Примерно одновременно с Гилевым в первую роту нашего батальона прибыл новый старшина - Лев Боруля. По национальности еврей, ленинградец. Он уже успел повоевать в народном ополчении, был ранен, лечился в тыловом уральском госпитале. Из госпиталя его направили в 280-й. Теперь ему предстоит "второй фронтовой раунд".
      И внешний облик ленинградца, и его манера держаться говорят о том, что он здорово хлебнул военного лиха. У Борули какой-то особенный взгляд. В нем и печаль, и сочувствие тем, кому еще предстоят испытания, им уже пройденные.
      Чувствуется, что нервы у Борули напряжены, но он великолепно владеет ими, держит себя в руках. Как и подобает культурному человеку, в обращении с солдатами корректен, никогда не срывается на грубый тон. По отношению к командирам умело сочетает необходимую воинскую субординацию с тактичной, сдержанной заботой о сохранении собственного достоинства. А ведь в армии это умеют делать далеко не все. Это очень тонкая и трудная наука. Иные докладывают и рапортуют старшим слишком уж по-солдафонски, как бездушные автоматы, или с неприятным оттенком подобострастия. Еще хуже, если военнослужащий, оберегая свое человеческое достоинство, не находит иных путей, кроме дерзости и наглости.
      Лицо у Борули особого коричневато-красноватого оттенка. До войны я встречал людей с лицами, опаленными студеными ветрами или южным зноем. Такие лица бывают у лесорубов, оленеводов, у геологов, чабанов... Но у Борули лицо иное, оно опалено не извне, а словно бы изнутри... Впоследствии такие лица мне доведется наблюдать у других фронтовиков, побывавших в особо тяжелых боях, у перенесших блокаду ленинградцев, у солдат, долго находившихся в окружении, у бывших узников фашистских концлагерей. Одним словом, у людей, которые одновременно подвергались тяжелейшим физическим и психическим испытаниям. Можно подумать, их перенапряженные нервы источали из себя мельчайшие частицы, которые, застревая в коже, придали ей особую окраску. Так из раскаленной вольфрамовой нити разаются во все стороны микропылинки и затуманивают изнутри стекло электрической лампочки. ..
      Старшина Боруля прибыл к нам в удрученном состоянии. Его угнетает не пережитое на фронте, оно для него уже пройденный этап. От ранения он оправился даже намного раньше, чем обещали врачи. Борулю очень тревожит судьба оставшейся в Ленинграде семьи - матери, жены, детей. Пока он странствовал в санпоезде и по госпиталям, связь с родными оборвалась. Где они сейчас? Почему не отвечают? Или умерли от голода? Или погибли во время артобстрела? А быть может, эвакуировались? В таком случае - куда?
      Впрочем, о своем душевном состоянии старшина-1 в своей роте, в батальоне не распространяется и службу несет исправно. Человек он волевой и свое личное умеет запрятать далеко-далеко, чтобы оно не мешало делу. Я как-то разговорился с Борулей о Ленинграде, и он, испытывая потребность излить кому-то душу, поведал мне о своих тревогах.
      В другой раз я откровенно побеседовал с Борулей еще на одну тему, очень занимавшую меня в то время. Что представляет собой современный бой? Как ведут себя в бою воины, еще вчера бывшие сугубо гражданскими людьми? Как выглядят фашисты? Обо всем этом я читаю в газетах, слышу по радио и на политинформациях... Но лучше всего услышать правду из уст живого защитника Ленинграда...
      И Боруля рассказывает мне без прикрас:
      - За месяц непрерывных боев, в которых мне довелось участвовать, нашему батальону больше всего доставалось от вражеских минометов. И в окопах нет от них спасения, но все же меньше потерь. Если же захлебнулась атака и батальон залег на открытой местности, тогда уж дело совсем плохо. Настоящая мясорубка получается! В течение минут погибают десятки людей. И что за люди! Ленинградские ополченцы - это ученые, инженеры, музыканты, поэты, квалифицированные рабочие, художники, скульпторы... Я тоже в такой мясорубке побывал, - продолжает Боруля. - Недо, пере, вилка - и меня всего изрешетило. Хирург вынул пять крупных осколков, не считая мелких.
      ...А что делать? Надо, стиснув зубы и затянув ремень, учиться воевать, ковать оружие и драться. Иного выхода у нас нет.
      Обмотки в свете науки
      В своей гражданской одежде мы пробыли в запасном довольно долго - целый месяц. Для зимнего обмундирования еще не пришел срок, да и не было его в полку. А разводить канитель с экипировкой в нее не имело смысла, до наступления холодов оставалось немного времени.
      Те уральцы, которые просчитались и явились в военкомат налегке, разобравшись в обстановке, сразу же написали родным. Из дому им прислали по почте надежную обувь, запасные портянки, теплое белье.
      Ко многим пермякам и свердловчанам приезжают в гости жены. Они привозят не только одежду и обувь, но и всевозможные угощения: самосад, домашнюю копченину, сушеную и вяленую рыбу, варенья и соленья, нескольких разновидностей шаньги. В том числе шаньги с начинкой из черемуховых ягод. Уральцы щедро делятся яствами с бездомными однополчанами вроде меня.
      Моя жена слишком занята, чтобы проведать меня в запасном. И для посылки у нее нет никаких резервов. Без шанег с черемуховой начинкой и ветчины я не страдаю, вполне хватает казенного питания. После кировградской голодухи оно мне кажется вполне приличным. А с одеждой и обувью худо дело. Все на мне оборвалось, истрепалось. Полуботинки с брезентовым верхом окончательно разваливаются. По утрам уже бывают довольно крепкие заморозки, и я ознобил ноги. Ступни и особенно пальцы красные и по ночам сильно зудят.
      Нескольким пришельцам издалека, в том числе и мне, командир полка в порядке исключения разрешил выдать нее обмундирование. Поначалу старшина подобрал мне на складе тяжеленные, как сапоги водолаза, ботинки сорок четвертого размера и длиннющие обмотки к ним. Оказалось, что обмотки несовместимы с гражданскими брюками, и я получил защитного цвета галифе. В свою очередь, с обмотками и галифе никак не гармонировал мой драный плащ, и мне его заменили засаленной курткой-венгеркой. После всего этого с моим казенным обмундированием не сочеталась гражданская кепка, и ее заменили пилоткой.
      Обмотки... Интересно, кто, когда и в какой стране придумал эту деталь солдатского обмундирования? Получил ли автор гениального изобретения патент и достойное вознаграждение? Я присвоил бы этому человеку пожизненное право надевать обмотки в праздничные дни.
      Сегодня, когда пишу эту страницу, я интереса ради заглянул в толковые словари. Дескать, как представляют себе обмотки ученые-лингвисты. И вот в одном из словарей вычитал такое высоконаучное определение, от которого пришел в восторг: "Обмотка - это то, что обматывается вокруг чего-либо".
      Однако ж вернемся в далекое прошлое, в сорок первый год. Здесь, в запасном полку, толковых словарей у меня под руками нет. Впрочем, и без их подсказки соображаю: "что-либо", на что наматываются обмотки, - мои ноги. Притом на участке от щиколотки до колена. Это, так сказать, теория. Намного сложнее практика.
      Начинаю наматывать снизу, по часовой стрелке. Виток за витком продвигаюсь вверх. Прижимаю обмотку к ноге плотно, но не слишком сильно, иначе нарушится кровообращение. Чтобы обмотки хорошо смотрелись на ногах, расстояние между витками должно быть одинаковым. Или, говоря языком механики, ход винта должен сохраняться постоянным. Заканчивается обмотка матерчатыми шнурками, которые надо по возможности надежнее завязать под коленом.
      Моя обнова подверглась в роте самому тщательному обследованию. Ее осматривали, ощупывали, ей давали самые разноречивые оценки. Философ, например, сказал, что пилотка не к лицу мне, лучше подошла бы буденовка. Но, в общем, сошлись на том, что теперь я более или менее похож на солдата.
      Затем мое обмундирование прошло осмотр в более узком кругу. В нем приняли участие только самые близкие друзья - Федоров и Фунин.
      Федоров (перефразируя слова Тараса Бульбы). А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! И что за чудной обуток! Какую невиданную свитку напялил на тебя старшина Кокоулин!
      Фунин. Пожалуй, Философ прав. Надеть Геннадию буденовку, посадить на хорошего скакуна, дать саблю в руки - и получится настоящий чапаевец.
      Я (критически осматривая себя). Да, как будто ничего получилось. Только обмотки меня смущают...
      Федоров. А что - обмотки! В гражданскую Красная Армия в обмотках и лаптях вон как громила беляков и всевозможных интервентов. У меня перед глазами стоит фото: на нем группа красных командиров, среди них знаменитый полководец Ян Фабрициус - в обмотках и с ромбами в петлицах.
      Я. Спасибо, Дмитрий Михайлович, за моральную поддержку! Если уж Фабрициус в обмотках ходил, то мне и подавно нечего привередничать.
      Фунин. Итак, наш Геннадий обмоток уже удостоился. Теперь ему осталось заслужить ромбы.
      Федоров рассматривает мои обмотки в историческом аспекте, я и Фунин шутим на их счет, пользуясь сравнениями из физико-математических наук. Дескать, в высшей математике это пространственная спираль, в электродинамике - соленоид, в электротехнике - катушка самоиндукции...
      В своих великанских ботинках чувствую себя великолепно. Тепло, ноги всегда сухие, никакая грязь не страшна. А от "самоиндукции" все-таки испытываю некоторые неудобства, хотя психологически и морально смирился с ней.
      Во-первых, во время подъемов - особенно среди ночи по учебной тревоге - по сравнению с другими солдатами я оказываюсь в невыгодном положении. На ботиночные шнурки и обмотки требуется дополнительное время, и я еле-еле успеваю вовремя встать в строй.
      Во-вторых, я раза два-три испытал неведомое мне дотоле "чувство падающей обмотки". Окажем, маршируешь по учебному плацу и вдруг чувствуешь: правой икре стало посвободнее. Значит, распускается "самоиндукция", разматывается, бессовестная! Внутренне напрягаюсь и гадаю: дотяну до перерыва или не дотяну? Нет, не дотяну - темп саморазматывания угрожающе нарастает. Приходится этаким виновато-просительным тоном обратиться к командиру:
      - Разрешите выйти из строя! Обмотка размоталась...
      Командир, конечно, разрешает. Но при этом бросает на тебя осуждающий взгляд. Дескать, у исправного бойца таких неполадок не должно быть.
      А для взвода, для роты это происшествие - всего лишь забавное приключение, повод развлечься и посмеяться. Надменные сапоги-аристократы не очень-то склонны посочувствовать плебейкам-обмоткам.
      Больше всех над моей полутораметровой обновой потешался Итальянец. Но вот с ним самим приключилась беда: вдрызг разорвал о колючую проволоку свои резиновые сапоги. Окончательно расквасились и кирзы у Стуколкина. А родные у них живут довольно далеко. Пока дойдут туда письма да пока придут посылки, побольше недели ждать придется. И старшина выхлопотал им обоим ботинки с обмотками.
      Появилось по нескольку обмоточников и в остальных ротах. Но и после этого наш чалдонбат пока что остается чалдонбатом и не производит неотразимого впечатления на местных красавиц.
      Мой первый сабантуй
      "А кому из вас известно, что такое сабантуй?" - спрашивает многоопытный солдат Василий Теркин новичков из пополнения. И предподносит им собственную классификацию сабантуев. Бомбежка - малый сабантуй, минометный обстрел средний, танковая атака - главный.
      Война присвоила многим общеизвестным словам новые смысловые значения. "Катюши" - реактивные минометы, "славяне" - пехота, "фриц" - фашист, гитлеровец, "второй фронт" - американская тушенка, "сидор" - вещмешок, "сабантуй" - некая неожиданно возникшая человеческая толчея, шумная кутерьма, переполох...
      Мне кажется, что повсеместное распространение этих неологизмов происходило разными путями. В одних случаях удачная находка из какого-то очага совершала победоносное шествие по дивизиям, армиям и фронтам, растекалась по госпиталям и запасным частям, подхватывалась военными корреспондентами. Видимо, такой путь ко всеобщему признанию проделали, например, "катюша" и "второй фронт".
      Другие же крылатые слова где-то бытовали и прежде. Но только в годы войны вышли на всесоюзную арену. Один старик уверял меня, что он в молодости, еще в конце прошлого века, с "сидором" за плечами ходил на сезонные работы.
      Вошли новые слова в наш лексикон и прочно обосновались в бытовом разговоре, в литературе. Но каждый из нас тот или иной неологизм услышал впервые при каких-то конкретных обстоятельствах, в какой-то определенный день. Когда именно?
      Я пробую решить эту задачу для себя, обращаюсь в прошлое. Иногда получается, но чаще всего - нет. Удалось вспомнить, как в то время мой словарный запас дважды обогатился новыми понятиями, впоследствии ставшими широкоизвестными.
      Первая ночь в казарме. Укладываемся после отбоя на отдых. Старшина предупреждает:
      - "Сидоры" в ногах не ставить! Спихнете ночью - весь барак разбудите. Устраивайте "сидоры" в головах.
      ...Конец октября, я уже несколько дней отщеголял в обмотках. В бараке стоит дружный храп. У входа желтушно светится 25-свечовая лампочка. Сидя за столиком, героически единоборствует со сном дневальный. Из поселка доносится пение вторых петухов...
      И вдруг это сонное царство взрывает зычный голос вбежавшего в барак дежурного по полку:
      - По-о-дъ-е-ом! Тре-во-о-га!
      Нары приходят в движение. Нары скрипят. Нары натужно сопят. Нары недовольно ворчат. Нары торопятся, как на пожар.
      Удивительное дело: не прошло после побудки и минуты, а старшина Кокоулин уже на ногах. Или он действительно умеет так молниеносно одеваться? Или, хитрец этакий, знал о предстоящей тревоге и спал не раздеваясь? Так или иначе, он уже снует вдоль нар и подгоняет отстающих:
      - Давай, давай, Пьянков! Нажимай на вторую обмотку. А ну-ка, Анкудинов! Если готов, так быстренько-выметайся, не мешай другим. Стуколкин! Что там копаешься, как дедок в омшанике?
      Вот уже к выходу мчатся наиболее прыткие солдаты. На ходу они ловко выхватывают из пирамиды свои винтонки . Команда "Становись!" застала Итальянца и меня на пороге казармы. Последний рывок - в спортивном беге это называется спуртом, - и мы на своих местах. После команды "Равняйсь!" выбежавшие из казармы уже зачисляются в опоздавшие. Они просят разрешения встать в строй. Среди них оказался наш третий "обмоточник" Стуколкин.
      Построение 1-го батальона по боевой тревоге контролирует полковое начальство: командир полка майор Борейко, комиссар Яковлев и начштаба капитан Ласьков. Они что-то подсчитывают и записывают в блокноты. Им услужливо светят фонариками штабные лейтенанты.
      Построил комполка а две шеренги первую роту. Выборочно спросил у нескольких бойцов номер винтовки и тут же проверил, так ли это на самом деле. Некоторые солдаты во время боевой тревоги хватают второпях чужое оружие, и тогда получается большая неразбериха. Именно такой случай выявился при проверке второй роты.
      Очередь доходит до нас. Пока что все идет благополучно. Спросил у меня майор номер винтовки - я ответил безошибочно и уверенно. Мой мнемонический прием сработал безотказно. Не подвел роту и Пьянков. Подивился комполка, глядя снизу вверх на Авенира Двухэтажного. Спросил у него, хватает ли нынешнего, увеличенного, пайка. Тот ответил: хватает.
      Поскольку вся рота, за исключением троих "обмоточников", пока что в своей гражданской одежде, начальство к нашей выправке особых претензий не предъявляет. Все идет гладко, комполка доволен. Похоже, что третья рота выйдет на первое место... И вдруг - позорнейший провал, катастрофа!
      Наметанный глаз комполка уловил что-то неладное у Стуколкина. Майор подошел к нему поближе и пристально посмотрел на ноги. А надо сказать, что Стуколкин выглядел довольно курьезно. Ему выдали не полный комплект обмундирования, а только ботинки, обмотки и галифе. На нем остались длиннополый дедовский азям и облезлая заячья ушанка. Уже в таком виде Стуколкин представлял собой довольно забавный гибрид. Но, оказалось, дело не в этом.
      - Товарищ боец, раздвиньте полы вашего... вашего балахона! - распорядился комполка. Дрожащими руками Стуколкин выполнил приказание и... предстал перед майором в исподнем. Обмотки были намотаны прямо на кальсоны... В строю послышались смешки, но грозный взгляд комполка сразу же погасил их.
      - Смирно! Противно смотреть на такое безобразие! - И, перейдя с "вы" на "ты": - На фронте в атаку тоже без штанов будешь ходить?
      - На фронте такого не должно случиться, товарищ майор. Там в штанах будем спать. А тут как снял, так и пропали. Шастал, шастал в потемках по нарам, и, хуть плачь, нетути!
      - А где твои, гражданские? Почему их не надел?
      - Так мои домашни штаны ужо крест-накрест веревочкой перевязаны и на самый низ в "сидор" покладены. Взялся б "сидор" потрошить, так все равно не успел ба...
      - Вот как здорово получается! - язвительно сказал майор, обращаясь одновременно к строю и к своим спутникам. - У бойца две пары брюк, а он в строю, перед командиром полка, без штанов стоит. Кто командир роты?
      Наш Ускоренный Сережа подбежал к майору и звонким, наполовину мальчишеским голосом доложил:
      - Лейтенант Науменко, товарищ майор!
      - Разберитесь, лейтенант, с этой бесштанной историей и виновных накажите своей властью.
      На этом осмотр построенного по учебной тревоге 1-го батальона закончился. Полковое и наше батальонное начальство направилось к штабу 280-го. Мы успели услышать обрывок разговора:
      - Не расстраивайтесь, старший лейтенант, - успокаивал майор нашего комбата. - Для начала вполне удовворительно. И один марокканец на целый батальон - тоже ничего страшного...
      Возвращаемся в казарму, укладываемся досыпать. Философ не может удержаться от комментариев:
      - Началася жизнь солдатская! Теперь так и пойдет: сабантуй за сабантуем. У нас на сплаве они тоже бывают. То при молевом сплаве на реке затор получится, вода горы бревен широм-пыром нагородит. То паводок запань прорвет. То на перекате быстрина плот разорвет... Тут уж всей артелью вкалываем, как говорил мой покойный дед, до треску пуповного. И все-таки до сих пор не могу привыкнуть к сабантуям. Характер такой: не сразу со сна прочухиваюсь. До того как глаза открыть и штаны схватить, мне надобно малость посоображать: где я и куды комлем лежу?
      - Рр-раз-го-вор-чики! О-от-бой!
      Фактически мой первый сабантуй я пережил еще в Могилеве, где несколько раз попадал под бомбежки. Но слово это впервые услышал в 280-м в конце октября сорок первого года. О классификации Василия Теркина узнал значительно позже, в сорок четвертом. Услышал эту главку из знаменитой поэмы Твардовского в исполнении декламатора фронтовой художественной самодеятельности. Это было под Псковом.
      У меня несколько иная очередность. Главный сабантуй - бомбежка, средний минометный обстрел, малый - танковая атака. Танки на последнем месте, видимо, потому, что от них мне не особенно доставалось. Для старшины Борули главный сабантуй - массированный минометный обстрел.
      Заканчивая эту главку, я не хочу остаться в долгу перед читателями, должен разгадать две загадки.
      Загадка первая: куда девались казенные штаны Стуколкина?
      Дело было так. Неряшливый, неаккуратный Стуколкин никак не мог приучиться складывать свою одежду в определенном порядке, стопкой. Набрасывал ее возле себя как попало. Ночью то ли сам спихнул свои брюки с верхних нар на пол, то ли это сделал его сосед. Во время сабантуя солдаты затолкали брюки сапогами под нижние нары.
      Загадка вторая: почему комполка назвал Стуколкина марокканцем?
      Это мне, Фунину и Федорову удалось выяснить через политрука Гилева. Как известно, в Испании на стороне генерала Франко воевали североафриканские колониальные войска, марокканцы. У них было экзотическое обмундирование, в том числе красные фески, белые тюрбаны и белые шаровары. В каких-то частях революционной армии это послужило поводом для такой шутки: тех нерадивых или суматошных солдат, которые во время боевой тревоги не успевали как следует одеться, прозывали "марокканцами". Обычно такие горе-вояки встречались среди разболтанных анархистов. Борейке рассказали об этом его друзья, воевавшие в интербригаде. И комполка иногда пользуется этим удачным сравнением в своей практике.
      Конец чалдонбата
      25 октября одна из рот 4-го батальона разгружала на ближней станции прибывшие для полка грузы. Солдаты на ощупь определили: в обшитых рогожей и дерюгой тюках - валенки, сапоги, шинели и прочее обмундирование. Одновременно прибыло много тяжелых дощатых ящиков. Сквозь щели удалось разглядеть каски.
      Через неделю началась экипировка 1-го батальона. Мы даже не смели мечтать о таком богатстве. Посудите сами. Сапоги и валенки... Да, да, каждому одновременно то и другое! Портянки простые и теплые, носки простые и шерстяные. Шапка-ушанка, вязаный шерстяной подшлемник, окрашенная в зеленый цвет каска. Матерчатые или вязаные рукавицы - для стрельбы и меховые варежки-мохнашки - кроличьи, заячьи или овчинные - для тепла. Белье бязевое, белье теплое, гимнастерка и свитер, шинель и ватник. Вещмешок и котелок, противогаз и саперная лопатка. И наконец - белый маскхалат. Одетые для пробы полностью по-фронтовому, мы похожи на белых медведей.
      С большим трудом обмундировали Авенира Двухэтажного. Одно нашли у себя, другое подобрали в соседнем, 40-м полку, третье сшили по специальному заказу.
      Конец чалдонбату! Теперь совсем другое дело: как прошлись впервые по поселку в новом обмундировании, так жители от мала до велика на улицу высыпали.
      Слово о солдатском котелке
      Для солдата вещный мир человека суживается до предела. Обмундирование, личное оружие, противогаз, вещмешок, котелок, ложка и ножик, зажигалка и кисет, записная книжка с адресами, бумажник с фотографиями родных... И еще кой-какая мелочь. Именно к солдату применимо в буквальном смысле изречение древних: "Omnia mea mecum porto" ("Все свое ношу с собой"). Каждая из этих немногих вещей, принадлежащих солдату, оценивается по особой фронтовой шкале. И эта шкала совершенно несоизмерима с ценами в тылу и тем более в мирное время. На фронте сплошь и рядом бывают ситуации, когда с большим трудом удается раздобыть листок чистой бумаги, карандаш, чтобы перед боем написать письмо, случается, трудно достать клочок обычной газеты на курево. Безотказная зажигалка для солдата настоящее сокровище. Потеряв складной ножик, иной фронтовик может расстроиться больше, чем получив известие о том, что его квартира пострадала от бомбежки.
      Причем расценка солдатского достояния по этой фронтовой шкале двойная. Скажем, дело не только и не столько в том, что кисет удобный, красиво вышит. Главное, что он подарочный. Перочинный ножик с несколькими лезвиями и прочими приспособлениями сам по себе незаменимая вещь во фронтовом быту. Еще важнее то, что солдат с этим ножиком провоевал два или три года. Вместе с ним выходил из окружения, воевал на трех фронтах и побывал в нескольких госпиталях.
      Лишь пройдя суровую школу войны, я смог понять поступок Тараса Бульбы, который с большим риском для жизни искал потерянную в бою люльку. Было время, когда этот эпизод казался мне сентиментальным, мелодраматичным. А когда сам побывал в тех местах, откуда "до смерти четыре шага", понял наконец, насколько старому вояке была дорога неразлучная спутница во многих походах и кровавых сечах.
      Прежде всего, в солдатском спартанском быту необходим походный котелок. Обладателем этого произведения штамповального искусства я впервые стал в 280-м. Тот уральский котелок явился первенцем в целой серии себе подобных.
      Дорогие мои фронтовые спутники! Сколько килограммов пшенных, гороховых и гречневых концентратов я сварил при вашей помощи на огне походных костров! Сколько порций щей, борща и супа - бывало, даже с добавкой - получил из походных кухонь! Со сколькими однополчанами на пару хлебал из вас в землянке, в окопе, в лесу под деревом! Сколько раз подогревал на земляночной печурке! Из каких озер и рек, ручьев и воронок черпал воду!
      Хорошие вы друзья, но канители с вами немало. Матрос драит палубу с одной стороны, сверху, а солдатам приходится драить вас с двух сторон: изнутри очищая от остатков пищи, снаружи - от копоти. А ведь у солдат под рукой крана с теплой водой нет. Бывает и так, что даже холодную воду приходится добывать под пулями.
      Мой первый, уральский, котелок я по неопытности поначалу переоценил. Он поразил меня простотой конструкции. Идеально правильный цилиндр, дно, проволочная дужка-ручка - и все. Крышка конструкторами не предусмотрена.
      Говорят: что гениально, то и просто. К сожалению, обратный тезис справедлив далеко не всегда. Чаще бывает так: очень уж простое, точнее сказать - примитивное, это не изобретение гения, а плод ленивого ума, результат небрежного отношения к нуждам других людей. В этой истине меня лишний раз убедил мой первый солдатский котелок.
      В запасном котелками мы пользовались редко, только во время тренировочных походов. Не обратили внимания на их недостатки и в эшелоне. Наши добрые отношения с этими котелками стали у нас портиться с первых же дней пребывания на фронте.
      Первая проблема: куда его пристроить? Засунуть в вещмешок? Нет, не годится. И места много займет, и сажей все перепачкает. Приторочить к тому же вещмешку или к поясному ремню? Очень плохо: здорово бокастый, он сильно выпирает в сторону, в лесу цепляется за кусты и стволы деревьев.
      Без крышки пища скоро остывает. А ведь далеко не каждый боец имеет возможность поесть у походной кухни. Частенько котелки с едой несут своим товарищам за сотни метров, за километр и более - в окоп, в дозор, в боевое охранение.
      В котелок без крышки попадает всякий сор. Идет солдат лесом - сверху падает хвоя. Припадет солдат к земле во время внезапного минометного наа половину супа расплескает. В землянке во время артобстрелов и бомбежек в котелки сверху сыпся песок.
      И еще одна беда: пустой котелок без крышки очень звучен. Он подобен боталу - колокольчику, который навешивают на шею пасущейся скотине. Вблизи противника бренчание таких "музыкальных" котелков демаскирует наших солдат.
      На фронте мы быстро разобрались в этих недостатках и обнаружили, что имеются котелки более совершенной конструкции: с плотно закрывающейся крышкой, плоские, выпукло-вогнутой конфигурации. Их поперечное сечение имеет форму почки человека или животных. Оказывается, природа давным-давно изобрела то, до чего не смогли додуматься некоторые горе-конструкторы. Она рассчитала, какой формы должны быть эти органы, чтобы их можно было наиболее удобным образом "приторочить" по обе стороны позвоночника.
      Наши лыжники стали охотиться за такими усовершенствованными котелками. Выменивали у солдат из других частей и родов войск, подбирали на поле боя.
      Но пока что, в запасном, мы рады и нашим, этим аляповатым посудинам. Ставим на них свои метки. Особым шиком считается выгравировать свою фамилию или инициалы острием гвоздя. Лучше всего это получается у Вахони. Он и на своем котелке поставил метку с искусством кубачинского гравера, и другим охотно помогает.
      Я, гражданин Советского Союза...
      Канун XXIV годовщины Октября. Принимаем военную присягу.
      Наша третья рота выстроилась в виде буквы "П" в празднично убранном полковом клубе. Для принятия присяги выходим из строя повзводно. В руках у нас не учебные винтовки, а боевые. Комиссар Емельянов четко зачитывает отдельные предложения, слишком длинные разбивает на части. Взвод хором повторяет за ним.
      "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии..."
      Низкие мужские голоса придают торжественной церемонии особый впечатляющий оттенок. Тенорок Гриши Пьянкова и немногие баритоны тонут в гуле густых басов.
      "Я, гражданин..."
      Крепче сжимаешь рукой приставленную к ноге винтовку и чувствуешь, как тебя всего охватывает волнение, всем своим существом осознаешь значимость происходящего.
      Вспоминается церемония военной присяги, описанная Валентином Катаевым в его известной повести "Я, сын трудового народа":
      "И вот ежегодно, весной, едва только на Спасской башне окончат играть куранты, на Красную площадь выезжает принимать первомайский парад народный комиссар обороны, маршал Советского Союза Клим Ворошилов. На изящном коне золотистой масти объезжает он войско и здоровается с частями, неподвижно застывшими, точно вырубленными из серого гранита. Потом он слезает с коня, отдает ординарцам поводья и поднимается на левое крыло Мавзолея.
      Оттуда, в потрясающей тишине, раздается его сильный, отчетливый и неторопливый голос:
      - Я, сын трудового народа...
      И молодые бойцы повторяют за ним слова присяги - неторопливо, отчетливо и сильно:
      - Я, сын трудового народа..."
      Как много вмещает одна неполная страница текста! В нескольких десятках строчек изложены все обязанности и обязательства советского воина перед своей Родиной, предельно ясно выражена мера его ответственности перед своим народом.
      "...Торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников".
      "...Всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
      Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть Меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся".
      Присяга принята. Уступаем место следующему взводу и становимся в общий строй.
      Чапаевцы и буденовцы, воины Ворошилова и Котовского, герои повести Валентина Катаева принимали военную присягу, утвержденную ВЦИК в 1918 году. В клубе 280-го запасного лыжно-стрелкового полка сегодня звучат слова присяги, сменившей первую в 1939 году. Изменений внесено совсем немного. Они сделаны в соответствии с новой Конституцией Советского Союза, принятой в 1936 году.