Пройдут десятиия... Мне, ветерану Великой Отечественной войны, доведется не раз бывать почетным гостем в воинских частях. И я услышу, как молодые воины, родившиеся уже в мирные годы, будут принимать присягу, утвержденную Президиумом Верховного Совета СССР в 1947 году. Церемония станет еще более торжественной, каждый молодой солдат будет сам зачитывать текст перед строем товарищей. На груди у него будет висеть автомат незнакомой мне конструкции.
      В эти торжественные минуты, слушая молодых солдат космических десятиий, глядя на них, вместе с ними мысленно повторяя слова присяги, я сам тоже буду стоять в строю - но в ином... Из Прибалтики, где найду свою вторую родину, мое воображение, моя память будут переносить меня на далекий Урал, на берег Камы, в пропахший смолами полковой клуб. Рядом со мной будут стоять мои однополчане: Федоров, Кокоулин, Воскобойников, Белых, Гаренских, Пьянков... Они придут с братских кладбищ, из безвестных одиночных могил, из бездонных болотных топей... И все будет почти так, как в далеком сорок первом. Почти, но не совсем. Третья рота будет, как и тогда, молодая. Но среди двадцати-тридцатиних будут выделяться три-четыре странного вида лыжника: седые ветераны семидесятых - восьмидесятых годов. И все мы - и живые и павшие - будем дружно произносить слова присяги:
      - Я, гражданин Союза Советских Социалистических. Республик...
      Ура - наконец-то снег!
      Лыжной подготовкой занимаемся и в доснежные недели. Имеются упражнения, имитирующие различные лыжные ходы, отдельные элементы этих ходов. Ходьба и прыжки на полусогнутых ногах, отведение ноги назад, поочередный маховый перенос ног, передвижение галопом, прыжки с поворотом таза и так далее.
      В соседней с учебным полем роще мы оборудовали стометровую лыжную трассу с искусственным покрытием - соломой. Довольно странное ощущение испытываешь на такой лыжне. Направо и налево - покрытые черничником и брусничником поляны, между пожухлыми папоротниками - рдеют мухоморы, по старым пням и валежинам карабкаются колонии поздних опят, вверху осенними колерами радуют глаз березы и осины, за рощей, в поле еще пасется скотина... Никому из нас, лыжбатовцев, до сих пор не приходилось ходить на лыжах на фоне такого пейзажа!
      Эта эрзац-лыжня частично выручает нас. Но толку от нее все-таки немного. Скольжение слабое, солома то и дело сдвигается, сбивается в кучи. Часто приходится растрясать вновь. И вообще, на сотне метров не очень-то разойдешься.
      Теоретически изучаем тактику ведения боя лыжным взводом, ротой, всем батальоном. Знакомимся с правилами движения лыжной колонной во время переходов во фронтовых условиях. Эти занятия кое-какую пользу приносят. Но, конечно же, малоэффективны и кажутся нам ужасно нудными. Обучаться ходьбе на лыжах без снега примерно то же самое, что осваивать плавание, сидя на берегу и не окунаясь в воду. Так что снега ждем, как манны небесной.
      Разумеется, все мы, из 1-го батальона, в какой-то мере умеем ходить на лыжах. Но многие уральцы имели дело с охотничьими лыжами, которые шире спортивных, короче и без направляющего желобка.
      На эту тему лыжбатовцы-уральцы часто говорят между собой. Охотничьи лыжи они подразделяют на комосные - подшитые мехом с коротким жестким волосом - и голицы, то есть гладкие. Спорят о палках. Некоторые утверждают, что палки ни к чему, только мешают. Дескать, и на охоте и на войне руки в любой момент должны быть свободными.
      За три дня до Октябрьского праздника выбежали мы утром на поверку и прямо ахнули: вокруг белым-бело. И не слегка припорошило, а навалило как следует, сантиметров на двенадцать - пятнадцать. Послышались радостные возгласы:
      - Гляди, братва, снег!
      - Эва, сколько за одну ночь настелило!
      - Наконец-то дождались!
      - Ур-ра-р-ра! Ур-р-р-а-а-а! Сне-е-ег!
      Солдаты радовались словно мальчишки. Стали пулять друг в друга снежками. Гриша Пьянков подсел сзади под Авенира Двухэтажного, кто-то слегка толкнул великана в грудь, и тот под общий хохот поел вверх тормашками. Вскочив, Авенир схватил проказника и напихал ему снегу за шиворот, в ширинку.
      - Тебе, Итальянцу, снег в новинку, - приговаривал он. - На, на, попробуй, каков он из себя!
      Детские забавы прервала команда старшины:
      - Ста-а-на-вись!
      В тот же день нам выдали лыжи, так называемые туристские, с пяточно-ременным креплением. Тщательно подбирали лыжи по весу и росту. Мне, весившему тогда 75 килограммов, при росте 180 сантиметров достались 210-сантиметровые.
      Подгоняли крепления, разбирались с лыжными мазями, вырезали свои инициалы. Некоторые особо предусмотрительные солдаты на всякий случай ставили дополнительные секретные метки.
      Сразу же после Октябрьской годовщины в наш запасной полк приехала из УралВО команда инструкторов - молодых спортсменов-лыжников. В штабе батальона основательно переделали расписание повседневных занятий. Некоторые дни стали полностью лыжными.
      И началась наша лыжная страда. Кончились имитационные упражнения, наступило время отрабатывать все движения, все разновидности лыжных ходов в натуре: на настоящих лыжах, на настоящем уральском снегу.
      Попеременный одношажный ход, двух- и четырехшажные ходы, одновременный бесшажный... Повороты ножницами, переступанием и упором... Подъемы елочкой и полуелочкой, лесенкой и зигзагом... Торможение при спуске плугом и упором на палки...
      Многим уральцам, привыкшим к широким и коротким лыжам, к ходьбе без палок, пришлось основательно переучиваться. Однако это ни в коем случае не значит, что прежние навыки оказались совершенно бесполезными. Физическая выносливость уральцев, их закаленность, способность переносить любые лишения, умение ориентироваться в дремучих лесах - все эти качества очень и очень пригодятся в недалеком будущем на фронте.
      С ночевкой в лесу
      С тех пор как мы стали на лыжи, прошло пять недель. Мы более или менее обкатались, подравнялись. Охотники и старатели привыкли к палкам и необычным для них лыжам. Отстающие настолько подтянулись, что вместе со всеми могут совершать походы на пятнадцать, двадцать и более километров.
      Правда, без мелких ЧП не обходится. Один солдат палку сломает, другой лыжу, у третьего - растяжение связок или вывих. Но в целом 1-й батальон лыжами овладевает успешно, на инспекторской проверке получил по лыжам оценку "хорошо".
      В середине декабря состоялось трехдневное учение с ночевкой в лесу. Получили мы сухой паек и в полном снаряжении взяли курс на северо-запад.
      Условно считается, что идем к линии фронта и что в пути нас поджидают всевозможные сюрпризы: наы вражеской авиации, засады и неожиданные наы подвижных групп противника. Походная колонна построена так, как и положено в подобных ситуациях по уставу. Последовательность такая: разведотряд, головная походная застава (один из взводов первой роты), первая и вторая роты, штаб батальона, третья рота в роли тыловой походной заставы, по взводу - на левое и правое боковые походные охранения.
      Все, за исключением обоза, состоящего из нескольких санных упряжек, идут по снежной целине. Обоз движется по слабо накатанному проселку. Командует нашими тылами Висимский Шайтан - старшина Комаров.
      При выезде из части с хозвзодовцами случилось такое забавное приключение. Увязался за обозом Тишка. Попробовали хозвзводовцы прогнать его, заставить вернуться назад - ничего не получилось. Тишка никак не отстает от обоза и жалобно мекает. Дескать, почему лыжника-добровольца на учение не берете? Чем я провинился?
      Сжалился над ним старшина Комаров, посадил в свои розвальни. Через встречных знакомцев передал Глафире Марковне, чтобы она не искала своего Тишку и не беспокоилась о нем. Вернется, мол, с военных учений цел и невредим.
      Наш взвод движется по правую сторону от дороги, примерно в километре от основного стержня колонны. Выполняя правила маскировки, прижимаемся к рощам, перелескам и кустарниковым зарослям, идем ложбинами и напрямик по редколесью.
      Федоров, Фунин и я идем рядом, по соседним лыжням. На ходу переговариваемся о том, о сем: о снеге, о погоде, о красотах зимних уральских пейзажей. А виды здесь действительно великолепные! Деревья празднично убраны инеем. Снегири и синицы стряхивают с ветвей облачка тончайшей снежной пыли, в которой радугами преломляются солнечные лучи. Бесконечной чередой уходят вдаль пологие снежные увалы. Над селениями, которые мы обходим стороной, отвесно вверх вздымаются белые дымы.
      И погода отменная. Солнечная, умеренно морозная, безветренная. Предъявить претензии можно только к снегу: слишком он сверкает на солнце, до рези в глазах. Надо бы темные светозащитные очки. Но в оснащении лыжников они не предусмотрены.
      Однако сверкание девственно-белого снега - это мелочь, с которой можно мириться. Куда больше хлопот доставляет нам его консистенция. Снег еще не успел уплотниться, лежит рыхлой воздушной пеленой и слишком глубоко оседает под лыжами.
      Основная трудность приходится на долю переднего солдата, который торит лыжню. Его у нас называют "ведущим гусем". Потому что в клину ящих гусей передний рассекает воздушную целину и ему приходится труднее всех. Наиболее сильные гусаки сменяют друг друга.
      Используя опыт гусей, лейтенант Науменко через пятнадцать - двадцать минут тоже меняет ведущих лыжников. Чтобы колонна не очень растягивалась, движемся по трем параллельным лыжням. И следовательно, сменяются сразу три "ведущих гуся".
      - Глянь-ка, братва, заяц! - вдруг восторженно-истошным голосом завопил Пьянков. И тут же, вспомнив, что в походе нельзя громко разговаривать, а тем более кричать, перешел на свистящий фальцет: - Вунь, вунь, направо! К роще шпарит. Во дает! Во дает!
      Кто успел увидеть зайца, а кто и нет. Но каждому хотелось отреагировать на эту встречу. Посыпались реплики:
      - Моя тозовка без дела дома висит, а тут - заяц. Экая досада!
      - Глядите-ка, хоть Итальянец, а первый косого заметил!
      - Скоро нам не такие звери станут попадаться! С гусеницами и пушками.
      - Эх, кабы и те, фашистские звери, от нас так быстро улепетывали!
      - Ишь, чего захотел! Нет уж, фашистский зверь от одного нашего вида не побежит. На него хорошая рогатина надобна.
      - Прекратить рраз-го-во-ры! - прикрикнул лейтенант Науменко. Это большой шаг вперед. Поначалу его командам явно не хватало уверенности, приказного тона. И вот он понемногу овладевает командными интонациями, явно подражая Кокоулину. Но в старшинские "разговорчики" внес некоторые коррективы: добавил "прекратить" и укоротил второе слово.
      И еще команда:
      - Федорову, Фунину, Героднику - вперед на лыжню!
      Это означает, что пришел наш черед идти "ведущими гусями". Я сменяю Авенира. Здорово упарился стодвадцатикилограммовый великан! Его лыжня самая глубокая.
      Мы у цели нашего похода. Втягиваемся в лес, в котором батальону предстоит расположиться лагерем. Устанавливаем связь со штабом батальона и с ходу приступаем к работе.
      А работы уйма. Первым делом проложили магистральную дорогу, по которой могут проехать сани. От нее расчистили боковые пешеходные дорожки - к ротам и взводам. Орудуем малыми саперными лопатами. И сразу обнаруживаем, что для работы со снегом "малые саперки" слишком малопроизводительны. Вспомнили о фанерных дворницких лопатах. Их оказалось всего три штуки на батальон, и те хозвзводовцы не хотят выпускать из рук. Быть может, и хорошо, что так получилось? Ведь это учение задумано с наиболее возможным приближением к фронтовым условиям. А на фронте вряд ли будет фанера на дворницкие лопаты.
      На расчищенных от снега пятачках построили шалаши из еловых лапок. Для практики соорудили несколько землянок. Одну штабную - в три наката, по одной на каждую роту и для хозвзвода - в один накат.
      После того как управились с самыми неотложными работами, нам дали время на приготовление ужина. Перед солдатами вроде меня, не попадавшими в такую обстановку, задачи возникают на каждом шагу. Где искать сухие дрова и как они выглядят? Где найти "быстрик" - и под снегом не замерзающий источник? Как подвесить над огнем котелки? Как закрепить в мерзлой земле стояки с развилками, на которые кладут поперечину?
      Но опытных наставников хватает, их в нашем батальоне намного больше, чем учеников.
      К ночи бывалые следопыты соорудили специальные костры для обогрева. В одном месте навалили конусом пней и корчей, обставили вокруг сухими плахами; в другом - положили кряж на кряж. Такой костер, называемый у сибиряков и уральцев нодья, может гореть по нескольку часов без подбрасывания поленьев и хвороста.
      Над кострами устроили маскировочные навесы: на более чем двухметровые стояки с развилками положили жерди, на жерди - еловые ветви.
      Вечерняя поверка проходит на главной лагерной линейке. Затем - отбой и расходимся по своим шалашам. В них стоит густой смолисто-хвойный запах. Вполне понятно: стены и крыша, пол и постель - всё из еловых лапок. Примечаю для себя на будущее важную деталь: еловые лапки следует расстилать "выпуклинками" вверх.
      С вечера в шалаше не холодно. Греемся друг о друга, до нас достает тепло соседней нодьи. А кто под утро озяб, тот выбрался наружу и присоседился к огню.
      Так мы провели в лесу трое суток. Когда вернулись в свой полк, то и улицы поселка, домишки и наши казармы показались нам какими-то иными: более приветливыми, уютными, источающими спокойствие глубокого тыла. Будто мы и в самом деле побывали на фронте.
      - Как хорошо после дальних походов вернуться под родную крышу и залезть в теплую постель! - сказал Философ, забираясь после отбоя на нары.
      Маршевый батальон
      Примерно к середине декабря хозвзводовские плотники построили на учебном плацу макет вагона-теплушки. В натуральную величину, с нарами и жестяной печуркой, с отодвигающейся в сторону дверью. Только стоял он не на колесах, а на невысоких козлах.
      Каждая рота, каждый взвод провели по нескольку тренировочных занятий. В деталях отработали посадку в вагон и выгрузку из него, каждый боец знал свое место на нарах. Предусмотрели различные варианты выгрузки. Окончательная: следует забрать все личные вещи и имущество подразделения, сделать за собой уборку. Временная, например, по боевой тревоге, во время воздушного наа: надо выскакивать из вагона и рассредоточиваться, захватив с собой только личное оружие и боеприпасы.
      Каждый взвод один раз переночевал в учебной теплушке. Сменные дежурные всю ночь поддерживали в печурке огонь.
      Наравне со всеми солдатами совершил посадку в учебный вагон и старательный Тишка.
      - Однако, Борода, скоро нам с тобой придется распрощаться! - с грустью говорил Тишке Вахоня. - Но ты не горюй. Тебя уже зачислили в постоянный штат полка. Будешь готовить и отправлять на фронт маршевые батальоны.
      В канун Нового года 280-й получил приказ из УралВО за подписью командира 22-й запасной стрелковой бригады. Он гласил примерно следующее:
      "В трехдневный срок, то есть ко 2 января 1942 года, к 12.00 полностью подготовить к отправке в действующую армию три маршевых батальона по 578 бойцов и командиров в каждом (согласно штатному расписанию за номером таким-то). Отдельным лыжным батальонам присвоить порядковые номера: 172-й, 173-й и 174-й. О точном времени погрузки в эшелон сообщим дополнительно".
      Конечно, приказ этот перед строем не зачитывали, но и особого секрета из него не делали. Наш 1-й батальон стал именоваться 172-м отдельным лыжным батальоном. Короче: 172-й ОЛБ.
      Оказывается, вон сколько рубежей надо преодоь на пути от гражданки до солдатского звания! Направляясь на призывной пункт, прощаешься со своими близкими и друзьями, с соседями и товарищами по работе. Сдаешь в военкомате паспорт. Тебя наголо стригут, не спрашивая о том, какой фасон предпочитаешь и какие височки сделать - прямые или косые. Сбрасываешь в раздевалке санпропускника свою цивильную одежду, разовой порцией казенного мыла величиной с кусочек рафинада смываешь с себя гражданский пот - и выходишь полностью обмундированный по форме военного времени.
      Хорошо, если обмундирование досталось новенькое. Но не слишком огорчайся, если интендант выдал тебе заштопанное и застиранное. Не вздумай спорить с военной фортуной, если она вместо желанных кирзовых сапог преподнесет тебе увесистые ботинки с обмотками.
      Чрезвычайно важным рубежом для молодого солдата на пути к полноправному воину является военная присяга. И наконец - зачисление в маршевый батальон. Как будто малозначащая формальность. Ведь и без того известно, что запасной полк готовит пополнение для действующей армии, что скоро поедем на фронт. Тем не менее в душе маршевика происходят важные психологические сдвиги. Он еще острее чувствует веление патриотического долга и непререкаемую власть воинской дисциплины, он еще явственнее ощущает, как продолжает увеличиваться дистанция, отделяющая его от недавней мирной жизни...
      Маршевый... Это значит, что в высших командных сферах этому батальону уже предначертан определенный маршрут. Это значит, что где-то на конкретном участке фронта он должен сменить истаявшую в боях, обескровленную часть или закрыть собой зияющую брешь.
      Маршевый... Это значит, что за маршевиками уже мчатся теплушки. Они где-то совсем близко, на подходе. И лишь только закончится погрузка, эшелон на всех парах устремится к фронту. Ему будет открыта "зеленая улица". Скорее, скорее! Дорога каждая минута!
      А на конечной станции, полуразрушенной, опаленной огнем войны, где уже слышится грозный гул великой битвы, батальон станет на лыжи и форсированным маршем двинется к месту назначения. Скорее, скорее, скорее! Нельзя терять ни минуты!
      Возвращение блудного сына
      В середине декабря штаб 280-го получил предписание из УралВО: отобрать кандидатов на курсы военных переводчиков. Требования: образование - высшее, знание немецкого не ниже вузовской программы, звание - не выше старшины. Я подошел по всем статьям. В моем активе сверх университетской программы были еще Центральные заочные курсы - Ин-яз, которые закончил перед самой войной. Заполнил все анкеты, побывал на собеседовании в особом отделе полка, жду вызова в Пермь или Свердловск.
      Наступили горячие денечки, началось окончательное укомплектование маршевых батальонов. Возник вопрос: как быть с красноармейцем Геродником? Вдруг приказ об откомандировании на курсы придет в последний момент, когда 172-му ОЛБ уже надо будет грузиться в эшелон?
      Эта задача была решена очень просто. Меня исключили из маршевиков и временно перевели в 4-й батальон. Мои чувства раздвоились. С одной стороны, жалко расставаться со своими ребятами. За три месяца я привык к ним, с некоторыми крепко сдружился. Но и на курсы переводчиков очень хочется попасть. Дело очень интересное, присвоят командирское звание. Во всех отношениях заманчиво!
      Впрочем, моего мнения никто не спрашивает. Забрал я свои пожитки, попрощался с друзьями и ушел в 4-й.
      Побежали первые дни нового года. Маршевики сидят на чемоданах, точнее, на "сидорах" и ждут сигнала. Вагоны опаздывают. Я думаю-гадаю о том, кто кого будет провожать: или я моих друзей из 172-го, или они меня? А быть может, выедем одновременно, только в разные стороны? И никак не предполагал, что возможен еще один вариант.
      5 января меня вызвали в штаб 4-го и преподнесли сюрприз: звонили из штаба полка, приказали красноармейца Геродника перевести обратно в 172-й.
      Вот так номер! Теряясь в догадках, иду в свой батальон. По пути встречаю комиссара Емельянова.
      - Едете с нами! - хлопнув меня по плечу, с видом благодетеля сказал он. Удалось уговорить командира полка. Спохватились мы с комбатом: а как же наш 172-й будет без переводчика?! Тут какая-то неувязка получилась. Отдельный батальон во многом приравнивается к полку. Однако пехотному полку переводчик по штату положен, а нам - нет. А ведь о-эл-бэ будет делать глубокие рейды за линию фронта, лыжникам часто придется действовать самостоятельно, на значительном удалении от соседних частей. Нет, без переводчика нам никак нельзя! Пока что будете нештатным, а там что-нибудь придумаем...
      - Мне тоже хочется ехать со своими ребятами, - ответил я. - Но как я справлюсь без специальной подготовки? Ведь надо знать немецкую военную терминологию, а я в ней ни бум-бум.
      - Ничего, не робейте! - подбодрил меня комиссар. - Все, что понадобится, освоите на практике. А сейчас идите в свою роту, к Науменко.
      - Есть, идти к Науменко! Спасибо, товарищ комиссар, за хлопоты обо мне.
      Откровенно говоря, в противоборстве двух желаний - то ли лучше ехать со своим батальоном на фронт, то ли предпочтительнее попасть на курсы - крен в сторону второго варианта еще более усилился. Меня на самом деле пугали предстоящие обязанности. Разговорная практика слабая, словарный запас с физико-математическим уклоном. Представил себе такую картину: группа штабных командиров, вводят пленного. Все смотрят на меня, начинают задавать вопросы. Имя и фамилию, год и место рождения сумею спросить. А дальше? Как по-немецки взвод, рота, полк? Пехотинец? Танкист? Летчик? Ну ничегошеньки не знаю! Прямо жуть, уже сейчас краснею, предвидя неизбежный провал.
      Кроме того, догадываюсь о шаткости своего будущего "нештатного" положения. Переводчик - должность командирская, а я рядовой, и это сулит мне большие неудобства.
      "А вообще-то ничего трагического не произошло, - успокаиваю себя. - И на войне надо привыкать к тому, что ход событий редко будет совпадать с твоими личными желаниями".
      В роте меня встретили радушно, особенно Федоров и Фунин. Только Философ проехался на мой счет несколько осуждающей библейской сентенцией:
      - Ага, все-таки возворотился наш блудный сын из бегов!
      Прощай, Урал...
      8 января три маршевых батальона построились на учебном плацу для прощального митинга. Нас напутствовали командир полка Борейко и комиссар Яковлев. Они пожелали нам разгромить врага и с победой вернуться домой. С ответным словом от имени маршевиков выступил старшина из 173-го ОЛБ.
      Было очень торжественно. Играл приехавший не то из района, не то из области духовой оркестр. Провожать нас пришли сотни местных жителей. Держа за ошейник Тишку, стояла у своей калитки Глафира Марковна.
      Майор Борейко подает команды:
      - Сми-и-ир-на! На-пра-оп! Ша-а-гом а-арш!
      Грянула музыка. Пошли! Прощай, Кама! Прощай, Урал! Прощай, моя военная альма матер - 280-й запасной лыжный полк!
      Напутственно машут руками женщины, не то машет рукой, не то осеняет нас крестным знамением Глафира Марковна. Мы пока без винтовок и автоматов. Оружие получим где-то в пути. Однако каски и взятые на плечо лыжи придают колонне вполне воинственный вид.
      Выйдя за околицу, встали на лыжи и пошли по хорошо накатанным лыжням, .проложенным по обеим сторонам дороги. Погрузка в вагоны прошла быстро и организованно. Недаром мы отрабатывали посадку в учебную теплушку.
      Эшелон длинный-предлинный. Батальоны разместились в таком порядке: 174-й, 173-й, 172-й, считая от паровоза к хвосту. Начальник эшелона командует в мегафон: "Всем по вагонам!" Где-то далеко впереди свистит паровоз, и состав медленно трогает с места.
      Сороковые, роковые,
      Военные и фронтовые,
      Где извещенья похоронные
      И перестуки эшелонные.
      Давид Самойлов
      Часть 2. Едем на фронт
      Дорожные впечатления
      Наш эшелон, добравшись до узловой станции, выкатил на магистраль Пермь Киров.
      Я скитался по железным дорогам в июле - августе и теперь имею возможность сравнивать. Тогда всё и вся захлестывали потоки беженцев. Сейчас они на втором плане, на первом - воинские эшелоны и санитарные поезда. Везде несравненно более строгий военный порядок.
      На открытых платформах - орудия, танки, грузовики, сани, какие-то зачехленные агрегаты, о назначении которых можно только догадываться. Штабеля мешков, ящиков, тюков прессованного сена. Составы из бензоцистерн...
      На больших станциях ждут своей очереди эшелоны с пополнением фронту. Сибиряки и уральцы прекрасно по-зимнему экипированы, большинство в валенках. На общем фоне выделяются кремово-белые полушубки, в которых щеголяют некоторые командиры и девушки из медико-санитарной службы.
      Наблюдая эту движущуюся к фронту силу, думаю о том, как ничтожно мал на фоне этого могучего потока наш лыжбат. И вместе с тем горжусь своим ОЛБ: эта мощная река образуется из таких же маршевых батальонов, как наш.
      Потрясающее впечатление производят дорожные встречи на моих однополчан. Одно дело - читать газеты, слушать радио, рассказы политинформаторов, и совсем другое - увидеть собственными глазами. Удар чудовищной силы, нанесенный ом гитлеровскими стальными армадами, до Урала докатился в виде значительно ослабленных волн. Затем призванные в 280-й пермяки и свердловчане три месяца провели на отшибе, в самой что ни на есть провинциальной глубинке. И вот сейчас на одной из центральных магистралей страны они воочию постигают грандиозный размах событий.
      Среди эвакуированных много ленинградцев-блокадников. На вопросы о положении в их городе они чаще всего отвечают скупо, неохотно, на разговоры у них не хватает физических сил...
      Старшина Боруля на каждой остановке ищет ленинградцев, заглядывает в вагоны, в залы ожидания. Но, увы, шансы встретить свою семью или хотя бы что-то узнать о ее судьбе слишком ничтожны. Теории вероятностей чужды участие, сострадание и желание помочь человеку в беде.
      Большая узловая .станция Буй. Она преподносит нам две новости.
      Новость приятная. Здесь имеется первоклассный питательный пункт. И действительно, нас привели в столовую таких исполинских размеров, что за дощатые столы-настилы одновременно сел весь наш эшелон. И все здесь сработано добротно. Столешницы сколочены из хорошо выструганных и плотно пригнанных друг к дружке досок, бачки и половники, на солдатском наречии - разводящие, емкие и надраены до блеска. И обед из двух блюд тоже отменный.
      К концу обеда слышатся разговоры:
      - Как в ресторане "Урал"!
      - Надо бы благодарность в книжку тиснуть...
      - Еще лучше: покачать зава столовой...
      Но раздается команда: "Встать! Выходи строиться!" А к столовой уже идут нам на смену другие маршевые батальоны.
      Новость неприятная. Буй - последняя на этой дороге станция, куда только изредка дотягивают фашистские бомбардировщики. Кому - последняя, а для нас первая. Значит, дальше на запад - зона, досягаемая для вражеской авиации.
      Выезжаем за пределы станции, за городские окраины, и нашим глазам .опять открываются необъятные просторы России. Темнеющие вдали лесные массивы, веселые березовые рощи, уходящие вдаль, до самого горизонта, укрытые толстым пологом снега поля, полузанесенные деревни со старинными церквушками и длинными приземистыми коровниками и свинарниками, погребенные под сугробами сельские погосты... В низинах, в речных поймах высятся стога сена, по дорогам степенно расхаживают вороны, с горок катаются на санках дети, рядом с ними носятся дворняжки, женщины несут на коромыслах ведра с водой, полощут в прорубях белье, колхозники везут из лесу дрова, подвозят скотине сено и силос...
      Кажется, на этих русских просторах царят мир и спокойствие, и нет такой злой силы, которая смогла бы нарушить их. Но это иллюзия. Так кажется, если наблюдать селения издали, со стороны. Но нам понятно, что на самом деле сельчане живут в постоянной большой тревоге. В каждую деревню уже пришли первые похоронки, в любой день письмоносец может принести новые.
      На селе это чувство тревоги за судьбу фронтовиков дает себя знать намного сильнее, чем в городе. Здесь все знают друг друга и каждую смерть оплакивают не только в кругу семьи и родных - скорбит вся деревня.
      Ушедших на фронт заменили женщины и подростки. Это они будут теперь кормить города, многомиллионную армию, всю страну. Нет, обманчива эта идиллия, которую мы наблюдаем сейчас из нашего эшелона!
      Настроение у нас сложное. Я назвал бы его приподнято-тревожным. Воодушевляют наши победы под Ленинградом, в боях за Тихвин и особенно за Москву. Но по количеству идущих навстречу нам санитарных поездов видим, какой дорогой ценой достаются эти победы. Тревожат и предстоящие фронтовые испытания, и думы о своей личной судьбе...
      Декада в Рыбинске
      На станции Рыбинск - команда: полная выгрузка. С сожалением оставляем обжитые теплушки. Размещают нас в городке эвакуированного на восток завода. Под казармы приспособлены какие-то огромные помещения - не то ангары, не то склады. Холодно, неуютно, зато много свежего воздуха.
      Рыбинск во многом напоминает мне Кировград. Здесь тоже голодно, холодно, тесно. В магазинах - пусто, на рынках - фантастические цены. Но бросаются в глаза и существенные различия. Кировград для большинства, кто прибывает туда, конечный пункт назначения. И для эвакуированных, и для раненых, и для вывезенного с запада завода. А Рыбинск - гигантский проходной двор, крупнейшая перевалочная база.
      Маршевые части задерживаются здесь на короткое время, чтобы получить оружие, боеприпасы, дообмундироваться. И едут дальше на фронт. В городе много госпиталей. И большинство из них - эвакуационные, сортировочные. Легкораненых вылечивают на месте и возвращают в строй, остальных направляют в тыловые стационарные госпитали. Эвакуированных, в том числе ленинградцев, здесь не прописывают. Их подкармливают, подлечивают, после чего дают путевки в более далекий тыл.
      Рыбинск военного времени - это город-арсенал, город-интендант, город-госпиталь, город-диспетчер.
      Проходит один день, второй, третий... Ждем оружия. Время тянется нудно. В эшелоне - другое дело, там непрерывная смена впечатлений. А из окон казармы пейзаж открывается не ахти какой живописный, и с утра до вечера один -и тот же.
      В числе основных принципов военной службы есть и такой: солдату не положено сидеть без дела, его следует загружать ежедневно, ежечасно. И вот наше батальонное начальство составляет временное учебное расписание. Опять штудируем уставы, опять маршируем на плацу, опять приветствуем и рапортуем. Спору нет, повторение - мать учения. Но эти занятия набили оскомину и нам и нашим наставникам.
      Наконец долгожданное оружие прибыло. Ящики не разбиваем, не разламываем, а открываем осторожно, будто в них запакованы хрустальные изделия или фарфор. Строжайший приказ: тару, на интендантском лексиконе - спецукупорку, вернуть в полной сохранности. Чтобы ни единая дощечка не сломалась, не пропала! Велик был соблазн эту самую "спецукупорку" с наплывами янтарной смолы с ходу засунуть в печки.