Я огляделся, выбирая, где бы сесть. Даже в собственном доме я больше не доверял мебели.
      – Знаете, а ведь я удивился, когда мы перебрались под землю. Зачем надо переезжать в секретный бункер? Чем таким важным мы занимались, чтобы жить в экранированном убежище класса А? Здесь – чистое от радиоволн пространство. Везде экранированные провода, каждый сигнал шифруется и прослеживается или задерживается на выходе. Я не мог не заинтересоваться. Почему мы вдруг стали такими важными шишками? Теперь все понятно. Я чувствую себя шутом. Вы меня использовали. И Лиз тоже, правильно? Я был просто… просто кухонной посудой. Не так ли?
      Он ответил не сразу, казалось подыскивая подходящие слова. Я воспринял это как согласие.
      – Понял. Ладно, спасибо, что просветили. Полагаю, мне надо пойти и собрать свои вещички…
      – Они уже собраны.
      Я замер на полпути к спальне.
      – Простите?
      – Твои вещи уже собраны и упакованы, – повторил Уоллакстейн.
      Я открыл дверь спальни. На полу стояли три пузатых чемодана и вещмешок.
      – Меня выбрасывают вон?
      – На самом деле… – начал он.
      – Сукин вы сын. Вы что, не могли оставить мне немножко гордости и дать уйти самому?
      – Если ты позволишь мне закончить…
      – Хорошо. – Я поднял руки над головой. – Валяйте, объясняйте, какой я шут гороховый. Это обычно и говорят в подобных случаях.
      – Замолчи, дурачок, – устало произнес он, – и слушай. Прежде всего я не знаю, что именно свербит у тебя в заднице, но, закончив курс модулирующей тренировки, ты превратился в самого эгоистичного, самого самоубийственного осла, каких я когда-либо встречал. Нет, нет, кланяться не надо. Ты честно заслужил эту награду. Ты обладаешь потрясающим свойством находить дерьмо, где бы ты ни оказался, причем только для того, чтобы попасть в него и увязнуть по уши. Хуже того, ты ухитряешься попутно вымазать в нем всех окружающих, дабы мы тоже имели возможность насладиться. Ты – проклятый мазила, даже не представляющий, что ты прокакал. Ты не оставлял нам ни единого шанса. Если бы ты хоть раз сел, подождал немного и поверил людям, на которых работаешь… Ладно, что там. Честно говоря, ты не стоишь того, чтобы с тобой возиться. Даже Лиз так считает.
      Последняя фраза ударила больно. Что до остального-я почти не обратил на это внимания. Приходилось слышать и похуже. Но узнать, что Лиз не только бросила меня, но еще и вычеркнула из мыслей…
      Я опустился в кресло. Упал в него. Разве мало мне досталось сегодня? Зачем же еще и это? Перехватило горло. Я успел подавить рыданье, прежде чем оно выскочило наружу, и прикрыл рукой лицо.
      – Ага, – сказал он понимающе. – Так вот чем можно привлечь твое внимание? Надо ударить по яйцам, да?
      – А катитесь вы…
      Я бы вскочил и врезал ему, если бы не вспомнил, как кто-то утверждал, что только дурно воспитанные люди бьют старших по званию. Вместо этого я позволил себе высказать все, что считал нужным. Это было почти столь же сильно: – Почему вы всегда защищаете меня, когда все закончено, и ни разу – перед этим или во время? Почему люди всегда обещают поручить мне какое-нибудь дело, а потом отстраняют, даже не дав возможности доказать, что я могу справиться? Я задницу отсидел, составляя инструкции для операции «Ночной кошмар». По моим материалам написаны целые главы «Красной книги». Я специалист по червям. Никто не был в стольких их гнездах. Нет никого, кто бы… а, черт с ним, мне даже не надо объяснять вам. Вы сами должны знать. Я – это он, парень, что заработал должность офицера по науке в экспедиции. Но тут генералу Уэйнрайту приспичило поиграть в политику, и кого первого бросили на съедение львам?..
      – Ты начал первый, Джим, когда расправился с майором Беллусом.
      – Я его не трогал. Он сам обделался. Я предложил ему изучить инструкции. Вместо этого он три ночи подряд набирался злобы против хторран. Мы вообще не должны сейчас вести этот спор, генерал. Я оставлю это для суда над этим идиотом. Он подвергал опасности жизнь моих людей! Где стремление к совершенству в этой долбаной армии? Где разведка в этом Объединенном Управлении? И где, наконец, тот чертов зонтик, который, похоже, закрывает всех вокруг меня, но всегда таким образом, что я промокаю, когда начинает лить дождь из дерьма? – Теперь я мерял шагами комнату. Остановившись, я посмотрел на чемоданы в спальне – это уже слишком. Мое горло неимоверно напряглось. – Я думал, что она любит меня. Правда, думал. – Я оглянулся на Уоллакстейна. – Так кто из нас проститутка? Я или Лиз?
      – Никто, – спокойно ответил он.
      – Тогда почему она бросает меня таким способом?
      – Она не бросает тебя. Вспомни, ты сам бросил ее, ушел, не дав вымолвить ни одного слова. Если бы ты подождал, если бы дал ей возможность поговорить прежде, чем ты взбесишься, то услышал бы о наших планах.
      – Что это вы запланировали? – подозрительно спросил я.
      – Мы собирались присвоить тебе звание полковника. Не здесь. В поле. Подальше от генерала Уэйнрайта. Мы планировали создать под твоим началом новую отрасль. Твоя работа заключалась бы в обучении и руководстве полевыми оперативниками. Никто лучше тебя не знает контактных процедур. Мы хотели посмотреть, сколько знаний ты успеешь передать, прежде чем тебя накроет закон средних величин.
      – Почему же вы не сказали об этом раньше? Почему она не сказала?
      – Потому, тупица, что ты никогда никому не даешь вставить ни единого слова. Ты никак не можешь допустить, что у кого-то другого тоже есть мозги и он тоже соображает, что в данном случае подходит лучше всего. Ты сразу начинаешь орать. Возможно, ты знаешь своих червей, но, будь уверен, в людях ты ни черта не разбираешься.
      – Ладно, согласен, но если я так много знаю, почему меня никогда не слушают?
      Он фыркнул и покачал головой.
      – Ты что, и в самом деле слеп, как крот? Тогда слушай. Каждый раз твой отчет читает больше людей, чем самый скандальный номер «Нью-Йорк тайме». Резюме изучает каждый чином выше капитана и все, кто имеет хоть какое-то отношение к территориям, помеченным желтым и далее. К твоему сведению, я знакомлюсь с твоими рапортами в первоначальном их виде; это первое, что я делаю каждое утро. И не только я. Ты и не подозреваешь, как широко известен, и не знаешь, как высоко ценится твоя интуиция во всем, что касается заражения.
      – Мне об этом никто никогда не говорил, – Мы не хотели, чтобы это запало тебе в башку. Ты и так почти невыносим.
      – Вы не обманываете меня?
      – Единственный недостаток твоих писаний в том, что там слишком много злобы и слишком мало удивления. Но, учитывая то, что тебе пришлось испытать, я готов сделать на это скидку. Когда ты зацикливаешься и во что бы то ни стало держишься своего мнения… Ладно, да, я говорю правду.
      – У-у… – протянул я, более чем ошарашенный.
      – Вот именно: у-у… Твоя страсть ко всему хторран-скому стала легендарной. Но это и твое самое слабое место. Это делает тебя нетерпеливым, а когда ты становишься нетерпеливым, то сходишь с ума. Большинство из нас всего лишь люди, Джим. Нам нужно сесть и потолковать, прежде чем появится решение. А ты теряешь терпение раньше, чем мы успеваем что-то придумать. – Он указал на ящики, которые я приволок с собой. – Это бортовой журнал?
      Я кивнул.
      – Ты и представить себе не можешь, сколько людей мечтает посмотреть на то, что ты обнаружил в том гнезде. Ты мне его не доверишь?
      – Это вы приказали забрать нас оттуда, не так ли? Потому что хотели заполучить эти записи?
      Дядя Аира медленно покачал головой.
      – Буду с тобой честным до конца. Я не знаю, кто приказал вас вытащить. Это выясняется. – Для пущей ясности он добавил: – Не один я хотел бы увидеть эти записи.
      – Так вот почему Данненфелзер встречал нас у трапа вертушки?..
      – Гм. Я не удивлюсь, если выяснится, что он-то и отдал приказ об эвакуации.
      – Конечно. По-видимому, он пытался спасти свою задницу, – сказал я. – Только ему не выкрутиться. Слишком многие знают обстоятельства дела. Его отдадут под трибунал?
      – Если ты будешь настаивать – да. Но, возможно, там будет сразу два обвиняемых. Ты сильно его избил. При свидетелях. Ты будешь настаивать на своем, а он на своем. Гнусная заварится каша.
      – Отлично. Вот мы ее и заварим. Уоллакстейн, похоже, здорово рассердился.
      – Знаешь, вы друг друга стоите. Он хочет того же самого.
      – А я хочу, чтобы в протокол занесли то, что он сделал!.. Я хочу, черт возьми, справедливости!
      Я поймал себя на том, что снова кричу.
      – Ты не справедливости хочешь, а мести.
      – Какая разница! Он заслужил. Давайте назначим день суда прямо сейчас. Вот телефон.
      – Мне жаль, Джим, но у тебя ничего не выйдет. – Что?
      – Послушай меня. – Уоллакстейн потер нос. Ему явно не нравилось то, что он собирался сказать. – Генерал Уэйнрайт и я… имели небольшую беседу. Он действительно не любит тебя.
      Я пожал плечами.
      – Взаимно.
      – Он из старой армии, Джим, и понимает тебя не больше, чем ты его. Но, нравится нам это или нет, он нужен, чтобы система работала и каждый мог заниматься своим делом. Я хочу, чтобы ты это понял.
      – Вы говорите так, словно у меня есть будущее, – скептически заметил я.
      Дядя Аира медленно кивнул.
      – Генерал Уэйнрайт берет на сворку Данненфелзера. А я – тебя.
      – Значит, вот какова цена? Я могу продолжать карьеру, если перестану уважать себя.
      Генерал выглядел раздраженным, усталым и разочарованным.
      – Помнится, в прошлый раз мы тоже не нашли общего языка. Иногда я не понимаю, зачем вообще беспокоюсь. Сядь. – Он сел напротив меня и продолжал более спокойным тоном. От его слов меня мутило все сильнее и сильнее: – Между прочим, что за дьявольщина с тобой происходит? Я не о Беллусе и Данненфелзере. Речь обо всем. Думаешь, я не наблюдал за тобой все эти годы? Ты и впрямь считаешь, что мне не известно обо всех твоих испытаниях? Ты думаешь, меня это не волнует? Господи, я же не шутил, сказав, что я твоя добрая фея. Ты не представляешь, сколько раз я менял для тебя декорации. Группа дяди Аиры заботится о тебе. Ты просто не знаешь об этом. Все, что от тебя требовалось, – лишь небольшое желание сотрудничать.
      – Мне казалось, что я сотрудничаю.
      – Ой. – Он схватился рукой за голову, словно она раскалывалась от боли. И возвел глаза к потолку, вступив в немой диалог с Богом. Спустя мгновение, он снова посмотрел на меня – с грустью и безнадежностью во взгляде, – Знаешь, даже у Бога иногда случается плохой день. Но ты – ты превращаешь это в дело всей своей жизни. Ты и так всегда был озлоблен и старался сделать себе еще хуже, но в последние три месяца ты побил все рекорды. – Теперь он был абсолютно серьезен. – С тобой что-то происходит, Джим. Мы надеялись, что, получив некоторую свободу, ты сам разберешься и придешь в норму. Мы надеялись на это, потому что ни у кого нет времени взять тебя за ручку и провести через это, да и ты уже не раз неплохо справлялся со своими проблемами. Но что-то не сработало. Теперь все. Дальше ехать некуда. Я говорю только один раз: все кончается здесь. Сегодня. Прямо сейчас. Сию минуту. Что бы с тобой ни происходило, справься с этим. Понял? Справься или не пугайся под ногами.
      – Думаете, это так просто? – поинтересовался я. – Вы приказываете человеку стать нормальным – и он становится им?
      – Хотелось бы надеяться, – вздохнул генерал. – Все было бы намного проще. Ты спросил меня, был ли ты инструментом. Да, был. Причем на редкость ценным инструментом – по многим причинам, которые я не хочу сейчас объяснять. У меня нет выбора, кроме как сместить тебя и назначить кого-нибудь другого – может, не такого хорошего, – но я буду уверен, что он не сумасшедший и не доведет окружающих до больничной койки.
      – Мои чемоданы упакованы и ждут в спальне, – скептически заметил я. – Довольно ясный намек, не правда ли? Меня вышвыривают.
      – Твои чемоданы упакованы, так что можешь убраться немедленно. Но если хочешь отправиться в Панама-Сити и присоединиться к экспедиции, приказ у меня. – Он вынул из кармана куртки бумаги и взглянул на часы. – Ты успеваешь к вылету. Если же не хочешь лететь в Панама-Сити, то имеется назначение в Айдахо заполнять отказы на освоение заброшенных территорий. Выбирай.
      – А что хотелось бы Лиз?
      – Не будь идиотом. Почему, ты думаешь, я здесь? По-твоему, ради тебя? Я делаю это для нее. Она хочет, чтобы ты летел в Бразилию, в противном случае вы никогда не встретитесь.
      Я уже был на ногах.
      – Согласен.
      – Подожди минуту. Я имею в виду то дерьмо, от которого ты должен избавиться. – Уоллакстейн встал и положил руки мне на плечи. – Ты не глуп. Ты имел доступ к самым секретным материалам. Ты знаешь, что происходит. Заражение не приостановлено – оно лишь затаилось, переваривая уже завоеванное; когда экспансия продолжится, это станет началом конца. У нас не осталось сил для дальнейшего сопротивления. Операция «Ночной кошмар» – последняя научная операция. Если она провалится, средств на что-либо другое у нас не будет. Это последний шанс найти слабое звено в хторран-ской экологии. И надо сделать это быстро.
      Мы в разгаре наступающего краха, остервенения масс. Лучшее, что могу сказать о поведении толпы, – это то, что она непредсказуема. Люди бегут в укрепленные города. Каждый сошел с ума. Это не просто расхожие слова, Джим, я говорю буквально: никто не остался незатронутым. Мы все – зомби. Просто у некоторых это проявляется более заметно. На пересечении коллективных и личных драм и появляются кататоники, берсеркеры, распутники и бог знает кто еще. Я не могу приказать тебе стать нормальным – такой вещи, как здравомыслие, больше не существует. Все, о чем я могу просить тебя, – притвориться. Поступай так, как будто ты в своем уме. Держи свое сумасшествие под контролем. Демонстрируй его только там и только так, чтобы это не подрывало наших усилий. Обещаю, что, если ты найдешь способ уничтожать червей, мы разрешим тебе перетрахать всех собак, цыплят и бойскаутов, каких пожелаешь. Просто помни, что на первом месте.
      – Передо мной никогда не стоял такой вопрос, – сказал я. – Я всегда помнил, в чем заключается моя работа. Если я и злюсь, то лишь потому, что не уверен, помнят ли другие, в чем заключается их работа.
      – Меня не интересует, почему ты теряешь голову. Я просто хочу, чтобы ты это прекратил. Сможешь?
      Он пристально смотрел на меня, от его ярко-голубых глаз некуда было скрыться.
      – Я поговорю с Лиз, – пообещал я. Он долго изучающе смотрел на меня.
      – Не знаю, верить ли тебе.
      – Я тоже не знаю, какие слова прозвучат убедительно, или, вернее, убедят вас. Я все понял. Я дурак, и вы хотите остановить меня. Не знаю, возможно ли перестать быть дураком, но, даже если это и возможно, я чертовски уверен, что за одну ночь ничего не получится. Но если вы спросите, что я хочу сделать, я отвечу: все от меня зависящее, чтобы эта проклятая война с этими проклятыми червями пошла по-другому. И если для этого нужно проглотить мою проклятую гордость, встать прямо здесь, перед вами, на колени и вымаливать право лететь в Бразилию, я готов даже на это. Не ради Бразилии, а ради Лиз. Она – лучшее, что когда-либо было у меня. Я скорее умру, чем стану жить без нее. Итак, да, я сделаю все, что вы хотите. Все. Я обещаю, что найду способ справиться с моей злобой, не впутывая в это других людей. Не знаю какой, но найду. – Я перевел дыхание. – Этого достаточно?
      Этого было достаточно. Он передал мне приказ.
      – Не подведи меня. Я поступился своим прикрытием ради тебя. Сдержи слово.
      Я кивнул. Почему-то мне казалось нелепым благодарить его. Слов не было. Неожиданно я ощутил замешательство. Вернуться к Лиз гораздо труднее, чем отправиться в Айдахо. Я нерешительно пожал плечами – жест понимания, и благодарности, и всего, что я сейчас ощущал, – и пошел за чемоданами.
      – Возьми только рюкзак, – сказал дядя Аира. – Остальное можешь оставить. Оборудование уже на пути в Бразилию.
      – Вы продумали все, не так ли?
      – Машина ждет внизу. До вылета осталось тридцать минут. Вполне достаточно, чтобы вымыть ноги. Чистые носки лежат в нижнем ящике.
      – Вы не хотите пожелать мне удачи?
      Ко мне снова начало возвращаться хорошее настроение.
      Он покачал головой.
      – Если она тебе необходима, то я посылаю не того человека.
 
      «Горячее кресло», передана от 3 апреля (продолжение):
      РОБИНСОН… Итак, если каждый завтра запишется на модулирующую тренировку, мы все будем спасены от дьявольских хторран?
      ФОРМАН. Будьте внимательны, Джон. Вы слышите только то, что хотите слышать, а не то, что говорю я. Если существует путь спасения, мы должны стать такими людьми, которые пойдут ради этого на все. На модулирующей тренировке мы понимаем, что большинство решений, которые приходится принимать, – очень трудные решения. Они вступают в противоречие с наиболее устоявшимися нашими взглядами на то, каким должно быть разумное поведение разумного человеческого существа.
      РОБИНСОН. Значит, вы даже не уверены, что мы сумеем спастись от гигантских пурпурных червей-людоедов, не так ли? Вы – просто еще один оппортунист, еще один обманщик, воспользовавшийся моментом.
      ФОРМАН. Подтекст вашего шоу, Джон, определяется тем, что ваш идеализм был предан – жуликами, шарлатанами, двуличными обманщиками, возможно, просто всеми людьми, которым вы верили. Вот почему вы так скептически ~ и надо сказать, это вполне объяснимо – относитесь к «сердцевинной группе», и модулирующей тренировке, и всему остальному, что осмеливается затрагивать высшие устремления человечества. Вас слишком часто обманывали и обводили вокруг пальца, били и ломали, унижали и принуждали, дергали за ниточки и оставляли в дураках, били до синяков, до боли и оставляли истекать кровью в грязи. И тогда вы решили для себя, что никогда больше не допустите ничего подобного, ей-богу. Я прав? Если все верно, можете просто кивнуть головой. Ну, а знаете ли вы, что каждое второе человеческое существо на этой планете испытало такое же предательство? Мы все озлоблены. Тот, кто честен, признается в этом. Нас всех обманывали и обжуливали, и все мы испытываем такую же злобу к лицемерам и насильникам, что и вы. Но большинство, в отличие от вас, не имеют возможности расправляться с ними во всеуслышание – вот откуда ваш рейтинг. Ваша задача – быть рупором гнева, и вы справляетесь с ней очень хорошо. Беда лишь в том, что вы похожи на цепного пса, который не понимает разницы между поднятой рукой, которая собирается его ударить, и рукой, которая хочет его погладить. Вы кусаете обе, просто на всякий случай.
      ФОРМАН (продолжает после рекламной паузы)… «Сердцевинная группа» – это не организация и не общественный институт. Это – неформальная общность людей, связанных только преданностью общей цели. «Сердцевинная группа» – идея, подход, обязательство, оперативный контекст и способ достижения результатов. Она подразумевает, что если мы как индивидуумы направим свои личные устремления в одну сторону – так выстраиваются отдельные намагниченные частички в направлении общего полюса, – то сможем удивительным образом изменить планету. Когда достаточное количество отдельных личностей выстроится в одну шеренгу, когда определится шеренга всего человечества, тогда сверхъестественные результаты будут не только возможны, но просто неизбежны.
      РОБИНСОН (после длительной паузы). Хорошо. Вы выразили свою мысль достаточно ясно. Итак, него предполагает добиться эта магическая шеренга? Какова цель?
      ФОРМАН. Благодарю, я думал, что вы никогда не зададите этот вопрос. Когда мы впервые поняли, что «сердцевинная группа» сложилась, первоочередной целью стало пробудить политическую волю к отпору и победе надхтор-ранским вторжением. Это было шесть лет назад. Позже, осознав масштаб того, с чем имеем дело, мы поняли, что были близоруки. Мы перенацелились и посвятили себя выживанию человечества и спасению той части земной экологии, которую можно спасти, независимо ни от каких обстоятельств. Сегодня, узнав намного больше о том, какие плоды приносит этот процесс, мы снова расширили нашу цель. Мы посвятили себя выживанию Геи как экологической системы и нас самих как ключевого звена, отвечающего за целое.
      РОБИНСОН. Ли. Это звучит так, будто заодно вы забыли о хторранском заражении. Вы не создаете оружия, а придумываете жаргонные словечки.
      ФОРМАН. Напротив. Мы признаем, что масштаб заражения, возможно, превышает наши нынешние способности противостоять и победить. Вероятно, это всегда было за пределами наших возможностей. Нам нужно ясно представлять себе, что выполнимо, а что нет. Но в одном отношении нам повезло – это заражение произошло в наши дни. По крайней мере, сейчас мы имеем возможность вывезти значительную часть генофонда за пределы планеты, где он будет вне досягаемости. Уже задействовано шестьдесят низкоорбитальных шаттлов, и еще тридцать собираются на конвейере. Мы осуществляем по меньшей мере шесть вылетов из Мауи ежедневно. С каждым кораблем в космос отправляется очередная партия банок семян. Мы снабжаем станции «Луна» и обе «Лагранж» едва ли не быстрее, чем они могут принимать грузы. В Луна-Сити накрыты куполами еще три кратера для создания там биосферы. Обе установки «Лагранж» наполнены воздухом, укреплены и загерметизированы. Эмиграция с Земли достигает примерно ста человек в месяц, а в будущем году, е это же время, она возрастет до ста человек в неделю. Переходя в космос, мы занимаем господствующую позицию. Мы создаем неуязвимую крепость, из которой в конечном итоге сможем предпринять мощную контратаку. Пусть это займет тысячу лет – поиск слабого места в хторран-ской экосистеме, – но мы найдем его и воспользуемся им. Это – • наша планета. Я обещаю вам, что мы сохраним, защитим и восстановим все ценное и неповторимое, что есть в этом мире.
      РОБИНСОН. Гм-пф. (Встает и высоко поднимает руку.) Спасайтесь, кто может, люди! Будет еще хуже. (Отступает назад.) Я рад, что не надел сегодня новые ботинки. Мне бы их оттоптали. Вы опреденно умеете заливать, док. Я хочу сказать, что все это звучит потрясающе, но насколько я могу судить, это не более чем очередная тачка дешевой трепотни. Почему бы просто не выйти и не сказать, что мы драпаем во все лопатки? Что ваши научные мальчики не способны ни на что, кроме как сосчитать зубы у червя и потом сообщить нам, что это опасно?
      ФОРМАН. Мы не драпаем…
      РОБИНСОН. Верно. Идет стратегическая эвакуация. Но даже это не выдерживает критики. На планете остался по меньшей мере миллиард видов. Вы рассчитываете спасти их всех? Лично я сомневаюсь. А что будет с теми, кого забудут? Кем мы станем? Жратвой для червей?
      ФОРМАН. Никто не будет забыт. Вы имеете в виду, что некоторые из нас бросают всех остальных? Это не так. Все остальные создают возможность для некоторых из нас трудиться в тихой гавани. Считайте это страховкой. Мы создаем возможность для человечества выжить при наихудшем сценарии развития событий…

      Чтобы развить это положение дальше, давайте поставим следующий мысленный эксперимент. Допустим, гастропода покидает свое родное поселение и отправляется в соседний лагерь. Какие бы микроорганимы ни несла в себе эта особь, ядовитые жигалки, роящиеся над другим лагерем, в ходе кормления неизбежно заразятся ими, и, также неизбежно, их рой передаст полный спектр паразитов каждой гастроподе во втором лагере. И наоборот, гостящая гастропода почти моментально инфицируется полным набором местных микроорганизмов, имеющихся во втором лагере. Если гостящая гастропода не погибнет сразу в результате внезапной инфекции – а, как выясняется, они обладают исключительной приспособляемостью, – то в конечном итоге и гость, и местные черви станут хозяевами совокупной популяции микроорганизмов, живущих в их крови и внутренних органах.
      Когда гастропода-гость вернется в родной лагерь, процесс повторится. Таким образом, популяция микроорганизмов хторранской экологии использует жигалок как механизм передачи новых бактериальных и вирусных форм.
      Этот же механизм, как предполагается, является также путем распространения в популяциях хторран и людей нервных симбионтов.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

30 «ИЕРОНИМ БОСХ»