– Потерял сознание. – О!
      – У вас-то как дела?
      – Отлично. Хороший сегодня денек. Жаль, что не догадался захватить с собой зонтик. Вы мне его несете?
      – Э, это шутка, да?
      – Точно.
      На минуту воцарилось молчание. Я сделал шаг. Майор был тяжел.
      – Капитан?
      – Да?
      – М-м, Зигель просматривает инструкцию и…
      – Забудьте об этом, – быстро перебил я.
      – Но, сэр…
      – Я знаю, на какую страницу вы смотрите. Здесь это неприменимо.
      – Вы уверены?
      – Доверьтесь мне. Я знаю, что делаю.
      – Ну, тогда ладно…
      Я легонько потряс майора.
      – Давай, Зануда, просыпайся.
      Надо сообразить, какую физиологическую реакцию вызывает острый приступ паники. Может, разновидность гипогликемической комы? Или еще хуже? Неужели сердечный приступ? Я перевалил Зануду на другое плечо…
      Он простонал.
      Так, понятно: он чувствует себя отлично, только притворяется. Вот сукин сын! Я потряс его. Никакой реакции.
      Разрозненная флотилия ярко-розовых пуховиков, подпрыгивая, плыла по алым холмам. Пуховики уже начали лопаться, оставляя за собой висящий в воздухе шлейф искрящейся пудры. Это подало мне мысль. Я включил связь.
      – Куда дует ветер?
      – Мы сами только что подумали об этом, кэп. Можем подымить немного, если вы считаете, что это принесет какую-то пользу.
      – Не знаю. Никто никогда не испытывал дым на волочащихся деревьях. А если и пробовал, то не вернулся назад, чтобы рассказать о результате.
      – Пчелы, сэр. Пчелы замедляют лет, когда их окуривают, и не нападают.
      – Квартиранты – не просто пчелы. Что, если дым их возбудит?
      – О! – Голос в наушниках упал. – Вы правы. Простите. Спокойно…
      Я ткнул майора в бок.
      – Вы еще не проснулись?
      Беллус снова простонал. Да он не только зануда, но еще и трус. Оцепенел от страха и хочет, чтобы все делал я. Ладно, припомним ему это.
      Я снова включил связь.
      – Давайте подумаем. Возможно, я поторопился. Дым прикроет нас, так?
      – Да, сэр.
      – Может быть, он помешает насекомым найти нас.
      – Вы – эксперт, капитан.
      – По дыму нет экспертов, – возразил я. – Это совсем новая штука. В лаборатории все выглядело неплохо.
      Или вроде того. Некоторые из хторранских видов брезгливо морщились и убирались прочь. Однако другие по-настоящему зверели. Мне не попадались отчеты о действии дыма на волочащиеся деревья и их квартирантов. Риск нешуточный. Проклятье! Ненавижу полевые испытания. Я сделал еще шаг. Майор был слишком тяжел. И я решился.
      – Хорошо. Давайте попробуем. Знаете что… – Я сделал паузу, перекладывая майора опять на левое плечо. – Разверните головной транспортер, чтобы он смотрел на нас. Если что-нибудь случится, газуйте сюда как можно быстрее. Если что, я брошу майора. Держите люк открытым, но как только станет ясно, что я не успеваю, задраивайте. Объяснить смерть двух офицеров будет довольно трудно, но потеря машины обозначит конец твоей карьеры. С тебя обязательно удержат стоимость.
      – Ладно, капитан. Пожизненная каторга меня не устраивает. Я на ней лишь временно.
      Вскоре две машины начали выпускать струи синего и пурпурного дыма. По сути, это была порошкообразная смесь, которая взрывалась на воздухе, образуя густые облака вещества наподобие толченого перца. Научное название состояло из семнадцати слов, но мы звали его просто дымом. Он лишь внешне напоминал своего тезку, а пахнул как о-де-скунс. Теперь придется наслаждаться, пока он не рассеется. К тому же я слышал, что от него трудно отмыться.
      Предполагалось, что дым состоит из чистой органики и нетоксичен для человека. Каким-то боком он был связан с диатомовым илом. Диатомеи – крошечные одноклеточные водоросли, жившие в морях. Когда они отмирали, их скелеты опускались на дно океана. Это был длительный процесс, он продолжался сотни миллионов лет и идет до сих пор. Спустя какое-то время накапливался толстый слой останков диатомей. Затем они уплотнялись, превращаясь в некое подобие рассыпчатой глины, которую можно найти почти везде, где морское дно обнажилось. Мелкие твердые частички были сплошным кошмаром для насекомых – они забивали им рот, суставы и крылья. Элементарное физическое воздействие, но оно отлично срабатывало на хторранских насекомых – вернее, насекомоподобных – точно так же, как на земных.
      В состав дыма входили еще гормоны, бактерии и пряности, сбивающие с толку хторранскую экологию. Идея заключалась в использовании натуральных земных защитных средств в концентрированных дозах. Иногда это срабатывало. Иногда нет. Жизнь полна сюрпризов, по большей части неприятных.
      Султан синего дыма беззвучно плыл над волнами красного плюща. Когда он накрыл нас, я уткнулся носом в бок майора и подавил кашель. Потом повернулся так, чтобы побольше дыма попадало в лицо майору Беллусу. Слезы из глаз Уже лились потоками. Чертов порошок вонял даже хуже, чем мне помнилось. Запах был густой, приторный, тошнотворный. В сочетании с роскошным букетом настырных хторранских ароматов он мог поднять мертвецов из могил, чтобы те поискали менее пахучее местечко для отдыха.
      Майор Беллус начал кашлять. Сначала он пытался сдержаться, потом кашель стал неконтролируемым, сильным до рвоты. Беллус так дергался, что я чуть не уронил его. Пришло время положить майора на землю. Он повалился, как ком мокрого белья, перекатился на бок, схватился обеими руками за живот, кашляя, икая, рыгая и одновременно пытаясь протереть глаза. Паршивое зрелище. Да, дым отвратителен, но не до такой же степени!
      – Сделайте перерыв, – попросил я. – Вы не только ханжа, но и толстый, слабохарактерный жулик. Вы никого не обманете. Вы в сознании и чертовски хорошо сможете пройти остаток пути самостоятельно. – Я рывком поднял его на ноги. – Потому что, если вы этого не сделаете, я с большим, черт побери, удовольствием оставлю вас здесь. Это сильно облегчит мою жизнь. А я хочу пожить еще немного.
      Он открыл глаза и свирепо посмотрел на меня.
      – Бросьте эти глупости, – предупредил я, прежде чем он успел открыть рот, и шагнул, потащив его за собой.
      Конечно же я совершил страшную ошибку. Никогда не называйте человека трусом в присутствии свидетелей, особенно если это правда. Он никогда не простит вам. А в данный момент свидетелей, наверное, была масса. Трансляция необычной смерти прямо в эфир всегда имеет высокий рейтинг, а наследники, если таковые имеются, как правило, рады гонорарам за повторные показы.
      Непревзойденный рекорд доходов за повторные показы интерактивной смерти по-прежнему остается за Дэниэ-лом Гудменом, спятившим голливудским программистом.
      Вкратце история такова. Гудмен был незаметным, замкнутым и почти никому не известным, когда его нанял Лестер Барнсторм, тоже ничем не примечательный и уж определенно не молодой администратор из «Марафон Про-дакшнз». Барнсторм и Гудмен имели только одну общую черту – оба отчаялись доказать свою значимость. Оба чувствовали себя обойденными. И оба жаждали добиться успеха любой ценой. У Гудмена, по крайней мере, был талант, но начисто отсутствовала житейская хватка. Барнсторм отлично умел устраивать дела, но был бездарен. Это было идеальное партнерство, брак, заключенный в преисподней. Барнсторм предоставил Гудмену конурку, где тот кроил и перекраивал в течение семнадцати месяцев фантазию в жанре интерактивной реальности под названием «Солнечный балет». Хотя первоначально предполагалось сделать проходную приключенческую историю с финалом в басовом ключе, поднаторевший Барнсторм умудрился привлечь к разбухшему проекту инвестиции не виданных за всю историю студии размеров, что, в свою очередь, гарантировало вложения студии в рекламную кампанию в отчаянной попытке вернуть хоть немного, прежде чем вкладчики прозреют и разгонят команду директоров. Ежедневно Барнсторм расписывал Гудмену, как удовлетворен его работой, и сулил золотые горы – деньги, кредит, даже место на автостоянке. Однако когда «Солнечный балет» был наконец завершен и пошел в производство, Лестер Барнсторм оказался единственным владельцем контракта, а Дэниэл Гудмен, к своему ужасу, обнаружил, что фигурирует там лишь в незначительной роли «консультанта– программиста». Когда он предъявил претензии Барнсторму, тот выгнал его якобы за нелояльность. Гудмен сразу же обратился в суд. Как и большинство программистов, работающих в области интерактивной реальности, Гудмен был педантичен до предела: он протоколировал каждое совещание, каждый день заносил отчеты в личный дневник. К сожалению, большая часть информации, свидетельствовавшая в пользу Гудмена, увидела свет только после его смерти, но расследование вскрыло чертовски любопытные факты. Барнсторм предстал как бездарный старикашка с мелочным характером и чисто подростковой сексуальной озабоченностью. В то же время у него был хорошо подвешен язык, и он сделал карьеру, говоря людям то, что они хотели услышать. Барнсторм усовершенствовал стиль отрасли, но содержания ее не затронул. Большинство его высказываний сводилось к длинным бессвязным квазифилософским рассуждениям о неспособности человечества жить по его, Барнсторма, правилам. Запись за записью демонстрировали, что вклад Барнсторма в проект сводился к мелочам, тогда как Гудмен проделал почти всю литературную и компьютерную работу, необходимую для конструирования интерактивной реальности «Солнечного балета». Что касается конфликта между двумя компаньонами, то он мог разрешиться быстро и к обоюдному удовлетворению – если бы не адвокаты. Гудмену было необходимо одно: чтобы его вклад честно признали и по справедливости оплатили.
      К несчастью, когда прояснилось реальное положение дел, до выпуска «Солнечного балета» оставалось всего два месяца. Рекламная мельница молола на полных оборотах под непосредственным руководством Лестера Барнсторма. Любая попытка признать вклад Гудмена была бы воспринята Барнстормом как прямая угроза его реноме. Студийные адвокаты изучили ситуацию еще раньше. Они знали, что делать – не допускать огласки судебной тяжбы как можно дольше. Ничто не должно нанести ущерб потенциальным прибылям от «обещающего-иметь-в-ближайшее-время– большой-успех» «Солнечного балета». По мере развития событий это дело стало самой большой головной болью для студии. Три главные гильдии, имевшие отношение к отрасли, заявили о своем праве быть арбитрами и потребовали доступа к свидетельствам. Высшее руководство «Марафон Продакшнз» мечтало развязаться со всем этим делом, оно было бы счастливо заплатить Гудмену сполна, но Лестер Барнсторм придерживался иного мнения. Он решил, что это касается его лично. К несчастью, положение в то время сложилось такое, что Барнсторма следовало всячески ублажать, и студия предприняла – неохотно – массированную юридическую атаку. Расходы их не волновали, в данном случае они значили не больше, чем плата за парковку. Адвокаты «Марафона» ухитрялись опротестовывать любую повестку в суд и держать дело вне досягаемости арбитров почти семь лет; им удавалось класть под сукно любое свидетельство на том основании, что «оно может нанести ущерб нашему доброму имени и потенциальным доходам от нашей собственности». Что в переводе на нормальный язык означало: «Дайте нам закончить дойку денежной коровы, а уж потом мы поспорим насчет вашей доли». В течение того же периода отдел связей с общественностью стряпал горы рекламных материалов о гениальности Лестера Барнсторма, единоличного творца «Солнечного балета», создавая у публики впечатление, что великий Барнсторм подвергается бесчестным и грязным нападкам своего бывшего подчиненного, мстящего за увольнение. За эти годы они сумели организовать (купить) четыре гуманитарные премии, благодарность Конгресса, принесшее большой успех кругосветное турне с чтением лекций, наименование в честь Барнсторма кратера на Луне, премию Черной Дыры и звезду на Голливудском бульваре. За те же семь лет интерактивные реальности «Солнечного балета» собрали 3,7 миллиарда долларов от первого проката, распространения за рубежом, платных сеансов, кабельных передач, просмотров по компьютерной сети, прямой продажи программ, не говоря уже о побочных прибылях, включая книжные и видеоверсии, одежду, электронику, ресторанные блюда, игрушки, быстрые завтраки, учебные пособия, а также отчисления от косметических операций, воссоздающих внешность героев «Солнечного балета».
      За эти же семь лет накопившиеся судебные издержки вконец разорили Дэниэла Гудмена. Он потерял все сбережения, дом, жену, машину и, в дополнение ко всему, остатки рассудка. В конце концов, в один октябрьский день, отчаявшись стать когда-либо свидетелем адекватной оценки того, что он считал кражей своей величайшей работы, он не спеша пересек стоянку автомобилей, вошел в (ныне переименованный) Барнсторм-центр, прошел через личный вход Барнсторма и застал врага в его собственном кабинете. Барнсторм храбрился только до тех пор, пока не понял, что теперь Гудмен действительно психопат. Гудмен принес с собой наручники, дубинку, охотничий нож, револьвер, лазерный пистолет и штурмовую автоматическую винтовку «Снелл» одиннадцатимиллиметрового калибра для домашней самообороны. Только после легкого убеждения с помощью дубинки Барнсторм начал осознавать всю затруднительность своего положения. Он расхныкался, пустил слюни и стал молить о пощаде. Он, мол, даже не представлял, как плохо поступил с Гудменом. Что он может сделать, чтобы исправить положение? Гудмен ответил ему голосом, в котором звучало гробовое спокойствие: «Мне ничего не нужно, кроме правды». Барнсторм не знал, что Гудмен оснастил себя радио – и видеопередатчиками. К тому времени, когда прибыло подразделение быстрого реагирования и окружило здание, доверенный Гудмена уже вел переговоры об условиях прямой трансляции с одной американской и двумя всемирными сетями. В итоге большая часть того, что произошло в кабинете Барнсторма, в течение последующих девяти часов выплыло наружу. Компания «Эй-Си-Нильсен» установила, что в эфирные часы пик более 1,2 миллиарда людей смотрели передачу о заложнике «Солнечного балета». Гудмен невольно сорвал трансляцию седьмой игры Мировой Серии. (Ее, кстати, выиграли «Детройтские Тигры», а поднявшаяся после их победы вакханалия стоила жизни 27 болельщикам.) После настойчивых расспросов под дулом пистолета Барнсторм признался, что спит с тремя артистами со студии (двумя женщинами и одним молодым мужчиной) и еще пятью на стороне. Он дал понять, что однажды имел серьезную проблему с алкоголизмом, с которой в данное время полностью справился благодаря умеренному употреблению марихуаны и седуксена и изредка (раз или два в день, для разнообразия) кокаина, квалюда и метамфетамина или «черного макаронника» – всем этим его снабжал личный адвокат. Единственный побочный эффект наркотиков, сообщил Барнсторм, заключается в снижении потенции. Он признался, что вообще-то страдает импотенцией, не считая тех редких случаев, когда две его секретарши, компьютерная операторша, библиотекарь и двадцатитрехлетняя жена самоотверженно пытаются помочь ему с помощью минета; кстати, ни одна из них не знает об остальных. Всем он дал одинаково низкую оценку, но раз уж на то пошло, то можно выделить библиотекаря – за энтузиазм. Барнсторм был готов допустить, что самым большим разочарованием для него оказались собственные дети – тридцатилетний сын, готовящийся к операции транссексуал, и дочь, недавно вышедшая замуж в Коммунне Афро-Американского Урбанистического Наследия и ставшая седьмой женой вождя Амумбо IX. и двадцати трех других специалистов по интерактивной реальности, работавших по контракту, но уволенных под одинаковым предлогом: «Все это уже делали», – и задержался на этом пункте, доказывая правильность формулировки и приводя пример за примером, как они с главой юридического отдела студии обсуждали лично каждого. Постепенно Барнсторм становился все более разговорчивым. Бутылка виски из нижнего ящика стола послужила неплохой смазкой для распутывания клубка такого количества непристойных сплетен, что их хватило на мелодраматические передачи в лучшие часы эфирного времени на протяжении целого сезона. Он мило выбалтывал, кто из женщин в мире звезд спит друг с другом и кто – из мужчин, как однажды три звезды занимались любовью втроем в арендованном студией самолете, кто из молодых актеров признался, что делал это с собакой и почему суслики запрещены в штате Калифорния. Также он в подробностях рассказал обо всех прибылях от «Солнечного балета» – включая те, о которых студия не распространялась. По-видимому, по меньшей мере тридцать процентов прибылей как бы испарились, не оставив никакого следа в приходных книгах, и это случилось еще до того, как была подсчитана вся сумма, – однажды шеф студии лично объяснил Барнсторму механику этого дела. Благодаря близким связям с двумя членами комитета по борьбе с организованной преступностью Палаты представителей студия смогла использовать несколько весьма эффективных каналов по отмыванию денег в Панаме, на Ямайке, в Гаити, на Багамах, в Квебеке, Гонконге и Ванкувере.
      К этому времени Гудмен потерял дар речи. Он проник в святая святых Голливуда. Он знал, что Барнсторм любит быть важной персоной, но не подозревал, что Барнсторм любит быть столь важной персоной. Барнсторм не просто обожал секреты, ему нравилось, когда люди знали, что он знает секреты; выбалтывая их, он прямо-таки наслаждался. К тому же, он и сам уже увяз по уши. Остановить его сейчас было невозможно. Его, что называется, несло. Да и никто из подразделения быстрого реагирования к тому времени не помышлял об этом. Весь штат окружного прокурора, три гильдии, семь профсоюзов, сорок три юридические фирмы и бессчетное количество посредников, коммерческих управляющих, писателей, продюсеров, директоров, актеров жадно ловили каждое слово Барнстор-ма. И надо сказать, они не обманулись в ожиданиях. Лестер Барнсторм признался, что любит смотреть фильмы с необычными сексуальными упражнениями и гордится своей коллекцией, куда входит ряд частных записей, настолько легендарных, что они уже стали чем-то вроде мифов: записей различных знаменитостей шоу-бизнеса, выдающихся спортсменов, конечно же неизбежных рок-звезд и нескольких политических деятелей общенационального масштаба, вдохновенно ублажающих себя самостоятельно, друг с дружкой и даже со случайными людьми, Барнсторм зашел так далеко, что доверительно продемонстрировал Гудмену несколько особенно пикантных отрывков, которые пришлись весьма кстати двум сетям, ведущим прямую трансляцию, чтобы показать пропущенные днем рекламные ролики и передать информацию об играх Мировой Серии.обы показать пропущенные днем рекламные ролики и передать информацию об играх Мировой Серии. Третья сеть, ведущая международные трансляции на французском, не смущаясь, показала все и повысила свой рейтинг втрое. К тому времени, когда Барнсторм закончил, они с Гудменом умудрились погубить сто двенадцать карьер, тридцать семь браков, четыре юридические компании, равновесие политических сил в Палате представителей и смели весь верхний эшелон руководства «Марафон Про– дакшнз». Было начато двенадцать расследований, выдвинуто девяносто три уголовных обвинения и вчинено более трех тысяч гражданских исков. Кризис завершился, когда Барнсторм начал рассказывать о прервавшейся карьере помощника шерифа из Сан– Бернардино и об особо неприглядном скандале, связанном с убийством, наркотиками и сексом, который до сих пор не был расследован и в котором с большой долей вероятности были замешаны несколько чинов из Лос-Анджелесско-го управления полиции, отряд девочек-скаутов и администратор студии, взявший в свое время Барнсторма на работу.
      Именно в этот момент, действуя, по-видимому, без приказа, снайпер, засевший на башне студийной водокачки через окно кабинета Барнсторма, из которого открывался прекрасный вид, аккуратно снес Гудмену макушку. Очень быстро Барнсторм ужаснулся, обнаружив, что все сказанное и показанное за последние девять часов переговоров (униженной мольбы) о сохранении ему жизни наблюдало более миллиарда зачарованных зрителей. Пик его карьеры и крушение совпали. Комментаторы и не подумали смягчить удар, сравнив его падение с древнегреческой трагедией; он оказался просто старым самодовольным пердуном, остатки уважения к которому окончательно исчезли задолго до показа последнего рекламного ролика. Барнсторм пережил свой триумф всего на восемнадцать месяцев – срок достаточно долгий, чтобы в полной мере осознать, что он превратился в парию. Его бросила жена, дети отказались иметь с ним в дальнейшем что-либо общее, даже собака сбежала из дома. Два адвоката Барнсторма попали за решетку, а третий перестал отвечать на его звонки. Студия отказала ему от парковки и доставила его личные вещи к нему домой в тот же вечер. Целиком уволился штат его исполнителей, а за ними вскоре последовали и сотрудники офиса. Ему (а позже его имуществу) вчинили столько исков, что его сын (тот, который вскоре должен был стать дочерью) кончил тем, что вышел замуж за шерифа из конторы окружного прокурора. Тем временем наследники Гудмена собрали три миллиона аванса плюс двадцать один миллион премиальных за беспрецедентную по численности аудиторию, смотревшую драму. В течение следующих десяти лет они получили 170 миллионов за использование авторских прав и в качестве гонораров за повторные прокаты плюс проценты с акций согласно первоначальному контракту Гудмена, что составило сумму, в три раза большую, чем та, которую получил бы Дэниэл Гудмен, если бы Лестер Барнсторм поступил с ним честно с самого начала. Урок не прошел даром. Восьмимесячная, не санкционированная профсоюзами забастовка сотрудников трех гильдий получила название Гудменовской Забастовки и закончилась невиданной ранее перестройкой власти в отрасли. Статуя Дэниэла Гудмена до сих пор стоит во дворике на площади Гильдии писателей, воодушевляя художников всего мира. Каждый год в годовщину его смерти к ней возлагают цветы.
      Я сильно сомневался, что когда-нибудь получу аудиторию, подобную гудменовской. С одной стороны, я не горел желанием, а с другой – на Земле не осталось столько зрителей, если верить последним правительственным данным. А кроме того, зрелище пожирания неизвестной личности квартирантами волочащегося дерева, ясное дело, даже близко не может стоять с интересом среднего зрителя к тому, кто кому погружал выпуклости в вогнутости.
      Я сделал еще один м… е… д… л… е… н… н… ы… и шаг, таща майора Беллуса за собой. Он балансировал на грани между яростью и паникой. Интересно, когда же он сорвется и бросится наутек, как испуганный кролик? Это будет интересное зрелище.
      Я чесался. Хотелось лишь одного: чтобы по всему телу сильно, от души, провели скребницей, чтобы кто-нибудь – желательно профессионал, хотя сойдет и любитель-энтузиаст – начал бы с моей зудящей макушки и медленно спустился вниз, мягко поработал пальцами над болезненно напряженными мышцами плеч, потом энергично прошелся бы по спине, массируя позвоночник, пока он не затрещит, потом опустился к сведенным судорогой мышцам ног, меся их как тесто, и остановился бы, только когда он, или она, или оно (какая разница) достигли моих натруженных подошв. Аххх!
      Потрясающее видение, но боль от этого не прошла. Во рту было сухо, а руки болели черт знает как. И спина. И оба плеча тоже. Скоро этому придет конец – так или иначе.

      В результате нынешней политики немедленного выжигания вирулентных очагов заражения наиболее продвинутые стадии заражения наблюдались только в нескольких районах и в течение очень небольшого времени. Длительное изучение не представлялось возможным.
      Какие бы чисто военные преимущества ни давала такая стратегия, она обедняет данные ученых и делает их неспособными прогнозировать направление экологической экспансии. Несмотря на расширенное использование роботов и дистанционных датчиков и распространение нашего биосферного оборудования на оба побережья, без длительных наблюдений непосредственно на местах наши прогнозы останутся настолько удручающе ограниченными, что любое обобщение данных должно восприниматься только как самый приблизительный набросок. Мы не можем предсказать с какой-либо степенью определенности ни конечную форму заражения, ни пути ее развития.
      Достичь лучшего понимания финальной фазы заражения и стабильных элементов, существующих в уже установившихся хторранских экосистемах – не просто предмет чисто научного любопытства; в конечном итоге это поможет создать наилучшие возможности для тактической разведки, в том числе и в интересах военной стратегии. Может оказаться, что эффективнее направлять нашу энергию против некоторых мелких, внешне менее вредоносных элементов хторранской экологии. При этом возможен более важный отдаленный эффект, чем надежды на нашу нынешнюю тактику разрушения и выжигания каждой эмбриональной мандалы сразу же после обнаружения.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

4 УЖАС В ТРАВЕ