Мы вышли из леса, перевалили холм и спустились к пустому кругу и замаскированным боевым машинам, ожидающим нас. В круге виднелись обнаженные люди, рядом сидели Кроликособаки; люди играли с ними.
      Здесь был даже червь, неподвижно наблюдавший за происходящим.
      Очевидно, экспедиционный состав пытался самостоятельно завязать знакомство.
      Люди обернулись, глядя, как мы спускаемся по склону. Несколько кроликособак запрыгали к нам, несколько человек тоже бросились навстречу. Я узнал Джерри Ларсона, Роя Барнса и еще двоих из группы наблюдения. И Флетчер. Все были раздеты до нижнего белья и даже больше.
      Нам осталось еще чуть-чуть…
      Флетчер встретила меня на середине склона. Она была совершенно голой. Я машинально отметил, какие у нее потрясающие груди.
      – Спокойно, Джим. Ты – снова обезьяна. – Она силой остановила меня. – Все в полном порядке. Ты поступил правильно. Теперь присоединяйся к нам.
      Я не сводил глаз с моих ребятишек. Четверо десантников сбежали с ними с холма и завернули за купола, к проходу, прикрытому маскировочной сеткой.
      – Все в порядке, Джим. Дети были важнее. Мы все рады за тебя. План никуда не годился.
      – Как и я, – вырвалось у меня.
      – Нет, Джим. Операция еще не закончена! – Она повернула меня к себе. – Ты нужен нам.
      Я отрицательно замотал головой.
      – Без толку. Я больше не подчиняюсь приказам. После гнезда я не уверен, что захочу говорить с червями.
      Вверх по склону к нам бежали два морских пехотинца.
      – Вам нужна помощь, мэм?
      – Нет, – отрезала Флетчер. – Оставьте нас в покое. – Пехотинцы встали неподалеку. – Джим, мы тоже установили здесь что-то вроде контакта. Это только начало, за ним может последовать крупный прорыв! Ты нам нужен.
      – Не понимаю, почему именно я.
      – Потому что ты – центральная фигура контакта. Кроликособаки почему-то предпочитают тебя остальным.
      – Просто я разговариваю на их языке, мелю всякую чушь, – съязвил я, но все-таки позволил подвести себя к кругу. Вокруг тотчас же собралось несколько танцующих кроликособак.
      Что-то заставило меня обернуться – вероятно, блеск в глазах Флетчер, смотревшей на вершину холма. Оттуда вприпрыжку спускались новые Кроликособаки в сопровождении двух червей и нескольких голых кроликовидных тварей, одну из которых я видел в гнезде. Впрочем, они скорее напоминали крыс, а не кроликов, и казались голыми, потому что их тело лишь кое-где покрывали клочья редкой рыжей щетины. Потрясающе! Только гигантских плешивых крыс нам сейчас не хватало.
      Черви все прибывали. Пять, шесть, восемь хторран перевалили через гребень и ползли вниз по склону.
      – Танцуй, – шепнул я Флетчер и подтолкнул ее в крут.
      – Что?
      – Танцуй! – прошипел я и крикнул двум морским пехотинцам: – Не стойте как истуканы. Танцуйте! Компания снова в сборе, покажем им класс!
      «Просто ты не видишь иного выхода». 
      Я не знал, откуда пришла уверенность в том, что надо танцевать, но твердо знал это.
      Если мы хотим остаться в живых, то должны танцевать нагишом с большим розовым червем.
      Кроликособаки подпрыгивали, верещали, взвизгивали, смеялись. Как мы не догадались раньше?! Это же дети. А голые крысоподобные твари – взрослые особи.
      Неудивительно, что эти создания так игривы. И ничего странного в том, что черви так любопытны.
      Они тоже дети. Взрослые же черви напоминают огромный дирижабль, какой я видел в гнезде.
      Теперь понятно, почему черви ведут себя так неистово.
      Ведь все они сироты!
      Вылупившись из яйца – или откуда они там появляются, – они были лишены родителей, пока первый из них не вырастал.
      Боже мой.
      Неудивительно, что они чуть не сошли с ума, увидев в небе дирижабль. Он напомнил им маму!
      Дерьмо!
      Сколько еще ошибок мы сделали?
      Я прыгал в центре круга. Я танцевал. Скакал, как кенгуру, вращался вокруг своей оси, ухмылялся, топал ногами – делал все возможное, чтобы кроликособа-ки присоединились к нам. Только бы они не перестали смеяться, пока я не соображу, как нам выбраться отсюда.
      А влипли мы здорово.
      Хотя, может, и нет.
      – Всем танцевать! Не прекращайте веселья!
      Место для размышлений не самое подходящее, но другого нет, а мысль напрашивается сама собой. Что, если мы подружимся с кроликособаками и червями, пока они – еще дети? Какие взрослые вырастут из них в этом случае? И если здесь не место заниматься этой проблемой, то где оно?
      Я взглянул на склон. Девятнадцать. Двадцать. Двадцать три червя.
      Кошмар!
      Может быть, все же сейчас действительно не время и не место задаваться такими вопросами? Черви плавно двигались к кругу.
      Кстати, почему хторры так любят танцы кроликосо-бак? Что все это значит? До сих пор мы не поняли характера их отношений. И как голые крысы вписываются в картину?
      Я растянул губы в притворной улыбке и, подхватив кроликособаку, принялся тискать и щекотать ее. Нет, его. У маленького ублюдка началась эрекция. Может, это секс?
      Я зарылся в кучу кроликособак. Они визжали, прыгали, падали, ползали по мне, смеялись – словом, вели себя как дети. Казалось, они о чем-то просят. Они толкали меня и тихонько скулили.
      «Привет, Дейв!»
      «Где моя мама?»
      Неудивительно, что человеческие дети так привлекли червей – они казались им кроликособаками.
      Я пощекотал зверька под подбородком. Мы вместе рассмеялись и понарошку заворчали, Я слегка оттолкнул его, он покатился кувырком – счастливый пушистый шарик. И тут же опрометью вернулся обратно, требуя повторения.
      Понемногу продвигаясь к другим членам экспедиции, я тихо говорил:
      – Начинайте отходить к вертушкам. Не переставайте улыбаться, не прекращайте танцевать. Сматываем удочки.
      Теперь кроликособаки с любопытством ощупывали нас. Если сначала я щекотал их, то теперь щекотали они. Одна, фыркая и даже кусаясь, стаскивала с Ларсона шорты. Другая приподнялась и ткнула коротеньким пальцем в грудь Флетчер.
      Флетчер рассмеялась и присела на корточки, чтобы та могла подробно исследовать ее. И в свою очередь ощупывала тело кроликособаки. Стыду здесь не было места.
      – Они наверняка млекопитающие, – бросил я вскользь Флетчер.
      – Не спеши с выводами, – улыбнулась она.
      – С одним заключением я таки поспешу: пора сматываться, – озабоченно сказал я.
      Она тревожно оглянулась. Я тоже осмотрелся.
      Кроликособаки собрались кучками вокруг каждого из нас, что-то бормотали, трогали и гладили наши тела. Я посмотрел на червей; казалось, они скучали. Беда заключалась в том, что мы не имели ни малейшего понятия, как закончить танец.
      Веселье было прелюдией, но к чему? Раз уж мы установили, что можем танцевать вместе, может быть, построить на этом наши отношения?
      Может, мы даже смогли бы… дрессировать?.. Тренировать каким-то образом червей и кроликособак?.,
      – Джим! – Это Флетчер. – Кроликособаки!
      Я сразу понял, что она имела в виду: кроликособаки успокаивались, замечая червей.
      А потом запели,
      От звуков мороз пробирал по коже, но голоса были высокие и мелодичные. Ни одна пара этих маленьких созданий не пела в унисон, каждое выводило свою ноту, но впечатление от множества воркующих и щебечущих голосов было потрясающее. Они сливались в хор с неземным и странно приятным звучанием.
      Я посмотрел на Ларсона, Флетчер и остальных. В их глазах светился восторг. Как и я, все были околдованы.
      – Стадо! – воскликнул я.
      – Я чувствую! – отозвалась Флетчер.
      – Они поют для червей!
      Это было прекрасно. Может быть, я снова ошибался. Может, это – ловушка?..
      Проклятье! Больше я не желал ни о чем думать. Боже, как хочется верить этим существам!
      Кроликособаки начали кружиться, подпрыгивая. При этом они скулили, щебетали, бормотали, пели. Песня ширилась, захватывая и вовлекая всех на своем пути, кружилась волчком, как хохохущая слоноподобная балерина среди пьяных клоунов в невероятной буффонаде.
      Я закрутился в центре водоворота звуков, чтобы слиться с другими, кружился, словно был кроликособа-кой. Остальные тоже кружились. Движение увлекало и распространялось все шире и шире. Другие обезьяны, другие кроликособаки с восторгом и улыбками кружились вокруг меня. Звук стал ниже – в хор вступили обезьяны. Теперь кружились все. Мое вращение было отражением вращения всех, вращение всех было отражением моего. Именно этого пыталось достичь стадо.
      Маленькая частица Бога. Мы были колесиками и рычажками. Мандала Всевышнего.
      Я присоединился к хору – так же как в стаде. Голос был ниже, чем я мог вообразить. Он резонировал в теле. Обезьяны улыбнулись, когда он пронизал круг, и присоединились к нему. Это была песнь обезьян, песнь кроли-кособак, песнь червей. Песнь Бога. Песнь всех сразу. Кроликособаки смеялись. И пели. Звук завораживал, опьянял – словно мириады душ тянули на одной ноте: ооооммммммм…
      Мы кружились. Отдельные тела прибивало ко мне и уносило вдаль. Никакого порядка в движении не было, но во всем царила гармония единого организма. Чувство было такое, будто я погружаюсь в теплую пузырящуюся ванну.
      Будто я дома.
      Один из самых крупных червей медленно вплыл в круг. Я не мог сказать, тот ли это был червь, с которым мы общались, но похож. За ним последовали два больших хторра.
      Я сказал:
      – Пусть это идиотизм, пусть я противоречу себе, но я на самом деле начинаю проникаться… симпатией… к этим существам.
      Надо разобраться. Я приблизился к гиганту.
      Червь высоко воздел руки. Потянулся? Его пасть раскрылась прямо передо мной. Я опустился на колени и заглянул. Она была огромной. Темной. Изнутри исходил страшный смрад.
      Но я улыбался. Я был первым человеком на планете, добровольно пожелавшим заглянуть червю в пасть. Меня распирала гордость…
      И это спасло мне жизнь.
      Я оглянулся на замаскированные вертушки и собрался ляпнуть очередную глупость, как вдруг раздался визг кро-ликособаки – и тут же оборвался.
      Я повернулся и увидел… … кроликособаку в пасти червя. Он с хрустом пережевывал ее.
      Я повернулся к своему червю. Он уже приготовился к атаке.
      Я наставил на него палец и сказал:
      – Нет!
      Потом, не отдавая себе отчета, заорал:
      – Это невежливо! Червь заколебался.
      – Лечь! – крикнул я и показал пальцем вниз. – Ложись!
      Червь опустился. Он выглядел растерянно.
      Начав потихоньку пятиться, я вполголоса скомандовал:
      – Приготовиться к бою!
      Кинув взгляд через плечо, я увидел, как Барнс присел в «позе кошки». Остальные медленно пятились. Глаза Флетчер широко распахнулись; сейчас она сорвется сломя голову.
      – Спокойно! – приказал я. – Только не беги…
      Червь пополз следом за мной. Я выставил ладонь.
      – Нет! Стой! Он остановился. А потом… … завизжала еще одна кроликособака. Второй червь утолял голод.
      Потом закричала еще одна, и еще – воздух наполнился визгом!
      Хторр зашевелился…
      Я рванул в сторону, одним махом подскочил к Флетчер и повалил ее на траву.
      Что-то пурпурное затрещало сзади, проревело над нашими головами и взорвалось!
      Нас подбросило, мы налетели на стену из меха. Флетчер судорожно хватала ртом воздух и пронзительно кричала. Я перекатил ее на живот и прикрыл собой.
      Еше взрывы – нас накрыло волной, стеной жара. Ларсон вопил, Барнс визжал:
      – Мама, мамочка!
      Пламя стояло стеной. Я поставил Флетч на ноги, и мы, спотыкаясь, побежали к вертушкам. Горел червь. Что-то маленькое, розовое, с горяшим хвостом, пронеслось мимо. Другой червь шел юзом, разворачиваясь за нами…
      Подорванные маскировочные купола уже разлетались на куски. Дверь вертушки была открыта, рядом лежал человек и стрелял. Я даже заметил трассу зажигательных пуль.
      Мы ввалились внутрь. Человек с винтовкой охнул, что-то схватило его… в следующее мгновение мы поднялись в воздух. Под открытым люком разверзся ад…
 
       В. Где обедает пятисоткилограммовый хторранин?
       О. Где захочет.

 
      Мы смотрели вниз.
      Это было страшно.
      Нам оставалось только наблюдать, фотографировать и ужасаться.
      Если бы это была просто дикая оргия, ее еще можно было бы понять: стая акул осатанела и устроила кровавую баню.
      Но безумия не было.
      Шла спокойная размеренная жизнь.
      Кроликособаки не испугались. Они продолжали гладить и похлопывать червей, даже пытались спариваться с этими гигантами. Один из маленьких розовых зверьков даже взобрался на спину червя и расселся там, пока тот жевал детеныша. Детеныш не сопротивлялся.
      – Они словно под гипнозом, – заметила Флетчер.
      – Они не под гипнозом, – сказал я. Я знал это. Лиз готовила оружие.
      – Сейчас сожгу их к чертям, – пообещала она.
      – Нет, не надо. – Я схватил ее за руку.
      Она сбросила мою руку, но все-таки оставила в покое приборы и что-то коротко буркнула в микрофон. Две другие вертушки, отвалив, взмыли вверх, оставив нашу машину в одиночестве кружиться над кошмаром.
      – Ладно, Джим. Что здесь, по-твоему, происходит? – спросила она.
      Вероятно, меня выдал мой голос.
      – Мы ошиблись, – ответил я. – Страшно, непростительно ошиблись.
      Флетчер недоуменно уставилась на меня. Ее лицо было пепельно-серым. Я убежденно кивнул.
      – Мы настолько завязли в своем земном мышлении, что, попытавшись смоделировать иное восприятие – прости, Флетч, – не справились с задачей. Мы ошиблись, считая, что этим существам присуще нечто большее, чем мы видим. Они – то, что они есть.
      Я отвернулся от продолжавшейся внизу кровавой бойни. С меня достаточно.
      – Но методика сработала, – возразила Флетчер. – Ты же танцевал с ними.
      Бедная Флетч! Она так ничего и не поняла.
      – Нет. Как бы мне ни хотелось, она не сработала. – Я покачал головой. Мои доказательства умирали там, внизу. – Червям мы до лампочки, кроликособакам тоже. Мы для них пустое место.
      – А пение? – спросила Лиз.
      – Самое гнусное во всем этом деле. Пение – это… – Я не мог подобрать слова, – … как бы сигнал, что еда готова и ее можно потреблять.
      – Боже! – ужаснулась Флетчер. – Стадо…
      – Именно стадо. – Меня замутило от того, что я понял. – Что бы ни ждало в будущем человечество, такие стада – один из возможных вариантов. Мы научимся, или превратимся, или мутируем в… добычу, которая не сопротивляется. – Я едва выговаривал слова. – А в награду черви гарантируют нашему виду выживание. Это суть их взаимоотношений с кроликособаками – как у нас с коровами, курами, овцами.
      – Пошел ты… – буркнула Лиз. – Никогда не стану овцой.
      Ее руки инстинктивно потянулись к приборам управления огнем.
      Внизу черви закончили трапезу. Несмотря на отвращение, я не мог удержаться, чтобы не посмотреть на них. Каждый большой хторр сожрал по нескольку кроликосо-бак, более мелкие – по одной-две. Иерархия? Или аппетит? О, многого мы еще не знаем.
      Теперь кроликособаки отошли от червей и словно просыпались, приходили в себя, выглядели они… счастливыми.
      – Нет, – нарушила молчание Флетчер. – Все это догадки.
      – Хочешь, приземлимся и проверим?
      – У тебя нет доказательств, Джим. Это просто… приступ безумия.
      Но уверенности в ее голосе не чувствовалось.
      – Вот именно, – согласился я. – Только спятила жратва. Кроликособаки создали нечто вроде религиозного культа червей. Быть съеденными – для них почетно.. Они обожают червей.
      Лиз оторвалась от приборов и пристально взглянула на меня.
      – Откуда тебе это известно?
      Я беспомощно пожал плечами.
      – Не знаю. Просто… чувствую.
      – Смотрите, – показала Флетчер.
      Черви собирались группами по трое или четверо. Они ползли круг за кругом, а потом накинулись друг на друга, сплетаясь в извивающуюся груду. Мы с Лиз видели это раньше. Спустя секунду сплелись и катались все черви.
      – Господи, – проговорила Флетчер. – Они ведут себя, как Счастливчик и Крошка.
      – Ты такого еще не видела, да? – еле слышно вымолвил я.
      Флетчер либо не расслышала, либо не захотела отвечать. Во всяком случае, никак не отреагировала.
      Черви начали успокаиваться. Они замерли на мгновение, потом расцепились, нашли новых партнеров – и все началось снова.
      – Похоже на змеиный клубок, – заметила Лиз. – Чем они занимаются?
      – Мы называем это общением, – пояснил я. – Так они обмениваются информацией.
      – Нет, – возразила Флетчер. – Это поведенческий танец встречи. Они исполняют его, когда…
      – Не нет, а да! Они исполняют его, когда хотят поговорить! – Я почти кричал. – Я не знаю его механизма. Научный отдел считает это невозможным. Но они занимаются именно этим!
      Флетчер сверкнула на меня глазами и отвернулась к окну, высматривая доказательства моей неправоты. Или правоты.
      – Впечатление такое, словно они спариваются, – заметила Лиз.
      – Спаривание и есть разновидность коммуникации, – машинально ответил я.
      И тут меня осенило.
      Общение. У них все было общением.
      Только мы смотрели на него с точки зрения передачи информации, вместо того чтобы взглянуть на него как на передачу чувств. Флетчер права и не права одновременно, а я оказался еще большим дураком. Я вошел в круг, веря, что нескольких обезьяньих воплей и банана в придачу достаточно для контакта с монстрами.
      Я быстро сказал:
      – Знаю, что происходит и почему мы потерпели неудачу. Мы настроились не на ту волну.
      – Что? – обернулась ко мне Флетчер. Я пояснил:
      – Нам никогда не удастся перевести ни одно человеческое слово на язык хторранских криков и трелей, потому что их язык состоит не из слов. Вернее, он лишь частично вербален – состоит наполовину из слов, наполовину из знаков. Мы пытались разгадать их язык, слыша одни только гласные и не слыша согласных. – Я показал вниз. – Вот их язык. Мы не можем контактировать с ними. И никогда не сможем.
      Лиз кружила над червями на минимальной высоте. Вертолет резко бросало то вверх, то вниз, мой желудок начал протестовать. Неожиданно я сообразил, что мы с Флетчер все еще голые. Впрочем, сейчас это не имело значения.
      Черви не обращали на нас внимания. Они были целиком поглощены друг другом.
      Кроликособаки снова ухаживали за ними, ели цветы, спали, свернувшись клубочком.
      Хторры продолжали скользить в сложном кружеве танца.
      Мой мозг работал на полных оборотах, одна идея рождалась за другой.
      – Обратите внимание, мы – существа, наделенные речью. Кроме гениталий, самая чувствительная часть нашего тела – рот. С его помощью мы выражаем свои сокровенные чувства. С его помощью обмениваемся информацией. А у хторран имеются нервы снаружи. Как они ощущают самих себя? Или свое место во Вселенной?
      – И сам же ответил: – Держу пари, они чувствуют себя теснее связанными с окружающим миром и друг с другом, чем мы. Мы только болтаем да проповедуем. А они занимаются любовью.
      Лиз нетерпеливо перебила меня:
      – Прибереги это для их некролога, Джим. Ты уже сказал то, что я хотела узнать.
      Она наклонилась вперед и снова занялась приборами управления огнем.
      – Хороший червь,..
      Пушки вертолета взревели, заглушив последние слова.
 
       В. Как хторране называют гранату?
       О. Зубодробилка.

 
      Я пришел навестить Дьюка.
      Он выглядел лучше. И то же время – хуже. Теперь безысходность стала очевидной.
      Когда я присел рядом с его койкой, он отвернулся.
      Я сказал:
      – Дьюк, я кое-что принес.
      Он по-прежнему не смотрел на меня.
      Я подождал, пока сестра выйдет из палаты.
      – Не мое дело, как ты собираешься прятать ее, Дьюк, и где, но… Ладно, держи.
      – Я вложил гранату ему в руку. В оставшуюся руку. Граната была маленькая, но мощная. Такая не подведет.
      Дьюк не пошевелился. Граната лежала у него на ладони, как камень.
      Не сделал ли я очередную ошибку?
      Наверное, следует уйти.
      Дьюк повернул голову.
      Рука с гранатой поднялась, словно он зажал в кулаке свою жизнь. Рука как бы сама по себе с трудом поднесла ее к лицу, чтобы Дьюк мог ее рассмотреть. Глаза моргнули, приобрели осмысленное выражение и холодно посмотрели на гранату. Рука поворачивала ее то так, то эдак. Большой палец нащупал чеку.
      Рот Дьюка открылся. Он примерился, сможет ли вытащить чеку зубами. Неужели взорвет ее прямо сейчас?
      Нет. Зубы отпустили кольцо. Он просто попробовал его на вкус. По его лицу пробежало нечто вроде улыбки.
      А потом рука опустилась, и граната исчезла под простыней.
      Дьюк так и не посмотрел на меня.
      Я подождал, но он снова отвернулся к стене. Даже не сказал спасибо.
      Спустя секунду я встал и вышел.
      Больше я Дьюка не видел.