Теперь горели только огни нашего вертолета и «краба». Черви снова превратились в черные тени. Громаду Дирижабля нельзя было разглядеть, ее можно было только почувствовать.
      Черви опять задвигались. Они кружились и яростно кричали на небо, друг на друга, на вертушку. Что-то сильно толкнуло машину Дьюк начал сонать. Я боялся, что твари выместят злобу на нас.
      В нескольких метрах от меня над фюзеляжем вертолета нависла длинная тень. Я в ужасе отпрянул, ударившись головой о плексиглас фонаря. Машина затрещала под навалившейся тяжестью, ее корпус жалобно заскрипел. Господи…
      Чудовище перевалило через машину и врезалось в самого крупного червя, оказавшегося на его пути. Я пожалел, что нет прожектора. Червь взвизгнул и отскочил в сторону, а потом с яростью бросился на противника. Два огромных зверя терзали друг друга, сплетаясь, подобно змеям, и бешено катаясь по земле.
      Вокруг них вздымались клубы пыли.
      Они ненадолго отпустили друг друга, потом снова сцепились и, укатившись, пропали в темноте.
      Хторр напал на хторра – такого я еще не видел. А вокруг вертушки уже дрались остальные.
      Они сталкивались и отскакивали назад, настороженно кружили друг вокруг друга, испуская визги, стоны и низкие рокочущие звуки. Звери ада!
      Постепенно битва упорядочилась. Пара за парой они, извиваясь, уползали в темноту. Теперь это больше не походило на драку – скорее, на какой-то непонятный ритуал. Они словно… общались, бросаясь друг другу в объятия, словно не могли в одиночку постичь происшедшее и хотели объединить умственные усилия.
      Внезапно все черви исчезли. Наступила тишина, воцарился полный покой, который не нарушило ни единое движение. Казалось, застыла даже пыль в воздухе.
      – Все кончилось? – спросила Лиз.
      – Не знаю.
      Я заставил себя отцепиться от рукоятки фонаря; пальцы ломило от напряжения. В груди снова разгоралась боль, я едва мог пошевелиться.
      – Что они сейчас делают?
      – Не знаю, но нам лучше убраться отсюда. И поживее, пока они не вернулись.
      Едва я это вымолвил, как по борту вертушки вскарабкался «краб». Он балансировал на крыше рядом с фонарем, направив на меня прожектор и бинокулярный объектив камеры. Одной из механических лап робот бодро отдал мне честь. Я автоматически вскинул было руку, но тут же с досадой опустил. «Краб» весело замигал всеми огоньками.
      Я ответил ему свирепым взглядом.
      – Как мило, Маккарти. В самом деле! – крикнула Лиз из кабины. Она видела меня с – «краба» запись транслировалась на ее экран.
      – Только шутника «краба» мне сейчас и не хватает, – проворчал я и спрыгнул на пол. – Ну, попадись мне оператор…
      – Ладно. Отойдите-ка в сторонку и Дьюка тоже уберите. Я собираюсь отстрелить фонарь.
      Я оттащил Дьюка подальше, стараясь не обращать внимания на его стоны – здесь я ничем не мог ему помочь. Надев на него новую кислородную маску, я пробрался к Лиз. Она открывала крышку предохранителя. Я передал ей маску, а свою повесил на шею.
      – Все готово? – поинтересовалась Лиз у микрофона.
      – Можешь портить казенное имущество, скверная девчонка.
      Под крышкой оказалось три кнопки. Лиз нажала на первую. Послышался равнодушный механический голос: «Взрывные болты заряжены. В вашем распоряжении три минуты».
      Я выглянул в переднее окно. Два червя возвращались, мрачно и торжественно вползая в круг света. Они выглядели… задумчивыми.
      Я молча показал на них Лиз. Она посмотрела, потом искоса взглянула на меня.
      – Дальше они не пойдут?
      – Не знаю.
      – Подумайте. Что может быть хуже?
      Я лишь покачал головой. Самое худшее мы уже вроде бы пережили.
      Лиз нажала на вторую кнопку. Механический голос предупредил: «В вашем распоряжении три минуты, чтобы взорвать заряды».
      Появилась еще пара червей. Их глаза ярко поблескивали, что свидетельствовало об интересе. Я открыл было рот, но Лиз, не поднимая головы, остановила меня:
      – Вижу. Наденьте маску.
      Радар дирижабля показывал на экране неровный крут сигарообразных теней, сжимающийся вокруг вертолета. Вернулись все черви.
      Лиз начала натягивать маску, но остановилась и улыбнулась уголками рта.
      – Не забудь – ты задолжал мне обед с омарами, приятель.
      Она нажала на кнопку. Фонарь с грохотом отлетел от вертушки, и моментально внутри закружил вихрь розовой пыли. Я пошел в хвост машины. «Краб» растопырился над аварийным люком. Одной из лап он сбросил вниз четвертый, последний трос, на конце которого болтался крюке надписью «Зацепи меня». Я схватил его и зацепил за одно из кресел.
      – Сейчас прибудет канатная дорога, – сообщила Лиз. Я поднял голову и увидел, как сверху падает что-то, освещенное одиноким красным маячком. «Краб» отступил в сторону, освобождая дорогу. На крышу вертушки со стуком упала корзина-носилки и нечто вроде пары ременных сбруй. «Краб» ухватил корзину и просунул ее вниз, потом проделал то же самое с ремнями. Я потянул корзину на себя.
      – Помоги, Лиз, мне не справиться.
      Теперь Дьюк стонал громче. Со всеми возможными предосторожностями мы положили его в корзину. Я проверил застежки на одеяле, в то время как Лиз привязывала его ремнями. Потом я вставил консоль в специальное гнездо. «Краб» спустил нам три конца. Первый я прикрепил к изголовью корзины Дьюка; потом бросил одну ременную сбрую Лиз, а другую взял себе.
      – Камера, – напомнил я.
      – Все записи уже здесь. – Лиз похлопала по сумке. Прежде чем пристегнуться, она продела свой конец в ручки сумки. – Так не потеряется.
      Я натянул ремни на себя и пристегнулся к третьему концу.
      – Готово, – сообщил я. – Первым идет Дьюк, потом вы, а я замыкающим.
      – Виновата, лейтенант, – напомнила Лиз. – Но капитан покидает корабль последним. Пойдете за Дьюком.
      – Я собирался прикрыть вас с тыла.
      – Подождите до завтрашнего обеда. Это – приказ. Все в порядке, – сообщила она «крабу».
      – Помоги нам вытащить корзину наружу.
      Тросы натянулись. Корзина поползла назад и вверх. Мы следили, чтобы она ни за что не зацепилась. Вторым наружу выбрался я, следом вылезла Лиз. Внезапно меня стал колотить озноб – ночь, оказывается, была холодной.
      Хторры расположились вокруг машины и наблюдали за нами – огромные черные бугры в полумраке. Сколько их было, я не знал, но явно – больше четырнадцати. Может быть, тридцать, а может, и все пятьдесят, утверждать не берусь. Все с шелестом вращали глазами.
      Лиз оперлась ча мою руку, потянулась и быстро поцеловала меня в губы.
      – Спасибо.
      Повернувшись к «крабу», она подняла большой палец вверх. Механическая лапа ответила ей тем же.
      И тут, издав боевой клич: «Хторр! Хторр!» – черви кинулись на вертолет. Один из них наползал спереди. Обтекатель под его тушей треснул. Червь уже был на крыше, полу появился запыленный «краб». За ним вынырнул болтающийся конец троса.
      Отверстие закрылось, и человек в наушниках сказал:
      – А-2 на борту, люк закрыт. Эвакуация завершена. Снова началось ликование. Даже я радовался – между приступами кашля. Ноги меня не держали. Кто-то поднял меня, двое других подхватили под мышки. Боль была нестерпимой…
      – Отдать якорные концы, – скомандовал человек в наушниках. – Курс на Окленд. – Он улыбнулся мне: – Лейтенант хочет омаров.
      Я взглянул на Лиз и вспыхнул. Она подмигнула в ответ.
 
       В. Как хторране называют партийный съезд?
       О. Дикая оргия.

 
      Четверо человек подхватили носилки с Дьюком и исчезли за дверью. Лиз могла идти самостоятельно. Меня поддерживали. Я двигался словно в розовом тумане. Мы прошли длинный коридор и попали в медицинский отсек. Здесь нас разлучили, засунув Лиз в одну уютную нору, а меня в другую.
      Кто-то надел на мою правую руку какую-то штуковину, кто-то воткнул иглу в левую, потом с меня сняли кислородную маску и заменили большей по размеру. Я жадно присосался к ней.
      – Аккуратнее, а то опять закашляетесь. Вдыхайте потихоньку. добирался до нас, как вдруг «краб» направил на него прожектора и врубил их на полную мощность. Червь, моргая, отскочил назал. «Краб» наступал, размахивая всеми своими руками, ногами и остальными причиндалами – камерами, прожекторами, какими-то приборами, – причем с самым свирепым видом. Хторр нерешительно попятился…
      Ролик с визгом устремился вверх, и мы взмыли в воздух! От рывка Дьюк вскрикнул.
      Должно быть, ему было невероятно больно. Я задохнулся, но на кашель сил уже не оставалось. Лиз завизжала, как ребенок на русских горках. Вертушка провалилась куда-то вниз и теперь выглядела розовым оазисом света в чернильной тьме.
      Черви наползали на нее. «Краб» предусмотрительно отступил перед их натиском, пристегнулся к тросу и взлетел следом за нами. Одна из тварей бросилась вдогонку, но промахнулась.
      А в следующую секунду вертушка пропала из виду.
      Я посмотрел вверх. Дирижабль походил на огромную дыру в ночном небе. Его огни были по-прежнему потушены. Мы возносились в зловещую пустоту. Потом прямо над нашими головами появился квадрат теплого желтого света. После двух суток, проведенных в розовом мире, он выглядел несимпатично.
      Квадрат увеличился и превратился в люк. Мы пролетели через него и оказались в дирижабле – сначала корзина, потом я, потом полковник Тирелли.
      Какие-то люди в комбинезонах оттащили нас от люка и принялись расстегивать ремни.
      Они хлопали в ладоши и что-то кричали – мелькал калейдоскоп ладоней и лиц. Я ничего не слышал и плакал.
      Кто-то помог мне освободиться от сбруи и снял кислородную маску. Я лишь моргал от неожиданности: светло, шумно, толпятся люди! Все слишком яркое!
      А помещение – огромное. Здесь хватит места и для вертушки, и для небольшого дансинга. Из отверстия в Я зажмурился от боли. Глаза покрывала толстая корка слипшейся розовой пыли. Я попытался протереть их, но мою руку перехватили. Послышалось шипение аэрозоля, и я ощутил на лице влагу. Она холодила кожу и пахла лекарствами. Кто-то осторожно протирал мне кожу.
      Когда я смог открыть глаза, то увидел перед собой молоденькую девушку в белом халате, озабоченно смотревшую на меня.
      – Как вы себя чувствуете?
      Рядом с ней стоял медицинский анализатор. На дисплее мигали огоньки – голубые, желтые, красные – все, кроме зеленого.
      О-хо-хо.
      Она перехватила мой взгляд.
      – Не надо волноваться. Он пока не подключен. Можете говорить? Как вы себя чувствуете?
      Я подавил приступ кашля – грудь буквально взрывалась – и сумел выдавить:
      – В горле першит, в груди давит, тело чешется. Боль. Глаза и уши горят. Я хочу вымыться. Мне холодно. Словом, я чувствую себя прекрасно! – И улыбнулся.
      Она ответила дежурной улыбкой и открыла сумку.
      – Хорошо. Снимите рубашку.
      – А где же доктор?
      – Я – ваш доктор. Раздевайтесь.
      Я закрыл рот и стянул форменную рубаху.
      У девицы вырвался вздох – моя кожа покраснела и покрылась прыщами. Даже я не ожидал такого. Девушка поджала губы и задумалась.
      – Что это такое?
      – Я собиралась спросить у вас. – Она потрогала кожу пальцем.
      – Осторожнее!
      – Что, больно?
      – Нет, странный вкус.
      – Вкус? – Она нахмурилась. – Что вы имели в виду?
      – То, что сказал. Просто… это самое подходящее слово.
      – М-м, – задумалась она. – Вероятно, своеобразная тактильная реакция. Повидимому, у вас аллергия на пыль или просто чесотка. В Окленде разберутся. Я ведь просто… Здесь нет необходимого оборудования.
      – Ладно, – проворчал я.
      Она чем-то смазала меня – то ли лекарством, то ли своей неопытностью, а может, всем вместе. Но на сопротивление у меня не осталось сил.
      – Спину тоже надо смазать, – сообщила девушка. – Снимите брюки, я хочу осмотреть ваши ноги. Да, не так уж и плохо. Просто отлично. А теперь посмотрим, что скажет мистер Силиконовый Всезнайка, хотя не думаю, что он выдаст правильный диагноз вашей пакости. Простите.
      Она обклеила меня покерными фишками.
      – Вам не больно?
      Я помотал головой. Она прочитала надписи на экране, кивнула и выключила его, прежде чем я успел заглянуть ей через плечо. Потом осмотрела мой нос, полость рта, глаза, уши.
      – Подождите минутку. Я сейчас вернусь.
      Она принесла поднос, на котором стояли вакуумный инжектор, стакан с апельсиновым соком и маленькая пластиковая коробка с пригоршней капсул.
      – Антибиотики и витамины, – извиняющимся тоном сказала она. – В профилактических целях. Простите, но ваш случай – для оклендских ребят.
      Инжектор, прижатый к моей руке, пшикнул. Я ощутил морозную влажность – она пронизала тело и превратилась в ледяную стужу, от которой я задрожал, затрясся, Покрывшись холодным потом. Огонь в грудной клетке, в легких и в животе странным образом преобразился – он полыхал холодом. Я не мог вздохнуть…
      Она подождала, когда пройдет приступ, и вручила мне сок и таблетки. Я послушно все проглотил.
      – Что было… в вашем уколе?
      – Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответила девушка, и я был склонен ей верить. – Запейте, это очень дорогие лекарства.
      Сок был свежий и сладкий. Я уже забыл, что на свете есть такие вкусные вещи. Но он, увы, лишь на мгновение притушил бушующее внутри пламя.
      – Вот и хорошо, – улыбнулась девица. – Теперь вы продержитесь до Окленда.
      Только постарайтесь не напрягаться. Можете одеваться – с вами желает поговорить начальство.
      Стараясь не встречаться со мной взглядом, она отклеила покерные фишки и сложила их кучкой. Интересно, что ее тревожило: мое состояние, реакция начальства или собственная несостоятельность? Я решился было спросить, но она уже исчезла.
      Все лечение заняло не больше пяти минут. Застегнув рубашку, я недоуменно подумал, где, собственно, меня ждут? Какой-то человек с наклейкой «Пол Баньян» на комбинезоне заглянул в отсек.
      – Лейтенант Маккарти? Я кивнул.
      – Полковник Андерсон просит вас пройти в передний салон. Вам нужна помощь?
      – Нет, я могу идти сам… кажется. – Действие лекарств явно начало сказываться: у меня появились галлюцинации. Я в буквальном смысле слышал боль в груди – она звенела. Тем не менее мне удалось встать и даже идти при помощи вестового. Мы добрались до переднего салона. Прежде чем оставить меня, он убедился, что я не вывалюсь из кресла, и предложил:
      – Устраивайтесь поудобнее. Отличный совет! Я не мог и пошевелиться.
      – Полковник Андерсон придет через минуту. Если захотите выпить – бар открыт.
      Я отпустил его взмахом руки – хотелось спокойно умереть в одиночестве.
      Вестовой, похоже, с радостью оставил меня.
      Салон занимал всю ширину корабля и выглядел таким же просторным, как грузовой отсек. Меня поражал чрезмерный комфорт. Какой-нибудь совет директоров спокойно мог устраивать здесь приемы. Обстановка была роскошной. Что верно, то верно: тяжелые дирижабли могут не заботиться об экономии пространства. Высокие окна темной подковой опоясывали три четверти салона. Повернувшись вместе с креслом, я наклонился вперед и уперся лбом в холодное толстое стекло. Дремлющая в груди боль окатила меня с головы до ног. На секунду я зажмурился, потом посмотрел вниз.
      Бортовые огни снова горели. Прямо под салоном, должно быть, располагалась большая гирлянда носовых прожекторов – ночной склон заливало зарево. Казалось, мы плыли сквозь розовую дымку. Больше ничего не было видно.
      Мои ноги ощутили едва заметную вибрацию. По-видимому, капитан Прайс включил холодные реактивные двигатели – только они могут работать в такую погоду.
      В глубине салона располагался шикарный бар. Пересохшее горло требовало жидкости, но вывалиться из кресла, доползти до противоположной стены, заказать роботу-бармену напиток и потом ползти обратно было свыше моих сил. О том, чтобы дойти до бара на своих двоих, и речи не шло. Жаль, что никто не догадался усадить меня в кресло на роликах – я вмиг подкатил бы к бару.
      А будь я Ти-Джеем из «Дерби», давно бы уже прогулялся до бара., «Приготовьте-ка мне крепкий „Буффало“, да полегче с соевым соусом». Однако, черт меня возьми, в таком случае мне положено загорать на борту яхты где– нибудь на Багамах и разрабатывать очередной план ограбления банка, или переворота, или еще чего-нибудь…
      – Лейтенант Маккарти?..
      Я поднял глаза, потом перевел их выше. Плечи шириной с Огайо, сломанный нос и улыбка на красном мясистом лице. Он протянул лапу. Только через несколько секунд, сообразив, что от меня требуется, я встал и отдал честь. – Сэр! И едва не упал, позабыв, что уже приготовился к смерти.
      Он тоже козырнул, скорее, отмахнулся, и снова протянул руку. Я вложил в нее ладонь и осторожно пожал. После его пожатия мне захотелось подуть на пальцы; слава богу, что он их все-таки не сломал.
      – Я – Дэнни Андерсон. – Его голос отдавался эхом, как в пустом ангаре. А улыбка была широченная, как дверь. Она пропала, прежде чем я упал. Он успел подхватить меня и усадил обратно в кресло. – С вами все в порядке?
      – Нет, – честно признался я, но замахал рукой, отказываясь от помощи.
      Я старался восстановить дыхание. Некоторое время Андерсон внимательно наблюдал, потом схватил ближайшее кресло и, присев на краешек, терпеливо ждал, пока я, уставившись на свои ботинки, сделал шесть глубоких вдохов. Проклятье, я еще не умер. Я устало посмотрел на него.
      – Хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для моего отца. Вы спасли ему жизнь.
      – Э… Мне не хотелось бы перечить старшему по званию, сэр… Особенно такому большому. – Я сделал еще вдох. – Но я не выполнил и половины того, что должен был.
      – Да? Что же вы упустили?
      Он вопросительно поднял кустистую бровь.
      – Сэр, я сделал все, что мог. Но получилось бы еще лучше, если бы не кончилось все необходимое.
      Андерсон расхохотался. Я недоуменно смотрел на него. Спохватившись, он замолчал, но улыбка осталась нг. лице. Он положил гигантскую лапищу мне на плечо.
      – Я смеялся не над тобой, сынок. Полковник Тирел-ли предупреждала, что ты так скажешь. Я лишь хотел по благодарить тебя, а ты поспешил свести свои заслуги на нет. Пора с этим кончать, лейтенант.
      – Э… – Я чуть было не принялся за свое, но спохватился: – Вы правы. Спасибо, сэр.
      – Вот и хорошо. Разреши мне повторить: ты спас жизнь капитану Андерсону.
      Полковник Тирелли представляет тебя к награде.
      Последние слова я услышал словно издалека.
      – Спасибо, сэр… Могу я спросить, как Дьюк… капитан Андерсон?
      Дэнни Андерсон замялся; ответ прозвучал неожиданно вяло:
      – Похоже… гм… что он выкарабкается. Жизненные функции стабилизировались, как только мы подключили его к системе интенсивной терапии «голубого кода». – – И тихо добавил: – Он может остаться без ног.
      В моей груди лопнул последний шар, воздух вышел, и я осел в кресле, не в состоянии вдохнуть. Все кончилось. Потом все же я спросил:
      – Из-за красных волос, да? Я тоже ими обрастаю. Ощущение такое, будто я ими вижу. Что-то вроде меха червей, но они доставляют невыносимую боль. О черт! Я боюсь за него. Я давал ему герромицин и не знал, что еще можно сделать.
      Дэнни Андерсон придвинулся поближе.
      – Эй, парень! – прервал он меня. – Я же сказал, кончай с этим.
      Я с трудом выдавил:
      – Виноват, сэр. Это… так ужасно. Он был мне как Отец и… – Я поднял глаза на Дэнни. – Вы сами знаете Дьюка…
      – Нет, – холодно ответил полковник Андерсон, – не знаю.
      – Как?
      – Не стоит, Маккарти. Это не ваше дело.
      – О… Да, конечно, сэр. Мне… – Я замолчал. И удивился. Разумеется, про себя.
      – Слушай, – сказал он. – Что было, то прошло. А что мы имеем, то имеем, нравится тебе это или нет. Так что прекрати самоедство и прими поздравления.
      Ваша с полковником Тирелли видеозапись, похоже, самый важный документ из всех, имеющихся в нашем распоряжении. Эти кроликособаки неповторимы!
      – Они могут стать следующим шагом вторжения.
      – Не спорю, лейтенант. Вы рассмотрели их лучше, чем кто-либо другой.
      – Да, сэр.
      – Ну а теперь вот что. Я знаю, что вы устали и измучены. И вероятно, соскучились по нормальной еде, горячей ванне и постели. Все это ждет. Но, честно говоря, нам хочется выслушать вас. Выдержите?
      Я кивнул.
      – Дайте мне побольше кофе и соломинку – и я ваш.
      Хотя нет, зарядите им капельницу.
      – Простите, но есть только чай и какао.
      – Почему нет кофе? Дэнни покачал головой.
      – Мы не можем позволить себе платить тридцать долларов бонами за полкило зерен.
      – Опять бобовая гниль? Он кивнул.
      – Конгресс закрыл границу на карантин. Осталось только то, что выращивается в теплицах. Если вы, конечно, можете позволить себе такую роскошь.
      – Тогда какао. Спасибо.
      – О'кей. Я собирался отвести вас в каюту, но здесь, по-видимому, удобнее. К тому же мне бы не хотелось заставлять вас двигаться. У нас есть переносной терминал и программа опроса «Хейс-6». Кроме того, мы связались с парой экотехников из Окленда, у которых тоже есть вопросы. Если устанете, остановитесь в любую минуту. В свою очередь, я готов помочь чем смогу. Устраивает?
      Я кивнул.
      – Отлично, Мы действительно вам благодарны. – Он легонько похлопал меня по плечу. – Еще что-нибудь?
      – Мне необходимо что-то против кашля. И новая кислородная маска.
      – Я прикажу врачу принести все, что потребуется.
      – Спасибо, сэр.
      Я ответил примерно на три четверти вопросов, прежде чем закашлялся и потерял сознание.
 
       В. Как по-хторрански будет «Моби Дик»?
       О. Заливная рыба под белым соусом.

 
      Очнулся я в машине «Скорой помощи». На улице что-то происходило; через мегафон кто-то уговаривал людей разойтись.
      Толпа не слушала. В неразборчивом многоголосье чувствовался вызов. Казалось, назревает очередной мятеж.
      Я не мог понять, где нахожусь. Я лежал на спине, над головой нависал пластиковый потолок. Повернул голову – окно зашторено. С легкими явно творилось что-то неладное, все тело ныло от боли. Грудь онемела, и в то же время я чувствовал ее. Простыня была белой, воздух – красным. Отовсюду тянулись какие-то трубочки – к рукам, носу, рту. Однако я как-то умудрился слегка сдвинуть занавеску, чуть-чуть. Мы останавливались.
      День был по-прежнему розовым – и воздух и небо… Вокруг толпились испуганные люди. На лужайках, на подъездных дорожках, но большинство – вокруг дверей приемного покоя. Некоторые явно ночевали здесь в ожидании помощи – усталые и равнодушные, с красными глазами и отекшими лицами. Неужто это начало последней эпидемии, которая окончательно сломит нашу волю к сопротивлению?
      «Скорая» остановилась, и санитары перевалили меня, как мешок, на тележку. Кто-то в белом ухватился за рукоятки у изголовья, и носилки поехали – очень быстро – через море страдальцев. Кто-то расчищал нам путь в толпе. Я пытался рассмотреть людей. Ближе ко входу они стояли колонной по пять человек в ряд, изломанным, уставшим ждать строем. Я вроде бы разглядел мундиры военной полиции. Неужели кто-то собрался на нас напасть? Впрочем, нет, это было подразделение борьбы с массовыми беспорядками.
      В больнице творился кошмар. Стоял сплошной гул – плакали дети, спорили и что-то доказывали взрослые кто-то кричал. Шум бил по ушам, каждый голос, казалось, звучал на грани безумия. Рядом раздался истериче-ский женский визг, носилки покачнулись и едва не опро-кинулись. Женщина вцепилась в них и кричала мни прямо в лицо. Мне захотелось ударить ее. Она сорвала с меня одеяло.
      – Смотрите! Еще один сраный солдат! Знаем мы та-ких! У них, видите ли, право на помощь! А остальные пусть подыхают!
      Ее оттащили, и носилки покатились намного быстрее, чем раньше. Потом снова остановились – начался спор.
      – Я не могу ничем помочь. Сделайте ему укол, ингаляцию и отправьте отдыхать домой…
      – С розовым отравлением легких третьей степени?
      – Когда появятся симптомы, привезете опять…
      – Мне платят не за доставку на дом. Я подрядился поставлять вам убоину, а на этой туше уже стоит штамп. У него армейская первоочередность степени «три А-плюс», и ваш главврач уже подписал акт о приемке больного.
      – А он не сказал вам, куда его положить? Забиты все коридоры…
      – Это ваши проблемы. Вот, читайте…
      – Я не могу! Тогда придется выкинуть кого-то на улицу. – – Это ваши проблемы.
      Неожиданно надо мной склонилось женское лицо, злое и усталое.
      – Откройте глаза! – потребовала она. – Двигаться можете?
      Я и говорить-то не мог, только издал звук, который даже стоном назвать нельзя.
      Звук перешел в кашель. Изо рта полетели розовые брызги.
      Похоже, я выиграл спор. Тележка покатила еще быстрее… Сознание вернулось, когда меня перекладывали на койку. Проморгавшись от слез, я повернул голову и сощурился от света.
      Отдельная палата! Я попытался протестовать, но сил не хватило даже на хрип. Я протянул руку к двери, к невидимой толпе и отчаянно замахал, несмотря на взрыв боли.
      Сиделка уложила меня на подушку:
      – Вам нельзя волноваться. Теперь ваш долг – лежать и не двигаться.
      Это была пухленькая коротышка с абсолютно незапоминающимся маленьким личиком.
      Ей с одинаковым успехом могло быть и тридцать, и пятьдесят лет. Она походила на чью-нибудь незамужнюю тетушку. Но руки – на Удивление сильные. Уложив меня, она приставила к моему лицу кислородную маску.
      – Постарайтесь расслабиться. Я все время буду рядом. Словно сквозь пелену я наблюдал какую-то суету.
      В комнате появились люди. Что-то укололо меня в руку. Я отключился и воспарил, с интересом наблюдая за своим умиранием. Меня мяли, кололи, прослушивали, просвечивали насквозь, делали провокации широкодиапазонными вакцинами Келли, ждали результатов. Потом вакуумизировали легкие – боль при этом совершенно не соответствовала зверскому названию процедуры – и положили в гелиево-кислородную палатку.
      А потом меня оставили в покое. Я продолжал витать. Реакция наступила на следующее утро. Я проснулся, кажется, уже перейдя во сне границу между жизнью и смертью. Изо всех сил я пробивался назад, но меня словно засасывало в болото.
      Вздохнуть я не мог.
      Вокруг звенели сигналы тревоги. Я пытался закричать, но из горла не вылетело ни звука. Заметавшись на постели, я понял, что опять делаю ошибку. А потом руки коснулось что-то холодное, и я почувствовал укол в грудь. Какая-то влага потекла в горло.
      Я снова терял сознание и снова приходил в себя. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Я сбился со счета.
 
       В. Из каких ингредиентов состоит хторранская жидкость для полоскания рта?
       О. Из керосина, азотной кислоты и тридцати двух адвокатов.

 
      Я сидел на верхушке красного дерева, был обезьяной с красной шерстью, живущей под красным солнцем на красной планете. В красном небе плыли красные облака.