OCR/вычитка Голодный Эвок Грызли
 
      Энн Маккефри, Джиджи, Тодду и Алеку – с наилучшими пожеланиями.
      Благодарю также: Денниса Аренса, Сета Брейдбар-та, Джека Коэна, Ричарда Куртиса, Диану Дьюэйн, Ричарда Фонтану, Билла Гласса, Харви и Джоан Гласе, Дэвида Хартуэлла, Роберта и Джинни Хайн-лайн, Дона Гецко, Карен Мэлкор, Съюзи Миллер, Джерри Пурнеля, Майкла Сен-Лорана, Рича Стерн-баха, Тома Сузила, Линду Райт, Челси Куинн Ярбро, Говарда Циммермана.
 
      ХТОРР (сущ.) 1, Планета Хторр, предположительно находится на расстоянии тридцати световых лет от Земли. 2. Звездная система, к которой относится указанная планета; звезда, вероятно, красный гигант, в настоящее время не идентифицирована. 3. Родовое название организмов, господствующих на планете Хторр. 4. Один или несколько представителей (предположительно) разумной жизни планеты Хторр (см. Хторранин). 5. Хриплый рокочущий звук, исходящий из горловой щели хторра.
      ХТОРРАНИН (сущ.) 1. Любое существо, родственное хторру. 2. Представитель расы, живущей на планете Хторр (мн. ч. – хторране).
      ХТОРРАНСКИЙ, – ая (прил.) Относящийся к планете или звездной системе Хторр.
      Словарь английского языка «Рэндом Хаус», полное издание XXI века
 
       Вопрос. Как хторране называют идеалистов?
       Ответ. Жратва.

 
      Вертушка походила на товарный вагон, только была побольше. Она растопырилась посреди лужайки, как беременная корова на выгоне. Двойные винты вращались медленно и размашисто, словно оттачивая лопасти о воздух. Даже отсюда было видно, как высокая трава стелется по земле.
      Я отвернулся от окна и спросил у Дьюка:
      – Откуда, черт возьми, взялось это страшилище? Дьюк улыбнулся, не отрываясь от компьютера.
      – Отрыжка Пакистана.
      Он, не переставая, стучал по клавишам.
      – Все шутишь? – Я хмыкнул.
      Никаких пакистанов не существовало уже больше десятка лет. Я снова посмотрел в окно. Вертушка казалась исчадием ада и излучала злобное торжество. А я-то считал, что нет ничего тошнотворнее червей. В каждом из ее реактивных двигателей запросто размещался автомобиль, а крылья-обрубки напоминали плечи борца.
      – Хочешь сказать, что ее готовили для пакистанского конфликта? – спросил я.
      – Не-а, ее построили в прошлом году. Но сконструировали после Пакистана, – уточнил Дьюк. – Подожди минуту…
      Он в последний раз размашисто шлепнул по клавише и наконец повернулся ко мне.
      – Ты помнишь условия договоров?
      – Конечно. Мы не имеем права на разработку нового оружия.
      – Точно.
      Дьюк встал, задвинул свой стул и начал собирать страницы, бесшумно выскальзывающие из принтера.
      – И даже не можем заменять старое вооружение, – добавил он. – Однако в договорах ничего не сказано о научно-исследовательских и конструкторских разработках, верно?
      Дьюк взял последнюю страницу, аккуратно выровнял стопку бумаг и подошел к окну.
      – Да, Прекрасный образчик боевого корабля.
      – Впечатляет, – согласился я.
      – Возьми, прочти и распишись. Он вручил бумаги мне.
      Я сел за стол и приступил к работе. Дьюк следил за моей рукой, заглядывая через плечо, и время от времени указывал места, которые я пропускал.
      – Да, но откуда все-таки он взялся? Ведь кто-то дол-. жен был его построить?
      Эта машина не давала мне покоя.
      – Ну, разумеется. Вот, скажем, твой костюм; он сшит на заказ?
      – Конечно, а разве бывает по-другому?
      – Угу, какого еще ответа ждать от молодежи. Ты встаешь перед компьютером, он снимает с тебя мерку. Другой компьютер лазером кроит ткань, а потом полдюжины роботов ее сшивают. Если в ателье имеется полный комплект оборудования, то максимум через три часа ты получаешь новый костюм.
      – Ну и что?
      Я подписал последнюю страницу.
      Дьюк вложил бумаги в конверт, запечатал, поставил на конверте свою закорючку и пододвинул мне, чтобы я тоже расписался.
      – А то, – сказал он, – что если мы можем так шить костюмы, то почему нельзя точно так же собрать автомобиль, или дом, или… боевой вертолет? Именно этому научил нас Пакистан. Нас вынудили пойти на конверсию промышленности. – Он кивнул на окно. – Завод, где разрабатывался этот «Хью», незадолго до эпидемии переориентировали на выпуск автобусов. Но могу поспорить, что все эти годы чертежи, планы сборки и необходимое оборудование содержались в такой же степени готовности, как Бригада ядерного сдерживания – просто на случай, если в один прекрасный день они понадобятся.
      Я расписался на конверте и отдал его Дьюку.
      – Лейтенант, – ухмыляясь, объявил он. – Вы обязаны сесть и написать благодарственное послание нашим друзьям из Альянса стран четвертого мира. Так называемая победа справедливости, которую они одержали двенадцать лет назад, привела к тому, что Соединенные Штаты оказались самой подготовленной на планете страной для отпора хторранского вторжения.
      – Не уверен, что они с этим согласны, – заметил я.
      – Наверное, – ухмыльнулся Дьюк. – В странах четвертого мира налицо все предпосылки паранойи. – Он бросил конверт в сейф и захлопнул дверцу. – Ладно. – Дьюк внезапно посерьезнел. – С писаниной покончено. – Он взглянул на часы. – У нас есть десять минут. Сядь, тебе надо очиститься.
      Он выдвинул на середину комнаты два стула и поставил их друг напротив друга. На один сел я, на другой Дьюк. Потерев ладонями лицо, он посмотрел на меня так, словно я был один на планете. Остальной мир и даже то, что предстояло нам сегодня, – все перестало существовать. Мне предстояло «позаботиться о душе», как именовал Дьюк эту процедуру. Коммандос, пренебрегавшие ею, обычно не возвращались с задания.
      Дьюк подождал, пока я настроюсь, и мягко спросил:
      – Что ты чувствуешь?
      Я постарался понять «что», но в ответе не был уверен.
      – Не надо ломиться напролом, – посоветовал Дьюк. – Может, поищешь вход с другой стороны? Итак, что ты чувствуешь? – повторил он.
      – Раздражение, – предположил я. – Эта вертушка за окном меня пугает. Точнее, мне просто не верится, что такая громадина сможет оторваться от земли.
      – М-да, – протянул Дьюк. – Это очень интересно, но я хочу услышать о лейтенанте Джеймсе Эдварде Мак-карти.
      – Сейчас.
      Я ощутил легкое беспокойство. Я знал, как надо очищаться: выбросить из головы все, что касается задания.
      – Это было… – начал Дьюк. – Что же это было? Я понял, что он имеет в виду, и не смог скрыть это.
      – Нетерпение. И беспокойство. Я начинаю уставать от постоянных изменений тактики. И разочарование… Потому что они, похоже, ничего не меняют.
      – И… – подсказал Дьюк.
      – И… – согласился я, – порой меня пугает ответственность. Иногда я хочу сбежать от нее. А иной раз возникает желание крушить все направо и налево. – Потом я добавил: – Иногда мне кажется, что я схожу с ума.
      Дьюк внимательно посмотрел на меня, но не успел ничего ответить – запищал телефон.
      Он вытащил его из-за пояса, включил и раздраженно бросил:
      – Еще пять минут. – Потом положил трубку на стол и снова посмотрел на меня. – Что ты имеешь в виду?
      – Ну… Я даже не уверен, происходит ли это в действительности… – осторожно начал я.
      Дьюк бросил взгляд на часы.
      – Не тяни, Джим, вертолет ждет. Я должен решить, брать тебя на борт или нет. О каком сумасшествии ты говоришь?
      – Было… несколько случаев, – процедил я.
      – Случаев чего?
      – Ну, видений или чего-то в этом роде. Не знаю, стоит ли вообще говорить об этом. Может, лучше связаться с доктором Дэвидсоном?..
      – Нет, ты должен рассказать мне об этом сейчас! – Теперь Дьюк не скрывал нетерпения и тревоги. – В противном случае я лечу без тебя. – Он начал подниматься со стула.
      Я поспешно сообщил:
      – Я слышу… вещи.
      Дьюк опустился на сиденье.
      – И еще вспоминаю вещи, – продолжал я. – В основном во сне. Но дело в том, что никогда раньше я не видел эти вещи и не слышал о них. Кроме того… Это меня смущает больше всего… Ты же знаешь, что многие видят во сне нечто подобное фильмам. Так вот, вчера ночью мне приснились звуки. Симфония. Музыка была холодной и призрачной, будто звучала из другого мира, из иного измерения. Мне показалось, что я умер. Я проснулся от страха мокрым как мышь.
      Дьюк смотрел на меня, как на несмышленыша. Взгляд был пристальным.
      – Значит, сновидения? Они-то тебя и тревожат?
      Я кивнул. Дьюк помедлил с ответом. Сначала он посмотрел в окно, потом снова на меня.
      – Знаешь, а ведь мне тоже все время что-то снится, – сказал он. – Точнее, снятся кошмары. Я постоянно вижу лица людей… – Он оборвал фразу на полуслове и посмотрел на свои руки, крупные, загрубевшие. Я лихорадочно размышлял, стоит ли говорить что-нибудь. И не успел: на меня уже смотрел прежний Дьюк. Но между нами остались тома невысказанного. – Я не позволяю себе расслабляться из-за этого. Джим, ты слышишь меня?
      – Угу. Просто я… – Что?
      Это было трудно объяснить.
      – У меня такое ощущение, словно я вот-вот потеряю самообладание, – ответил я. – Эти звуки похожи на голоса… Мне кажется, если бы я понял, что они говорят, то знал бы, как ответить, и все стало бы хорошо. Но я никак не могу разобрать; они напоминают отдаленный шепот.
      Вот и высказался. Теперь осталось ждать приговора Дьюка.
      Кажется, он сильно расстроился. Похоже, мой товарищ не мог подобрать нужные слова. Он снова посмотрел на вертолет, а когда повернулся ко мне, то выглядел очень несчастным.
      – По всем правилам я обязан отстранить тебя и отправить на медицинское обследование, – сказал он. – Если бы мог. Но ты необходим мне для выполнения задачи. Так всегда получается на этой проклятой войне. Среди нас не найдется ни одного, кто не заслужил бы несколько лет отдыха для поправки здоровья. Но мы никогда их не получим. Вместо этого нас постоянно швыряют из одной горячей точки в другую, и позаботиться о собственной психике мы можем, лишь пока стоим у светофора. – Он в упор посмотрел на меня. – Сам-то ты считаешь себя сумасшедшим?
      Я пожал плечами:
      – Не знаю, но, уж точно, не считаю себя нормальным. Неожиданно Дьюк улыбнулся.
      – Отлично, дружище! На этой планете нет нормальных, Джим. Все чокнулись, понял?
      Я кивнул:
      – Знаю, но иногда мне кажется, что я чокнулся сильнее других.
      – Правильно, и это тоже нормально. Если тебя беспокоит, на сколько градусов ты свихнулся, Джим, то все в порядке. Вот когда ты начнешь утверждать, что абсолютно здоров, тогда мы и запрем тебя под замок.
      – Это очень старая шутка, Дьюк. Помнишь? «Если вы считаете, что находитесь в здравом уме, то, возможно, вы сумасшедший. Но если вы уверены, что находитесь в здравом уме, то вы точно сумасшедший». Я понял смысл парадокса. Ты можешь надеяться, что не спятил, лишь в том случае, если не слишком беспокоишься за свой рассудок. Потому что, если думать об этом слишком долго, действительно сойдешь с ума.
      – Послушай, Джим, – мягко сказал Дьюк. – Отбрось все это на минуту. Зачем ты здесь находишься? Какая у тебя задача?
      – Я здесь для того, чтобы убивать червей. Моя задача – остановить заражение хторранами Земли всеми возможными способами.
      – Хорошо, – одобрил Дьюк. – Теперь позволь задать тебе следующий вопрос: должен ты быть абсолютно нормальным или просто психически соответствовать какому-то критерию, чтобы выполнять свою работу?
      Я задумался. Поискал ответ и понял, что он будет отрицательным.
      – Наверное, нет.
      – Отлично. Итак, спятил ты или нет – не важно. С этим ты согласен? Теперь мне необходимо знать только одно: могу я положиться на тебя сегодня?
      Наступила моя очередь улыбнуться.
      – Да, можешь.
      – Абсолютно?
      – Абсолютно, – подтвердил я, подразумевая буквально все.
      – Великолепно, – сказал Дьюк. – Хватай мешок – и вперед.
      Я не двинулся с места – необходимо было выяснить кое-что еще.
      – Что-то еще? – Дьюк удивленно оглянулся.
      – М-м, не совсем. Просто хотел спросить. – Да?
      – Дьюк, перед кем очищаешься ты?
      Дьюк, похоже, не был готов к ответу. Он потянул время, пристраивая за поясом телефон, поднял вещмешок, но потом все же повернулся ко мне.
      – Время от времени я очищаюсь перед хозяином. – Он ткнул большим пальцем в потолок. – Перед Богом. – И вышел из комнаты.
      Удивленно покрутив головой, я пошел следом. Что ни говори, а Вселенная полна неожиданностей.
 
       В. Как хторране называют друзей?
       О. Жратва.

 
      Я ошибался: несмотря на габариты, вертушка все-таки сумела оторваться от земли.
      Она натужно ревела, ее бросало из стороны в сторону, как пьянчугу, но она летела и тащила столько людей и оружия, что хватило бы на переворот в небольшой стране. Мы получили в свое распоряжение три самые лучшие команды Специальных Сил – Дьюк и я тренировали их лично, – а также полностью укомплектованное научное подразделение и достаточно огневой мощи, чтобы зажарить Техас (ну, скажем, его приличный кусок).
      Помоги, Господи, не вводить их в действие.
      Я пробрался в хвостовой отсек и подсел к рядовым. Все, как один, добровольцы.
      Только теперь их называли не так. Новый Военный конгресс США принял и уже успел пересмотреть – причем дважды – закон о всеобщей воинской повинности. Четыре года на казарменном положении. Никаких исключений. Никаких отсрочек. Никакой брони для «незаменимых» специалистов. А это означало, что, как только тебе стукнет шестнадцать, ты годен и до своего восемнадцатилетия обязан надеть мундир. Все очень просто.
      Но на службу в Спецсилах могли рассчитывать немногие. Во-первых, надо было просить об этом, почти требовать. В Специальные Силы брали только добровольцев.
      Во-вторых, помимо желания приходилось доказывать свою пригодность к службе.
      Насколько суровыми были отборочные испытания, я не знал, потому что попал в эти войска случайно, еще до того, как ужесточили критерии отбора, и в дальнейшем только готовил других. Но, глядя на этих ребят, я мог догадываться, каковы испытания. К тому же поговаривали, что из начавших тренировки три четверти сходили с дистанции, не добравшись и до середины.
      Эти победили.
      Ни один не выглядел достаточно взрослым, чтобы участвовать в выборах. А две девушки, похоже, еще не нуждались в лифчиках. Но детьми их нельзя было назвать.
      Меня окружали закаленные бойцы. То, что они не справили двадцатилетия, не имело никакого значения; они составляли самое опасное подразделение армии Соединенных Штатов. И это было заметно по лицам с одинаковым взглядом: в нем словно таилась туго сжатая пружина.
      Они курили, передавая сигарету по кругу. Когда подошла моя очередь, я тоже затянулся. Не потому, что хотелось; я должен убедиться, что сигарета без травки. Вообще-то не думаю, что кто-то из моих подчиненных настолько глуп.
      Такое случалось, конечно, в других командах, но только не в моей. В армии бытовало даже прозвище для офицеров, которые позволяли своим солдатам принимать наркотики перед боевым заданием; их называли кукловодами.
      Ребята примолкли. Я знал, что их сковывает мое присутствие. Хотя мне всего на три года больше, чем старшему из них, все-таки я лейтенант, а значит, «старик». Кроме того, они боялись меня. Ходили слухи, что однажды во время охоты на червя я заживо сжег человека.
      Рядом с ними я действительно чувствовал себя старым. Мне стало немного грустно.
      Эти ребята – последние на Земле, кто запомнит «нормальное» детство.
      Им бы сейчас учиться в старших классах или на первом курсе колледжей, развешивать воздушные шары в спортивном зале перед танцевальным вечером, мучиться мировыми проблемами или просто болтаться в торговом центре.
      Они знали, что мир уже не тот, каким должен быть. Совсем не о таком будущем они мечтали, но другого у них уже не будет: есть работа, которую надо делать, и делать ее должны они.
      Их выбор вызывал у меня уважение.
      – Сэр!
      Это произнес Бекман, темнокожий парень, долговязый и неуклюжий. Я вспомнил, что его семья перебралась с Гуама.
      – Мы успеем вернуться к началу «Дерби»? – спросил он.
      Я задумался. Мы направлялись на юг Вайоминга. Два часа лету в один конец плюс четыре часа на земле – это самое большее. «Дерби» показывали с девяти вечера. Ти Джей узнал, что Стефания возвращается из Гонконга. Теперь ему уж точно не останется ничего другого, кроме как обнаружить пропавшего робота прежде, чем это сделает Грант.
      – Должны успеть, – сказал я, – если поднимемся в воздух не позже шести. – Я обвел взглядом остальных. – Ну как, парни, управимся до шести?
      Все согласно закивали. Послышались голоса:
      – Конечно.
      – Меня это устраивает.
      – Сделаем.
      Я улыбнулся. Этому я научился у Дьюка – раздавать улыбки с таким видом, будто каждая стоит года жизни. Тогда солдаты из кожи вон полезут, чтобы заслужить ее.
      Они так обрадовались, что я поспешил встать и пройти вперед, пока не лопнул со смеху.
      Дьюк посмотрел на меня.
      – Ну как они, в порядке? ~ Беспокоятся насчет пропавшего робота.
      – Какого еще робота?
      – Из «Дерби». Сейчас по телевизору идет сериал.
      – Никогда не интересовался подобной чепухой. Она отбивает вкус к выпивке. – Дьюк взглянул на часы и, наклонившись вперед, легонько похлопал пилота по плечу. – Можете вызывать Денвер. Сообщите, что мы прошли рубеж готовности «каппа».
      Пусть поднимают вертолет сопровождения. – Потом он повернулся ко мне: – Начинай прогревать двигатели машин. Я хочу открыть люки и десантироваться, как только коснемся земли. Мы должны высадиться за тридцать секунд.
      – Будет сделано, – сказал я.
      От цели до Уитленда было рукой подать.
      На нее наткнулся, почти случайно, разведчик службы восстановления землепользования. К счастью, он знал, с чем имеет дело, а потому развернул свой джип на север и погнал как бешеный. Еще чуть-чуть – и ему удалось бы смыться.
      Спустя сутки команда быстрого реагирования с воздуха обнаружила перевернутый джип. Десантники вынули из машины бортовую дискету, и видеозапись уточнила место заражения. Там находилось четыре червя: три детеныша и один взрослый. По инструкции гнездо полагалось выжечь или заморозить в течение сорока восьми часов – если только за это время в Денвере не найдут лучшего решения.
      Дьюку и мне всегда доставалась отменная работа: теперь мы должны поймать целую семью хторран живьем!
 
       В. Как хторране называют людей, с которыми они занимались любовью?
       О. Жратва.

 
      Вертушка с зубодробительным грохотом плюхнулась на землю. В то же мгновение ее задний люк распахнулся и оттуда с металлическим лязгом вывалился трап.
      Казалось, корабль распадается на куски. Первый вездеход уже соскочил с аппарели на спекшийся глинозем Висконсина. Вплотную за ним по трапу загромыхали роллагоны, а следом остальные машины конвоя.
      Головной джип моментально развернулся на север; из-под колес брызнули фонтаны сухой земли и потянулось густое облако пыли, которое, впрочем, быстро исчезло – дул сильный ветер. Условия не из лучших.
      Оставшиеся семь машин тоже взяли курс на север, растянувшись по прерии неровной линией. Мы с Дью-ком ехали в командном роллагоне – самой большой из машин. Он напоминал десантную баржу с конечностями как у сороконожки и колесами. Кроме нас и водителя в нем разместились два техника и десант: пришел их черед действовать.
      А мы с Дьюком должны были сидеть смирно и помалкивать, пока нас не доставят к цели.
      Мы располагали целым набором тактических приборов слежения. Наше передвижение отслеживалось на обзорной карте и на радаре, прочесывающем местность. Кроме этого, у нас был гироскоп с дисплеем для счисления пройденного пути и постоянная связь со следящим спутником. В двух километрах от цели Дьюк остановил роллагон и выслал боевые машины вперед на рубеж готовности «лямбда». А я запустил скайбол – управляемый зонд воздушного наблюдения, – чтобы в последний раз осмотреться, прежде чем двигаться дальше.
      Изображение на экране опрокинулось и с вызывающей тошноту скоростью ринулось вниз, к земле, это взлетающий скайбол, словно поскользнувшись, завис в воздухе.
      При сильном ветре он почти неуправляем, тем не менее через секунду изображение восстановилось и плавно заскользило по экрану.
      Гнездо появилось неожиданно – приземистый коричневый купол со слегка выступающим круглым входом.
      – Классика, – констатировал я. – Видишь красный налет на поверхности?
      Дьюк раздраженно буркнул:
      – Учи ученого.
      Я кивнул и застучал по клавиатуре, опуская скайбол. Изображение медленно плыло по экрану – зонд кружил над гнездом. Я нажал на клавишу инфракрасного локатора.
      Картинка окрасилась. Холодные места должны были стать голубыми, горячие – покраснеть, умеренно теплые – приобрести желтый цвет. Однако почти весь экран стал оранжевым. Пришлось уменьшить чувствительность – теперь он засветился зеленовато-желтым. Тусклый оранжевый след вел к куполу. Или – от него. След по меньшей мере часовой давности.
      Я оглянулся на Дьюка. Его лицо было непроницаемо.
      – Просмотри внутренность купола, – приказал он.
      Мы знали, что у активного червя температура тела повышается. Но в самое жаркое время суток они впадали в оцепенение, и температура могла снизиться почти на десять градусов. Вот почему ранние модели передвижных детекторов не обнаруживали червей – для приборов они были слишком холодными.
      Теперь мы поумнели.
      В жару черви зарывались глубоко в почву и охлаждались. Ради того, чтобы выяснить это, погибло много людей.
      Тем временем скайбол снизился, купол заполнил экран. Я нажал на клавишу сонара, и на инфракрасную картинку наложился ультразвуковой диапазон. Все верно, что-то внутри там сконцентрировалось – темно-голубая масса, переливающаяся различными оттенками. На сей раз черви закопались глубоко.
      На экране вспыхнула надпись: «Четыре тонны в метрической системе мер».
      – Солидная семейка, – заметил Дьюк. – Сможем их взять?
      Меня это тоже беспокоило.
      – Денвер ручается за качество газа. Его должно хватить, но впритык, – сообщил я.
      – Ну и что будем делать?
      – Я бы скомандовал: «Вперед».
      – Присоединяюсь. – Он включил микрофон. – Всем подразделениям! Вперед.
      Повторяю: вперед. Занять исходную позицию. Все. – Он наклонился и легонько похлопал нашего водителя. – Поехали!
      Огромный роллагон заполз на пригорок и покатился по отлогому склону.
      Я поднял скайбол повыше и задал программу сканирования с постоянной круговой траектории. Если в гнезде внезапно повысится температура, то сигнал тревоги сработает незамедлительно. У нас будет от десяти до пятидесяти секунд в зависимости от состояния червей. Я проверил наушники и микрофон. Наступил самый опасный этап операции – около гнезда спрятаться некуда.
      Теперь я должен как можно быстрее просмотреть купол и решить, опасно ли приближаться к нему. Если да – точнее, если мне покажется, что да, я имею право остановить операцию. Мы вышли на последний рубеж готовности, и я был здесь единственным экспертом.
      В наших частях охотно верили в мой сверхъестественный нюх. Разумеется, ничего подобного не было, и слухи эти меня раздражали. Однако солдаты хотели верить (хотя любой из них на моем месте справился бы не хуже), поэтому я не разрушал легенду.
      Если честно, где-то в глубине души мне хотелось, чтобы это оказалось правдой.
      Так было бы намного легче тащить груз ответственности – ведь на деле я почти ничего не знал.
      Роллагон съехал с холма. Мне пришлось привстать, чтобы видеть все вокруг.
      Впереди показался купол. Он выглядел обманчиво невзрачно – само гнездо скрывалось под землей. Мы не имели понятия, как глубоко могут закапываться черви, и не испытывали ни малейшего желания, чтобы какая-нибудь семейка хторров нам это продемонстрировала.
      Я похлопал водителя по плечу:
      – Стоп, ближе не надо; я пойду в «пауке».
      Роллагон резко затормозил. Я опустился на свое место и, нажав клавишу, включил прогрев боевого «паука» армии США «Арак-5714».
      Краем уха я слышал, как Дьюк командовал остальными машинами, занимающими позиции вокруг гнезда, но даже не поднял голову, чтобы посмотреть на них. Я и так знал, что экипажи высыпали из транспортеров с огнеметами на изготовку.
      Теперь мы представляли собой восемь маленьких островков смерти. На каждом действовал один закон: выжить во что бы то ни стало. Мертвые сражений не выигрывают.
      Загорелся зеленый огонек – «паук» был готов. Задвинув консоль с клавиатурой, я выдвинул приборы контроля и включил их. Надвинул на глаза очки, подождал, пока прояснится картинка, и сунул руки в перчатки управления. Как обычно, на несколько мгновений исчезло чувство реальности – и я оказался внутри механизма.
      Я видел его глазами, слышал его ушами, мои руки стали его лапами. – Вперед, – приказал я, и на меня набежало изображение передней аппарели роллагона. Внешне безобидный холмик гнезда приблизился.
      Теперь точка обзора была ниже обычной, а предметы казались меньше и более объемными – глаза «паука» расставлены шире. Следовало немного пройтись, чтобы привыкнуть к «паучьим ощущениям», вжиться.
      Боевых «пауков» в спешном порядке переделывали из промышленных моделей. Мой имел черное металлическое тело, восемь голенастых лап – каждая заканчивалась большим черным когтем – и систему кругового обзора. Он продолжал функционировать, даже лишившись четырех лап, и любая их пара могла стать руками. Каждый коготь был оснащен тактильным датчиком.
      Во время эпидемии «пауков» широко использовали там, где не мог – или не смог бы – работать человек. Они оказались очень полезны в больницах и в крематориях. «Пауки» позаботились о большинстве покойников.
      – Не спеши, – скомандовал я. Мы приближались к отверстию купола. – Включай сканер…
      Окраска картинки переместилась в длинноволновую часть спектра. Цвета изменились, потом изменились еще раз. Желтые и зеленые. Очень-очень слабые оранжевые.
      – Переходим в ультразвуковой диапазон, – приказал я и сосредоточил все внимание на внутренности купола.
      Голубую массу стало видно отчетливее. Я почти различал очертания четырех огромных червей, сплетенных в большой клубок. Но они по-прежнему были холодными.
      – Ну?
      Дьюк склонился над моим плечом.
      – Все жильцы в гостиной. Гнездо новое: они еще не успели прорыть боковые ходы.
      – Какого они цвета? – В его голосе сквозило нетерпение.
      – Голубого. Прекрасного голубого, – ответил я. – Не скомандовать ли «Вперед»? – И распорядился: – Вперед.
      Вот теперь обратного пути действительно не было. Мы миновали последний рубеж. «Паук» заполз внутрь купола.
      Направо, наверх, назад и – в центральную камеру. Пригнись, проползи вокруг центральной камеры, загляни вниз.
      Ничего нет?
      Переключись на видимую часть спектра. Еще раз за-'гляни.
      Черви были огромными. Их очертания – трудноразличимы. Временами они казались покрытой мехом однородной массой.
      Огромная холодная голубая лепешка пудинга.
      Интересно, как бы они выглядели, проснувшись? Но дожидаться этого мне не хотелось.
      Ну, «паучок», ниже нос!
      И я скомандовал:
      – Газ.
      Раздалось шипение. Цвет червей изменился…
      Я высвободил руки из перчаток и сдвинул на лоб очки.
      – Сделано.
      Дьюк улыбнулся и похлопал меня по плечу.
      – Отлично, малыш. – Потом повернулся к связисту: – Все в порядке. Передай, чтобы вертушка снизилась. Через тридцать минут начинаем погрузку. Пусть отделение раскопки подтянется и будет наготове, когда газ сработает. Остальным занять позиции на периметре.
      Роллагон дернулся и снова пошел вперед. Дьюк победно оттопырил вверх большой палец. Он начал что-то говорить, но я не услышал. Над нашими головами раздался шум грузового вертолета. Ощущение было такое, словно Господь Бог застучал молотком, чтобы вызвать землетрясение.
      Это прибыла вертушка, на которой червей отправят в Денвер.
      Хотел бы я знать, влезут ли они туда.
 
       В. Какхторране называют автомобильную пробку?
       О. Завтрак.
       В. Как хторране называют эскалатор?
       О. Завтрак.
       В. Как хторране называют Нью-Йорк?
       О. Обед.

 
      Когда мы выдвинулись на позицию, я еще раз прикинул массу червей. Чересчур велики. Невольно закралась мысль, что я совершаю ошибку. Наверное, все-таки следовало на последнем рубеже отменить операцию.
      Я чуть было не повернулся к Дьюку, но успел остановиться. Поздно. И так происходило всегда: в последнюю секунду я начинал искать иное решение. Сейчас мое мнение уже не имело значения. Обратного пути не было.
      Повторно оценив массу червей, я заново пересчитал по уравнениям, составленным в Денвере, дозу газа, приходящуюся на единицу массы, и взорвал вторую таблетку.
      Меня мучили сомнения, не взорвать ли еще одну. Пусть лучше они сдохнут, чем проснутся во время погрузки.
      Мы выдержали червей в газе целых десять минут. Я сделал окончательную проверку – теперь черви приобрели великолепный темно-пурпурный оттенок, какого я еще не видел, – и только после этого вывел «паука» наружу.