граф Эгмонт? Великий Эгмонт, которому так удивляются, о котором в газетах пишут? За которого горой стоят провинции?
      Э г м о н т. Нет, Клерхен, это не я.
      К л е р х е н. Как?
      Э г м о н т. Видишь ли, Клерхен... Дай мне сесть. (Садится. Она становится перед ним на колени на скамеечку, кладет руки на его колени и смотрит на него.) Тот Эгмонт - угрюмый, жестокий, холодный, Эгмонт, который должен замыкаться в себе, то так, то этак менять свое лицо, который истерзан, непризнан, запутан, в то время как люди считают его веселым и радостным; любим народом, который не знает, чего хочет; почитаем до небес, превознесен толпой, с которой нечего делать; окружен друзьями, на которых не смеет положиться; подстерегаем людьми, которые всеми способами стараются стать ему поперек дороги в работе и заботе, часто без пользы, почти всегда без награды. О, не заставляй меня рассказывать, как ему живется, каково у него на душе! А этот, Клерхен, - спокойный, открытый, счастливый и понятый самым лучшим сердцем, которое и он знает до конца и с переполняющей душу любовью и верой прижимает к своему. (Обнимает ее.) Это твой Эгмонт!
      К л е р х е н. Так дай мне умереть! Для меня нет радости на свете помимо тебя!
      ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      УЛИЦА
      Еттер. Плотник.
      Е т т е р. Эй! Тс... Эй, сосед, одно слово хочу сказать!
      П л о т н и к. Иди, куда идешь, и не волнуйся.
      Е т т е р. Одно словечко! Ничего нового?
      П л о т н и к. Ничего, кроме того, что нам опять запрещено разговаривать.
      Е т т е р. Как?
      П л о т н и к. Подойдите хоть сюда, к дому. Остерегайтесь! Герцог Альба, сейчас же как прибыл, издал приказ, по которому, ежели двое или трое разговаривают вместе на улице, они без всякого следствия объявляются виновными в государственной измене.
      Е т т е р. Ох-ох-ох!
      П л о т н и к. Под страхом бессрочного заключения запрещено разговаривать о государственных делах.
      Е т т е р. О наша свобода!
      П л о т н и к. И под страхом смертной казни никто не смеет порицать действия правительства.
      Е т т е р. О головы наши!
      П л о т н и к. И с большими посулами отцам, матерям, детям, родственникам, друзьям, слугам будет предложено доносить особо для того учрежденному присутственному месту о том, что делается у них в доме.
      Е т т е р. Пойдемте по домам.
      П л о т н и к. А послушным обещано, что они не потерпят никакого ущерба ни жизни своей, ни вере, ни собственности.
      Е т т е р. То-то милостиво! На меня сейчас же тоска напала, как только герцог въехал в город. С той поры мне все сдается, будто небо черной кисеей затянуто и так низко нависло, что приходится нагибаться, чтоб его не задеть.
      П л о т н и к. А солдаты его как тебе понравились? Не правда ли, это совсем не той породы раки, чем привычные прежде нам?
      Е т т е р. Тьфу! Даже сердце щемит, как увидишь, что этакий отряд по улице идет. Один к одному, ровно свечи, все на одно лицо, и шаг одинаковый, сколько их ни будь. А когда на часах они стоят, и ты которого-нибудь мимо проходишь, так он словно всего тебя насквозь глазами пронзить хочет, да такой с виду окостенелый, мрачный, что тебе на всяком углу чудится палач. Так-то не по душе мне они! Наша милиция была все-таки народ веселый, они кое-что себе позволяли, стояли себе, расставив ноги, заломив шапку набекрень, жили и другим жить давали, а эти молодцы - что твои машины, - в каждой по черту сидит.