Завершающее собрание членов экспедиции началось в 18.00.
      Полковник Тирелли, доктор Флетчер, доктор Ларсон, еще три научных сотрудника, которых я не знал, две женщины из съемочной группы, пять наблюдателей, три эксперта, непосредственно участвующие в операции, шесть пилотов, два программиста, два оператора «пауков» и команда огневой поддержки. Целая толпа!
      Дел было немного – даже доктор Флетчер согласилась с этим. Мы познакомились с прогнозом погоды, сузили круг мест возможной высадки – окончательный выбор сделаем завтра утром, – а потом всем предложили задавать вопросы. Вопросов тоже было мало.
      После этого полковник Тирелли спросила, не раздумал ли кто-нибудь участвовать в операции. Все строго добровольно, и, если кто-то желает выйти из игры, он должен сделать это либо прямо сейчас, либо конфиденциально обратиться к Тирелли после совещания.
      – У вас есть время, – она взглянула на часы, – до 21.00. Заверяю вас, что люди в запасе есть, поэтому не считайте себя обязанными участвовать в операции.
      Будет опасно. Хорошенько все взвесьте. Если я ничего не услышу до девяти часов, значит, вы решили окончательно и бесповоротно. Всем понятно?
      Все закивали.
      – Ну, тогда, похоже, все. Хотите что-нибудь добавить? Никто не хотел.
      – Отлично. Спасибо и спокойной ночи! Плотно пообедайте, пораньше ложитесь и хорошенько выспитесь!
      Большинство направились к выходу, а я подошел к председательскому столу.
      Полковник Тирелли о чем-то тихо беседовала с двумя пилотами. Как воспитанный человек, я отошел в сторонку и подождал. Закончив, Лиз подняла голову и увидела меня.
      – Что у вас, Маккарти?
      – Могу я поговорить с вами конфиденциально? Ее глаза затуманились.
      – Вы решили отказаться?
      – Нет! Просто мне…
      – Если это не касается завтрашней операции…
      – Это касается того, что может повлиять на завтрашнюю операцию.
      Я изо всех сил старался придать тону многозначительность.
      – Гм. Подождите минутку. – Она передала блокнот одному из адъютантов и провела меня в пустой кабинет. Закрыв дверь, она оперлась о стол, сохранив между нами довольно большую дистанцию.
      – Ну, что у вас? – спросила она с вежливым, но чертовски холодным выражением лица.
      Я почувствовал, что краснею.
      – Мне… Я по личному делу, но для меня оно действительно важно. Что происходит?
      Она удивленно заморгала, не сообразив, о чем я говорю.
      – Я вас не понимаю.
      – Мы назначили встречу, помните? Вы, я и самый большой омар Западного побережья. Я про разговор там, в вертушке… И теперь я не знаю, говорили вы серьезно или… у вас случайно вырвалось?
      Лиз заметила чернильное пятнышко на руке и стерла его большим пальцем. Не глядя на меня, она процедила:
      – Что я люблю, так это конкретные вопросы. – Она сунула руки в карманы и посмотрела на меня. – Послушайте, Маккарти, все, что я сказала в вертушке, – правда. Вы очень милы и, вероятно, хороши в постели. К тому же вы лейтенант, а у лейтенантов, насколько мне известно, постоянная эрекция. Иногда это удобно, но в основном – нет. Ваша беда в том, что вы думаете не тем органом.
      Пожалуйста, не надо. Он создан для другого.
      Мне захотелось спросить: «Кто вы на самом деле и что вы сделали с Лизард Тирелли?» Но вместо этого я просто сказал:
      – Означает ли это, что?..
      – Означает. – Она взглянула на часы. – Разве у вас не назначено еще одно совещание сегодня вечером?
      – Да, запланированы какие-то консультации…
      – Ну, так и отправляйтесь.
      Ее лицо было совершенно бесстрастным.
      Растерявшись, я все-таки сумел сообразить, что дальнейший разговор – лишь пустая трата времени. Покачав головой, я прошел мимо нее и обернулся на пороге.
      – Ничего не понимаю. И уж точно это не прибавит мне завтра уверенности.
      – Простите меня, Маккарти, но все получилось так, как должно было быть.
      – Да, конечно. – Я закрыл дверь.
      Одно слово – полковники! Никогда их не понимал. Флетчер я нашел в конференц-зале.
      – Послушайте, что касается этих консультаций… Она покачала головой:
      – Я не ваш консультант, Джеймс, и ничего общего с этими консультациями не имею.
      – Я хочу сбежать с них. Нет настроения… Лицо Флетчер напряглось.
      – Вы пойдете на них, и прямо сейчас! – Она повернулась к своему ассистенту. – Джерри, проводи лейтенанта Маккарти вниз и проследи, чтобы он попал куда следует.
      Я помнил Джерри Ларсона еще по Денверу. Сейчас он немного похудел и подстригся, приобретя более интеллигентный вид.
      Мы спустились на три лестничных марша (пешком было быстрее), миновали вольеры (четыре червя), прошли через отдел несистематизированных образцов и попали в оранжерею. Воздух в ней был приторно-сладким. За толстым стеклом росли рядами пурпурные и красные растения.
      – Видели такое создание? – Ларсон показал на бесформенный черный куст, в рост человека, с рваными волосатыми листьями, напоминающий кучу грязного белья. – Он может передвигаться, правда очень медленно. Мы называем его волочащимся кустом.
      Питается падалью. Не думаю, что он опасен, но на всякий случай мы его изолировали.
      – А это что?
      Я указал на противоположную сторону. На полках над столом стояли ярко– желтые и красные цветы.
      – О! – воскликнул Ларсон. – Их мы назвали цветочной мандалой. Вам надо взглянуть поближе. Видите эти соцветия? Каждое состоит из сотен, а может, тысяч миниатюрных цветков.
      – Они великолепны!
      Даже сквозь стекло растения производили потрясающее впечатление. Соцветия в основном были розовыми, алыми и пурпурными, но среди них встречались мелкие желтые, оранжевые и белые пятнышки.
      – Вот здесь лучше видно. – Ларсон показал на небольшую ветку, прижатую к стеклу.
      Мельчайшие лепестки образовывали маленькие цветки неповторимо яркого цвета. Те, что побледнее, располагались в центре, более сочные – ближе к краям.
      Мелкие соцветия, увеличиваясь в размерах, собирались вокруг центрального, самого крупного.
      – Теперь понятно, почему вы его так назвали, – сказал я с улыбкой.
      Цветы были прекрасны. Соцветия, состоящие, в свою очередь, из других соцветий, складывались в удивительную по красоте мандалу. Можно было даже проследить узор.
      – Какого размера они достигают? Ларсон пожал плечами.
      – Не знаю. У нас нет места, чтобы дать им возможность разрастись. Одно скажу: пчел они положительно сводят с ума.
      – В этом их главная опасность?
      – Пока неизвестно. Мы продолжаем наблюдать. Правда, они великолепны?
      – Безусловно.
      – Вам надо их понюхать. Их запах напоминает сразу обо всех хороших вещах на свете: жимолости, свежем хлебе, новеньком автомобиле – и для каждого они пахнут по-своему.
      Вслед за Ларсоном я прошел через два тамбура с двойными дверями из ботанического отдела в зоологический. Мы попали в просторный ангар, забитый клетками и террариумами. В воздухе стояли специфические запахи, но ни один из них я не узнал.
      – Мы обнаружили довольно интересную особенность мипов, – сказал Ларсон.
      – Мипы – это напоминающие ласок существа красно-коричневого цвета?
      – Нет, вы путаете их с зародышами червей. Мипы – розовые меховые комочки, похожие на мышей. Вот, смотрите: там зародыши червей.
      Я заглянул в большое стеклянное окно. Зародыши червей походили на маленьких безобидных хторран размером с крота, только не имели глаз, рук и были одеты в великолепные шубки из оранжевого пуха. В террариуме находились четыре особи.
      – Они закапываются, – пояснил Ларсон. – Питаются мелкими грызунами: крысами, мышами, бурундуками, кроликами и мипами. Сюда, пожалуйста. Вот и мипы.
      Он показал на ряд клеток.
      – Да, правильно. Мы видели несколько мипов на обтекателе вертушки. Довольно симпатичные. Что вам известно? Держу пари, что они плодятся как сумасшедшие, верно?
      Ларсон пожал плечами.
      – Пока не знаем. Я хотел показать вам вот что. Мы поместили трех в клетку с крольчихой и ее крольчатами. Мамаша тут же отказалась от своих детенышей и стала выкармливать мипов.
      – Шутите!
      – Какие тут шутки! То же самое повторилось с дюжиной других крольчих. Если крольчата были совсем маленькими, мипы пожирали их, но предпочитали просто сосать мать-крольчиху.
      Я подавил приступ тошноты.
      – Лучше бы вы этого не говорили.
      – О, самое плохое вы еще не слышали. Эти мипы высасывали крольчиху до смерти.
      Похоже, она не возражала, – добавил он мрачно, – и умирала счастливой.
      Из зверинца мы попали на склад и пошли мимо бесконечных мешков с разнообразными кормами для животных. Воздух здесь был чище.
      Я остановился.
      – Послушайте, я хочу извиниться, что поломал ваш план. Наверное, я был чересчур резок…
      – Хотите выслушать мои соображения насчет кроли-кособак? – спросил Ларсон, глядя мне в глаза. – Я считаю их мипами для людей. Они настолько очаровательны, что не умилиться невозможно. Когда их впервые покажут по телевизору, все дружно скажут: «Ах!»– особенно женщины – и сразу захотят иметь такого крольчонка дома.
      Держу пари, что любая женщина забудет собственного младенца, нянча кроликособаку. Завтра вы сами убедитесь, как ласковы эти зверьки…
      Я поспешил перебить:
      – Спасибо. Дальше я найду дорогу сам.
      – Идите вон туда, – показал Ларсон. – За стальными дверями вы увидите на полу красную полосу, ведущую в секретный отдел.
      – Секретный?
      – Да, изолированный блок, подвешенный на пружинах для защиты от землетрясений и полной автономности. Оттуда мы контролируем операции; там же хранятся все архивы. Проникнуть туда труднее, чем в пещеру Али-Бабы. Помещение оснащено независимой системой вентиляции и энергоснабжения, имеет полугодовой запас провольствия. Стены защищены шумовым экраном и непроницаемы для любых волн электромагнитного спектра, включая лазеры, мазеры, ксазеры, всех видов радиации и так далее. Ни внутрь, ни наружу никто не попадет без специального разрешения.
      Кстати, вам придется пройти обеззараживание.
      Я взглянул на Ларсона.
      – По-моему, для обычных консультаций это чересчур. Джерри пожал плечами.
      – Для уединения вы не найдете лучшего места во всем мире, – сказал он и отправился обратно.
      Я последовал инструкциям Ларсона. Миновал стальную дверь с контрольными сканерами, камеру обеззараживания, контрольный коридор, тройной воздухонепроницаемый тамбур, второй контрольный коридор и, наконец, просвечивающий турникет.
      Робот за конторкой указал мне на жилой отсек.
      – Комната номер четырнадцать, пожалуйста. Я вежливо постучался. – – Входите, открыто, – отозвался женский голос.
      Я толкнул дверь. Первое, что меня поразило, – запах сирени.
      А потом из кухни, смущенно улыбаясь, вышла полковник Тирелли в переднике.
      – Проходи, Джим.
 
       В. Какая разница между хторранином и Вьетнамом?
       О. Хторранин иногда отрыгивает добычу.

 
      – Я думаю, мне надо объясниться и попросить прощения, – начала она.
      – Я тоже так думаю, – буркнул я, по-прежнему стоя на пороге.
      – Ну, входи же, Джим, и закрой дверь.
      Я не сдвинулся с места, тогда Лиз обошла меня, сама захлопнула дверь, потом взяла меня за руку и повела в комнату.
      – Ох уж эти лейтенанты, – пробормотала она и показала на диван. – Садись и выслушай меня. – Лиз придвинула стул и села напротив. – Хочешь чего-нибудь выпить?
      Я покачал головой. Комната была обставлена шикарно. Ничто не говорило о том, что находится она на тридцатиметровой глубине.
      Лиз мягко произнесла:
      – Знаю, что вела себя отвратительно. Поверь, я ужасно переживаю, но была веская причина.
      – Да? И какая же? – поинтересовался я.
      – Дело в том… Нет, я не могу сказать. Могу только извиниться. – Она выжидающе посмотрела на меня. – Джим?
      Дурацкая ситуация.
      – Не знаю. У меня в голове все перепуталось.
      Я потер лицо ладонями, потом снова взглянул на Лиз. Нужные слова куда-то испарились.
      – Я… просто… Ты сумасшедшая, понимаешь? Она вздохнула и покорно кивнула.
      – Может быть. Но только так я могла сдержать его.
      – Что сдержать?
      Она горестно посмотрела на меня.
      – Мое обещание. Тебе.
      – Твое обещание?.. – Я шагнул и поднял ее со стула. – Черт побери, что здесь происходит?
      Она сжалась в моих руках, но на лице не было злости – один испуг. Неужели она испугалась меня? Неожиданно Лиз воскликнула:
      – За мной следили! За тобой тоже! Армейские службы. Это единственное место, где нам гарантировано уединение.
      Я в изумлении отпустил ее. Запах духов остался со мной.
      – Следили? Почему?
      Она беспомощно развела руками:
      – А почему нет?
      – Значит, небольшой спектакль наверху был предназначен не для меня? Так?
      – Мне очень жаль…
      – Ах, все-таки для меня?.. – Я почувствовал, как во мне закипает ярость. – Ничего не понимаю. За мной следили и раньше. Каждый на этой проклятой базе знает, как меня напоил Тед. Все давно сплетничают о нас с тобой. И какая разница, если кто-то увидит нас, или увидит' запись, или какие-нибудь улики?
      – Ты не понимаешь. Для меня есть разница! – отрезала Лиз.
      – Почему же ты мне не сказала?
      – Не могла.
      – Почему? Неужели я такой кретин или бесчувственное бревно, что общаться со мной можно, только держа меня в неведении?
      – Знаешь, действительно трудно быть твоим другом, – парировала Лиз. – Порой ты невозможный зануда.
      – А ты самодовольная, толстозадая, непробиваемая, уродливая, рыжая Медуза Горгона, не способная удержать в руках даже пластиковый миксер! И ты желаешь лечь со мной в постель?
      – У меня задница не толстая, а желание было обоюдное.
      – Вот именно «было»! – завопил я.
      – Ладно, тогда… – Неожиданно она взволновалась до слез. Лизард плачет? – Может, ты все-таки согласишься, Джим? Ну, пожалуйста.
      – Ага, чтобы поутру проснуться и обнаружить, что ты снова превратилась в мегеру? К черту! Мне и так больно.
      – Джим. – Она сжала мои руки. Ее глаза были бездонными. – Я ужасно виновата и страшно жалею, что причинила тебе боль. Ты такой чувствительный. Прошу, поверь, если бы у меня существовала какая-нибудь иная возможность… Но только так я могла устроить нашу встречу.
      – Хотелось бы верить, – сказал я. – Правда, хотелось… – Я держал ее руки, они были теплые. – Но я… я просто не знаю.
      – Мне хотелось провести эту ночь с тобой, – прошептала Лиз. – Ради этого я пошла на все…
      – Я тоже хочу быть с тобой. – У меня сжало горло. – Мне просто нужно услышать, что ты этого хочешь.
      – Хочу. – Ее голос был очень нежным. – Поверь мне, я правда хочу.
      Она не лгала. Как я желал ее… Я наклонился и коснулся губами ее губ. Очень сладких. Прошла не одна вечность, когда мы, отодвинувшись, посмотрели друг на друга – легко и смущенно.
      – Значит, ты останешься на обед?
      – Гм… может быть. Смотря что подадут.
      – Солдатский паек и консервированную воду.
      – Вы обещали омара.
      – Послушайте, вы же знаете, как трудно было заказать этот номер…
      – Прошу прощения, но либо омар, либо ничего.
      – Ну… ладно.
      Она повела меня в столовую.
      Омар на столе был такой, что в живом виде мог бы до смерти напугать собак, кошек и маленьких детей. Рядом стояло ведерко с охлаждающейся бутылкой. ~ А вы, оказывается, довольно самоуверенны.
      Она пожала плечами.
      – Еще не наступил тот день, когда я не смогу уговорить лейтенанта…
      Я высвободил свою руку.
      – Кончай! Давай договоримся: сегодня ни слова о делах!
      Полковник армии Соединенных Штатов Лизард Ти-релли из Агентства Специальных Сил согласно кивнула. Она распустила длинные рыжие волосы, и они рассыпались по плечам.
      – Приступим, – предложила она.
      Обед прошел как в сказочном сне. Лиз была прекрасна. Я не сводил с нее глаз. Мы обменивались смущенными улыбками и нарочно беседовали на посторонние темы.
      – Я должен кое в чем признаться, – решился я.
      – В чем?
      – Я… ревновал тебя. Я думал, что ты и Дэнни Андерсон были… ну, понимаешь… любовниками.
      – Неужели? – Лиз рассмеялась. – Глупости: ведь Дэнни голубой.
      – Ты не шутишь? Может, поэтому Дьюк?.. Я прикусил язык.
      – Вполне возможно.
      – Черт возьми!
      Я недоверчиво покачал головой. Дэнни?..
      – Я тоже хочу признаться.
      – В чем?
      – Я тоже ревновала тебя к Флетчер. Вы проводили столько времени вместе.
      – Нет! – Да.
      – Но она… – Я пожал плечами. – Я никогда не думал о ней как о партнерше.
      – Я рада.
      Потом мы перешли в спальню, и я снова начал нервничать, сам не знаю почему.
      В ожидании Лиз меня одолевали мысли новобрачного. Прикрутив свет и музыку, я вернулся к постели, быстро разделся и, скользнув между простынями, стал ждать.
      После всего, что было…
      Она вышла из ванной в ночной рубашке, над которой пара тутовых шелкопрядов трудилась едва ли больше одного дня, да и то с перекурами. Она легла рядом, а я раздумывал, можно ли до нее дотронуться. Я так ждал этого момента!
      Я взглянул на Лиз. Она выжидательно посмотрела в ответ.
      – Может, проявишь инициативу? – поинтересовалась она. – Или начинать мне?
      – Э… – только и выдавил я. Все оказалось не так просто. – Ты такая красивая…
      Она погладила меня по щеке.
      – Больше не надо делать мне комплименты, Джим. Это у нас позади, – мягко сказала она. – Теперь – время любви.
      Я пробормотал:
      – Мне… Я знаю, что это звучит глупо, но ты слишком красивая. Я даже не знаю, смогу ли заниматься любовью с такой красавицей.
      Лиз готова была расхохотаться, но из жалости быстро справилась с собой.
      – Открою тебе один секрет, – сказала она. – Я самая обыкновенная. В ванной я посмотрелась в зеркало и сказала: «Фу, какая уродина». Правда. А потом я подумала: «Джим заслуживает лучшего. Значит, надо притвориться для него прекрасной». И видишь – ты поверил.
      – Ты слегка перестаралась, – заметил я. – Стыдно признаться, но я страшно боюсь.
      – Обманываешь, – обиделась Лиз.
      – Мне двадцать четыре года. Невинность я потерял в девятнадцать. С тех пор у меня было три девушки, нет, четыре, считая Теда. Вот и весь опыт. У меня никогда не было такой пронзительно прекрасной женщины, как ты. И еще, – добавил я, – никогда и никого я не хотел так сильно, как тебя.
      Она задумчиво посмотрела на меня.
      – Ты боишься, да?
      – Боюсь… разочаровать тебя…
      – Спасибо за честный ответ.
      Лиз положила руку мне на грудь. Это было как ожог, как удар током. Какое– то время я не чувствовал ничего, кроме ее руки, нежных пальцев, ногтей. Спустя мгновение она мягко произнесла:
      – Послушай, любимый, это ведь не кинопроба. Никто не собирается оценивать твои таланты. Позволь мне на пару секунд стать твоей мамочкой и поведать кое о чем: необходимо вдохновение. У тебя оно есть?
      – С избытком, – ответил я. – Боюсь, как бы от него не полопались сосуды.
      – Хорошо. – Лиз легла на бок. – Это неверный путь, Джим – так ты можешь только все испортить. Но даже если так случится, я заранее прощаю тебе все.
      Я положил руку ей на грудь. Она была теплой, а моя ладонь – ледяной. Я боялся пошевелиться.
      – Я… э-э… так не могу. У меня такое чувство, словно я должен попросить разрешения.
      Она не рассмеялась; взяла мою руку и стала целовать пальцы, потом вздохнула и прошептала:
      – Любимый, расслабься. Забудь о сексе как о работе, которую ты должен сделать для другого человека, и начни думать о том, что ты должен разделить с другим человеком.
      – Я бы хотел этого, – признался я, – но у меня никогда не получалось.
      Лиз не осуждала меня, а просто слушала, сжав мою руку.
      – Послушай меня, дурачок. – В ее устах это звучало ласково. – Я расскажу все, что тебе нужно знать о сексе.
      – Кажется, у нас очень мало времени, – возразил я.
      – Не беспокойся. Это займет одну минуту.
      Она приподнялась на локте и прижала руку к моим губам. Ее пальцы были само совершенство. Я поцеловал их.
      – Единственное, чем ты действительно владеешь в этом мире, – твое тело, – начала она. – Им ты можешь поделиться.
      – Мне это никогда не приходило в голову, – сказал я.
      – Тише, малыш, я не договорила. Ты ведь не ляжешь в постель с человеком, тело которого тебе не нравится?
      Я кивнул.
      – С другой стороны, и с тобой никто не ляжет в постель, если твое тело ему безразлично. Секс осязаем. Если тебе нравится тело, мой дорогой, он есть, не нравится-и секса нет.
      – Да, мне нравится твое тело, – прошептал я и осторожно коснулся ее руки.
      – А мне – твое, – улыбнулась она в ответ.
      – Не может быть.
      – Какой же ты балбес. Милый, но все же балбес. Не следует думать о себе плохо.
      Разве ты не понимаешь, что это обижает того, кто собирается с тобой переспать?
      Значит, ты презираешь его вкус и относишься к нему потребительски. Понимаешь?
      Ты не получишь полного удовольствия от секса с кем бы то ни было до тех пор, пока не почувствуешь собственную красоту.
      – Мою красоту?… – просипел я и откашлялся. – Я… всегда считал, что каждый человек должен быть… честным.
      Лиз фыркнула.
      – Честность – крайняя степень высокомерия и самомнения. Она помогает замкнуться в себе, а это разъединяет людей. Если ты прекрасен – а ты прекрасен, – поделись своей красотой. Разве люди вокруг тебя не прекрасны?
      – Конечно. Но только я не прекрасен, как ты выразилась.
      Она села и посмотрела на меня в упор.
      – Кто сказал такую гадость? – Что?
      – Я спрашиваю, кто сказал такую гадость? Поверь мне, ты просто потрясающий.
      – Нет.
      – Да.
      – Мне неловко это слушать, – признался я. – Может, нам лучше заняться тем, для чего мы сюда пришли?..
      – Нет, не лучше. До тех пор, пока ты не согласишься со мной. Я считаю тебя прекрасным.
      Я отвел глаза. Лиз взяла меня за подбородок и повернула к себе:
      – Значит, тебе можно считать меня красивой, а мне нельзя считать тебя потрясающим?
      – Ноя не такой…
      – Я. Тебе. Говорю. Ты, Потрясающий. – Ее тон делал дальнейший спор невозможным.
      – Я слышу, – только и мог произнести я.
      – Да ну? Правда слышишь? Соглашайся с этим, глупенький. Я не сплю с замухрышками. Я выбрала тебя. Ты никогда не задумывался: почему?
      – Вероятно, у тебя плохо со зрением, – пошутил я. Она ударила меня по лицу.
      Довольно сильно.
      Когда я проморгался, то обнаружил, что Лиз лежит на мне и смотрит сверху вниз.
      – А теперь послушай очень внимательно, – сказала она. – Никогда больше не поступай так!
      – Как так?
      – Не оскорбляй мой вкус. Я умею выбирать любовников. Ты настолько увлекся самоуничижением, что даже не заметил, как я унижаюсь перед тобой. Ну, согласен или нет?
      Ее глаза были так близко, что казались бездной, в которую хотелось прыгнуть.
      Я решил было сказать еше кое-что, но растерялся. Хотел попросить ее о помощи, но не думал, что она сможет помочь. Ее пальцы вцепились в мои плечи, ноги обвились вокруг моих ног. Я испытывал невероятное желание – и боялся.