Я помню крики. Все кричат и бегут. Я помню бегство Куда? Я помню оплавленные ущелья улиц, разбитые мостовые, толпу, бросившуюся врассыпную. Выстрелы.
      Сирены. Пурпурный рев.
      Я помню, как прячусь.
      Грязь. Отвратительный запах. Солоноватая вода в лужах. Голод. Скитания. Поиски.
      Стремление снова попасть в стадо.
      Кто-то громко кричит прямо в ухо, бьет меня по лицу. Больно! Разве можно бить по больному? Не бейте меня!
      Я помню, как плачу…
      И снова удары… Еше удары…
      Наконец я заорал:
      – Черт возьми!.. Прекратите сейчас же!
      – Слава Богу! Он приходит в себя. Я помню…
      – Джим! Посмотри на меня! – Кто-то схватил меня за подбородок. Женщина. Темные волосы. Напряженное лицо. – Джим! Как меня зовут?!
      – Мя?.. Мя?.. Ня?.. Удар! Слезы текут из глаз.
      – Мя?.. – Я пробую снова: – Ня?.. И снова удар!
      Я кричу.
      Она держит мое лицо и кричит в ответ. Если бы я мог издать нужный звук… Ведь один раз это удалось…
      – Черт возьми!.. Флетчер, да прекратите же, в самом деле! Больно.
      – Кто я такая?
      – Вы – Флетчер! А теперь оставьте меня в покое. Хотелось свернуться калачиком и укрыться чем-нибудь с головой.
      – А вы кто такой?
      – А?
      – Ну-ну, Джеймс, кто вы такой?
      – Я был… Жем…
      – Кто?
      – Жем… Нет, Джеймс. Эдвард.
      – Джеймс Эдвард, а дальше?
      – Дальше?
      – Фамилия как?
      – Ка? Ка? – Мне так мягко и тепло. – Как? Сейчас покакаю…
      Бац! Мое лицо звенело, горело от ударов.
      – Кто вы такой?
      – Джеймс Эдвард Маккарти. Лейтенант армии Соединенных Штатов, Агентство Сил Специального Назначения. Нахожусь на выполнении особого задания! Сэр!
      Может быть, теперь она оставит меня в покое.
      – Хорошо! Ну же, возвращайся, Джим. Не останавливайся!
      – Не желаю, черт возьми! Не хочу! Дайте мне досмотреть сон!
      – Он закончился, Джим! Ты просыпаешься! Ты больше не заснешь!
      – Почему?
      – Потому что сегодня уже суббота.
      – Суббота?! Вы должны были забрать меня во вторник.
      – Мы не могли найти тебя.
      – Но ведь ошейник?..
      Я посмотрел на Флетчер как побитая собака.
      – Где он, Джим? Ты не помнишь?
      Я потрогал шею. Контрольный ошейник исчез. Я был голый и дрожал. Холодно.
      – М-м.
      Я совсем смутился.
      Флетчер закутала меня в одеяло, и я снова стал проваливаться в небытие. Мне было необходимо успеть спросить кое-что:
      – Я… Э-э… Как нашли… меня?
      – Мы наблюдали за стадом. И надеялись, что ты сумеешь вернуться. К счастью, ты смог.
      – Вернуться… Я сам вернулся?
      – Несколько подонков из Южной Калифорнии нагрянули сюда в поисках грязных развлечений и спугнули стадо. Началась паника. Что самое поганое – были убитые и раненые. Это самое поганое. Ты меня слушаешь?
      – Да! – быстро откликнулся я.
      Она опускает руку. Опустила. Сознание возвращается… возвратилось.
      Кто-то сунул мне горячую кружку. Я машинально отхлебнул. Горько. Кофе? Я поморщился.
      – Что это за говно?
      – Эрзац.
      – Эрзац чего?
      – Говна, разумеется. Мы не настолько богаты, чтобы потреблять настоящее говно.
      – Я давно ем говно, – заявил я и неожиданно ухмыльнулся. – Эй! Я снова жив. И придумал каламбур. Давно – говно: В-С-Е Р-А-В-Н-О. Усекли?
      Кто-то тяжко застонал. Флетчер улыбнулась и сказала:
      – Никогда бы не подумала, что дрянной каламбур так меня обрадует. Отличный знак, Джим! Ты вновь обретаешь язык.
      Я заглянул в глаза Флетчер, словно никогда их не видел. Они были светлые и глубокие. Теперь я говорил только для нее:
      – Флетч, я все-таки понял, что там, в стаде. Не знаю, сможешь ли ты осознать, не пройдя через это, но я-то прошел. Трудно выразить словами, насколько было хорошо… И страшно… Сначала я решил вернуться… И одновременно не хотел, чтобы ты забрала меня. Это… – Я махнул на толкущиеся сзади тела. – Вот это – конец человеческого рода. И запросто может выйти из– под контроля. Запросто.
      Надо что-то делать, Флетчер. Не знаю что, но надо.
      – Можешь объяснить, что это было?
      Я перевел дыхание. Посмотрел на стадо, потом на Флетч.
      – Нет. Могу лишь предположить и описать, что произошло со мной. Только любое объяснение будет… лишь тонким срезом правды, причем не всей правды. Но… как бы то ни было, слова там ничего не значат. Они превращаются в бессмысленные звуки. Все становится отстраненным.
      Я замахал руками, словно хотел стереть все сказанное. Отхлебнул еще глоток этого ужасного эрзаца. Снова посмотрел в глаза прекрасной Флетчер. Надо бы с ней переспать. Почему я не додумался до этого раньше?
      – Это нечто вроде первобытной общины. Понимаете, там… создано какое-то свое, замкнутое пространство. В границах этого пространства перестаешь быть человеком в нашем понимании и становишься таким, каким они хотят видеть человека. Там человекообразные заключили взаимный договор. Homo sapiens решил, что разум бесполезен, и отказался от него, осваивая нечто иное. Это похоже на телепатию, Флетчер, – оно обволакивает. Чем ближе подходишь, тем легче отказаться от языка. Ты как бы излечиваешься от языка как от сумасшествия, на которое все мы добровольно согласились. Но там заключен новый договор: на существование без мыслей, без языка, без общепринятых ценностей. Они живут только настоящим – от прошедшей секунды до следующей. Это… Я снова пытаюсь объяснять, заметили? Чем больше мы стараемся объяснить, тем больше запутываемся. А всему виной наш разум.
      Она прижала палец к моим губам и прошептала:
      – Ш-ш. Не волнуйся, отдохни.
      Я запустил пятерню в волосы. Они свалялись в колтун. Хорошо же я выгляжу!
      – Что ты чувствовал, Джим?
      – Трудно передать… – Я посмотрел на Флетчер и ощутил, как по щекам струятся слезы. – Это было чувство… свободы. Словно мой мозг паразитировал в чьем-то теле, и некоторое время спустя я освободился от него. А теперь, когда меня вернули обратно, мне так… жалко и непередаваемо грустно. – Я снова посмотрел на стадо. – Они… такие счастливые.
      Флетч крепко обняла меня. Я не ощущал ничего, кроме ее тепла и запаха цветов.
      Нас окружали какие-то люди, но мне было все равно. Больше я не сдерживался; зарылся лицом в ее грудь и рыдал, сам не зная почему.
      Она гладила меня по голове. Я чувствовал, насколько я грязен, но ее это не смущало. Она предложила:
      – Хочешь, изложу официальную версию?
      – Какую еще версию?
      Она обхватила меня руками.
      – Согласно официальной версии, мы еще не перестали жалеть о том мире, который потеряли. О годах, что были до эпидемий. Как еще относиться к смерти целой планеты?
      Ее вопрос повис в звенящей тишине.
      Я снова нащупал кружку. Пойло уже достаточно остыло и вкус почти не чувствовался, да я и привык к нему. Или привыкну за ближайшую сотню лет. Я натянул одеяло.
      – Как ты себя чувствуешь? – спросила Флетчер.
      – Хорошо. В самом деле. – Я посмотрел в небо, потом на стадо, уходившее в Брукс-Холл, в свой ночной загон. – Мне бы тоже поспать…
      Я с надеждой взглянул на Флетчер.
      – Да, – согласилась она. – Но только не с ними. Больше ты никогда не придешь сюда.
      Кто-то помог мне забраться в машину «Скорой помощи», и мы отправились в Окленд.
 
       В. Какой у хторра национальный вид спорта?
       О. Прятки: «Кто не спрятался, я не виноват».

 
      Всю ночь мне не давали спать.
      Накачали под завязку кофе – нашли-таки настоящий – и продолжали говорить со мной.
      Я постоянно канючил, чтобы меня отпустили, но Флетчер неумолимо повторяла:
      – Пока нельзя. Потерпите еще немного.
      – Зачем? Чего вы ждете? – хныкал я.
      В последний раз я хныкал в пятилетнем возрасте. В конце концов Флетч призналась:
      – Мы хотим, чтобы вы проснулись человеком, а не животным. Необходимо проверить, как ваш мозг реагирует на слова, а во сне вы лишены языка.
      – Я проснусь человеком, – убеждал я. – Ну, верите?
      – Можете поручиться головой?
      – Головой?
      – Если проснетесь завтра невменяемым, мы вас убьем, договорились?
      – Что?!
      – Я сказала: если проснетесь завтра животным, мы вас убьем.
      – Э-э.. – Я протянул кружку: – Можно еще кофе?
      Флетчер улыбнулась.
      – Ну вот видите – с вами все хорошо. – Тем не менее кофе она налила. – Предполагалось оставить в комнате негромко работающее радио, но тут мнения разделились.
      Одни считают, что это вернет язык, а другие говорят, что источник невнятных звуков снова выведет вас за границу сознания. – Она вздохнула. – В конечном итоге мы договорились, что вы должны выкарабкиваться самостоятельно. В определенном смысле – должны сделать выбор. – Она заглянула мне в глаза. – Понимаете, о чем я? Я знаю, что вы хотите вернуться и будете сопротивляться зову. Но хватит ли силы воли?
      Я опустил глаза. Ее взгляд слишком пронзителен. Мне хотелось от него спрятаться.
      – Думаю, что сумею, – сказал я, наконец подняв глаза на Флетч. – Попробую.
      – Не надо пробовать, надо сделать. – Она снова взяла меня за подбородок и подняла мое лицо. – Мне бы не хотелось потерять вас.
      Я кивнул. Хотя все слова казались мне сейчас ничтожными, но она хотела, чтобы я их произносил. Я почувствовал себя в ловушке.
      – Хотите, я вас научу одному приему?
      – Какому?
      – Повторяйте свое имя как мантру. Как только захочется спать, немедленно произносите нараспев: «Я – Джеймс Эдвард Маккарти. Я – Джеймс Эдвард Маккарти».
      – Зачем? Какой от этого толк?
      – Пусть это будет своеобразная установка, чтобы завтра проснуться самим собой.
      С каждым днем будет немного легче. Обещайте.
      – Ладно, – согласился я. – Пусть это глупо, но я сделаю.
      – Отлично. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Теперь можете заснуть.
      Засыпая, я вдруг поймал себя на том, что привычным движением обнимаю подушку.
      Кто спал со мной в стаде? Я помнил изгиб позвоночника, тепло кожи, прозрачные глаза. Я не мог без него…
      Я пробудился, лишившись моего партнера. Обнаружил, что лежу на непривычном белоснежном месте. Накрытый жесткой белой простыней. Я ведь…
      – Джеймс Эдвард Маккарти! Меня зовут Джеймс Эдвард Маккарти!
      Я расхохотался: сработало!
      В тумбочке я нашел комбинезон. Неизменный армейский комбинезон. И пару тапочек.
      Вполне достаточно для задуманного.
      Во-первых, я должен был сообщить Флетчер, что наконец-то вернулся.
      И во-вторых, я знал, как танцевать перед червями.
 
       В. Какхторране называют бронетранспортер?
       О. Банка тушенки.

 
      Но не успел я что-либо сделать, как меня вызвал генерал Пул. В комбинезоне я чувствовал себя неловко. Не поднимаясь, он указал пальцем на стул и спросил:
      – Чья идея была отправить вас в стадо?
      – Моя.
      Он покачал головой.
      – В мои времена, лейтенант, за эти слова вы загремели бы в штрафную роту. Тогда офицеры не вольничали.
      – Да, сэр, – ответил я, с трудом удерживаясь от соблазна сказать, что его времена прошли.
      – Но как бы ты ни умничал, – продолжал он, – задание исходит от научного отдела, а там, вероятно, решили, что мнение армейского начальства излишне. Я прав?
      – Нет, сэр. – Я пытался понять, куда он клонит. – Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что мой командир, полковник Тирелли, дала разрешение.
      Генерал никак не отреагировал. Он водрузил на нос очки и уставился в папку, лежащую на столе.
      – Вы офицер научной службы, так? У вас есть диплом?
      – Нет, сэр. Пока нет.
      – Вам назначен срок экстернатуры?
      – Три года, сэр. Я прохожу каждый спецкурс в среднем за шесть-восемь недель.
      Шесть дней в неделю я работаю по три часа за терминалом. Мне кажется, все идет неплохо. Правда, сейчас немного отстал, но надеюсь наверстать после завершения операции.
      – М-да, после операции. – Генерал Пул закрыл папку и поднял голову; за стеклами очков глазки его казались маленькими и злобными. – Скажу вам начистоту, лейтенант: на вашем месте я бы не строил грандиозных планов на будущее.
      – Не понял, сэр.
      – Ваша завтрашняя операция выглядит самоубийством.
      – При всем уважении к вам, сэр, не могу согласиться.
      – Я и не ждал, что вы согласитесь. Но факт налицо: эта операция имеет… весьма сомнительную ценность для армии. Вы меня понимаете? Именно поэтому я не возражал против вашего добровольного участия.
      – Что?
      Он постучал пальцем по папке.
      – Вы уже заработали звездочку.
      – Ага, – вырвалось у меня. – Серебряную. От вас лично.
      И сразу же пожалел о своем глупом каламбуре. Генерал, похоже, начал терять терпение.
      – Звездочка – это такая маленькая пометка под строкой. В данном случае она означает, что вас разрешено использовать в смертельно опасных ситуациях.
      – Потрясающе! – восхитился я. – И как же я ее заработал?
      – Одно из двух. – Он принялся загибать пальцы. – Первое: возможно, вы телепат.
      Случайно, это не так?
      – Нет, насколько мне известно. Если только кто-нибудь не подкрался сзади и не вживил мне в задницу секретный имплантант.
      – Гм. Сомневаюсь, черт побери. Вариант номер два: кто-то очень сильно разозлился на вас. Как насчет недоброжелателей?
      – Что есть, то есть, – согласился я.
      – Или… Существует еще третий вариант. Вы доказали, что способны выпутываться из самых безнадежных ситуаций и на вас можно положиться. К сожалению, в личном деле все эти звездочки никогда не расшифровываются. Но мы выясним, что вы за гусь, отправив вас на север.
      – Конечно. Спасибо, сэр.
      – Не спешите, лейтенант. Я вас вызвал, чтобы, как в старые добрые времена, поговорить по душам. Как это по-вашему, по-современному? Согласовать позиции, что ли?
      Генерал взял карандаш и аккуратно покатал его между ладонями,
      – Согласовать позиции?
      – Вот именно. Вам не помешает, если при выполнении задания вы будете работать на два фронта?
      – Сэр, боюсь, я не понял.
      Генерал Пул в упор посмотрел на меня.
      – Я ведь изъясняюсь достаточно ясно, сынок. Я ценю твой вклад в науку, но… хочу напомнить, что пока ты – солдат армии Соединенных Штатов Америки.
      – Не вижу здесь никакого противоречия, сэр, – осторожно заметил я. – Как мне кажется, и научный отдел, и армия занимаются общим делом… – Я поймал презрительный взгляд генерала. – Разве не так, сэр?
      – Это вы мне говорите, лейтенант? Какова цель операции?
      Я процитировал:
      – «Войти в контакт с кроликособаками и/или гастроподами, имея в виду возможность установления впоследствии канала связи с ними». – И добавил: – Сэр.
      Генерал нахмурился.
      – А какую цель преследуют обычные армейские операции?
      – О… – До меня внезапно дошло, к чему он клонит. – Уничтожение хторранской экологии.
      – Правильно. – Пул холодно посмотрел на меня. – Одни желают вступить в переговоры с этими тварями, другие хотят уничтожить их. Интересно узнать ваше мнение по этому поводу, лейтенант.
      На мгновение мне почудился наставленный на меня револьвер сорок пятого калибра.
      – Я… за гуманное разрешение конфликта, сэр.
      – Что это означает на деле? Вы будете убивать червей или нет?
      – Это означает, что я хочу сделать все, чтобы спасти максимум человеческих жизней.
      – И вы думаете, что переговоры с червями или кроликособаками помогут?
      – Не знаю. Как раз это мы и хотим выяснить.
      – Но вы считаете, что альтернатива уничтожению существует, не так ли?
      Я с трудом сглотнул и поднял на него глаза.
      – Да, сэр… Хотелось бы попробовать.
      – Понятно. Тогда я скажу вам кое-что еще, лейтенант. Беда в том, что люди, рассуждающие как вы, впустую расходуют бесценное для нас время и ресурсы. Вот если бы мы вышли на тех, кто стоит за хторранским вторжением, то, возможно, начали бы нечто вроде переговоров… Некоторые доболтались даже до того, чтобы поделить с ними нашу планету.
      – Сэр?..
      – Поделить! – рявкнул он, не обращая внимания на мою попытку перебить его. – На черта им это нужно? Они уже выиграли войну! Какого дьявола затевать переговоры о мире?
      – Может быть, они не знали, что здесь есть мы! – запальчиво воскликнул я. – Может, они допустили ошибку. Может быть…
      – Нельзя убить пять с половиной миллиардов человек по ошибке.
      – Мы не знаем, что…
      Моя реакция поразила генерала.
      – Так, по-вашему, никакой войны нет?
      – Отчего же? Я знаю, что она идет, сэр! Я просто…
      – И вы хотите вести переговоры с врагом? Неужели он намеренно заводит меня?
      – Да! Хочу! Я хочу наконец выяснить, кто наш враг! Может быть, они так же недоумевают по нашему поводу…
      – Знаете, что мне не нравится в вас и остальных так называемых специалистах?
      Для вас нет ничего святого. Вы готовы все подвергнуть сомнению, зачеркнуть наше прошлое! Иногда я даже сомневаюсь, на чьей вы стороне…
      Я вскочил.
      – Будь все проклято! Пусть меня отдадут под трибунал, но если вы спятили из-за кого-то, то к ним и адресуйтесь! Я лишь хочу сделать то, чему меня учили. Армия США желает видеть в моем лице эксперта по червям, тысяченожкам, кроликособакам и остальным хтор-ранским видам. Да, не отрицаю, они меня очень интересуют. Ведь это первые внеземные формы, с которыми столкнулось человечество. Но прошу вас не делать скоропалительных выводов о моих. пристрастиях, сэр! Это оскорбительно! Я не меньше вашего хочу, чтобы хторра-не убрались с нашей планеты, но в то же время я достаточно трезво смотрю на вещи и понимаю, что это может и не произойти. И коль скоро это так, мне хотелось бы знать, как выжить.
      Ну а если вы считаете, что можно предотвратить вторжение, то поищите более преданную человечеству кандидатуру, чем я. Я буду сжигать червей, пока руки держат огнемет. Мое личное дело лежит перед вами. Почитайте внимательно – и все поймете! Но я никогда не соглашусь с человеком, который, не имея фактов, уже все знает наперед. – Я снова вежливо добавил: – Сэр. – И плюхнулся на стул.
      Генерал одобрительно похлопал в ладоши и улыбнулся.
      – А что, совсем неплохо. Вы не из тех, кто дает себя в обиду. Немного неотесанны, но это с годами пройдет.
      Я растерянно моргнул.
      – Простите, сэр?
      – Вот что, сынок, сядь спокойно и послушай еще тридцать секунд. То, что я думаю по поводу вашей увеселительной прогулки, не играет никакой роли. Ко мне никто не прислушивается. Пусть я считаю тебя круглом идиотом, а всю затею напрасной тратой драгоценного времени, зато научный отдел присвоил ей индекс «Три-А», и мое мнение, как я уже сказал, никого не интересует. Однако, – продолжал он, – ты по-прежнему остаешься у меня в подчинении, и я отвечаю за твою жизнь.
      Раз уж ничего другого не остается, я хочу знать: уверен ли ты в том, что собираешься делать? Не я, а ты сам должен быть уверен в этом. По себе знаю, как сильно зависит результат от уверенности в себе.
      – Конечно, сэр.
      – Как мне кажется, вы действительно готовы поставить на карту свою жизнь и, что более удивительно, свою карьеру! Отдаю вам должное, лейтенант. С таким настроением вы имеете шанс вернуться живым. Тем не менее, – добавил генерал, – я бы на вашем месте не строил иллюзий.
      – Слушаюсь, сэр. Спасибо, сэр. – Мне показалось, что для полного счастья нам с Пулом сейчас не хватает только Сони и Мартовского Зайца. – Э-э… Хотите ознакомиться с моим планом? Я все хорошо продумал.
      Генерал покачал головой:
      – Нет. Я должен доверять вам. – – И все же, может, послушаете?
      – Лейтенант, не испытывайте судьбу. Вдруг ваш план окажется глупым и я передумаю? Нет, положусь скорее на вашу самоуверенность, чем на рассудительность. И на доверие к вам полковника Тирелли. Счастливого пути.
      Он встал и, перегнувшись через стол, протянул руку. Я поднялся и пожал ее.
      – Спасибо, сэр.
      – Да, вот что. Это, конечно, служит слабым утешением, но в случае гибели вам посмертно будет присвоено очередное звание. Так сказать, в качестве утешительного приза вашим родным.
      – А если не погибну?
      – Об этом поговорим после вашего возвращения. А теперь проваливайте отсюда ко всем чертям. У меня полно более важных дел.
      Он опустился в кресло, а я вышел, удивленно покачивая головой.
 
       В. Зачем хторранин сожрал Эверест?
       О. Чтоб не стоял на дороге.

 
      Почти всю неделю Флетчер тренировала меня. В первый день, утром, она объяснила мне, как надо слушать.
      – Ты как бы внимаешь всей душой… – начала она.
      – Да, и так пристально, – подхватил я, – что постепенно становишься тем, кому внимаешь.
      Флетчер удивленно посмотрела на меня.
      – Кто вам это рассказал?
      – Один телепат.
      – Ну, так он, или она, был прав.
      В тот же день, после обеда, она дала определение дерьма:
      – Вы часто произносите это слово, Джеймс, но вряд ли знаете, что оно обозначает. Дерьмо – просто расхожее выражение. Люди пользуются им, когда чтото не ладится. Это слово служит уловкой, извинением, оправданием, объяснением, призывом к разуму и так далее. Дерьмо – и все тут. Его используют, когда хотят оправдать свое нежелание нести ответственность за что-либо. Так вот, с этого момента каждый раз, когда у вас возникнут трудности и с ваших уст сорвется слово «дерьмо», я буду шлепать вас по губам, договорились?
      На следующее утро Флетчер объяснила, как слушать еще глубже:
      – Закройте глаза и постарайтесь по-настоящему прислушаться к своим чувствам, к мыслям, к телу. Следите, какие воспоминания всплывают в мозгу. Выберите какую-нибудь ситуацию из прошлого или придумайте новую, присмотритесь к ней.
      Обратите внимание на свой организм: что вы испытываете, какие действия совершает ваше тело. Задумайтесь над ассоциациями…
      Этому мы посвятили все утро.
      После обеда разговор пошел о справедливости:
      – Известно ли вам, что большинство людей, беседуя, просто-напросто обманывают вас? Потом они осознают это и стараются объясниться или оправдаться, чтобы в конечном счете доказать свою правоту. Учтите, такая правота – злейший враг. Вы только запутываетесь еще больше. Надо стремиться не к правоте, а к справедливости.
      Если вы правы, значит, не прав кто-то другой – и он автоматически становится вашим врагом. Иного выхода для него просто не существует. Так и вы не имеете права входить в круг кроликособак, считая себя заранее правым только потому, что вы человек. Вы должны оставить свои печали, боль и озлобленность за чертой этого круга. Кроликособаки ждут от нас обмена информацией, а не кабацких плясок. Вы не можете позволить себе роскошь приобрести врагов в этом круге, Джеймс, – нам нужны партнеры.
      Утром третьего дня Флетчер объяснила, как центрировать чувство собственного "я":
      – Ваш друг-телепат рассказывал о личности? Я кивнул.
      – Тогда вам известно, что вы не то, что вы думаете. Вы человек, который слышит мысли. Весь вопрос в том, действительно ли вы их слушаете. Знаете ли вы, что существует три уровня слушания? Первый – когда вы слышите звук. Второй – когда слышите его значение. И третий – когда слышите кроющийся в этом значении смысл.
      Если не слышишь сразу на всех трех уровнях, центрировать себя невозможно…
      – Я теряю нить.
      – Понимаю. Многое из того, о чем я говорю, взято из курса подготовки телепатов, а еще больше – из модулирующей тренировки. Все это не укладывается в вашу реальность – тот мир, который вы сами себе создали и из которого не можете выйти. Единственное, что вам остается, – разобраться, как он функционирует. Это главное. Метод основан на результатах наблюдений за людьми, познающими те или иные вещи, и их реакцией на них. Можете назвать это технологией жизни. До сих пор вы управляли механизмом, даже не прочитав инструкцию…
      Вторая половина дня была посвящена понятиям.
      – Вы называете предмет стулом. Но это не стул, а сгущение молекул, находящееся в данный момент в центре вашего внимания. Вы используете предмет для сидения, но это его качество существует только у вас в мозгу. Вот типичный пример понятия.
      Наш предмет является стулом лишь в той степени, в какой он удовлетворяет данному понятию. Если вы замерзнете, он перестанет быть стулом и превратится в дрова, пусть даже это будет другой стул. Вы следите за ходом мысли? Вы считаете, что связь между физическим миром и вашими понятиями о нем имеет смысл. Оказывается, это не так – конкретный смысл существует-только в вашем воображении. Допустим, вы считаете Землю плоской. Но разве она от этого станет плоской?
      А теперь – более сложный вопрос. Если вы считаете Землю круглой, то является ли она таковой? Не торопитесь… Правильно: ваши представления не имеют никакого значения. Земля – сплющенный у полюсов шар, что бы вы о ней ни думали. В отношении физической Вселенной у вас нет права голоса. Она – то, что она есть, независимо от вашего мнения о ней. Единственное, на что вы можете как-то влиять, – ваши поступки относительно реально существующего мира…
      Утром четвертого дня мы обсуждали творение:
      – Творение – не создание чего-то из ничего. Нельзя создать Вселенную. Самое большее, что можно сделать, – изменить в ней порядок молекул. Нет, истинное творение происходит только здесь. – Флетчер постучала по моему лбу. – Творение – акт дискриминации. Отделив одно от другого, вы создаете между ними пространство. Но вместе с тем творение – акт объединения. Соединив одно с другим, вы создаете новую сущность или новое взаимоотношение. Чтобы осуществить акт творения, надо провести линию, и ничего более. Линия либо соединяет, либо разделяет, либо окружает, причем проводите ее вы сами. Вопрос только в том, что вы хотите создать, какую линию выбираете. Хотите свести в один круг людей и кроликособак?
      Или хотите провести черту между людьми и червями? Прежде чем войти в круг, вы должны быть уверены, что нарисовали его правильно.
      Потом мы творили:
      – Вы готовы к последнему занятию, Джеймс? – Да.
      – У меня для вас плохие новости.
      – Постараюсь выдержать.
      – Ну смотрите. Так вот, вы – обезьяна. – Что?
      – Я вам докажу. Ваши прапрапрапрадедушка и пра-прапрапрабабушка лазали голыми по деревьям и питались бананами и кокосами. Вы – их прапрапраправнук. Вы живете в доме, но по-прежнему любите бананы и кокосы. Если вас раздеть и посадить на дерево, никто не заметит разницы. Понимаете?
      – Не уверен. В чем соль?
      – Соль в том, что вы обезьяна. Вы – представитель господствующего на планете вида, по крайней мере, вы так считаете, может быть чересчур самонадеянно. Но это к делу не относится. Можете считать себя кем угодно, потому что вы все равно остаетесь обезьяной. Разве вы – эталон? Большая часть человечества даже не знает о вашем существовании, а если бы узнала, то, возможно, не захотела бы видеть вас в роли типичного представителя.
      – Отличный способ унизить меня.
      – Послушайте, вам придется работать в реальном мире. Там будет лишь круг, а в нем несколько кроликособак и вы – обезьяна. Голая обезьяна, встретившая кроликособак. И говорить от лица какой-либо другой обезьяны с этой планеты вы не можете. Понятно?