– Нет, – сказал Дюк.
      Ларри лениво поспорил, потом замолчал. Дюк не ответил. Я вообще их не видел.
      Были только я и стена.
      – Джим?
      – Да, Дюк.
      – Не хочешь сменить позицию?
      – Нет, здесь прекрасно.
      – Ты уверен?
      – Уверен.
      – Ладно.
      Стена не менялась. Что-то маленькое и громкое жужжало возле меня. Овод? Он летал слишком быстро, чтобы разглядеть. Я отмахнулся рукой в перчатке.
      – Баррелл? Время?
      – Двадцать минут, тридцать секунд.
      – Спасибо.
      Я чувствовал, что потею. Внутри защитного боевого костюма становилось влажно.
      Мне хотелось, чтобы проклятый четвертый червь был бы достаточно быстр и уже вылез. – Давай, червяк! Я устрою тебе милый холодный душ! Прекрасная вещь на жарком солнце после полудня!
      Тишина.
      Что-то шуршало.
      Во мне росла дремота. Я встряхнулся, чтобы пробудиться, переступил с ноги на ногу, чуть-чуть попрыгал.ух ворвался мороз, холод болью отозвался в глазах.
      Капли воды замерзли и запятнали землю. Я немного проснулся.
      Мы уже около месяца замораживали червей. Пока это была новая техника. Мне она не нравилась. Она была опаснее. И нужен был человек с факелом на подхвате, на всякий случай.
      Но у Денвера была идея, что если мы сможем заморозить кторра, то сможем изучить их внутреннее строение, поэтому мы замораживали их и посылали в лабораторию фото-изотомографии в Сан Хосе. Я как-то наблюдал процесс. Впечатляюще.
      Брали замороженного кторра, помещали его в большую раму и ставили камеру на одном конце. Потом с него начинали делать тонкие срезы, делая фото после каждого среза. И все это на целом черве. Фотографии посылались в компьютер.
      Компьютер возвращал трехмерную карту внутренней структуры тела кторра.
      Используя джойстик и экран, можно было перемещаться внутри карты и изучать выбранный орган и его связи с другими. Мы все еще не понимали половины того, что видели, но по крайней мере теперь у нас было на что посмотреть.
      Процесс был успешно завершен с четырьмя гастропедами разных размеров. Мы не понимали, почему, но казалось, что они принадлежали четырем различным видам.
      Денвер хотел продолжать замораживать и картировать червей, пока противоречия не будут устранены.
      – Дюк, – сказал я.
      – Да?
      – Как думаешь, почему четвертый кторр всегда так долго ждет перед атакой?
      – Ждет, чтобы я разозлился.
      – Да. Что ж, тем не менее спасибо.
      – Не стоит благодарности, сынок. Если бы ты не задавал вопросы, как бы ты научился чему-нибудь?
      Стена передо мной начала вспучиваться.
      Я бесцеремонно изучал ее. Странно. Никогда не видел, чтобы стены так делали.
      Она вспучилась еще немного. Да, купол определенно терял форму. Я поднял раструб и нацелил его прямо в центр вздутия.
      – Дюк, кажется что-то есть. Баррелл, внимание. Я покажу тебе, как это делается.
      Купол начал зловеще трещать. Внезапно трещина прошла от земли кверху, вбок и снова вниз, потом очерченный кусок начал вываливаться наружу…
      – КТОРРРР! КТОРРРР! – Этот червь был самым громадным. У их роста вообще нет пределов? Или этот был взрослой формой?
      Он скользил на меня, как товарный поезд. Я нажал на спуск, завопил и выпустил облако ледяного пара и смертельную струю замерзшего жидкого азота. Пар заволок все, накрыв кторра. На мгновение тот исчез в облаке, а когда вынырнул, его шкура сверкала льдом и инеем.
      – Придержите факелы!, – заорал я, а он продолжал наступать! Потом в одно ужасное мгновение кторр вздыбился вверх, вверх и вверх! Червь был гигантом тонны в три! Он башней навис надо мной, потрескивая, обвитый сияющим льдом и серебристо-сверкающим паром! И в это мгновение борьбы со смертельным холодом, я уверен, это было последнее мгновение, сверкающий адский зверь чуть было не повалился на меня! Его замерзшая ярость была бы его последней местью! Но вместо этого он застыл на подъеме и начал заваливаться набок, больше, больше, больше, пока наконец не опрокинулся и не упал, треща, на землю горой рушащегося, разбивающегося льда.ольше, пока наконец не опрокинулся и не упал, треща, на землю горой рушащегося, разбивающегося льда.
      В мозгу и глазах я ощущал запах холода, словно кинжал. Боль была исключительной! Кторр лежал на земле упавшей трубой. Шкура сверкала инеем на солнце, лед исполосовал бока пятнами, струями и кристаллами. Что-то внутри животного мягко взорвалось с глухим «бумм» – и, словно в ответ, одна из рук тихо отломилась и со стуком упала на землю.
      Сколько еще?
      Я отвернулся от сверкающей туши и посмотрел на горы, вздымающиеся к северу и западу. Сколько их еще там? Этот был двадцатым, которого я убил. Но я не чувствовал радости – только опустошение. Работа была такой долгой!
      Шум чопперов вернул меня к действительности. Первый из них уже перевалил через холм. Они несли остаток моей научной группы и наше оборудование.
      Отряд безопасности проследовал за Робом внутрь хижины. Никому не позволено входить, пока они не обыщут каждую комнату и туннель. Что ж, хорошо. Я насмотрелся на хижины червей. Они стали казаться мне одинаковыми.
      На мгновение я почувствовал усталость. Я не ощущал своего обычного возбуждения.
      Даже не был удовлетворен.
      – Джим? – Это Дюк, вечный голос в моих ушах, в голове.
      – Все прекрасно, – отозвался я.
      – Хорошо. Не хочешь ли проверить корраль?
      – Ладно. – Я поставил заморозку на предохранитель и пошел вокруг купола. Не имело значения, как я себя чувствовал. Это к делу не относилось – надо было работать. Я увидел корраль и вспомнил маленькую девочку в изорванном коричневом платье… … и внезапно ощущение усталости прошло. И я понял, почему я здесь. Потому что другого места, где мне надо быть, нет. Мне надо делать именно это! Это – лучшее. Работа была сделана, и день внезапно стал чудесным! Я направился к месту посадки. подобрать остаток своей группы.
      Но одна мысль оставалась…
      Должен быть лучший способ!