На мгновение все замерли: кторр, собака, наблюдатели за стеклом. Внизу, в свете, падающем из ниши, я видел темное окно прямо напротив нас. Похоже, кто-то был за стеклом, наблюдая.
Напряжение росло – и взорвалось. Руки кторра слегка вышли из тела. Я подумал о птице, готовой к полету. Это явно был жест готовности, способ их нацеливания – клешни открыты, готовые хватать.
Кторр скользнул вперед.
Собака прыгнула в сторону… … и была поймана. Одна из рук вылезла под невозможным углом, схватила собаку в середине прыжка и прижала ее спиной к полу. Кторр плавно изогнулся, словно собака в его клешне была центром вращения. Другая рука вышла наружу. Кторр тек, как амеба. Его большая черная пасть была вертикальной открытой дырой, которая расщепляла переднюю часть алого тела. Собаку теперь крепко держали обе руки – я видел, как клешни врезались в плоть, словно клещи. Она билась, дергала ногами, пыталась кусаться. Красное чудовище поднялось, вытянулось, изогнулось – и обрушилось на несчастную датскую со скоростью, за которой было трудно уследить.
Удар, разрез, подергивания – потом тишина. Задняя часть датской торчала из пасти кторра.
Как же так? Кторр держал собаку, словно змея мышь, застыв в безвековом созерцании перед началом долгого процесса заглатывания. Мандибулы едва шевелились, просто легкая дрожь готовности, едва видимое на фоне датской. Кторр удерживал собаку клешнями, его пасть невозможным образом растянулась вокруг нее. Его глаза бесстрастно таращились, словно в задумчивости – или в смаковании.
Потом произошло нечто страшное. Одна из свисающих ног собаки дернулась.
Это, должно быть, была просто рефлекторная реакция – бедное животное не могло быть живым…
Она дернулась снова.
И, словно он ждал именно этого, кторр пробудился к жизни и начал зажевывать собаку. Мандибулы вспыхнули ярко-красным, разрубая, разрезая и размалывая.
Бьющаяся нога и хвост собаки исчезли последними.
Изо рта кторра на пол лилась кровь. Мандибулы продолжали работать со страшным влажным хрустом. Нечто, выглядящее как длинные сосиски, потекло слюной изо рта, капая на пол. Кторр засосал их назад. Небрежно. Ребенок со спагетти.
– Вау!, – сказал кто-то. Это была одна из женщин, неиспуганная. Блондинка.
Рыжая закрывала глаза рукой с того момента, как открылась дверь, выпуская собаку.
– Минута уйдет на переваривание, – сказал парень на конце, который ставил на свою бабушку. Я узнал позже, что его звали Винни. – Он может съесть еще одну без ожидания, но лучше дать ему пару минут. Как-то он ел слишком быстро и все выблевал. И-е-зус, что это был за кошмар. Чертовски трудно было бы вычистить, но он почти немедленно сожрал все снова.
Дверь шкафчика скользнула на место и смутная фигура в окне напротив исчезла в глубине. Еще двое тихо подошли сзади нас, оба мужчины, от обоих попахивало спиртным. Кивнули Джиллианне, очевидно узнав ее. – Хай, Винни! Уже начали?
– Только большая датская, это немного. Сенбернар будет лучше.
– Надейтесь, – сказал его друг, которому он ставил на бабушку.
Винни выиграл пари. Сенбернар дрался лучше датской. По крайней мере об этом говорили звуки из динамиков. Я разглядывал своии ботинки.
– Ну, вот и все, – сказал Винни. – Пойдем, заплатим мужику и закончим выпивкой.
– Задержитесь, – сказал динамик. Смитти? Неверное. – У меня еще одна. Десерт.
– Я думал, ты получил из приюта только две.
– Да, эту поймали, роющейся в мусоре, она неделями бегала к нашим помойкам.
Наконец выловили этим вечером. Могли бы послать в приют. Но зачем беспокоиться.
Сохраним им бензин.
Когда дверь открылась на этот раз, там стоял матт, размером в борзую, его нос отчаянно работал. Косматая шерсть была светлокоричневой, свалявшейся и грязной, как будто вязаная неумехой. Он был, словно все пожившие матты мира, соединенные в одном. Я не хотел смотреть, но не мог оторваться – он слишком напоминал пса, которого я хотел бы иметь, если бы… пса, что связан с летом и купаниями.
Кторр припал к полу в центре комнаты. Насытившийся и пассивный. Его глаза лениво открылись и закрылись. Спат… фат…
Пес высунулся из закутка – он еще не заметил кторра. Усиленно принюхиваясь, он сделал шаг вперед… … и каждый волосок не его спине встал дыбом. Гавкнув от изумления, пес прыгнул к ближайшей стене. Что-то в кторре, лежащем в луже темно-красной крови, пахло очень скверно для бедного создания. Он съежился около стены, крадучись к пространству за кипой сена – но там пахло еще хуже; он застыл в нерешительности, потом неуверенно начал пятиться.
Кторр полуповернулся, заметив его движение. Дернулся. Одна рука лениво почесалась.
Пес почти выпрыгнул из шкуры. Он рванулся к единственному выходу, который знал, крошечному, освещенному закутку. Но Смитти уже закрыл его. Пес засопел у него и зацарапался. Заскреб лапами. Неистово, обоими передними лапами, как педалями, он царапал неподатливую дверь. Он скулил, хныкал, он молил с ужасной настойчивостью о невозможном спасении.
– Вытащите его оттуда! – Не я сказал это, к сожалению – рыжая.
– Как?, – спросил Винни.
– Не знаю – но сделай что-нибудь! Пожалуйста!
Никто ей не ответил.
Пес обезумел. Он обернулся и оскалил зубы на кторра, рыча и заставляя держаться подальше; потом почти сразу снова заработал над дверью, пытаясь просунуть под нее лапу, пытаясь снова поднять ее…
Кторр двинулся. Почти небрежно. Передняя половина взвилась в воздух, потом снова опустилась, образовав арку, задняя часть немного продвинулась вперед. Он был похож на опрокинутый красный знак вопроса, пасть сверкнула у пола, где стоял пес.
Кторр застыл в этой позиции, лицом прямо к засыпанному сеном бетону. Кровь сочилась на грязную запятнанную поверхность.
Не хватило времени даже для визга.
– Это все? – спросил Винни.
– Ага. До завтра, – ответил динамик. – Не забудь рассказать о нас друзьям.
Новое шоу каждую ночь. – В голосе Смитти была странная гордость. Впрочем, как и у Винни. И у Джиллианны.
Кторр снова вытянулся. Казалось, он засыпал. Нет, еще нет. Он немного перекатился на бок и выпустил струю темной тягучей жидкости на заляпанную стену, где она стекла в желоб с проточной водой.
– Это все, что осталось от вчерашней телочки, – прохихикал Винни. Мне он не нравился.
Джиллианна провела меня вниз и представила Смитти. Он выглядел, как любитель мороженого. Чистенький. Из тех, кто втихую заядлый мастурбатор. Очень чистая кожа. Пучки песчаных волос. Толстые стекла. Выражение нетерпеливое и расстроенное. Я не стал пожимать ему руку.
– Джиллианна, ты ему сказала?
– О, извиняюсь! Джим? – Она повернулась ко мне и стала сплошным кокетством, схватив двумя пальцами воротник моей рубашки. Она блестела на меня глазами – гротескная имитация женщины, этакого создания, которую сексуально возбуждает смерть трех собак в гигантской ярко красной гусенице. Она понизила голос: – О, Джим… не даш ли ты Смитти пятьдесят кейси?
– Что?
– Это за…; ты понимаешь? – Она повела головой к стене, за которой нечто розовое тихо насвистывало трелями.
Я был так поражен, что уже достал бумажник: – Пятьдесят кейси?
Смитти, похоже, извинялся: – Это за…; ну, протекцию. То есть, понимаете, мы не разрешаем находится здесь недопущенному персоналу – и особенно, когда его кормим. Мне кажется, вам повезло, что вас сюда пустили.
Джиллианна разрешила проблему, выдернув бумажник из моей руки и достав хрустящую голубую бумажку: – Вот тебе, Смитти, купи себе новую резиновую куклу.
– Скажешь, – сказал он, но не очень сурово. И сунул деньги в карман.
Я забрал бумажник у Джиллианны и мы вышли. В затылке я ощущал темное давление.
Джилианна сжала мою руку и давление стало темнее и тяжелее. Я чувствовал себя человеком, идущим на виселицу.
Я остановил ее до того, как мы дошли до флоутера. Мне не хотелось говорить это, но я не мог вынести этот ужас более ни секунды.
Я пытался быть вежливым. – Э-э, ну… спасибо, что мне показали, – сказал я. – Мне, э-э, кажется, я запомню эту ночку.
Не сработало.
– А как же мы?, – спросила она. Она требовала. Наклонилась ко мне.
Я удержал ее. Я сказал: – Мне кажется, э-э, я слишком устал.
Она поиграла волосами моей руки. – У меня есть немного порошка…, – сказала она. Пальцы добежали до моего локтя.
– Э-э… я так не думаю. От этого я просто сплю. Слушай, я смогу отсюда дойти до своих бараков…
– Джимми? Пожалуйста, останься со мной?… – На какое-то мгновение она казалась похожей на потерянного щенка и я заколебался. – Пожалуйста?… Мне нужен кто-нибудь.
Слово «нужен» достало меня. Как нож в печенку: – Я… я не могу, Джиллианна. В самом деле. Я не могу. Дело не в тебе. Во мне. Я прошу прощения.
Она с любопытством поглядела на меня, изогнув одну прелестную бровь наподобие вопросительного знака.
– Это, э-э, кторр, – сказал я. – Я не смогу сконцентрироваться.
– Хочешь сказать, что не находишь его сексуальным?
– Сексуальным?.. Мой бог, он ужасен! Бедный пес обезумел!
– Это был просто старый матт, Джим, а кторр – нечто великолепное.
Действительно. Ты должен взглянуть на них новыми глазами. Я тоже привыкла думать, что он ужасен, но потом перестала антропоморфизировать, перестала отождествлять себя с собаками, и начала смотреть на кторров объективно. Сила, независимость – мне бы хотелось, чтобы у людей была такая мощь. Я бы хотела стать, как он.
Пожалуйста, Джим, останься со мной сегодня. Сделай это для меня! – Она дергала мой пиджак, рубашку, повисла на шее.
– Спасибо…, – сказал я, вспомнив, что говорил отец. О том, что надо знать, во что вступаешь. Я высвободился из ее рук. -… но… – Хотелось сказать больше, но остаточное чувство такта не позволило высказать Джиллианне, что я на самом деле думаю о ней. Наверное, у кторров нет выбора не быть теми, что они есть. У нее есть выбор. Я повернулся уходить…
– Ты со странностями, да?
К черту такт: – А ты – нет? – Потом я повернулся и пошел прочь.
Она молчала, пока я пересек половину участка. Потом ее прорвало: – Педераст! – Я обернулся посмотреть, но она уже неслась к флоутеру.
Дерьмо.
Я замерз, пока нашел дорогу к баракам. Но совсем не дрожал и совсем не был зол.
Я был только… болен. И устал. Мне хотелось снова стать маленьким, чтобы выплакаться в отцовские колени. Я чувствовал себя очень, очень одиноким.
Постель была как пустая могила и я лежал в ней, пытаясь ощутить сострадание, пытаясь понять – пытаясь быть зрелым. Но я не мог быть зрелым – когда был окружен идиотами и задницами, слепыми и себялюбивыми, запутавшимися в собственных грязных играх, фетишах и власти. Что я на самом деле хотел – это бить, пинать, жечь, громить и разрушать. Я хотел толочь, толочь и толочь. Я хотел схватить этих людишек и трясти их так сильно, чтобы шарики звенели в их башках.
Я хотел безопасности. Я хотел чувствовать, что кто-то, где-то – где-нибудь – знал, что он делает. Но сейчас я не думал, что во всем мире хоть один знал, что он делает, даже я.
Они все слепы, злы – или глупы?
Почему они не видят правду, стоящую перед ними?
Спат-фат.
Почему они не видят?
Шоу Лоу, Аризона – это не розыгрыш!
19
Тед ввалился в шесть утра, хлопая дверьми, зажигая свет, с шумом и грохотом прокладывая путь от стены до стены в ванную комнату. – Эгей!, – зашумел он, – неделю буду слабым и радоваться – две! – Остальное потерялось в шуме льющейся воды.
Топором будет много пачкотни, решил я. Надо заиметь револьвер.
– Эй, Джим! Ты проснулся?
– Теперь да, – огрызнулся я. – Нет, револьвер – слишком быстро. Я хочу, чтобы было больно. Я сделаю это голыми руками.
Он нетвердо вошел в комнату, улыбаясь: – Эй, ты встаешь? – Все лицо было в чем-то.
– Да. Надо кое-что сделать.
– Ну, это подождет. Есть более важное. Тебе повезло, что я зашел сменить одежду. Можешь вернуться со мной, но поторопись!
Я сел на краешек постели: – Вернуться куда?
– Назад в отель. Первая сессия не начнется до десяти, но у меня встреча за завтраком…
– За завтраком?
– Ага. У тебя есть вытрезвин?
– Нету. Надо посмотреть…
– Оставь, найду в отеле. Вставай, одевайся…
– Подожди минуту… – Я сидел, протирая глаза. Голова болела. Я пожаловал ему временную приостановку казни, пока не выслушаю свидетельские показания: – О чем ты все? Где ты был всю ночь?
– Раскрашивал город голубым и зеленым. Пошли…, – он потащил меня за ногу, – … в душ со мной. У меня была вечеринка на ходу.
– Вечеринка на ходу?
– У нас что здесь, эхо? Ага, вечеринка на ходу: – Он стучал чем-то в душе.
Вставай, снимай это – иначе ты попадешь под душ в белье.
– Подожди минуту!… – Я начал присаживаться на скамеечку.
– У нас нет ни минуты! – Он внезапно поднял меня в воздух, шагнул под душ и держал под бегущей водой. – Черт побери! – Теперь даже телефонный звонок от губернатора не мог спасти его. Все, в чем я нуждался, был горшок меду, муравейник и четыре колышка.
Мое бумажное белье размокло и свалилось. Он дал мне мыло, потом разодрал свою влажную майку. Он сбросил килт – настоящий – м выпихнул его ногой из душа на пол ванной.
– Я спросил: – Ты забыл его где-то?
– Забыл что?
– Свое белье?
– Никогда не ношу. Это традиция. Ничего под килтом. – Он глуповато улыбнулся. – Ну, он немного изношен этим утром, но дай мне пару дней – и все будет олл райт.
Я отвернулся, сунул голову под душ и просто стоял. О-о-о!
– Во всяком случае, – продолжал он, – пошел я на вечеринку. – Может, если я налью воду в уши, я перестану его слышать? – Только на этот раз у меня была цель. Я начал на первом этаже вестибюля с полковником Баствортом, помнишь его?
Того, с девушкой? С ним важно познакомиться – он ответственный за реквизиции, материальное обеспечение и транспорт для всего района Денвера. Он прекрасный бюрократ, у него бумаги идут быстро. Тем не менее – Джим, стань ближе к мылу!
Мы торопимся! Тем не менее я оставался с ним достаточно долго, чтобы попасть на частную вечеринку в пентхаусе. Комитет конференции. Сидел в уголке с тремя председателями и слушал сплетни. Через пятнадцать минут я знал, кто в этой комнате важен, а кто нет. Еще пятнадцать минут, и они узнали, кто я – племянник сенатора Джексона из Мормонского университета!
– Что?…
– Заткнись и трись мочалкой – я еще не кончил.
– Тед, нельзя же так лгать…
– А как надо было говорить?
– Ты знаешь, о чем я. Ни конгрессменов, ни генералов, ни бог знает кто еще!
– Джим, это неважно. Никто их них не уделял никакого внимания ничему, кроме того, что выходило с их собственных ртов – или входило. И когда они собрались отплыть на другую вечеринку, я дрейфовал с ними. И попал еще в одну комнату полную народа и еще раз проделал то же самое. Слушал сплетни, отмечал самых важных – это нелегко, сплетни обычно грязные – и держался к ним близко, насколько мог. Так я прошел через семь вечеринок, одна лучше другой. Был прием в Объединенных Нациях только для дипкорпуса, ты знаешь, что здесь полмира? Дядя Сэм снял большой зал – я видел сенатора, спящего в салате – коммунистам расточали наибольшую заботу: им дали президентский номер. Я даже попал в Общество за Оптовую Агрессию – странная компания. Но полезная. Знаешь, как важны наемники для поддержания баланса мировых сил?
– Нет и не хочу знать. – Немного подумав: – Они устраивают убийства? И много берут?
– Только репутацию – если ты задаешь подобные вопросы, значит не можешь себе это позволить.
Я начал выбираться из душа, но Тед схватил меня: – Подожди, ты не дослушал самое лучшее.
– Дослушал!
Нежным толчком он впихнул меня назад. – Ты красив, когда злишься…
– Отстань, Тед! -… и я люблю, когда ты играешь твердо. – Но он меня выпустил. Я выскочил, кипя. Единственное, оставившее теперь Теодора Эндрю Натэниела Джексона в живых, была невозможность придумать подходящий способ разделаться с телом.
Я снова встал под душ – он размазал мыло по всей спине. Струи были между умеренно теплыми и горячими. – Хочется отрубить тебе это, Тед.
– Можешь не беспокоиться – все знают, что между нами все кончено. Я встретил прошлой ночью девушку и позволил ей «излечить» себя. О, я не хотел этого, Джим. Я пытался остаться верным – сказал ей, что дал торжественную клятву – но она убедила меня попробовать еще раз другим способом – и оказалась права.
Именно в этом я и нуждался.
– Ужасно. Я очень счастлив за тебя. Ты не только убедил всех, что я педик – теперь я уже брошенный педик. А я даже не знаю, как все началось. – Я повернулся под душем, подняв руки, чтобы прополоскаться. Точно в этот момент струи стали ледяными – внезапный тугой удар чертовски холодной воды, целый поток из местного ледника. – А-а-а!, – сказал Тед. – Чувствуешь величие? Это разбудило тебя?
Я не ответил. Был слишком занят ругательствами – выскочил из душа и трясся в полотенце, пока от стен не исчезло эхо. Теперь я совершенно пробудился и меня совсем не заботило, есть ли у меня способ разделаться с телом, или нет.
– Открой дверь, Джим!
– Что?
– Дверь – слышишь, стучат?
Я недовольно вышел из ванной и накапал до двери. – Да?…, – рявкнул я.
Это была костлявая девица с глазами спаниеля. Почему она так напоминает кого-то? О, да, одна из тех, кто подливал Фромкину в стакан. Она ухаживала за ним весь вечер, теперь я вспомнил. – Хай, Джим!, – сказала она, – Нас не представили друг другу формально… – Она схватила моя руку и сильно сжала ее. -… меня зовут Динни. Парни, вы еще не готовы? – У нее были плохие зубы.
– Э-э, нет.
– Окей, я подожду. – Она пронеслась мимо меня и расположилась в единственном кресле.
– Э-э, хорошо. Подождите. – Я схватил немного одежды и отступил в ванную.
– Боже, – сказал Тед, выходя из-под душа. – Разве утро не чудесно? – И ткнул меня в ребра, проходя.
– Ага. Наверное, ни один судья страны не осудит меня. Я быстро напялил одежду.
Когда я вышел из ванной, Динни как раз вручала Теду ярко-коричневую майку с надписью: «Не просто еще одна любовная интрижка…» – Вот, – говорила она, от этого женщины обезумеют. Она подчеркивает твои мускулы.
– Особенно тот, что между ушей, – пробормотал я. Они меня игнорировали.
Тед улыбнулся, натянул майку и темно-красную ветровку. Он подхватил свою сумку и начал двигаться к двери. – Все готовы? Пошли.
Я схватил пиджак и двинулся следом. Когда мы вышли на утреннее солнце, я смахнул с глаз внезапные слезы. Не думал, что так ярко может быть в Колорадо днем. Тед уже свалился в водительское сидение длинного серебряного…
– Тед! Где ты взял это?
– Я говорил тебе. Полковник Бастворт – важный человек. Нравится?
– Тебе не кажется, что это немного… э-э, экстравагантно?
– Нет такого понятия, как небольшая экстравагантность, – ответил Тед. – Ты садишься? – Он повернул ключ и двигатель проснулся с гортанным ревом, от которого задрожали стекла на километр вокруг.
Я забрался на заднее сидение. Тед даже не подождал, пока я закрою дверь, просто врубил акселератор и ввинтился в воздух под углом, достаточным, чтобы выкатились монеты из кармана моих джинсов.
– Ввви-и-у!, – взвизгнула Динни с тщательно подготовленным энтузиазмом. Она аплодировала взлету и склонилась со своего кресла к пилоту. Может быть, это будет двойным убийством.
Тед перешел к менее крутому подъему. Динни повернулась ко мне: – Дядя Дэниел не был ужасен, Джим?
– Кто?
– Доктор Фромкин?
– Он ваш дядя?
– Ну, не как родственник. – Она показала носом вверх. – Он мой духовный дядя.
Знаете, идеационисты все – одна большая семья.
– О-о, – сказал я.
– Ты встречался с Фромкиным?, – спросил Тед. – Те не рассказывал.
– А ты не спрашивал. Он, э-э, интересен. – Я спросил Динни: – Вы работаете на него?
– О, нет, но мы очень хорошие друзья. Я, наверное, знаю его лучше других. Этот человек – гений.
– Наверное. – Я бы не сказал. Для меня он выглядел просто, как еще один напыщенный осел.
Она сказала: – Парни от сохи не должны тянуть на пушку номер один. Вам повезло, что у него было хорошее настроение. Она объяснила Теду: – Джим, поспорил с ним.
– Джим? – Тед демонстрировал полное недоверие. – Наш Джимми?
– Я просто спросил его о… ну, неважно. – Мое лицо горело.
Динни повернулась ко мне: – Как вам Джиллианна?
– Что?, – сказал Тед. – Какая Джиллианна?
– Джим ушел с ней вчера ночью. Все обратили внимание.
– Я и не знал, что так… популярен, – пробормотал я.
– О, это не вы. Это Джиллианна. У нее та еще репутация. Был полковник ВВС, который умер в седле – «обширный коронарный инфаркт» – но это не остановило Джиллианну, по крайней мере пока она не закончила собственную скачку. На вас обратила внимание женщина с таким самообладанием. И взгляните фактам в лицо: с кем еще можно дотрахаться до того, что кровь потечет из ушей?
– Динни глядела на меня искренними широко раскрытыми глазами. – Так, пупсик?
Она была достаточно хороша, чтобы ваше сердце остановилось?
– Хм, – хмыкнул я. – Я ничем с ней не занимался. – Может мне следовало просто выброситься из машины?
– Таков наш Джимми, – сказал Тед. Я мог видеть улыбку даже на его затылке.
– Какое расточительство, – сказала Динни, снова поворачиваясь вперед. – Джиллианна так красива. Однажды она положила глаз даже на меня, но я ее завернула. Теперь бы нет, но тогда я дала клятву безбрачия на год. Просто доказать, что смогу. Было так много людей, пытающихся залезть в мои трусики.
Матерь Божья! Свои я надеваю сама.
Что-то у меня в затылке сделало «цванг»! Прошлой ночью Тед занялся социальным восхождением – намеренно – и достиг вот этого!
Она чистосердечно продолжала: – Однако, хорошо, что я так сделала. Позволяет мне больше ценить эти вещи. Я имею в виду, что прошлой ночью я кончила по крайней мере одиннадцать раз. Я знаю, что ты кончил, – сказала она Теду. – Потом я потеряла счет.
Великий Боже! Я скрестил руки на груди и повернулся к окну. Мне действительно надо все это слушать? Внизу я видел обширные выжженные зоны – полосы почерневшего щебня, покрывавшие ровные марши улиц до самого горизонта.
Все было неподвижно. Ни машин, ни автобусов, ни пешеходов, ни велосипедистов – ничего. Я увидел трех собак, бежавших по середине улицы, и это было все.
Безмолвие этого тихого ландшафта выводило из себя.
Кто-то вывел гигантское граффити на стене длиной в квартал. Буквы, должно быть, были метра три высотой, их можно было прочесть даже с воздуха: КУДА УШЛИ ВСЕ ЛЮДИ?
Пыль мелась поземкой в порывах желтого ветра, собираясь в кучи возле заборов, обочин и домов. Теперь здесь была пустыня – или что? Может быть, прерии потребуют обратно землю, почти в совершенстве сохранив записи последних дней нашей цивилизации для археологов далекого неведомого времени?
Что они получат от нас, эти любопытные глаза будущего? Я понял, что возмущаюсь ими. Как они осмелились раскапывать нашу трагедию?!
Динни сломала это настроение.
Одной рукой она откинула волосы на сторону, они были странного оранжевого цвета. – Так много людей просто не понимают, как он чувствителен; я-то понимаю.
Этот человек слишком талантлив. Если б он не научился управлять своими чувствами, то был бы опасен.
Я поглядел на Теда – о чем он думает? – но он сейчас сидел без выражения.
Временами он кивал или хрюкал, но его реакции были лишь уклончивыми подтверждениями. Динни, похоже, не замечала этого, а если замечала, то не обращала внимания. Великий Боже! Когда-нибудь ее язык загорит на солнце?
– Что у вас за встреча?, – спросил я Теда.
Он открыл рот ответить, но Динни сказала: – Всемирная ассоциация свободных спиралистов.
– Спирализм? Вы теперь перешли в спирализм? Я…, – я поперхнулся. – Впрочем, все равно, – я поднял руки, – это не мой бизнес. Каждый может катиться со своей сумкой.
– Там только завтрак, Джим…, – начал говорить он.
Динни пропахала прямо по нему: – Они действительно милые люди. И это у Рагамуффина, в одном из немногих мест, где знают, как приготовить приличный континентальный завтрак, хотя я не думаю, что их список вин очень хорош и поэтому не рекомендую его для чего-нибудь после позднего завтрака. Рассказать вам, как я однажды отправили назад соммелье?
Внезапно я больше не злился на Теда. Он обрел гораздо более подходящую судьбу, чем я мог ему запланировать. – Ну, это конечно звучит… э-э, интересно. И – не будут ли они этим утром пить кровь каких-нибудь благородных детей?
Я увидел, как Тед быстро глянул в зеркало заднего вида, увидел выражение моего лица и показал, какой длинный язык у меня за зубами. По крайней мере это были мои собственные зубы.
– Послушай, Джим, – сказал он серьезно. – Я оставлю тебя перед отелем. Но на самом деле это больше не отель. Дядя Сэм забрал его и использует как центр для конференций. На время. Что делает это постоянным. Во всяком случае я достал для нас обоих допуск по форме С – не задавай вопросов – так, что у тебя будет доступ на почти все пленарные сессии и большинство неформальных встреч. Я не знаю, включаются ли сюда секретные. Ты должен разнюхать это сам – но будь осторожен. Слушай, тебе нельзя допускать, чтобы твои верительные грамоты проверялись слишком дотошно, ты годишься, но только чуть, так что постарайся не вызывать подозрений, окей?
– Конечно, мне это нравится. Но как тебе удалось?
– Я веду свой род от длинной цепи разбойников. Теперь слушай – ты должен прежде всего зарегистрироваться. Набери CORDCOM REG – любой из терминалов может перезаписать твою карточку. О, кстати, твой допуск позволяет пользоваться транспортным пулом. Неограниченный доступ. Очень удобно. Не надо беспокоиться о бумагах. Можно почти все, кроме президентского лимузина и танка Паттон.
– А зачем бы мне лазерный танк?
Тед пожал плечами: – Покататься. – Приземлившись на дорогу, машина подпрыгнула и тяжело покатилась. Тед слегка тронул тормоза, чтобы сбросить скорость.
– Знаешь, ты мог бы получить его, если он действительно нужен. Потому что ты, э-э… военный. Спецвойска, помнишь? Вот откуда наши допуска. Все, что требуется – это пара часов тренировок. И подтверждение, что он в самом деле нужен.
– Спасибо, я пас.
– Ну, держи это в памяти. Можешь представить выражение лица у Дюка, или Оби, если бы ты прикатил на таком?
Я обдумал. Нет, не могу представить.
Тед развернулся у рампы и остановился у нужного входа: – Увидимся позже, окей?
– Конечно. Э-э, приятно было встретиться, Динни. – Я пошел, а они покатили.
Спирализм?
Я сунул руки в карманы пиджака и направился в отель – эй? А это что? О, это коробочка доктора Обама. Я почти забыл, что ношу ее.
Я увидел ряд терминалов и нырнул в будочку. Набрать CORDCOM REG заняло секунду.
Моя карточка исчезла в щели и вылезла назад с желтой полосой надпечатки. В правом верхнем углу была напечатана громадная буква С в красном квадрате. Вот оно?
Я сбросил экран и набрал DIR – подполковник Айра Валлачстейн.
На экране замигало: SORRY, NOT FOUND. (Извините, не найден.) Что?
Может, я ошибся клавишей? Я набрал снова.
SORRY, NOT FOUND.
Что ж, это было… несколько странно. Я вызвал PROJECT JEFFERSON, пытаясь найти список их персонала.
SORRY, NOT AVAILABLE. (Извините, не доступно.) Попытал счастья с каталогом военной зоны Денвера. Такого вообще не было в списке.
Секунду я сидел озадаченный, думая, что делать дальше. Поскреб голову. Почему доктор Обама дала мне посылку человеку, которого здесь нет? Или, может быть, этот полковник Валлачстейн уехал и не дал знать доктору Обама? Может, мне надо позвонить доктору Обама и спросить? Нет, что-то подсказывало мне, что так делать не надо.
Я вытащил коробку из кармана и разглядел. В ней не было ничего экстраординарного, просто нечто легкое. Закругленные углы. Никакой маркировки, только несколько кнопок и замок. Вообще не о чем говорить. Я подумаю над этим.
Не хочу ее уничтожать. Пока. Это может оказаться ошибкой.
Я снова сунул ее в карман. Может, завтра, за бараками. Может, я пропустил что-то очевидное.
Я сбросил экран и вызвал расписание текущего дня конференции. Общая сессия о биологии и поведении кторров начинается в десять. По-видимому, это была недельная сессия. Я просмотрел остаток расписания, снял твердую копию, завершил сеанс и направился на поиски завтрака.
Я взял оладьи и клубнику с кремом. Я ел в одиночестве, но все же в лучшей компании, чем Тед.
20
Человек на подиуме смотрел печально.
Cлишком много пустых мест. Аудитория было заполнена лишь на треть.
Я поколебался в задних рядах. Присутствующие уже начали разбиваться на группки.
Военные сидели кучно, все по одну сторону. Я не знал, можно ли сесть рядом. В первых пяти рядах находились странные личности. Серьезные типы скучились в центре. Тюрбаны и бурнусы – их было здесь ужасно много – раздробились по бокам, болтая друг с другом быстро, как они могут, игнорируя хмурящегося человека на кафедре.
Зал гудел от шума тысяч отдельных разговоров – журчащий поток слов. Они не понимали, как громко говорят все вместе? Каждый кричал, чтобы быть услышанным, каждый повышал голос и остальные, соответственно, говорили еще громче. Не трудно догадаться, почему человек на подиуме столь несчастен.
Я нашел пустой ряд на полпути и занял место ближе к центру. Вставил свежую кассету в рекордер и положил его в карман.
Печальный человек подошел к краю возвышения и зашептал что-то помощнику, тот пожал плечами, человек стал еще несчастнее. Он проверил свои часы, я – свои: сессия опаздывала уже на пятнадцать минут. Он снова вернулся на подиум и пощелкал микрофон. – Джентльмены? Леди? – Он порчистил горло. – Будьте добры занять места, мы начинаем…
