4. О ТОМ, КАК МАЛЕНЬКИЙ ДЖОН НАНЯЛСЯ К ШЕРИФУ В СЛУГИ

Чьё-то длинное тощее тело болталось на виселице, вертясь веретеном под резкими ударами ветра. На перекладине, охорашиваясь, чистила клюв ворона.

Маленький Джон крепче сжал лук в руке и, стиснув зубы, чтоб не вдыхать отравленный воздух, пустился бежать. Он едва касался земли, спеша уйти подальше. Когда сердце гулко застучало о ребра, он раскрыл рот и глубоко вздохнул. Запах смерти остался позади.

Вторая виселица ждала своей жертвы. Ветер раскачивал верёвочную петлю. Красное, истерзанное вороньём тело болталось под третьим глаголем.

А вот и четвёртый и пятый…

Это значит, что близко Ноттингем.

Упряжка из восьми волов протащила по дороге перевёрнутый лемехом кверху тяжёлый плуг.

Повозка горшечника прогромыхала навстречу.

— На праздник, стрелок? — окликнул Джона возница. — Торопись, народ собирается.

У северных ворот посреди поля возвышался ступенчатый помост для шерифа и знатных горожан.

Несмотря на ранний час, толпа простолюдинов широким кольцом окружала уже стрельбище. По случаю праздника святого Андрея ремесленный и торговый люд отдыхал от трудов.

Крестьяне из соседних деревень спешили к городским стенам посмотреть на весёлое состязание. В этот день они были свободны от барщины и не смели работать на своей земле.

У коновязи, позванивая цепями, лениво жевали овёс низкорослые лошадёнки. Вокруг повозки мясника собрались лучники, прибывшие на праздник.

Свесив ноги с повозки, мясник о чём-то спорил с ними.

Маленький Джон узнал среди лучников Чёрного Билля, лесничего Бернисдэльских лесов. Встреча со старым знакомым не сулила ничего хорошего. И Маленький Джон остановился поодаль, облокотившись на коновязь. Опытным глазом он осмотрел своих соперников, а затем их оружие.

Тут были разные луки: и короткие, которые держат при стрельбе впереди себя и натягивают к груди, и длинные, шестифутовые, из испанского тиса и клопа, простые и покрытые лаком, с роговыми накладками, — но Маленький Джон мог бы поклясться своей головой, что ни у кого здесь нет лука, сработанного Рудольфом Краком из Эльсби, а в кожаных и плетёных колчанах нет ни одной стрелы, выточенной хромым из Трента.

Имя Робин Гуда вдруг долетело до слуха Маленького Джона. Позабыв осторожность, он подошёл к повозке мясника.

— Что же ты думаешь, — говорил мясник, обращаясь к тощему, как жердь, лучнику, — разве можно так выстрелить без помощи нечистой силы? Этому я ни за что не поверю. В нашем приходе есть один пилигрим, который обошёл весь свет, человек святой жизни: и у гроба господня был, и на горе Сион, и в Вифлееме, и пальмовые листья принёс из земли Иерихонской. Уж он-то знает. Он говорит, что стрелок, продавший душу дьяволу, берет святое распятие, как мишень, и стреляет в него стрелами. Он пускает в спасителя три стрелы, и дьявол даёт этим стрелам твёрдый прицел. Из распятия брызнет на них пречистая кровь, и потом эти стрелы не знают промаха, потому что дьявол направляет их полет.

— Только три стрелы, говоришь ты? А как же с другими стрелами? — спросил тощий лучник, сдвигая на затылок лисью шапку и отирая вспотевший лоб.

— Другие стрелы могут попасть в цель, а могут пролететь мимо. Пустив эти три стрелы, колдун стреляет уже нисколько не лучше, чем всякий другой человек.

Мясник, откинув голову назад, приложился к большой кожаной бутыли. Стрелки, глотая слюну, с завистью слушали, как булькает у него в горле вино.

— А почему же Робин Гуд всегда стреляет без промаха? — спросил тощий лучник. — И в четвёртый, и в сотый раз?

— Почему ты знаешь, что он стреляет без промаха?

— Люди так говорят.

— Они ошибаются, — уверенно махнул рукой мясник. — Первые три стрелы убивают наверняка, остальные уже не во власти дьявола. Зато он может тебе отвести глаза. Когда колдун стреляет простыми стрелами в неживую мишень, дьявол может отвести глаза, и тебе покажется, будто стрела попала в цель. Выдерни такую стрелу из мишени и брызни на неё святой водой, она тотчас же обратится в дым. А если колдун стреляет простой стрелой в человека, сотвори молитву, и стрела пролетит мимо.

— Это правда, — подтвердил Чёрный Билль, моргнув косыми глазами, блестящими, как уголь. — Меня однажды молитва спасла от стрел Робин Гуда. Я попался его бродягам в руки, они приставили меня к дубу и стали стрелять. Я сотворил молитву, и господь отвёл от меня их стрелы. Целую тучу стрел пустили разбойники, и ни одна не задела меня…

Лучники переглянулись.

— Так-таки ни одна не задела? Неужто все пролетели мимо? — раздались недоверчивые голоса.

Лицо лесничего покраснело.

— Клянусь покровителем моим, святым Робертом, стрелы втыкались так близко, что я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, моё платье было пронизано ими, по ни одной царапины не унёс я на теле.

— Клянусь святым Кесбертом, Чёрный Билль говорит правду! — воскликнул Маленький Джон, не удержавшись от смеха. — Он похож был на телячью шкуру, растянутую на доске у кожевника!

Лучники дружно расхохотались. Чёрный Билль, узнав старого врага, схватился было за нож, но Маленький Джон мгновенно выхватил стрелу из колчана.

— Постой, косоглазый! Ты забыл помолиться, чтоб господь спас твою шкуру.

— Берегись, мы теперь не в лесу! — угрожающе прошипел лесничий.

— Ты-то вернёшься в лес, — усмехнулся тощий лучник. — Спрячь поскорее свой нож, не то заржавеет. И язык держи за зубами, пока шкура без дыр. А ты, парень, — обернулся он к Джону, — покажешь своё искусство через часок. Не тревожь тетиву понапрасну… Ну-ка, ну-ка, мясник, расскажи нам ещё про колдовские стрелы.

Чёрный Билль, насупившись, отошёл в сторону. А мясник принялся рассказывать, как в их приходе, подле Донкастера, один колдун, желая иметь неминучие стрелы, выстрелил на перекрёстке трех дорог в деревянное распятие и пронзил спасителя прямо в грудь. И тотчас же из раны вырвалась красная молния, и преступник упал, поражённый небесным огнём…

Но в это время из ворот города вышла в торжественном порядке, с шерифом и его женой во главе, толпа по-праздничному разодетых рыцарей и горожан. И мясник забыл рассказать, что случилось с распятием и с колдуном, а слушатели его забыли о том, что рассказ не кончен. Все смотрели, как рассаживаются по местам знатные зрители.

— Так вот он каков, шериф ноттингемский! — повторял Маленький Джон, не сводя глаз с высокого старика, одетого в пурпурную, расшитую золотом мантию. — Так вот он каков, Ральф Мурдах, завтрашний мой господин! Постой, погоди, шериф, сыграем мы с тобой весёлую штуку!

Герольд протрубил в серебряный рог.

Лучники отделились от толпы и выстроились в ряд у подножия деревянного помоста.

К ним присоединился десяток стрелков из стражи шерифа, в тяжёлых шлемах и кольчатых железных рубахах. За двести ярдов поставлена была мишень — доска с тремя нарисованными кругами.

Народ нетерпеливо шумел, пока лучники метали жребий и устанавливали порядок стрельбы. Маленький Джон улыбнулся, когда жребий поставил его в одну пару с Черным Биллем.

Наконец приготовления были окончены. Солнце грело лучникам спины и ярко освещало мишень. Прозвенела первая тетива, и стрела вонзилась в третий, самый широкий круг. Вихрастый мальчуган, не в силах пробиться сквозь тесную цепь толпы, просунул голову между ногами одного из зрителей.

— Плохой выстрел, — с видом знатока сказал он приятелю, сидевшему на земле под самым канатом. — Дядя Бен говорит: нужно с трех выстрелов дважды ударить в самый маленький круг, в воловий глаз, чтобы стрелять по второму разу.

Маленький Джон забавлялся, глядя, как долго целятся слуги шерифа и как плохо слушаются их стрелы.

Средний круг ощетинился уже дюжиной стрел, а воловий глаз все ещё был не тронут.

Тощий лучник в лисьей шапке, споривший прежде с мясником, первый попал в середину мишени. Две стрелы, почти не целясь, он всадил в воловий глаз, третья пошла вкось и воткнулась в широкий круг.

Кто-то в толпе захлопал в ладоши.

— Ястреба видать по полёту, — ухмыльнулся Маленький Джон. — Бьюсь об заклад, парень набил себе руку на королевских оленях!.. Ну, Чёрный Билль, покажи честному народу, как стреляет королевский лесничий.

— Уж не хуже вашего брата! — огрызнулся Чёрный Билль и шагнул к черте.

Лесничий долго-долго прицеливался.

Он сощурил глаза в узкую щёлку, и от этого его лицо, обросшее чёрной как смоль бородой, искривилось в смешную гримасу.

Стрела сорвалась с тетивы и вонзилась в воловий глаз.

— Браво, Билль! — закричали в толпе. — Гляди не промажь во второй раз!

Лесничий снова поднял лук. Он оттянул тетиву до правого уха и застыл прищурясь.

— Да ну стреляй! Вконец окривеешь!

Но Чёрный Билль не выстрелил.

Он проворчал что-то в бороду, бросил на землю свою стрелу и достал из колчана другую.

Лесничий так старательно прицеливался, словно с трудом нащупывал в воздухе узенькую дорожку к мишени. И вторая стрела впилась в воловий глаз рядом с первой.

Не обращая внимания на крики восторга, Чёрный Билль сунул палец в рот, послюнил его и поднял над головой. Он проверял направление и силу ветра. И третья его стрела так же долго выбирала дорогу и так же верно её нашла, как первые две.

— Три из трех! — объявил начальник городских стрелков, наблюдавший за ходом состязания.

Чёрный Билль отвесил низкий поклон в ту сторону, где сидел шериф, потом насмешливо глянул на Маленького Джона.

— Вот как стреляют лесничие королевских лесов! — сказал он. — Ну-ка, сделай получше, бродяга!

Но Маленький Джон не хотел раньше времени показывать своё искусство. Ему нужно было только получить право участвовать во второй стрельбе.

Небрежной походкой подошёл он к черте и с такой быстротой спустил все три стрелы, что первая ещё дрожала, когда третья ударила в мишень.

— Пресвятая дева! — воскликнул мясник, вытянувшись во весь рост на своей повозке. — Он высыпал их, как горох! Ещё маленько, они догнали бы одна другую.

— Две из трех! — объявил начальник стрелков и приказал людям поставить вторую мишень.

— Вот теперь мы с тобой потягаемся, — сказал Маленький Джон лесничему, когда слуги отсчитали от черты триста тридцать ярдов, воткнули в землю шест и повесили на нём кольцо, сплетённое из ивового прута.

Восемь лучших лучников дожидались, чтобы герольд протрубил в свой рог: три стрелка ноттингемского гарнизона, трое лесничих, тощий лучник в лисьей шапке и Маленький Джон.

Рыцарь, сидевший подле шерифа, встал, скинул с плеч конскую шкуру, которая прикрывала блестящую кольчугу, и потребовал, чтобы ему дали лук. Он тоже хотел принять участие в народной забаве.

— Гай Гисборн! Гай Гисборн! — пронеслось в толпе.

— Где это видано, чтобы стрелять по второй мишени, не стрелявши по первой? — сказал с досадой тощий лучник. — Нет такого закона!

— Чудак! — пожал плечами Маленький Джон. — Для господ закон не писан.

Стрелки расступились, уступая дорогу рыцарю. Маленький Джон проводил его глазами. Он слыхал, что Гай Гисборн поклялся изловить Робин Гуда и две недели кряду рыщет в лесах, надеясь напасть на его след.

Герольд протрубил начало второй стрельбы.

Рыцарь бросил наземь перчатки, поднял лук и выстрелил.

— Сэр Гай Гисборн! — воскликнул шериф. — Я вижу, вы стреляете из лука так же отлично, как владеете мечом и копьём на турнирах. У вас глаз столь же верный, как сердце.

Стрела, пущенная рыцарем, пронзила кольцо и воткнулась в шест. Он выстрелил снова, но на этот раз промахнулся.

— Проклятый лук никуда не годится! — сказал рыцарь и швырнул лук в сторону с такой силой, что, ударившись о землю концом, лук высоко подпрыгнул и громко хлопнула лопнувшая тетива.

Шериф поспешил успокоить своего друга:

— Не горячитесь, сэр Гай. Во всяком деле нужна привычка, и все же вы с первого раза взяли верный прицел. Смотрите, моим стрелкам не везёт сегодня.

И правда, стрела за стрелой пролетали мимо мишени, и лучники один за другим покидали поле под весёлые крики и насмешливый свист толпы.

Только трое стояли теперь у черты: тощий стрелок, Чёрный Билль и Маленький Джон. Тощий стрелок всадил одну стрелу в шест рядом со стрелой Гая Гисборна. Ветер отнёс в сторону вторую и третью.

— Ну, ребята, ложитесь спать: Чёрный Билль начинает щуриться!

— Билль! Слышишь, цыган? Пососи пальчик ещё разок — авось высосешь счастье!

— Клянусь господом богом, хитрое дело — стрелять в такую мишень!

— Глядите, глядите, он метит в сторону, чтобы обмануть ветер!

— И кверху, чтобы взять мишень на излёте!

Целиться было трудно: ветер усилился, а к тому же на таком большом расстоянии метить надо было много выше мишени, чтобы стрела описала в воздухе широкую дугу и уже на излёте ударила в цель.

В первый раз Чёрный Билль взял прицел слишком низко, во второй — чересчур высоко.

В третий раз лесничий целился так долго, что какой-то шустрый воробышек успел усесться на стреле Гая Гисборна, в самой серёдке ивового кольца. Он чирикнул раз и другой, перескочил на стрелу тощего лучника и принялся щипать её оперенье. Это привело в восторг толпу, следившую за состязанием. Со всех сторон понеслись возгласы:

— Валяй, Билль, бей, не то он совьёт гнездо, прежде чем ты выстрелишь! Да, пожалуй, выведет птенцов!

Тетива прозвенела, и пёрышки взлетели над мишенью. Вычертив в воздухе правильную дугу, стрела вонзилась в шест, пригвоздив к нему воробья.

— Хороший выстрел, Билль, — сказал Маленький Джон. — Только если бы ты метил мне в сердце, я превратил бы тебя в ежа, прежде чем ты успел бы спустить тетиву. Нельзя ли очистить мишень от дичи? Я не охотник на воробьёв.

Остановившись в двух шагах от черты, Маленький Джон поднял кверху длинную тяжёлую стрелу и воскликнул, обернувшись к помосту:

— Эту стрелу посылаю не я! Эту стрелу посылает отец Тук из Аббатова Риптона по обету, данному им святому Кесберту!

Одно мгновение только помедлил стрелок. Снаряд, сработанный хромым стрельником из Трента, сорвался с тетивы и, блестя на солнце стальным наконечником, описал широкую дугу. И прежде чем зрители успели подивиться искусству стрелка, вторая стрела и третья прошли сквозь кольцо. С такой силой были пущены стрелы, что ни одна из них не засела в шесте: тяжёлые наконечники расщепили его, как тонкий прут.

Шериф встал со своего места, но долго не давали ему говорить восторженные крики. Наконец, когда шум улёгся, он спросил Маленького Джона:

— Как твоё имя, стрелок, и откуда ты родом?

Маленький Джон припал на одной колено, отвесив шерифу глубокий поклон.

— Рейнольд Гринлиф моё имя, — ответил он. — А родина моя — Хольдернес.

— Такой ловкости в стрельбе я никогда ещё не видал! — воскликнул шериф, обращаясь к Гаю Гисборну. — Я возьму его к себе в дружину, сэр Гай.

Рыцарь кивнул головой.

— Я бы дорого дал, чтобы иметь среди своих людей таких молодцов.

Шериф подозвал к себе Маленького Джона.

— Рейнольд Гринлиф, — сказал он ему, — я хочу, чтобы ты остался у меня в Ноттингеме. Ты будешь сыт и одет и ни в чём не будешь знать отказа. А платы я положу тебе двадцать марок в год.

— Уж не знаю, что скажет мой господин, — словно колеблясь, пробормотал Маленький Джон. — Если вашей милости будет угодно, лорд шериф, я поеду спрошу у него.

— В этом я не могу отказать тебе, стрелок. Хороший слуга должен быть верен своему господину. Я подожду, а ты возвращайся скорей.

— Хорошо, — решительно тряхнул головой Маленький Джон. — И если мой господин отпустит меня, я буду служить вам, лорд шериф, верой и правдой, так же верно, как святой отец Тук служил в Аббатовом Риптоне.

5. О ДОБРЫХ ВИЛЛАНАХ САЙЛСА И ВОРДЕНА

В день святого Петра в веригах зазвенели косы на полях вокруг Сайлса. Высоко поднимались рожь и ячмень; тяжёлые колосья и в ночь не остывали: золотые упругие ости шуршали теплом, как горячие обломки солнечных лучей. На заре косари выходили на барщину. Они шли к господским полям мимо своих полосок. Жаворонки взлетали из-под ног. В полдень звенели жаворонки в синем небе, а косари запевали песню:

С господских полей урожай ручейками и реками тёк в закрома, а на болотистых и каменистых боватах вилланов хлеб все стоял; пернатые воры клевали зерно, и мыши растаскивали его по своим подземельям.

В день святого Михаила, когда, окончив уборку, веселятся монахи и рыцари, пришёл глимен в Сайлс, весь день бродил из землянки в землянку, из дома в дом и нигде не нашёл веселья.

Солнце скатилось под уклон. Глимен привязал медведя у колодца посреди дороги и ударил по струнам лютни.

Он пел невесёлую песню про доброго виллана и про злого старосту — рива.

Говорилось в песне о том, как злой староста — рив — пришёл к виллану. В руках у рива был свиток телячьей кожи с печатью зелёного воска; этот свиток был длинным и долгим, как путь грешника в аду. Злой рив развернул свой свиток и стал спрашивать доброго виллана:

«Две боваты земли ты держишь от благородного лорда сэра Стефена. Не так ли?»

«Именно так, — отвечал пахарь. — Одну бовату камня я держу, благородный рив, и одну бовату болота».

«Заплатил ли ты в этом году господину два шиллинга и шесть пенсов скатпенни?»

«Заплатил, благородный рив».

«А шестнадцать пенсов аверпенни?»

«Заплатил, благородный рив».

«Полчельдрона овса?»

«Полчельдрона овса».

«Двух кур, десять яиц?»

«И двух кур и десять яиц, благородный рив».

«А работал на барщине по три дня в неделю?»

«И по три и по четыре работал, кроме пасхальной недели и троицыной, потому что таков обычай».

«А являлся ли на четыре осенних помочи для жатвы?»

«Со всей семьёй приходил, благородный рив, — с тремя сыновьями и двумя дочерьми, только жена оставалась дома».

«А вспахал и взборонил ты три роды земли по повинности, называемой аверерт?»

«И не три, не четыре, а шесть род я вспахал по повинности, называемой аверерт».

«А сделал ли ты для господина лодку к ярмарке святого Кесберта?»

«Сделал, благородный рив. К весенней ярмарке я сделал поллодки вместе с Вильямом Кривым, а к осенней — пол-лодки вместе с Джоном Бедиком».

«Хорошо, — сказал благородный рив. — Ты говоришь правду, потому что так записано у меня в свитке с печатью зелёного воска. Но мне стало известно, виллан, что ты совершил грех против своего господина. Молол ли ты свой ячмень на мельнице, принадлежащей благородному сэру Стефену?»

«Нет, — ответил крестьянин. — Я молол свой ячмень дома, на ручной мельнице, и ничего не заплатил за помол сэру Стефену, потому что мельницу эту я вырубил из камня своими руками».

«Как же ты думаешь, что будет с тобой за этот грех?»

«А будет со мной, благородный рив, то же, что ждёт меня за второй мой великий грех».

«А какой же второй твой грех?» — спросил доброго виллана рив и опять развернул свой свиток.

«А второй мой грех — я убил благородного рива!»

Так воскликнул добрый виллан и ударил рива ножом.

И злой рив лежал на дороге убитый, и никто не стал хоронить его, и свиньи сглодали свиток с печатью зелёного воска и правую руку благородного рива…

Вот какую песню спел глимен в день святого Михаила, в весёлый праздник Майклмас, и добрые вилланы дважды повторили припев, потому что им понравилась смелая песня.

— Хорошая песня, хорошая песня! — сказал крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка.

И он опять повторил припев:

И долго молчали пахари у колодца в Сайлсе, а в небе уже показалась первая звёздочка.

— Кто ж из вас придёт на помощь доброму виллану, который убил благородного рива? — спросил глимен, которого звали Робин Гудом.

Но все молчали, потупив глаза. Тогда стрелок, не говоря ни слова, отвязал медведя от колодезного столба. Он вытащил из-за пояса сыромятную плеть и вытянул медведя по морде. Зверь с удивлением посмотрел на своего хозяина. Чёрная пасть его приоткрылась, обнажив пожелтевшие пеньки зубов. И в тишине, как далёкий гром, прокатилось грозное рычание.

— Смотрите, — сказал Робин Гуд, — у зверя кольцо в носу я зубы сгнили. Но он рычит под плетью. А вы…

Он обвёл собравшихся пристальным взглядом. Злая усмешка скользнула по его лицу.

— Кто же из вас придёт на помощь человеку, который несмел поднять руку на благородного рива?

— Мы все готовы, — тихо ответил крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка. И лицо его было рыжим — столько было на нём веснушек.

— Да, мы готовы, глимен!

Так ответили вилланы, старые и молодые.

Робин Гуд опёрся на медведя, обхватив руками его мохнатую шею. Он смотрел в ту сторону, где дорога, взбегая на холм, поворачивала к Вордену. В тусклом вечернем свете видна была тёмная толпа, спускавшаяся с пригорка вдали. Красные огни факелов мерцали сквозь ветви придорожных ракит.

— Слушайте, — сказал стрелок, высоко подняв руку, — в Вордене зарычали медведи.

Теперь слышны уже были и голоса. Издалека толпа казалась маленькой, но она запрудила всю улицу, докатившись до Сайлса. Рябой, широкоплечий, приземистый крестьянин шёл впереди, окружённый вилами, ножевыми клинками, насаженными на палки, и факелами. На длинной прыгающей жерди он нёс срубленную голову старосты.