Я замер. Надо идти дальше – но куда? Я полностью потерял ориентировку и боялся сделать хоть шаг из страха, что пойду не туда. Вертушка могла находиться всего в Нескольких метрах от нас, но разглядеть ее было невозможно.
      Неправильный шаг означал смерть. Я стоял, парализованный страхом, и дрожал от понимания собственной беспомощности. Надо что-то делать! Дьюк нуждался в безотлагательной помощи, да и воздуха у нас оставалось совсем немного.
 
      Еще этот пеленгатор куда-то запропастился. Тем временем розовая мгла стала еще плотнее, видимость приблизилась к нулю.
      Я обязан предпринять что-то. Немедленно. Даже если это окажется ошибкой. Я ни разу не свернул, пока тащил Дьюка, значит, по-прежнему двигаюсь куда надо? Черт его знает!
      Направив фризер вперед, я выпустил струю. Послышалось шипение, лицо обдало холодом.
      Я рассчитывал на успех, но все-таки потихоньку продвигался, пробуя почву ногой, прежде чем ступить.
      Но как я ни осторожничал, нога вдруг провалилась в пустоту. Мы покатились по длинному откосу и врезались в сугроб. Теперь я уже не мог разобрать, где верх, где низ: со всех сторон нас окружали комья розовой паутины. Я выстрелил из фризера туда, куда, по моему мнению, следовало идти. Холод словно разбудил меня.
      Я задержал дыхание, сел, потом кое-как встал. Ремень Дьюка по-прежнему намотан на мою руку. Слава Богу! Он со мной.
      Я снова двинулся вперед, измотанный, злой. Проклятье! Я, Джим Маккарти, не желаю умирать такой смертью! Я еще молод, мне всего двадцать четыре! Это так мало! Я нужен, я незаменимый специалист в войне против Хторра!
      – Эй, Боже! Слышишь? Говорит Джеймс Эдвард Маккарти! Ты поторопился! Я еще мало жил! Давай рассудим по совести.
      Шатаясь, я волок Дьюка, распыляя перед собой холод и стараясь не поскользнуться. Теперь я не знал, куда иду.
      – Эй, Боже, подай знак! Хоть какой-нибудь, любой. Пожалуйста, спаси меня, спаси Дьюка. Ну хорошо, спаси хотя бы Дьюка. На моей совести уже смерть Шорти. Разве этого мало? Позволь мне спасти Дьюка, а? Потом можешь забрать меня, если хочешь. Я устал умирать, Господи… – Слезы мешали мне говорить. – Прости меня, Боже, я был глуп. Пожалуйста. Мне казалось, что Ты готовил меня к большему. Но ведь так у Тебя ничего не получится, верно?
      В горле пересохло. Голос сел. Я и сам не знал, зачем все это говорю – просто надо что-то говорить, пока я еще могу идти.
      И вдруг что-то произошло. Что-то изменилось. Я осознал, чем занимаюсь. И вспомнил, как Дьюк однажды посоветовал: «Попробуй, иногда помогает». Меня снова начали душить слезы. Все это глупо. Но… Я действительно хотел, чтобы Господь услышал меня. Если бы это было возможно.
      – Я не знаю, как сделать, чтобы Ты услышал меня, правда, не знаю. Я буду просто говорить с Тобой, хорошо?.. Позволь начать с самого начала. Я ведь делаю это ради Дьюка. Я всегда был эгоистом и… Да, да, я знаю, что Ты не можешь спасти одного Дьюка, без меня, но…
      Ноги шагали, язык работал. Я двигался вперед и молился:
      – Боже… Не знаю, верю ли в Тебя. Не знаю, существуешь ли Ты. Никогда не задумывался над этим. Значит… я лишь еще один проклятый ханжа, зовущий Тебя на помощь, когда не остается никакой надежды. Я схожу с ума, Боже! Впрочем, это не совсем так. Я всегда думал, что однажды у меня появится шанс добраться до сути. Ты меня слушаешь?
      Я споткнулся и упал ничком в розовую пыль. Каким-то непонятным образом ремень Дьюка вырвался из руки. Я даже почувствовал, как он ускользает.
      Я лежал в пыли абсолютно неподвижно: Дьюк был от меня в нескольких сантиметрах, и если я пошевелюсь, то могу потерять его. Надо быть осторожным. Очень осторожным.
      Поднявшись на колени, я перегнулся как можно дальше назад и стал шарить в пыли.
      – Пожалуйста, Боже, позволь мне найти Дькжа. Мне больше ничего не надо. Только найти его.
      В ушах слышался какой-то посторонний звук, но я не обращал на него внимания. Я должен найти Дьюка! Осторожно начал разворачиваться, моля Господа, чтобы не съехать дальше по склону, потом лег плашмя и вытянул руки как можно дальше. Мои пальцы прикоснулись к чему-то, вцепились…
      Рука Дьюка. Спасибо Тебе, Господи! Я нащупал его лицо. Розовая пелена накрыла весь мир. Боже упаси еще раз увидеть такое! Только бы Дьюк был жив. Я прижался к его лицу и попытался прислушаться. Кругом стоял адский шум, но из– под маски доносился хрип. Он дышал! Это была райская музыка. Спасибо, Господи! А теперь помоги мне дотащить его до вертушки.
      Шум в ушах становился все громче и неприятнее. Настойчивее. Что это за чертовщина? Похоже на сирену.
      Я замер и, затаив дыхание, прислушался. Пыль поглощала звук. Казалось, он доносится откуда-то издалека, хотя на самом деле был где-то рядом. И напоминал рыдания.
      Да это же сирена! Сквозь розовую мглу доносились серии коротких нарастающих завываний.
      Вертушка? Или что-то еще? Но чем бы это ни оказалось, оно находилось слева. Я шел не туда! Впрочем, уже не важно. Спасибо, Господи!
      Я обмотал ремень вокруг пояса, поднялся на ноги, повернулся лицом по направлению к источнику звука и шагнул вперед, таща Дьюка за собой. Теперь я слушал только сирену.
      Она выла, как сотня демонов. Как маленькая сучка, которую били. Захлебывающиеся пурпурные визги. Только они в этом мире были розовыми. Всеми силами я стремился к ним.
      Жидкий азот примораживал пыль. Под ногами хрустели и, потрескивая, рассыпались пушистые комья паутины. Все по-прежнему оставалось розовым. Но я слышал сирену и знал, что теперь мы спасены!
      Спасибо Тебе, Боже. Спасибо! Значит, есть еще для меня работа, есть!
 
       В. Как хторране называют пуделя?
       О. Закуска.

 
      На вертушку я просто наткнулся. Как нашел люк – не знаю. Просто начал шарить по обшивке и, не переставая, стучал и кричал. Машина зарылась в пудру так глубоко, что пришлось колотить по крыше.
      – Лиз! Открывай свою чертову дверь!
      Люк неожиданно распахнулся прямо перед носом, и я упал в него, даже не успев ничего понять – просто упал, провалился, потянув за собой Дьюка. Сверху полетела пыль. Кто-то потащил меня вперед. Послышалось:
      – О Боже…
      – Позаботься о Дьюке! – крикнул я. – Я в порядке. Займись Дьюком!
      – Подожди! Я закрою люк! – крикнула в ответ Лиз. – Пыль летит внутрь.
      Она закашлялась и исчезла.
      Я лежал, прислушиваясь к биению своего сердца, непрерывному завыванию сирены и собственным всхлипам. Не мог пошевелить и пальцем, но обязан был встать. Встав на четвереньки, я услышал, как с шипением закрывается люк. Звук мне не понравился, но я по-прежнему ничего не видел, разве что теперь все вокруг было не розовым, а серым и расплывчатым. Я протер очки.
      – Не снимай маску! – Лиз оказалась рядом. – Мак-карти, слышишь? Ты понял? Не снимай маску.
      Я сумел кивнуть и выдохнул:
      – Воды.
      Она вложила мне в руку пластиковую бутылку, я жадно присосался к ней. Жидкость была сладкой. Все вокруг – тоже. Я вдруг снова почувствовал запах пудры, свежеиспеченных булочек, жевательной резинки, зефира, батата, безе и сахарной ваты. Она была повсюду.
      – Маккарти! Я не могу закрыть люк, пыль забила пазы.
      – Черт! – Я на четвереньках пополз на голос. – Ни черта не вижу. Где фризер?
      Лиз сунула мне что-то округлое и холодное.
      – Направьте дуло на дверь и отойдите в сторону. Дью-ка тоже уберите!
      Я почувствовал на плечах ее руки. Она развернула меня.
      – Подождите минутку! – сказала Лиз; по полу проволокли что-то тяжелое. – Все в порядке.
      Я выстрелил. Хлопок был слишком громким, а холод слишком сильным. Что-то хрустнуло. Не самый остроумный выход, конечно. Я чувствовал, как вокруг клубится холодный пар. Жидкий азот всегда сильно действует при комнатной температуре.
      Лиз прошла мимо меня в нос вертолета. Снова послышалось шипение люка. Его сопровождал треск ломающейся и даже взрывающейся при соприкосновении с теплым металлом пудры.
      Люк захлопнулся, секундой позже Лиз выключила сирену. Все вокруг стало черным и тихим.
      – Здесь есть хоть какой-нибудь свет? – завопил я. – Ничего не вижу!
      – Оставайтесь на месте. Сейчас.
      Я слышал, как Лиз возится в носу корабля, и через несколько секунд увидел перед глазами проблеск.
      – Вы что-нибудь видите?
      – Смутно. Вижу огонь. Он двигается.
      – Это фонарик. – Она протерла мои очки. – Не снимайте маску. А теперь что вы видите?
      – Стало светлее.
      – Расслабьтесь. Пыль стоит столбом, а вентиляторы включить нельзя – их сразу забьет. Потерпите минутку. Похоже, из-за фризера пыль оседает.
      – Кажется, возвращается зрение, – сказал я. – Кошмар.
      – Да уж, забавнее не бывает. – И тут Лиз взвизгнула: – Боже мой! Что с Дьюком?
      Я напряженно всматривался в него, но ничего не мог понять, Дьюк превратился в мумию, обугленную и припорошенную розовой сахарной пудрой.
      Он лежал на полу и хрипло дышал.
      У меня тоже горели легкие. Несмотря на маски, мы вдохнули, наверное, килограммы пыли. Двигаться не хотелось. Лечь бы на пол и умереть. Но я был жив. Пока жив.
      А поэтому пополз на карачках за коробкой с красным крестом. Лиз направилась за мной. Что-что, а порядок мы знали.
      Комбинезон Дьюка пришлось разрезать. Местами он был прожжен, местами все еще заморожен. Вместе с тканью отходили куски обгоревшей кожи. Сверху все припорашивала пыль.
      Насколько сильно пострадал Дьюк, понять было трудно. Мы сняли с него рубашку и начали прикреплять к груди покерные фишки датчиков. Последние три я наклеил на лоб и на виски. Потом мы завернули его в стерильное одеяло. Я отыскал еще один электрод и пристроил на сгибе локтя. Туда же я прикрепил капельницу-экструдер, ввел Дьюку пол-литра искусственной крови и заправил капельницу глюкозой и антибиотиками.
      Покончив с этим, я снял с Дьюка очки и маску. Глаза его отекли, из носа шла кровь. Лизард осторожно промокнула ему лицо влажным полотенцем. Я нашел новую кислородную маску и аккуратно надел. Мы наткнулись на вертушку как раз вовремя: его баллон с воздухом был почти пуст.
      Надпись на экране медицинского компьютера свидетельствовала, что Дьюк в шоке.
      Ультразвуковой сканер, вмонтированный в одеяло, выдал нечто невнятное, но затем вспыхнула красная надпись: «Нуждается в помощи».
      При этом мозг Дьюка посылал устойчивые импульсы. Это был хороший признак.
      Сердце тоже работало нормально.
      Я стянул маску и зашвырнул ее подальше. Упав, она подняла небольшое розовое облачко.
      По-прежнему хотелось умереть.
      – Дайте мне полотенце.
      Лиз бросила мне гигиенический пакет. Я развернул полотенце и зарылся лицом в его прохладную свежесть.
      – Спасибо! Спасибо за полотенце. Спасибо за сирену. Спасибо за то, что оказались на месте. Спасибо за то, что спасли жизнь Дьюку. – Я сам толком не знал, кого благодарил – Лиз или Господа. Скорее всего, обоих. – Спасибо вам.
      На последних словах мой голос сел. Лиз вложила мне в руки еще одну бутылку с водой.
      – Что произошло? – спросила она.
      Прислонившись спиной к переборке, я молча пил воду. Лиз сняла маску. Лицо ее, за исключением глаз и рта, было в розовой пудре – отталкивающее зрелище. Мы выглядели сейчас пародией на людей. Она устроилась у противоположной переборки.
      Я перевел дыхание. Грудь жгло, говорить не хотелось.
      – Вы видите перед собой величайшего кретина на Земле. Так по-идиотски еще никто не поступал…
      – Вводную часть можете опустить, сомнений на сей счет у меня никогда не было, – перебила Лиз. – Расскажите о том, чего я не знаю.
      – Простите. Я завел нас в ловушку. По крайней мере, так считает Дьюк, хотя сам я до сих пор не уверен. Впрочем, все равно. – Я присосался к бутылке. Боже, как хочется пить! Из-за этой пудры, что ли? Я взглянул на Лиз и тихо продолжил: – Как бы то ни было, мы видели необычных существ. Они походят на маленьких пушистых человечков, сбежавших из Диснейленда. У них круглые мордочки, узкие глаза и висячие уши. Они пищат, как бурундуки, и переваливаются, как утки. При разговоре гримасничают и машут руками. Словом, достаточно смешные, чтобы не воспринимать их всерьез. Эти человечки окружили нас и не давали пройти. Потом оказалось, что они задерживали нас для червя. Трое, нет, четверо приехали верхом на папе-черве. Прибывшие посовещались с теми, что окружили нас. А потом червь пошел на Дьюка. Вроде бы он и не нападал, но Дьюк выстрелил, и его огнемет взорвался. Вероятно, из-за пыли – она настолько мелкая, что воспламеняется мгновенно.
      Я еше покопался в памяти. Продолжать не хотелось – о дальнейшем я предпочел бы умолчать.
      Лиз не торопила меня. Она выжидала.
      Я не знал, как вести себя дальше. Когда мы ввалились в вертушку, мне хотелось разрыдаться, выплакаться на чьей-нибудь груди. На женской груди, ибо любая женщина может утешить отчаявшегося – по крайней мере, я считал, что женщины должны быть такими. Наверное, потому, что всегда был обделен женской лаской.
      Но здесь нельзя рассчитывать даже на сочувствие Здесь была Лиз. Солдат, а не женщина. Жесткая, как новенькая банкнота. Я боялся ее.
      Я снова присосался к бутылке, но она уже опустела. Лиз порылась в запасах и вручила мне еще одну. Пока я пил, она тихо спросила:
      – Испугался?
      – Странно! Я действительно испугался, но теперь, а не когда это случилось. – Я вытянул руку. – Видите, дрожит.
      Она кивнула.
      – Знакомое ощущение. Те, кто никогда не переживал такого, называют это храбростью.
      – Да какая там храбрость. Просто… просто я выполнял свой долг – времени, чтобы подумать, у меня не было.
      Ее взгляд слишком глубоко проникал в душу. Я отвел глаза, уставился в пол, потом на стенки, на потолок. Понимает ли она, как близок я к истерике? Она снова тихо заговорила:
      – Однажды я видела взрыв в ангаре. Огонь занялся метрах в десяти от меня.
      Сначала он казался маленьким. Загорелась мусорная корзина – какой-то идиот бросил туда горящий окурок. Но внезапно пламя выплеснулось на стену. Я поворачивалась к двери в тот момент, когда огонь коснулся перекрытия. Пыль там копилась, наверное, не меньше полувека. Пламя мгновенно обогнало меня, занялся весь потолок. Я услышала чей-то крик и побежала. Из дверей меня вытолкнуло горячим ветром. Я выскочила на улицу, промчалась метров двадцать и, оглянувшись, увидела, как лопается стена. Я припустила дальше и обернулась еще раз, когда крыша здания поднималась на оранжевом шаре пламени. Все заняло меньше десяти секунд. Даже сейчас меня трясет при воспоминании об этом. Но я не помню, чтобы испугалась тогда.
      Я отставил пустую бутылку.
      – То же самое случилось и со мной. У меня не было времени на раздумья, а сейчас я не могу не думать об этом. В голове словно крутится видеозапись и все время заедает на середине. Никак не могу от этого избавиться. Перед глазами стоит пламя, и пыль, и червь, и кролико-собаки. Постоянно ищу, что я упустил.
      – Так что же все-таки случилось?
      – Струя пламени пошла не в червя, как полагается, а в обратную сторону. Дьюк вспыхнул с ног до головы. Я не успел ничего подумать – просто облил его из фризера жидким азотом. Огонь исчез почти мгновенно. Червь и кроликособаки тоже.
      Не представляю, как они сориентировались в этом хаосе. Я растерялся. Схватил Дьюка и поволок его, как мне казалось, к вертушке. И опять ошибся. Если бы вы не включили сирену, я до сих пор таскал бы его где-нибудь рядом. Или, возможно, умер бы. Воздух уже заканчивался.
      Лиз кивнула:
      – Вы сделали правильно. Эти комбинезоны огнеупорные. Маска и очки тоже. У вас не было другого выхода. Вы живы. И он жив. Значит, вы поступили разумно.
      Я покачал головой:
      – Не уверен. Мне даже кажется, будто повторилась трагедия с Шорти…
      – Да. – Лиз кивнула. – Так вам кажется. Вы не замечали, что ничего нового вроде бы не случается? Что бы ни стряслось, всегда кажется, что это уже было раньше.
      Верно?
      Она права.
      – М-м… Да!
      Неожиданно для себя я улыбнулся.
      – Так-то лучше. – Она засмеялась, легко и чуть возбужденно. – Вы рассказали мне свою историю, а я вам свою. Вы никогда не задумывались, что, беседуя, люди обычно обмениваются похожими историями?
      Убежденность в ее голосе напомнила мне доктора Формана. Но спросить я не успел… Застонал Дьюк.
      Мы переглянулись и бросились к нему.
      – Дьюк!
      Я почти прижался к его лицу. Он простонал:
      – Больно…
      – Вот и прекрасно, Дьюк. Это довольно хороший признак.
      Запищал дисплей, на нем вспыхнуло: «Пациент нуждается в обезболивании».
      Я разыскал красную ампулу и вставил ее в капельницу. Через несколько секунд дыхание Дьюка выровнялось.
      – Вышел из шока, – сказал я, хотя и не был уверен. Просто мне очень хотелось верить. Я пытался убедить себя, что с Дьюком все в порядке. – Если бы он находился в коме, прибор не заявил бы об обезболивании, правда?
      – Не знаю, – пожала плечами Лизард. – Давайте передадим информацию в Окленд и посмотрим, что они предложат.
      Она прошла на место пилота.
      Я еще немного посидел рядом с Дьюком, размышляя о том, будет ли он жить и если будет, то каким мучением обернется для него жизнь.
      Потом постарался отбросить эти мысли, ибо так не-долго сойти с ума.
      – Дьюк, – прошептал я. – Прости меня. Я люблю те-бя, Дьюк. Я никогда не говорил, но это правда. Без тебя я нуль. Пожалуйста, Дьюк, не бросай меня.
      Я знал, что он не может ответить. Скорее всего, он даже не слышал меня, но не сказать этого я не мог.
      Посидев еще немного, я встал и пошел в носовой отсек к Лиз. Она свернулась калачиком в кресле и, опершись подбородком на кулачок, мрачно рассматривала карту погоды на экране. Я молча сел на место второго пилота. Розовая пыль почти полностью засыпала стекло обтекателя. В кабине потемнело.
      – Вы связались с Оклендом?
      – Да. Они изучают его состояние. Нас вызовут. Я указал на стекло.
      – По-прежнему сыплет.
      – Это на всю ночь. – Она кивнула на экран. – Облачный фронт еще не прошел. Не знаю, как глубоко нас засыплет.
 
       В. Что говорит хторранин, сжирающий голливудского адвоката?
       О. Жесткий и вертлявый.

 
      Неожиданно я спохватился:
      – У нас хватит воздуха?
      Лиз, поколебавшись, ответила:
      – Да. Среди медицинского оборудования есть емкости с кислородом. В случае чего воспользуемся ими. Теоретически можно продержаться в герметически закрытом корабле почти двое суток. Правда, мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло.
      Она сняла наушники и бросила на приборный щиток. – Черт!
      – Что на этот раз?
      – Ничего. Просто у меня срываются планы на вечер. Погребение заживо в них не входило.
      – О! – вырвалось у меня. Представить полковника Тирелли на свидании я не мог. – Простите.
      – За что? Это же не ваша вина.
      – М-м, я просто посочувствовал.
      – Да? Ну спасибо. Сегодня целый день я мечтала о бифштексе и омарах.
      – Омарах?
      – Да. Их снова начали разводить на аризонских фермах. Вы бы видели, каких чудовищ там выращивают! – Лиз задумчиво добавила: – В Аризоне легко поддерживать карантин, по крайней мере на юге: слишком мало корма для червей и почти нет почвы для их гнезд. Там мы сможем долго держать рубежи.
      – Это пункт из долгосрочной стратегической программы?
      – Пока нет, но может им стать.
      – Вы работаете в Комитете?
      – Да, меня пригласили. Хотя, по-моему, все упирается в приоритеты. – Она пожала плечами. – Что толку от долгосрочных программ, если мы не заботимся о настоящем?
      – С другой стороны, – заметил я, – то, что мы делаем сейчас, – работа на будущее, не так ли?
      Лиз пристально посмотрела на меня.
      – Вы, случайно, не общались с доктором Форманом?
      – Что? Нет. Почему вы спросили?
      – Показалось, что вы поете с его голоса. Это комплимент, между прочим. Но вы правы. Я должна быть там, где принесу наибольшую пользу. – Она мягко улыбнулась. – А значит, мне, по-видимому, придется войти в состав Комитета.
      Просто я боюсь, что тогда у меня останется меньше времени для полетов, а так не хочется расставаться со штурвалом!
      – По-моему, в Комитете вам придется летать еще больше. Я имею в виду инспекционные поездки.
      – Что ж, неплохая мысль, – одобрила Лиз. – Только не знаю, сумею ли я добиться этого. – Она посмотрела в окно. – Дайте-ка фонарик.
      Я передал фонарь. Она направила луч на верхний край стекла обтекателя.
      – Так я и думала. Нос засыпало почти полностью. Сейчас пудра повалила еще гуще.
      Лизард выбралась из кресла и направилась в хвост вертолета. Я пошел за ней. Она покопалась в ящике под обшивкой, достала другой фонарь и аварийную лампу, которую повесила на крюк под потолком.
      – Вот так-то лучше.
      Второй фонарик она передала мне.
      Потом, миновав Дькжа, она прошла еще дальше и осветила хвост машины^ Я не мог понять, что она ищет. Лиз просунула голову в задний фонарь наблюдателя и посветила наверх.
      – Так. Теперь мы похоронены целиком. Надеюсь, эта гадость теплопроводна, иначе здесь будет чертовски жарко.
      – Я считал, что «банши» имеют теплоизоляцию.
      – Конечно, но куда отводить тепло, если нас засыпало? – Она забралась в самый хвост. – Есть не хотите?
      – Хочу.
      – Вот и хорошо. Держите НЗ.
      По пути я проверил Дьюка – изменений не было – и взял у нее коробки. Мы вернулись и, развернув пилотские кресла назад, сели. Лучше устроиться лежа на спинке кресла, чем рисковать вывалиться из него. Я вытянул ноги. Плитка НЗ была мягкой, пережевывание не отвлекало от размышлений.
      Неожиданно Лиз спросила:
      – Вас никогда не приглашали на «голубую мессу»? Я покачал головой.
      – Это что, приглашение? Она мрачно взглянула на меня.
      – Просто любопытно, что вы о них знаете.
      – Простите, но я слышал, что новичков туда принимают крайне неохотно.
      Лиз кивнула.
      – На прошлой неделе я получила приглашение Теперь они собираются каждый выходной. Присутствуют сотни людей, и, чтобы попасть туда, каждый из них платит по тысяче. – Теперь Лиз говорила тише. – Меня разобрало любопытство, я ведь знала об этом только по слухам, да и то не из первых рук. Это нечто вроде тайного братства. Однако я слышала, что там… можно освободиться от всех забот. Забыться, хотя я не совсем понимаю, что это значит. Говорят еще, что и секса так хватает.
      Последние слова словно повисли в тишине, потом он добавила:
      – Не уверена, что замучить себя сексом до бесчувствия – лучший способ сохранения рассудка. Хотя кому-то это наверняка помогает. Иногда мне… хочется быть такой, как другие.
      Ее голос стал едва слышным.
      – Иногда я не могу удержаться от искушения. Что если и вправду поможет? Неужели я такая размазня что не осмелюсь попробовать? Как бы мне хотелось забыться хоть на минутку. Вот почему я пойду туда – забыться.
      Я пришел в замешательство. Надо было что-то сказать, но любые слова прозвучали бы сейчас фальшиво.
      – Хотя… – продолжала Лиз, – ясно, что это ловушка, вроде наркотиков. Просто еще один способ уйти от реальности. Стоит только начать – и остановиться уже не сможешь. Слишком многие попались на этот крючок. Я не собираюсь стать следующей.
      Внезапно она замолчала, мрачно рассматривая плитку НЗ. Я взглянул на свою порцию.
      – Да, это уж точно не омары.
      – Не надо, и так тошно. – В ее голосе слышались слезы.
      – Простите.
      И тут я все-таки решился: почему бы не сейчас?
      – Полковник!
      Она не подняла головы.
      – Э… Иногда мне тоже приходят подобные мысли. И не только мне. Наверное, командование должно знать об этом. Я имею в виду, что… у нас должна быть какая-то разрядка… Я не прав?
      Лиз ответила не сразу, и я было решил, что уже вообще не ответит, когда она заговорила:
      – Командованию известно, что большинство людей в военной форме находятся на пределе. Но выхода нет. По крайней мере, такого простого, какой ищете вы.
      Внезапно она опять превратилась в полковника Ти-релли, застегнутого на все пуговицы.
      – Сейчас доктор Форман по личной просьбе президента работает над этой проблемой. Но пока ответ неутешительный. Он считает, что человек сам должен отвечать за свои чувства и мысли и обязан владеть собой…