К концу дня насекомые очистили от пудры стекло фонаря, и теперь можно было рассмотреть их.
      Косые лучи вечернего солнца освещали вертолет сзади, и только розовые прожилки на прозрачной башенке напоминали, что еще недавно вертушка была засыпана.
      Крошечные насекомоподобные организмы выглядели крупинками. Приходилось сильно напрягать зрение, чтобы вообще увидеть их. Лишь у некоторых, более крупных, просматривались какие-то неясные детали.
      – У вас есть видеокамера? – спросил я Лиз.
      – Да, парочка в запасе имеется.
      – Дайте-ка одну, пожалуйста. Она принесла камеру.
      – О, да это «Сони»! Отлично. Хоть раз в жизни армия не позарилась на дешевку. Сейчас я вам кое-что покажу. Фокусное расстояние у этой штуки можно сделать очень коротким. В университете мы использовали видеокамеры как переносной микроскоп.
      Я покрепче уперся локтями и, глядя сквозь окуляр камеры на насекомых, настроил ее. Освещение было отличное – лучи заходящего солнца падали сбоку. Изображение получилось четкое: белесые личинки были видны как на ладони. О Боже, да ведь это… Я узнал их. Чувство было такое, будто я хлопнул стопку крепчайшего ирландского виски.
      Я захихикал.
      – Что это вас так рассмешило?
      Меня действительно разбирал такой смех, что я вывалился из фонаря, закашлялся и осел на дно, пережидая, пока пройдет приступ. Я кашлял так сильно, что легкие, казалось, вот-вот вывернутся наизнанку. В груди полыхал костер. Кашель усиливал боль, а та, в свою очередь, вызывала новые приступы кашля. Я задыхался, однако все постепенно прошло. Лиз испуганно смотрела на меня.
      Жестом я показал, что со мной все в порядке, и натянул кислородную маску. Все мое тело по-прежнему было набито розовой пудрой, но что-то изменилось. На меня вдруг снизошло спокойствие. Нет, скорее, я чувствовал себя на седьмом небе, почти что витал в облаках. Я как бы видел свое ставшее прозрачным тело. Может быть, в мою кровь поступила свежая порция адреналина или мои эндорфиновые рецепторы потеряли чувствительность, а может, у меня атрофировалась нервная система? Но что бы это ни было, больше ничего не болело.
      И кроме того, меня постоянно разбирал смех. Только теперь я понял, какая глыба напряжения и страха свалилась с плеч. Одышка перешла в глухое отрывистое хихиканье. Вероятно, я смахивал на сумасшедшего. А может быть, и впрямь сошел с ума?
      – Маккарти! – Лиз встревожилась не на шутку. – Что с вами?
      Я перекатился на бок, встал на четвереньки и, выждав, когда дыхание восстановится, поднялся на ноги.
      – Пойдемте, я вам покажу.
      Лиз довела меня до кресла. На верхней половине переднего стекла виднелись насекомые. Я передал ей камеру.
      – Посмотрите. Узнаете?
      Она прижала объектив к стеклу и приникла к окуляру.
      – Нет.
      – Разве? Вы же видели слайды на докладе доктора Зимф.
      – Может, вы прекратите паясничать и просто скажете, что это такое?
      – Да ведь это ершики! Абсолютно безвредны для человека! Они да сахарная пудра – единственные хторран-ские виды, которые не опасны для нас. А мы целый день прячемся в этой консервной банке и дрожим от страха! Завтра к утру они очистят нам всю вертушку. На ней не останется ни одной розовой крошки. – Я был не в силах стереть с лица широкую, от уха до уха, улыбку законченного идиота. – Теперь все будет в порядке.
      Лиз села в соседнее кресло. Кажется, она успокоилась и пыталась расслабиться.
      – Нам точно не грозит никакая опасность?
      – Ни малейшая. Я чувствую себя как выжатый лимон. Она рассмеялась.
      – Это надо отпраздновать. Вы по-прежнему не хотите пива?
      – Разве еще осталось?
      – Холодильник у вас под ногами. Я открыл крышку.
      – Боже мой! Нет, эта женщина явно привыкла путешествовать с комфортом.
      Лиз умоляюще подняла руки:
      – Разве можно заранее знать, что утонешь в сахарной пудре? Дайте-ка и мне одну… Спасибо.
      Откинувшись в креслах и передавая друг другу камеру, мы наблюдали за неутомимой работой насекомых на стекле обтекателя.
      – Вы ведь по специальности биолог? – спросила Лиз.
      – Диплом я так и не получил.
      – Я спрашивала не об этом.
      – Ну хорошо, биолог. Такой же, как и любой в наше время.
      – Тогда расскажите мне, что здесь происходит?
      – Я могу лишь предполагать. Ершики вылупились в тот же день, когда выпали пуховики – главная их пища.
      – Но почему вылупилось так много, невероятно много?
      – Для насекомых это обычное явление – отложить тьму-тьмущую яиц. Тогда есть гарантия, что выживет достаточное количество особей для успешного повторения цикла размножения. – Тут у меня появилась другая мысль. – Разумеется, это земное объяснение. Хторран-ское может быть совершенно иным.
      – Что вы имеете в виду?
      – Да так, это только предположение. Помните, как доктор Зимф говорила, что мы видим сейчас лишь авангард вторжения, своего рода трансагентство, которое явно старается «хторроформировать» Землю?
      – Помню. Ну и что?
      – Вот об этом я и подумал. Допустим, что мы, земляне, решили «терраформировать» Марс или другую планету. Разве мы стали бы завозить туда всю земную экосистему?
      Наверное, нет. Мы взяли бы только те организмы, которые лучше других подходят к климату и ландшафту облюбованной нами планеты. Скорее всего, мы даже не взяли бы с собой полный набор организмов, а постарались бы заполнить те экологические ниши, которые смогут гарантировать наше выживание на чужой планете.
      – К чему вы клоните?
      – Ну хорошо. Мы бы захватили с собой пару видов трав и зерновых, дождевых червей, кроликов, лис, чтобы контролировать численность кроликов, коров, уток, цыплят и так далее. Иными словами, мы были бы вынуждены взять с собой только те виды, которые нужны непосредственно на первых порах. Москиты, термиты, носороги и трехпалые ленивцы ни к чему. Готов поспорить, что хторране поступили так же.
      Вот почему пуховики и ершики переживают сейчас взрыв численности. Здесь они не испытывают пресса всех хищников, которые питаются ими в родной экосистеме. По крайней мере, пока не испытывают. Может, те появятся позже.
      – Да-а, – протянула Лиз и отхлебнула пива из банки. Потом наклонилась вперед и, постучав по стеклу обтекателя, спросила: – А это что такое?
      Ее палец указывал на более крупную темную крупинку. Я пригляделся. Существо было круглым, черным и очень шустрым.
      – То, что кормится ершиками, – пояснил я.
      – Значит, долго ждать не придется, – прокомментировала Лиз. – Вот и первый хищник. – Она разглядывала его в видеокамере. – Похож на паука, только ног чересчур много.
      – Если это хторранский организм, то его называют «пасть на колесах». Вот еще один. А вот еще.
      Солнце почти село, наступает пора ночных хищников. Держу пари, что скоро их здесь будет целая орава.
      – А это что? – показала Лиз. – И вот это? – Она передала камеру мне.
      Существа походили на золотых рыбок с продольными красными полосами. Мне невольно вспомнились тысяче-ченожки, только эти твари были микроскопическими..
      Может, личинки? Я сказал:
      – Ясно, что это насекомые, которые поедают тех, ко – торые питаются ершиками.
      Тут мое внимание привлекло существо, похожее на амебу, размером с ноготь. Оно обволокло одну из «золотых рыбок». Невероятно!
      – Знаете, кто пожаловал к нам в гости? «Театральная ложа»! Перед нами целый срез хторранской экосистемы!
      – Я не уверена, что это «ложа», – заметила Лиз. – Мы смотрим снизу.
      – Лучший ракурс для наблюдения. Все как на ладони. А теперь посмотрите сюда.
      Видите? Кто это?
      – Похож на маленького вампира.
      – Правильно, потому его и назвали «нетопырем». Они прячется в засаде по темным углам.
      Этот, вероятно, еще детеныш.
      – Что он жует?
      – Не могу разобрать, но что-то розовое.
      – Вот еще один. Боже!
      Существо напоминало крошечного эльфа. У него были лягушачьи глаза, розовое влажное тельце, как у младенца, да и пропорции вполне человеческие, только размерами он не превышал пальчик грудного ребенка. Он поедал розовую пудру, ершиков, как, впрочем, и все остальное, что попадалось на пути. У него был крохотный розовый язычок.
      – Просто невероятно! Где кассеты для камеры? Здесь, наверное, сотни новых видов.
      – Там, в синем ящике. – Лиз ткнула пальцем через плечо. – И не забудьте про батарейки. Возможно, потребуется замена.
      Я выкарабкался из кресла.
      – Кока-кола, пиво, медикаменты, пенобетон, кислородные баллоны, видеокамеры – откуда все это?
      – Теперь так оснащены все военные вертолеты. Стандартный набор. Роботы проверяют запас и автоматически пополняют его. Вероятно, для таких вот непредвиденных случаев.
      – Ого! – вырвалось у меня. – Да у вас тут кассеты «Пентакс-Про»! С восьмислойной памятью на восемьдесят гигабайт! Новехонькие. Откуда все взялось? О таком я мог только мечтать.
      – Успокойтесь. Там, откуда это взялось, есть еще.
      – Правда?
      – Командование намерено обеспечить вас новейшим оборудованием, Маккарти. Идет война, вы не забыли?
      Я захватил переносную лампу и вернулся в кабину.
      – Повесьте где-нибудь, чтобы свет падал сбоку. А я постараюсь улучшить резкость.
      Я занялся настройкой.
      – Там еще остались голые человечки?
      – Вон парочка… Вы не должны видеть, чем они занимаются.
      – Что значит «должен», «не должен»? – Я нацелил объектив.
      Лиз фыркнула:
      – Извращенец!
      – Да они просто слизывают друг с друга пудру, – успокоил я ее. – К тому же, кажется, обе – самки, Я продолжал снимать. Появилась какая-то розовая штука, похожая на крохотную цветную капусту или на движущийся мозг – шишковатый комок с красными венами на поверхности. Выглядел он отвратительно. Похоже, что другие существа думали так же – они держались от него подальше.
      – Потрясающе! – воскликнул я, может, и повторяясь, но сейчас мне было все равно. Меня охватило возбуждение. – Это организмы, которых еще никогда не видел человек. Невероятно! Наверное, как раз сегодня все они вылупились разом и теперь пожирают друг друга. Великолепно!
      Лиз спокойно заметила:
      – Если это так, то вы опростоволосились. – Что? – – Пару минут назад вы предположили, что хторране захватят с собой только самые необходимые виды. Взгляните на зоопарк за стеклом! Вы по-прежнему так считаете?
      Я на секунду опустил камеру и посмотрел на стекло, сплошь покрытое копошащимися насекомыми и прочими тварями. Длинными, тонкими, толстыми и рыхлыми, розовыми, пурпурными, алыми – всех оттенков красного цвета. Они блестели в свете, падающем на них из вертушки. Дальше была темнота. Уже наступила ночь, а я и не заметил, как село солнце, – настолько увлекся. Спектакль, разыгрывающийся на наших глазах, захватил меня целиком. Насекомые блестели, все стекло переливалось и сверкало.
      – Я не отказываюсь от своих слов, – ответил я. – Мы видим очень тонкий срез экосистемы. На их планете может обитать миллиард разных видов, а мы наблюдаем здесь лишь несколько сотен. Скорее всего, хторране переправили сюда только тех, которые им нужны.
      Я повертел в руках камеру и улыбнулся Лиз.
      – Что такое? – спросила она.
      – Беру свои слова обратно. Ну пусть не все, а часть. Не думаю, что путешествия даются хторранам намного легче, чем нам. А ведь мы пакуем в чемодан не только то, без чего никак нельзя обойтись. Мы прихватываем и кое– что на всякий случай. – Я взвесил камеру в руках. – Как видите, и эта вроде бы ненужная штука тоже пригодилась. Они поступили так же.
      Лиз засмеялась. Открыв две последние жестянки с пивом, она передала одну мне и подняла свою банку:
      – Ладно, выпьем за насекомых. Ваше здоровье. Я предложил свой тост:
      – За потрясающий спектакль.
      Некоторое время мы молчали. Я пытался представить, как выглядит земля за стенками вертолета. Должно быть, напоминает живой ковер из насекомых и ночных хищников. Любопытно, участвует ли кто-нибудь из уроженцев Земли в этом пиршестве и если участвует, то в каком качестве – едоков или пищи?
      Наверное, все-таки едоков. Ведь это было не просто кормление, а какое-то сумасшествие. Твари настолько увлеклись пожиранием, что едва ли заметят, когда слопают их самих. На стеклах появлялись все новые существа, включаясь в оргию.
      Откуда они?
      Лиз решила назвать маленьких голых человечков «детскими пальчиками». Они напомнили ей набор резиновых кукол, с которыми она играла в детстве. Их надевали на пальцы, и стоило пошевелить руками, как куклы в унисон открывали и закрывали глаза и рот.
      Лиз сказала, что они походили на хор гномиков, жаль только, что петь они не могли. Наши «пальчики» с забавными детскими лицами выглядели как те гномы.
      У них была бледная, почти прозрачная кожа, большие голубые глаза придавали им то ли безразличный, то ли, наоборот, страшно перепуганный вид – кому что нравится. Они неторопливо ползали и, широко раскрывая маленькие рты, слизывали со стекла крошечными красными язычками розовую пудру и ершиков. Глотая, они запрокидывали голову, а потом медленно осматривались, прежде чем продолжить обжорство.
      Через какое-то время их стало намного больше. Многие слизывали пудру друг с друга, все стекло покрыли извивающиеся голые тельца.
      – Кажется, вы уже попали на свою «голубую мессу».
      – Знаете, меня коробит от такого сравнения, – сказала Лиз. – Неужели и люди так выглядят со стороны?
      Темнота сгущалась, и нахлынули «нетопыри». Эти маленькие вампирчики с бледными мордами и огромными челюстями хватали «пальчиков» передней парой конечностей и прижимали к себе в непередаваемо эротическом объятии. «Пальчики» не сопротивлялись – даже когда! вампиры начинали их пожирать. Они ели их, как малень-кие сосиски, – откусывали и жевали, откусывали и жевали. «Пальчики» воздевали розовые ручонки, сучили розовыми ножками, но «нетопыри» продолжали их пожирать. У маленьких розовых «пальчиков» была алая кровь.
      Через несколько минут ею было залито все стекло.
      – Я их ненавижу, – заявила Лиз.
      – Осторожнее, – предупредил я. – Что?
      – Вы очеловечиваете их. Вы судите об этих существах явно предвзято. А что, если эти милые «пальчики» – личинки хторров?
      Она, вздрогнув, уставилась на меня:
      – Вы серьезно?
      – Просто предостерегаю вас от скороспелых выводов. Я уже ошибся с кроликособаками и больше не собираюсь попадать впросак. С возрастом эти крошки могут поменять свое обличье и превратиться в ядовитых змей. А могут и не превратиться. Не надо спешить с приговором.
      Вместо ответа Лиз хмыкнула. Мы замолчали. Кто-то вроде змеи с красным брюхом проскользнул по боковому окну. Существо с тысячью мелькающих ног, как пылесос, пропахало дорожку среди другой живности. Нет, только не это!
      – Лиз!
      – Да?
      – Нам лучше поторопить спасателей.
      – Что? – Она недоуменно посмотрела на меня. – По-моему, вы говорили, что нам ничто не грозит.
      – Разве я не могу поменять мнение? Вы хотели узнать, кто следующий? Посмотрите вон на ту гадину! Это хторранская тысяченожка. Если они нагрянут сюда, нам лучше поскорее унести ноги. Не думаю, что пенобетон их остановит.
 
       В. Какхторране называют кладбище?
       О. Склад консервов.

 
      Передатчик пискнул в 22.00. Лиз наклонилась и включила его.
      – «Банши-6» – слушает.
      – Потрясающая новость для вас. Дирижабль уже в пути. Они вылетели из Портленда час назад. На борту команда спасателей и медики. Над вами они будут к полуночи.
      – А как же пыль?
      – Их предупредили об опасности и проинструктировали. Сегодня в долине Сакраменто не работает ни один мотор, по крайней мере без защиты. Но лучше других подготовились к подобным событиям в Портленде; им только оставалось взять с полки готовые технологии. Можете поблагодарить за это вулкан Святой Елены.
      – Хорошо, я пошлю ему поздравительную открытку, – пообещала Лиз.
      – Спасатели будут анализировать состав воздуха на$: протяжении всего полета.
      Как только концентрация пы-ли достигнет тысячной доли процента, они загерметизи-руют двигатели и пойдут по ветру.
      – По ветру? – с сомнением переспросила Лиз.
      – Вы не ослышались, у них есть временное парусное-вооружение и холодный реактивный двигатель для маневрирования, так что опасности возгорания нет. В случае необходимости они могут лететь на сжатом воздухе некоторое расстояние – небольшое, конечно, – но если они возьмут курс на океан, его вполне хватит, чтобы выбраться из розовой пыли.
      – Я уже слышала о таком способе, – сказала Лиз. – Как они намерены удерживаться прямо над нами?
      – Они выстрелят в грунт четырьмя кошками, а потом спустят корзину и примут вас.
      – Послушайте, – предупредила Лиз. – С этим будут проблемы.
      – Почему?
      – Вокруг нас безумствуют твари, пожирающие все подряд. Когда мы откроем люк, у нас в распоряжении останется, наверное, секунд тридцать, а может, и того меньше. Сейчас кругом кишат тысяченожки.
      – Мы знаем о тысяченожках. Вы не единственные, кто угодил под розовую пыль.
      Сюда поступают рапорты, от которых волосы встают дыбом.
      Я подался вперед и спросил:
      – Что за рапорты?
      – Пожалуй, вам лучше не знать.
      – Нет, надо, – настаивал я.
      – Кажется, мы лишились Реддинга. Связи с городом нет, и мы ничем не можем помочь. А вы еще жалуетесь! Поданным космического наблюдения, вся Северная Калифорния стала сплошной розовой пустыней, а ведь в Реддинге все-таки были высотные здания.
      – Реддинг? – Этот город находился всего в восьмидесяти километрах севернее нас.
      От страшного подозрения у меня по спине пробежали мурашки. – Скажите, насколько мощен слой пыли?
      – Весь север штата засыпан целиком. Жизнь замерла. В Сакраменто сегодня днем выпало еще двенадцать сантиметров пыли.
      Мы с Лиз обменялись взглядами. От Реддинга до Сакраменто?
      – Вы сами увидите это с дирижабля. Если ветер не изменится, вы будете в Окленде или в Сакраменто завтра к вечеру.
      – А хорошие новости у вас есть?
      – «Доджеры» – продули в восьмом иннинге.
      – Спасибо. – Лиз вздохнула и повернулась ко мне: – Вот так. Омары отменяются и сегодня вечером… Что-то случилось? – Она уловила мое беспокойство.
      – Пока ничего, – ответил я, вылез из кресла и отправился проверить Дькжа. Его состояние не ухудшалось, однако…
      Я откинул одеяло. Розовый мех на его ногах стал заметно длиннее; появились красные и пурпурные волоски.
      Лиз присела на корточки напротив меня.
      – Так, говорите, ничего?
      – Ну хорошо, – сдался я. – Меня беспокоит Дьюк. От него довольно плохо пахнет, и я не могу понять, что происходит с его ногами. Эта шерсть растет! Даже если срочно эвакуировать его, необходимую помощь он получит только завтра вечером.
      Лиз посмотрела на экран дисплея. Дьюк держался на последней ампуле болеутоляющего. Глюкоза тоже закончилась. Теперь приходилось периодически будить его и давать сладкую воду с добавками антибиотиков – а что оставалось?
      Я наклонился пониже, разглядывая розовый мех на его ногах. Волоски росли из почерневшей кожи, как травинки из земли. Они кололи ладонь. Я прижал их чуть посильнее – покалывание усилилось.
      – Он просыпается, – сообщила Лиз.
      Надпись же на дисплее гласила, что пациент пребывает в глубоком сне.
      – Нет, он спит. – Я снова дотронулся до меха и провел ладонью по ноге. Дисплей словно взбесился: сначала он сообщил, что Дьюк просыпается, потом решил, что у пациента сердечный приступ, и тут же усомнился в этом. Зажглась надпись: «Подождите, пожалуйста». Но единственное, до чего он додумался, свелось к ничего не проясняющим словам: «Повышенная нервная активность».
      Потом снова загорелось: «Подождите, пожалуйста».
      Открыв аптечку, я стал изучать разноцветный список лекарств. Вот оно – герромицин!
      Я еще раз посмотрел на ноги Дьюка. По сути, мне ничего не известно, и рисковать сверхглупо.
      – О чем задумались? – спросила Лиз.
      – Вот размышляю, как бы совершить величайшую глупость.
      – Почему глупость?
      – Потому что раньше этого никто не делал. – Я вынул из аптечки пластиковую ампулу. – У Дьюка на ногах растет мех червей. Вот эта штука уничтожает его. Во всяком случае, большую часть. Помните того хторра из Денвера? С ним произошла такая же история.
      Лиз нахмурилась.
      – Не знаю, что и сказать вам, Маккарти. Я – не врач.
      – А я и не спрашиваю вашего разрешения. Я разбираюсь в этом больше вас.
      Спрашивать надо у других.
      – Вы правы, – согласилась она.
      – Знаю. – Я закрыл глаза. Пожалуйста, Боже… Сделай так, чтобы я оказался прав!
      Я вставил ампулу в капельницу. Экран запищал, осведомляясь: «Герромицин?» Я нажал клавишу подтверждения. Теперь оставалось только ждать. Мы снова завернули Дьюка в одеяло и вернулись в нос вертушки.
      Кресло подо мной недовольно скрипнуло. Я не знал и половины ползающих по стеклу тварей, а те, что были известны, приводили в ужас.
      – Самая главная проблема – Дьюк. Как мы вытащим его отсюда? И удастся ли нам выйти самим? Сейчас даже приоткрыть люк смертельно опасно.
      Я направил фонарь на верхнюю часть обтекателя. Луч осветил четырех краснобрюхих тысяченожек, скользящих вниз по выпуклой поверхности. Одна из них изогнулась и уставилась на нас, недоуменно моргая, – ее глаза, как диафрагмы фотоаппарата, то расширялись, то сужались.
      – Вы не можете их заморозить? – спросила Лиз. Я пожал плечами.
      – Именно это я и намеревался сделать, но дело не в них. Боюсь, что нас обнаружат черви. В кафетерии уже подходит их очередь. – Я показал на иллюминатор. – Эти тысяченожки – самые страшные маленькие монстры, каких только можно вообразить. Они нападают на все, что хоть отдаленно напоминает органику.
      Ненасытны, как журналисты на презентации, и убить их практически невозможно.
      Кусают, как репортеры, и беспощадны, как адвокаты. Нападают стаями и за неделю способны уничтожить целый лес, а за минуту обглодать лошадь до костей. Хотите еще послушать?
      – Но главное состоит в том… – подсказала Лиз. -… Что они служат пищей червям. Для хторран тысяченожки – деликатес, вроде наших омаров. Черви набивают ими пасть и жуют. И для червей не составит труда облупить наш вертолет, как крутое яйцо. Ко всему прочему мы безоружны, – добавил я. – Огнемет Дьюка валяется где-то в пыли, хотя мы все равно не смогли бы им воспользоваться. То же самое касается гранат, ракет и всего остального, от чего может воспламениться пудра. Все, что у нас есть, – это фризер, да и тот против червей ненадежен. Можете мне поверить, я трижды пользовался им. А на четвертый раз воздержался и не порекомендовал бы это делать желающим умереть в собственной постели. В первый раз у меня не было иного выхода. Во второй – спасла только сноровка. На третий я начал подозревать, что это вообще невыполнимая штука, и прекратил экспериментировать.
      – Вы закончили, профессор? – осведомилась Лиз.
      – С интересом жду предложений, – пояснил я. – Мне просто хотелось ввести вас в курс дела.
      – Прежде всего, – Лиз одарила меня сногсшибательным взглядом голубых глаз, – мне кажется, вы ищете проблему там, где ее пока нет. Последнего червя мы видели в сорока километрах отсюда, по ту сторону гор. – Она показала на запад.
      – Это вы видели его там и забыли, что я встретил последнего червя по ту сторону ближайшего холма. Можете ли вы дать голову на отсечение, что поблизости нет других? Лично я бы не рискнул. – Я ткнул пальцем в окно. – Меньше чем в метре от нас накрыт шведский стол для хторран. А вокруг него черви! Они нас пока просто не нашли, но обязательно найдут.
      Лиз не ответила. Ей не понравились мои слова, но отрицать их правоту она не могла. Я продолжал:
      – У червя нюх лучше, чем у акулы. Известно, что запах человека привлекает этих тварей. Почему, мы не знаем, но знаем, что хторранские гастроподы сразу же устремляются на человечину, едва ее учуют. Это знание далось нам дорогой ценой.
      Кроме того, они научились распознавать запахи наших машин и вертолетов, тоже весьма для них привлекательные. Я не хотел говорить об этом раньше, так как не думал, что мы попали в очаг заражения, но тысяченожки, увы, подтверждают обратное.
      Наша вертушка приманивает всех окрестных червей не хуже неоновой рекламы на тех занюханных барах, где пишут. – «Закуска – бесплатно» Я поймал себя на том, что говорю, пожалуй, слишком возбужденно, и понизил тон. – Каюсь, немного расстроился.
      Лиз по-прежнему молчала, мрачно глядя в окно. Я решил было извиниться, но, вспомнив свое обещание больше не делать этого, стиснул челюсти. Однако молчание лишь усиливало чувство неловкости.
      – Послушайте, – сказал я. – Есть одно обстоятельство, которое нам на руку.
      Пыль. Может быть, она настолько плотна, что маскирует наш запах. Вероятность довольно большая, правда, я вас не успокаиваю. А раз так, то бояться нам особенно нечего. Разве что червь наткнется на нас случайно.
      – Как этот? – медленно проговорила Лиз, не отрывая взгляда от окна.
      Я поднял фонарь, чтобы получше рассмотреть что-то большое и темно– красное, с двумя огромными черными глазами, напоминающими фары подходящей к станции электрички, которое смотрело на нас сквозь стекло обтекателя. От внезапного света его глаза прищурились,
      – Как бы я хотел на этот раз ошибиться! – вырвалось у меня.
      Червь искоса смотрел на нас – прислушивался. Потом медленно открыл пасть и дотронулся челюстями до стекла, проверяя его на прочность.
      «О Боже, не дай ему лопнуть!» Стекло затрещало, но удержалось. Червь отвернулся от окна и с любопытством пробежал по поверхности стекла руками. Его клешни осторожно скребли и постукивали, исследуя стекло. Я держал фонарь неподвижно, боясь шевельнуть им, боясь даже выключить.
      Червь был огромным. Метра четыре в длину. Отчетливые пурпурные и темно– красные полосы на боках не мог скрыть даже толстый слой пудры, покрывающей мех.
      Чудовище вновь приблизило морду к стеклу. Мы смотрели на него, а оно, не отрываясь, – на нас. Я молился, чтобы червь был сытым.
 
       В. Как хторране называют морг?
       О. Холодильник.
       В. А трупы в нем?
       О. Холодные закуски.

 
      А потом червь подался назад и исчез. За окном стояла непроглядная темень.
      Интересно, куда он отправился?
      – Не шевелитесь, – шепнул я.
      – А я и не могу.
      Какое-то время царила тишина. Я гадал, не тот ли это червь, который повстречался нам с Дьюком. Впрочем, какое это имело теперь значение? А потом послышалось тихое постукивание и царапанье по борту – с той стороны, где сидела Лиз.
      Червь обследовал машину. Глаза Лиз расширились. Слышать, как рядом копошится чудовище, но ничего не видеть, было гораздо страшнее. Звуки перемещались вдоль вертолета. Медленно, очень медленно червь простукивал и царапал его борт, приближаясь к люку. Вот он добрался до двери вертушки, и леденящие кровь звуки смолкли. Он возился у люка долго, чересчур долго. Я вспомнил кролика в клетке…