– Вам приказали не поддерживать со мной связь, верно? – Я понял, что это правда, даже не договорив до конца.
– Не говорите глупости…
– Значит, если я напишу рапорт, вы возьмете на себя всю ответственность?
Она замялась.
– Можете писать что угодно, капитан. Не думаю, что. вы сами или ваши рапорты будут восприняты серьезно.! Независимо от того, как высоко вы обратитесь.
– Все понятно, – сказал я.
Мне действительно было все понятно. Я лишь хотел знать, кто суфлировал по параллельной линии связи. Данненфелзер? Или кто-нибудь из его жаб? До чего же это гнусно – лизоблюд Данненфелзер.
– Если не возражаете, я отключаюсь, капитан. – Ее тон был так приторно вежлив, что от него тошнило.
– Желаю приятно провести день, – столь же ласково ответил я и выключил связь. Крутанувшись на кресле, я повернулся к Уиллиг.
Капрал Кэтрин Бет Уиллиг, бабушка шестерых внучат, сохраняла невозмутимость в течение целых двух с половиной секунд. Потом сказала: – Ну как, вычеркивать доктора Шрайбер из списка на рождественские поздравления?
– Я так чертовски зол…
Я прикусил язык. Операция в самом разгаре. Гнев пользы не принесет. Я взглянул на Уиллиг. Она выглядела одновременно и печальной и расстроенной.
– Простите, – извинился я. Она покачала головой.
– Я же вижу, что они делают. Тебя подставляют. Если что-нибудь случится, вся вина падет на тебя одного.
– Черт с ними. – Я думал полсекунды, прежде чем принять решение. – Прервите связь. По всем каналам. По всем без исключения. Никаких контактов с сетью. В журнал занесите это как ввод в действие статьи двадцать-двадцать. Мы надеваем железный колпак. Если они не хотят помогать, будем работать без них.
Уиллиг неодобрительно посмотрела на меня.
– Вы не ослышались, – сказал я. – Если они захотят получить копию наших записей, то им придется выпрашивать ее, стоя на коленях. Я не дам материалы до тех пор, пока научный отдел не примет на себя обязательства оказывать оперативную помощь в полном объеме. Какого дьявола! Кому-то захотелось поиграться в политику ценой моей жизни? Мы вскроем гнойник – пусть все полюбуются. Я страшно устал от всего этого дерьма.
– Вы уверены? – Уиллиг давала мне шанс еще раз продумать решение.
Я продумал.
– Да, уверен.
– Потом нам будет труднее вызвать помощь, – предупредила она.
– Когда я в своей жизни просил о помощи? Когда я вообще в ней нуждался?
– Я знаю вас недостаточно долго, – заметила Уиллиг. Но она поняла, что я имею в виду. – А как же насчет нашей эвакуации?
– Встреча оговорена заранее. Нас будут ждать. Выражение ее лица оставалось несчастным.
– Что с вами?
– Это приказ? Тогда отдайте его в письменной форме, – твердо заявила Уиллиг.
Я понимал, что она делает. И кивнул.
– Передайте мне блокнот. – Я быстро написал приказ, поставил под ним число, подпись и отдал блокнот обратно.
– Теперь счастливы? – поинтересовался я.
– Прямо в экстазе, – спокойно ответила Уиллиг. Она взяла листок бумаги и начала аккуратно складывать. – Я не противоречу вам, капитан. Просто мне хотелось убедиться, насколько вы уверены. – Она закончила сворачивать лист, сунула его в нагрудный карман и начала отключать сетевые контакты.
– Благодарю за доверие. Если дело того заслуживает, Спецсилы оставляют за собой право опустить занавес полной секретности перед любой армейской операцией. Эта политика по-прежнему остается в силе, хотя корни ее, по крайней мере, в трех дойнах отсюда. Предполагалось, что офицеры Спецсил на местах будут пользоваться своим правом с осмотрительностью. В основном это рассчитано на ситуации, когда приходится иметь дело с ренегатами, особенно – с вооруженными бандами. От офицера ждут, что он сам решит, какие меры необходимы в том или ином случае. Оценивая наше теперешнее положение, я считаю, что сейчас самое время обрезать все каналы связи.
Уиллиг промолчала.
– Не одобряете, да? Думаете, что я хочу отомстить?
– Мне платят не за то, чтобы я думала, – сказала она.
– Сержант Зигель, примите на себя управление, – приказал я. – Откалибруйте титра заново. – Я развернул свое кресло к Уиллиг, так что мы почти упирались друг в друга коленями. – Вам что-нибудь известно о Т-корпусе?
– Телепатическом корпусе? – Да.
– Просто компания людей с проволочками в головах, объединенных электронной связью в один огромный мозг.
– Правильно. Все они могут видеть глазами друг друга. А самые опытные способны даже пользоваться телами друг друга.
– Наверное, я старомодна, – поежилась Уиллиг, – но мне это кажется какой-то чертовщиной.
– Это и есть чертовщина. Когда-то я знал одного человека, ставшего телепатом. Он или, может быть, она – не знаю, кто он сейчас – впрочем, это все равно… Вы правы. Это отдает чертовщиной. Но как бы то ни было, Т-корпусу отводили роль мощнейшего секретного оружия. Совершеннейшая шпионская сеть. Только война, ради которой это затеяли, так никогда и не началась; вместо нее началась другая. Как шпионить за червями?
Уиллиг пожала плечами.
– Можно просто послать кого-нибудь прогуляться по их лагерю?
– Это уж точно пробовали. Сначала.
– Лучший способ быть сожранным вряд ли придумать.
– Так оно и было. Много добровольцев на такое дело не найти. Тем не менее именно таким способом Т-корпус наладил отличную разведку в лагерях червей.
Уиллиг была потрясена.
Я мрачно кивнул, подтверждая сказанное.
– Помните операцию по выжиганию в Орегоне?
– Нет, я в ней не участвовала.
– Это была местная операция. Национальная гвардия уничтожила деревню, которая превращалась во внутреннюю пустыню; она еще не разрослась до стадии мандалы, но там уже завели рабов. Как бы то ни было, кто-то в госпитале распорядился провести вскрытие всех трупов – и ренегатов, которые жили в гнездах, и захваченных людей. В трех телах обнаружили имплантанты.
– Передатчики?
– Точно. – Я неспешно рассказывал: – Оказалось, что Т-корпус вживлял их людям, которые годами не подозревали об этом. Армия имеет право вживить вам монитор, если сочтет это необходимым. Как правило, этого не делают, но иногда все-таки укладывают казенное тело на операционный стол; впрочем, вам могут всадить передатчик так, что вы и не узнаете. И они занимались этим в течение многих лет. Процедура длится всего-то пару часов. Вам просверливают крохотное отверстие в черепе, через него вводят несколько кубических сантиметров на– ножучков, заделывают дырку и ждут, когда жучки найдут свое место, приживутся и начнут передачу. В результате весь ваш череп изнутри пронизывает целая сеть электронных волокон, и вы становитесь ходячей антенной. Но это далеко не все. Можно управлять вашим сном, вашими мыслями, даже галлюцинациями, и в большинстве случаев вы даже не можете понять, то ли ваше тело кооптировано в Т-корпус, то ли вы просто сходите с ума. Сейчас все так или иначе сумасшедшие, поэтому кто может быть уверен? А как только они вас заполучат, тысячи электронных соглядатаев или даже сотни тысяч смогут подглядывать за вашим телом в любое время суток – смотреть вашими глазами, слушать вашими ушами, трогать вашими пальцами, писать вашим органом. И дело не только в том, что вы не будете знать об этом. Даже если и будете, то все равно ничего не сможете сделать, – разве что надеть стальной шлем.
Уиллиг была озадачена.
– Ну, и какое отношение это имеет к нашему отключению от сети?
– Самое прямое. Т-корпус знал все, что происходило в том лагере, потому что они смотрели глазами одного ренегата и двух пленных солдат. Часть сведений сообщили атакующим частям – но не источник информации. Т-корпус совершенно явно решил пожертвовать тремя жизнями и жизнями всех остальных пленных тоже, только бы не всплыл факт имплантации передатчиков без ведома людей. Тем не менее информация просочилась.
Был большой шум, – продолжал я. – Публичные слушания. Закрытые комитетские совещания. Всеобщее потрясение. Более сотни тысяч имплантированных людей даже не догадываются об этом. Но вопрос так и остался открытым. С одной стороны – собранная информация была очень важной. С другой – дело касалось неприкосновенности личности.
– Но если вам имплантировали передатчик, разве вы не имеете права знать об этом?
– По закону – да. И – нет, если находишься на действительной службе. Армия имеет право использовать вас любым способом, какой она сочтет наиболее подходящим. Конечно, вы всегда можете просканировать себя, но Т-корпус спокойно может приказать вашему имплантанту замолчать на некоторое время, и тогда сканер не выявит его. Таким образом, даже если сканер утверждает, что вы чисты, это еще не истина в последней инстанции. Однако в соответствии с решением Верховного Суда, если вы точно знаете, что носите в себе жучок, они не могут управлять вами без вашего на то разрешения. У вас есть право отключиться.
– Как?
– Ну, всегда можно пройти курс активной Т-трени-ровки, Хотя это не гарантирует, что вы сможете отключаться. За вами следят двадцать четыре часа в сутки. Единственный надежный способ – постоянно носить железный шлем.
Уиллиг нервно почесала голову. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке.
– Что, вами тоже когда-нибудь управляли? – спросил я. – Тоже боитесь, что носите жучок?
– Нет. Просто я думаю: что может быть хуже, чем оказаться в центре внимания сотни тысяч подглядывающих за тобой посторонних людей?
– А как насчет смерти?
– А? – Она была поражена этой мыслью.
– Допустим, что вами управляют. И допустим, что вы попали в смертельно опасную ситуацию. Представьте, что ваша смерть абсолютно неизбежна, и представьте, что вы об этом не подозреваете, но Т-корпус следит за вами. Они знают, где вы находитесь. Допустим, они единственные, кому известно, где вы. Они могут послать спасательную команду, чтобы вытащить вас оттуда, но вместо этого наблюдают за вашей смертью, как будто смотрят обычный фильм ужасов. Как бы вы отнеслись к такому варианту?
Выражение лица Уиллиг показывало, что – с отвращением.
– Они действительно занимаются такими вещами?
Я кивнул.
Пожав плечами, она сказала: – Думаю, если я не буду знать, что мною управляют, мне все равно.
Но все-таки мысль была ей не по душе.
– В том и заключается аморальность всего дела, – заметил я.
– И жестокость, – согласилась Уиллиг.
– Не просто жестокость, – поправил я. – А бесчеловечность. Т-корпус превращается в коллективный мозг. Его единицы больше не существуют как индивидуальности. В промежутках между сном они связаны друг с другом и больше не мыслят как отдельные личности, все они – лишь муравьи в гигантском мозге– муравейнике. Единственная личность, с которой они себя отождествляют, это – коллективный мозг. Таким образом, смерть отдельной клетки, особенно если она выполняет только рецепторную функцию, а не является действующей, безразлична для корпуса в целом. Понимаете, что я хочу сказать? Если их не волнует собственная жизнь, то почему они должны заботиться о вашей? Они больше заинтересованы в информации, как именно умирают люди, чем в их спасении. У них совершенно другое отношение к человеческой жизни, чем у нас с вами. В каком-то смысле их мышление даже враждебнее хторранского. Мы уверены, что у корпуса есть свои люди и в других лагерях, но они не распространяются об этом. Они вообще мало что сообщают – мол, мы не поймем, не сможем переварить. Многие в Хьюстоне разочарованы. Т– корпус чрезвычайно трудно держать под контролем. Может быть, он уже вне контроля. Я не знаю.
Но как бы то ни было… – Я с сомнением покачал го-ловой. – Дело в том, что никто не обязан служить передатчиком своей насильственной смерти. Если Т-корпус имеет возможность следить за человеком, значит, он может предпринять попытку его спасти. Если же они этого не делают, то не имеют права и следить. Верховный Суд считает, что если армейский чин отказывает в помощи, то человек, который отвечает за операцию, волен действовать по своему усмотрению и предпринимать любые шаги, какие сочтет необходимыми, в том числе и отключение от связи. Вы можете послать их к черту на законном основании.
– Теперь картина начинает проясняться, – подытожила Уиллиг.
– Вот и хорошо. Отказ Шрайбер в консультации дал мне законное основание отключить связь. Я действую на основании права, данного мне статьей 20, параграфом 20. Это не железный заслон, но его хватит. Проклятье! Какие же они тупицы. Это может стать крупнейшим и важнейшим открытием года, а его отметают в угоду политике!
Я откинулся в кресле и уставился в пространство. Уиллиг молча терпеливо ждала, никак не реагируя на мои слова.
– Да, именно так оно и есть, – произнес я после затянувшегося неловкого молчания. – Отвечаю на вопрос, который вы не задали: да, я отключил связь из мести. Но, по крайней мере, на этот раз все права на моей стороне. – Я потянулся, взял ВР-шлем и со злостью надвинул его поглужбе. – Зигель, я опять беру управление на себя. Посмотрим, что там, на дне этой дыры.
Колонии волочащихся деревьев считаются основным фактором, способствующим распространению красной кудзу; в ответ красная кудзу маскирует своей листвой колонии деревьев. Однако это партнерство носит особый характер и должно быть тщательно сбалансировано, ибо в противном случае может оказаться фатальным для одной из сторон.
Обычно побеги кудзу окутывают колонию как покрывало; большие красные листья защищают дерево и его квартирантов от прямых солнечных лучей и сильных порывов ветра и пыли, однако красная кудзу приносит пользу деревьям только тогда, когда они достигают большого размера, чтобы выдержать своего партнера; в противном случае красная кудзу – чрезвычайно прожорливый вид, если дать ему время набраться сил – задушит и уничтожит маленькое или слабое волочащееся дерево, неспособное оказать сопротивление непрерывно растущей красной кудзу. Она может оплести молодую колонию деревьев так плотно, что та не сможет двигаться, питаться, не сможет выжить, В крайних ситуациях кудзу способна повалить волочащееся дерево.
Тем не менее колония молодых деревьев не совсем беспомощна. Некоторые квартиранты, например мясные пчелы, поедают, если они достаточно голодны, листья красной кудзу быстрее, чем та растет. Тысяченожки, мигрирующие вместе с волочащимися деревьями, также любят грызть корни красной кудзу. Совместные действия квартирантов могут сдерживать размножение красной кудзу на том уровне, который не лишает молодую колонию деревьев подвижности и не дает кудзу ее удушить.
Особенно интересно в этих взаимоотношениях то, что они никогда не бывают полностью безопасными для любой сторон, предполагая не столько партнерство, сколько в женное противостояние, которое иногда переходит в от-крытые враждебные действия – стоит только одной сто роне продемонстрировать свою слабость.
Не исключено, что такая особенность характерна и для других хторранских симбиозов, а если это так, то как нам обернуть в свою пользу столь ненадежное партнерство? Что мы можем сделать, чтобы постоянно нарушать взаимоотношения между теми или иными хторранскими организмами? Срочно требуется провести дополнительные исследования в этом направлении, поскольку оно может оказаться самым перспективным в плане достигнутых результатов на единицу затраченных усилии.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)
13 ВНИЗ
Любой ценой придерживайтесь высоких моральных принципов – и излучаемое вами божественное сияние сделает вас самой удобной мишенью.
Соломон Краткий
Чем глубже мы опускались, тем толще становились стены и плотнее сжимались двери-клапаны – вероятно это была ответная реакция на изменения в составе атмо– сферы, равно как и дополнительная защитная мера про-тив высокого давления, которое мы испытывали на себе.
Интересно было бы посмотреть стены туннеля в раз-резе. Я предполагал, что они, как и двери, скорее всего, здорово разрослись в толщину, а мясистый канал являет-ся лишь самым внутренним слоем целого комплекса вложенных одна в другую органических труб.
Повторяющиеся двери-клапаны позволяли постепен-но, шаг за шагом, перейти в совершенно иную среду Красота конструкции заключалась в предельной простоте. Ни одна дверь в одиночку не обеспечит герметичности всей системы, а последовательное повышение атмосферного давления происходило настолько плавно, что почти не ощущалось. Однако совокупный эффект клапанов был таков, что, пройдя через них, мы попали в совершенно другой мир.
Теперь на стенах росли какие-то другие штуковины, непонятные явления хторранской экологии, описать которые затруднился бы даже Г. Ф. Лавкрафт1. Там были бесформенные пурпурные массы, похожие на потерявший своего хозяина зоб, и клубки бледных спагетти, вялые, как мертвые полипы, сочащиеся каплями синеватой слизи. То здесь, то там с потолка спускались толстые сети из вьющихся побегов; если они и висели здесь для того, чтобы не пропускать непрошеных гостей, то против скользящего Шер-Хана были бессильны. Тигр неуклонно шел вперед и вниз – через клапан, потом еще через клапан, потом еще…
В течение какого-то времени мы двигались по туннелю, обросшему чашеобразными выступами.
– И стены имеют уши, – мрачно пошутил Зигель и тут же получил в ответ обещание подвергнуть его дефенестрации2, как только попадется подходящее окно. Чуть дальше мясистые чашевидные цветки уступили место толстым розовым наростам.
– Никто не хочет сказать, что стены имеют языки?
– Мне кажется, они вовсе не похожи на языки, – лицемерно заметила Уиллиг, но развивать тему не стала.
На линии послышались смешки – главным образом экипажа второй машины.
И то сказать – зрелище достаточно неприятное. Поэтому желание позубоскалить быстро пропало.
Лавкрафт – американский писатель, один из основоположников жанра фэнтези.
2Дефенестрация – вид средневековой казни путем выбрасывания из окна.
– Никто не хочет стать раком? – неудачно пошутил Зигель.
– Не отвлекайся, – напомнил я.
Тигр продолжал протискиваться через, казалось, бесконечную череду дверей– клапанов.
– Есть, – раздраженно процедил Зигель. – Мы промочили ножки.
– Давайте осмотримся, – распорядился я. – Зигель, займись тифом. – Я на минутку сдвинул шлем, чтобы глотнуть воды. – Сколько мы находимся там?
– Три часа, – ответила Уиллиг.
– Неудивительно, что у меня разламывается поясница. Ох! Вот-вот лопнут почки. Сейчас вернусь. А вы пока обновите данные на стереокарте.
– Как раз этим и занимаюсь, – отозвалась Уиллиг, стуча по клавишам.
– Боже, так хочется писать, что моя задница готова запеть «Поднять якоря… ".
– Вам бы во флоте служить.
– Нет уж, спасибо. Я видел, что случилось с «Ними-цем».
Я направился в кормовую часть танка, заперся в клозете и собрался было облокотиться о стенку, как вдруг почувствовал головокружение и плюхнулся на унитаз. Болело все тело – частично от физической усталости, накопившейся за время спуска в хторранский ад, частично от душевного перенапряжения человека, лишившегося всякой поддержки. Меня отрезали не только от Лиз, не только от научного отдела, но и от всего внешнего мира. Голова кружилась от конфликта реальностей. И еще я чувствовал себя до боли одиноким.
Опорожнив мочевой пузырь, я снял боль лишь частично. Может быть, это ощущение старости. При мысли об этом я мрачно усмехнулся. Я и так уже старик – в большей степени, чем мне кажется. К тому же я не рассчитывал протянуть долго, если трезво оценивать шансы. Честно говоря, уже готова и эпитафия: «То, с чем он не согласился, пожрало его».
Возвращаясь на место, я чувствовал себя ненамного лучше. Облегченным – да, но по-прежнему насквозь пронизанным болью. Уиллиг, должно быть, заметила, как я, болезненно скорчившись, двигаю плечами в тщетной попытке расслабиться. Когда я сел, она подошла сзади и начала массировать мне шею и плечи.
– Просто расслабься, пусть оно само пройдет, – сказала она. – И перестань мучить себя грязными мыслями.
– Конечно… после таких-то слов.
Но я покорно терпел, пока она завязывала мои плечи в узлы.
– Господи, как же тебя скрутило! Что с тобой? Держишь на своих плечах Вселенную?
– Нет, всего два бронетранспортера, двенадцать солдат и тигра-спелеолога.
– И Бразильскую экспедицию. И генерала Уэйнрай-та. И эту жабу Данненфелзера. И что там еще?
– Разбитое сердце. Нельзя быть такой любопытной. – Я включил связь. – Марано?
– Пока все чисто. Единственная движущаяся цель в поле зрения – пуховик размером с кита. Выглядит довольно впечатляюще. Вы должны посмотреть на него.
– Спасибо, только я уже видел, как один такой закатился в Аламеду в прошлом году. Когда он лопнул, пришлось отмывать из брандспойтов целые кварталы.
– В Аламеду? А я думала, что от нее ничего не осталось.
– Осталось и в самом деле немного, но я бы не хотел, чтобы твои слова услышал губернатор Калифорнии. Мак-Муллин Рамирес родился в Аламеде и полон решимости восстановить город – если понадобится, он перенесет туда столицу штата. – Я сообразил. – Эй, если этот пуховик вздумает приблизиться к любой из машин, сожги его. Если они начнут прибывать, мы застопорим тигра внизу и смотаемся отсюда. Попозже мы возобновим связь со спутниками. Но снова попадать в занос я не собираюсь. Одного раза достаточно, и на том спасибо, – Есть, кэп. – Марано отключилась.
– Зигель, что у тебя?
– Мы тут залезли в лужу. Наденьте шлем.
Я подвинул кресло вперед – Уиллиг шагнула следом, продолжая меня массировать, – и надвинул ВР-шлем на голову. Как обычно, на краткий миг пропала ориентация и потом снова появилась уже в пространственном восприятии киберзверя.
Туннель был примерно по щиколотку заполнен каким-то супом. Жидкость сочилась из стен.
Зигель спросил: – Как вы думаете, труба протекает или так задумано?
– Понятия не имею. Подожди минуту. – Я опять сдвинул шлем на затылок. – Дайте-ка стереокарту.
Уиллиг оставила в покое мои плечи и села за свой терминал. Передо мной вспыхнула карта. Она напоминала конусовидную матрасную пружину, направленную узким концом вниз, – Есть, смотрите вот сюда, – сказала Уиллиг. – Туннель закручивается вниз сужающейся спиралью. А теперь, если мы экстраполируем аналогичные спирали от других деревьев в роще, то получим вот что… – Она прикоснулась к клавише, и по меньшей мере еще дюжина закрученных пружин появилась на экране. Все они спиралями уходили вниз и встречались в одной точке, точно под центром рощи. Уиллиг пометила эту точку знаком вопроса, потом зажгла на экране мигающую красную стрелку. – Вы находитесь здесь.
Стрелка оказалась почти рядом с вопросительным знаком.
Я задумчиво похмыкивал, изучая схему – Очаровательная идея. Занесите ее в память. Если вы окажетесь правы, то, так и быть, я приглашу вас на обед.
Уиллиг, конечно, профессионал, но не до такой степени, чтобы не покраснеть от радостного смущения. Она уткнулась в терминал, а я снова надвинул шлем.
– Зигель, как себя чувствует тигр?
– Немного вязнет, но ничего. Справляемся. Надежность восемьдесят пять процентов. Энергии хватит еще на одиннадцать часов, потом надо будет выводить его. Все в порядке.
– Хорошо. Тогда двигаемся на дно этой штуки – окончательно и бесповоротно. Пошли.
Тигр протиснулся через следующий клапан, и…
Уже предлагалось использовать хторранскую экологию против нее самой, и это предложение заслуживает всяческого внимания, так как подтверждается крупнейшими нашими достижениями в области земледелия и биоконтроля за последние сто лет, когда один вид организмов использовался для нейтрализации другого.
Возьмем, к примеру, хторранские сухопутные кораллы. Очень напоминающие земных тезок, обитающих в морях, большие колонии хторранских сухопутных полипов образуют причудливые бетоноподобные наросты. Сначала они лишь немного жестче шаров перекати-поля, однако со временем, по мере роста и уплотнения, полипы образуют наземные лабиринтовые рифы значительных размеров. Как показали наблюдения в Мексике, Никарагуа, Кении, на Мадагаскаре, в Китае и Бразилии, сухопутные рифы могут быть циклопическими.
Структура рифов состоит из бесчисленных спрессованных пачек скелетоподобных дисков и палочек. Более твердые и более острые, чем земные кораллы, хторранские рифы сверкают на свету; их доминирующие цвета (разумеется) красный, оранжевый и охра, но встречаются также фиолетовые, слоновой кости и мраморно-розовые прожилки.
В тропиках сухопутные рифы достигают пятнадцатиметровой высоты и тянутся на расстояние до двух километров; можно с уверенностью предполагать, что они достигают и больших размеров, поскольку их структура име-ет хороший запас прочности. Ограничения для их роста и распространения пока не известны.
Важность рифов заключается в том, что они – почти непреодолимое препятствие для человека. Бульдозеры не справляются даже с самыми незначительными очагами заражения полипами. Траки танков быстро приходят в негодность на острых изломах костяных наростов рифов. Взрывчатые вещества, как и огнеметы, дают минимальный эффект; отсюда со всей очевидностью вытекает идея использовать хторранские рифы для создания самовозобновляющегося естественного барьера, ограничивающего зараженные территории. Если мы не можем преодолеть стену, чтобы проникнуть внутрь окруженной ими территории, то они, с таким же успехом, станут непреодолимым препятствием и для наиболее прожорливых хторранских элементов, стремящихся вырваться наружу.
Рекомендуются дальнейшие исследования в этом направлении.
«Красная книга» (Выпуск 22, 19A)
14 ПРАВО
С медом вы можете проглотить гораздо больше мух, чем с уксусом.
Соломон Краткий
… Зазвонил телефон.
– Черт побери! Я же приказал отключить всю связь.
– Виновата, сэр. Я оставила открытым навигационный канал.
– Дерьмо! – Я включил звук на переговорной линии. – Маккарти слушает.
Послышался знакомый – очень знакомый – и очень официально звучащий голос: – Капитан, вы меня узнаете?
– Да, мэм.
– Включите немедленно скрэмблер1.
Скрэмблер – устройство для шифровки переговоров – поток слов или сигналов режется на очень мелкие части, которые передаются в совершенно ином порядке; восстановить исходную последовательность можно только с помощью приемника, снабженного аналогичным устройством, действующим в обратном порядке.
В животе у меня что-то оборвалось, но рука сама потянулась и нажала на клавишу скрэмблера. В ухо врезался разозленный голос Лиз: – Какого черта, что происходит?
– Ничего не происходит.
– Ни черта не происходит? У меня уши спеклись от воплей доктора Зимф. Даже успокоившись, она вела себя как фурия. Ведь ясно же, что ты сидишь на крышке очень серьезной аномалии и при этом обрезал связь.
– Чтобы обеспечить секретность.
– Чушь!
– Ладно, тогда что ты скажешь насчет статьи 20-20? Я надеваю железный колпак.
– Хорошо, хорошо, хорошо… – поспешно проговорила она. – Подожди минуту. Давай начнем сначала. Я знаю, что ты разозлился…
– Не успокаивай меня.
– Замолчи и слушай – это приказ. Я знаю, что ты на меня злишься…
– Да нет же, совсем не злюсь. Я люблю тебя. – … но произошла ошибка. Что ты сказал?
Я повторил, очень медленно: – Я. Люблю. Тебя.
– Это тема для совсем другого разговора.
– Мне просто хотелось, чтобы ты знала об этом.
– Не пытайся сбить меня.
– Я и не пытаюсь. Просто у меня здесь совсем иной набор ценностей.
Она вздохнула. Громко. Потом вздохнула еще раз, явно стараясь собраться, прежде чем продолжать. Я представлял себе все так ясно, будто сидел напротив нее. Сначала она улыбнется – едва заметно. Потом слегка покраснеет – чуть-чуть. Потом, чтобы скрыть смущение от того, что позволила чувствам отвлечь ее от главного, рукой отбросит волосы назад, досадуя, но на самом деле испытывая удовольствие от моих слов. У нее самые мягкие, самые рыжие волосы в мире. Потом потрясет головой, словно освобождая ее от лишних мыслей, и после этого вернет себе выражение, демонстрирующее, что она снова» думает только о главном. А когда Лиз полностью приведет себя в порядок, то голос зазвучит ровно и сдержанно. Я не ошибся. Голос Лиз стал бархатным, когда он послышался снова: – Ладно, что там у вас случилось?
– Я запросил помощь, но мою просьбу проигнорировали. Специалист первого класса Марта Дозье отказалась соединить меня с доктором Зимф. Вместо этого она отправила меня к доктору Мариэтт Шрайбер в Окленде. Доктор Шрайбер выразилась не так прямолинейно, но очень ясно дала понять, что я предоставлен самому себе и связь со мной поддерживать не будут. Совершенно очевидно, что после той небольшой заварушки с майором Беллусом кое-кто решил, будто я не очень хороший компаньон, а потому компания продолжит свои игры без меня. Зато я могу играть здесь сам с собой.
– Понятно, – сказала Лиз.
– Меня хотят подставить, Лиз. Если что-нибудь пойдет не так, мне придется самому спустить штаны до колен и подставить задницу. Я имею право завернуть ее в одеяло секретности.
– Я ценю образность языка, – холодно заметила она, – но твои метафоры становятся… м-м… слишком личными. – После секундного колебания она добавила: – Если ты действительно считаешь, что все так и есть, Джим, тогда лучше действовать на виду у публики. Чтобы все видели, насколько ты осторожен.
– Я так не считаю.
– Открой каналы связи.
– Я не могу это сделать.
– Это – приказ, капитан.
– На основании статьи 20, параграфа 20, я имею право не подчиниться твоему приказу. Мы наткнулись здесь на что-то новое, что-то крупное. Не знаю, насколько это важно, но такое еще никогда и нигде не встречалось. Может быть, перед нами следующая стадия заражения, а может, и нет. Но что бы это ни было, это – мое. И не я закрыл каналы, а кое-кто повыше. Я лишь подтвердил это, – Джим…
