«Трудно ли найти голого человека?»
      Тоби сидела в своей машине и, щурясь, осматривала больничную парковку. Утро было в самом разгаре, и солнечные лучи казались ее утомленным бессонной ночью глазам нестерпимо яркими. И когда только солнце успело подняться? Тоби не заметила, как оно взошло, и дневной свет оказался неожиданностью для ее сетчатки. Вот что получается, когда работаешь по ночам. Сама превращаешься в порождение ночи.
      Она вздохнула и завела мотор «Мерседеса». В конце концов пора домой, пора освободиться от кошмаров этой ночи.
      Однако, отъехав от клиники Спрингер, ей не удалось стряхнуть мрачное настроение. Всего за час она потеряла двух пациентов. Тоби была уверена, что смерти женщины избежать не удалось бы, она все равно не смогла бы спасти ее.
      Гарри Слоткин — другое дело. Тоби оставила помешанного пациента без присмотра почти на час. Она была последним человеком, видевшим Гарри и, несмотря на все усилия, не могла вспомнить, привязала она его запястья перед уходом из палаты или нет.
      «Вероятно, я оставила его непривязанным. Это единственное объяснение его побега. Это я виновата. Гарри — моя ошибка».
      Но даже если не ее, она — капитан команды и должна отвечать за все. И вот теперь голый обезумевший старик бродит неизвестно где.
      Она сбросила скорость. Зная, что полиция уже прочесала окрестности, она все же внимательно осматривала улицы в надежде хоть мельком увидеть беглого пациента. Ньютон — относительно безопасный пригород Бостона, и улицы, по которым она сейчас колесила, выглядели зажиточно и респектабельно. Она свернула на аллею и увидела аккуратные дома, подстриженные изгороди, дорожки за железными калитками. В таких местах вряд ли кто нападет на пожилого человека. Возможно, кто-нибудь уже приютил его. Возможно, в этот момент Гарри сидит в чьей-нибудь уютной кухне, и его угощают завтраком.
      «Где вы, Гарри?»
      Она обогнула квартал, пытаясь увидеть эти места глазами Гарри. Ему было холодно без одежды, а темнота сбивала с толку. Куда бы он мог пойти?
      «Домой. Он бы попытался добраться домой, в Казаркин Холм».
      Ей пришлось дважды останавливаться и спрашивать дорогу. Добравшись наконец до нужного поворота, она едва не проскочила его. Указатели отсутствовали; въезд на дорогу был обозначен каменными колоннами. Между ними располагались открытые ворота. Притормозив у въезда, она заметила в их чугунном рисунке по-барочному изящные «К» и «X». Сразу за колоннами дорога сворачивала, исчезая в лиственном лесу. Так вот где находятся родные места Гарри.
      Она проехала через ворота и оказалась на дороге. Хотя ее мостили недавно, клены и дубы по бокам были вполне взрослыми. Осень уже успела тронуть некоторые листья яркими красками. Вот и сентябрь, думала Тоби. И когда только лето промелькнуло? Она ехала по извилистой дороге, разглядывая деревья по обочинам, густой подлесок и укромные места, которые могли бы скрыть тело. Интересно, осмотрела полиция этот кустарник? Если Гарри брел впотьмах этим путем, он вполне мог тут заблудиться. Надо будет позвонить в полицейский участок Ньютона, предложить прочесать эту часть дороги.
      Внезапно деревья впереди расступились, открывая вид столь неожиданный, что Тоби резко нажала на тормоз. Рядом с дорогой вырос зеленый щит, на котором золотыми буквами значилось: «Казаркин Холм. Только для проживающих и гостей».
      Позади щита открывался ландшафт, позаимствованный из роскошных живописных изображений английской провинции. Она увидела мягкие перекаты полей с подстриженной травой, сад с аккуратно обрезанными деревьями и причудливыми животными, тронутые осенними красками шеренги берез и кленов. Словно драгоценный камень поблескивал пруд, окруженный дикими ирисами. Пара лебедей безмятежно скользила среди водяных лилий. За прудом раскинулась «деревня» — шикарный поселок; возле каждого коттеджа имелся небольшой, обнесенный изгородью садик. Главным средством передвижения, похоже, здесь были машинки для гольфа с бело-зелеными тентами. Эти автомобильчики были повсюду: стояли на обочинах или неторопливо катили по дорожкам. Тоби заметила несколько таких же машинок на поле для гольфа — они перевозили игроков с одной лужайки на другую.
      Она посмотрела на пруд, неожиданно задумавшись, насколько здесь глубоко и можно ли утонуть. Ночью, в темноте плохо соображающий человек вполне мог забрести в воду.
      Она поехала дальше, к поселку. Метров через пятьдесят Тоби увидела поворот направо и еще одну табличку:
 
      КЛИНИКА КАЗАРКИН ХОЛМ
      И МЕДИЦИНСКИЕ УСЛУГИ ДЛЯ ЖИТЕЛЕЙ
 
      Она свернула.
      Петлявшая по хвойному лесу дорога неожиданно уткнулась в парковку, за которой маячило трехэтажное здание. С одной стороны к нему вот-вот должны были пристроить новое крыло. Сквозь сетку, которой была обнесена стройплощадка, Тоби увидела готовый котлован под фундамент. На краю котлована несколько мужчин в касках обсуждали чертежи.
      Тоби оставила машину на гостевой стоянке и вошла в клинику.
      Ее встретила тихая классическая музыка. Тоби остановилась — обстановка произвела на нее впечатление. Это совсем не напоминало типовой больничный вестибюль. Лоснящиеся кожей диваны, на стенах — подлинники живописных полотен. Она посмотрела на издания, лежавшие на журнальном столике. «Архитектурный дайджест», «Городи природа». Никакой вам «Популярной механики».
      — Могу я вам чем-то помочь? — Женщина в розовой униформе улыбнулась из окошка регистратуры.
      Тоби подошла к ней.
      — Я доктор Харпер из клиники Спрингер. Вчера вечером в отделении неотложной помощи я осматривала одного из ваших пациентов. Я пыталась связаться с лечащим врачом, чтобы узнать о состоянии здоровья пациента, но мне никак не удается его найти.
      — Кто его врач?
      — Доктор Карл Валленберг.
      — А, он уехал на конференцию. Вернется в понедельник.
      — Могу я взглянуть на медкарту? Возможно, это кое-что прояснит.
      — Простите, но мы не даем их без разрешения пациента.
      — Пациент не в состоянии дать согласие. Могу я поговорить с кем-то еще из врачей?
      — Давайте я сначала найду карту, — сестра подошла к шкафу. — Фамилия?
      — Слоткин.
      Сестра выдвинула ящик и порылась в папках.
      — Гарольд или Агнес Слоткин?
      Тоби опешила.
      — Есть еще и Агнес? Она родственница Гарри?
      Сестра взглянула в записи.
      — Его жена.
      «Почему сын Гарри ни словом не обмолвился о ней?» — удивилась Тоби. Покопавшись в сумочке, она достала ручку.
      — Вы можете дать мне ее номер? Мне очень нужно поговорить с ней насчет Гарри.
      — В ее комнате нет телефона. Вы можете подняться туда на лифте.
      — Куда?
      — Агнес Слоткин находится наверху, в отделении постоянного ухода. Комната три-четыре-один.
 
      Тоби постучала в дверь.
      — Госпожа Слоткин! — окликнула она.
      Ответа не последовало. Тоби осторожно вошла.
      Из радиоприемника тихонько лилась классическая музыка. Сквозь прозрачные шторы мягким рассеянным сиянием проникал солнечный свет. На ночном столике роняли лепестки полуосыпавшиеся розы. Лежащая в постели женщина ничего этого не замечала. Ни цветов, ни солнечного света, ни появления постороннего в ее комнате.
      Тоби подошла к кровати.
      — Агнес!
      Женщина не шелохнулась. Она лежала на левом боку, лицом к двери. Глаза полуоткрыты, но не сфокусированы; тело удерживали подсунутые за спину подушки. Руки сложены на груди в полуобъятии, как у эмбриона. Кремово-белая жидкость из пакета над кроватью капала в трубку, змейкой уползавшую в ноздрю. Постельное белье на вид было чистым, однако в помещении стоял специфический запах, который не могли перебить даже розы. Запах паралитика — запах талька, мочи и витаминных пищевых добавок. Запах медленно угасающего тела.
      Тоби взяла женщину за руку и осторожно потянула. Локтевой сустав распрямился с едва заметным сопротивлением. Контрактуры образоваться еще не успели, медперсонал исправно проводил с пациенткой пассивную гимнастику. Опуская руку, Тоби обратила внимание на ее пухлость — несмотря на коматозное состояние, пациентка получала хорошее питание и достаточно жидкости.
      Тоби вгляделась в расслабленное лицо, размышляя, на нее ли смотрят эти глаза. Видит ли эта женщина вообще что-нибудь, понимает ли?
      — Здравствуйте, госпожа Слоткин, — тихонько сказала она. — Меня зовут Тоби.
      — Агнес не может вам ответить, — раздался голос позади. — Но, я полагаю, она вас слышит.
      Вздрогнув, Тоби обернулась и увидела обладателя этого голоса. Он стоял в дверях, точнее говоря, заполнял собой весь дверной проем — чернокожий гигант с широким лицом и блестящим клином носа. «Лицо у него приятное, — решила она, — оттого что глаза добрые». Он был в белом докторском халате и держал в руках медкарту.
      Улыбнувшись, он протянул ей ладонь. Рука была такой длинной, что рукав халата не покрывал запястье.
      «Интересно, существуют ли вообще халаты такого размера», — размышляла она.
      — Доктор Роби Брэйс. Я врач госпожи Слоткин. Вы родственница?
      — Нет. — Тоби ответила на рукопожатие, почувствовав, как его рука охватила ее ладонь, словно теплая коричневая перчатка. — Я работаю в отделении неотложной помощи клиники Спрингер, это недалеко отсюда. Доктор Тоби Харпер.
      — Профессиональный интерес?
      — Вроде того. Я надеялась, госпожа Слоткин сможет рассказать мне об истории болезни своего мужа.
      — С господином Слоткиным что-то стряслось?
      — Прошлой ночью его доставили в неотложку, он бредил и не ориентировался в происходящем. Прежде чем я закончила оформление, Гарри сбежал. Теперь мы не можем его найти, и я так и не поняла, что с ним. А вы случайно не знаете?
      — Я лишь контролирую уход за пациентами в стационаре. О нем вам лучше справиться у врачей амбулаторного отделения, это внизу.
      — Гарри — пациент доктора Валленберга. Но его сейчас нет в городе. А клиника не даст мне никаких записей без его разрешения.
      Роби Брэйс пожал плечами:
      — Такой уж тут порядок.
      — А вы знакомы с Гарри? Есть ли у него проблемы со здоровьем, о которых мне стоило бы знать?
      — Трудно назвать это знакомством. Я вижу его лишь мимоходом, когда он навещает Агнес.
      — Так, значит, вы с ним говорили.
      — Ну да, здоровались, вот и все. Я здесь работаю только месяц и до сих пор затрудняюсь сказать, кто есть кто.
      — А вы имеете право показать мне его медкарту?
      Он покачал головой.
      — Это может только доктор Валленберг, да и ему понадобится письменное согласие пациента, чтобы дать вам какие-либо сведения.
      — Но это могло бы повлиять на медобслуживание его пациента.
      — Вы вроде сказали, что он сбежал из вашей неотложки, нет?
      — Да, он…
      — Значит, он уже не ваш пациент, так?
      Тоби молчала, не находя, что ответить. Гарри действительно сбежал из ее отделения, ушел из-под ее опеки. У нее нет убедительных причин требовать его медкарту.
      Она посмотрела на лежачую больную.
      — Полагаю, госпожа Слоткин тоже не сможет мне ничего рассказать.
      — К сожалению, Агнес вообще не говорит.
      — Инсульт?
      — Субарахноидальное кровоизлияние. Судя по карте, она здесь уже год. Похоже, не выходит из вегетативного состояния. Однако время от времени она вроде как смотрит на меня. Верно, Агнес? — сказал он. — Ты ведь поглядываешь на меня, дорогая?
      Женщина в кровати не шелохнулась, даже ресницы не дрогнули.
      Он подошел к постели и начал осматривать свою пациентку. Его темные руки резко контрастировали с бледностью ее кожи. Он прослушал стетоскопом сердце и легкие, проверил живот — нет ли метеоризма, посветил фонариком в глаза, исследуя зрачки. Сделав несколько движений ее руками и ногами, проверил подвижность суставов. Затем повернул ее на бок, осматривая кожные покровы на спине и ягодицах. Никаких пролежней. Он снова осторожно уложил ее на подушки и прикрыл одеялом.
      — Хорошо выглядишь, Агнес, — промурлыкал он. — Приятного дня.
      Тоби последовала за ним из комнаты, чувствуя себя лилипутом, который плетется за великаном.
      — Для человека, уже год пребывающего в вегетативном состоянии, она весьма неплохо выглядит.
      Он открыл карту и записал результаты последнего осмотра.
      — Разумеется. У нас обслуживание класса «Роллс-Ройс».
      — И по таким же ценам?
      Брэйс оторвался от записей, на губах впервые появилось некое подобие улыбки.
      — Скажем так, у нас нет пациентов со страховкой для малоимущих.
      — Они сами оплачивают пребывание здесь?
      — Они могут себе это позволить. У нас есть весьма обеспеченные постояльцы.
      — Это место исключительно для пенсионеров?
      — Нет, несколько человек еще продолжают активно трудиться, а место в Казаркином Холме они купили просто для того, чтобы иметь гарантию на будущее. Мы предоставляем проживание, питание, медицинскую помощь. Пожизненный уход, если это необходимо. Возможно, вы заметили, мы расширяемся.
      — Еще я заметила превосходное поле для гольфа.
      — Есть также теннисные корты, кинотеатр и крытый бассейн. — Он закрыл карту и усмехнулся. — Так и на пенсию пораньше потянет, верно?
      — Вряд ли я смогу себе позволить пожить здесь на пенсии.
      — Открою секрет: я тоже. — Он взглянул на часы. — Приятно было познакомиться, доктор Харпер. Простите, мне нужно осмотреть и других пациентов.
      — Как я могу побольше разузнать о Гарри?
      — Доктор Валленберг вернется в понедельник. Тогда и поговорите с ним.
      — Но мне хотелось бы сейчас узнать, с чем я имела дело. Это меня действительно волнует. А вы не могли бы посмотреть амбулаторную карту? Позвоните мне, если найдете что-нибудь интересное.
      Она быстро записала свой домашний номер на визитке и протянула ему.
      Он неохотно принял карточку.
      — Я погляжу, что можно сделать, — только и сказал он.
      Затем повернулся и пошел в следующую палату, оставив Тоби стоять в коридоре.
      Она со вздохом отвернулась от закрытой двери. Тоби сделала все возможное, чтобы раздобыть информацию, но Казаркин Холм упорно отказывался от сотрудничества. Теперь голод и усталость навалились на нее; она ощущала настойчивые призывы своего организма. Есть. Спать. Сейчас же. На ватных ногах она поплелась к лифту. Но застыла на полпути.
      Кто-то кричал.
      Крик доносился из палаты в дальнем конце коридора, и в нем звучала не боль, а страх.
      Тоби кинулась на крик и услышала за спиной нестройные голоса и топот бегущих по коридору ног. Она добралась до комнаты раньше всех и распахнула дверь.
      Первое, что она увидела, был пожилой мужчина, стоявший на четвереньках на постели. Ниже пояса он был голый, и его морщинистые ягодицы двигались вверх-вниз в непристойном собачьем танце.
      Затем Тоби разглядела распростертую под ним женщину, ее хрупкое тело скрывалось под скомканным одеялом и простынями.
      — Уберите его от меня! Пожалуйста, уберите его! — кричала она.
      Тоби схватила его за руку и попыталась оттащить. Но он с такой силой толкнул ее, что Тоби отлетела и растянулась на полу. В палату вбежала медсестра.
      — Господин Хакетт, перестаньте! Прекратите! — Сестра попыталась оттащить мужчину, однако тоже была отброшена в сторону.
      Тоби с трудом поднялась на ноги.
      — Хватайте его за одну руку, а я — за другую! — скомандовала она, обходя кровать.
      Вместе им удалось ухватить мужчину за руки. Но даже пока его стаскивали, он продолжал дергаться, словно нелепый сексуальный робот, у которого не предусмотрен выключатель. Женщина на кровати свернулась в позу эмбриона и заплакала, кутаясь в одеяло.
      Внезапно мужчина вывернулся, заехав Тоби локтем в подбородок. Челюсть клацнула, пронзив острой болью скулу. В глазах у Тоби вспыхнуло, и она чуть не выпустила больного, однако бешеная ярость помогла удержать его. Старик снова кинулся на нее. Эта была звериная схватка; Тоби чувствовала запах его пота, каждый напряженный борьбой мускул. Сестра потеряла равновесие, споткнулась и выпустила его. Старик дотянулся до затылка Тоби и схватил ее за волосы. Теперь он тыкался в нее — торчащий пенис мужчины толкался ей в бедро. Омерзение и злость клокотали в ее горле. Она напрягла ногу, изготовившись садануть ему коленом в пах.
      Однако мишень исчезла. Пара громадных черных рук подняла противника в воздух. Роби Брэйс протащил его по комнате и рявкнул сестре:
      — Несите халдол, быстро! Пять кубиков внутримышечно. Срочно!
      Медсестра выскочила из комнаты и через минуту вернулась, держа в руке шприц.
      — Давайте же, я не могу его тут вечно удерживать, — сказал Брэйс.
      — Мне бы до его задницы добраться…
      — Живей, живей!
      — Но он выворачивается…
      — Черт, а парень-то силен. Чем вы его тут кормите?
      — Он на протокольном лечении, а еще у него Альцгеймер… Не достать мне его никак!
      Брэйс сменил хватку, повернув мужчину задом к медсестре. Она ухватила кожу на голой ягодице в складку и воткнула иглу. Старик взвизгнул, взбрыкнул и вырвался от Брэйса. Заметавшись, он схватил с тумбочки стакан с водой и запустил доктору в лицо.
      Стакан угодил Брэйсу в висок и разбился.
      Тоби рванулась вперед и ухватила старика за запястье, прежде чем тот снова успел замахнуться. Она жестко скрутила его руку, осколок выпал из сжатых пальцев.
      Брэйс обхватил гигантскими ручищами больного за плечи и проорал:
      — Всадите ему остаток халдола!
      Сестра повторно воткнула иглу в ягодицу и вдавила поршень.
      — Ну, все! Боже, я надеюсь, это сработает лучше, чем мелларил.
      — Этот парень на меллариле?
      — Круглосуточно. А я говорила доктору Валленбергу, что это на него не действует. За этими пациентами с Альцгеймером глаз да глаз нужен, а не то… Доктор, да у вас кровь! — ахнула она.
      Тоби с тревогой подняла глаза и увидела, как струйка крови, сбегая по щеке Брэйса, капает на белый халат. Осколок стекла раскроил ему кожу на виске.
      — Надо остановить кровотечение, — сказала Тоби. — Вам нужно наложить швы.
      — Для начала позвольте мне убедиться, что этот парень надежно привязан. Прошу вас, сэр. Вернемся в вашу палату.
      Старик смачно плюнул.
      — Черномазый! А ну, выпусти меня!
      — Бог ты мой! Пытаешься взбесить меня, а?
      — Ненавижу черномазых!
      — Ага, как и все, — отозвался Брэйс, скорее устало, чем сердито. Ему все-таки удалось вывести — а отчасти вынести — старика в коридор. — Похоже, приятель, ты заслужил свидание со смирительной рубашкой.
 
      — Ой! Только не превращайте меня в чудовище Франкенштейна, ладно?
      Тоби аккуратно опорожнила шприц с ксилокаином и вытащила иглу. Она ввела местный анестетик в оба края раны и, немного выждав, осторожно уколола кожу.
      — Чувствуете?
      — Нет. Все онемело.
      — Вы уверены, что не хотите поручить это дело пластическому хирургу?
      — Вы ведь работаете в неотложке. Разве вам не приходится постоянно этим заниматься?
      — Да, но если вас беспокоит косметический эффект…
      — С чего бы? Я и так страшен как черт. Шрам, глядишь, послужит украшением.
      — Ну, у вас появится еще один отличительный признак, — сказала она, беря пинцет и нитку.
      Все необходимое нашлось в прекрасно оснащенном медицинском кабинете. Как и все прочее в Казаркином Холме, оборудование было самым лучшим и современным. Стол, на котором лежал Роби Брэйс, можно было установить в самых разных положениях, что делало его удобным для работы хоть с травмами головы, хоть с геморроем. Яркости верхних ламп хватило бы для любого хирургического вмешательства. В углу на случай необходимости стоял мобильный реанимационный набор, последней модели, разумеется.
      Она еще раз смазала рану бетадином и проткнула края изогнутой хирургической иглой. Роби Брэйс лежал на боку, не шевелясь. Большинство пациентов в такой ситуации опустили бы веки, однако его глаза оставались широко открытыми и неотрывно смотрели на противоположную стену. Хоть габаритов он был устрашающих, глаза смягчали грозное впечатление. Они были тепло-карими, с густыми, как у ребенка, ресницами.
      Тоби сделала еще стежок и протянула нитку через кожу.
      — Порез довольно глубокий, — заметила она. — Хорошо еще, в глаз не попал.
      — Думаю, он целил мне в глотку.
      — И он круглосуточно принимает успокоительное? — она покачала головой. — Вам стоит удвоить дозу и держать его взаперти.
      — Обычно так и есть. Мы держим пациентов с Альцгеймером в изолированном помещении, где можно контролировать их действия. Наверное, господину Хакетту удалось выбраться оттуда. И знаете, иногда эти старички не могут справиться со своим либидо. Самоконтроль-то исчезает, а телесные желания остаются.
      Тоби отрезала нитку и закрепила последний стежок. Рана теперь была закрыта, и Тоби промокнула ее спиртом.
      — А что за протокольное лечение?
      — А?
      — Сестра сказала, что господин Хакетт на протокольном лечении.
      — А, это исследования Валленберга. Инъекции гормонов пожилым людям.
      — Для чего?
      — Для омоложения, для чего же еще? У нас богатые клиенты, и большинство из них мечтают жить вечно. Они все с радостью готовы участвовать в новейших медицинских выходках.
      Он сел на край стола и помотал головой, словно пытаясь избавиться от внезапного приступа головокружения. Тоби охватила паника: чем люди крупнее, тем тяжелее падают. И тем тяжелее поднимать их с пола.
      — Лягте обратно, — велела она. — Вы слишком рано поднялись.
      — Я в порядке. Пора возвращаться к работе.
      — Нет, вы пока посидите здесь, ладно? Иначе вы можете упасть, и мне придется зашивать вас с другой стороны.
      — Еще один шрам, — проворчал он, — еще чуть больше отличий.
      — Вы и так ни на кого не похожи, доктор Брэйс.
      Он улыбнулся, но взгляд его оставался несколько рассеянным. Тоби опасливо наблюдала за ним минуту-другую, готовая подхватить, если тот отключится, однако он сумел удержаться на ногах.
      — Так расскажите мне побольше об этом протоколе. Что за гормоны колет Валленберг?
      — Целый коктейль. Гормон роста. Тестостерон. Дегидроэпиандростерон. Еще какие-то. На эту тему существует масса работ.
      — Я знаю, что гормон роста увеличивает мышечную массу у пожилых. Но мне как-то не попадались материалы по комбинированному применению.
      — Но все же в этом есть смысл, верно? С возрастом деятельность гипофиза угасает. И он перестает вырабатывать соки, свойственные молодости. Если верить теории, в этом-то и состоит причина старения — наши гормоны загибаются.
      — А Валленберг, стало быть, заменяет их?
      — Похоже, это дает некий эффект. Вон, взгляните на господина Хакетта. Парень хоть куда.
      — Да уж. Но почему вы даете гормоны пациенту с Альцгеймером? Он же не может дать на это согласие.
      — Возможно, он согласился несколько лет назад, когда еще соображал.
      — Исследование длится так долго?
      — Валленберг работает над этим с девяносто второго года. Загляните в «Указатель медицинских публикаций». Увидите, его имя мелькает в нескольких десятках изданий. Все, кто занимается гериатрией, знают Валленберга. — Брэйс осторожно поднялся из-за стола. Помедлив несколько мгновений, он удовлетворенно кивнул. — Непоколебим как скала. И когда снимать швы?
      — Через пять дней.
      — А когда я получу счет?
      Она улыбнулась:
      — Обойдемся без счета. Просто окажите мне услугу.
      — Угу.
      — Посмотрите карту Гарри Слоткина. Позвоните мне, если что-нибудь найдете. То, что я могла упустить.
      — А вы полагаете, что пропустили что-то?
      — Не знаю. Но собственных ошибок не выношу. Гарри могло хватить сообразительности добраться назад в Казаркин Холм. Возможно даже, в палату к жене. Будьте начеку.
      — Я предупрежу сестер.
      — Его нельзя не заметить. — Тоби потянулась к своей сумочке. — Он в костюме Адама.
 
      Тоби подъехала к своему дому, остановилась рядышком с «Хондой» Брайана и заглушила мотор. Она не сразу вылезла из машины, а задержалась на некоторое время: сидела и слушала тихое пощелкивание остывающего двигателя, наслаждаясь мгновениями покоя, когда никто ничего не требует. Как же их много, этих требований! Она сделала глубокий вдох и откинула голову на подголовник. Девять тридцать, тихое время в округе, населенной провинциальными интеллигентами. Родители ушли на работу, дети отправлены в школу или детсад, дома опустели в ожидании домработниц, которые все отдраят и пропылесосят, а затем исчезнут, оставив после себя характерный лимонный запах полироли. Это был безопасный район с ухоженными домиками; не самая изысканная часть Ньютона, но вполне удовлетворявшая потребность Тоби в том, что касалось упорядоченности жизни. После неожиданностей ночного дежурства в неотложке начинаешь ценить тщательно подстриженную лужайку.