События происходят после свадьбы Отори Такео и Ширакавы Каэдэ в Тераяме. Этот брак укрепил решимость Каэдэ получить в наследство земли домена Маруяма и отдать Такео деньги, чтобы он отомстил за смерть приемного отца Шигеру и возглавил клан Отори. Однако их поступок привел в ярость Араи Даичи, полководца, который захватил почти всю территорию Трех Стран, более того, они оскорбили господина Фудзивару, считавшего себя помолвленным с Каэдэ.
      Предыдущей зимой Такео бежал от смертного приговора Племени в Тераяму, где получил подробные записи Шигеру о Племени и Ято – мече клана Отори. По пути ему спас жизнь неприкасаемый Е-Ан – приверженец преследуемой секты Потаенных. Он отвел Такео в священную пещеру в горах, чтобы выслушать пророчество святой женщины.
      В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес. Твои земли будут простираться от моря до моря, но мир дается ценой кровопролитий. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение…

 
      В моей руке лежит перо. Я держу его осторожно, благоговея перед хрупкостью и древностью. Белизна по-прежнему прозрачна, а алые кончики до сих пор светятся. – Это перо священной птицы хо-о, – сказал мне Мацуда Шинген, настоятель храма Тераяма. – Она явилась твоему приемному отцу Шигеру, когда ему было всего пятнадцать, меньше, чем тебе сейчас. Он рассказывал тебе об этом, Такео?
      Я покачал головой. Мы с Мацудой стояли в комнате с краю крытой аркады, что проходит вокруг главного двора храма. Снаружи доносился шум приготовлений, многочисленные голоса заглушали привычное пение монахов и звон колоколов. Я слышал, как за воротами моя жена Каэдэ разговаривает с Амано Тензо о том, как прокормить нашу армию по пути на войну. Мы отправлялись в Маруяму, великий домен в Западном Краю, – Каэдэ была законной его наследницей. Осталось заявить свои права и сразиться, если потребуется. С конца зимы в Тераяму стекались воины, чтобы присоединиться ко мне, и теперь у меня набралось около тысячи людей, размещенных в храме и прилегающих деревнях, не считая местных крестьян, которые тоже рьяно поддерживали мое дело.
      Амано, самый преданный вассал семейства Ширакава, был замечательным наездником и обожал животных. Каэдэ со служанкой Майами с похвальным умением распределяли оружие. Они обсуждали все с Амано, а тот сообщал их решения воинам. Тем утром он пересчитывал имеющиеся у нас тележки, запряженные волами, и вьючных лошадей. Я старался не слушать и сосредоточиться на словах Мацуды, хотя так хотелось скорее тронуться в путь.
      – Будь терпелив, – мягко упрекнул меня настоятель. – Это займет не больше минуты. Что ты знаешь о хо-о?
      Преодолевая себя, я устремил внимание к перу на ладони и попытался вспомнить, чему учил меня бывший учитель Ихиро, когда я жил в доме господина Шигеру в Хаги.
      – Это священная птица. Согласно легенде, она появляется во времена мира и справедливости. Она изображается тем же иероглифом, что и имя моего клана, Отори.
      – Верно, – подтвердил Мацуда, улыбаясь. – Такое случается не часто. Мир и справедливость сейчас большая редкость. Однако Шигеру видел ее, что, полагаю, и воодушевило его к воплощению добродетелей в жизнь. Тогда я сказал ему, что перья птицы будто подернуты кровью – недобрый знак. А вот теперь его смерть не дает покоя нам обоим.
      Я всмотрелся в перо. Оно лежало поперек шрама на правой ладони, обожженной когда-то давно в Мино, моей родной деревушке, в день, когда Шигеру спас мне жизнь. Еще моя рука помечена прямой линией Кикуты, семьи Племени – ему я принадлежу, и от него сбежал прошлой зимой. Мое наследие, мое прошлое и будущее – все здесь, на ладони.
      – Зачем вы показываете мне его?
      – Скоро ты уедешь отсюда. Ты провел у нас всю зиму, учился и тренировался, готовился исполнить последнюю волю Шигеру. Я хочу, чтобы ты помнил: его целью была справедливость. Ты тоже должен стремиться к ней.
      – Я этого никогда не забуду, – пообещал я и почтенно поклонился перу, нежно держа его обеими руками. Затем отдал настоятелю. Он тоже поклонился и положил перо обратно в лакированную шкатулку.
      Я молчал и думал о том, как много для меня сделал Шигеру и сколько подвигов предстоит мне совершить, чтобы отблагодарить его.
      – Ихиро рассказал мне о хо-о, когда показывал, как писать имя, – наконец произнес я. – В прошлом году я видел учителя в Хаги, и он велел мне дождаться его в Тераяме, но я не могу больше ждать. Мы должны отправиться в Маруяму на нынешней неделе.
      Я беспокоился о старике с тех пор, как сошли снега, поскольку знал, что повелители клана Отори – Дяди Шигеру – пытаются прибрать к рукам мой дом и земли вокруг Хаги, а Ихиро упрямо им сопротивляется.
      Как оказалось, волнения мои были не напрасны. Я разговаривал во дворе с Амано, когда услышал шум внизу: сердитые крики, быстрые шаги, топот копыт. Всех удивило появление на склоне всадников. В храм Тераяма не принято подниматься верхом. Паломники идут пешком по крутой тропе, а самых старых доставляют крепкие носильщики.
      Я побежал к входу, созывая охранников.
      Они быстро закрыли ворота и опустили засов. Через двор спешил Мацуда. Он был без доспехов, но на перевязи висел меч. Не успели мы обмолвиться словом, как из караульной послышался вопрошающий крик:
      – Кто посмел приблизиться верхом к воротам храма? Слезьте с коня и проявите уважение к мирному месту.
      Это был голос Кубо Макото, молодого воина-монаха Тераямы, который за последние месяцы стал моим ближайшим другом. Я подбежал к деревянному частоколу и поднялся по лестнице в караульную. Макото махнул рукой на отверстие для наблюдения. Через щель в стене я увидел четырех наездников. Они галопом поднялись по склону и резко осадили уставших коней. Всадники были при полном вооружении, на шлемах явственно вырисовывался герб клана Отори. На мгновение мне почудилось, что это гонцы от Ихиро, и тут мой взгляд пал на корзину, привязанную к седлу. Сердце окаменело. Не приходилось сомневаться, что внутри.
      Кони вставали на дыбы и дико ржали, и причиной тому был не только тяжелый подъем, но и страх – из ран на крупах сочилась кровь. Наверх по узкой тропе спешила толпа разъяренных мужчин, вооруженных серпами и палками. Некоторых я узнал сразу – крестьяне из прилегающей деревни. Воины достали мечи, и подоспевшие слегка отпрянули, однако не разбежались, а встали плотным полукругом, сохраняя боевую готовность.
      Предводитель всадников окинул крестьян презрительным взглядом и выкрикнул в сторону ворот:
      – Я Фува Досан из клана Отори в Хаги. Я принес послание от владык Шойки и Масахиро для выскочки, называющего себя Отори Такео.
      – Если вы пришли с миром, то сойдите с коней и оставьте оружие, – ответил Макото. – Вам откроют ворота.
      Я уже догадался, что хочет сказать непрошеный гость, и закипал слепой яростью.
      – В этом нет необходимости! – презрительно выкрикнул Фува. – Наше послание слишком коротко. Передайте самозванцу Такео, что клан Отори не признает его притязаний. Вот как мы поступим с ним и его последователями.
      Один из всадников отпустил поводья, открыл корзину и собрался достать оттуда то, на что я боялся смотреть. Схватившись за пучок волос на макушке, он размахнулся и швырнул голову Ихиро через стену во двор храма.
      С глухим стуком она упала в сад.
      Я обнажил меч Ято.
      – Откройте ворота! Сейчас я им покажу!
      Макото последовал за мной по ступеням.
      В это время воины Отори развернули коней и с обнаженными мечами двинулись навстречу толпе. Они полагали, что крестьяне не посмеют напасть на них. Даже я изумился произошедшему дальше. Вместо того чтобы расступиться и пропустить воинов, пешие люди бросились на лошадей. Двое крестьян погибли мгновенно – мечи разрубили их пополам, затем первый конь завалился набок, и его наездник упал в самое пекло. Других ждала та же участь.
      У них не было шанса продемонстрировать свое боевое искусство: их стащили с лошадей и забили до смерти, как собак.
      Мы с Макото попытались остановить крестьян, но нам нескоро удалось оттянуть их от мертвых тел. Успокоились они, лишь когда воинам отсекли головы и вывесили на воротах храма. Крестьяне закидали их оскорблениями и затем спустились по склону, обещая разделаться с каждым, кто посмеет приблизиться к Тераяме и обидеть господина Отори Такео, Ангела Ямагаты.
      Макото сотрясался от ярости и иных раздиравших его чувств, но у меня не было времени на разговоры. Я вернулся за частокол. Каэдэ вынесла белую ткань и деревянную чашу с водой. Она стояла на коленях под вишневым деревом и спокойно мыла отрубленную голову. Лицо было синевато-серым, глаза полузакрыты, шея заканчивалась рваной раной от нескольких неумелых ударов. Каэдэ держала ее нежно, с любовью и заботой, словно прекрасную драгоценность.
      Я встал на колени рядом, протянул руку и коснулся волос. Они тронулись сединой, зато лицо после смерти казалось моложе, чем я видел его последний раз, когда Ихиро жил в Хаги, скорбел и разговаривал с призраками, но все же оставался мне добрым наставником.
      – Кто это? – тихо спросила Каэдэ.
      – Ихиро. Мой учитель из Хаги. Он воспитывал еще Шигеру.
      Сердце переполнилось печалью, и я не мог ничего добавить. Смахнул слезу. В памяти всплыла наша последняя встреча. Жаль, что я не сказал ему тогда о своей благодарности и уважении. Интересно, как он умер, была ли его смерть унизительной и полной мучений? Как же мне хотелось, чтобы безжизненные глаза открылись, обескровленные губы заговорили!… Однако люди уходят на тот свет безвозвратно и покидают нас навсегда. Даже когда дух их возвращается на землю, он не рассказывает о том, как встретил свою смерть.
      Я родился и вырос среди Потаенных, которые верят, будто в загробной жизни встретятся только те, кто следует предписаниям Тайного Бога. Остальных поглотит огонь ада. Мне неведомо, был ли мой приемный отец Шигеру приверженцем Потаенных, однако он знал все учения и перед смертью читал молитву, упомянув в ней и Просветленного. Ихиро, советник и распорядитель его дома, уж точно не веровал. Он с самого начала знал, что Шигеру спас меня от травли на Потаенных, объявленной Йодой Садаму, а потом внимательно наблюдал за мной.
      Однако я отрекся от религии моего детства и не думал, что такой честный и преданный человек, как Ихиро, может попасть в ад. Гнев от несправедливой расправы захлестнул меня.
      – Они поплатились за это жизнью, – вздохнула Каэдэ. – Зачем было убивать старика и проделывать столь долгий путь, чтобы вручить тебе его голову?
      Она отмыла последние следы крови и обернула голову в чистую белую ткань.
      – Полагаю, чтобы выманить меня из убежища, – ответил я. – На Тераяму нападать опасно, можно нарваться на солдат Араи. Видно, хотели, чтобы я сам к ним пожаловал, перейдя границу.
      Как я жаждал этой встречи, жаждал покарать их всех и уничтожить на веки вечные! Расправа над пожаловавшими к нам воинами слегка охладила пыл, но не успокоила сердце. Однако надо проявить терпение. В мои планы входит поход на Маруяму, и ничто не заставит меня изменить стратегию.
      Я коснулся лбом травы, прощаясь с учителем. Из комнат для гостей вышла Майами и опустилась на колени позади нас.
      – Вот коробка, госпожа, – прошептала она.
      – Дай сюда, – ответила Каэдэ.
      Коробка была сплетена из веток ивы и красных кожаных веревок. Оттуда пахнуло алоэ. Каэдэ положила внутрь белый узел и усыпала его длинными листами. Затем поставила плетенку на землю, и мы втроем снова поклонились.
      Птицы затянули весеннюю песню, и им ответила из леса кукушка – первая, что пробудилась после зимы.
      На следующий день провели погребальный ритуал и опустили голову в могилу рядом с Шигеру. Я распорядился, чтобы для Ихиро установили каменную плиту. Интересно, что сталось со старушкой Шийо и всеми, кто жил в том доме в Хаги. Меня мучила мысль, будто его больше нет: чайная комната, спальня, где я так часто сидел, глядя в окно на сад, соловьиный этаж – все сожжено. Вот бы помчаться в Хаги и заявить права на наследие, пока его не забрали совсем. Нет, именно этого ждут от меня Отори.
      Пять крестьян погибли на месте, двое позже скончались от ран. Мы похоронили их на кладбище храма. Амано милосердно добил двух лошадей, однако другие два коня оказались без царапины. Один из них полюбился мне особо – стройный черный жеребец, походивший на Куи, коня Шигеру. Видимо, они одной крови.
      Макото настоял на должном погребении воинов Отори, и мы помолились, чтобы их духи, разъяренные позорной смертью, оставили нас в покое.
      Тем вечером настоятель зашел в гостевую комнату, и мы разговаривали до глубокой ночи вместе с Макото и Миеси Кахеи, одним из моих союзников и друзей из Хаги. Гемба, младший брат Кахеи, отправился в Маруяму, чтобы уведомить главного вассала домена Сугиту Харуки о нашем неминуемом прибытии. Прошлой зимой Сугита заверил Каэдэ в своей поддержке. Моя жена пожелала удалиться – по ряду причин они с Макото чувствовали неловкость в присутствии друг друга, и она старалась избегать его по возможности, – однако я заранее велел Каэдэ сесть за ширму и послушать, о чем пойдет речь. Меня интересовало ее мнение. За короткий период после свадьбы мы очень много беседовали. После долгого молчания я не мог остановить поток мыслей, непрестанно делился задумками. На рассудительность и мудрость Каэдэ можно положиться.
      – Так значит, теперь ты выходишь на тропу войны, – сказал настоятель, – и твоя армия вступила в первую стычку.
      – Армия – не то слово, – поправил его Макото. – Кучка своевольных крестьян! Как ты думаешь наказать их?
      – За что? – не понял я.
      – Крестьяне не имеют права убивать воинов, – проговорил он. – В такой ситуации любой предводитель покарал бы их с должной жестокостью. Распял, сварил в масле, содрал кожу.
      – Именно такая участь ждет их, если до них доберутся Отори, – пробормотал Кахеи.
      – Они сражались за меня, – возразил я. Признаться, я считал, воины заслужили столь постыдный конец, хоть и сожалел, что не убил их собственноручно. – Я не собираюсь никого наказывать. Меня больше волнует, как защитить их.
      – Ты выпустил на волю злую силу, – отметил Макото. – Будем надеяться, ты сможешь ее сдержать.
      Настоятель улыбался, попивая вино. Он всю зиму учил меня стратегии и выслушал немало моих идей о захвате Ямагаты и других походах, поэтому знал, как я переживаю за крестьян.
      – Отори пытаются выманить меня, – повторил я ему то, что уже говорил Каэдэ.
      – Верно, и ты не должен поддаваться на их уловки, – согласился он. – Естественно, ты жаждешь мести, но даже если ты разгромишь их армию в неравной битве, они просто отойдут в Хаги. Длительная осада будет катастрофой. Город поистине неприступен, и рано или поздно придется столкнуться с войском Араи.
      Араи Даичи был полководцем из Кумамото. Он воспользовался свержением клана Тоган и взял под контроль Три Страны. Я привел его в ярость, исчезнув в прошлом году по велению Племени, а теперь женитьба на Каэдэ вконец разъярит его. У Араи огромная армия, и мне с ней не тягаться, пока не укреплю собственную.
      – Первым делом мы должны отправиться в Маруяму, как и планировали. Однако если оставить храм незащищенным, Отори разорят близлежащие деревни.
      – За стенами храма можно укрыть немало людей, – сказал настоятель. – Думаю, у нас хватит вооружения и запасов, чтобы выдержать осаду клана. Лично мне кажется, они не станут тратить на нас силы. Араи и его союзники не оставят Ямагату без боя, а многие из Отори не захотят громить священное место. В любом случае, первым делом они бросятся за тобой. – Мацуда выдержал паузу и продолжил: – Когда идешь войной, будь готов к жертвам. В предстоящих сражениях погибнет много людей, и если ты проиграешь, тех, кто останется в живых, предадут мучительной смерти. Отори не хотят признавать тебя наследником Шигеру, несмотря на усыновление. Им ничего не известно о твоем происхождении. Удобней считать, что ты выскочка-самозванец, а не член клана. Бездействие приведет к плачевному исходу. Это понимают даже крестьяне. Сегодня семеро из них навсегда покинули нас, однако уцелевшие ничуть не сожалеют о потере. Они празднуют победу над теми, кто посмел тебя оскорбить.
      – Знаю, – произнес я, глядя на Макото.
      Тот плотно сжал губы, его лицо выражало неодобрение. Я снова почувствовал свою бесхребетность, непозволительную для предводителя. Скоро Макото и Кахеи, воспитанные в воинской традиции, начнут презирать меня.
      – Мы добровольно перешли на твою сторону, Такео, – продолжил настоятель, – из-за твоей преданности Шигеру и по той причине, что считаем твое дело правым.
      Я поклонился, принимая упрек, и дал себе обещание, что ему больше не придется разговаривать со мной в таком тоне.
      Отправимся в Маруяму послезавтра.
      – Макото поедет с тобой, – предложил Мацуда. – Как тебе известно, он готов целиком посвятить себя твоим целям.
      Макото кивнул, слегка приподняв уголки губ.
 

* * *

 
      Позже ночью, во второй половине часа Крысы, когда я собирался лечь с Каэдэ, снаружи послышались голоса. Вскоре зашла Майами: из караульной прибежал монах.
      – Мы поймали чужака, – сообщил он. – Ошивался в кустах по ту сторону ворот. Охранники нагнали его и хотели прибить на месте, но он произнес ваше имя и уверил, что является вашим слугой.
      – Я выйду поговорить с ним, – сказал я и взял меч Ято.
      Скорей всего, это Е-Ан, неприкасаемый, который некогда наблюдал, как я даровал быструю смерть его брату и другим Потаенным, избавив от мучений. Именно он прозвал меня Ангелом Ямагаты. Зимой этот человек спас мне жизнь во время побега в Тераяму. Я обещал послать за ним весной и велел ждать распоряжений, только вот Е-Ан был непредсказуем, он поступал по зову Тайного Бога.
      Стояла нежная, теплая ночь, в воздухе уже повисла летняя влага. Среди кедров ухала сова. Е-Ан лежал на земле прямо у ворот. Его связали, подогнув ноги и убрав руки за спину. Щеки и лоб были перепачканы сажей и кровью, волосы спутаны. Он слегка шевелил губами в немой молитве. Два монаха наблюдали за ним с расстояния, презрительно морщась.
      Я произнес имя, и глаза открылись. В них засверкали облегчение и радость. Е-Ан попытался встать на колени, но потерял опору и завалился вперед, лицом в грязь.
      – Снимите веревки, – велел я.
      – Это неприкасаемый, – ответил один монах. – К нему нельзя приближаться.
      – Кто связал его?
      – Мы не сразу поняли, с кем имеем дело, – объяснил другой.
      – Потом подумаете, как искупить грех. Этот человек спас мне жизнь. Развяжите его.
      Они неохотно подошли к Е-Ану, приподняли и расслабили сдерживающие веревки. Он подполз вперед и бросился к моим ногам.
      – Поднимайся, Е-Ан. Я велел не приходить, пока не пошлю за тобой. Нельзя же являться без предупреждения. Еще повезло, что тебя не убили.
      Последний раз когда мы виделись, я, изможденный и голодный беглец, был одет так же убого. Теперь мое тело грела добротная одежда, волосы убраны, как подобает воину, за поясом – меч. Монахи еще долго не оправятся от потрясения при виде того, как я разговариваю с неприкасаемым. Мне отчасти хотелось вышвырнуть его, отречься от всякой связи и забыть, что когда-либо с ним знался. Решись я на такое, охранники тотчас уничтожили бы Е-Ана. Но я не мог. Он спас мне жизнь, кроме того, мы оба рождены Потаенными, и я должен обращаться с ним не как с неприкасаемым, а как с человеком.
      – Меня никому не убить, пока Тайный Бог не призовет меня, – пробормотал Е-Ан, подняв глаза. – До того времени моя жизнь принадлежит вам.
      При тусклом освещении лампы, принесенной монахом из караульной, я видел, как горят глаза Е-Ана. Уже не первый раз мне представилось, будто он не от мира сего.
      – Чего ты хочешь? – спросил я.
      – Мне нужно кое-что вам сообщить. Это очень важно. Вы будете рады, что я пришел.
      Монахи отступили подальше, чтобы не замараться, однако остались в зоне слышимости.
      – Я должен поговорить с этим человеком. Где это лучше сделать?
      Они жалобно переглянулись, и старший из них предложил:
      – Может, в саду, в беседке?
      – Меня не нужно сопровождать.
      – Мы обязаны охранять господина Отори, – возразил младший.
      – Этот человек не опасен для меня. Оставьте нас. Передайте Майами, чтобы принесла воды, еды и чай.
      Монахи с поклонами удалились. Пересекая двор, они начали перешептываться. Я слышал каждое слово. Печально.
      – Иди за мной, – велел я Е-Ану.
      Он захромал следом к беседке, которая стояла в саду, недалеко от большого пруда. Поверхность воды переливалась в свете звезд, иногда из нее выпрыгивала рыбка и падала обратно с громким всплеском. В темноте за прудом виднелись сероватые каменные плиты могил. Снова ухнула сова, уже ближе.
      – Меня направил к вам Бог, – сказал он, когда мы разместились на деревянном полу беседки.
      – Не следует так открыто говорить о Боге, – попрекнул я его. – Ты находишься в храме. Монахи жалуют Потаенных не больше, чем воины.
      – С нами вы, – пробормотал он. – Вы наша надежда и защита.
      – Я всего лишь человек. Я не могу изменить отношение к вам всей страны.
      Пару мгновений Е-Ан молчал, затем продолжил:
      – Тайный Бог постоянно думает о вас, даже если вы его забыли.
      Мне не хотелось слушать подобные вещи.
      – Что ты хотел сообщить мне? – нетерпеливо перебил я.
      – Люди, которых вы видели в прошлом году, угольщики, провожали своего бога обратно в горы, и я встретил их по пути. Они говорят, армия Отори выстроилась вдоль каждой дороги вокруг Тераямы и Ямагаты. Повсюду прячутся солдаты. Как только вы покинете храм, они устроят вам засаду. Дорогу придется пробивать мечом.
      Е-Ан пристально наблюдал за моей реакцией. Я проклинал себя за то, что так долго задержался в храме. Ведь знал: скорость и неожиданность – мое основное оружие. Давно следовало отправиться в путь. Я откладывал поход в ожидании Ихиро. До свадьбы я постоянно делал ночные вылазки, проверял дороги вокруг храма на тот самый случай. Однако с тех пор как ко мне приехала Каэдэ, я не мог от нее оторваться. Теперь я попал в ловушку собственной нерешительности и беспечности.
      – Сколько их?
      – Пять-шесть тысяч, – ответил Е-Ан. А у меня меньше одной.
      Вам придется перебираться через горы, как и прошлой зимой. Там есть тропа на запад. За ней никто не следит, ведь с перевалов еще не сошел снег.
      Я лихорадочно соображал. Тот путь мне знаком, он проходит мимо часовни, где собирался провести зиму Макото, пока я не натолкнулся на него в поиске убежища в Тераяме. Несколькими неделями раньше я сам исследовал ту тропу и возвращался обратно, как только снег становился непроходимым. Я подумал о моих людях, лошадях, быках. Им там не пройти, хотя пешие справятся. Сопровожу их ночью, чтобы Отори думали, будто мы пока в храме… Надо срочно действовать, но сначала посоветоваться с настоятелем.
      Ход моих мыслей прервала Майами в сопровождении слуги. У него в руках была чаша с водой, а сама она принесла поднос с рисом, овощами и двумя чашками чая. Майами опустила поднос на пол, глядя на Е-Ана с таким отвращением, будто перед ней гадюка. Слуга пришел в состояние не меньшего ужаса. Надеюсь, общение с неприкасаемым не подмочит мою репутацию. Я велел слугам оставить нас, и они не стали мешкать. Майами неодобрительно ворчала, возвращаясь в дом для гостей.
      Е-Ан вымыл лицо и руки, затем соединил ладони и произнес молитву Потаенных. Мои губы невольно зашевелились в такт знакомым словам, что привело меня в раздражение. Он снова подверг жизнь опасности, чтобы доставить мне важную весть, и все же мне хотелось, чтобы Е-Ан был благоразумней и не превратился в обузу.
      Когда он насытился, я сказал:
      – Уходи. Тебе предстоит длинная дорога домой.
      Неприкасаемый молчал, слегка наклонив голову набок, словно кого-то слушая, – уже знакомая мне повадка.
      – Нет, – наконец произнес он. – Я должен идти с вами.
      – Это невозможно. Я не хочу видеть тебя рядом.
      – Так угодно Богу, – ответил он.
      Переубедить его было не в моих силах, а убить или взять в плен – слишком жестокая награда за помощь.
      – Прекрасно, – кивнул я, – только в храме тебе оставаться нельзя.
      – Да, – безропотно согласился Е-Ан. – Я должен привести остальных.
      – Кого?
      – Всех тех, кто пришел со мной. Вы уже видели некоторых.
      Неприкасаемые работали у реки кожевниками. Мне не забыть, какими горящими взглядами они провожали меня. Люди ждали защиты и справедливости. Я вспомнил перо: Шигеру боролся за справедливость. Мне тоже предстоит добиться ее ради памяти о нем и для ныне живущих.
      Е-Ан снова сложил руки и воздал благодарность за пищу.
      В тишине подпрыгнула рыбка.
      – Сколько их? – спросил я.
      – Около тридцати. Прячутся в горах. Последнюю неделю они пересекали границу по одному, по двое.
      – Разве граница не охраняется?
      – Люди Отори и Араи вступали в схватки, поэтому их отозвали с постов. Все границы открыты. Клан Отори четко дал понять, что не собирается бросать вызов Араи и не претендует на Ямагату. Они хотят лишь уничтожить вас.
      Моей смерти желали многие. Поддерживает ли их народ? Нет, конечно! – воскликнул Е-Ан. – Вам известно, на чьей мы стороне – Ангела Ямагаты. Абсолютно все. Зачем бы мы пришли сюда?
      Я не был уверен, что нуждаюсь в их помощи, хотя меня впечатлила такая храбрость.
      – Спасибо, – поблагодарил я. Неприкасаемый улыбнулся, обнажив выбитые зубы – итог его страданий ради меня.
      – Мы присоединимся к вам по другую сторону горы. Вот увидите, мы вам пригодимся.
      Я велел охранникам открыть ворота и попрощался с Е-Аном. Худая скорченная фигура поспешно удалилась в темноту. Из леса донесся вой лисицы, словно крик измученного призрака. Я вздрогнул. Казалось, неприкасаемым руководит сверхъестественная сила. Я более не верил в нее, но боялся, подобно беззащитному ребенку.
      По коже бегали мурашки, когда я вернулся в караульную. Я снял одежду и, несмотря на поздний час, велел Майами выстирать ее, а затем прийти в баню. Она тщательно вымыла меня с ног до головы, и я десять минут отмокал в кипятке. Надев чистое платье, я послал служанку за Кахеи и распорядился разбудить настоятеля. Шел час Быка.
      Я встретил Кахеи в коридоре, вкратце описал ему ситуацию, и мы вместе направились к комнату к настоятелю. Макото стоял на посту и должен был вскоре присоединиться к нам.
      Было принято решение вывести нашу армию как можно раньше, оставив небольшую группу всадников в Тераяме, чтобы дать арьергардный бой.
      Кахеи с Макото тотчас отправились в деревню будить Амано и остальных: необходимо срочно готовить провизию и снаряжение. Настоятель велел слугам оповестить монахов – колокольный звон сделал бы это быстрей, однако в столь поздний час дал бы знак шпионам. Я пошел к Каэдэ.
      Она ждала меня в сорочке. Распущенные волосы окутывали ее подобно одеянию, сияя чернотой на фоне молочной ткани и белой кожи. При виде Каэдэ я, как и всегда, затаил дыхание. Что бы с нами ни произошло, я всегда буду помнить ту счастливую весну. Моя жизнь полна незаслуженных радостей, но быть с Каэдэ – величайшее блаженство.
      – Майами сказала, что пришел неприкасаемый, а ты впустил его и разговаривал с ним.
      В голосе Каэдэ звучало то же изумление, что и у служанки.
      – Его зовут Е-Ан. Я встретил его в Ямагате.
      Я разделся, надел ночное белье и сел напротив, колено к колену.
      Она внимательно посмотрела на меня.
      – Ты устал. Ложись.
      – Да, мы должны поспать несколько часов. Отправляемся в путь с первым лучом солнца. Храм окружили Отори. Пойдем через горы.
      – Эту весть принес тебе неприкасаемый?
      – Он рисковал жизнью.
      – Но ради чего? Откуда ты его знаешь?
      – Помнишь тот день, когда мы приехали сюда с господином Шигеру?
      – Как же забыть, – улыбнулась Каэдэ.
      – Предыдущей ночью я забрался в замок и положил конец страданиям пленников, подвешенных на стене. Они были Потаенными. Слышала о таких?
      Жена кивнула.
      – Шизука кое-что мне рассказывала. Люди клана Ногучи мучили их не меньше.
      Один из них был братом Е-Ана. Неприкасаемый видел, как я выходил из рва, и решил, что перед ним ангел.
      – Ангел Ямагаты? – медленно произнесла Каэдэ. – Наутро об этом говорил весь город.
      – С тех пор мы встретились снова, наши судьбы словно переплетены. В прошлом году он помог мне добраться до Тераямы. Если бы не он, я бы погиб в снегу. По пути Е-Ан отвел меня к святой женщине, и она предрекла мне жизнь.
      Я никому не говорил, ни Макоте, ни Мацуде, о словах пророчицы, но теперь мне захотелось поделиться с возлюбленной. И я прошептал ей на ухо, что во мне перемешаны три крови: я рожден среди Потаенных, жизнь моя более мне не принадлежит. Судьбой мне предначертано мирно править над землями от моря до моря, когда Земля выполнит веление Небес. Я не раз вспоминал эти слова, иногда веря в них, иногда нет. Пять битв принесут нам мир, четыре победы и одно поражение. Каэдэ не должна знать только то, что мне предстоит умереть от руки собственного сына – это слишком тяжелое бремя, к тому же нельзя выдать главный секрет: девушка из Племени по имени Юки, дочь Муто Кенжи, носит под сердцем моего ребенка.
      – Ты родился среди Потаенных? – осторожно спросила Каэдэ. Племя решило забрать тебя из-за происхождения твоего отца? Шизука пыталась объяснить мне.
      – Когда Муто Кенжи впервые пришел в дом Шигеру, он поведал, что мой отец был Кикутой, из Племени. Он сам тогда не знал, в отличие от Шигеру, что отец был наполовину Отори.
      Я уже показывал Каэдэ удостоверяющие это письмена. Отец Шигеру, Отори Шигемори, приходится мне дедом.
      – А кем была твоя мать? – тихо спросила она.
      – Мама – из Потаенных. Я вырос среди них. Люди Йоды вырезали мою семью в деревне Мино. Они убили бы и меня, если б не Шигеру. – Я перевел дыхание и заговорил о том, о чем и вспоминать боялся. – У меня было две сестренки, две девочки – девять лет и семь. Их тоже уже нет.
      – Какой ужас, – произнесла Каэдэ. – Я всегда переживаю за сестер. Надеюсь, мы сможем послать за ними, когда прибудем в Маруяму. Только бы с ними ничего не случилось.
      Я молчал и думал о Мино, где нам так спокойно жилось.
      – Какая странная тебе выпала судьба, – продолжила Каэдэ. – Когда мы встретились, мне показалось, ты скрываешь много тайн. Я наблюдала за тобой, таким замкнутым, и мне хотелось узнать о тебе все.
      – Я когда-нибудь расскажу тебе, но сейчас надо поспать.
      Мы легли на тюфяк, и Каэдэ натянула стеганое одеяло. Я обнял ее, развязав сорочку, чтобы почувствовать прикосновение кожи. Она позвала Майами погасить ламы. Запах дыма и масла остался в комнате, когда шаги служанки утихли.
      Я знал все звуки храма в ночной час: полная тишина, нарушаемая приглушенным перемещением монахов, регулярно встававших в темноте для молитвы, слабое пение, неожиданный бой колокола. Однако сегодня привычную гармонию разбила непрестанная беготня людей. Мне не лежалось на месте, будто я тоже обязан участвовать в приготовлениях. Так не хотелось оставлять Каэдэ.
      – Каково быть одним из Потаенных? – прошептала она.
      – Мне привили некоторые верования, однако я не придерживаюсь их более.
      Произнеся эти слова, я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неужели я правда отрекся от убеждений своего детства, за которые моя семья отдала жизнь?
      – Говорят, Йода наказал господина Шигеру и мою родственницу госпожу Маруяму за то, что они были Потаенными, – пробурчала Каэдэ.
      – Шигеру никогда не признавался в связи с ними. Он знал молитвы и читал их перед смертью, однако его последнее слово было о Просветленном.
      Прежде я почти не вспоминал того момента. Он стерся из памяти ужасом сокрушительного горя. А теперь вот подумал и вдруг сложил слова пророчицы и Шигеру. «Все одно», – сказала она. Так значит, Шигеру тоже так считал. Я будто вновь услышал его удивительный смех и увидел, как он мне улыбается. Мне открылась мудрость, невыразимая словами. Сердце екнуло от изумления. В затихший разум хлынули все образы сразу: самообладание Шигеру перед смертью, сострадание пророчицы, собственное чувство предвкушения в день прибытия в Тераяму, перо птицы хо-о с красным кончиком на моей ладони. Я осознал истину, которая лежала за их учениями и верованиями, понял, как тщеславие затеняет ясность ума, с сожалением увидел, что все мы подвластны страстям и смертны – воин и неприкасаемый, священник и крестьянин, даже сам император. Какое имя дать мне этой ясности? Небеса? Бог? Судьба? Или мириады названий, данных бесчисленным духам, которые якобы населяют эту землю? Все они – лица безликих, выражения тех, кого не выразить словами, части правды, но не вся истина целиком.
      – А госпожа Маруяма? – спросила Каэдэ после долгого молчания.
      – Полагают, она веровала, только я никогда об этом с ней не заговаривал. Когда мы впервые встретились, она начертила знак на моей руке.
      – Какой? Покажи, – прошептала Каэдэ.
      Я взял ее ладонь и провел пальцем.
      – Опасны ли Потаенные? Почему их ненавидят?
      – Нисколько не опасны. Религия запрещает им убивать, поэтому они даже не защищаются. Они верят, что все равны перед Богом и предстанут перед Его судом после смерти. Великие вожди, такие как Йода, ненавидят это учение. Воины тоже. Если все равны, и Бог наблюдает за нами, то постыдно так плохо обращаться с народом. Наш мир перевернулся бы с ног на голову, если бы каждый мыслил, как Потаенные.
      – Ты веришь?
      – Вряд ли такой Бог существует, хотя я считаю, что ко всем должно относиться одинаково. Неприкасаемые, крестьяне, Потаенные – они все нуждаются в защите от жестокости воинов. И я собираюсь принять помощь от любого, кто ее предложит. Мне плевать, земледелец то будет или неприкасаемый. Я всех возьму в свою армию.
      Каэдэ промолчала. Наверно, мои мысли показались ей чуждыми и омерзительными. Я уже не верил в Бога Потаенных, однако их учение неизменно укоренилось во мне. Действия простолюдинов, убивших у ворот незваных Отори, вызвало у меня только одобрение, ибо я видел в них равных, а вот Макото был шокирован и оскорблен. Прав ли он? Выпускаю ли я зло, которое не смогу контролировать?
      – Потаенные считают, что женщины ничем не хуже мужчин? – тихо спросила Каэдэ.
      – В глазах Бога, да. Жрецами обычно становятся мужчины, но если нет человека подходящего возраста, то старшая женщина может стать жрицей.
      – Ты разрешишь мне сражаться в твоей армии?
      – Будь любая девушка столь искусной в бою, я бы с радостью бился с ней бок о бок, как в Инуяме. Однако ты наследница Маруямы. Если тебя убьют, наше дело будет проиграно. К тому же я этого не перенесу.
      Я притянул Каэдэ поближе и провел рукой по волосам. Осталось обсудить положение учения Потаенных, которое не мог понять ни один воин – нельзя лишать себя жизни.
      – Здесь мы были в безопасности, – прошептал я. – Как только отправимся в путь, все изменится. Хорошо бы никогда не расставаться, но случиться может всякое. Многие хотят моей смерти, и все же я буду жить, пока не свершится пророчество, пока наша мирная страна не раскинется от моря до моря. Обещай: что бы ни произошло, что бы тебе ни говорили, ты не поверишь в мою гибель, пока не убедишься собственными глазами. Обещай не убивать себя, пока не увидишь меня мертвым.
      – Обещаю, – едва слышно произнесла она. – И ты тоже.
      Я поклялся ей не поступать иначе. Когда жена заснула, я еще долго лежал в темноте и думал об открывшейся мне истине. Все таланты, которыми я награжден от рождения, даны во имя достижения цели – страны мира и правосудия, где хо-о не только появится, но и совьет гнездо и взрастит потомство.

      Я немного поспал. Когда проснулся, было по-прежнему темно. Я позвал Майами, разбудил Каэдэ и велел ей одеваться. Вернусь за ней, когда настанет время уходить. Я доверил ей сохранить коробку с записями Шигеру о Племени. Они должны непрестанно находиться под присмотром, чтобы спасти меня однажды от смертельного приговора, вынесенного Племенем, и, возможно, заключить союз с Араи Даичи, самым могучим полководцем Трех Стран.
      Храм бурлил, однако монахи готовились не к утренним молитвам, а к отражению удара Отори и к долгой осаде. Факелы откидывали мерцающие тени на мрачные лица людей. Я надел кожаные доспехи с красно-золотой отделкой, сразу почувствовав себя старше и уверенней. Я вышел к воротам и увидел, как на рассвете мои люди отправляются в путь.
      Макото с Кахеи ушли вперед с авангардом. Из долины доносились крики фазанов и ржанок. На листьях бамбука блестела роса, а между ними повисли весенние паутины, которые рвались под ногами воинов.
      Когда я вернулся, Каэдэ с Майами уже облачились в мужские одежды для езды верхом. На Каэдэ – доспехи, изготовленные для пажа. Я велел выковать ей меч, и она повесила его на пояс, рядом с ножом. Мы быстро съели холодный завтрак и направились туда, где нас ждал Амано с лошадьми.
      С ним был настоятель, в шлеме и кожаной кирасе, с мечом на поясе. Я опустился перед ним на колени и поблагодарил за все, что Мацуда для меня сделал. Он обнял меня, как отец.
      – Пошлите гонцов в Маруяму, – бодро проговорил он. – Вы будете там до появления нового месяца.
      Его уверенность придала мне силы и мужества.
      Каэдэ ехала на подаренном мной Раку – сером коне с черной гривой и хвостом, а я на черном жеребце одного из воинов Отори, которого Амано назвал Аои. Майами и еще несколько женщин, сопровождавших армию, сели на вьючных лошадей. Служанка убедилась, что коробка с записями надежно привязана. Мы присоединились к отряду, петлявшему по лесу и далее вверх по крутой горной тропе, по которой мы с Макото спустились в прошлом году по первому снегу. Небо было ярко-алым, лучи солнца коснулись белых вершин, окрасив их в розово-золотистый. Прохладный воздух леденил щеки и пальцы.
      Я обернулся на храм, на широкие покатые крыши, высившиеся, подобно кораблям, над морем весенних листьев. Он выглядел внешне мирным в тихое утро, белые голуби порхали у свесов. Я молился, чтобы храм сохранился таким, чтобы его не сожгли и не разрушили в предстоящей битве.
      Красное небо не предвещало ничего хорошего. Вскоре ветер пригнал с запада серые тучи, и хлынул первый ливень, перейдя в монотонный дождь. Пока мы поднимались к перевалу, он сменился мокрым снегом. Мужчинам на конях было легче, чем носильщикам, на чьи плечи взгромоздили огромные корзины. Однако когда снег под ногами стал глубже, даже лошадям пришлось туго. Я представлял себе доблестные сражения, рев горна, развевающиеся знамена, но и подумать не мог, что нас ждет утомительное шествие, борьба не с врагом из плоти и крови, а с погодой и горами. Изнуряющий подъем наверх.
      Вскоре лошади заартачились, и мы с Амано решили идти пешком. К тому времени как одолели перевал, все промокли до нитки. Спускаясь вниз, я видел, как мое войско растянулось темной змеей, на фоне свежего снега. Каменистый участок пути закончился, дальше нас ждал дремучий лес. Если там засада, мы окажемся в милости судьбы. Однако лес был пуст. Отори ждали нас по другую сторону горы.
      Под пеленой деревьев мы нагнали Кахеи – он остановился дать авангарду передышку. Мы поступили так же, чтобы мужчины справили нужду небольшими группами, а затем поели. Влажный воздух наполнился едким запахом мочи. Войско шло больше пяти часов, но, к моей радости, воины и крестьяне не показывали признаков усталости.
      Во время привала дождь полил сильней. Я беспокоился за Каэдэ, которая тяжело болела прошлой зимой. Она замерзла, однако не жаловалась. Немного поела. У нас не было ничего теплого, а на разжигание костра ушло бы слишком много времени. Майами, как ни странно, все время молчала, посматривала на хозяйку и вздрагивала при каждом звуке. Вскоре мы двинулись дальше. По моим подсчетам было около полудня, между часом Козла и Обезьяны. Склон стал менее крутым, тропа немного расширилась, и я смог ездить вдоль войска. Оставив Каэдэ с Амано, я пустил коня легким галопом, и вскоре нагнал Кахеи и Макото.
      Монах знал местность лучше всех и сообщил, что впереди, по другую сторону реки, будет небольшой городок, Киби, где мы и остановимся на ночь.
      – Он защищен?
      – Вряд ли. Может, там имеется небольшой гарнизон. Замка нет, и город едва укреплен.
      – Чья это земля?
      – Араи посадил туда своего человека, – ответил Кахеи. – Господина с сыном, который был на стороне Тогана в Кушимото. Там все погибли. Некоторые вассалы присоединились к Араи, кое-кто остался без земель и бежал в горы.
      – Пошлите вперед людей. Пусть скажут, что нам нужен ночлег, и объяснят: мы не ищем войны, а хотим только пройти мимо. Посмотрим, каков будет ответ.
      Кахеи кивнул, подозвал троих мужчин, которые поскакали галопом, а мы продолжили размеренный путь. Не прошло и часа, как они вернулись. Кони тяжело дышали, раздувая ноздри, по колено в грязи.
      – Река разлилась, а мост разрушен, – отрапортовал главный среди них. – Мы пытались переплыть, но течение слишком сильное. Даже если бы нам удалось, у пеших и вьючных лошадей шанса нет.
      – Куда ведут дороги вдоль реки? Как далеко следующий мост?
      – Дорога на восток ведет через долину обратно в Ямагату, прямо к Отори, – сообщил Макото. – Путь на юг отдаляется от реки и петляет по горам к Инуяме, однако переход в это время года неприступен.
      Если у нас не получится пересечь реку, мы в ловушке.
      – Поехали со мной вперед, – велел я Макото. – Взглянем своими глазами.
      Я приказал Кахеи вести армию медленно, за исключением арьергарда, который должен рвануть на восток в том случае, если нас уже преследуют.
      Мы с Макото проехали меньше мили, когда я услышал размеренно угрюмый гул речного потока. Выйдя из берегов благодаря тающим снегам, что неминуемо в это время года, весенняя река несла свои желто-зеленые воды, не огибая препятствий. После того как мы выехали из леса в бамбуковые рощи, а затем в тростниковое поле, мне почудилось, будто мы стоим у края моря. Вода простиралась до горизонта, сливаясь из-за дождя с небом. Я, должно быть, ахнул, потому что Макото поспешил успокоить меня:
      – Все не так плохо. Перед нами по большей части залитые поля.
      И тут я заметил квадратный рисунок канав и борозд. Рисовые поля болотистые, но мелкие. Однако их разделяла река в тридцать метров шириной, поднявшаяся над защитными насыпями, значит, не меньше четырех метров в глубину. Я видел остатки деревянного моста: темные верхушки двух пирсов выглядывали из-под бурлящей воды. Под косым дождем они казались невыносимо одинокими, подобно человеческим мечтам и устремлениям, разрушенным природой и временем.
      Я взирал на реку, размышляя, сможем ли мы ее переплыть или восстановить мост, или бог знает что придумать, как вдруг услышал, помимо шума воды, иные звуки. Сосредоточив внимание, я вроде распознал голоса, удар топора, хруст падающего дерева.
      Справа, вверх по течению, река резко поворачивала, лес подходил к берегу. Там виднелись остатки мола или погрузочной платформы для отправки древесины в город. Я тотчас повернул коня и поскакал по полю к изгибу.
      – Что случилось? – спросил Макото, нагнав меня.
      – Там кто-то есть. – Я схватил Аои за гриву, когда конь чуть не поскользнулся.
      – Давай вернемся! – крикнул монах. – Это слишком опасно. Ты не должен ехать туда один.
      Он достал лук и стрелу. Кони разбрызгивали копытами мелкую воду. В памяти всплыла другая река. Я уже знал, кого найду там.
      Е-Ан стоял по пояс голый, промокший, вместе с тридцатью неприкасаемыми. Они доставали бревна с пристани, куда их прибило течением, валили деревья и срезали тростник, чтобы построить наплавной мост.
      Увидев меня, люди бросили работу и опустились на колени прямо в грязь. Некоторых я узнал. Они были столь же худыми и жалкими, но глаза горели жадным пламенем. Я представил, чего им стоило уйти с Е-Аном с привычного места, нарушить все законы ради смутного обещания, будто я принесу им мир и справедливость. Страшно было подумать, что с ними станется, если я не оправдаю этой надежды.
      – Е-Ан! – выкрикнул я, и он подошел к коню, который фыркнул и встал на дыбы. Неприкасаемый успокоил его, взяв за поводья. – Вели им продолжать работы, – сказал я и добавил: – Я еще в большем долгу перед тобой.
      – Вы ничем мне не обязаны, – ответил он. – Вы обязаны Богу.
      Подъехал Макото, и я надеялся, что он не слышал слов Е-Ана. Наши кони столкнулись мордами, и черный жеребец заржал, пытаясь укусить другого. Е-Ан ударил его по шее.
      На него пал взгляд монаха.
      – Неприкасаемые? – изумленно воскликнул Макото. – Что они здесь делают?
      – Спасают нам жизнь. Они строят наплавной мост.
      Он попятился назад. Под шлемом презрительно изогнулись губы.
      – Никто не пойдет по этому… – начал монах, но я оборвал его.
      – Все пойдут, если я прикажу. Это наш единственный шанс ускользнуть.
      – Мы могли бы отвоевать мост в Ямагате.
      – И потерять время? В любом случае нас будет в пять раз меньше. Даже отступать некуда. Я на такое не пойду. Переберемся через реку по новому мосту. Езжай к людям и приведи как можно больше народа работать вместе с неприкасаемыми. А остальные путь готовятся к переправе.
      – Никто не станет пользоваться сооружением, возведенным неприкасаемыми, – сказал Макото.
      Меня взбесил его самоуверенный тон. Монах разговаривал со мной, будто с ребенком. Подобным образом я кипел, когда охранники Шигеру пропустили Кенжи в дом в Хаги. Они поддались на его уловки, не подозревая, что перед ними наемный убийца из Племени. Я могу защищать людей только в том случае, если они мне подчиняются. Забыв, что Макото старше, мудрей и опытней меня, я дал волю гневу.
      – Делай, как я приказываю. Ты должен убедить их или ответишь передо мной. Пусть воины послужат охраной, пока перейдут пешие и вьючные лошади. Приведи лучников для прикрытия. Мы пересечем реку до сумерек.
      – Господин Отори.
      Монах поклонился, и его конь понесся по рисовому полю и вверх по склону. Я проводил его взглядом, пока он не исчез меж бамбука, затем переключил внимание на работу неприкасаемых.
      Они связывали собранные бревна и сваленные деревья в небольшие плоты, каждый обвязывали снизу тростником, собранным в пучки веревкой, сплетенной из конопли и коры деревьев. Готовые плоты спускали на воду и крепили к предыдущим. Силой потока вереницу сбивало к берегу.
      – Нужно зафиксировать их с противоположной стороны, – велел я Е-Ану.
      – Кто-нибудь доберется туда вплавь, – ответил он.
      Один молодой мужчина взял веревку, обвязался вокруг талии и прыгнул в воду. Однако течение оказалось для него слишком мощным. Руки какое-то время били по поверхности, затем он исчез под желтой водой. Неприкасаемые вытянули его за веревку полуживого.
      – Дайте мне веревку, – велел я. Е-Ан тревожно взглянул на берег.
      – Нет, господин, подождите, – взмолился он. – Когда подъедут ваши люди, один из них сможет переплыть.
      – Когда подъедет армия, мост должен быть уже готов, – возразил я. – Дай мне веревку.
      Е-Ан развязал волонтера, который кашлял и едва дышал. Я быстро закрепил веревку вокруг талии и подстегнул коня. Веревка скользнула ему по крупу, и он подпрыгнул. Не успел Аои понять, что происходит, как уже был в воде.
      Я криками подбадривал коня, и он навострил ухо. Первые два шага ноги касались земли. Когда вода достигла уровня шеи, Аои поплыл. Я старался повернуть ему голову в том направлении, где надеялся выйти на сушу. Несмотря на упрямство и рвение, течение оказалось сильней, и нас относило вниз к остаткам старого моста.
      Мне не нравилось увиденное там. Меж столбов застряли ветки и обломки. Если конь окажется среди них, то испугается и утопит нас обоих. Я чувствовал мощь реки и боялся ее. Аои тоже. Оба уха прижались к голове, глаза закатились. К счастью, страх гнал вперед, и он сделал последнее усилие, работая всеми четырьмя ногами. Мы миновали столбы в двух метрах, и поток неожиданно ослаб. Середина пройдена. Вскоре конь нащупал почву. Наконец он с трудом выбрался на землю и встал, свесив голову, тяжело дыша. От прежней прыти не осталось и следа. Я соскользнул со спины и похлопал Аои по шее со словами, что его отец, наверное, был водным духом, раз уж он так хорошо плавает. Мы вымокли и походили на рыб или лягушек.
      Я чувствовал натяжение веревки вокруг талии и боялся, что она сорвет меня обратно в реку. Ползком и на четвереньках я перебрался в небольшую рощу у самого берега. Деревья стояли по нижние ветки в воде вокруг крошечной святыни в честь бога-лиса, судя по белым статуям. Вода омывала им ноги, и создавалось впечатление, будто лисы держатся на плаву. Я обвязал веревку вокруг клена с набухшими почками и потянул на себя. Она была соединена с толстым канатом, и в руках ощущался немалый вес упрямого троса. Как только у меня набралось достаточно длины, я закрепил его за крупное дерево. Мне пришла мысль, что я, вероятно, оскверняю чью-то святыню, но в тот момент было все равно, какого бога, духа или демона я обижу. Главное – переправить армию через реку.
      Я постоянно прислушивался. Несмотря на дождь, мне не верилось, что это место столь пустынно, каким представляется. К мосту вела широкая дорога. Сквозь шепот дождя и гул реки доносились курлыканье осоеда и кваканье сотен лягушек, довольных обилием влаги, вороны кричали из леса. Но куда делись люди?
      Как только канат был надежно закреплен, десять неприкасаемых пересекли реку, держась за него. С завидной сноровкой, они перевязали все мои узлы и соорудили некое подобие шкива из гладких веток клена. Медленно они притянули плоты, грудь каждого неприкасаемого вздымалась, а мышцы натягивались словно струны. Река неистово била по инородным предметам, вторгшимся в ее владение, но люди не сдавались, и плоты уверенно держались на поверхности благодаря тростниковой подкладке, хотя и вели себя подобно упрямым быкам, приближаясь дюйм за дюймом.
      Одна сторона наплавного моста упиралась течением в старые столбы. Если бы не они, река одолела бы нас. Построение подходило к концу, а я не видел Макото с воинами. Давно перестал следить за солнцем – темные тучи нависли слишком низко, чтобы вычислить его положение, – прошло не меньше часа. Неужели Макото не смог убедить их, и они повернули в Ямагату, как он и предполагал? Хоть монах самый близкий мне друг, я убью его, если это так. Я напряг слух, однако ничего не услышал, кроме реки, дождя и лягушек.
      За святыней, где я стоял, из воды выходила дорога. Она шла в горы, белый туман полосами повис над склонами. Мой конь дрожал. Надо как-то его согреть, хоть высушить невозможно. Я взобрался на Аои и направил его наверх: оттуда можно лучше оглядеть реку.
      Неподалеку стояло нечто вроде деревянной сторожки с косой крышей из тростника. Рядом дорогу преграждало дубовое заграждение. Странно, не похоже на пограничный пост, да и охранников нет.
      Приблизившись, я увидел несколько человеческих голов на колах: одни еще покрытые плотью, другие – голые черепа. Не успел я осознать увиденное, как сзади донесся долгожданный звук: топот лошадей и шаги людей по другую сторону реки. Я обернулся и увидел сквозь стену ливня, как из леса вышел авангард моей армии, направляясь по лужам к мосту. Спереди сверкнул шлем Кахеи. Макото ехал рядом с ним.
      Я с облегчением вздохнул и развернул Аои. Конь увидел знакомые очертания и приветственно заржал. На эхо откликнулся оглушительный крик из сторожки. Земля затряслась, распахнулась дверь и на пороге появился огромных размеров человек, крупней даже знакомого мне гиганта-угольщика.
      Казалось, передо мной великан-людоед или демон: больше двух метров ростом и с быка в ширину. Несмотря на внушительную тушу, голова выглядела непропорционально крупной, будто череп никогда не думал останавливаться в росте. Волосы длинные и перепутанные, лицо наполовину закрывали густые усы и борода, глаза имели форму круглую, как у зверя. Одно ухо свисало, на месте другого светился серо-голубой шрам. Однако вырвавшаяся из гортани речь была человеческой.
      – Эй! – проревел громкий голос. – Что ты делаешь на моей дороге?
      – Я Отори Такео. Я веду армию. Освободи путь! Он рассмеялся так, словно камни посыпались вниз с горы.
      – Никто тут не проедет, пока не разрешит Йон-Эмон. Возвращайся и передай это своей армии!
      Дождь полил еще сильней, быстро темнело. Я устал, промок, замерз и проголодался.
      – Освободи путь! – нетерпеливо выкрикнул я. – Мы и так пройдем.
      Великан молча сделал шаг вперед. У него за спиной было какое-то оружие. Не успел он шевельнуть рукой, как я услышал металлическое побрякивание. Одной рукой я развернул коня, другой достал Ято. Аои тоже услышал звук и метнулся в сторону. Цепь пролетела мимо уха с завыванием волка.
      На одном конце цепи был груз, на другом – серп. Я никогда раньше не встречал такого оружия и не знал, как против него бороться. Цепь подлетела снова, оцарапав заднюю ногу коня. Аои заржал от страха и боли и попытался лягнуться. Я вынул ногу из стремени, соскользнул с коня по другую сторону от великана и повернулся к нему лицом. Очевидно, передо мной стоял сумасшедший, который уничтожит меня, если я не убью его первым.
      Он злорадно улыбнулся. Должно быть, я представлялся ему не больше Персикового мальчика* (* Персиковый мальчик – персонаж японской сказки) или иного крошечного сказочного персонажа. Я заметил, как мышцы великана напряглись, и раздвоился, бросившись влево. Цепь прошла сквозь двойника. Ято сверкнул в воздухе и опустился чуть выше запястья. Обычно такой удар отсекает руку, но у этого противника кости были из камня. На секунду я почувствовал отдачу в плече и испугался, что меч застрянет в Йон-Эмоне подобно топору в дереве.
      Йон-Эмон издал нечто вроде скрипящего стона, походившего на ропот замершей горы, и перекинул палку в другую руку. С правой кисти стекала черновато-красная кровь. Когда цепь завыла снова, я стал невидимым и подумал, не отойти ли мне обратно к реке. Жаль, что моих воинов не оказалось рядом в нужный момент. Затем я увидел незащищенный участок тела и вонзил Ято в плоть. Рана получилась огромной, но оттуда снова едва сочилась кровь. Меня обуял страх. Я сражался со сверхъестественным, нечеловеческим врагом. Есть ли у меня шанс одолеть его?
      В следующий заход цепь обвилась вокруг моего меча. С ликующим криком Йон-Эмон вырвал его из моих рук. Ято пролетел по воздуху и приземлился в нескольких метрах. Великан стал приближаться, размахивая руками.
      Я стоял недвижно. У меня за поясом был нож, но я не хотел доставать его, дабы не спровоцировать смертельный удар цепью. Пусть этот монстр посмотрит на меня. Он подошел и поднял меня за плечи. Неизвестно, что Йон-Эмон собирался делать, возможно, разорвать мне горло огромными зубами и выпить кровь. Я подумал: «Он мне не сын, и не может меня убить», – и уставился великану в глаза. В них было не больше мысли, чем у зверя, однако, встретившись с моими, они исполнились изумления. Я чувствовал его притуплённую злобу, жестокую беспощадную натуру. Зная о собственной силе, я дал ей свободу. У великана начали опускаться веки. Он тихо зевнул, разжал пальцы, пошатнулся и рухнул на землю подобно дереву под топором лесника. Я бросился в сторону, чтобы не угодить под тяжелую тушу, и откатился к Ято, напутав Аои. С мечом в руке я подбежал к лежащему Йон-Эмону, который храпел в глубоком сне Кикуты. Попытался приподнять огромную голову, чтобы отрубить ее, но вес оказался слишком велик, к тому же не хотелось повредить лезвие. Поэтому я вонзил Ято в горло, разорвав артерию и дыхательный путь. Даже оттуда кровь полилась медленно. Судорожно задергались ноги, прогнулась спина, однако великан не проснулся. Наконец сердце перестало биться.
      Я думал, он один, но тут из сторожки послышался шум: в дверях появился человек уже не таких габаритов. Он выкрикнул нечто бессвязное, перепрыгнул через канаву за лачугой и исчез в лесу.
      Пришлось убрать преграду самому, разрушая ее, я рассматривал черепа. Интересно, чьи они? Два упали, и из глазниц поползли черви. Я переместил их на траву и вернулся к коню, чувствуя отвращение и холод. На ноге Аои был синяк, из раны текла кровь, но вроде обошлось без перелома. Он мог идти, хотя и сильно хромал, и я повел его к реке.
      Неожиданная встреча казалась кошмарным сном. Чем больше я думал об этом, тем легче мне становилось. Йон-Эмон должен был убить меня, отсечь голову и повесить рядом с остальными. Меня спасли умения Племени. Еще одно подтверждение пророчеству. Если даже такой великан не в силах лишить меня жизни, кто сможет? Подходя к реке, я чувствовал необыкновенный прилив сил. Однако увиденное там обратило радужное настроение в ярость.
      Мост стоял на месте, но на ближний берег перешли только неприкасаемые. Армия замерла в ожидании. Строители угрюмо сгруппировались в кучки, всем видом выражая непонимание презрения к себе со стороны всего мира.
      Е-Ан сидел на корточках и мрачно смотрел на бурлящую воду. Заметив меня, он быстро поднялся.
      – Люди не хотят переходить через реку, господин. Вы должны поехать и приказать им.
      – Так и сделаю, – выговорил я, закипая от гнева. – Держи коня, промой рану и води его кругами, чтобы не замерз.
      Неприкасаемый взял поводья.
      – Что случилось?
      – Я столкнулся с демоном, – кратко ответил я и шагнул на мост.
      Воины зашлись криками, когда увидели меня, но никто из них не посмел направиться навстречу. Идти по мосту было непросто: он шатался, иногда уходил под воду, сопротивлялся течению. Я почти бежал, вспоминая, с какой легкостью пробирался через соловьиный этаж в Хаги. Оставалось молиться, и надеяться что со мной дух Шигеру.
      Макото спрыгнул с коня и подал мне руку.
      – Где ты был? Я боялся, тебя уже нет в живых.
      – Могло и не быть, – сердито ответил я. – А ты где пропал?
      Не успел он ответить, как к нам подъехал Кахеи.
      – Чего вы ждете? – грозно спросил я. – Вели людям пошевеливаться.
      – Они боятся осквернения, – замялся Кахеи.
      – Слезай с коня! – прорычал я и принялся изливать на них всю свою ярость. – Я чуть не погиб из-за вашей глупости. Когда я отдаю приказ, его нужно тотчас выполнять, а не раздумывать. Если вас это не устраивает, возвращайтесь обратно, в Хаги, в храм, куда угодно, но с глаз моих долой. – Я говорил тихо, чтобы не слышала армия. – А теперь пошлите тех всадников, кто хочет переправиться первыми. Направьте на мост вьючных лошадей, чтобы их прикрывал арьергард, а затем пеших солдат, не больше тридцати за раз.
      – Господин Отори, – произнес Кахеи, запрыгнул в седло и поскакал вдоль линии.
      – Прости меня, Такео, – тихо извинился Макото.
      – В следующий раз я убью тебя, – ответил я. – Дай мне своего коня.
      Я проехался вдоль выжидающих солдат, повторяя приказ.
      – Не бойтесь осквернения, – говорил я им. – Я уже пересек мост. Если там есть проклятие, пусть оно падет на меня. – Я пребывал в возвышенном состоянии духа и думал, что ничто ни на земле, ни на небесах уже не сможет причинить мне вреда.
      С громким криком первый воин вошел в воду, за ним последовали остальные. На мост ступили вьючные лошади, и, к моему облегчению, он их выдержал. Как только переправа пошла своим чередом, я вернулся к армии, чтобы ободрять солдат и раздавать команды, пока не доехал до Каэдэ с Майами и другими сопровождавшими нас женщинами. Майами достала зонты, под которые они забились, пытаясь согреться. Амано держал лошадей. Каэдэ, увидев меня, просияла. Волосы ее переливались от дождя, с ресниц свисали капли.
      Я спрыгнул на землю и отдал поводья Амано.
      – Что случилось с Аои? – спросил он, узнав коня Макото.
      – Он ранен, не знаю, насколько серьезно. Я оставил его по ту сторону реки. Мы переплыли ее вместе. – Я хотел поведать Амано, какую храбрость проявил Аои, но не было времени. – Мы собираемся переправиться на тот берег, – сообщил я женщинам. – Неприкасаемые построили мост.
      Каэдэ промолчала, внимательно глядя на меня, а Майами тотчас открыла рот возразить, но я не дал ей произнести ни слова.
      – Другого выхода нет. Вы должны делать то, что я говорю.
      Пришлось повторить им, что проклятие падет только на меня.
      – Господин Отори, – пробормотала Майами, встряхнув головой и искоса сверля меня взглядом. Я едва подавил желание ударить ее.
      – Мне ехать верхом? – спросила Каэдэ.
      – Нет, мост качает. Лучше идти пешком. Я переплыву реку с твоим конем.
      Амано и слышать об этом не хотел:
      – У нас достаточно конюхов, – сказал он и посмотрел на мою промокшую грязную одежду.
      – Направь ко мне одного, – велел я. – Пусть возьмет Раку и выделит мне нового коня. Я должен вернуться на противоположный берег.
      Я не забыл о человеке, который убежал в лес. Если он собирается оповестить кого-то о моем прибытии, я должен быть готов.
      – Приведите Шана для господина Отори, – крикнул Амано конюхам.
      К нам подъехал мужчина на маленьком гнедом коне и взял поводья Раку. Я быстро попрощался с Каэдэ, велев проследить, чтобы коробка с записями успешно преодолела реку, и снова вскочил на коня Макото. Мы легким галопом пустились вдоль линии солдат, которые молча двигались на мост. Около двухсот уже перебрались на ту сторону, и Кахеи разделял их на группы, назначая главных.
      Макото ждал меня у воды. Я вернул ему коня и решил подержать Раку, пока они с конюхом переплывали реку. Гнедой конь Шан бесстрашно ступил в бурлящий поток, плыл уверенно и спокойно, словно преодолевал подобные препятствия каждый день. Конюх вернулся по мосту и забрал у меня Раку.
      Пока они перебирались вплавь, я воспользовался наплавной конструкцией.
      Мужчины напоминали крыс в заливе Хаги, когда перепрыгивали мокрые участки. Вряд ли кто из них умеет плавать. Некоторые приветствовали меня, кто-то коснулся плеча, словно я мог отвести от них несчастье и принести удачу. Я всячески ободрял их, шутил о горячей ванне и вкусной еде, которая ждет нас в Маруяме. Люди пребывали в хорошем настроении, хотя знали, что Маруяма еще очень далеко.
      На другом берегу я велел конюху ждать Каэдэ вместе с Раку и взобрался на Шана. Он не был высоким и стройным, но чем-то мне нравился. Приказав воинам следовать за мной, я поскакал вперед с Макото. Мне понадобятся лучники, и две группы по тридцать человек уже стояли наготове. Я распорядился, чтобы они спрятались за рвом и ждали сигнала.
      Тело Йон-Эмона по-прежнему лежало у преграды. Вокруг стояла тишина.
      – Твоих рук дело? – спросил Макото, с отвращением глядя на огромное тело и отрубленные головы.
      – Потом расскажу. Здесь был еще один человек, он убежал. Подозреваю, вернется и приведет с собой толпу. Кахеи говорит, эта территория полна разбойников. Мертвец, должно быть, брал с людей деньги за пересечение моста. Кто отказывался, прощался с головой.
      Макото спрыгнул с коня, чтобы посмотреть поближе.
      – Среди них есть воины, – сказал он, – и даже молодые. Пусть расплатится своей головой. – Макото вынул меч.
      – Не делай этого, – предупредил я. – У него кости из гранита. Повредишь лезвие.
      Монах одарил меня недоверчивым взглядом и резким движением ударил великана по шее. Меч раскололся с человеческим стоном. Люди вокруг ахнули от изумления. Макото растерянно посмотрел на испорченное оружие, затем стыдливо опустил глаза.
      – Прости, – произнес он. – Надо было тебя послушать.
      Я вспыхнул гневом и достал Ято, передо мной все покраснело, как уже бывало не раз. Как защищать кого-то, если мне не подчиняются? Макото пренебрег моим советом на глазах солдат. Он заслужил смерть. Я чуть не потерял контроль над собой и едва не разрубил его на месте, но в этот миг издалека послышался топот копыт, напомнив, что у нас есть настоящие враги.
      – Он был демоном, а не человеком, – сказал я Макото. – Ты не мог этого знать. Сражайся теперь луком.
      Я подал людям знак замолчать. Они словно окаменели, даже лошади не шевелились. Дождь сошел на морось. В тусклом затуманенном свете мы походили на армию призраков.
      Разбойники приближались, шлепая по мокрой земле, и наконец из дымки возникло около тридцати всадников и столько же пеших. Это был всякий сброд, включая бывших воинов на хороших конях и в потрепанных доспехах, а также чернь, скопившуюся за десять лет войны: беглецы из имений или с серебряных рудников, воры, сумасшедшие, убийцы. Я узнал ускользнувшего из сторожки человека, он бежал рядом с ведущей лошадью. Когда банда остановилась, расплескав из луж всю грязь, он указал на меня и прокричал нечто бессвязное.
      Всадник выпалил:
      – Кто посмел убить нашего друга и соратника Йон-Эмона?
      – Отори Такео. Я веду армию в Маруяму. Йон-Эмон напал на меня без причины и поплатился жизнью. Пропустите нас, или вас ждет та же участь.
      – Возвращайся туда, откуда пришел! – зарычал он в ответ. – Мы ненавидим Отори.
      Разбойники захохотали. Всадник плюнул и взмахнул мечом над головой. Я поднял руку, подав сигнал лучникам.
      В воздухе тотчас засвистели стрелы – это страшный звук: они летят, рассекая пространство, и с глухим ударом вонзаются в плоть под стоны раненных. У меня не было времени на подобные размышления, потому что вожак сорвался с места и поскакал мне навстречу с обнаженным мечом над головой.
      Его конь был больше Шана, а рука длиннее моей. Шан навострил уши, сохраняя спокойствие. Перед самым нападением мой конь отскочил в сторону и развернулся на месте так, что я смог ударить противника сзади, полоснув по плечу и шее, пока тот дрался с пустотой.
      Главный разбойник был не демоном, а самым обыкновенным человеком. Хлынула алая кровь. Конь продолжал нестись вперед со свисшим всадником и неожиданно упал на бок.
      В это время хладнокровный Шан приготовился встречать следующего врага. У него не было шлема, и Ято разрубил ему голову пополам: вокруг полетели ошметки мозга и осколки кости. Кровь мешалась с дождем и грязью, наполняя воздух терпким запахом. В стычку вступало все больше моих воинов, бандиты были полностью сокрушены. Оставшиеся в живых пытались бежать, но мы нагоняли их и нещадно резали. Весь день во мне копился гнев из-за непослушания Макото, и вот теперь он нашел выход в короткой кровавой схватке. Меня взбесило, что нас задержали бесправные, глупые люди. Так пусть поплатятся жизнью. Это нельзя назвать битвой, однако мы разгромили их уверенно, ощутив вкус крови и победы.
      Потери составили три человека, двое были ранены. Позже мне доложили, что четверо утонули при переправе. Один из друзей Кахеи – Отори по имени Шибата – кое-что знал о травах и исцелении. Он промыл и обработал раны. Кахеи поскакал вперед в город в поиске крова хотя бы для женщин, а мы с Макото повели войско размеренным шагом. Монах взял командование, пока я вернулся к реке за последними людьми, кто перебирался по наплавному мосту.
      Е-Ан с неприкасаемыми по-прежнему ютился поодаль у воды. Увидев меня, он подошел. Меня охватил минутный порыв спрыгнуть с коня и обнять его, но я удержался.
      – Спасибо тебе и твоим друзьям, – сказал я. – Вы спасли нас от гибели.
      – Нас никто не поблагодарил, – отметил он, махнув на солдат. – К счастью, мы служим не им, а Богу.
      – Вы пойдете с нами, Е-Ан? – спросил я. Нельзя оставлять их здесь: за пересечение границы, рубку деревьев и помощь «самозванцу» грозят непостижимые кары.
      Он кивнул. Е-Ан совсем выбился из сил, и меня кольнуло чувство вины. Я не хотел брать с собой неприкасаемых – боялся реакции воинов, трений и недовольства, которые вызовет их присутствие, но и бросить их здесь – не выход.
      – Мы должны разрушить мост, иначе Отори последуют за нами.
      Неприкасаемый снова кивнул и окликнул остальных. Они устало поднялись на ноги и принялись развязывать веревки, держащие плоты. Я остановил несколько пеших солдат и крестьян с серпами и ножами, чтобы помогли им. Как только веревки были перерезаны, течение снесло плоты с места, и река закончила разрушение.
      Пару минут я смотрел на грязную воду, затем снова поблагодарил неприкасаемых и велел им не отставать от солдат.
      Каэдэ уже села на коня под покровом деревьев у лисьей святыни. Удостоверившись, что коробка с записями по-прежнему привязана к вьючной лошади Майами, я задержал взгляд на жене. Несмотря на бледность, она сидела на сером скакуне, выпрямив спину, и с едва уловимой улыбкой смотрела на двигающуюся армию. В столь тяжелых условиях та, которую я привык видеть сдержанной и безропотной, выглядела счастливой.
      Я тотчас загорелся сильнейшим желанием обнять ее. Казалось, я умру, если вскоре не возлягу с ней. Мне стало стыдно неожиданного порыва. Следовало заботиться о ее безопасности, к тому же я предводитель армии, и под моей ответственностью тысяча человек. Болезненное вожделение настолько смутило меня, что я оробел.
      Каэдэ увидела меня и направилась навстречу. Кони приветственно заржали. Мы коснулись коленями. Вытянув шею, я ощутил ее жасминный аромат.
      – Дорога свободна, – сказал я. – Можем ехать дальше.
      – Кто это был?
      – Разбойники, надо полагать. – Я отвечал кратко, чтобы не осквернить воспоминанием о крови и смерти то место, где теперь стояла Каэдэ. – Кахеи поскакал вперед в поиске ночлега для тебя.
      – Я легла бы под открытым небом, лишь бы ты был рядом, – тихо произнесла она. – Раньше я никогда не ощущала свободы, но сегодня, в пути, под дождем, преодолевая трудности, впервые познала, что это такое.
      Мы соприкоснулись руками, и я поехал дальше с Амано, разговаривая с ним о Шане. У меня горели глаза, но я старался скрыть свои чувства.
      – У этого коня невероятное чутье. Он словно читает мои мысли.
      Амано улыбнулся, и вокруг глаз проступили морщинки.
      – Я как раз думал, понравится ли он вам. Мне привели Шана пару недель назад. Видимо, его или украли, или подобрали после смерти владельца. Вряд ли кто простится с таким скакуном по доброй воле. Мне не доводилось знать коня умнее. Черный цвет бросается в глаза и производит внушительное впечатление. Я бы не отказался пойти на нем в бой, – ухмыльнулся Амано. – Господину Отори везет на лошадей. Хорошие животные сами идут к вам в руки как дар небес.
      – Будем надеяться, это хороший знак, – ответил я. Мы миновали сторожку. Мертвецы лежали в ряд вдоль канавы. Я собирался распорядиться сжечь или закопать их, но тут впереди послышался шум. Вернулся один из людей Кахеи, он кричал на солдат, чтобы те расступились и дали дорогу.
      – Господин Отори! – выкрикнул он, остановившись прямо перед нами. – С вами хотят говорить земледельцы из селения.
      Мне было интересно, где же местные жители. Рисовые поля были затоплены, но не засеяны. Оросительные канавы забиты сорняками. Вдалеке виднелись крутые соломенные крыши фермерских домов, однако из труб не поднимался дым, и не доносилось ни одного звука человеческой деятельности. Пейзаж казался проклятым и безжизненным. Я решил, что Йон-Эмон со своей бандой запугали, разогнали или убили всех мирных селян. Видимо, новость о его смерти быстро разнеслась и выманила их из укрытия.
      Я легким галопом поскакал вперед. Меня приветствовали бодрые солдаты, некоторые даже пели. Людей не беспокоили надвигающиеся сумерки: они не сомневались, что я смогу найти им еду и кров.
      Макото остановил войско. В грязи, подогнув под себя пятки, сидела группа крестьян. Когда я спрыгнул перед ними с коня, они бросились кланяться.
      – Люди пришли поблагодарить вас, – сказал Макото. – Разбойники терроризируют всех уже почти год. Из страха земледельцы не смогли засеять поля. Великан убил их сыновей и братьев, бандиты похитили женщин.
      – Поднимитесь. Я Отори Такео.
      Они оторвали от земли головы, но как только я произнес свое имя, снова плюхнулись в грязь.
      – Поднимитесь, – повторил я. – Йон-Эмон мертв. – И снова они опустились. – Делайте с его телом, что хотите. Заберите останки ваших родственников и захороните их.
      Я хотел попросить пищи, да испугался – ведь у них так мало припасов, что я обреку их на голод, как только мы тронемся дальше.
      Самый старший среди них, очевидно староста, робко спросил:
      – Господин, чем мы можем отблагодарить вас? Мы накормили бы ваших людей, но их так много…
      – Закопайте трупы, и вы нам ничем не обязаны, – ответил я. – Однако нам нужно найти ночлег. Далеко ли до ближайшего города?
      – До Киби около часа пешком, и вас там радушно примут, – уверил он. – У нас новый хозяин, ставленник господина Араи. Он много раз посылал воинов уничтожить разбойников, но те всегда терпели поражение. В последней схватке Йон-Эмон убил двух его сыновей и моего старшего. Это его брат, Йоро. Возьмите его с собой, господин Отори.
      Юноша был на пару лет младше меня, невероятно худой, но под грязью скрывалось умное лицо.
      – Подойди сюда, Йоро, – велел я. Он встал и приблизился к голове коня, который осторожно понюхал его, словно проверяя на годность. – Любишь лошадей?
      Сын земледельца кивнул, переполняясь благоговением, от того что я обращаюсь к нему лично.
      – Если тебя отпускает отец, ты можешь отправиться со мной в Маруяму. – Я подумал, он присоединится к конюхам Амано.
      – Надо поспешить, – шепнул мне Макото.
      – Мы принесли, что смогли собрать. – Крестьянин махнул своим друзьям. Они опустили с плеч мешки и корзины со скудной пищей: пироги из проса, побеги папоротника и прочие дикие травы, собранные в горах, несколько крошечных маринованных слив и сморщенных каштанов. Я не хотел брать подарок, но побоялся обидеть их и велел двум солдатам взять мешки.
      – Попрощайся с отцом, – сказал я Йоро и увидел, как у старика наворачиваются слезы. Я тотчас пожалел о своем решении забрать юношу с собой: придется не только взять на себя ответственность за еще одну жизнь, но и лишить земледельца помощника для возрождения заброшенных полей.
      – Я отошлю его обратно, когда мы покинем город.
      – Нет! – закричали оба, и Йоро покраснел.
      – Разрешите ему ехать с вами, – взмолился отец. – В нашей семье когда-то все были воинами, но мой дедушка занялся земледелием, чтобы не голодать. Если Йоро будет служить вам, у него появится возможность снова стать воином и восстановить честь семьи.
      – Ему лучше бы восстанавливать землю, – ответил я. – Впрочем, если вы действительно так хотите, он может отправиться с нами.
      Я послал юношу помочь Амано собирать лошадей, доставшихся нам от разбойников, и велел возвращаться в седле. Интересно, как там мой Аои? Он не попадался на глаза с тех пор, как я передал его Е-Ану. Казалось, прошли сутки.
      Мы с Макото ехали колено к колену впереди уставшего, но бодрого войска.
      – Хороший выдался день, благоприятное начало, – сказал монах. – Ты был на высоте, вот только я вел себя, как идиот.
      Мой гнев на Макото полностью испарился.
      – Забудь. Эту схватку можно назвать битвой?
      – Для неопытных людей это настоящая битва, – ответил он. – И победа. Раз уж ты ее выиграл, можешь называть, как угодно.
      Осталось три победы и одно поражение, подумал я и тотчас поразился, как быстро всплыло в памяти пророчество. Могу ли я трактовать его, как мне нравится? До меня вдруг дошло, насколько мощная и опасная это вещь, как оно может повлиять на мою жизнь, верю я в него или нет. Слова произнесены, я внимательно их выслушал и уже никогда не смогу стереть из памяти. В то же время нельзя доверять им так слепо.
      Йоро нагнал нас на коне Амано, кауром Ки.
      – Господин Амано подумал, вам не помешает сменить коня, и прислал своего. Вряд ли ему удастся спасти черного скакуна. Поврежденной ноге нужен покой, и он не сможет идти в бой. А содержать недееспособное животное – непозволительная роскошь.
      Мне стало жалко храброго красивого коня. Я похлопал Шана по загривку.
      – Я доволен и этим.
      Йоро спрыгнул на землю и взял поводья Шана.
      – Ки смотрится лучше, – отметил он.
      – Тебе следует производить достойное впечатление, – сухо сказал мне Макото.
      Я пересел. Каурый Ки заржал с таким бодрым видом, словно только что пасся на лугу. Йоро запрыгнул на Шана. Едва он коснулся седла, как Шан опустил голову и взбрыкнул, подбросив его в воздух. Конь удивленно посмотрел на приземлившегося в грязь юношу, буквально вопрошая: «А это кто такой?»
      Нам с Макото это показалось куда забавней, чем было на самом деле, и мы зашлись смехом.
      – Отплатил тебе за грубость, – улыбнулся монах. К своей чести, Йоро тоже смеялся. Он поднялся на ноги и серьезно извинился перед Шаном, который вскоре разрешил взобраться на себя.
      После этого нелепого случая сын земледельца утратил прежнюю робость и стал показывать местные достопримечательности: гору, где живут черти, святое место с водой, которая заживляет самые глубокие раны, придорожный родник, ни разу не засыхавший за тысячу лет. Наверное, Йоро, как и я, провел все детство в вольных прогулках по горам.
      – Ты умеешь читать и писать?
      – Немного, – ответил он.
      – Если хочешь стать воином, придется усердно учиться, – сказал Макото с улыбкой.
      – А разве не достаточно уметь сражаться? Я тренировался с деревянной палкой и луком.
      – Ты должен быть хорошо образован, иначе превратишься в разбойника.
      – Вы, господин, наверно, великий воин? – Йоро совсем осмелел из-за дразнящего тона Макото.
      – Вовсе нет! Я монах.
      На лице юноши отразилось изумление.
      – Извините за такое предположение. Вы совсем не похожи на монаха!
      Макото положил поводья на загривок и приподнял шлем, обнажив бритую голову. Потом потер макушку и повесил шлем на седельную луку.
      – Надеюсь, господин Отори больше не планирует на сегодня сражений!
      Через час мы подъехали к городу. Здесь обитали люди, поля были ухожены, оросительные каналы починены, саженцы риса посажены. В окнах нескольких больших домов горели лампы, отбрасывая оранжевый свет на рваные ширмы. В других на земляном полу потрескивали костры. От запаха еды у нас забурчало в животах.
      Когда-то город был укреплен, однако после недавнего сражения стены остались разрушены то здесь, то там, а ворота и смотровые башни уничтожило пламя. Легкий туман смягчал грубые очертания разгрома. Река, через которую мы переправились, текла вдоль одной из сторон города. Ни намека на мост, но когда-то тут наверняка была оживленная торговля, хотя теперь целых лодок почти не осталось. Мост, где Йон-Эмон установил пошлинный сбор, был единственным связующим звеном, практически заблокированным.
      Кахеи ждал нас у развалин главных ворот. Я велел ему стоять с войском, пока мы с Макото, Йоро и небольшой охраной отправимся внутрь.
      – Лучше я поеду, – забеспокоился он и предположил: – Вдруг там ловушка.
      Я не верил, что полуразрушенный город представляет какую-либо опасность. Рассудительней будет самому прийти к ставленнику Араи с предложением дружбы и просьбой содействии. Скорей всего, он не откажет мне в лицо.
      Как и говорил Кахеи, замка там не было, однако в центре города возвышался холм с большим деревянным домом и починенными воротами. Само строение выглядело запущенным, хотя и относительно неповрежденным. Когда мы приблизились, ворота отворились, и оттуда вышел мужчина средних лет в сопровождении небольшой группы вооруженных солдат.
      Я тотчас его узнал. Это вассал Нива. Он был рядом с Араи, когда западная армия въехала в Инуяму, а затем отправился с ним до Тераямы. Нива присутствовал и на нашей последней встрече с Араи. Неужели его сыновья погибли от руки Йон-Эмона? Лицо состарилось, от горя проступили новые морщины. Не спускаясь с коня, я выкрикнул:
      – Я Отори Такео, сын Шигеру, внук Шигемори, пришел к вам с миром. Мы с женой, Ширакавой Каэдэ, ведем армию в ее домен Маруяма и просим вашей помощи: еды и крова на ночь.
      – Я хорошо вас помню, – ответил он. – Давно мы встречались последний раз. Меня зовут Нива Сатору. Я правлю этой землей по воле господина Араи. Вы хотите вступить с ним в союз?
      – С превеликим удовольствием, – уверил я. – Как только я получу земли жены, вернусь в Инуяму просить его опеки.
      – Вижу, в вашей жизни многое изменилось, – отметил Нива. – Надо полагать, я у вас в долгу. Все говорят о том, что вы уничтожили Йон-Эмона и его разбойников.
      – Да, Йон-Эмон со своей бандой действительно мертвы. Мы принесли головы воинов для захоронения. Жаль, что я опоздал и не предотвратил ваше горе.
      Наместник кивнул, сжал губы в тонкую посиневшую линию и не произнес ни слова о сыновьях.
      – Будьте нашими гостями, – сказал он, стараясь придать печальному голосу бодрость. – Добро пожаловать. Дом клана открыт для ваших людей. Он слегка поврежден, но крыша держится. Остальные могут разбить лагерь за городской стеной. Мы накормим их, чем сможем. Приведите жену: мои служанки о ней позаботятся. Располагайтесь в моем доме вместе с охраной. – Нива замолчал и с горечью добавил, отбросив формальные любезности: – Я в полной мере осознаю, что вы могли бы взять все это силой. Господин Араи отдал приказ задержать вас при первой возможности, но если я не смог защитить людей от своры бандитов, на что же мне надеяться, выступая против такой армии, как у вас?
      – Примите мою благодарность.
      Я решил проигнорировать его тон, списав все на горе. Однако меня поразила нехватка продовольствия и военных ресурсов, очевидная незащищенность города, наглость разбойников. Араи явно не в состоянии контролировать страну. Должно быть, все его силы брошены против оставшихся в живых членов клана Тоган.
      Нам принесли мешки с просом и рисом, сушеной рыбой и халвой из соевых бобов. Все это, вместе с подношением местных земледельцев, распределили между людьми. Благодарные горожане радушно приветствовали армию и предлагали пищу и кров. Поставили палатки, разожгли костры, накормили и напоили лошадей. Я объезжал войско вместе с Макото, Амано и Йоро, ужасаясь собственной нехватке знаний и опыта, дивясь тому, что воины вопреки всему устроены на ночлег. Поговорил с караулом, выставленным Кахеи, а затем с Е-Аном и неприкасаемыми, разбившими лагерь неподалеку. Между теми и другими возник тяжело давшийся союз.
      Я собирался стоять на посту всю ночь – острый слух позволил бы мне уловить приближение армии раньше кого-либо, – но Макото убедил меня отдохнуть. Йоро отвел Шана и каурого Ки в конюшню Нивы, и мы вернулись в дом.
      Каэдэ уже разместилась в комнате с женой и родственницами наместника. Я жаждал остаться с ней наедине, хотя такой возможности не предвиделось. Согласно устоям, она должна ночевать с женщинами, а я с Макото, Кахеи и парой охранников, вероятно, неподалеку от самого хозяина.
      Старуха, представившаяся нянькой жены Нивы, отвела нас в комнату для гостей. В просторном помещении лежали старые запятнанные циновки, на стенах образовалась плесень. Оконные ширмы были раздвинуты: вечерний бриз приносил запах цветов и политой земли, хотя сад оказался запущен.
      – Кадка готова, господин, – сказала старуха и повела меня в деревянную баню в дальнем конце веранды.
      Я попросил Макото постоять на карауле и велел старухе оставить меня одного. Она выглядела безобидно, но я не собирался рисковать. Я скрывался от Племени, которое приговорило меня к смерти, и прекрасно знал, что наемный убийца может появиться в любом обличий.
      Женщина извинилась, что вода недостаточно горячая, и проворчала что-то о скудном запасе дров и еды. Вода была едва теплой, но и ночь выдалась не холодная, поэтому смыть с тела грязь и кровь было приятно. Я опустился в кадку, разглядывая нанесенные за день повреждения. Ран нет, зато синяки, не замеченные ранее. На плечах остались метины стальной хватки Йон-Эмона – такое не забыть, а вот огромный, уже почерневший кровоподтек на бедре непонятно, откуда взялся. Давно зажившая кисть, которую Акио вывернул мне еще в Инуяме, теперь опять болела, видимо, после схватки с каменными костями Йон-Эмона. Обвяжу ее завтра кожаным ремнем. Я расслабился и едва не заснул, как вдруг услышал снаружи женскую поступь. Дверь отворилась, и вошла Каэдэ.
      Я узнал ее еще раньше: по шагам, по запаху.
      – Принесла тебе лампы, – сказала она. – Старуха решила, будто ты отослал ее из-за непривлекательной внешности, и убедила меня подменить ее.
      Каэдэ зажгла лампы на полу, и баня озарилась теплым светом. Нежные руки коснулись шеи и принялись массировать ее.
      – Я извинилась перед ней за твою грубость, и она отметила, что у них принято, чтобы жена заботилась о муже во время мытья.
      – Прекрасный обычай, – согласился я, стараясь не стонать.
      Ладони спустились на плечи, и меня охватило всепоглощающее вожделение. На мгновение руки оторвались от меня, зашуршал шелк развязанного пояса. Каэдэ наклонилась вперед, пробежала пальчиками мне по вискам, и я почувствовал, как к шее прильнули ее груди.
      Я выпрыгнул из воды и взял ее в объятья. Она была возбуждена не меньше меня. Не хотелось опускать Каэдэ на пол ванны. Я поднял ее, и ноги тотчас обвились вокруг моей талии. Войдя в нее, я почувствовал пульсирующее начало наслаждения. Наши тела слились воедино, как и сердца. В конце мы все-таки легли на пол, сырой и неотесанный, и еще долго прижимались друг к другу.
      Первыми моими словами были извинения. Я снова стыдился неуправляемости физического желания. Она мне жена, а я обращаюсь с ней, как с продажной женщиной.
      – Прости меня, – сказал я. – Сожалею.
      – Я так хотела тебя, – тихо произнесла Каэдэ. – Так боялась, что мы не сможем быть вместе нынче ночью. Это я должна просить у тебя прощения. У меня совсем нет стыда.
      Я притянул ее ближе, спрятав лицо в волосах. Как же я околдован ею, пленен чувствами, которым нет сил сопротивляться, которые приводят в несравнимый восторг, как ничто иное в жизни.
      – Будто колдовской наговор. – Каэдэ словно прочла мои мысли. – Столь сильный, что мне не преодолеть. Любовь всегда такова?
      – Не знаю. Мне не доводилось любить кого-либо, кроме тебя.
      – Мне тоже.
      Когда Каэдэ поднялась, платье оказалось насквозь промокшим. Она зачерпнула воды из кадки и омыла себя.
      – Майами придется поискать мне сухое платье, – вздохнула она. – А теперь мне надо возвращаться к женщинам. Попытаюсь утешить бедняжку госпожу Ниву, она совсем зачахла от горя. О чем ты собираешься говорить с ее супругом?
      – Надо выяснить как можно больше о военных походах Араи, сколько у него людей и земель.
      – Здесь все так убого, – отметила она. – Любой мог бы захватить это место.
      – Думаешь, стоит?
      Мне уже приходила в голову эта мысль, когда я услышал слова Нивы у ворот. Я тоже зачерпнул воды из кадки, омылся и оделся.
      – Мы можем оставить здесь гарнизон?
      – Вряд ли. Видно, основная ошибка Араи в том, что он захватил слишком много земель за короткий срок. Раскидал повсюду силы.
      – Согласна. – Каэдэ натянула платье и завязала пояс. – Мы должны укрепить свои позиции в Маруяме и пополнить запасы. Если земля там столь же запущена, как здесь и у меня дома, нам придется туго, нечем будет кормить войско. Миру прежде всего нужны земледельцы, а потом уже воины.
      Я внимательно посмотрел на нее. Волосы намокли, черты лица смягчились после любви. Никогда не видел более прекрасного создания, и за всем этим скрывался ум острый, как меч. Такое сочетание делало мою жену еще привлекательней.
      Она открыла дверь, шагнула наружу, ступив прямо в сандалии. Затем опустилась на колени.
      – Спокойной ночи, господин Такео, – произнесла Каэдэ сладким, застенчивым голосом, совсем ей не свойственным, гибко поднялась и пошла, виляя бедрами под тонким мокрым платьем.
      Макото сидел снаружи. Он проводил ее взглядом, полным то ли неодобрения, то ли ревности.
      – Окунись, – пригласил я его, – хотя вода почти холодная. Потом пойдем к Ниве.
      Кахеи вернулся поужинать с нами. Старуха помогла Ниве подать еду. На лице ее мелькнула ухмылка, когда она опустила передо мной поднос, однако я не поднял глаз. К тому времени я так проголодался, что едва удержался, чтобы не накинуться на пищу и не запихивать ее за щеки горстями. Чуть позже женщины вернулись с чаем и вином, а затем оставили нас. Я завидовал им, ведь они будут спать рядом с Каэдэ.
      Вино развязало Ниве язык, хотя и не подняло ему настроения, напротив, он стал грустней и плаксивей. Вассал принял город от Араи, надеясь сделать его домом для своих сыновей и внуков. Потеряв одних, он не мог надеяться на появление других. Сыновья даже не погибли с честью на поле боя, их разорвала тварь, которую нельзя и человеком назвать.
      – Не понимаю, как вам удалось справиться с этим великаном, – удивился он, окинув меня недоверчивым взглядом. – Не в обиду будь сказано, мои сыновья были вдвое выше, старше и опытней. – Нива отпил вина и продолжил: – Хотя я и раньше не понимал, как вы убили Йоду. После вашего исчезновения ходили слухи, что особая кровь в ваших венах дает неземную силу. Это как-то связано с магией?
      Сидящий рядом Кахеи напрягся. Как любой воин, он тотчас рассвирепел при намеке на колдовство. Не думаю, что Нива намеренно хотел оскорбить меня: он слишком отупел от горя, чтобы отдавать отчет своим словам. Я ничего не ответил. Он продолжил изучать меня, но я не встречался с ним взглядом. Меня клонило в сон, веки дрожали, болели зубы.
      – Ходило много слухов, – продолжил Нива. – Ваш побег для Араи словно пощечина. Он думал, что против него зреет заговор. Долгое время у него была любовница – Муто Шизука. Знакомы с ней?
      – Она была служанкой моей жены, – ответил я, умолчав, что Шизука приходится мне двоюродной сестрой. – Ее прислал сам господин Араи.
      – Оказалось, она из Племени. Араи всегда это знал, но не понимал, что это значит. Когда вы ушли по зову Племени – по крайней мере, так все решили, – до него многое дошло.
      Нива замолчал и вдруг исполнился подозрением:
      – Вам и самому все известно.
      – Я слышал, что господин Араи собирается выступить против Племени, – осторожно согласился я, – однако ничего не знаю о результате.
      – Успешным его не назовешь. Некоторые вассалы – меня среди них не было – советовали ему сотрудничать с Племенем, как то делал Йода. Они считали, лучший способ подчинить их – заплатить деньги. Араи это не понравилось: недозволительные расходы. Да и потом не в его духе. Он любит, чтобы все решалось открыто, и терпеть не может, когда из него пытаются сделать дурака. Араи счел, что Муто Шизука, Племя, даже вы провели его.
      – Это никогда не было моим намерением, – сказал я. – Хотя представляю, как выглядели мои действия со стороны. Я должен перед ним извиниться. Как только улажу дела в Маруяме, явлюсь к господину Араи. Он сейчас в Инуяме?
      – Провел там зиму. Собирался вернуться в Кумамото и искоренить там последние крохи сопротивления, податься на восток объединить бывшие земли Ногучи, а затем продолжить кампанию против Племени, начиная с Инуямы. – Нива налил всем еще вина и осушил свой кубок. – Однако это все равно, что сорняки пропалывать. Корни уходят в землю намного глубже, чем кажется, и как ни старайся вытянуть их все, они обрываются, а затем дают новые побеги. Я пробовал поймать местных членов Племени. Один из них управлял пивоварней, другой был мелким торговцем и ростовщиком. Но я получил всего пару стариков, подставных лиц, не более. Не успел я выведать у них и слова, как они приняли яд. Остальные все исчезли.
      Нива мрачно уставился на кубок.
      – Араи придется разрываться между двумя делами, – наконец произнес он. – С кланом Тоган легко справиться, они предсказуемы и пали духом после смерти Йоды. Зато одновременная борьба с нераспознаваемым врагом – недостижимая цель. У Араи закончатся деньги и запасы. – Нива вдруг осознал, что говорит лишнее, и осекся. – Я все равно ему предан. Я дал присягу и не намерен от нее отрекаться. Пусть это стоило мне двух сыновей.
      Мы опустили головы и пробурчали слова соболезнования.
      – Уже поздно, – отметил Кахеи. – Следует лечь спать, если мы хотим отправиться в путь на рассвете.
      – Конечно. – Нива с трудом поднялся на ноги и хлопнул в ладоши.
      Вскоре появилась старуха с лампой и отвела нас в комнату. На полу уже разложили постель. Я прогулялся по саду, чтобы выветрилось вино. Город погрузился в тишину. Я слышал, как дышат мои солдаты в глубоком сне. На дереве у храма ухнула сова, вдалеке залаяла собака. Почти полная луна четвертого месяца висела низко на небе, по ней проплывали узкие полосы облаков. В воздухе стояла дымка, через которую мерцали только самые яркие звезды. Я задумался о том, что сказал мне Нива. Он прав: практически невозможно выявить сеть, сплетенную Племенем по территории Трех Стран. Однако Шигеру это удалось, и его записи у меня.
      Я вернулся в комнату. Макото уже спал. Кахеи разговаривал с двумя мужчинами, которые пришли занять караул. Он поставил двоих у спальни Каэдэ. Я лег, жалея о том, что ее нет рядом, подумал послать за ней, но погрузился в темную реку грез.

      Последующие три дня наш поход в Маруяму протекал без событий. Новость о смерти Йон-Эмона и поражении разбойников шла впереди, суля радушный прием. Мы передвигались
      быстро, отдыхали мало, пользуясь благоприятной погодой, пока не начались сливовые дожди.
      По пути Каэдэ объясняла мне политическую подоплеку домена, во владение которого собиралась вступить. Шигеру когда-то рассказывал его историю, но мне была в новинку запутанная сеть браков, усыновлений, смертей, убийств, зависти и интриг. Я снова давался диву силе Маруямы Наоми, женщины, которую он любил. Мне стало жаль ее и еще больше его, однако это только укрепило решимость продолжить их поиск мира и справедливости.
      – Я разговаривала с госпожой Маруямой во время путешествия, – сказала Каэдэ, – хотя тогда мы ехали в противоположном направлении, в Цувано, где встретили тебя. Она считала, что женщины должны скрывать свою власть и ездить в паланкинах, иначе полководцы и воины сокрушат их. А я еду на Раку рядом с тобой, я свободна. Никогда больше не сяду в паланкин.
      В тот день солнце боролось с ливнем, как на свадьбе лиса в народной сказке. У темной серой тучи вдруг возникла радуга, солнце светило смело, но недолго – на землю полетели серебряные иглы дождя. Затем небо затянули тучи, радуга исчезла, и по коже забарабанили холодные капли.
      Предполагалось, что замужество госпожи Маруямы улучшит отношения между кланами Сейшу и То-ган. Будущий супруг, из Тогана, имел родственную связь с Йодой и семьей Ногучи. Он был намного старше, не первый раз женат, вырастил детей. В то время рациональность столь обременительного брака ставилась под сомнение. Против выступила и сама Наоми, которая в шестнадцать лет имела собственное мнение и открыто его выражала, как было принято в их семье. Однако предводители клана настаивали на союзе, и он состоялся. Приемные дети Маруямы доставили ей немало проблем. После смерти мужа они пытались заявить права на земли, хотя и безрезультатно. У него была одна дочь, которая состояла в браке с Йодой Нариаки, кузеном Йоды Садаму. Он, как выяснилось по дороге, миновал смерти в Инуяме и бежал в Западный Край, где собирался наложить руки на владение. Мнение предводителей клана Сейшу разделилось. Маруяма всегда наследовалась по женской линии, но это был последний домен, который придерживался традиции, оскорблявшей класс воинов. Тесть принял Нариаки задолго до замужества госпожи Маруямы, и многие считали его законным наследником собственности жены.
      Наоми любила мужа и искренне горевала, когда он умер, прожив с ней всего четыре года и оставив маленьких дочь и сына. Она была уверена, что владение перейдет дочери. Сын ушел из жизни при таинственных обстоятельствах. Ходили слухи, что его отравили. После битвы на Егахаре сам Йода Садаму положил глаз на вдову Наоми.
      – Но в то время она уже встретила Шигеру. – Я старался показать, что тоже кое-что знаю. – И теперь ты ее наследница.
      Мать Каэдэ была двоюродной сестрой госпожи Маруямы, и Каэдэ оказалась самой ближайшей родственницей бывшей главы клана, поскольку Марико с матерью утонули в Инуяме.
      – Только бы мне удалось вступить в права, – вздохнула Каэдэ. – В прошлом году ко мне приезжал ее главный вассал Сугита Харуки. Он поклялся, что клан Маруяма готов меня поддержать, но Нариаки, вероятно, уже там.
      – Тогда мы его попросим вон.
 

* * *

 
      Утром шестого дня мы подошли к границе домена. Кахеи остановил людей за пару сотен шагов, и я подъехал к нему.
      – Я надеялся, наш брат присоединится к нам, – тихо произнес он.
      Я тоже на это рассчитывал. Мы послали Миеси Гембу в Маруяму еще перед свадьбой, чтобы предупредить о предстоящем визите. И с тех пор ничего о нем не слышали. Я беспокоился о его безопасности, и мне хотелось получить сведения о ситуации во владении, о местонахождении Йоды Нариаки, об отношении к нам народа.
      Пропускной пункт находился на перекрестке. Там было тихо, дорога по обе стороны безлюдна. Амано с Йоро поскакали на юг, а когда вернулись, Амано кричал:
      – Недавно прошла большая армия: кругом следы от копыт и навоз.
      – По направлению к домену? – спросил я.
      – Да!
      Кахеи подъехал к посту:
      – Есть кто-нибудь? Господин Отори Такео везет свою жену, госпожу Ширакаву Каэдэ, наследницу госпожи Маруямы Наоми.
      Ответа не последовало. Сверху деревянного строения поднимался дымок, видимо, из очага. Я не слышал ни звука, кроме войска за спиной: топтание на месте неугомонных лошадей, дыхание тысячи мужчин. По коже побежали мурашки. Казалось, в любой момент засвистят стрелы.
      Я на Шане подъехал к Кахеи.
      – Давай заглянем внутрь.
      Он посмотрел на меня и тотчас отбросил надежду убедить не лезть вперед самому. Мы спрыгнули с коней, подозвали Йоро, чтобы подержал уздечки, и обнажили мечи.
      Шлагбаум был разбит в щепки и растоптан толпой людей и коней. Над границей повисла странная тишина. В лесу пугающе громко запела камышевка. По небу плыли большие серые тучи, но дождь прекратился, с юга дул умеренный бриз с запахом крови и дыма.
      Приблизившись к караульной, мы увидели первые тела сразу на пороге. Мужчина упал на очаг, одежда тлела. Она бы сгорела, если бы не пропиталась кровью из распоротого живота. Рука продолжала сжимать меч с чистым лезвием. За ним лежали еще двое, запачканные собственными испражнениями.
      – Их задушили, – сказал я Кахеи. По телу пробежал холодок, потому что только Племя применяет удавки.
      Он кивнул и перевернул одного из них, чтобы посмотреть герб.
      – Маруяма.
      – Как давно они погибли? – спросил я, оглядываясь.
      Двоих взяли врасплох, третьего закололи, не успел он воспользоваться мечом. Во мне закипела ярость, та же, что я чувствовал по отношению к охранникам в Хаги, которые пропустили Кенжи в сад, а в другой раз не заметили меня – ярость из-за глупости простых людей, столь легко поддающихся на уловки Племени. К ним ворвались во время трапезы и сразу убили, чтобы никто не смог донести весть о надвигающейся армии.
      Кахеи поднял с пола чайник.
      – Едва теплый.
      – Мы должны нагнать их, пока они не достигли города.
      – Тогда вперед! – Глаза Кахеи загорелись от предвкушения битвы.
      Однако когда мы развернулись уходить, я уловил новый звук, доносившийся из кладовой за главной караульной. Жестом велел Кахеи молчать и подошел к двери. Там кто-то сидел, пытаясь затаить дыхание, и все же дышал, трясся и вздрагивал.
      Я открыл дверь и решительно ступил внутрь. Кладовая была набита тюками с рисом, досками, оружием, сельскохозяйственными орудиями.
      – Кто здесь? Выходи!
      Послышалось шуршание, из-за тюфяков выскочил ребенок и попытался прошмыгнуть у меня меж ног. Я схватил его. Это оказался мальчик лет десяти-одиннадцати. Он держал в руке нож. Пришлось пережать ему запястье, пока ребенок не заплакал и не выронил оружие.
      Он извивался, стараясь вырваться и сдерживал рев.
      – Стой! Я не причиню тебе зла.
      – Папа! Папа! – кричал он. Я вытолкал его в караульную.
      – Один из них твой отец?
      Мальчик побелел, перестал дышать, из глаз текли слезы, но он все же держал себя в руках. Несомненно, это сын воина. Он посмотрел на человека, которого Кахеи оттащил от огня, на огромную рану, на безжизненные глаза, затем кивнул. Лицо ребенка позеленело. Я вывел его наружу, чтобы его вырвало там.
      – Что произошло?
      Сквозь стучащие зубы прорвался взволнованно громкий голос:
      – Двое мужчин проникли через крышу. Они задушили Китано и Цуруту. Третий разрубил привязь и напугал лошадей. Отец бегал за ними, а когда вернулся, его зарезали.
      Мальчишка едва сдерживал слезы.
      – Я думал, они уже ушли, – сказал он. – Я не видел их! Они возникли из ниоткуда и ударили отца ножом.
      – А ты где был?
      – В кладовой. Я спрятался. Мне так стыдно. Надо было убить их!
      Гневное личико вызвало у Кахеи улыбку.
      – Ты правильно сделал. Вырастешь, тогда и убьешь!
      – Опиши мне тех людей, – велел я.
      – На них были темные одежды. Они двигались бесшумно. И вдруг становились невидимыми. – Он сплюнул и добавил: – Колдовство!
      – Что за армия прошла тут?
      – Йоды Нариаки из клана Тоган, вместе с людьми клана Сейшу. Я узнал гербы.
      – Сколько их?
      – Сотни, – ответил мальчик. – Они долго двигались через границу, недавно. Я ждал, пока воины пройдут все до последнего. Собирался вылезти, но тут услышал вас и остался в укрытии.
      – Как тебя зовут?
      – Сугита Хироши, сын Хикару.
      – Живешь в Маруяме?
      – Да, мой дядя Сугита Харуки – главный вассал семьи Маруяма.
      – Тебе лучше ехать с нами, – сказал я. – Знаешь, кто мы?
      – Вы Отори, – ответил он, впервые улыбнувшись усталой, слабой улыбкой. – Я различаю гербы. Наверное, вы те самые, кого мы ждем.
      – Я Отори Такео, а это Миеси Кахеи. Моя жена – Ширакава Каэдэ, наследница домена.
      Он пал на колени.
      – Господин Отори. К моему дяде приехал брат господина Миеси. Они готовят людей, потому что Йода Нариаки не отдаст владение госпоже Ширакаве без боя. Это правда?
      Кахеи похлопал мальчика по плечу.
      – Иди попрощайся с отцом. И возьми меч. Теперь он принадлежит тебе. После битвы мы принесем отца в Маруяму и похороним со всеми почестями.
      «Вот воспитание, которого не хватает мне», – подумал я, наблюдая, как Хироши вернулся с мечом длиной с него самого. Мать учила меня не трогать ни одной земной твари, запрещала отрывать ножки крабам, а этого ребенка с раннего детства приучили не бояться смерти и жестокости. Кахеи наверняка одобряет поведение мальчика. Он сам вырос с таким кодексом чести. Если уж тренировки Племени не привили мне безжалостность, то шанса измениться нет. Придется притворяться.
      – Они забрали всех лошадей! – воскликнул Хироши, когда мы проходили мимо пустых конюшен. Мальчик снова дрожал, но на сей раз не от страха, от гнева.
      – Мы вернем их и получим новых, – пообещал ему Кахеи. – Ступай с Йоро и держись подальше от неприятностей.
      – Отведи его к женщинам, пусть Майами присмотрит за ним, – велел я Йоро, забирая у него Шана.
      – Не надо обо мне заботиться, – заявил Хироши, когда Кахеи усадил его на коня Йоро. – Я хочу идти с вами в бой.
      – Не зашиби меня этим мечом, – рассмеялся Кахеи. – Мы твои друзья! Помни это.
      – Нападение произошло неожиданно, – поделился я с Макото увиденным. – В караульной оставили слишком мало людей.
      – Или командование Маруямы, наоборот, ожидало наступления и отвело войско, чтобы устроить засаду или чтобы сражаться на более выгодной территории, – ответил он. – Тебе известен ландшафт отсюда до города?
      – Нет, мне не доводилось бывать здесь.
      – А твоей жене? Я покачал головой.
      – Тогда позови мальчишку. Будет нам проводником.
      Кахеи окликнул Йоро, который не так уж далеко и отъехал. Хироши пришел в восторг оттого, что его требуют обратно. Он на удивление много знал о местности и укреплениях города. Замок Маруяма находился на возвышении, большой город раскинулся на склонах и у подножия холма с замком. Быстротечная речушка служила источником воды и кормила сеть каналов, полных рыбы. Раньше внешние стены города содержались в хорошем состоянии и смогли бы выдержать любой натиск, но после смерти госпожи Маруямы и во время смуты, вызванной свержением Йоды, укрепления пришли в упадок, охрана значительно сократилась. По сути, город разделился на тех, кто поддерживал Сутиту и его ходатайство за Каэдэ, и тех, кто предпочел практично согнуться под ветром судьбы и принять правление Йоды Нариаки с женой, чье право на земли казалось вполне законным.
      – Где сейчас твой дядя? – спросил я у Хироши.
      – Он ждет неподалеку от города со своими людьми. Не пожелал отходить далеко, чтобы власть не взяли у него за спиной. Так говорил отец.
      – Он собирался отступать в город?
      Глаза мальчика прищурились, как у взрослого.
      – Только в крайнем случае. Тогда придется запереться в замке, потому что сам город не сможет держать оборону. У нас очень мало еды: прошлогодние грозы уничтожили почти весь урожай, а зима выдалась необычно суровой. Долгой осады нам не выдержать.
      – Какое место дядя выбрал бы для сражения?
      – Неподалеку от городских ворот дорога упирается в реку Асагава, которую переходят вброд. Обычно там мелко, но иногда бывает ливневый паводок. Дорога к броду спускается по крутому рву, а затем поднимается снова. Там есть небольшая равнина с пологим склоном. Отец говорил, на ней удобно стоять против захватнической армии. Если достаточно людей, то можно охватить ее с фланга и запереть во рву.
      – Отлично, капитан, – похвалил мальчика Кахеи. – Напомни, чтобы я брал тебя во все военные походы!
      – Мне всего лишь известна местность. – Хироши неожиданно смутился. – Но мой отец говорил, что при сражении это главное.
      – Он бы гордился тобой, – отметил я.
      Для нас лучшей тактикой будет продвигаться вперед с расчетом поймать вражеское войско в ловушку, зажав его во рву. Даже если Сугита отступит в город, мы нападем на атакующую армию сзади.
      У меня остался еще один вопрос:
      – Говоришь, можно обойти с фланга, значит, есть еще одна дорога отсюда к равнине?
      Он кивнул.
      – Несколькими милями к северу есть еще одна переправа. Мы ехали по этому пути пару дней назад, так как брод затопило после сильного дождя. Туда дольше добираться, однако если скакать галопом, можно сэкономить время.
      – Покажешь дорогу господину Миеси?
      – Конечно, – с радостью согласился он.
      – Кахеи, бери своих всадников и скачи туда что есть мочи. Хироши покажет тебе, где найти Сутиту. Передай ему, что мы наступаем, и он должен удержать армию во рву. Пешие и крестьяне пойдут со мной.
      – Правильно, – закивал Хироши. – Брод полон валунов, боевым лошадям не справиться с таким дном. К тому же клан Тоган решит, будто вы слабее, чем есть на самом деле. Никто предположить не сможет, что земледельцы пойдут в бой.
      Неплохо бы поучиться у мальчика стратегии, подумал я.
      – Мне тоже ехать с господином Миеси? – спросил Йоро.
      – Да, посади Хироши перед собой на коня и приглядывай за ним.
      Всадники ускакали.
      – Который час? – обратился я к Макото.
      – Вторая половина часа Змеи, – ответил он.
      – Людей накормили?
      – Я отдал им распоряжение поспешить.
      – Значит, можем отправляться прямо сейчас. Поднимай воинов, а я уведомлю командиров и жену. Потом присоединюсь к вам.
      Макото развернул коня и взглянул на небо, лес, долину.
      – Какой прекрасный день, – тихо произнес он. Я знал, что он имеет в виду: прекрасный для смерти. Однако ни ему, ни мне не было суждено умереть в тот день, хотя многие погибли.
      Проскакав легким галопом вдоль рядов отдыхавших воинов, я поведал командирам стратегию действий и скомандовал всем трогаться в путь. Они охотно вскакивали на ноги, особенно когда узнавали, кто наш враг – люди радовались шансу наказать клан Тоган за победу на Егахаре, за захват Ямагаты, за долгие годы гнета.
      Каэдэ с остальными женщинами ждали меня в небольшой роще. Амано, как обычно, находился рядом.
      – Сегодня будет бой. – Я посмотрел на Каэдэ. – Армия Йоды Нариаки пересекла границу раньше нас. Кахеи поскакал в окружную, навстречу брату и Сугите. Амано отведет вас в лес, оставайтесь там, пока я не заберу вас.
      Амано послушно кивнул. Каэдэ собиралась что-то сказать, но передумала.
      – Да поможет тебе Всемогущий, – прошептала она, не сводя взгляда с моего лица, затем наклонилась вперед и добавила: – Когда-нибудь я выйду на поле сражения бок о бок с тобой!
      – Зная, что ты в безопасности, мне легче сражаться, – ответил я. – К тому же ты должна охранять записи.
      – Поле брани не место для женщины! – обеспокоено возразила Майами.
      – Конечно, – согласилась Каэдэ. – Я только помешаю. Жаль, что я не родилась мужчиной!
      Такая свирепость вызвала у меня смех:
      – Сегодня мы будем ночевать в Маруяме! – пообещал я.
      Образ отважного лица Каэдэ оставался со мной весь день. Еще в храме они с Майами соткали знамена с изображением цапли – символа клана Отори, белой реки – семьи Ширакава и холма – Маруямы. Теперь мы развернули их и поскакали по долине. Несмотря на боевой настрой, я не мог не заметить состояние сельских угодий. Поля казались плодородными, на них давно должны были взойти ростки, однако каналы для орошения были разрушены и забиты сорняками и грязью.
      Помимо запущенности, кругом остались следы прошедшей перед нами армии. У дороги плакали дети, горели дома, то там, то здесь лежали мертвые тела.
      Когда мы проезжали мимо ферм или отдельных лачуг, уцелевшие мужчины и юноши выходили и спрашивали, кто мы. Едва узнав, что мы преследуем клан Тоган, и я всем разрешаю сражаться, они с радостью к нам присоединялись. Численность моего войска выросла на сотню.
      Двумя часами позже, далеко после полудня, вероятно, около часа Козла, я услышал впереди звуки, которых так давно ждал: звон стали, ржание лошадей, боевой клич, крики раненых. Я махнул Макото, и он остановил войско.
      Шан стоял спокойно, вытянув уши, и внимательно прислушивался вместе со мной. Он молчал, словно понимал необходимость сохранять тишину.
      – Должно быть, Сугита встретил клан Тоган, – пробормотал Макото. – Но добрался ли до них Кахеи?
      – Как бы то ни было, идет битва, – ответил я. Дорога исчезала в овраге. На верхушках деревьев колыхались первые весенние листья, озаряемые солнечным светом. Шум сражения не заглушал пения птиц.
      – Знаменосцы поскачут первыми вместе со мной, – заявил я.
      – Тебе не следует ехать во главе армии. Оставайся в центре, там безопасней. Иначе ты будешь легкой мишенью для лучников.
      – Это моя война, – ответил я. – Значит, я первым должен вступить в бой. – Мои слова звучали безмятежно и размеренно, хотя, по правде, я пребывал в напряженном состоянии, мне не терпелось начать атаку и скорей все закончить.
      – Да, это твоя война, и мы все здесь благодаря тебе. Нам же выгодней, чтобы ты остался живым!
      Я развернул коня и посмотрел на людей. На меня хлынула печаль за тех, кто скоро погибнет. По крайней мере, я дал им возможность умереть достойно, сразиться за свою землю и родных. Знаменосцы поскакали вперед, флаги развевались на ветру. Взглянув на белую цаплю, я помолился духу Шигеру. Казалось, он завладел мной, вошел под кожу, слился с плотью и кровью. Я обнажил Ято, и лезвие сверкнуло на солнце. Послышались громкие возгласы.
      Я развернул Шана и погнал его легким галопом. Он спокойно и охотно продвигался вперед, словно мы ехали по лужайке. Конь справа от меня встревожился, задергал поводья и попытался встать на дыбы. Чувствовалось физическое напряжение всадника, который одной рукой успокаивал коня, а другой держал знамя.
      Меж деревьев путь потемнел. Почва стала хуже, как и предупреждал Хироши: мягкий мокрый песок сменился камнями, затем валунами, недавний паводок оставил много рытвин. Сама дорога превращалась в реку, когда шел сильной дождь.
      Мы перешли на рысь. Сквозь шум битвы доносилось бурление воды. Через просвет в листве я увидел, как дорога выныривает из леса и проходит сто метров вдоль реки, до самого брода. На ярком фоне вырисовывались темные силуэты – словно сквозь бумажный экран на забаву детям показывали сказочных героев. Они бились и извивались в смертельной схватке.
      Если раньше я собирался пустить в ход лучников, то теперь увидел, что они убьют столько же союзников, сколько врагов. Люди Сугиты выгнали вторгшуюся армию с равнины и оттесняли их вдоль реки. Когда мы приближались, многие пытались оставить поле боя и бежать, но, завидев нас, мчались в противоположную сторону, чтобы предупредить командиров.
      Макото протрубил в горн, от рва до самой реки понеслось устрашающее эхо. И ему в ответ заголосило точно такое же, откуда-то впереди, настолько далеко, что мы не могли видеть ответивших. Настало мгновение затишья перед тем, как волне разбиться о камни, и мы бросились в бой.
      Только хроники сражений могут поведать о том, что происходит на поле брани, однако они звучат только из уст победителей. А когда ты захвачен битвой, трудно понять, что творится. Даже если подняться на небо и взглянуть на сражение с высоты птичьего полета, увидишь только пестрый пульсирующий жизнью ковер из гербов и знамен, крови и стали – красивый и кошмарный. Во время боя люди сходят с ума: как же еще справиться с тем, что мы делаем, и вынести то, что мы видим?
      Я сразу понял: наша схватка с бандитами была детской игрой. Тут сражались закаленные войска кланов Тоган и Сейшу, хорошо вооруженные, яростные, хитрые. Заметив герб с изображением цапли, они сразу поняли, кто присоединился к ним.
      Многие тотчас захотели убить меня, чтобы отомстить за смерть Йоды Садаму. Макото был прав, когда предложил мне остаться защищенным в центре. Я бился с тремя воинами, от последнего меня спасла лишь прыть Шана, и тут мой друг подоспел ко мне на помощь. Подняв над головой палку, будто копье, он ударил четвертого под подбородком, выбив из седла. На упавшего врага тотчас прыгнул земледелец и перерезал серпом горло.
      Я повел Шана вперед. Он инстинктивно находил проход меж воинами, всегда вовремя поворачиваясь к врагу. Ято метался у меня в руке, точно живой, как когда-то сказал Шигеру. Кровь обагрила его по самую рукоятку.
      Вокруг нас с Макото образовался плотный клубок людей, и я заметил похожий впереди. Над ним развевалось знамя Тогана. Два человеческих сгустка кружились и передвигались, разбрасывая вокруг трупы, пока не приблизились друг к другу настолько близко, что я увидел моего соперника.
      У меня екнуло сердце: на нем были черные доспехи, шлем с оленьими рогами, как на Йоде, увиденном мной из-под копыт коня в Мино. На груди сверкали золотые четки. Наши взгляды встретились поверх колышущегося моря воинов, и Нариаки издал яростный крик. Дернув коня за поводья, он прорвался через крут охраны и направился ко мне.
      – Отори Такео мой! – визжал он. – Не трогайте его!
      Он повторял этот клич снова и снова, пока нападающие на меня люди не посторонились. Наконец мы встали лицом к лицу в нескольких шагах друг от друга.
      Может показаться, что у меня было время запечатлеть тот момент, на самом же деле нет. Эти сцены возникают в памяти вспышками. Нариаки восседал на коне передо мной, выкрикивал оскорбления, но я не различал слов. Он опустил вожжи и поднял меч обеими руками. Конь был больше Шана, и сам противник, как и Йода, крупнее меня. Я наблюдал за тем, как меч приходит в движение, следил за ним и Шан.
      Сверкнуло лезвие. Шан отпрыгнул в сторону, и меч прорезал лишь воздух. Не найдя опоры, всадник потерял равновесие и приник к шее коня. Тот взбрыкнул, сбрасывая седока. Нариаки должен был или упасть сам, или бросить меч. Вытащив ногу из стремени, он ловко ухватился за гриву и приземлился на колени, по-прежнему держа меч. Он тотчас вскочил и бросился мне навстречу. Не отреагируй Шан вовремя, это стоило бы мне ноги.
      Мои люди подались вперед.
      – Стойте! – крикнул я, полный решимости убить Нариаки сам. Меня охватила небывалая ярость, столь отличная от хладнокровных убийств, совершаемых Племенем. Я отпустил поводья и спрыгнул с Шана. Конь заржал, давая понять, что будет ждать, пока снова не понадобится мне.
      Я встал лицом к Нариаки, сожалея лишь, что передо мной не его кузен Йода. От противника исходило презрение. Еще бы, я не обладал равными ему навыками боя, но в этом отношении ко мне и заключалась слабость Нариаки. Он ринулся вперед, размахивая мечом, уверенный, что зарубит меня, раз у него руки длинней. Вдруг я представил, что нахожусь на холме в Тераяме и тренируюсь с Мацудой. Рядом стоит Каэдэ, смысл моей жизни, сила моя.
      «Сегодня мы будем ночевать в Маруяме», – снова пообещал я ей.
      «Черная кровь, – подумал я, а возможно, даже произнес вслух. – Она течет по твоим венам и по моим».
      Моей рукой водил Шигеру. Ято рассек плоть, и мне на лицо хлынула красная кровь Нариаки.
      Когда он пал на колени, Ято сверкнул снова, и голова полетела к моим ногам, в глазах застыл гнев, губы раздвинулись в оскале.
      Эта сцена навсегда запечатлелась у меня в памяти, больше ничего. Не было времени испугаться, подумать. Рука с мечом выполняла приемы, которым учили меня Шигеру и Мацуда, минуя мою волю. Как только Нариаки распрощался с жизнью, я повернулся к Шану. Смахнув со лба пот, увидел рядом с ним Е-Ана. Неприкасаемый держал заодно коня Нариаки.
      – Уведи их, – распорядился я.
      Хироши был прав насчет местности. По мере того как войска кланов Тоган и Сейшу отходили, мы уверенно наступали. Напуганные лошади спотыкались о рытвины, ломали ноги или застревали между валунами, от страха не в силах двинуться ни назад, ни вперед.
      Е-Ан, подобно обезьяне, вскарабкался на спину Шану и повел его меж бьющихся на смерть воинов. Он пробирался сквозь них, уводя охваченных паникой животных в лес. Неприкасаемый оказался прав: во время сражений находится много дел помимо умерщвления противника.
      Вскоре я увидел впереди знамена Отори и Маруямы, среди них герб Миеси. Армия между нами попала в ловушку. Люди продолжали отчаянно биться, хотя у них не осталось ни выхода, ни надежды.
      Вряд ли кому-то удалось вырваться живым. На реке от крови взбилась красная пена. Когда на ров опустилась тишина, неприкасаемые позаботились о телах и разложили их в ряды. Встретившись с Сугитой, мы обошли мертвых, и я многих узнал. Е-Ан со своим отрядом собрал десятки бесхозных лошадей. Теперь они снимали с людей доспехи, сортировали оружие и готовили трупы к сожжению.
      День пролетел, я и не заметил этого. Уже шел час Собаки, битва длилась пять-шесть часов. Армии оказались почти равными: по две тысячи на каждой стороне. Однако клан Тоган потерял всех, а у нас было меньше сотни убитых и двести раненых.
      Е-Ан привел Шана, и я поехал с Сугитой в лес, где ждала Каэдэ. Майами шустро разбила лагерь, разожгла костер и вскипятила воду. Каэдэ сидела на ковре под деревьями. Сквозь серебристо-серые стволы буков виднелась ее фигура, укутанная волосами, с прямой спиной. Когда мы приблизились, я заметил, что глаза у нее закрыты.
      Майами вышла к нам навстречу с сияющими, но заплаканными глазами.
      – Она молится, – прошептала служанка. – Сидит так уже много часов.
      Я спрыгнул с коня и окликнул Каэдэ по имени. Она подняла веки и лицо ее озарилось радостью и облегчением. Затем Каэдэ поклонилась до земли, шевеля губами в немой благодарности. Я опустился на колени рядом, Сугита последовал моему примеру.
      – Мы одержали великую победу, – сказал он. – Йода Нариаки мертв, и теперь ничто не помешает вам вступить во владение доменом Маруяма.
      – Я безмерно признательна вам за преданность и проявленное мужество, – ответила она и повернулась ко мне. – Ты ранен?
      – Кажется, нет.
      Напряжение от битвы начало спадать, и у меня ломило все тело. В ушах звенело, прилипший ко мне запах крови и смерти вызвал тошноту. Каэдэ выглядела безупречно чистой.
      – Я молилась за тебя, – тихо произнесла она. Присутствие Сугиты вызывало у нас неловкость.
      – Выпейте чаю, – предложила Майами. Только тут я заметил, что во рту совсем пересохло, а губы заляпаны кровью.
      – Мы так перепачкались… – начал я, но мне всучили чашку, и я жадно осушил ее.
      Солнце село, вечернее небо было ясно и подернуто голубизной. Ветер утих, птицы допевали последнюю песню дня. В траве послышалось шуршание: по поляне бежал заяц. Я пил чай, наблюдая за ним. Зверек посмотрел на меня большими дикими глазами и ускакал прочь. Чай был дымным и горьким на вкус.
      Две битвы позади, три впереди, если верить пророчеству: теперь осталось две победы и одно поражение.

      Месяцем раньше, после того как Ширакава Каэдэ уехала с братьями Миеси в храм Тераяма, Муто Шизука отправилась в тайную деревню Племени, укрытую в горах на самом дальнем конце Ямагаты. Когда они прощались, Каэдэ всплакнула, заставила женщину взять деньги и одну из вьючных лошадей, которую следовало вернуть при первой возможности. Однако Шизука знала, что о ней и думать забудут, как только Каэдэ встретится с Такео.
      Шизука глубоко переживала, что ей приходится покидать Каэдэ, и сомневалась в разумности ее решения выйти замуж за Такео. Она ехала молча и размышляла о безумии любви и несчастье, которое повлечет этот брак. Безусловно, они поженятся: судьба свела их снова, и ничто уже не остановит. Страшно подумать, как воспримет новость Араи. Стоило Шизуке подумать о господине Араи, как по телу пробегал холодок, несмотря на весеннее тепло. Он придет в ярость и не снесет оскорбления. Сложно вообразить, какова будет его месть.
      Вместе с Шизукой в столь же подавленном настроении ехал Кондо. Его угнетало и злило, что от него так неожиданно отказались.
      – Она могла мне доверять! После всего, что я для нее сделал! Я дал ей присягу, в конце концов! Никогда б не посмел причинить ей вред, – ругался Кондо.
      «Он тоже во власти ее чар, – думала Шизука. – Ему льстило, что Каэдэ нуждалась в нем. Она так часто обращалась к нему за помощью, а теперь ей опора Такео».
      – Это Такео повелел нам уйти, – сказала Шизука. – И правильно сделал. Он не может доверять ни одному из нас.
      – Вот досада, – угрюмо произнес Кондо. – И куда мы теперь, интересно? Мне так нравилось служить госпоже Ширакаве. Это было по мне. – Он закинул голову и фыркнул.
      – Возможно, у семьи Муто есть для нас новое задание, – коротко ответила Шизука.
      – Я старею, – проворчал Кондо. – Мне бы осесть. Я готов уступить дорогу новому поколению. Жаль, что оно столь малочисленно!
      Он повернул голову, на лице застыла насмешливая улыбка. Шизуку беспокоил его взгляд, в котором крылось некое тепло. Кондо словно очень осторожно заигрывал с ней. В прошлом году он спас ей жизнь по пути в Ширакаву, и с тех пор в их отношениях возникла какая-то неловкость. Шизука испытывала к Кондо чувство благодарности и хотела даже разделить с ним ложе, но тут у нее завязался роман с Ишидой, доктором господина Фудзивары, кроме которого ей уже никто не был нужен.
      Печально было осознавать, что это неправильный выбор. После замужества Каэдэ она расстанется с Ишидой навсегда. Трудно придумать, как снова встретиться с доктором. На прощание он просил ее возвращаться как можно скорей, даже признался, что будет скучать. Но как ей вернуться, если она более не служит Каэдэ? Роман держался в строжайшей секретности. Узнай об этом Фудзивара, пришлось бы переживать за безопасность доктора.
      «Я ничуть не лучше Каэдэ, – думала Шизука. – Нет такого возраста, когда любовь уже не обжигает».
      Они миновали Ямагату и проехали еще двадцать миль в деревню, где остановились на ночь. Кондо знал хозяина постоялого двора, возможно, даже был ему родственником, хотя Шизуку это мало волновало. Ее страхи оправдались: он четко дал понять, что хочет заняться с ней любовью. Когда она сослалась на усталость с дороги, глаза Кондо переполнились грустью, но он не стал ни настаивать, ни брать ее силой. Шизука была благодарна ему и злилась на себя за отказ.
      На следующее утро они оставили лошадей на постоялом дворе и начали подъем по крутой горе. Кондо сказал:
      – Почему бы нам не пожениться? Получилась бы хорошая семья. У тебя ведь два сына? Я бы стал им отцом. Мы еще достаточно молоды, чтобы обзавестись детьми. Твои родители одобрили бы брак.
      У Шизуки душа ушла в пятки, особенно при мысли, что они действительно бы одобрили.
      – Разве ты не женат?
      В таком возрасте это странно.
      – Я женился в семнадцать, на девушке из семьи Курода. Она умерла несколько лет назад. У нас не было детей.
      Шизука бросила на Кондо взгляд, пытаясь понять, скорбит ли он.
      – Моя жена была несчастна. Не в своем уме. Временами ее подолгу мучили жуткие видения и страхи. Являлись призраки и демоны. Она была не так уж плоха, когда я находился рядом, но меня часто посылали далеко на задания. Я работал шпионом на семью матери, Кондо, которая меня усыновила. Однажды сильно задержался из-за проливных дождей. Когда я не вернулся в обещанный срок, жена повесилась.
      Впервые его голос утратил иронию. Шизука прониклась чужим горем и неожиданно для себя почувствовала симпатию.
      – Ее слишком строго воспитывали, – сказал Кондо. – Я не раз думал о том, сколько зла мы невольно причиняем нашим детям. Хорошо, что у меня их нет.
      – В детстве жизнь – игра, – отметила Шизука. – Помню, как я гордилась своими талантами, презирала людей неодаренных. Ребенку не приходится сомневаться в правильности своего воспитания. Оно принимается, как есть.
      – Ты даровитая, ты племянница и внучка мастеров Муто. Быть Куродой, средним сословием, не так просто. А если природа не наделила тебя сверхъестественным даром, тренировка невыносимо сложна. – Кондо остановился и тихо продолжил: – Вероятно, она была слишком восприимчива. Никакое воспитание не может искоренить человеческую сущность.
      – Любопытный взгляд. Сочувствую тебе.
      – Ну, это дело прошлое. Однако оно заставило меня усомниться во многих вещах, привитых с детства. Я это редко кому говорю. Любой из Племени отличается послушанием.
      – Если бы Такео вырос в Племени, он бы тоже знал, что это такое, – размышляла Шизука вслух. – Он ненавидит, когда ему говорят, что делать, не терпит никаких ограничений. И как поступают Кикуты? Дают ему в напарники Акио как двухлетнему ребенку. Они сами виноваты в его отступничестве. Шигеру с самого начала знал, как с ним обращаться. Он добился преданности. Такео ради него был готов на что угодно.
      «Как и мы все», – подумала она и тотчас прогнала эту мысль. Шизука хранила много секретов о господине Шигеру, которые известны только мертвым, и боялась, что Кондо может о чем-то догадаться.
      – Поступки Такео заслуживают похвалы, – отметил он, – если верить всем слухам о нем.
      – Ты впечатлен, Кондо? Мне казалось, тебя ничто не удивит!
      – Храбрость восхищает всех, – ответил он. – Я, как и Такео, разных кровей, племенных и клановых. Племя растило меня до двенадцати лет, а затем я стал якобы воином, а на самом деле шпионом. Поэтому мне понятен душевный конфликт, который он переживает.
      Некоторое время они шли молча, и вдруг Кондо добавил:
      – Ты ведь знаешь, как нравишься мне.
      Кондо вел себя непринужденно, открыто заявил о своих чувствах. Шизука ясно ощущала его желание. Раньше ей было жаль Кондо, а теперь она не могла противиться ему. Будучи любовницей Араи и служанкой Каэдэ, она обладала высоким статусом, дававшим ей защиту. Ныне не осталось ничего, кроме собственных талантов и человека, который спас ей жизнь и может стать хорошим мужем. Не было причин не переспать с ним, поэтому когда около полудня они остановились поесть, Шизука последовала за Кондо в тень деревьев. В воздухе стоял аромат сосновых иголок и кедра, грело солнце, обдувал ветерок. Вдалеке приглушенно шумел водопад. Кругом просыпалась новая жизнь. Кондо оказался не так плох, как она опасалась, хотя довольно груб и быстр по сравнению с Ишидой.
      «Если так решила судьба, то надо извлекать максимум пользы, – подумала Шизука и тотчас засомневалась: – Что же со мной? Неужели я нежданно постарела? Год назад я бы отшила такого, как Кондо, без колебаний, но год назад я считала, что по-прежнему принадлежу Араи. С тех пор столько воды утекло, столько интриг сплели, столько людей ушло: погибли Шигеру и Наоми, а я была вынуждена притворяться холодной, будто мне все равно; не могла выплакаться даже, когда отец моих детей повелел убить их; не имела права показать испуг, когда Каэдэ лежала при смерти…»
      Шизуку не первый раз мучило вынужденное притворство, жестокость, безжалостность. Сердце сжималось при воспоминании о Шигеру, который хотел мира и справедливости, при мысли об Ишиде, враче, ненавидевшем убийства. «Я уже стара, – убеждала себя Шизука. – В следующем году мне стукнет тридцать».
      Защипало глаза, и она поняла, что вот-вот расплачется. Слезы побежали по щекам, и Кондо, неправильно поняв их, прижал ее еще ближе. Они стекали ему на грудь и скапливались озерцом на багрово-коричневых татуировках.
      Потом Шизука встала и пошла к водопаду. Окунув платок в ледяную воду, вытерла лицо, напилась. Лес вокруг молчал, только квакали лягушки и голосили первые цикады. Холодало. Надо поспешить, чтобы добраться до деревни до сумерек.
      Кондо уже собрал связки, нанизал на палку и закинул ее за плечо. Они отправились в путь, и Шизука, зная дорогу, шла первой.
      – Послушай, – вдруг произнес Кондо, – я ведь не верю, что ты смогла бы причинить вред Такео. Вряд ли ты решилась бы убить его.
      – Почему нет? Мне не впервой!
      – Ты славишься неколебимостью, Шизука, но когда речь заходит о Такео, смягчаешься, будто тебе его жаль. К тому же любовь к Каэдэ не позволит тебе принести ей такое горе.
      – Какой ты проницательный! Знаешь обо мне буквально все! Ты случаем не лисий дух? – Шизука боялась, что Кондо догадался о ее романе с Ишидой, и молилась, чтобы он не заговорил об этом.
      – Во мне течет кровь Племени, – парировал он.
      – Вдали от Такео мне не придется разрываться. Впрочем, тебе тоже. – Она шла молча, но вдруг сказала: – Наверное, мне действительно жаль его.
      – А все считают тебя безжалостной. – В голос Кондо снова прокралась ирония.
      – И все же меня трогают человеческие страдания. Не те, которые люди навлекают на себя по собственной глупости, а уготованные судьбой.
      Склон пошел круто вверх, и у Шизуки сбилось дыхание. Она молчала в ожидании пологой тропы и думала о нитях, связавших ее жизнь с Такео и Каэдэ, о будущем клана Отори.
      Дорога расширилась, и Кондо зашагал рядом.
      – В Такео борются несовместимые черты: он воспитан Потаенными, усыновлен Шигеру из класса воинов, маним зовом Племени, – продолжила Шизука. – Они расколют его на куски. Масло в огонь подольет женитьба на Каэдэ.
      – Вряд ли он долго протянет. Рано или поздно кто-нибудь до него доберется.
      – Как знать, – с напускным легкомыслием ответила Шизука. – Ни у меня, ни у кого другого не получится убить его, потому что нас к нему не подпустят.
      – Два покушения было совершено еще по пути в Тераяму, – сказал Кондо. – Неудачно, трое человек погибло.
      – Ты не говорил мне!
      – Боялся встревожить госпожу Ширакаву, она и так болела. Однако с каждой смертью гнев по отношению к Такео только возрастает. Не хотелось бы мне оказаться на его месте.
      «Еще бы, – подумала Шизука, – а кому бы захотелось?! Куда лучше жить без интриг и страхов. Спокойно спать по ночам, не прислушиваться к каждому шороху, не опасаться ножа в спину, яда в бокале вина, притаившегося лучника в лесу. Наконец-то я буду в безопасности в тайной деревне».
      Солнце садилось, косые лучи рассекали пространство меж веток кедров, очерняя стволы. Свет причудливо разливался по лесному ковру. Шизуке показалось, что за ними кто-то идет.
      «Должно быть, дети», – предположила она и вспомнила, как сама ребенком оттачивала сноровку в этом же лесу. Шизука знала каждый камень, каждое дерево, каждый холмик.
      – Зенко! Таку! – выкрикнула она. – Это вы?
      В ответ раздался лишь сдавленный смешок. Где-то хрустнула ветка, слышались шаги. Сыновья бежали домой вверх-вниз по склонам, пока они с Кондо шли по извилистой тропе. Шизука улыбнулась, пытаясь избавиться от дурного настроя. У нее есть дети, и они заслуживают всего самого лучшего. Их мать будет следовать совету предков. Что ей ни прикажут сделать, она выполнит. В послушании таится большая сила и, как говорит Кондо, оно высоко ценится в Племени.
      Шизука старалась выкинуть из головы прежние сомнения и надеялась, что они уйдут вместе с усопшими.
      Свернув с основной тропы, путники перелезли через валуны и вышли на дорожку, которая пролегала по отвесному оврагу. За последним поворотом она спускалась на равнину. Шизука остановилась, очарованная видом: тайная долина посреди высоких гор. Сквозь завесу тумана над ручьем и дыма из труб виднелись дома. Внизу их окружала прочная деревянная стена.
      Ворота, однако, были распахнуты. Стражники приветствовали Шизуку:
      – Добро пожаловать домой!
      – Так вы теперь встречаете гостей? Очень опрометчиво, а вдруг я шпион?
      – Мальчики уже известили нас о прибытии матери. Они видели вас на горе.
      Шизука почувствовала сладостное облегчение. Она не осознавала, как сильно волнуется за них. К счастью, дети живы и здоровы.
      – Это Кондо… – запнулась она и поняла, что не знает, каким именем его нарекли.
      – Кондо Кичи, – добавил он. – Сын Куроды Тецуо.
      Стражники прищурили глаза, мысленно поместили его в иерархию Племени, подвели итог, окинув оценивающим взглядом внешность. Среди них были ее двоюродные братья и племянники – Шизука с ними выросла, дни напролет проводила в тренировках под руководством бабушки и деда. В детстве она соревновалась с мальчишками, выигрывала, потому что была умней. Затем жизнь забросила ее в Кумамото, к Араи.
      – Берегись ее! – решил один из них предупредить Кондо. – Безопасней переспать с гадюкой.
      – С ней у тебя больше шансов, – парировала Шизука.
      Кондо промолчал, лишь взглянул на нее, приподняв бровь.
      Издалека деревня казалась самым обычным крестьянским поселением: дома с отвесными соломенными крышами и сухими балками из кедра. Земледельческие орудия, дрова, мешки с рисом и стволы тростника – все аккуратно расставлено в сараях. Окна зарешечены тонкими дощечками, ступени сделаны из грубоколотого горного камня. Однако за ними скрывалось много неожиданного: тайные ходы и выходы, туннели, подвалы, двойные шкафы и полы, которые могли при необходимости спрятать всю общину. Немногие знали о существовании этой деревни, и редко кто мог найти к ней путь, и все же семья Муто была всегда готова к нападению. Здесь они воспитывали своих детей в древних традициях Племени.
      Воспоминания невольно взволновали Шизуку. Сердце учащенно забилось. Ничто с тех пор, даже сражение в замке Инуяма, нельзя сравнить по накалу чувств с теми детскими играми.
      Главный дом стоял в центре поселения, у входа выстроилась семья: дед, два сына и, к радостному удивлению Шизуки, дядя Муто Кенжи.
      – Дедушка, дядя, – сдержанно поприветствовала она и собиралась представить Кондо, как вдруг один из мальчиков бросился к ней и обнял, обхватив руками талию.
      – Таку! – попрекнул его старший брат. – Здравствуй, мама. Мы так давно тебя не видели.
      – Идите сюда. Дайте взглянуть на вас, – подозвала Шизука детей, придя в восторг оттого, как они изменились. Оба подросли и утратили детскую пухлость. В начале года Зенко исполнилось двенадцать, а Таку – десять. Даже у младшего в мышцах чувствовалась сила и твердость, взгляд был прямой, бесстрашный.
      – Весь в отца. – Кенжи похлопал Зенко по плечу.
      «И вправду, – подумала Шизука, глядя на старшего сына. – Вылитый Араи. А вот Таку пошел в семью Муто, и на ладонях у него прямые линии, как у Кикут. Возможно, уже дали о себе знать острый слух и другие таланты. Впрочем, спрошу об этом позже».
      Между тем Кондо опустился на колени перед мастерами Муто, назвал свое имя и происхождение.
      – Он спас мне жизнь, – сказала Шизука. – Вы, должно быть, слышали о покушении на меня.
      – Не на одну тебя, – отметил Кенжи и бросил взгляд, в котором отразилось нежелание поднимать злободневную тему в присутствии мальчиков. – Поговорим об этом позже. Мы рады тебя видеть.
      Служанка с чашей вышла омыть пыль с ног путников.
      – Добро пожаловать, Кондо, – сказал дед. – Прими нашу благодарность. Мы встречались очень давно, ты тогда был еще ребенком и вряд ли что помнишь. Заходи и раздели с нами пищу.
      Пока Кондо следовал за стариком, Кенжи прошептал Шизуке:
      – Что случилось? Почему ты здесь? С госпожой Ширакавой все в порядке?
      – Вижу, ты по-прежнему о ней тревожишься, – ответила племянница. – Она отправилась к Такео в Тераяму. Возможно, они уже поженились, несмотря на все мои отговоры. Это будет катастрофой для обоих.
      Они ступили в дом. Таку побежал вперед предупредить прабабушку, чтобы готовила вино и чашки, а Зенко спокойно шагал рядом с Кондо.
      – Спасибо вам за спасение жизни моей матери, – официально произнес он. – Я у вас в долгу.
      – Надеюсь, мы будем общаться и станем друзьями, – ответил Кондо. – Любишь охотиться? Может, сделаем вылазку в горы? Я несколько месяцев не ел мяса.
      Мальчик кивнул и улыбнулся:
      – Иногда мы ставим ловушки, а по весне выпускаем ястребов. Вы ведь к нам надолго?…
      «Какой взрослый. Уже мужчина, – думала Шизука. – Жаль, что я не смогу защитить его… ах, если бы дети навсегда остались детьми».
      Вышла бабушка с вином. Шизука подала напиток мужчинам. Затем пошла со старушкой на кухню, вдыхая знакомые запахи. Двоюродные сестры встретили ее с восторгом. Она хотела помочь с приготовлением еды, однако ей не позволили.
      – Завтра, завтра, – сказала бабушка. – Сегодня чувствуй себя почетным гостем.
      Шизука сидела внизу деревянной лестницы, которая вела из кухни с земляным полом в главную часть дома. Она слышала приглушенный говор мужчин, высокие голоса детей, у Зенко голос уже ломался.
      – Выпьем чашечку, – предложила бабушка, ухмыляясь. – Мы тебя не ждали, но очень рады. Какая жемчужина, а? – подмигнула она девушкам, и те тотчас закивали.
      – Шизука прекрасней прежнего, – отметила Кана. – Будто сестра Зенко, а не мать.
      – И, как обычно, привела за собой привлекательного мужчину, – рассмеялась Мияби. – Он в самом деле спас тебе жизнь? Вот история.
      Шизука улыбнулась и хлебнула вина, с наслаждением слушая свистящее произношение родственников, которым так интересны сплетни и новости.
      – А правда, что госпожа Ширакава – самая красивая женщина в Трех Странах? – спросила Кана.
      Шизука осушила еще одну чашечку и ощутила, как теплое вино разлилось по желудку, оживив все тело.
      – Словами не описать, как хороша, – подтвердила она. – Вот вы меня считаете симпатичной. Что ж, мужчины смотрят на меня и вожделеют, но при виде Ширакавы Каэдэ они впадают в отчаяние. Не в силах снести, что такая красота им недоступна. Скажу честно, я гордилась ее внешностью больше, чем своей.
      – Говорят, она околдовывает людей, – вставила Мияби. – И любой, кто ее возжелает, обречен на гибель.
      – Вашего дядю она уж точно околдовала, – захихикала старуха. – Послушайте только, как он ее восхваляет.
      – Почему ты оставила ее? – спросила Кана, шустро опуская тонко нарезанные овощи в кастрюлю.
      – Она сама потеряла голову от любви. Поехала к Отори Такео, юноше из семьи Кикут, который наделал столько шума. Собираются пожениться. Он прогнал нас с Кондо, потому что Кикуты подписали ему смертный приговор.
      Кана взвизгнула, опалив пальцы.
      – Какой позор, – вздохнула Мияби. – Значит, они оба обречены.
      – А как же? – фыркнула Шизука. – Ты же знаешь, какова кара за непослушание. – Вдруг уголки глаз защипало, и она сама чуть не заплакала.
      – Ну же, – вмешалась бабушка. Она казалась нежней обычного. – Ты преодолела долгий путь. Устала. Ешь и восстанавливай силы. Кенжи захочет вечером поговорить с тобой.
      Кана наложила ей рис из горшка и засыпала овощами и весенними дарами гор: большим лопухом, побегами папоротника и грибами. Шизука ела, сидя прямо на ступеньке, как в детстве.
      Маяби осторожно спросила:
      – Надо готовить постель ко сну… Где будет спать гость?
      – С мужчинами, – ответила Шизука с набитым ртом. – Меня ждет долгий разговор с дядей.
      Возлечь вместе в родительском доме – все равно, что объявить о свадьбе. Шизука колебалась, она не собиралась принимать решения, не спросив совета Кенжи.
      С довольным и счастливым видом бабушка похлопала ее по плечу и налила всем еще по чашке вина. Когда ужин был готов и девушки понесли подносы с едой мужчинам, старуха поднялась на ноги:
      – Пойдем прогуляемся. Хочу сходить в храм. Надо отнести приношение в благодарность за твое благополучное возвращение.
      Она обернула рисовые шарики в ткань и прихватила небольшую флягу вина. Рядом с Шизукой старушка казалась усохшей, шагала медленно, опираясь на руку внучки.
      Наступила ночь. Жители сидели по домам, вкушали ужин и готовились ко сну. У одной из дверей залаяла собака и кинулась им навстречу, но ее окликнула хозяйка, поприветствовала их.
      В густой роще вокруг святыни ухали совы, Шизука уловила писк летучих мышей.
      – До сих пор все слышишь? – спросила бабушка, всматриваясь в мелькнувшие тени. – А я едва вижу! Это в тебе кровь Кикут.
      – У меня самый обыкновенный слух, – возразила Шизука. – Как ни жаль.
      Через чащу бежал ручей, вдоль берега маячили светлячки. Вскоре показались ворота, ярко-красные в тусклом свете. Пройдя под ними, женщины омыли руки и сполоснули рты у источника, выложенного иссиня-голубым камнем. Сверху его покой хранил кованый дракон. Родниковая вода была ледяной и чистой.
      Перед храмом горели лампы, однако вокруг не было ни души. Старуха положила приношения на деревянный пьедестал перед статуей Хачимана, бога войны. Затем дважды поклонилась, три раза хлопнула в ладоши и проделала этот ритуал трижды. Шизука повторяла за ней и молилась, прося защиты не для себя и своей семьи, а для Каэдэ и Такео в войнах, которые их неминуемо поглотят. Ей было стыдно. К счастью, ее мыслей никому не прочесть, кроме бога.
      Бабушка стояла, глядя вверх. Лицо казалось столь же древним, как у резной статуи, и исполненным неземного могущества. Шизука чувствовала ее силу и непреклонность, испытывала любовь и почитание. Хорошо вернуться домой. Старики хранят мудрость несметных поколений, и что-то должно передаться ей.
      Они стояли недвижно, затем послышался шорох, скользнула дверь, на веранде раздались шаги. К ним вышел хранитель храма в ночной одежде.
      – Не ожидал столь позднего визита, – кивнул он. – Заходите, выпейте с нами чашечку чая.
      – Вернулась моя внучка.
      – А, Шизука! Сколько времени прошло. Добро пожаловать домой.
      Они приняли приглашение и непринужденно обсудили со священником и его женой последние вести в деревне. Затем бабушка сказала:
      – Кенжи уже готов принять тебя. Не будем заставлять его ждать.
      В домах погасили свет. В это время года рано ложатся и встают на рассвете, чтобы готовить поля к посеву. Шизуке вспомнились дни, проведенные по голень в рисовых полях, когда она еще девушкой втыкала в землю саженцы, отдавая им свою молодость и плодородие. На берегу взрослые женщины пели традиционные песни. Вышла ли она из того возраста, чтобы заняться весенним посевом?
      Выйдя замуж за Кондо, сможет ли Шизука родить ребенка?
      Когда они вернулись, сестры убирали кухню и мыли посуду. Таку сидел на излюбленной ступеньке матери с закрытыми глазами и клевал носом.
      – У него для тебя послание, – рассмеялась Мияби. – Хочет передать лично!
      Шизука опустилась рядом и погладила сына по щеке.
      – Посланцам нельзя засыпать на ходу, – дразнила она.
      – Дядя Кенжи готов к беседе с тобой, – деловито произнес Таку и испортил весь эффект широким зевком. – Он в зале с дедушкой, а все остальные уже в постели.
      – Где и тебе следует быть.
      Шизука подняла сына за руки, крепко обняла, и он уткнулся носом меж ее грудей, как маленький мальчик. Вскоре он заерзал и заявил:
      – Мама, не заставляй ждать дядю Кенжи.
      Она рассмеялась и отпустила его:
      – Иди спать.
      – Утром ты еще будешь здесь? – снова зевнул Таку.
      – Конечно!
      Он сладостно улыбнулся:
      – Я покажу тебе, чему научился, пока тебя не было.
      – Мама придет в восторг, – уверила мальчика Мияби.
      Шизука пошла с младшеньким в спальню для женщин, где он до сих пор почивал. Сегодня она будет спать рядом с ним, слушать его детское посапывание, а утром увидит разбросанные в разные стороны руки и взъерошенные волосы. Как же ей этого не хватало.
      Зенко уже ночевал вместе с мужчинами. Из комнаты было слышно, как он расспрашивает Кондо о битве в Кушимото, где тот сражался бок о бок с Араи. Голос мальчика переполнился гордостью, когда он услышал имя отца. Известно ли ему что-нибудь о кампании Араи против Племени, о покушении на ее жизнь?
      «Что с ним будет? – думала она. – Сыграет ли смешанная кровь ту же разрушительную роль в его судьбе, как это случилось с Такео?»
      Проходя мимо спальни, Шизука пожелала ему спокойной ночи и вошла в следующую комнату, где ждали дядя с дедом. Она опустилась на колени, поклонилась, коснувшись лбом циновки. Кенжи молча улыбнулся и кивнул, затем посмотрел на отца и поднял брови.
      – Что ж, – начал старик. – Оставлю вас наедине.
      Помогая ему подняться на ноги, Шизука удивилась, как дед постарел. Она проводила его к двери, где стояла Кана, чтобы помочь подготовиться ко сну.
      – Спокойной ночи, малышка, – сказал он. – Какая же радость видеть тебя дома целой и невредимой в наши смутные дни. Долго ли нам осталось жить в безопасности?…
      – Дед слишком пессимистичен, – отметила Шизука, возвращаясь к дяде. – Гнев Араи стихнет. Он поймет, что не может искоренить Племя. Ему понадобятся шпионы, как любому полководцу. Тогда он наладит с нами отношения.
      – Согласен. Никто не считает Араи врагом навеки. Нам не сложно переждать, пока страсти улягутся. Однако есть другая серьезная проблема. Кажется, Шигеру оставил неожиданное наследие. Семья Кикут полагает, будто он вел записи о нашей деятельности и членов Племени. Теперь они у Такео.
      У Шизуки сердце застряло в горле. Подумав об этом, она словно воскресила прошлое.
      – Неужели такое возможно? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие.
      – Мастер Кикут Котаро в этом не сомневается. В конце прошлого года он послал Такео в Хаги вместе с Акио, чтобы найти и вернуть записи. Судя по всему, Такео зашел в дом Шигеру, увидел Ихиро и сбежал от Акио, чтобы отправиться в Тераяму. По пути он убил двух наемников и воина клана Отори.
      – Воина Отори? – тупо переспросила Шизука.
      – Да, Кикуты объединяются с кланом Отори в союз против Араи и для уничтожения Такео.
      – А Муто?
      – Я еще не принял решение, – пробурчал Кенжи. Шизука подняла брови и подождала, пока он продолжит.
      – Котаро полагает, что записи хранились в храме. Оглядываясь назад, я не могу с ним не согласиться. Старый злодей Мацуда не перестал строить нам козни, даже когда стал монахом, а они с Шигеру были очень близкими друзьями. Кажется, я даже вспоминаю коробку, которую принес ему Шигеру. Не понимаю, как мог я упустить такой момент. Единственное мне оправдание, что голова была забита другими вещами. В итоге я выставил себя дураком и заслужил гнев Кикут. – Кенжи мрачно улыбнулся. – Шигеру перехитрил меня – меня, кого всегда звали хитрецом!
      – Теперь мне ясно, почему Такео приговорили к смерти, – заключила Шизука. – Я думала, за непослушание: строгое наказание, однако удивляться не приходится. Зря его заставили работать с Акио. Добра из этого не вышло.
      – Дочь сказала мне то же самое. Она прислала сообщение, еще когда Такео находился в нашем доме в Ямагате. Там произошел один странный случай: он перехитрил мою жену и сбежал на ночь. Ничего серьезного. Утром вернулся, но Юки написала, что они с Акио рано или поздно убьют друг друга. Кстати, Акио чудом выжил. Люди Муто Юзуру вытащили его из воды, нахлебавшегося и замерзшего.
      – Зря Такео не добил его, – не сдержалась Шизука.
      Кенжи безрадостно улыбнулся.
      – Я тоже так подумал. Акио утверждает, что пытался задержать Такео, однако, по словам Юки, ему приказали убить Такео, как только выяснится местонахождение записей.
      – Но почему? Какой смысл в его смерти?
      – Сложилась непростая ситуация. Появление Такео вызвало много беспокойства, особенно у Кикут. От его непослушания и опрометчивости пользы не будет.
      – Кикуты уходят в крайности, а ты ведь всегда давал ему определенную долю свободы, – отметила Шизука.
      – Это единственный способ с ним справиться, что я понял сразу по прибытии в Хаги. У Такео хорошо развиты инстинкты, он сделает все для того, кто сможет завоевать его расположение, но вынуждать его нельзя. Такео скорей восстанет, чем уступит.
      – Кровь Кикуты дает о себе знать, – пробормотала Шизука.
      – Видно, так, – глубоко вздохнул Кенжи и уставился на тени. Некоторое время он молчал, затем продолжил: – Для Кикут все черно-белое: подчиняйся или умрешь… против глупости одно лекарство – смерть… им с детства только это и прививают.
      «Если Кикуты когда-нибудь узнают о сыгранной мною роли, наверняка покончат со мной, – подумала Шизука. – Не стоит заикаться об этом даже Кенжи».
      – Так значит, теперь Такео не только потерян для Племени, но и обладает информацией, которая может нас уничтожить?
      – Да, и эта информация поможет ему рано или поздно заключить союз с Араи.
      – Его не оставят в живых. – Шизуку вновь охватила печаль.
      – Однако он до сих пор цел и невредим. Избавиться от него оказалось сложней, чем предполагали Кикуты. – В голос дяди прокралась нотка гордости. – Он талантливо окружил себя преданными последователями. Половина молодых воинов Отори уже пересекли границу, чтобы присоединиться к нему в Тераяме.
      – Если они с Каэдэ поженятся, а это наверняка случится, Араи придет в ярость, – добавила Шизука. – Чтобы успокоить его, понадобится нечто большее, чем записи Шигеру.
      – Ты знаешь Араи лучше всех. Судьба твоих детей под вопросом. Я не говорил им, что их отец приказал убить тебя, но рано или поздно им станет известно об этом. Таку все правильно воспримет: он сын Племени. А вот Зенко идеализирует отца. Он не так одарен, как Таку, и по разным соображениям ему лучше воспитываться у Араи. Есть ли такая возможность?
      – Не знаю, – усомнилась Шизука. – Чем больше земель он завоюет, тем больше сыновей ему понадобится.
      – Следует заслать к Араи нашего человека, чтобы выяснить его реакцию на брак Такео, на действия клана Отори, и как он относится к своим мальчикам. Кондо подойдет? Может, мне послать его?
      – Почему бы нет? – согласилась Шизука с долей облегчения.
      – Похоже, ты ему нравишься. Пойдешь за него замуж?
      – Он сделал предложение, но я решила попросить сначала твоего совета. Мне нужно время подумать.
      – Спешки нет, – подтвердил Кенжи. – Дашь ему ответ, когда вернется. – Глаза Кенжи засияли от непонятных Шизуке чувств. – А я пока подумаю, что делать дальше.
      Шизука молча изучала лицо дяди в свете ламп. Он пытался собрать воедино новые факты, прочесть за ними тайный смысл. Кенжи был рад поделиться с племянницей своими переживаниями, которые скрывал от родителей. Шизука знала, какое теплое чувство он испытывал к Шигеру, а теперь к Такео. Она представляла, как ему сложно находиться на вражеской стороне. Ей не приходилось слышать, чтобы дядя или любой другой член Племени, так открыто говорили о расхождении во взглядах между мастерами.
      Если семьи Муто и Кикута рассорятся, что станет с Племенем? Это пугало Шизуку больше, чем угрозы со стороны Араи и Такео.
      – Где сейчас твоя дочь? – спросила она.
      – Насколько мне известно, она в одной из тайных деревень Кикут, к северу от Мацуэ. – Кенжи помолчал, затем скорбно добавил: – В начале года Юки вышла замуж за Акио.
      – За Акио? – невольно воскликнула Шизука.
      – Да. Бедняжка. Кикуты настаивали на браке, и я никак не мог отказать. Разговоры о женитьбе велись, когда они были еще детьми. У меня не нашлось разумных причин не дать своего согласия, одни отцовские чувства. Жена так не считает. Она беспрекословно одобрила союз, особенно из-за беременности Юки.
      – От Акио? – изумилась Шизука.
      Кенжи покачал головой, не в силах произнести ответ вслух.
      – Неужели от Такео?
      Он кивнул. Мерцали свечи, дом погрузился в тишину.
      Шизука не знала, как отреагировать. Вспомнился нерожденный ребенок Каэдэ. В саду имения Ширакава девушку мучил один и тот же вопрос: «Заявило бы Племя права на моего сына, как на Такео? Забрало бы его у меня?» Невероятно, но по жестокой иронии судьбы, которой не в силах противостоять ни один человек, как ни старайся, теперь в руках Племени окажется наследник Такео.
      Кенжи глубоко вздохнул:
      – Она влюбилась в Такео после происшествия в Ямагате и с тех пор всегда стояла на его стороне в противовес мне и мастеру Кикут. Представляешь, каких душевных мук мне стоило решение везти Такео в Инуяму для покушения на Йоду. Я предал Шигеру. Никогда не прощу себя за то, что косвенно повинен в его смерти. На протяжении многих лет я считался его ближайшим другом. Однако чтобы избежать раскола в Племени, я выполнил распоряжение Кикут и доставил им Такео. Между нами говоря, я был бы рад умереть в Инуяме, если бы это могло смыть с меня позор. Ты первая, кто это слышит. Кикуты, конечно, в восторге, что им достанется ребенок Такео, – продолжил Кенжи. – Он появится на свет в седьмом месяце. Все надеются, малыш унаследует таланты обоих родителей. Главный недостаток Такео в неправильном воспитании, а его сын будет расти в Племени с самого рождения… – Он помолчал. – Скажи что-нибудь, племянница. Так мне и надо, верно?
      – Я не в праве судить твои поступки, – тихо ответила Шизука. – Сожалею, что тебе пришлось столько вынести. Судьба играет нами, как фигурами на шахматной доске.
      – К тебе когда-нибудь являлись призраки?
      – Мне снится иногда господин Ширакава, – призналась она и после долгой паузы добавила: – Тебе известно, что мы с Кондо убили его ради безопасности беременной Каэдэ? – Кенжи молчал, тяжело дыша, и Шизука продолжила: – Отец Каэдэ сошел с ума. Он собирался изнасиловать и убить дочь. Я хотела спасти жизнь ей и ребенку. И все же случился выкидыш, и она чуть не умерла. Не знаю, помнит ли Каэдэ факт убийства. Я ни о чем не жалею и сейчас, не колеблясь, сделала бы то же самое.
      По неведомой причине, возможно, оттого, что я это ни с кем не обсуждала, даже с Кондо, призрак господина Ширакавы преследует меня.
      – Спасение жизни Каэдэ оправдывает твой шаг, – уверил Кенжи.
      – В тот момент не было времени на размышления. Мы с Кондо действовали не раздумывая. Никогда раньше не убивала человека столь высокого положения.
      – Я предал Шигеру. Он приходит ко мне по ночам. В том же самом виде, каким был, когда его выловили из реки. Тогда я снял с него капюшон и попросил прощения, но у него хватило сил говорить только с Такео. Каждую ночь вижу его.
      Вновь последовало долгое молчание.
      – О чем ты задумался? – прошептала Шизука. – Ты же не собираешься расколоть Племя?
      – Я должен делать то, что хорошо для семьи Муто, – ответил Кенжи. – У Кикут моя дочь и будущий внук. О них нужно заботиться в первую очередь. Однако я некогда поклялся Такео, что, пока я жив, он будет в безопасности. И теперь не стану желать ему смерти. Подождем, посмотрим, как он себя проявит. Кикуты велели клану Отори спровоцировать его на бой. Они направили все свои силы на Хаги и Тераяму. Полагаю, старый бедняга Ихиро будет первой жертвой. Как считаешь, что предпримут Такео с Каэдэ после женитьбы?
      – Каэдэ полна решимости унаследовать Маруяму, – ответила Шизука. – Скорей всего, первым делом они отправятся на юг.
      – На территории Маруямы всего несколько семей Племени, – отметил Кенжи. – Там Такео в относительной безопасности. – Он замолчал, погрузившись в свои мысли. Затем улыбнулся: – Мы сами виноваты в этой женитьбе. Мы свели их вместе, даже поощряли. Как можно было допустить такую ошибку…
      Шизуке вдруг вспомнился тренировочный зал в Цувано, стук деревянных палок, ливень за окном, юные лица, полные страсти.
      – Видимо, нам просто стало их жалко. Две пешки в огромном заговоре, которые должны были погибнуть в расцвете лет.
      – Ты права, только мы сами превратились в пешки в руках судьбы, – ответил Кенжи. – Завтра Кондо отправится в путь. Оставайся здесь на лето. С тобой так хорошо поговорить. Мне предстоит принять решения, которые повлияют на участь многих поколений.

      Как Каэдэ и предполагала, первые недели в Маруяме ушли на восстановление земель. Нас приняли тепло и чистосердечно, однако Маруяма – обширное владение с множеством наследственных вассалов и большим советом старейшин, которые отличаются предвзятостью и консерватизмом, как и положено человеку в преклонном возрасте. Репутация мстителя за Шигеру сыграла мне на руку, хотя всплыли и слухи о сомнительном происхождении, о колдовских способностях. Я был уверен в преданности воинов клана Отори и доверял Сугите, его семье и людям, сражавшимся с ним бок о бок, зато сомневался во многих других.
      Сугита обрадовался моей женитьбе на Каэдэ. Он верил, что я смогу объединить Три Страны и принести людям мир, в чем сомневались старейшины. Больше никто не посмел возразить, но по намекам и шепоткам я скоро понял, что все рассчитывали на брак с Фудзиварой. Меня это не особо заботило: я не имел ни малейшего представления о силе и влиянии сего благородного господина. Подобное мнение лишь подталкивало меня, как и все тем летом, к неотложным действиям. Надо выступать в поход на Хаги, чтобы возглавить клан Отори. Вернув принадлежащее мне по праву и обосновавшись в Хаги, я займу такое положение, что никто уже не сможет усомниться в моем праве или бросить мне вызов.
      Между тем мы с женой постигали земледелие, каждый день выезжали с Сутитой на поля, в леса, деревни, отдавали распоряжения о починке, выкорчевывании мертвых деревьев, обрезании ветвей, рассадке саженцев. Земля здесь была ухоженной, система налогообложения – разумной и справедливой. Богатый домен слегка запустили, но люди отличались предприимчивостью и трудолюбием. Понадобилось не так уж много увещеваний, чтобы они вернулись к прежней активной деятельности и благополучию, царившему при госпоже Наоми.
      Замок и резиденция тоже находились в упадке, но стоило Каэдэ взяться за дело, как они засияли красотой, созданной Наоми. Заменили циновки, покрасили ширмы на окнах, отполировали деревянный пол. При нашем знакомстве в Шигаве Наоми рассказывала о чайной комнате в саду, которую построила ее бабушка. Она обещала, что наступит день, когда мы отведаем там чай. Незамысловатый домик вскоре отремонтировали, Каэдэ заварила чай, и мне показалось, будто задуманное сбылось, пусть Наоми уже нет в живых.
      Повсюду чувствовалось присутствие духа Наоми и Шигеру. Как сказал настоятель Тераямы, благодаря нам с Каэдэ у них появился шанс воплотить свои мечты. Мы добьемся всего, что они не успели.
      В глубине резиденции находился небольшой храм, где прибили таблички, клали приношения и молились о наставлении и помощи. Я испытывал неимоверное облегчение, что наконец-то выполняю завет Шигеру, а Каэдэ казалась как никогда счастливой.
      Время великой радости, празднования победы, начала процветания подданных омрачал долг, который я обязан был выполнить. Сугита пытался убедить меня, что в городе-замке нет никого из Племени. Что ж, значит, они безупречно спрятались и ведут свои тайные дела. Мне-то лучше знать, ведь Шигеру записал их всех, а Хироши обрисовал людей в темных одеждах, которые возникли словно из воздуха и убили его отца. Мы не нашли у Асагавы их мертвых тел: они пережили бой и будут преследовать меня.
      Из имен перечисленных в хронике значились Ку-роды и Имаи, а также несколько богатых торговцев Муто. Так далеко на запад почти не было Кикут, и все же их семья главенствовала над остальными. Я помнил слова пророчества о том, что погибну от руки сына. Днем верил в это беспрекословно, а ночью прислушивался к каждому звуку, тревожно спал, ел только ту пищу, что готовила Майами.
      До меня не дошло никаких вестей от Юки, и я не знал, родила ли она ребенка, сын ли это или дочь. У Каэдэ все лето регулярно шли месячные. Она огорчалась, что не может зачать, а я испытывал одно лишь облегчение. Мне хотелось иметь детей, однако вместе с ними возникнет много проблем. И что я буду делать, если у Каэдэ родится мальчик?
      И как поступить с Племенем? В первую же неделю я разослал послания семьям Кикут и Муто, сообщил, что хочу вступить с ними в связь и приглашаю к себе. Той ночью они попытались тайно проникнуть в резиденцию и украсть записи. Я проснулся и услышал присутствие в комнате постороннего, едва разглядел его и погнался за ним до внешних ворот, надеясь взять живым. Он стал зримым, перепрыгивая через стену, и получил стрелу в сердце от стражника, стоявшего снаружи. Человек из Племени был одет в черное и расписан татуировками, как Шинтаро, наемный убийца, покушавшийся на жизнь Шигеру в Хаги. Скорей всего, он из семьи Куроды.
      На следующее утро я послал людей в дом Кикут и велел арестовать всех. Затем стал ждать, кто явится ко мне в гости. Пришли два старика Муто, лукавые и хитрые. Я предоставил им выбор: покинуть провинцию или отречься от Племени. Они сказали, что должны посоветоваться с детьми. Два дня прошли в спокойствии, потом мы с Амано и Сугитой поехали в отдаленную деревушку, и меня попытался убить прятавшийся в засаде лучник. Шан услышал свист стрелы и уклонился. Мы погнались за убийцей, чтобы допросить, но он принял яд. Вероятно, это один из тех, кого видел Хироши, хотя трудно утверждать наверняка.
      К тому времени мое терпение кончилось. Казалось, Племя играет со мной в игры, думая, будто у меня не хватит жесткости расправиться с ними. Я велел повесить взятых в плен Кикут и разослал воинов в пятьдесят домов, чтобы они убили там всех, кроме детей. Я надеялся сохранить малышам жизнь, однако взрослые предпочитали отравить собственных детей, нежели отдать их мне. Наконец явились старики, но срок предложения истек. Им осталось выбирать между ядом и мечом, и они тотчас приняли яд.
      Некоторые бежали из провинции. У меня не хватало сил гнаться за ними. Большинство притаилось в потайных схронах, как некогда я сам, или же ушли в безызвестные поселения в горах. Никто не смог бы разыскать их, кроме меня, знавшего о Племени все. Они сами научили меня. В глубине души я удивлялся собственной жестокости и в ужасе думал, что вырезаю целые семьи подобно тому, как убили мою мать и сестер, однако другого выхода не было. Исполняясь жалостью, я давал им быструю смерть, не распинал, не жег заживо, не вешал вниз головой. Моей целью было искоренить зло, а не терроризировать людей.
      Такие действия не вызывали одобрения у воинов, которые пользовались услугами торговцев, покупали у них соевые бобы и вино, брали деньги в долг и иногда нанимали убийц. Теряя доверие, я пытался занять их тренировками и защитой границ. Сам же посвящал свободное время восстановлению экономики. Своими чистками я нанес сильный удар по торговцам в целом, изъял их богатства в казну домена и пустил деньги в оборот. Две недели казалось, что перед зимой возникнет нехватка основных товаров, однако нашлась группа предприимчивых крестьян, которые, устав от грабительских цен Племени, занялись винокуренным промыслом. Мы выделили им деньги, помогли обосноваться в бывшей винокурне Племени и потребовали отдавать шестьдесят процентов продукции в казну домена. Это сулило столько денег, что позволило снизить изъятие урожая риса до трети, и мы получили поддержку селян и земледельцев.
      Я распределил остальное имущество и земли Племени между людьми, которых привел с собой из Тераямы. Небольшая лачуга на берегу реки досталась неприкасаемым. Они тотчас расположились там и принялись дубить лошадиные шкуры. К счастью, удалось мирно разместить тех, кто мне помог, хотя старейшинам не слишком нравилось, что я опекаю неприкасаемых.
      Каждую неделю в мое войско вступали перебежчики от Отори. Основная армия клана, пытавшаяся окружить меня в Тераяме, преследовала нас вплоть до реки, где неприкасаемые воздвигли мост. Там Отори разбили лагерь и взяли под контроль дороги между Ямагатой, Инуямой и Западным Краем, что, очевидно, доставило беспокойство Араи.
      Вечерами мы собирались с Каэдэ, Макото и братьями Миеси в чайной комнате и вырабатывали стратегию. Я боялся, что если надолго задержусь в Маруяме, то попаду в окружение клана Отори с севера и Араи с юго-востока. Вероятно, на лето Араи захочет вернуться в родной город Кумам ото. Сражаться на два фронта невозможно. Мы решили, самое время послать к Араи Гембу и Кахеи и попытаться как можно скорее заключить с ним мир. Придется уповать на наш с ним недолгий союз против Йоды, на наследие Шигеру и записи о Племени.
      Я не строил иллюзий по поводу мира с Отори. Бесполезно вести переговоры с дядями Шигеру, они никогда не признают мои претензии и не отрекутся от своих прав. Клан раскололся и пребывал практически в состоянии гражданской войны. Если напасть на основные силы Отори и выдержать бой, они просто отступят обратно в Хаги и будут ждать там, пока зима не сделает свое дело. Несмотря на возрождение домена Маруяма, у нас не хватит запасов для долгой осады на столь большом расстоянии от дома.
      Мы спаслись от армии Отори благодаря помощи неприкасаемых, к которым никто раньше не смел приблизиться. Интересно, чем еще я могу удивить врага, застать его врасплох? Город Хаги лежит у самого залива, неприступный с суши, незащищенный с моря. Если я не смог попасть туда по земле, не попробовать ли добраться по воде?
      Ни у одного полководца не было войска, способного перемещаться по морю. Хотя в истории говорится об огромной армии, которая приплыла с материка сотни лет назад и одержала бы победу над Восьмью Островами, если бы небеса не послали сильный шторм. Я часто вспоминал друга из Хаги, Тераду Фумио, который бежал с родителями на остров Ошима. Фумио много рассказал мне о мореплавании и кораблях, научил плавать. Он ненавидел дядей Шигеру не меньше меня. Станет ли Фумио моим союзником?
      Я ни с кем не делился этой мыслью, но однажды вечером, когда все ушли, Каэдэ – она постоянно наблюдала за мной и чувствовала малейшие изменения настроения – спросила:
      – Вынашиваешь план, как напасть на Хаги?
      – Живя там, я подружился с мальчиком из семьи рыбаков Терада. Правители Отори подняли налог на улов до таких размеров, что рыбаки сели в лодки и отправились на Ошиму, остров к северу-западу от побережья.
      – Они стали пиратами?
      – Люди потеряли рынок сбыта и не могли прокормиться одной ловлей. Я собираюсь нанести им визит. Если у семьи Терада достаточно ресурсов и есть желание помочь мне, мы сможем напасть на Хаги с моря. Однако атаковать надо в нынешнем году, значит, я должен отправиться туда до начала тайфунов.
      – Зачем тебе ехать самому? – спросила Каэдэ. – Отправь гонца.
      – Фумио мне доверяет, и его семья вряд ли захочет разговаривать с кем-то другим. Дожди прекратились, Кахеи и Гемба должны срочно направиться в Инуяму. Я возьму с собой несколько человек – Макото, вероятно, Йоро.
      – Можно мне с тобой? – спросила Каэдэ.
      Я подумал, сколько сложностей возникает, когда путешествуешь с женой: надо брать в сопровождение служанку, искать подходящий ночлег.
      – Нет, побудь лучше здесь, с Сугитой. Не стоит оставлять домен без присмотра. Амано поможет тебе.
      – Жаль, что я не Макото, – вздохнула она. – Я ревную тебя к нему.
      – А он ревнует к тебе, – беспечно отметил я. – Ему кажется, я слишком много времени провожу в разговорах с тобой. Жена предназначена для продолжения рода. Все остальное мужчине следует искать у друзей.
      Каэдэ восприняла мою шутку серьезно.
      – Я должна родить тебе сына. – Она плотно сжала губы, на глазах выступили слезы. – Порой я боюсь, что никогда не смогу зачать. Если бы наш ребенок не умер…
      – У нас будут дети, – сказал я. – Только девочки, красивые, как мать.
      Я обнял Каэдэ. Ночь стояла теплая и безветренная, а она дрожала будто замерзла.
      – Не уезжай.
      – Меня не будет всего неделю.
      На следующий день братья Миеси отправились в Инуяму на переговоры с Араи, а мы с Макото взяли курс на побережье. Каэдэ ходила печальная, и мы расстались с некоей прохладой. Это была наша первая размолвка. Она хотела ехать, я мог разрешить ей, но не стал. Хотя и сам не знал, сколько времени пройдет, сколько воды утечет, пока мы увидимся снова.
      И все же я старался сохранять бодрость духа в компании Макото, Йоро и трех воинов. Мы надели неприметную дорожную одежду, чтобы передвигаться быстро и, по возможности, секретно. Я с радостью оставил город-замок. Сливовые дожди закончились, воздух был свеж, небо – ярко-голубое. Оглядываясь по сторонам, мы видели, что земля постепенно возрождается, зеленеют рисовые поля, в этом году уродится хороший урожай, зимой никому не придется голодать.
      Макото был молчалив и замкнут в присутствии Каэдэ, однако наедине с ним мы разговаривали без умолку, как самые близкие друзья. Он видел мои слабости и уязвимые стороны, я доверял ему, как никому другому. Я полностью открылся Макото, поведал об ожидании неминуемого нападения убийц из Племени, о душевных терзаниях, вызванных необходимостью уничтожать их. Однако Макото больше всего переживал из-за моей глубокой любви к Каэдэ. Вероятно, он ревновал, хотя и пытался это скрыть. Более того, мой друг находил такую страсть противоестественной: мужчине не подобает испытывать столь сильное чувство к своей жене. Макото не высказывал эту мысль вслух, но на его лице отражалось неодобрение.
      Проявив ненавязчивую заботу, он взял Йоро под свое крыло: учил юношу писать, тренировал в овладении палкой и копьем. Йоро хватал все на лету. За лето он подрос на несколько дюймов и поправился, так как теперь всегда был сыт. Я иногда предлагал послать его домой в Киби, чтобы помочь семье собрать урожай, но он молил разрешить ему остаться, клялся, что будет служить мне или Макото до конца жизни. Вступившие в мою армию крестьяне отличались храбростью, силой и сообразительностью. Мы вооружали их длинными копьями, одевали в кожаные доспехи и делили на группы по двадцать человек во главе с командиром. Самые талантливые учились стрелять из лука. Я считал их величайшей ценностью.
      После обеда третьего дня пути мы подъехали к побережью. Пейзаж выглядел не столь уныло, как вокруг Мацуэ, а тем летним днем казался даже красивым. Несколько островов круто поднимались из безмятежного темно-синего моря. Бриз гнал по поверхности треугольники волн, походившие на лезвие ножа. Острова казались необитаемые: кроны кедров и сосен, плотным покровом укрыли все вокруг.
      Вдалеке сквозь дымку едва виднелось громоздкое очертание Ошимы – пик вулкана уходил в облака. К югу от него должен лежать город Хаги.
      – Полагаю, это и есть логово дракона, – сказал Макото. – И как ты собираешься туда добраться?
      С утеса, где остановились наши кони, дорога вела вниз к заливу с рыбацким поселением – несколькими лачугами, лодками на галечном берегу, воротами в храм богу моря.
      – Наймем лодочника, – неуверенно предложил я, так как место выглядело заброшенным. От костров, которые рыбаки жгут, добывая соль из морской воды, осталась горстка обугленных бревен. Никакого движения.
      – Я никогда не плавал на лодке! – воскликнул Йоро. – Только через реку.
      – Я тоже, – пробормотал Макото, когда мы направили коней вниз.
      Селяне давно заметили нас и попрятались. Когда мы приближались к хижинам, они пытались убежать.
      Красота здешних мест оказалась обманчивой. Я видел много обедневших людей по всем Трем Странам, но эти рыбаки – самые нищие и убогие. Мои воины погнались за мужчиной, который спасался, спотыкаясь о гальку, с двухлетним ребенком на руках. Его быстро поймали и привели ко мне. Малыш громко плакал, а отец дрожал от горя и страха.
      – Мы не причиним тебе вреда, нам ничего не нужно, – сказал я. – Мне нужен лодочник, чтобы добраться до Ошимы.
      Он недоверчиво покосился на меня. Его пихнули в плечо.
      – Отвечай, когда с тобой разговаривает его светлость!
      – Его светлость? Никакая светлость не спасет господина от Терады. Знаете, как мы зовем Ошиму? Воротами в ад.
      – Ад или нет, я должен попасть туда. И я заплачу.
      – Зачем мне серебро? – спросил он с горечью. – Если кто узнает, что у меня есть серебро, тотчас прирежет. Я жив только потому, что у меня ничего не осталось. Разбойники уже забрали у меня жен и дочерей. Сына еще не отняли от груди, когда похитили мать. Я обернул его в лохмотья, жевал рыбу и кормил изо рта в рот подобно морским птицам. Не могу же я оставить его и отправиться с вами на верную смерть до Ошимы.
      – Тогда найди нам человека, который сможет, – велел я. – Когда мы вернемся в Маруяму, пришлем сюда солдат для расправы с бандитами. Домен ныне принадлежит моей жене, Ширакаве Каэдэ. Это место станет безопасным.
      – Кто бы ни владел землями, его светлость никогда не вернется с Ошимы.
      – Заберите у него ребенка, – сердито приказал Макото – Мальчик умрет, если ты не подчинишься!
      – Возьмите! – завизжал мужчина. – Убейте его! Давно надо было это сделать. А затем зарежьте меня, избавьте от страданий!
      Макото спрыгнул с коня и вырвал малыша из рук отца.
      – Оставь их. – Я спустился с коня и передал уздечку Йоро.
      Я оглядел рыбака, стараясь не смотреть ему в глаза. Он бросил на меня быстрый взгляд и уставился в землю.
      – Что у нас есть из пищи?
      Йоро открыл седельный вьюк и достал рис, обернутый в бурые водоросли, с маринованными сливами и сушеной рыбой.
      – Хочу поговорить с тобой наедине, – сказал я мужчине. – Отобедаешь со мной? Накормишь ребенка?
      Он сглотнул слюну, не сводя глаз с еды. Малыш учуял рыбу, повернул голову и потянул руку к Йоро. Отец кивнул.
      – Отпустите его, – велел я воинам и взял у Йоро яства. Рядом с лачугой лежала перевернутая лодка. – Присядем там.
      Я направился к лодке, мужчина последовал за мной. Когда я сел на деревянные доски, он опустился передо мной на колени и склонил голову. Сына положил на песок рядом. Тот перестал рыдать, лишь временами шмыгал носом.
      Я взял еду и прошептал над ней первую молитву Потаенных, наблюдая за реакцией рыбака.
      Он шевелил губами, не притрагиваясь к пище.
      – Если вы пытаетесь обмануть меня, да простит вас Тайный Бог. – Мужчина произнес вторую молитву и взял рисовый шарик. Разделил его пополам и отдал сыну. – Пусть мой сын хотя бы попробует рис, пока жив.
      – Мне незачем тебя обманывать. – Я передал ему еще один шарик, который мгновенно исчез у бедняги во рту. – Я Отори Такео, наследник клана Отори. Однако я вырос среди Потаенных, и в детстве меня звали Томасу.
      – Да благословит Он и сохранит вас, – сказал мужчина, взяв из моих рук рыбу. – Как вы узнали?…
      – Когда ты крикнул, что давно следовало убить ребенка, у тебя глаза метнулись вверх, словно в молитве.
      – Я часто просил Тайного Бога забрать меня к себе. Вы же знаете, мне запрещено накладывать на себя руки и лишать жизни сына.
      – Вы тут все Потаенные?
      – Да, из поколения в поколение, с тех пор, как с материка прибыли первые учителя. Нас за это никогда не преследовали. Хозяйка домена, которая умерла в прошлом году, наоборот, защищала нас. Однако разбойники и пираты совсем обнаглели, их стало больше, и они знали, что мы не можем за себя постоять.
      Мужчина отломил кусочек рыбы и дал ребенку. Зажав ее в кулачок, мальчик уставился на меня. У него опухли глаза, от слез по лицу растеклась грязь. И вдруг он улыбнулся.
      – Как я уже говорил, моя жена унаследовала земли от госпожи Маруямы. Я клянусь, мы очистим владения от разбойников и сделаем их безопасными. Я был знаком с сыном Терады, когда жил в Хаги. Мне нужно поговорить с ним.
      – Есть один человек, который в состоянии помочь вам. У него нет детей, и ходят слухи, будто он бывал на Ошиме. Попытаюсь найти его. Идите в храм. Священники сбежали. Можете расположиться там. Если он захочет отвезти вас, то придет сегодня вечером. До Ошимы плыть полдня и отправляться нужно во время прилива – утром или вечером. Пусть он сам решает.
      – Ты не пожалеешь, что помог нам, – сказал я. На лице рыбака впервые мелькнула улыбка.
      – Ваша светлость сам пожалеет о затее, едва только ступит на Ошиму.
      Я поднялся на ноги и пошел прочь. Не успел я пройти десяти шагов, как он окликнул меня:
      – Господин Отори!
      Пришлось обернуться. Мужчина подбежал ко мне, ребенок полз следом, дожевывая рыбу.
      – Вы собираетесь убивать людей? – несмело спросил рыбак.
      – Да. Я не раз убивал и сделаю это снова, пусть проклянут меня боги.
      – Да будет Он к вам милосерден, – прошептал Потаенный.
      Солнце садилось в алом зареве, по черной гальке ползли длинные тени. Морские птицы тревожно кричали, точно потерянные души. Волны накатывали на камни и отступали, тяжело дыша.
      Здание храма разваливалось, гнили покрытые лишайником бревна. Сверху нависали ветви деревьев, скрученные зимними ветрами в причудливые формы. Ночь выдалась тихой и гнетущей, шепот волн накладывался на стрекот цикад и писк комаров. Мы напоили лошадей из пруда и оставили пастись в заброшенном саду. Там не было рыб: всех давно съели. Квакала одинокая лягушка, иногда ухала сова.
      Йоро разжег костер из свежесрубленной древесины, чтобы отпугнуть насекомых. Мы поели привезенной с собой еды. Я велел воинам поспать до полуночи.
      – Если этот мужчина не покажется, что тогда? – спросил Макото.
      – Я верю, он придет, – ответил я.
      Йоро молча сидел у огня и клевал носом, борясь со сном.
      – Ложись, – велел ему Макото и, как только юноша погрузился в беззаботный сон, тихо поинтересовался: – Что ты сказал рыбаку, чтобы расположить его к себе?
      – Я накормил его ребенка. Иногда этого достаточно.
      – Нет, дело не в этом. Он слушал тебя так, словно вы говорили на одном языке.
      Я пожал плечами.
      – Посмотрим, появится ли его друг.
      – И с неприкасаемым то же самое, – не унимался Макото. – Он смеет приближаться к тебе и говорит как с равным. Я хотел убить его за такую наглость еще у реки, а ты спокойно его слушал, отвечал.
      – Е-Ан спас мне жизнь по дороге в Тераяму.
      – Даже имя его знаешь, – удивился Макото. – В жизни не спрашивал имя у неприкасаемого.
      От дыма щипало глаза. Я молчал. Макото не ведал, что я родился и вырос среди Потаенных. Это известно только Каэдэ.
      – Ты как-то упоминал об отце, – продолжал Макото. – Он смешанных кровей: наполовину Отори, наполовину из Племени. Но ты ни слова не произнес о матери. Кто она?
      – Она была крестьянкой из Мино. Это маленькая деревушка в горах по другую сторону Инуямы, почти на границе Трех Стран. Глухая деревушка. Видимо, поэтому мне так легко общаться с рыбаками и неприкасаемыми.
      Я старался принять беспечный вид. Не хотелось думать о матери: столько времени прошло с тех времен. Я отошел от прежних верований и, вспоминая ее, чувствовал неловкость. Моя семья погибла, а я выжил, я предал идеи, ради которых они умирали. У меня другие цели, другие заботы.
      – Была? Ее нет в живых?
      Мы сидели в тихом заброшенном саду у дымящегося костра, рядом с вздыхающим морем, и напряжение росло. Мой друг хотел знать обо мне все. И я решил открыться ему. Все спали, лишь мы не смыкали глаз в этом жутком месте. Я никогда не забывал о его любви ко мне. Для меня она оставалась необъяснимой, как преданность братьев Миеси, как собственное чувство к Каэдэ. Макото стал неотъемлемой частью моей жизни. Он нужен мне. Возможно, наши отношения и поменялись с той ночи, когда он утешал меня в Тераяме, но теперь я снова вспомнил, каким одиноким и уязвимым чувствовал себя после смерти Шигеру, как мне хотелось почувствовать чье-то дружеское плечо.
      Пламя почти потухло, и я едва видел лицо Макото, но ощущал на себе его взгляд. Интересно, догадался ли он о моем происхождении? Мне все казалось столь очевидным.
      – Моя мать была из Потаенных. Я вырос в той вере. Всю семью, насколько мне известно, уничтожил клан Тоган. Меня спас Шигеру. Е-Ан и рыбак тоже Потаенные. Мы… признали друг друга. – Макото молчал, и я добавил: – Только никому не говори.
      – Настоятель знал?
      – Он никогда не поднимал этой темы, хотя, вероятно, Шигеру сказал ему. Как бы то ни было, я больше не верующий. Я нарушил все заповеди, в особенности запрет убивать.
      – Конечно, это останется тайной. Подобное признание безвозвратно подорвет твою репутацию среди воинов. Они поддерживали Йоду в преследовании Потаенных, подражали ему. Теперь мне многое стало ясно.
      – Ты воин и монах, последователь Просветленного. Ты должен ненавидеть Потаенных.
      – Я испытываю не столько ненависть, сколько озадаченность их странными убеждениями. Так мало о них знаю, и наверняка неправду. Как-нибудь в мирное время поговорим об этом.
      – Главное, чему я научился у матери, это сострадание. Сострадание и отвращение к жестокости.
      Однако с тех пор меня воспитывали так, чтобы искоренить милосердие и зародить безжалостность.
      – Таковы требования к правителю и воину, – ответил друг. – Судьба ведет нас по этому пути. В храме монахов учат не убивать, и только святые в преклонном возрасте могут следовать этому предписанию. Сражаться для самозащиты, чтобы отомстить за господина или во имя мира и справедливости – отнюдь не грех.
      – То же самое говорил мне и Шигеру.
      Последовало молчание, и мне показалось, Макото вот-вот прильнет ко мне и обнимет. Я, по правде говоря, не стал бы сопротивляться, но Макото поднялся на ноги.
      – Тебе надо поспать. Я постою на карауле, а потом разбужу смену.
      Я остался у самого огня, однако это не спасло меня от комаров, зудящих над ухом. Море неустанно окатывало волнами гальку. Мне было неловко. Изменилось ли отношение ко мне Макото? Мне, как ребенку, хотелось, чтобы он подошел и сказал, будто ему все равно, будто он относится ко мне, как прежде. Я мечтал о Каэдэ. Боялся, что исчезну в логове дракона и не увижу ее более.
      Наконец я погрузился в сон. Впервые после смерти мать снилась мне столь отчетливо. Она стояла передо мной, у дома в Мино. Я вдыхал запах еды на костре, слышал, как отчим рубит дрова. Меня охватила радость и облегчение, что они живы. Однако у ног послышалось шуршание: по мне что-то ползло. Мама посмотрела вниз пустыми удивленными глазами. Я опустил взгляд. Земля кишела черными крабами с оторванными панцирями. Затем раздался крик, тот самый, что я слышал из храма, когда люди клана Тоган раздирали человека на части.
      Я понимал, что крабы разорвут меня.
      Проснулся я в ужасе, в поту. Рядом на коленях стоял Макото:
      – Пришел мужчина. Желает говорить только с тобой.
      Меня обуял страх: я не хотел плыть на Ошиму с этим незнакомцем. Лишь бы вернуться в Маруяму, к Каэдэ. Послать кого-нибудь вместе себя или бросить эту глупую затею. Нет, любого другого пираты убьют, не спрашивая. Раз уж я зашел так далеко, раз мне прислали человека, который отвезет меня на Ошиму к Тераде, отступаться поздно.
      В темноте едва вырисовывался силуэт мужчины на коленях, прямо за Макото. Он извинился, что не пришел раньше: прилив достигает нужного уровня во второй половине часа Быка. При полной луне лучше отправляться ночью, не дожидаясь рассвета. Он выглядел моложе, чем рыбак, говорил с достоинством и сложно было определить его происхождение.
      Макото хотел послать со мной хотя бы одного воина, однако проводник отказался сажать в лодку, и без того маленькую, лишнего человека. Я предложил ему серебро еще на берегу. В ответ прозвучал смех:
      – Зачем так просто отдавать деньги пиратам. Возьму их, когда вернемся. А если не вернемся, заберут родственники.
      – Если не доставишь господина Отори целым и невредимым, твоим вознаграждением будет удар мечом по шее, – угрюмо проронил Макото.
      – Если я умру, моя семья должна получить компенсацию, – возразил он. – Таковы мои условия.
      Я согласился, не обращая внимания на опасения друга. Не терпелось отправиться в море, сбросить с себя ужас сна. Печально заржал на прощание Шан. За ним присмотрит Макото. Я взял Ято, под одеждой, как обычно, пряталось оружие Племени.
      Я помог столкнуть лодку в воду и запрыгнул в нее. Проводник, сидя на корме, принялся грести единственным веслом. Я сменил его, пока он ставил сплетенный из соломы квадратный парус – такой заметный в лунном свете. Прикрепленные к мачте амулеты звенели на ветру, уносившем нас вместе с отливом к острову.
      Почти полная луна отбрасывала серебряную дорожку по гладкой поверхности воды. Лодка пела песню ветра и волн, знакомую мне со времен путешествия с Фумио в Хаги.
      Я рассматривал молодого человека на корме. Черты казались знакомыми, хотя мы вряд ли встречались.
      – Как тебя зовут?
      – Риома, господин.
      – Просто Риома?
      Рыбак кивнул и замолчал. Что ж, его задача – отвести меня на Ошиму, а разговаривать по пути он не обязан. Я зевнул и плотнее запахнул одежду. Можно было бы и вздремнуть.
      – Если б у меня было имя, – вдруг сказал он, – оно бы совпало с вашим.
      Я резко открыл глаза, рука невольно нащупала Ято: передо мной Кикута, наемный убийца. Однако рыбак не бросился на меня, он продолжал спокойно грести.
      – По праву я должен называться Отори, однако отец не признал меня.
      Распространенный случай. Двадцать лет назад мать рыбака работала служанкой в замке Хаги. Она понравилась молодому господину Отори – Масахиро. Когда стало известно о беременности, он назвал ее проституткой и заявил, что ребенок может быть от кого угодно. У родителей девушки не осталось другого выбора, как продавать ее тело, испоганив судьбу. Родившийся сын лишился всякого шанса получить признание. У Масахиро было достаточно законных детей, чтобы интересоваться случайными.
      – Хотя все говорят, что я похож на него. Звезды исчезли одна за другой, небо посветлело.
      Начало нового дня ознаменовалось огненно-красным восходом, точно таким же, как предыдущий закат. При дневном свете я понял, почему юноша показался мне знакомым. У рыбака была внешность Отори, подпорченная отцовским срезанным подбородком и глазами навыкате.
      – Действительно, – согласился я. – Так значит, мы кузены.
      В памяти отчетливо звучал голос Масахиро: «Если мы станем усыновлять всех незаконных детей…» Как ни странно, моя судьба могла быть как у этого рыбака, если бы не одно расхождение. На меня заявили права обе стороны предков, на него – ни одна.
      – Взгляните на нас, – сказал юноша. – Вы господин Отори Такео, приемный сын Шигеру и законный наследник владений, а я не лучше неприкасаемого.
      – Значит, тебе известна моя история.
      – Мать знает все о клане Отори, – усмехнулся он. – К тому же слава идет впереди вас.
      Рыбак вел себя странно: заискивающе и в то же время фамильярно. Скорее всего, мать испортила ребенка, неправильно его воспитала, пробудив завышенные ожидания и ложное представление о месте в обществе. Наверняка она рассказывала о могущественных родственниках, господах Отори, взращивая гордость и недовольство, и в итоге юноша не готов к правде жизни.
      – Поэтому ты согласился помочь мне?
      – Отчасти да. Хотелось познакомиться с вами. Я работал на Тераду, много раз бывал на Ошиме. Люди называют остров вратами в ад, но я был там и остался жив. – Вдруг тон голоса изменился, в нем прозвучала нотка мольбы: – Я надеялся, вы могли бы оказать мне ответную услугу. – Рыбак бросил на меня взгляд. – Вы собираетесь атаковать Хаги?
      Не стоит раскрывать перед Риомой все карты: вдруг он шпион?
      – Думаю, всем известно, что твой отец и его старшие братья предали господина Шигеру, заманив в руки Йоды. Я считаю, они в ответе за его смерть.
      – Так и есть, – ухмыльнулся рыбак. – Мне тоже надо поквитаться с ними.
      – С отцом?
      – Ненавижу его лютой ненавистью, – ответил он. – Терада и его семья относятся к Отори не лучше. Если вы выступите против них, то найдете на Ошиме союзников.
      А мой кузен не дурак, прекрасно понимает, зачем я еду туда.
      – Я у тебя в долгу, – сказал я. – Пытаясь отомстить за смерть Шигеру, я задолжал многим людям и отплачу всем, когда захвачу Хаги.
      – Дайте мне мое имя, – попросил он. – Больше мне ничего не нужно.
      Когда мы приблизились к острову, Риома рассказал, как он плавал сюда раньше, передавал послания и узнавал крохи информации об экспедициях на материк, о кораблях, полных серебра, шелка и драгоценных товаров, перевозимых из портовых городов.
      – Терада способны только злить Отори, – заметил он. – А вы сможете уничтожить их.
      Я не стал ни возражать, ни соглашаться, решил сменить тему, спросив рыбака, как он познакомился с кланом Терада.
      – Если вас интересует, верю ли я в ту чушь, что он несет, то сразу скажу «нет». – Риома поймал мой взгляд и рассмеялся. – Хотя моя мать верит. Среди проституток это не редкость. Видимо, учение служит утешением для бедняжек. Они-то знают, что все люди под одеждой одинаковы. А я не верю в существование бога или иной жизни, кроме этой. После смерти никто не получит по заслугам. Поэтому я хочу, чтобы предводителей Отори наказали сейчас.
      Солнце развеяло туман, и стал четко виден конической формы остров. Над ним поднимался дым. Волны белой пеной разбивались о серо-черные скалы. Ветер усилился и гнал нас вперед. Отливное течение разбушевалось, огибая участок суши. Пока мы поднимались по большим зеленым валам и скатывались вниз, мне стало дурно. Я посмотрел на остров и сделал пару глубоких вдохов. Не хватало только, чтобы меня вырвало.
      Затем мы обогнули мыс и очутились в относительно спокойном месте. Риома крикнул, чтобы я взял весло, так как парус прогнулся от ветра. Рыбак отвязал его и опустил, а затем принялся грести в укромный порт.
      Это был природный глубоководный залив с каменными стенами и волноломом вокруг. Душа возрадовалось при виде дюжины пришвартованных суден – прочных, способных перевозить десятки людей.
      С обеих сторон порта возвышались деревянные укрепления с бойницами для лучников, несомненно, нацеливших на меня оружие. Риома закричал и замахал руками. Из ближнего укрепления появились два человека. Они не стали махать в ответ, но один из них приветственно кивнул.
      Когда мы подошли к пристани, он крикнул:
      – Эй, Риома, кто у тебя в лодке?
      – Господин Отори Такео! – с важным видом прокричал рыбак.
      – Правда? Это твой брат? Еще одна ошибка матери?
      Риома ловко пришвартовал лодку и придержал ее, пока я выходил на берег. Те двое продолжали ухмыляться. Я не собирался лезть в драку, но нельзя же проглотить оскорбление.
      – Я Отори Такео. Я здесь, чтобы поговорить с Терадой Фумио и его отцом.
      – А мы здесь, чтобы такие, как ты, держались отсюда подальше, – сказал крупный стражник.
      У него были длинные волосы, густая борода, как у северянина, и лицо в шрамах. Он наставил на меня меч и широко улыбнулся. Легкая добыча – высокомерие и глупость делают людей уязвимыми и беззащитными перед сном Кикут. Я поймал его взгляд. Рот открылся, глаза закатились, подкосились колени. Стражник был тяжелым человеком и упал с грохотом, ударившись головой о камни.
      Напарник тотчас занес надо мной меч – предсказуемый ход. Я раздвоился и достал Ято. Меч противника рассек мой образ, я ударил по лезвию и выбил его из рук стражника.
      – Передайте Тераде о моем прибытии, – сказал я. Риома привязал лодку и стоял на причале. Он подобрал меч.
      – Идиот, это же господин Отори. Тот самый, о котором ходят легенды. Тебе повезло, что остался жив.
      Из крепости выбегали люди.
      – Простите меня, господин. Я не хотел обидеть вас, – заикаясь, произнес стражник.
      – К счастью, у меня хорошее настроение, – ответил я. – Но ты оскорбил моего брата. Извинись перед ним.
      С приставленным к горлу Ято стражник повиновался, вызвав у Риомы довольную ухмылку.
      – А что будет с Теруо? – спросил стражник, кивнув на напарника, потерявшего сознание.
      – Ничего страшного. Когда проснется, пусть поучится хорошим манерам. Теперь извольте сообщить Тераде Фумио о моем приезде.
      Двое поспешили прочь, а остальные вернулись в крепость. Я сел у стены на причале. Пестрый кот, что с интересом наблюдал за происходящим, подошел к лежащему человеку и обнюхал его, затем запрыгнул на стену рядом со мной и принялся вылизывать себя. Упитанней животного я не видел. Говорят, моряки суеверны. Наверняка, они решили, будто раскраска кота приносит удачу, поэтому кормят его и балуют. Интересно, берут ли они его с собой в плавание.
      Я погладил кота и огляделся. За портом лежала деревушка, выше по горе стояло прочное деревянное строение – полудом, полузамок. Оттуда, должно быть, хороший вид на все побережье и морской путь до Хаги. Расположение и конструкция пиратского пристанища вызвали у меня восхищение: неудивительно, что никто не может выгнать их из логова.
      Мужчины спешили по тропе, я слышал, как они передали сообщение у ворот резиденции. Затем раздался знакомый голос Фумио, глубже и взрослее, но с теми же модуляциями, что я помнил. Я поднялся на ноги и направился к концу причала. Кот спрыгнул на землю и последовал за мной. К тому времени здесь собралась целая толпа, люди бросали на меня подозрительные взгляды. Я держал руку на мече. Риома не переставал объяснять:
      – Это господин Отори Такео, сын и наследник господина Шигеру. Он убил Йоду. – Временами рыбак добавлял, словно для себя: – Он назвал меня братом.
      С горы сбежал Фумио. Напрасно я беспокоился о том, как меня примут. Тепло и радушно. Мы обнялись, как родные. Фумио возмужал, отпустил усы, окреп в плечах, пополнел не меньше, чем местный кот, зато подвижная мимика и живые глаза остались неизменными.
      – Ты один приплыл? – спросил он.
      – Благодаря этому человеку. – Я кивнул в сторону Риомы, который пал на землю, когда Фумио приблизился. – Я ненадолго. Надеюсь, вечером он отвезет меня обратно.
      – Подожди здесь господина Отори, – велел Фумио. Мы уже направились вверх, когда он крикнул стражникам: – Накормите его.
      «И не смейте дразнить», – хотел добавить я, да понял, что только выставлю его на смех. Оставалась слабая надежда, что к Риоме станут относиться лучше. Он тот тип человека, который вызывает желание поглумиться. Обречен быть жертвой.
      – Полагаю, ты приехал не просто так, – сказал Фумио, шагая по склону. Он ни на йоту не утратил энергии и выносливости. – Помоемся, поедим, и я отведу тебя к отцу.
      Какими бы неотложными ни были мои дела, они подождут. Дом опоясывало укрепление, охватывая несколько озер с бурлящей на камнях водой. Не напрасно остров Ошима, врата в ад, слыл устрашающим местом. Над нами дымился вулкан, в воздухе пахло серой, с поверхности озер поднимался пар, а валуны походили на окаменевших покойников.
      Мы разделись и скользнули в обжигающую воду. Никогда не знал горячее. Я едва не сварился, однако когда первая боль прошла, возникло неописуемое ощущение. Как рукой сняло усталость от долгого пути, неспокойной ночи и переправы в лодке. Я прекрасно понимал: детская дружба – не лучшая основа для доверия, но в тот момент так расслабился, что любой мог бы напасть на меня и убить.
      – Временами до нас доходили вести, – сказал Фумио. – Вижу, тебе отдыхать не приходилось. Сожалею о смерти господина Шигеру.
      – Это невосполнимая утрата не только для меня, но и для клана. Я до сих пор преследую виновных в его гибели.
      – Ведь Йоды давно нет в живых?
      – Да, он поплатился за свое вероломство, но в заговоре участвовали Отори. Они предали Шигеру и отдали в руки Йоде.
      – Ты намерен покарать их? В этом деле можешь рассчитывать на нас.
      Я вкратце рассказал Фумио о женитьбе на Каэдэ, о путешествии в Маруяму и моем войске.
      – Однако я должен вернуться в Хаги и взять наследство. Отори не отдают его без боя, значит, придется взять силой. Так оно и лучше, потому что я в любом случае их уничтожу.
      Фумио улыбнулся и приподнял брови:
      – Ты изменился с нашей последней встречи.
      – Пришлось.
      Мы вылезли из горячей воды, оделись и отобедали в одной из комнат дома. Она походила на сокровищницу, полную драгоценных и прекрасных предметов, очевидно, украденных с торговых кораблей: фигурки из слоновой кости, фарфоровые вазы, парча, золотые и серебряные чаши, тигровые и леопардовые шкуры. Мне раньше не доводилось сидеть в окружении подобной роскоши, но все вещи казались здесь случайными – в убранстве не было ни меры, ни вкуса.
      – Взгляни поближе, – сказал Фумио, когда мы закончили трапезу. – Я пойду поговорю с отцом. Если тебе что понравится, забирай. Мой отец собирает разные вещи, которые не имеют для него никакой ценности.
      Я поблагодарил друга, но не собирался ничего брать. Сидел, дожидаясь его возвращения, сохранял внешнее спокойствие, хотя был начеку. Фумио радушно меня принял, однако неизвестно, кого поддерживает семья Терады. Не исключено, что они хорошо ладят с Кикутами. Я прислушался, пытаясь определить, сколько в доме человек, различить голоса, акценты. Хотя если я попал в ловушку, то шансов выбраться никаких. Здесь сущее логово дракона.
      Я опознал Тераду – самого дракона. Он находился в дальней части дома. Его голос раздавал приказы, требовал чай, веер, вино. Грубый голос, энергичный, как у Фумио, часто полный страсти и не реже злости, но с ноткой потаенного юмора. Я бы не стал недооценивать Тераду. Он избавился от жесткой иерархии клановой системы, бросил вызов Отори и прослыл самым страшным человеком в Срединном Крае.
      Наконец вернулся Фумио и повел меня в комнату, напоминавшую орлиное гнездо – расположенную высоко над деревней и портом, с видом на Хаги. Вдалеке я едва различал знакомые очертания гор за городом. Море было спокойным, гладким как шелк, иссиня-черным, вокруг скал волны взбивали пену, словно снежную бахрому. В небе парил орел.
      Необычайное место. Даже верхний этаж самого высокого замка не способен так возвыситься над морем. Интересно, каково тут, когда вдоль побережья дует муссон. Строение укрыто изгибом острова. Возвести такое мог только человек чрезвычайного тщеславия.
      Терада сидел на тигровой шкуре перед открытыми окнами. На низком столике рядом лежали карты, чертежи, записи плаваний и какая-то трубка – не иначе как флейта из бамбука. На коленях сидел писец с кисточкой и чернилами.
      Я низко поклонился Тераде и представился. Он вежливо поклонился в ответ, несмотря на свой властный вид.
      – Премного о вас наслышан от сына, – сказал предводитель пиратов. – Добро пожаловать.
      Он пригласил меня сесть рядом. Когда я сделал шаг вперед, писец опустил голову до пола и замер в таком положении.
      – Мне передали, вы уложили одного из моих людей, и пальцем к нему не притронувшись. Как вы это делаете?
      – В детстве он проделывал такое с собаками, – вставил Фумио, приняв позу лотоса.
      – Благодаря редким талантам, – ответил я. – Не хотел причинять ему вреда.
      – Талантам Племени? – грозно спросил Терада. Он наверняка нанимал людей из Племени и прекрасно знал об их умениях.
      Я слегка кивнул.
      Пират прищурился и надул губы.
      – Покажите мне, на что способны. Проверните тот же трюк с этим человеком. – Он треснул писца веером по голове.
      – Простите меня, но какими бы талантами я ни обладал, их запрещено демонстрировать как фокусы.
      – Ха! – фыркнул он, уставившись на меня. – Вы хотите сказать, что не станете делать это по моему требованию.
      – Господин Терада правильно понял.
      Последовало неловкое молчание, затем пират ухмыльнулся.
      – Фумио предупреждал, что я не смогу тебе приказывать. Ты унаследовал не только внешность Отори, но и их упрямство. Что ж, я не в восторге от волшебства, которым нельзя похвастать. – Он поднял трубку и приставил ее к глазу, закрыв второй. – Вот мое волшебство. – Терада передал трубку мне. – Что скажешь?
      – Приложи к глазу, – подсказал Фумио и широко улыбнулся.
      Я осторожно взял предмет, незаметно обнюхал – не ядовит ли.
      – Это безопасно! – рассмеялся мой друг.
      Прищурившись и заглянув внутрь, я ахнул. Далекие горы, город Хаги словно прыгнули ко мне. Я убрал трубку, и они вернулись туда, где стояли, смутные и расплывчатые. Теперь усмехались Терады, сын и отец.
      – Что это? – спросил я. Вещь в моей руке не могла быть магической, ее сделали люди.
      – Стекло, изогнутое как чечевица. Увеличивает объекты и сокращает расстояние, – ответил Терада.
      – Привезено с материка?
      – Да, забрали с корабля, там давно пользуются подобными изобретениями. Но это, надо полагать, изготовлено в далекой стране варварами с юга.
      Пират наклонился вперед и забрал у меня трубку, посмотрел через нее сам и улыбнулся:
      – Только представь себе страны и людей, которые умеют творить подобное. Мы здесь, на Восьми Островах, думаем, что живем в центре мира, а мне иногда кажется, будто не знаем вообще ничего.
      – До нас дошли сведения о существовании оружия, которое убивает с большого расстояния огнем и кусочками свинца, – добавил Фумио. – Сейчас мы пытаемся раздобыть такое для себя. – Он взглянул в окно, и глаза его наполнились тоской по просторам земли. Видимо, жизнь на острове была для его обитателей хотя и роскошной, но тюрьмой.
      Странный предмет, неизведанное оружие – меня охватили дурные предчувствия. Голова шла кругом от расположенной столь высоко комнаты, от гула прибоя внизу, от усталости. Я старался дышать глубоко, спокойно, но холодный пот выступал на лбу и щекотал подмышки. Надо было предвидеть, что союз с пиратами увеличит их влияние и откроет путь притоку новых вещей, который полностью изменят то общество, что я пытаюсь возглавить. В комнате повисла тишина. Я слышал приглушенные звуки жизни дома, взмахи орлиных крыльев, отдаленный шепот моря, голоса людей в порту. Женщина дробила рис и тихо напевала балладу о девушке, влюбившейся в рыбака.
      Воздух замерцал, словно с лица реальности скинули шелковую вуаль. Кенжи сказал, что некогда все люди обладали талантами, которые сохранились только у Племени. А ныне даже среди Племени осталась лишь горстка одаренных. Вскоре и мы канем в прошлое, наш дар забудется, его место займут чудеса техники, столь полюбившиеся Тераде. Я задумался о собственной роли в искоренении редких талантов, о членах Племени, которых уничтожил, и ощутил вдруг горечь сожаления. И все же я должен заключить соглашение с Терадой. Нет смысла отступать. И если дальнозоркая трубка и оружие огня способны помочь мне, я не премину воспользоваться ими.
      Картина перед глазами приняла четкие очертания. Кровь снова потекла по венам. Прошло лишь мгновение.
      – Полагаю, у тебя есть какое-то предложение, – сказал Терада. – Буду рад послушать.
      Я поделился мнением, что Хаги можно взять только с моря, поведал в общих чертах о плане послать пол-армии с берега в качестве приманки, чтобы привязать силы Отори к берегу реки, а другую часть переправить на корабле и напасть на замок. В награду за помощь я пообещал Тераде восстановить их в правах в Хаги и создать постоянный военный флот под его командованием. Как только установится мир, клан выделит деньги на экспедиции на континент для торговли и исследований.
      – Я знаю, насколько сильна и влиятельна ваша семья. Не могу поверить, что вы хотите навсегда остаться на Ошиме.
      – Мы действительно хотим вернуться в родной дом, – ответил Терада. – Его забрали Отори.
      – Вам вернут все имущество, – пообещал я.
      – Будем надеяться, – усмехнулся он.
      – Я смогу победить с вашей помощью.
      – Когда ты намерен атаковать? – Фумио взглянул на меня горящими глазами.
      – Как можно раньше. Скорость и неожиданность – мое главное оружие.
      – Со дня на день подует первый муссон, – сказал Терада. – Поэтому все наши корабли в порту. Выходить в море можно будет только через месяц.
      – Тогда отправимся, как только установится благоприятная погода.
      – Ты не старше моего сына, – отметил он. – С чего ты взял, что можешь командовать армией?
      Я поведал пирату о своем войске и снаряжении, о базе в Маруяме, о победных битвах. Он щурился и фыркал, не произнося ни слова. В нем боролись осторожность и жажда мести. Наконец он ударил веером по столу, отчего писец вздрогнул. Терада поклонился мне и торжественно произнес:
      – Господин Отори, мы готовы помочь вам в вашем походе и рады будем видеть вас повелителем Хаги. Дом и семья Терада клянется вам во всеобъемлющей поддержке. Мы даем вам присягу, корабли и люди – в вашем распоряжении.
      Я поблагодарил его, душа моя ликовала. Принесли вино закрепить союз. Фумио не скрывал радости. Как выяснилось позже, у него были свои причины вернуться в город: там жила девушка, на которой он мечтал жениться. Мы втроем отобедали, обсуждая войска и стратегию. Ближе к вечеру Фумио вывел меня к порту, чтобы показать корабли.
      Риома ждал на причале, рядом сидел кот. Мы поднялись на борт ближайшего корабля. Меня впечатлили его размер, вместительность и укрепления из деревянных стен и щитов, придуманные пиратами. У судна были огромные паруса и много весел. Зыбкий план в моей голове обрел реальную основу.
      Мы договорились, что Фумио свяжется с Риомой, как только установится благоприятная погода. Я отправлю войско на север в следующее полнолуние. Воинов посадят на корабли у храма Каттэ Йонья и доставят на Ошиму, откуда мы пойдем в атаку на город и замок.
      – Исследуем Хаги ночью – вспомним старые времена, – улыбнулся Фумио.
      – У меня не хватит слов отблагодарить тебя. Должно быть, это ты убедил отца поддержать меня.
      – В этом не было необходимости: он сам увидел все преимущества союза. К тому же, отец считает тебя законным наследником клана. Хотя вряд ли бы он согласился, если бы ты не приплыл к нам лично, в одиночку. Его это восхитило. Отец любит дерзких.
      К сожалению, иначе поступить было нельзя. Впереди столько дел, и только я могу их выполнить, только я в силах заключить союз.
      Фумио приглашал меня остаться дольше, но мне не терпелось вернуться в Маруяму, начать приготовления, предотвратить любой ценой нападение Араи. Помимо того, я не доверял погоде. Ветер как-то странно затих, а небо на горизонте покрылось темными тяжелыми тучами.
      Риома сказал:
      – Если отправимся прямо сейчас, поймаем прилив.
      Мы с Фумио обнялись на причале, и я ступил в маленькую лодку. Мы попрощались и отплыли, уносимые от острова течением.
      Рыбак тревожно поглядывал на свинцовое небо и не без основания, потому что на расстоянии в полмили от Ошимы начал набирать силу ветер. Через минуту дождь уже вовсю хлестал в лицо. Грести было бесполезно, Риома попробовали поставить парус, но его тотчас вырвало из рук ветром.
      – Придется вернуться! – выкрикнул он.
      Я не стал спорить, хотя расстроился из-за непредвиденной задержки. Рыбак развернул хрупкую лодку. Зеленые волны росли с каждой минутой, грозно нависали впереди, подбрасывали нас вверх и швыряли вниз, словно в пропасть. Лица сравнялись с ними цветом, и при пятом падении нас одновременно вырвало.
      Буря гнала нас к порту, и мы оба схватились за весла, чтобы удержать курс. К счастью, выступ скалы позволил направить лодку за волнолом, но даже здесь мы не были в безопасности. Вода внутри залива бурлила, как в кипящем чане. Лодку с жуткой силой ударило о стену волнолома, и она перевернулась. Я оказался глубоко под водой и отчаянно заработал руками и ногами. Риома был в метре от меня. Я схватил его за шиворот и потянул вверх. Мы вынырнули вместе. Он сделал глубокий вдох и панически забил по воде руками, затем ухватился за меня, едва не задушив. Всем весом Риома потянул меня на дно. Я не мог высвободиться. Несмотря на способность долго находиться под водой, рано или поздно мне необходимо вдохнуть. Сердце заколотило, легкие пронзила боль. Я попытался вырваться из хватки Риомы, дотянуться хотя бы до шеи и отключить его на время, чтобы спасти нас обоих. Меня не покидала навязчивая мысль: «Он мой брат, а не сын», но тут я подумал: «А вдруг пророчица ошиблась!»
      Не верилось, что смерть настигнет меня таким бесславным образом. Перед глазами все затуманилось, сквозь темноту проступил белый свет, мучительная боль раздирала голову.
      «Меня забирают в другой мир», – решил я, и тут неожиданно выплыл на поверхность и принялся хватать ртом воздух.
      Рядом оказались два человека Фумио, привязанные веревками к пристани. Они нырнули за нами и вытащили обоих за волосы. Затем доставили до камней, где нас вырвало морской водой. Состояние Риомы было хуже моего. Как многие рыбаки и моряки, он не умел плавать и ужасно боялся утонуть.
      Дождь хлестал по земле и воде, полностью скрыв от взора дальний берег. Пиратские корабли поскрипывали, качаясь на плаву. Фумио опустился на колени рядом со мной.
      – Если можешь идти, то лучше поскорей спрятаться в доме, пока шторм не достиг апогея.
      Я поднялся на ноги. Болело горло, щипало глаза, а в остальном я вышел из передряги невредим. На поясе по-прежнему висел Ято. С погодой ничего не поделаешь, однако меня переполнили злость и тревога.
      – Это надолго?
      – Не думаю, что это настоящий тайфун, вероятно, просто местная гроза. Скорей всего, утихнет к утру.
      Прогноз Фумио оказался слишком оптимистичным. Шторм бушевал три дня, и еще два море было слишком неспокойным для лодчонки Риомы. В любом случае, ее пришлось чинить, на что ушло четыре дня после прекращения дождя. Фумио предложил переправить меня на корабле, но я не хотел пока выдавать своего сотрудничества с пиратами. Все это время я беспокоился, переживал за Макото – дождется ли он меня, вернется ли в Маруяму или бросит совсем, зная, что я один из Потаенных, отправится в Тераяму? – и еще сильней тревожился за Каэдэ. Я не намеревался находиться вдали от нее так долго.
      У нас с Фумио появилось предостаточно времени для разговоров о кораблях и навигации, морских сражениях, вооруженных моряках и прочем. Преследуемый повсюду любопытным пестрым котом, я осмотрел все судна и оружие и был удивлен их мощью. Каждый вечер, пока внизу моряки играли в карты, а их девушки танцевали и пели, я допоздна общался с отцом Фумио. Старик поражал меня своей храбростью и проницательностью, и я не уставал радоваться, что такой человек стал моим союзником.
      Луна доросла до последней четверти, когда мы наконец-то спустили лодку на спокойную гладь моря, чтобы воспользоваться вечерним приливом. Риома оправился от потрясения и по моей просьбе был приглашен на ужин в резиденцию Терады в последний вечер нашего там пребывания. В присутствии старого пирата рыбак сидел тише воды – он ценил оказанную ему честь и гордился этим.
      Ветер дул достаточно сильно, чтобы поднять новый желтый парус, что сделали нам пираты. Они прикрепили и амулеты взамен старых, которые оторвало во время грозы, еще подарили маленькую статуэтку бога моря, который должен был взять нас под свою защиту. Амулеты звенели на ветру, и мы мчались вдоль южной части острова, откуда доносился шум, похожий на эхо. Из кратера поднимался черный дым. Склоны обволакивал пар. Взирая на остров, я вновь подумал, что люди недаром нарекли его вратами в ад. Он постепенно удалялся и блек, пока не скрылся за сиреневой вечерней дымкой.
      Большую часть пути мы преодолели до наступления сумерек. К счастью, туман стал плотной стеной, непроницаемой в ночной темноте. Риома то неуемно болтал, то погружался в задумчивость. Я полностью доверился ему и лишь временами подменял у весла. Не успели возникнуть перед нами очертания суши, как я различил смену морской мелодии: волны зашипели по гальке. Мы вышли на берег в том же месте, откуда и уплыли. У костра нас ждал Йоро. Когда лодка заскрипела по камням, он вскочил на ноги и придержал ее, пока я выбирался на берег.
      – Господин Отори! Мы уже потеряли всякую надежду. Макото собирался возвращаться в Маруяму, чтобы доложить о вашем исчезновении.
      – Нас задержал шторм. – Слава богам, они дождались меня.
      Риома сильно устал, но не решился выйти из лодки. Видимо, несмотря на все хвастовство, он боялся и хотел вернуться домой в темноте, чтобы никто не узнал, где он был. Я послал Йоро в храм за обещанным серебром и едой, если таковая осталась. Когда вернемся сюда, первым делом надо будет обезопасить побережье, то есть очистить его от разбойников. Я сказал Риоме что мы вернемся, как только установится благоприятная погода.
      Мне вдруг стало неловко. Риома будто бы ожидал от меня слов и обязательств, которые я не мог ему дать. Казалось, я чем-то огорчил его. Возможно, Риома думал, что я тотчас признаю родственную связь и приглашу его вместе отправиться в Маруяму, а мне еще один подопечный не нужен. С другой стороны, нельзя же настраивать его против себя. Мне понадобится гонец, к тому же я рассчитывал на его молчание. Пришлось уверить кузена в крайней секретности и намекнуть, что от этого будет зависеть его будущее. Он поклялся молчать, взял деньги и еду у Йоро, выразив глубокую благодарность. Я сердечно поблагодарил его, хотя прекрасно понимал, что с обыкновенным рыбаком иметь дело было бы проще и спокойней.
      Макото был крайне рад моему благополучному возвращению. Пока мы шагали к храму, я поведал ему о результате путешествия.

      Когда Такео отправился к побережью, а братья Миеси – в Инуяму, Каэдэ видела на их лицах радость предвкушения и исполнилась обидой, что ее оставили дома. В последовавшие дни девушку мучили опасения и тревоги. Она невероятно тосковала по мужу и его ласкам, ревновала к Макото, которому дозволено сопровождать его, переживала за безопасность Такео и в то же время злилась на него.
      «Жажда мести важней меня, – часто думала Каэдэ. – Такео женился на мне, чтобы осуществить свои планы!» Она верила в искреннюю любовь супруга, но помнила, что он мужчина, воин, и если ему придется выбирать, то тяга к мщению возьмет верх. «И я бы себя так вела, будь я мужчиной, – успокаивала себя Каэдэ. – Я ведь даже не могу родить ему ребенка. Какой от меня толк? Лучше бы мне появиться на свет мужчиной. Может, в следующей жизни?…»
      Она ни с кем не делилась своими мыслями. Некому было доверять. Сугита и старейшины были вежливы и даже заботливы, однако избегали ее компании. Каэдэ находила себе разнообразные занятия: следила за делами по дому, выезжала на поля с Амано, переписывала свитки, оставленные ей на хранение. После попытки кражи это будет мудрой предосторожностью и поможет ей понять смысл кампании Такео против Племени и сопряженные с этим терзания. Она сама встревожилась из-за учиненной резни и от вида сваленных в кучу трупов после битвы у Асагавы. Как много времени нужно, чтобы вырастить человека, чья жизнь так зыбка. Каэдэ боялась воздаяния как от живых, так и от мертвых. Но что еще оставалось делать Такео, когда столь много людей сговорились против него?
      Ей самой доводилось убивать, отдавать приказы, влекущие за собой смерть. Неужели потеря ребенка – наказание за грехи? Все изменилось, Каэдэ желала защищать и заботиться, создавать жизнь, а не разрушать. Возможно ли сохранить владения и править без насилия? В долгие часы уединения она постоянно размышляла об этих вещах.
      Такео обещал вернуться через неделю, однако время шло, а его все не было. Беспокойство росло с каждым днем. Нужно было строить планы о будущем домена. В ответ на любое высказанное ею предложение старейшины кланялись и выражали надежду на скорее возвращение ее супруга. Дважды Каэдэ пыталась собрать старейшин на совет, но они один за другим сетовали на плохое самочувствие.
      – Невероятно, все заболевают в один и тот же день, – раздражительно пожаловалась она Сугите. – Не думала, что климат Маруямы так плохо сказывается на здоровье пожилых людей!
      – Сохраняйте терпение, госпожа Каэдэ, – ответил тот. – Лучше подождать возвращения Такео, а он прибудет со дня на день. Возможно, у него есть неотложные приказы, и мы должны быть наготове.
      Раздражение Каэдэ росло при мысли, что все подчиняются только Такео, хотя это ее домен. Она тоже должна подчиняться мужу, и все же Маруяма и Ширакава принадлежат Каэдэ, вольной распоряжаться владениями по своему усмотрению. Отчасти девушка пребывала в ужасе оттого, что Такео отправился заключать союз с пиратами. Это все равно, что водить дружбу с неприкасаемыми и крестьянами: слишком противоестественно. Видимо, все странности проистекают из родства с Потаенными. Такео поделился с ней тайной своего происхождения, которая будоражила воображение и в то же время вызвала отвращение. Согласно законам класса правителей, Каэдэ была чистых кровей и по рождению обладала более высоким статусом. Она стыдилась своих мыслей и пыталась гнать их подальше, но чем дольше Такео находился вдалеке, тем упорней они давали о себе знать.
      – Где твой племянник? – спросила она Сугиту, чтобы развеяться. – Пришли его ко мне. Хочу пообщаться хоть с кем-нибудь младше тридцати!
      Хироши был отнюдь не лучшим собеседником, да к тому же злился, что его оставили в домене. Он надеялся поехать в Инуяму с Кахеи и Гембой.
      – Они даже дороги не знают, – ворчал он. – Я бы показал им все. А вместо этого торчу здесь и учусь с дядей. Даже Йоро пустили вместе с господином Отори.
      – Йоро намного старше тебя, – отметила Каэдэ.
      – Всего на пять лет. И ему бы не помешало поучиться. Я-то знаю намного больше букв, чем он.
      – Так ты ведь раньше начал. Нельзя презирать людей за то, что жизнь не дала им такого шанса, как тебе. – Каэдэ осмотрела мальчика. Он был маловат для своего возраста, но силен и хорошо сложен. Из него вырастет привлекательный мужчина. – Ты не старше моей сестры.
      – А она похожа на вас?
      – Люди считают, что да. Мне кажется, она красивей.
      – Не может быть, – тотчас выпалил Хироши, вызвав у Каэдэ улыбку. У мальчика зарумянились щеки. – Все говорят, что госпожа Отори – самая красивая женщина в Трех Странах.
      – Да что они видели? – возразила Каэдэ. – В столице, при дворе императора, есть такие женщины, что у мужчин сохнут глаза от одного взгляда. Их держат за ширмой, чтобы весь двор не ослеп.
      – А как же мужья? – усомнился Хироши.
      – Им приходится завязывать глаза, – дразнящим тоном проговорила она и бросила ленту мальчику на голову. Каэдэ игриво обняла его, но Хироши вырвался. С ним обращались как с ребенком, а он хотел быть мужчиной и поэтому рассердился.
      – Девчонкам хорошо – им не надо учиться!
      – А моей сестре нравится заниматься, и мне тоже. Я считаю, девочки должны уметь читать и писать наравне с мальчиками. Тогда они смогут помогать своим мужьям, как я.
      – Для этого люди заводят писчих.
      – Господин Отори прекрасно пишет сам, – не унималась Каэдэ. – А он, как и Йоро, начал учиться позже тебя.
      Хироши испугался:
      – Я не хотел сказать ничего плохого! Господин Отори спас мне жизнь и отомстил за смерть отца. Я всем ему обязан, но…
      – Что «но»? – спросила Каэдэ, чувствуя тень сомнения.
      – Я всего лишь передаю, что говорят люди, – пробормотал мальчик. – Все считают его странным. Он водится с неприкасаемыми, позволяет крестьянам сражаться, преследует невинных торговцев. Никто не верит, что господин Такео воспитывался воином, и все гадают, откуда он взялся.
      – Кто такое говорит? Горожане?
      – Нет, такие семьи, как моя.
      – Воины Маруямы?
      – Да, а еще некоторые считают его колдуном.
      Каэдэ ничуть не удивилась – ее саму терзали подобные мысли, – но вероломство воинов вызвало гнев.
      – Возможно, у него необычное воспитание, – согласилась она, – однако он наследник клана Отори по крови и по закону усыновления, к тому же он мой муж. Никто не имеет права говорить о нем плохо! – Она выяснит, кто позволяет себе такое, и заставит их замолчать. – Будешь моим шпионом, – сказала Каэдэ Хироши. – Докладывай о любом, кто предательски сквернословит.
      С тех пор Хироши приходил к ней каждый день и рассказывал о настроениях воинов, передавал шутки, шепот, праздные разговоры мужчин, которым нечем заняться. Каэдэ решила пока ничего не предпринимать, но доложить Такео, когда он вернется.
      Началась жара, погода стояла слишком знойная, чтобы выезжать в поля. Поскольку Каэдэ не могла принимать решения и со дня на день ожидала приезда мужа, она проводила все время на коленях у лакированного письменного стола и копировала записи о Племени. Двери дома были всегда открыты малейшему дуновению бриза, насекомые оглушительно жужжали. Окна ее излюбленной комнаты выходили на пруды и водопад, сквозь кусты азалий виднелась чайная. Каждое утро Каэдэ надеялась, что вечером заварит там чай для Такео. Напрасно. Иногда к пруду подлетали зимородки, привлекая внимание сине-оранжевой раскраской. Однажды снаружи веранды опустилась цапля: знак возвращения Такео. Он не вернулся даже в тот день.
      Каэдэ никому не дозволяла смотреть, что пишет, поскольку понимала, насколько важны эти записи. Открытия Шигеру просто потрясали: наверное, у него был шпион в Племени. Каждый вечер она прятала оригинал и копии в разных местах и старалась запомнить как можно больше наизусть. Каэдэ стала одержима идеей существования тайной сети, повсюду искала тому подтверждения, никому не доверяла, хотя Такео по прибытии в Маруяму первым делом очистил дом от людей Племени. Ей не давало покоя их могущество – как можно от них скрыться? И тут она подумала, что Племя уже настигло Такео, и он лежит где-то мертвый, покинув ее навсегда.
      «Он прав, – размышляла Каэдэ. – Их всех нужно уничтожить, искоренить, мы обязаны это сделать. Если мы не расправимся с ними, они расправятся с нами».
      В памяти часто возникали образы Шизуки и Муто Кенжи. Каэдэ сожалела, что вверила свою жизнь женщине, которая наверняка доложила обо всем
      Племени. А ей казалось, будто эти люди искренне любят ее… Неужели все обман? Они едва не погибли вместе в замке Инуямы, но не стали друг другу ближе. Каэдэ чувствовала, что Шизука предала ее, и в то же время скучала по ее поддержке.
      Начались месячные, принеся очередное огорчение и недельное затворничество. Даже Хироши не навещал госпожу. Когда копирование записей подошло к концу, девушке стало совсем неспокойно. Прошел Фестиваль Мертвых, разбередив в душе горечь по усопшим. Восстановление резиденции длилось все лето и теперь закончилось, однако прекрасные комнаты пустовали.
      Как-то утром Хироши спросил:
      – Почему ваша сестра не живет с нами?
      – Может, съездим ко мне домой, заберем ее? – вырвалось у Каэдэ.
      Целую неделю висели свинцовые тучи, предвещая тайфун, но небо вдруг прояснилось, и жара спала. Ночью наступала долгожданная прохлада: идеальное время для путешествий. Сугита пытался разубедить ее, и даже равнодушные старейшины отговаривали отправляться в путь. Каэдэ никого не слушала. Если Такео вернется в Маруяму раньше нее, пусть выезжает навстречу. Дорога отвлечет от тревог.
      – Мы можем послать за вашими сестрами людей, – предложил Сугита. – Замечательная идея. Я лично сопровожу их.
      – Я хочу осмотреть имение, – ответила Каэдэ. Вбив себе в голову мысль, она не собиралась отступать. – Я не говорила со своим народом с тех пор, как вышла замуж. Давно надо было съездить: проверить земли, проследить за сбором урожая.
      Девушка не назвала Сутите истинную причину. Она поедет к священным пещерам Ширакавы, выпьет речной воды и помолится богам, чтобы ей послали ребенка.
      – Меня не будет всего несколько дней.
      – Боюсь, ваш муж это не одобрит.
      – Он доверяет моему мнению во всем, – ответила Каэдэ. – И потом разве госпожа Наоми не имела обыкновение путешествовать одна?
      Сугита привык получать приказы от прекрасного пола, поэтому сумел справиться с дурным предчувствием. Каэдэ выбрала в сопровождение Амано и отряд людей, приехавших вместе с ней из Тераямы. После недолгих раздумий она решила не брать женщин, даже Майами. Надо было добраться быстро, верхом, без церемоний и почестей, с которыми придется мириться, если путешествовать открыто. Майами сначала умоляла ее, затем дулась, но Каэдэ была непреклонна.
      Каэдэ отказалась от паланкина, решив ехать на Раку. Перед отъездом она собиралась спрятать копию записей под полом чайной, но в конце концов сочла лучшим забрать с собой оба варианта, подумывая скрыть оригинал в доме Ширакавы. После долгих уговоров Хироши разрешили присоединиться к ним. Он должен был ехать справа от Каэдэ и глаз не спускать с коробок. В последний момент девушка взяла меч, подаренный Такео.
      Амано убедил Хироши не таскать с собой тяжелый меч отца, но мальчик все-таки прихватил кинжал и лук. Он сел на маленького чалого коня из отцовской конюшни, который выкидывал номера весь первый день, доставляя воинам немало забавы. Дважды он резко разворачивался и галопом скакал обратно домой. Хироши едва справлялся с упрямцем и пригонял его обратно, кипя от ярости, но не теряя решимости.
      – Это красивое создание еще зелено, – заметил Амано. – А ты его напрягаешь. Расслабься.
      Амано взял Хироши под присмотр, конь угомонился и на второй день уже не доставлял хлопот. Каэдэ была счастлива оказаться в пути, хотя бы на время забыть дурные мысли. Погода стояла прекрасная, кругом созрел урожай, воины ободрились в надежде увидеть свои дома и семьи. Хироши был хорошим спутником и рассказывал о землях, мимо которых они проезжали.
      – Жаль, мой отец не научил меня столь многому, как тебя, – отметила Каэдэ, восторгаясь его знаниям. – В твоем возрасте я была заложницей в замке Ногучи.
      – Он заставлял меня заниматься все время. Не давал ни минуты передышки.
      – Жизнь так коротка и хрупка, – вздохнула Каэдэ. – Возможно, он чувствовал, что не увидит тебя взрослым.
      Хироши кивнул и замолчал.
      «Мальчик наверняка скучает по отцу, хотя и не подает вида, – думала Каэдэ. – Я воспитаю своих детей так же: девочки, как и мальчики, будут образованными и сильными».
      Утром третьего дня они пересекли Белую реку – границу Ширакавы – и вошли на территорию владений Каэдэ, с легкостью преодолев мелкую реку вброд. Быстрая белая вода бурлила меж камней. Там не было пропускного поста: земли всегда находились вне власти основных кланов, а хозяева небольших поместий не ссорились друг с другом. Обычно семьи воинов присягали Кумамото или Маруяме, но не переезжали в города-замки, предпочитая вести хозяйство на собственной земле, где практически не платили налога.
      – Никогда раньше не бывал в Ширакаве, – признался Хироши. – Для меня это самый дальний путь из Маруямы.
      – Значит, теперь моя очередь давать наставления, – сказала Каэдэ и принялась показывать местность. – Позже я отведу тебя к истоку реки и к великим пещерам, только тебе придется подождать снаружи.
      – Почему? – огорчился он.
      – Это священное место для женщин. Ни одному мужчине не дозволяется ступать туда.
      Каэдэ не терпелось вернуться домой, и она не останавливалась по пути, хотя все подмечала: состояние земель, зрелость урожая, упитанность быков и детей. По сравнению с предыдущим годом, когда она приехала сюда с Шизукой, дела пошли в гору, однако сохранилось достаточно следов бедности и запустения.
      «Я бросила их, – подумала Каэдэ с чувством вины. – Давно надо было приехать». В памяти возникло неотложное бегство в Тераяму по весне – тогда она была словно околдованная.
      Амано послал двух человек вперед. У ворот ждал главный вассал домена Шойи Киеси. Он поприветствовал госпожу с удивлением и некой прохладой. Женщины дома выстроились в саду, но среди них не было ни сестер, ни Аямэ.
      Раку заржал, повернув голову к конюшням и лугам, где бегал зимой. Амано помог Каэдэ спешиться.
      Хироши соскользнул со спины чалого, который попытался лягнуть ближайшую лошадь.
      – Где мои сестры? – спросила Каэдэ, не поздоровавшись с остальными.
      Все молчали. С камфарного дерева за воротами кричал сорокопут.
      – Госпожа Ширакава… – начал Шойи. Она метнулась к нему:
      – Где они?
      – Гонцы сказали нам… Вы сами распорядились отправить их к господину Фудзиваре.
      – Я не давала никаких распоряжений! Как долго они там?
      – Около двух месяцев. – Вассал взглянул на всадников и слуг. – Нам следует поговорить наедине.
      – Да, и немедленно, – согласилась Каэдэ. Подбежала женщина с чашей воды.
      – Добро пожаловать домой, госпожа Ширакава.
      Каэдэ омыла ноги и ступила на веранду. Ее охватило беспокойство. В доме стояла гнетущая тишина.
      Перевалило за полдень. Каэдэ велела накормить людей, напоить лошадей и на всякий случай держать их наготове. Затем отвела Хироши в спальню и велела присмотреть за записями, пока поговорит с Шойи. Она была не голодна, но мальчика следовало накормить. В старой комнате отца Каэдэ дожидалась Шойи.
      Казалось, комнату покинули всего пару минут назад. На столике для письма лежала кисть. Должно быть, Хана продолжала заниматься даже после отъезда сестры. Девушка подняла кисть и мрачно рассматривала ее, когда в дверь постучал Шойи.
      Он вошел и опустился на колени с извинениями:
      – Мы были уверены, что выполняем вашу волю. Господин Фудзивара сам приехал и говорил с Аи.
      Каэдэ почудилось, будто в его голосе прозвучала нотка фальши.
      – Почему он пригласил их? Что ему от них понадобилось? – вопрошала она дрожащим голосом.
      – Вы сами часто там бывали, – ответил Шойи.
      – С тех пор все изменилось! – воскликнула она. – Мы с господином Отори поженились в Тераяме. Мы заняли Маруяму. Вы наверняка об этом слышали.
      – Мы не поверили, – ответил он, – поскольку все считали, что вы помолвлены с господином Фудзиварой и выйдете замуж только за него.
      – Не было никакой помолвки! – в ярости возразила Каэдэ. – Как ты смеешь сомневаться в моем браке!
      Лицо Шойи так напряглось, что Каэдэ поняла: он не меньше зол, чем она сама.
      – А что нам оставалось думать? – Он подался вперед. – До нас дошли слухи о замужестве без помолвки и благословения, без присутствия членов семьи. Хорошо, что ваш отец мертв. Вы навлекли на него позор и тем самым загнали в могилу. Хотя бы нынешнего бесстыдства он не видит…
      Шойи внезапно замолк. Они смотрели друг на друга в ужасе от такой вспышки гнева.
      «Шойи заслуживает смерти, – с горечью думала Каэдэ. – Такие слова не могут остаться безнаказанными. Но он мне нужен. Кто еще будет управлять имением в мое отсутствие?» А вдруг он попытается забрать у нее домен? Вдруг причиной всему алчность? Интересно, предали ли ее люди, которых она с Кондо собирала всю зиму. Жаль, что его нет рядом, хотя человеку из Племени доверять еще сложнее, чем вассалу отца. Никто ей не поможет.
      Стараясь не показывать опасений, Каэдэ в упор смотрела на Шойи, пока тот не опустил глаз.
      Он взял себя в руки, утер слюну со рта.
      – Простите. Я знаю вас с рождения и обязан повиноваться вам во всем.
      – Я прощу тебя на этот раз, – сказала она. – Хотя ты сам позоришь моего отца, проявляя неуважение к его наследнице. Еще раз посмеешь разговаривать со мной подобным образом, я прикажу тебе совершить харакири.
      – Вы всего лишь женщина, – пробормотал он в надежде смягчить Каэдэ, но лишь вогнал ее в пущую ярость. – Вас некому наставлять.
      – У меня есть муж! – резко произнесла она. – Ни ты, ни господин Фудзивара не в силах что-либо изменить. Отправляйся к нему и передай, что мои сестры должны тотчас же возвратиться. Они поедут со мной в Маруяму.
      Шойи отбыл немедля. Каэдэ не находила себе места. Она позвала Хироши и показала ему дом и сад. По краю рисовых полей сидели ибисы в летнем оперении, по-прежнему ругался сорокопут. Затем Каэдэ велела Хироши принести коробки с записями. Одну из них взяла сама, другую поручила мальчику, и они отправились вверх по течению вдоль реки Ширакавы, к самому ее истоку под горой. Каэдэ не станет прятать их в доме, Шойи нельзя доверять. Юная госпожа решила отдать записи богине.
      Священное место вселяло спокойствие, однако сегодня Каэдэ испытывала здесь благоговейный страх. Под огромной аркой входа в пещеру река неторопливо вливалась в глубокие озера зеленой воды. Причудливые окаменелые формы перламутром сверкали в полутьме.
      Навстречу вышла старая пара, которая присматривала за святыней. Оставив Хироши с мужчиной, Каэдэ вошла внутрь с его женой, каждая несла по коробке.
      Внутри пещеры горели лампы и свечи, поблескивала влажная поверхность стен. Шум реки заглушал все остальные звуки. Женщины осторожно шагали с камня на камень, мимо гигантского гриба, мимо застывшего водопада, по лестнице на небеса. Они шли к статуе богини. Капли стекали с нее подобно ручейкам материнского молока.
      – Я попрошу богиню сохранить эти ценности, – сказала Каэдэ. – Если не явлюсь забрать их сама, пусть остаются здесь навеки.
      Старуха кивнула и поклонилась. За статуей было углубление, выше уровня реки в полноводье. Женщины поднялись туда и поставили коробки. Там лежало немало вещей, переданных богине. Интересно, какая у них история и что сталось с владелицами? Воздух был наполнен древней влагой. Некоторые предметы разлагались, другие уже сгнили. Превратятся ли спрятанные под горой записи о Племени в прах?
      От липкой прохлады бросало в дрожь. Когда Каэдэ опустила коробки, руки ощутили легкость. Богиня наверняка знает, чего она хочет, и пустота рук, пустота утробы должна заполниться.
      Девушка опустилась перед статуей на колени и зачерпнула воды, скопившейся у подножия. Отпила и помолилась, почти не произнося слов. Вода была мягкой, как молоко.
      Старуха, стоя сзади на коленях, запела молитву, столь старинную, что Каэдэ не понимала смысла. Это лишь усилило тоску. Каменная статуя не имела ни глаз, ни черт лица, и все же девушка ощущала ее пристальный взгляд. Она вспомнила видение, снизошедшее в Тераяме, и фразу: «Потерпи, он вернется за тобой».
      В ушах снова четко прозвучали эти слова, и Каэдэ вдруг поняла, что Такео цел и невредим. «Конечно, я буду терпеливой, – вновь поклялась она. – Как только прибудут сестры, мы отправимся в Маруяму. А когда вернется Такео, я смогу зачать ребенка. Я правильно сделала, что приехала сюда».
      Каэдэ столь окрепла духом от посещения пещер, что пошла вечером в семейный храм почтить память отца. Ее сопровождали Хироши и служанка Аяко с приношением из фруктов, риса и чашей ладана.
      Прах отца лежал в земле среди могил предков, властелинов Ширакавы. Огромные кедры отбрасывали прохладную мрачную тень. Кроны шелестели от ветра, стрекотали цикады. Землетрясения прошлых лет сдвинули столбы и колонны, и почва поднялась вверх, словно мертвые хотели вырваться наружу.
      Могила отца пока не пострадала. Каэдэ взяла у Аяко приношения и положила их перед камнем. Она похлопала в ладоши и поклонилась. Девушка боялась увидеть или услышать дух отца, который еще долго не сможет найти покой. Она не могла вспоминать о его смерти. Отец хотел умереть, но не набрался мужества покончить с жизнью. Его убили
      Шизука и Кондо. Стоит ли называть это убийством? Каэдэ осознавала свою роль и навлеченный ею позор. Потребует ли дух расплаты?
      Она забрала у Аяко чашу с ладаном и овеяла дымом могилу, лицо и руки, чтобы очиститься. Затем поставила ее на землю и трижды хлопнула в ладоши. Ветер утих, сверчки замолкли, и тут земля задрожала под ногами. Сотряслась почва, колыхались деревья.
      – Землетрясение! – воскликнул Хироши, и Аяко закричала от страха.
      Небольшие толчки прекратились, но служанка по пути домой сильно волновалась.
      – С вами говорил дух отца, – промямлила она. – Что он сказал?
      – Он одобряет все мои поступки, – ответила Каэдэ с уверенностью, которой не обладала. Она сама испугалась. Ожесточенный дух отца уничтожил всю решимость, обретенную в пещере у ног богини.
      – Да смилостивятся небеса, – произнесла Аяко. – Она весь вечер тревожно поглядывала на Каэдэ.
      – Кстати, – вспомнила девушка за ужином, – где тот молодой человек, Сонода, племянник Акиты? – Он приехал с дядей прошлой зимой, и Каэдэ велела оставить его в Ширакаве заложником, под присмотром Шойи. Не исключено, что он понадобится ей теперь.
      – Ему разрешили вернуться в Инуяму, – ответила Аяко.
      – Что?!
      Шойи отпустил заложника? Она не могла поверить в столь вопиющее предательство.
      – У него якобы заболел отец, – объяснила служанка.
      Итак, Соноды здесь больше нет, а значит, и власть Каэдэ уменьшилась.
      Уже стемнело, когда снаружи послышался голос Шойи. Хироши пошел в дом Амано, чтобы познакомиться с его семьей и переночевать там. Каэдэ ждала в комнате отца, просматривая амбарные книги. Она видела много недочетов, и когда стало очевидно, что Шойи вернулся от Фудзивары ни с чем, гнев Каэдэ против главного вассала возрос до предела.
      Он вошел, следом ступила Аяко с чаем, но у Каэдэ не было терпения на чайные церемонии.
      – Где мои сестры? – жестко спросила она. Шойи, прежде чем ответить, жадно осушил чашку. Он вспотел и устал.
      – Господин Фудзивара рад вашему возвращению. Он шлет вам приветствие и приглашает навестить его. Завтра прибудет паланкин с эскортом.
      – Я не собираюсь ехать к нему в гости, – возразила Каэдэ, стараясь держать себя в руках. – Я хочу, чтобы мои сестры завтра вернулись домой, и мы тотчас отправимся в Маруяму.
      – Боюсь, ваших сестер там нет, – проговорил он. Сердце Каэдэ ушло в пятки.
      – Где они?
      – Господин Фудзивара просит госпожу Ширакаву не беспокоиться. Они в полной безопасности, и он сам расскажет ей, где они, во время завтрашнего визита.
      – Как ты смеешь приносить мне такие послания? – Тонкий голос девушки прозвучал неуверенно.
      Шойи опустил голову.
      – Мне тяжко выполнять эту роль. Однако так велел господин Фудзивара, я не могу ослушаться его, как, полагаю, и вы.
      – Так значит, они в плену? – тихо произнесла Каэдэ.
      Вассал не ответил, лишь сказал:
      – Я распоряжусь по поводу приготовлений в путь. Мне сопровождать вас?
      – Нет! – воскликнула она. – Я поеду верхом. Не буду ждать паланкина. Передай Амано, что я поскачу на сером коне, и пусть он сам отправляется со мной.
      Ей представилось, что Шойи начнет возражать, но тот лишь низко поклонился.
      Вассал ушел, а у Каэдэ голова шла кругом. Если нельзя доверять даже Шойи, то на кого в домене можно положиться? Может ее хотят заманить в ловушку? Нет, Фудзивара не посмеет. Она замужем. Следовало бы вернуться в Маруяму, но Аи и Хана в чужих руках, а это, вероятно, повлечет за собой много бед.
      «Так же страдали моя мать и госпожа Наоми, – подумала она. – Я должна ехать к Фудзиваре и потребовать отпустить их. Он не раз помогал мне и не откажется теперь».
      Потом Каэдэ забеспокоилась о Хироши. Безопаснейшее из путешествий оказалось рискованным, и мальчику, вероятно, тоже угрожает опасность. Взять ли его с собой к господину Фудзиваре или тотчас отправить домой?
      Каэдэ проснулась рано и послала за Амано. Она оделась в простую походную одежду, хотя в ушах стояли слова Шизуки: «Ты не можешь появиться перед господином Фудзиварой верхом, как воин». Здравый смысл подсказывал: нужно выждать несколько дней, послать гонцов с подарками, а затем прибыть в паланкине с эскортом, безупречно наряженной, упакованной подобно ценнейшему сокровищу. Шизука, даже Майами посоветовали бы поступить именно так. Однако нетерпение взяло верх. Каэдэ знала, что ей не вынести ожидания и бездействия. Она встретится с господином Фудзиварой один раз, выяснит, где находятся сестры и что ему нужно, а затем сразу возвратится в Маруяму, к Такео.
      Когда пришел Амано, она отослала женщин, чтобы поговорить с ним наедине, и вкратце описала ситуацию.
      – Я вынуждена ехать к господину Фудзиваре, но, по правде говоря, опасаюсь его истинных намерений. Возможно, нам придется быстро покинуть его резиденцию и бежать в Маруяму. Имей это в виду и позаботься, чтобы люди и кони были наготове. Боюсь, они попытаются задержать меня.
      – Против вашей воли? Но это невозможно!
      – Маловероятно. Однако мне неспокойно. Моих сестер, видимо, забрали, чтобы выманить меня.
      – Нам не следует вмешиваться. Пусть ваш муж поговорит с ним на языке оружия.
      – Я переживаю за сестер: мало ли что с ними может случиться. Надо хотя бы выяснить, где они. Шойи говорит, что не смеет противоречить господину Фудзиваре, и, полагаю, тут он прав. Я должна сама поехать и поговорить с ним. Но я не собираюсь заходить в дом. Не позволяйте им забрать меня внутрь. – Амано поклонился. Каэдэ продолжила: – Послать ли Хироши домой? Зря я привезла его. Теперь на мне лежит ответственность за его безопасность.
      – У нас достаточно людей, – сказал Амано. – Пусть мальчик останется с нами. В случае подвоха мы сможем выделить пару воинов, чтобы отправить его обратно. Я скорей умру, чем дам вас обоих в обиду.
      Каэдэ благодарно улыбнулась. – Тогда не будем медлить.
      Погода снова изменилась. Безоблачность и прохлада последних дней сменились гнетущей атмосферой. Было влажно и безветренно, что предвещало тайфун позднего лета. С лошадей стекал пот, чалый конь Хироши беспокоился больше обычного.
      Каэдэ хотела поговорить с мальчиком, предупредить об опасности, взять обещание не лезть в бой, однако его конь так нервничал, что Амано увел Хироши в начало процессии, чтобы волнение не передалось Раку. Каэдэ чувствовала, как под одеждой струится пот. Не хотелось прибыть к Фудзиваре раскрасневшейся и вымокшей. Она уже жалела о необдуманном решении. Однако езда верхом вселила в нее уверенность. Раньше юная госпожа путешествовала в паланкине и не видела окружающего пейзажа из-за шелковых занавесок и промасленных бумажных ширм. А теперь она наслаждалась красотой, богатством леса и пахотных земель, величием отдаленных гор, бледневших хребет за хребтом до слияния с небом.
      Неудивительно, что господин Фудзивара не хочет покидать эти восхитительные края. В памяти возник его образ, очаровательный и интригующий. Он всегда восхищался ею. Он не может желать ей зла. Тем не менее дурное предчувствие не давало покоя. «Наверное, воин ощущает нечто подобное перед сражением, – думала Каэдэ. – Жизнь кажется как никогда прекрасной и скоротечной, и невозможно надышаться вволю».
      Она опустила руку на меч – это прикосновение вселило уверенность.
      До ворот резиденции Фудзивары осталось всего несколько миль, когда впереди поднялась пыль и из дымки вышли носильщики паланкина с всадниками, посланными за ней. Они заметили серебряный герб с изображением реки на накидке Амано и остановились приветствовать гостей. Предводитель окинул взглядом Каэдэ, изумленные глаза застыли, на шее напряглись мышцы.
      – Госпожа Ширакава, – ахнул он и крикнул носильщикам: – На колени! На колени!
      Они опустили паланкин и плюхнулись в пыль. Всадники сошли с коней и поклонились. Воины казались покорными, однако Каэдэ тотчас подсчитала, что их вдвое больше.
      – Я направляюсь к его светлости, – проговорила она, узнав вассала, но не вспомнив его имени. Он часто приезжал сопровождать ее в дом господина Фудзивары.
      – Меня зовут Мурита, – представился он. – Госпожа Ширакава не хочет, чтобы ее несли?
      – Я поеду верхом, – не терпящим возражения тоном ответила она. – Мы уже близко.
      Губы вассала сжались в тончайшую линию. «Он недоволен», – подумала Каэдэ и взглянула на Амано и Хироши. Лицо Амано застыло без всякого выражения, а Хироши слегка зарумянился.
      «Им стыдно за меня? Я позорю их и себя?» Каэдэ выпрямила спину и тронулась вперед.
      Лошади почувствовали неладное. Раку отклонился от дороги, навострил уши, закатил глаза, а конь Хироши закинул голову и попытался взбрыкнуть. У мальчика побелели костяшки пальцев, так он тянул за уздечку, пытаясь утихомирить животное.
      Когда они подъехали к резиденции, ворота были открыты, во дворе стояли стражники. Амано спрыгнул с коня и подошел помочь Каэдэ спешиться.
      – Я останусь верхом, пока не выйдет господин Фудзивара! – дерзко выкрикнула она. – Я не намерена здесь долго задерживаться.
      Мурита колебался – не хотел передавать подобного послания.
      – Скажите ему, что я здесь, – настаивала она.
      – Госпожа Ширакава. – Он кивнул и сошел на землю, но в это время из дома вышел актер Мамору, молодой друг господина Фудзивары. Он встал на колени перед ее конем.
      – Добро пожаловать госпожа, – сказал он. – Проходите, пожалуйста, в дом.
      Каэдэ опасалась, что ее уже не выпустят обратно.
      – Мамору, – резко произнесла она, – я не зайду в дом. Я приехала узнать, где мои сестры.
      Тогда он поднялся и подошел к коню сбоку, встав перед Амано. Если раньше он не смел взглянуть на нее, то теперь смотрел прямо в глаза.
      – Госпожа Ширакава… – начал он, и в голосе прозвучало нечто необычное.
      – По коням, – скомандовала Каэдэ своему вассалу, и тот незамедлительно повиновался.
      – Пожалуйста, – тихо сказал Мамору, – вам лучше уступить. Молю вас. Ради себя, ради воинов, мальчика…
      – Если господин Фудзивара не хочет выйти говорить со мной и поведать, где сестры, то мне здесь более нечего делать.
      Каэдэ не поняла, кто отдал приказ, но некая искра проскочила между Мамору и Муритой.
      – Скачите прочь! – крикнула она Амано и попыталась развернуть Раку, но Мурита держал уздечку.
      Каэдэ наклонилась вперед, обнажив меч, и хлопнула коня по бокам. Раку вырвался из хватки чужака и встал на дыбы. Девушка полоснула Муриту по руке. Тот гневно зарычал и вытащил меч. Каэдэ думала, он убьет ее, однако вассал снова схватил уздечку и опустил Раку. Конь Хироши запаниковал и бросился в сторону. Мамору дергал девушку за одежду, моля сдаться. Едва Амано замахнулся мечом, как его грудь пронзила стрела. В глазах мелькнул ужас, на губах запузырилась кровь, и он завалился вперед.
      – Нет! – ахнула Каэдэ.
      В этот момент разгневанный Мурита вонзил меч в незащищенную грудь Раку. Конь испуганно заржал от боли, хлынула алая кровь. Он зашатался на ослабевших ногах, опустил голову. Мурита схватил Каэдэ и потащил вниз. Она попыталась полоснуть его мечом, но конь падал, увлекая за собой, и удар потерял всякую силу. Вассал Фудзивары поймал ее за запястье и без труда забрал оружие. Затем молча затащил госпожу в дом.
      – Помогите! Помогите! – кричала она, пытаясь вырваться и оглядываясь на своих воинов. Все они уже погибли или корчились в предсмертных муках. – Хироши! – завопила Каэдэ и услышала топот копыт. Чалый рванул прочь, унося мальчика против воли. Единственное утешение.
      Мурита обыскал ее и отобрал нож. Из руки текла кровь, и в гневе вассал не церемонился. Перед ними в дом вбежал Мамору, открыв двери в комнату для гостей. Когда девушку отпустили, она пала на землю, рыдая от горя и ярости.
      – Раку! Раку! – плакала она, будто конь был ее ребенком. Затем ей стало жаль Амано и остальных воинов, которых она привела на смерть.
      Мамору встал рядом на колени, бубня:
      – Простите, госпожа Ширакава. Вы должны повиноваться. Никто не причинит вам зла. Поверьте мне, мы все любим и чтим вас. Успокойтесь, пожалуйста.
      Однако Каэдэ рыдала все громче, и он велел служанкам привести доктора Ишиду.
      Вскоре юная госпожа ощутила присутствие врача, который опустился рядом. Она подняла голову, убрала с лица волосы и уставилась на него горестными глазами.
      – Госпожа Ширакава… – начал Ишида, но Каэдэ не дала ему договорить.
      – Мое имя – Отори. Я замужем. Что это за безобразие? Вы же не позволите им задержать меня здесь. Пусть меня немедленно отпустят.
      – Это не в моих силах, – тихо произнес он. – Мы все живем по воле его светлости, а не по собственному разумению.
      – Что ему нужно от меня? Зачем все это? Он похитил моих сестер, убил моих людей! – Слезы снова побежали ручьем. – И коня! – Каэдэ сотрясалась от рыданий.
      Ишида велел служанкам принести травы и горячей воды. Он внимательно осмотрел ее, заглянул в глаза и пощупал пульс.
      – Простите меня, – сказал он, – но должен спросить, не беременны ли вы.
      – А вам какое дело? Это никого не касается!
      – Его светлость намерен жениться на вас. Он считает, что вы с ним помолвлены. Уже получено разрешение императора и господина Араи.
      – Мы никогда не были помолвлены, – плакала Каэдэ. – Я замужем за Отори Такео.
      – Я не могу обсуждать с вами эти вещи, – мягко произнес Ишида. – Вам следует поговорить с его светлостью. Однако, как врач, я должен знать, беременны ли вы.
      – А что если так?
      – Тогда мы избавимся от плода.
      От горя Каэдэ зарыдала пуще прежнего, и доктор сказал:
      – Господин Фудзивара и так слишком милосерден к вам. Он мог бы лишить вас жизни за неверность. Он простит вас и женится, однако не даст своего имени чужому ребенку.
      Захлебываясь слезами, Каэдэ ничего не смогла ответить. Вернулась служанка с травами и чайником, Ишида заварил их.
      – Выпейте, – велел он. – Поможет успокоиться.
      – Не стану, – противилась Каэдэ, села прямо и выхватила у него чашу. Она протянула ее вперед, собираясь вылить на циновку. – Что, если я откажусь есть и пить? Женится ли он на трупе?
      – Тогда вы обречете на смерть своих сестер, – ответил Ишида. – Сожалею. Мне отнюдь не доставляет удовольствия видеть вас в таком положении и принимать в этом участие. Все, что я могу, так это быть с вами предельно откровенным. Если вы покоритесь воле его светлости, то сохраните им жизнь, а себе – честь.
      Каэдэ остановила взгляд на враче. Медленно она поднесла к губам чашу.
      – Я не беременна, – твердо произнесла девушка и осушила ее до дна.
      Ишида сидел рядом, пока Каэдэ не успокоилась, а затем велел служанкам отвести гостью в баню и смыть с нее кровь.
      К тому времени как пленницу помыли и одели, снадобье заглушило горечь, и мгновенная расправа показалась сном. После обеда она даже вздремнула, слушая отдаленное пение монахов, которые выносили покойных, восстанавливая покой и гармонию. Каэдэ проснулась в знакомой комнате, забыла спросонья события последних месяцев и подумала: «Я в гостях у Фудзивары. Как долго я здесь? Надо спросить у Шизуки».
      Тут она вспомнила – без особой злости, лишь с приглушенным недовольством, – что ее лишили свободы.
      Опустились сумерки, повеяло прохладой после долгого жаркого дня. Каэдэ слышала мягкие шаги и перешептывания слуг. Вошла девушка с подносом еды. Каэдэ вяло ковырялась в тарелке, запах пищи вызывал тошноту, и вскоре она велела убрать поднос.
      Служанка вернулась с чаем. За ней вошла женщина средних лет с мелкими проницательными глазами и суровым взглядом, она не из прислуги, судя по элегантной одежде и прямой осанке. Незнакомка поклонилась до земли.
      – Я Оно Риэко, двоюродная сестра покойной жены господина Фудзивары. Я прожила много лет в доме ее светлости. Господин послал за мной, чтобы подготовить свадебную церемонию. Будьте ко мне благосклонны. – Она снова церемонно поклонилась до земли.
      Каэдэ почувствовала неприязнь к этой женщине. Внешне она была недурна – Фудзивара окружает себя только красавицами, – но в поведении проскальзывало высокое самомнение и каверзность.
      – А вам обязательно этим заниматься? – холодно спросила Каэдэ.
      Риэко усмехнулась и выпрямилась.
      – Я уверена, госпожа Ширакава изменит свое мнение обо мне. Я обычная женщина, однако могу дать много ценных советов. – Она начала наливать чай со словами: – Доктор Ишида велит вам выпить это. Поскольку сейчас новолуние, господин Фудзивара зайдет поприветствовать вас, чтобы вместе лицезреть месяц. Выпейте чай и позаботьтесь о платье и прическе.
      Испытывая невероятную жажду, Каэдэ глотнула чая, пытаясь не осушить чашку сразу. Она была спокойна и почти ничего не чувствовала, хотя ощущала, как в висках стучит кровь от страха перед Фудзиварой, перед его властью над ней. Мир устроен так, что мужчины повсюду обладают властью над женщинами во всем. Как же безрассудно было думать, будто она сможет противостоять ему. В памяти отчетливо всплыли слова госпожи Наоми: «Я должна скрывать свою силу от мужчин, иначе они, не колеблясь, уничтожат меня».
      Теперь они решили сломить Каэдэ. Шизука предупреждала, что брак с Такео приведет в ярость старейшин и они никогда не дадут согласия. Однако если бы девушка слушала все советы, то не познала бы счастья с возлюбленным. Вспоминать о нем было больно, несмотря на успокаивающий чай. Надо спрятать всякие думы в дальний уголок сердца, подобно записям о Племени в Священных пещерах.
      Риэко внимательно изучала юную госпожу. Каэдэ отвернулась и глотнула чая.
      – Ну же, госпожа Ширакава, – оживленно произнесла Риэко. – Не печальтесь. Вас ожидает завидный брак. – Она приблизилась вплотную, засеменив на коленях. – Вы правда прекрасны, молва не преувеличивает, если не считать высокого роста и болезненного оттенка кожи, к тому же вам не к лицу печаль. Красота – величайшее богатство. Необходимо сделать все, чтобы сохранить ее.
      Риэко забрала чашку и поставила на поднос. Затем сняла ленту с волос Каэдэ и принялась причесывать их.
      – Сколько вам лет?
      – Шестнадцать, – ответила Каэдэ.
      – Мне казалось, что больше: как минимум двадцать. Видимо, вы относитесь к тому типу женщин, которые быстро старятся. Придется старательнее следить за собой. – Расческа царапала кожу головы, от боли наворачивались слезы.
      – Должно быть, трудно укладывать ваши волосы, – отметила Риэко. – Такие мягкие.
      – Я обычно завязываю их сзади, – сказала Каэдэ.
      – В столице принято убирать на макушку. – Женщина умышленно потянула волосы. – Лучше иметь густые и жесткие волосы.
      Сочувствие и понимание могли бы растопить сердце Каэдэ, а злая Риэко только закалила, внушила решимость сделать все, чтобы не сломаться, не показать истинных чувств. «Я спала во льду, – думала девушка. – Богиня говорит со мной. Я найду в себе силы вынести все, пока за мной не придет Такео». Он придет, она знала точно, или погибнет, сражаясь за нее. Только увидев его бездыханное тело, Каэдэ будет свободна от обещаний и пойдет за ним в иной мир.
      Вдруг вдалеке оживленно залаяли собаки, и вскоре дом затрясся. Каэдэ, как обычно, изумилась, что земля колышется подобно свежему бобовому творогу, и испытала радость от осознания зыбкости бытия. Ничто не вечно, даже Фудзивара и его несметные сокровища.
      Риэко уронила расческу и вскочила на ноги. К двери подбежали служанки.
      – Наружу, быстрей! – тревожно выкрикнула женщина.
      – Зачем? – спросила Каэдэ. – Землетрясение ведь несильное.
      Риэко уже испарилась. Она отдавала приказы потушить лампы, панически визжала на слуг. Каэдэ не сдвинулась с места, она слушала топот, испуганные голоса, лай собак. Потом подняла расческу и расчесала волосы. Пусть будут распущенные, а то болит голова.
      Платье на ней вполне подходило для лицезрения луны. На серо-голубином фоне был вышит клевер и бледно-желтые птицы. Каэдэ хотела взглянуть на месяц, искупаться в его серебряном свете, поразмыслить, как он появляется и уходит с небес, исчезает на три дня, чтобы вернуться снова.
      Служанки оставили двери на веранду открытыми. Каэдэ вышла и опустилась на деревянный пол, глядя в сторону гор, вспомнила, как проводила здесь время с Фудзиварой, укутавшись в медвежьи шкуры, чтобы не замерзнуть под кружащим снегом.
      Очередной толчок не вызвал у нее страха. Каэдэ наблюдала за горой, сотрясающейся на фоне бледно-фиолетового неба. Темные очертания садовых деревьев покачивались при отсутствии ветра. Встревоженные птицы голосили, словно на восходе.
      Постепенно крик утих, умолкли собаки. Тонкий золотой серп новой луны висел рядом с вечерней звездой прямо над горными вершинами. Каэдэ закрыла глаза.
      Она почувствовала аромат духов Фудзивары прежде, чем услышала его приближение: медленная поступь, шелест шелка. Девушка подняла веки.
      Он стоял в нескольких метрах, глядя на нее восхищенными жадными глазами: именно таким она его и помнила.
      – Госпожа Ширакава.
      – Господин Фудзивара. – Перед тем как поклониться до земли, Каэдэ задержала на нем взгляд дольше, чем подобает.
      Фудзивара ступил на веранду, за ним Мамору с коврами и подушками. Дворянин уселся поудобней и только затем разрешил ей подняться. Он протянул руку и коснулся шелкового платья.
      – Вам к лицу, как я и предполагал. Вы поразили бедного Муриту, когда прискакали верхом. Он по ошибке едва не метнул в вас копье.
      Несмотря на обретенную благодаря травам безмятежность, Каэдэ от ярости чуть не потеряла сознание. Как он может так легкомысленно, с усмешкой, говорить о гибели воинов и Амано, который знал ее с детства…
      – Как вы смеете так поступать со мной? – сказала она и услышала, как ахнул Мамору. – Три месяца назад, в Тераяме, я вышла замуж за Отори Такео. Мой муж накажет вас… – Она замолчала, стараясь взять себя в руки.
      – Я думал, мы насладимся месяцем до разговора, – ответил он, не обратив внимания на оскорбительный тон. – Где ваши служанки? Почему вы одна?
      – Они убежали, когда затряслась земля, – кратко заявила Каэдэ.
      – А вы не испугались?
      – Мне нечего бояться. Вы уже нанесли мне такую травму, какую ни с чем не сравнить.
      – Похоже, придется приступить к беседе, – решил Фудзивара. – Мамору, принеси вина и проследи, чтобы нас не беспокоили.
      Он задумчиво посмотрел на луну и замолчал до возвращения Мамору. Когда молодой человек снова удалился в тень, Фудзивара велел девушке налить вина. Отпив, произнес:
      – Ваш брак с человеком, именующим себя Отори Такео, признан недействительным. Он был совершен без соответствующего позволения.
      – Чье это решение?
      – Господина Араи, вашего главного вассала Шойи и мое. Клан Отори лишил Такео всяких прав и признал усыновление незаконным. Все согласились, что вы должны умереть за то, что ослушались Араи и изменили мне, особенно за то, что вы причастны к смерти Йоды.
      – Вы обещали никому не рассказывать моих тайн.
      – А вы обещали выйти за меня замуж.
      Возразить было бы оскорблением, но слова Фудзивары напугали юную госпожу. Она хорошо понимала, что может в любой момент лишиться жизни. Никто не осудит его за убийство.
      – Вы знаете, как я вас почитаю, – продолжил он. – Я смог договориться с Араи, и он согласился на пощаду, если я женюсь на вас и буду держать взаперти. Я пообещал замолвить о нем слово перед императором. Еще пришлось послать Араи ваших сестер.
      – Вы отдали их Араи? Они в Инуяме?
      – Полагаю, женщин принято отдавать в заложницы, – ответил Фудзивара. – Кстати, Араи пришел в ярость оттого, что вы посмели оставить у себя племянника Акиты. Это был бы хороший ход, но вы все испортили своим опрометчивым поступком по весне. В результате Араи и его вассалы оскорбились еще больше. А ведь раньше Араи был на вашей стороне. Было полным безрассудством так с ним поступить.
      – Теперь я понимаю, что Шойи предал меня, – с горечью произнесла Каэдэ. – Племянника Акиты нельзя было отпускать домой.
      – Не сердитесь на Шойи. – Голос Фудзивары был вкрадчив и спокоен. – Он делал то, что считал правильным для вас и вашей семьи. Как и мы все. Я хотел бы, чтобы наша свадьба состоялась как можно быстрей: думаю, на этой неделе. Риэко расскажет вам, как одеться и как себя вести.
      Каэдэ охватило отчаяние.
      – Все мужчины, кто возжелал меня, погибли, кроме законного мужа господина Отори Такео. Вы не боитесь смерти?
      – Ходит молва, будто любой, кто полюбит вас, обречен. Я же не испытываю страсти. И детей мне больше не нужно. Наш брак состоится для того, чтобы спасти вам жизнь. Он будет фиктивным. – Фудзивара отпил вина и поставил чашу на пол. – Теперь весьма уместно выразить свою благодарность ко мне.
      – Значит, я стану всего лишь вещью?
      – Госпожа Ширакава, вы одна из немногих, кому я показал мои сокровища. Вы же знаете, что я предпочитаю хранить их вдалеке от чужих глаз, в сундуках и под замком. – Сердце девушки трепетало. Она молчала. – Не думаю, что Такео придет вам на помощь. Араи намерен покарать его, уже готовится к войне. Владения Маруямы и Ширакавы отвоюют и присудят вам же, а затем передадут мне, как законному мужу. – Фудзивара пристально посмотрел на Каэдэ, будто наслаждаясь ее страданиями. – Страсть к вам действительно погубит Такео. Он умрет до наступления зимы.
      Предыдущей зимой Каэдэ изучала Фудзивару и знала, как меняется выражение его лица. Он считал себя невозмутимым, думал, будто прекрасно контролирует свои чувства, однако Каэдэ научилась их распознавать. В его голосе звучали жестокость и удовольствие, как и раньше при упоминании о Такео. Она решила, что Фудзивара чуть ли не влюбился в юношу после того, как она поведала ему свои тайны тогда, в окружении больших сугробов и сосулек в человеческий рост. В глазах сверкало желание, губы слегка приоткрыты. Теперь ей стало ясно, что его светлость желал смерти Такео, – это доставит ему наслаждение и избавит от навязчивой идеи. Переживания Каэдэ, несомненно, усилят блаженство.
      В тот момент Каэдэ решила для себя две вещи: не показывать, как ей больно, и жить. Придется подчиниться воле Фудзивары, чтобы не дать ему повода убить себя до прихода Такео. Ни этот подлец, ни приставленная к ней женщина-дьяволица не получат ни йоты удовольствия от ее страданий.
      Каэдэ бросила на Фудзивару презрительный взгляд и уставилась мимо него на месяц.
 

* * *

 
      Свадьба состоялась через несколько дней. Каэдэ выпила настои, заваренные Ишидой, и погрузилась в безразличное спокойствие. Она решила отсечь всякие чувства, превратить сердце в лед, войти в состояние, подобное тому, когда Такео однажды надолго усыпил ее. Девушка не винила ни Ишиду, ни Мамору – они лишь выполняли волю своего господина и не могли нарушить строгий кодекс чести, однако затаила ненависть к Риэко и поклялась отомстить Мурите за смерть воинов и коня.
      Каэдэ проходила ритуал за ритуалом подобно кукле или марионетке, которую дергают за веревочки на сцене. С ее стороны присутствовали Шойи и еще два вассала, один из них – брат Хирогавы, убитого за неповиновение в день смерти господина Ширакавы. «Следовало уничтожить всю семью, – с горечью подумала Каэдэ. – Пощадив их, я обрела врагов». Там были и другие люди высокого происхождения, которых, видимо, прислал Араи. Они даже не поприветствовали ее и не представились. Стало предельно ясно, какое Каэдэ займет место: не хозяйки домена, союзницы и ровни мужу, а второй жены дворянина, вольного распоряжаться ее жизнью, как вздумается.
      Церемония отличалась изысканностью и роскошью, далеким и от свадьбы в Тераяме. Молитвы и песнопения продолжались до бесконечности. От колоколов и ладана кружилась голова. Когда же пришлось трижды выпить три чашки вина с новым супругом, Каэдэ едва не упала в обморок. Последнюю неделю она так мало ела, что чувствовала себя бестелесной.
      День выдался необычайно жаркий и безветренный. Ближе к вечеру полил сильный дождь.
      Невесту унесли из храма в паланкине. Дома Риэко и служанки раздели ее и омыли. Они втирали в кожу благовония, обливали духами волосы. Ночное платье было еще роскошней, чем свадебный наряд. Каэдэ отвели в новую спальню в глубине резиденции, где раньше ей бывать не доводилось. Недавно тут все обновили. На балках сверкали рельефные листья из золота, на ширмах красовались изображения птиц и цветов, соломенная циновка благоухала свежестью. От грозовых туч в комнате было бы темно, но дюжины свечей горели у резных металлических стоек.
      – И все это для тебя, – с завистью произнесла Риэко.
      Каэдэ ничего не ответила. Хотелось сказать: «Зачем столько стараний, если господин Фудзивара не собирается возлечь со мной?» – но Риэко до этого никакого дела. Однако затем возникла мысль: а что если он придет, один раз, как и к предыдущей жене, зачать сына. Она содрогнулась от страха и омерзения.
      – Незачем изображать боязнь, – улыбнулась Риэко. – Можно подумать, ты не знаешь, что происходит между новобрачными. Если бы ты была, как полагается, девственной…
      Каэдэ удивило, что эта женщина позволяет себе говорить такое при слугах.
      – Прикажи служанкам выйти, – велела она, и когда они остались наедине, сказала: – Если посмеешь оскорбить меня снова, я позабочусь, чтобы тебя здесь больше не было.
      Риэко раскатисто рассмеялась.
      – Госпожа, вижу, не понимает, в каком положении находится. Господин Фудзивара заступится за меня. На твоем месте я бы побеспокоилась о собственном будущем. Один неправильный шаг – если твое поведение не будет подобать тому, какое требуется от жены дворянина, – тебя самой здесь не окажется. Думаешь, ты такая смелая и сможешь лишить себя жизни? На самом деле это сложней, чем кажется. В решающий момент большинство женщин ломается. Мы цепляемся за жизнь, потому что слабы от природы. – Риэко подняла лампу и осветила лицо Каэдэ. – Тебе, наверное, говорили, что ты прекрасна, но сейчас ты не так хороша, как неделю назад, а через год совсем подурнеешь. Ты достигла своей вершины, и отныне твоя красота будет только тускнеть.
      Риэко поднесла лампу совсем близко к щеке Каэдэ. Девушка чувствовала жар пламени.
      – Я могла бы опалить тебя сейчас, – зашипела Риэко. – Тебя бы выгнали из дома. Господин Фудзивара будет держать тебя до тех пор, пока ты приятна глазу. А потом самое место для таких, как ты, – бордель.
      Каэдэ даже не моргнула. Огонек дрогнул. Снаружи поднялся ветер, и резкий порыв сотряс здание. Далеко, словно в другой стране, выла собака.
      Риэко снова рассмеялась и поставила лампу на пол.
      – Так что ваша светлость не в силах избавиться от меня. Полагаю, вы переволновались. Я прощаю вас. Мы должны стать хорошими друзьями, как желает господин. Он скоро придет к вам. Я буду в соседней комнате.
      Каэдэ сидела недвижно, слушая завывания ветра. Невольно приходили воспоминания о первой брачной ночи с Такео: нежность кожи, прикосновение губ к шее, легкость приподнятых волос, наслаждение, которое он доставил ее телу перед тем, как войти и стать чем-то единым. Она старалась отогнать эти мысли, но вожделение взяло верх, растопив холод.
      Снаружи послышались шаги, и Каэдэ напряглась, пытаясь скрыть свое состояние, хотя возбужденное тело все выдавало.
      Оставив слуг снаружи, в спальню вошел Фудзивара. Каэдэ тотчас поклонилась до пола, чтобы не видеть его лица, и затрепетала от собственной покорности.
      За дворянином появился Мамору с резным сундучком из адамова дерева. Юноша поставил его на пол, низко поклонился и попятился на коленях к двери соседней комнаты.
      – Поднимись, моя дорогая жена, – сказал господин Фудзивара. В этот момент Риэко передала Мамору бутылку вина. Она поклонилась и удалилась из вида, но, наверняка, продолжала подслушивать.
      Мамору налил вина, Фудзивара отпил немного, пристально глядя на Каэдэ. Молодой человек передал невесте чашу, и та поднесла вино к губам. Оно оказалось сладким и терпким на вкус. Девушка сделала совсем маленький глоток. Обстоятельства словно сговорились, чтобы разжечь в ней огонь.
      – Такой прекрасной я еще ее не видел, – отметил господин Фудзивара. – Заметь, как страдания улучшили овал лица, придали глазам более чувственное выражение, а рту женственность. Надо запечатлеть это мгновение надолго.
      Мамору молча поклонился. После паузы Фудзивара велел:
      – Оставь нас одних.
      Когда молодой человек вышел, он взял сундучок и поднялся на ноги.
      – Идем, – сказал он Каэдэ.
      Девушка последовала за ним, словно во сне. Некий незримый слуга отодвинул ширму в конце комнаты, и они ступили в спальню. Там была разостлана постель с шелковыми простынями и деревянными подушками. В воздухе стоял насыщенный аромат. Ширмы задвинулись, и новобрачные остались наедине.
      – Нет надобности понапрасну тревожиться, – сказал Фудзивара. – Или я составил о тебе неправильное представление, и ты только огорчишься, если ничего не произойдет?
      Впервые Каэдэ почувствовала презрение к себе. Он заметил очевидное, разглядел ее вожделение. Девушку бросило в жар.
      – Садись, – велел господин.
      Она пала на пол, не поднимая глаз. Фудзивара тоже опустился, поставив перед ней сундучок.
      – Мы должны провести вместе некоторое время. Это чистая формальность.
      Каэдэ не знала, что ответить.
      – Поговори со мной, – повелел он. – Расскажи мне что-нибудь интересное или забавное.
      Такая задача казалась невыполнимой. Наконец она произнесла:
      – Могу я задать вопрос господину Фудзиваре?
      – Пожалуйста.
      – Что мне здесь делать? Как проводить время?
      – Занимайся тем, что обычно делают женщины. Риэко покажет тебе.
      – Можно ли мне продолжить учебу?
      – Я считаю ошибкой обучать девушку. Это отнюдь не благотворно повлияло на твой характер. Можешь почитать немного: советую Кун-Фуцзы.
      Ветер подул сильней. Сотрясались балки, скрипела крыша.
      – Могу я повидаться с моими сестрами?
      – Когда господин Араи завершит поход против клана Отори, мы, возможно, съездим в Инуяму. Примерно через год.
      – Могу ли я писать им письма? – продолжила Каэдэ, злясь, что приходится просить позволения на столь естественные вещи.
      – Да, только показывай их сначала Оно Риэко.
      Огоньки свечей заколыхались от сквозняка, снаружи ветер стонал человеческим голосом. Каэдэ вспомнила служанок, с которыми ночевала в замке Ногучи. Во время сильных гроз они не могли заснуть от ветра и еще больше пугали друг друга историями о призраках. Теперь она будто снова слышала стоны духов в многоголосых завываниях ветра. Девушки рассказывали о юных девах, которые погибали за любовь, которых бросали возлюбленные, предавали мужья, убивали хозяева. Рассерженные ревнивые души кричали из мира теней, требуя справедливости. Каэдэ задрожала.
      – Замерзла?
      – Нет, я подумала о призраках. Меня словно кто-то коснулся. Ветер усилился. Это тайфун?
      – Видимо, да, – ответил Фудзивара.
      «Такео, где же ты? – волновалась Каэдэ. – Попал ли под дождь и ветер? Думаешь ли обо мне? Не твой ли дух заставляет меня содрогаться?»
      Господин наблюдал за ней.
      – Что меня восхищает в тебе, так это бесстрашие. Ты не боишься ни землетрясения, ни тайфуна. Большинство женщин приходит в панику от таких вещей. Конечно, в них больше естества, чем в тебе, твое мужество зашло слишком далеко. Тебя нужно избавить от него.
      «Фудзивара не должен знать, как я боюсь смерти близких, – подумала Каэдэ. – Прежде всего Такео, а также Аи и Ханы. Пусть считает, будто мне все равно».
      Он наклонился вперед и протянул белую руку с длинными пальцами, указав на сундучок.
      – Я принес тебе свадебный подарок. – Он поднял крышку и достал нечто, завернутое в шелк. – Вряд ли тебе доводились видеть столь любопытные вещицы. Некоторые дошли до нас из глубокой древности. Я собираю их многие годы.
      Фудзивара положил сверток на пол.
      – Посмотришь, когда я уйду.
      Каэдэ настороженно оглядела формы под шелком. Судя по тону, господин пытался получить удовольствие, жестоко дразня ее. Там могло быть что угодно: статуэтка или флакончик духов.
      Она подняла глаза и увидела его легкую улыбку. У нее не было иного оружия против него, помимо красоты и смелости. Каэдэ смотрела словно сквозь него, безмятежная и недвижная. Она не слышала, как уходил господин, – он словно исчез под сильным дождем.
      Девушка осталась одна, Риэко и служанки ждали в соседней комнате. Взгляд упал на подарок в темно-малиновом шелке, она подняла его и развернула.
      Это был возбужденный фаллос, вырезанный из красноватого бархатного дерева, вероятно вишни, Совершенство в деталях. Каэдэ почувствовала отвращение и сразу же – интерес, как и рассчитывал господин Фудзивара. Он никогда не коснется ее тела, не станет спать с ней, хотя заметил, как в ней пробудилось желание, и выразил презрение своим извращенным подарком.
      Из глаз полились слезы. Каэдэ завернула подарок и положила в сундучок. Затем легла на циновку свадебной почивальни и неслышно заплакала по мужчине, которого любила и желала.

      – Как же я боялся, что придется сообщить Каэдэ о твоем исчезновении, – сказал Макото, когда в темноте мы пробирались к храму. – Боялся больше любой битвы.
      – А у меня был страх, что ты бросишь меня, – ответил я.
      – Я-то надеялся, ты лучшего мнения обо мне! Несмотря на долг оповестить госпожу Отори, я бы оставил на берегу Йоро с лошадьми и едой и вернулся обратно сразу же после разговора с ней. – Макото тихо добавил: – Я бы никогда не оставил тебя, Такео. Знай это.
      Мне стало стыдно за свои сомнения, и я замолчал. Он крикнул людям на карауле и получил ответ.
      – Никто не спит? – удивился я, потому что обычно мы стояли на страже по очереди.
      – Нам не спалось. Ночь такая безветренная и жаркая. Ничто не предвещало грозы, задержавшей вас. Последние пару дней казалось, будто за нами кто-то следит. Вчера Йоро пошел собирать дикий ямс в лесу и заметил за деревьями человека. Должно быть, разбойники, о которых говорили рыбаки, прослышали про нас.
      Ступая по заросшей тропе, мы шумели, как стадо быков. Если за нами шпионят, им уже известно о моем возвращении.
      – Возможно, они боятся, что мы отберем у них власть, – предположил я. – Уничтожим их, когда вернемся большим отрядом, вшестером их не взять. Отправимся с первым лучом солнца, будем надеяться, они не устроят нам засаду на дороге.
      Было сложно определить, который час и сколько осталось до рассвета. Старое здание храма полнилось странными звуками – скрипом дерева, шелестом соломы. По ночам в лесу ухали совы, а один раз послышалось, как кто-то осторожно ступает на мягких лапах – дикая собака или волк. Я пытался заснуть, но из головы не шли те, кто желал моей смерти. Вполне вероятно, что нас выследили, тем более после такой задержки. Рыбаки могли проболтаться о моем плавании на Ошиму, а шпионы Племени разбросаны повсюду. И дело не только в вынесенном мне смертельном приговоре – многие теперь захотят совершить кровную месть за родственников.
      Если днем я начинал верить пророчеству, то ранним утром оно не казалось столь уж надежным. Я шел к цели шаг за шагом и не мог стерпеть мысли, что умру, не достигнув ее. Однако против меня ополчилось много народа, и только такой сумасшедший, как Е-Ан, может надеяться, будто я справлюсь со всеми.
      Видимо, я задремал, а, открыв глаза, увидел светло-серое небо, начинали петь птицы. Рядом спал Йоро, глубоко и ровно дыша, как ягненок. Я коснулся плеча, и он проснулся с улыбкой на лице. Однако, поняв, что вернулся в реальность, сильно огорчился.
      – Тебе снился сон? – спросил я.
      – Да. Я видел брата. Живого. Он позвал меня за собой и ушел в лес за нашим домом. – Йоро с трудом поборол чувства и поднялся на ноги. – Мы выходим в путь прямо сейчас, да? Пойду подготовлю коней.
      Мне вспомнился собственный сон о матери. Что же хотят сообщить нам усопшие? В утреннем свете храм казался совсем чуждым. Хотелось поскорей выбраться из этого неуютного, враждебного места.
      Кони хорошо отдохнули за время моего отсутствия и скакали быстро. Было по-прежнему жарко и душно, серые тучи висели без ветра. Когда мы поднимались по крутому склону, я обернулся назад на берег, подумав о рыбаке и его ребенке, но в лачугах не осталось признаков жизни. Мы все были как на иголках. Уши ловили малейший звук, напрягались, чтобы расслышать его в топоте копыт, побрякивании упряжки и шума бурлящего моря.
      На вершине утеса я притормозил взглянуть на Ошиму. Остров обволокло туманом, вверху короной клубились облака.
      Йоро остановился рядом, воины продолжили путь в лес. Воцарилась тишина, в которой я услышал знакомый звук – нечто между скрипом и вздохом – это натянулась тетива.
      Я хотел предупредить Йоро и стянуть его вниз, но Шан отпрыгнул, чуть не выбив меня из седла. Пришлось ухватиться за шею коня. Йоро повернулся и посмотрел на лес. Стрела пролетела прямо надо мной и вонзилась ему в глаз.
      Йоро вскрикнул от удивления и боли, закрыл лицо руками и упал вперед, на шею коня. Животное тревожно заржало, слегка подпрыгнуло и поскакало за остальными в лес, седок беспомощно качался из стороны в сторону.
      Шан вытянул шею и осторожно двинулся к деревьям в поиске прикрытия. Впереди развернулся Макото с охраной. Один из воинов схватил уздечку напуганного коня Йоро.
      Макото снял Йоро из седла. Когда я нагнал их, мальчик был уже мертв. Стрела проникла глубоко в голову, остановившись у задней стенки черепа. Я слез с коня и вытащил ее. Длинное древко заканчивалось орлиными перьями. Наверняка выпущена из огромного лука, какими пользуются мастера-лучники.
      Сердце переполнила невыносимая боль. Стрела предназначалась для меня. Если бы я не услышал, как натянулась тетива и не пригнулся, Йоро был бы жив. Меня охватила сумасшедшая ярость. Я не успокоюсь, пока не зарежу убийцу.
      – Засада, – прошептал Макото. – Давай спрячемся и посмотрим, сколько их.
      – Нет, убить хотели меня, – ответил я тихо. – Дело рук Племени. Оставайтесь здесь, в укрытии. Я доберусь до него. Там один человек, максимум два.
      Не стоило брать подмогу. Только я способен передвигаться беззвучно и незримо, только я смогу подобраться к наемнику близко.
      – Я позову вас. Надо взять его живым.
      – Если он один, мы лучше поедем вперед. Дай мне твой шлем, я сяду на Шана, чтобы запутать его. Он последует за нами, и ты нападешь на него сзади.
      Я не знал, сработает ли этот план и где находится лучник. Он наверняка видел, что промахнулся, и догадается о преследовании. Однако если мои люди поедут вперед, они хотя бы не будут мешать мне. Мой враг убежал в лес, но я бегаю быстрей и тише.
      Как только лошади поскакали дальше со своим печальным бременем, я стал невидимым и помчался вверх по склону меж деревьев. Маловероятно, что лучник остался там, откуда пустил смертоносную стрелу. Надо полагать, он направился на юго-запад, чтобы срезать угол и выйти там, где дорога возвращается на юг. Он не сможет определить, где я, если не обладает высшими племенными талантами.
      Вскоре я услышал дыхание и легкую поступь по мягкой земле. Остановился и задержал в легких воздух. Лучник прошел в десяти шагах от меня, не заметив.
      Это был Кикута Хаймэ, молодой борец из Мацуэ, с которым я тренировался. Последний раз я видел его перед соревнованиями, покидая Хаги с Акио. Тогда он, видимо, думал, будто мы никогда не встретимся снова, однако Акио не смог убить меня, как планировалось, и по мою душу послали Хаймэ. Через плечо был перекинут большой лук. Как и большинство тучных людей, Хаймэ передвигался, балансируя на внешней стороне стопы, и, несмотря на вес, быстро и бесшумно. Только мои уши смогли расслышать.
      Я последовал за ним к дороге, откуда доносился топот лошадей, скачущих галопом, словно от погони. Один из воинов крикнул, чтобы Макото ехал еще быстрей, обратившись к нему: «господин Отори». Я с горечью улыбнулся. Моя будущая жертва быстро бежала вверх-вниз по склонам, пока не достигла скалистого участка с хорошим обзором на дорогу.
      Хаймэ стал на камень, снял с плеча лук, приставил стрелу к тетиве, на глубоком вдохе натянул ее. На руках выступили мышцы. При схватке у меня не было никакого шанса одержать победу. Я мог бы зарезать его мечом, набросившись со спины, однако он умрет от первого же удара, а мне надо взять врага живым.
      Он стоял недвижно, ожидая, когда объект появится из-за деревьев. Затаил дыхание. Я достаточно хорошо знаком с используемой им техникой и пройденной тренировкой, чтобы распознать полную концентрацию. Отгородившийся от мира человек со стрелой и луком. То было прекрасное зрелище, но я думал только о собственном желании увидеть, как он в муках умрет. Пришлось обуздать гнев. Осталось совсем мало времени сообразить, что делать.
      Со мной по-прежнему было оружие Племени, включая набор метательных ножей. Они бы отлично послужили моей цели, хотя я владел ими далеко не в совершенстве. Я высушил и смазал ножи после того, как вымок в пиратской гавани, и они легко выскользнули из мешочка. Когда внизу появились кони, я выбежал из засады, оставаясь невидимым, и на ходу метнул ножи.
      Первые два пролетели мимо, нарушив сосредоточенность Хаймэ. Он повернулся ко мне и уставился поверх головы с тем же изумленным выражением, какое принимал во время тренировок, когда я вдруг становился незримым. Я чуть не рассмеялся, хотя на душе кошки скребли. Третий нож задел щеку, и оттуда тотчас заструилась кровь. Борец непроизвольно шагнул назад, подступив к самому краю обрыва. Я бросил еще два ножа прямо в лицо и предстал перед ним воочию. В руке сверкнул Ято. Хаймэ отскочил назад, чтобы уклониться от удара, и покатился вниз по склону прямо коням под ноги.
      Несмотря на падение и разрезанные щеки, понадобилось пять человек, чтобы повязать его в краткой схватке. Кикута не произнес ни слова, но искрился яростью и злобой. Надо было решать, убить ли его на месте или притащить с собой в Маруяму, где можно придумать медленную смерть, которая смягчит горечь от гибели Йоро.
      Как только Хаймэ связали, я отвел Макото в сторону спросить совета. Из головы не выходили воспоминания, как мы вместе тренировались, чуть ли не друзьями были. Кодекс Племени требовал переступать через личные привязанности. Разве я не знал этого по собственному опыту, по тому, как Кенжи предал Шигеру? И все же мне было не по себе.
      – Псина! – выкрикнул мне Хаймэ, за что получил пинок в живот.
      – Как ты смеешь говорить подобное господину Отори?
      – Иди сюда, господин Отори, – ухмыльнулся борец. – Мне надо кое-что тебе сказать.
      Я подошел.
      – У Кикут твой сын, а его мать мертва.
      – Юки умерла?
      – Как только мальчик появился на свет, ее заставили принять яд. Акио воспитает его сам. А Кикуты до тебя доберутся. Ты предал их, они не оставят тебя в живых. Помни, и у них твой сын.
      Хаймэ зарычал, как зверь, высунул длинный язык, затем щелкнул зубами и откусил его. Глаза наполнились болью и яростью, но он не выдал ни звука, лишь выплюнул язык со струей крови, которая тотчас наполнила глотку. Могучее тело выгнулось и начало содрогаться в борьбе с навлеченной на себя смертью. Он захлебывался собственной кровью.
      Я отвернулся. Мой гнев стих. Его сменил свинцовый груз, словно само небо упало мне на плечи. Я велел перетащить Хаймэ в лес, отрезать голову, а труп оставить волкам и лисам.
      Тело Йоро мы взяли с собой. Остановились в городке у побережья, Охама, где провели заупокойную службу в местной часовне и заплатили, чтобы для него возвели каменный фонарь под кедрами. Подарили часовне лук и стрелы. Наверное, они до сих пор висят там, вверху под балками рядом с изображениями лошадей, поскольку место то посвящено богине лошадей.
      Там есть и мои работы. Пришлось провести в городе почти две недели: сначала для похоронных церемоний и омовения от осквернения смерти, а затем на Фестивале Мертвых. Я попросил у священника чернила и кисточку и нарисовал на дощечке Шана. В рисунке отразилось не только уважение к коню, который снова спас мне жизнь, но и печаль по Йоро, по Юки, по жизни, полной чужих смертей. Тоска по Каэдэ, о ком я скучал с физической болью, разожгли во мне плотское желание.
      Я рисовал как одержимый: Шана, Раку, Куи, Аои. Давно я не брал кисть в руки, и прохладные мазки чернил действовали на меня успокаивающе. Сидя в одиночестве безмятежного храма, я почти поверил, будто у меня нет иной жизни, кроме как в его стенах. Будто я отшельник, который проводит дни за написанием священных картин для паломников. Вспомнились слова настоятеля Тераямы, что он произнес, когда я впервые был там с Шигеру: «Возвращайся к нам, когда все закончится. Здесь всегда найдется место для тебя».
      «А закончится ли это когда-нибудь?» – усомнился тогда я.
      Часто на мои глаза наворачивались слезы. Я горевал по Йоро и Юки. Они были так преданны мне, их жизнь оказалась столь краткой – близкие люди погибли из-за меня. Крепло желание отомстить за них. Кровавое самоубийство Хаймэ было отвратительным. Неужели я вызывал бесконечную цепочку мести? Вспоминая Юки и наши отношения, я жутко пожалел… о чем? О том, что не любил ее? Может, я не испытывал к ней такой страсти, как к Каэдэ, но я желал ее, и теперь ощущал болезненное вожделение, плача по гибкому телу, что уснуло навеки.
      К счастью, пришедший Фестиваль Мертвых дал мне возможность попрощаться с ее духом. Я зажег свечи за всех, кто умер раньше меня, и попросил у них прощения и покровительства. Прошел год с тех пор, как я стоял на берегу реки в Ямагате вместе с Шигеру, и мы пускали по течению кораблики со свечами, год, как я впервые произнес имя Каэдэ, увидел, как вспыхнуло ее лицо, понял, что она меня любит.
      Похоть доставляла мне муки. Я мог бы возлечь с Макото и снять напряжение, а кроме того, утешить его. Несмотря на постоянный соблазн, я сдерживался. Днем, рисуя часами, я вспоминал прошедший год и все содеянное за это время, боль и страдания, навлеченные на тех, кто оказался рядом. Кроме решения уйти в Племя, все мои ошибки, как стало ясно теперь, проистекали из неуправляемого вожделения. Если б я не сблизился с Макото, он не выдал бы тайну Каэдэ ее отцу. Не перейди я ту же черту с Каэдэ, она бы не находилась при смерти от выкидыша. Не имел бы я телесной связи с Юки, она была бы жива, и наш сын не стал бы меня убивать. Я думал о Шигеру, который не женился и озадачил всех своим воздержанием: он поклялся госпоже Маруяме любить только ее и никого более. Нет другого человека, кто дал бы подобную клятву, и чем дольше я размышлял об этом, тем больше мне хотелось подражать ему во всем. Опустившись на колени перед богиней Каннон с лошадиной головой, я поклялся ей, что отныне вся моя любовь, плотская и сердечная, будет принадлежать только Каэдэ, моей жене.
      Разлука показала, насколько она нужна мне: Каэдэ – оплот, дающий мне силу и равновесие. Любовь к ней – противоядие ярости и горю, и, как любое спасение, я храню ее глубоко в сердце.
      Макото страдал не менее меня и проводил время в молчаливой медитации. Мы практически не разговаривали днем, но после ужина начиналась долгая беседа. Он, конечно же, слышал, что сказал Хаймэ, и пытался расспросить о Юки, о сыне, но поначалу я не мог о них говорить. На четвертую ночь фестиваля мы вернулись с побережья и выпили вина. Преодолев временную холодность, я почувствовал к нему небывалое доверие и решил поведать пророчество.
      Макото внимательно слушал описание древней слепой женщины, ее святой внешности, пещеры, молитвенного колеса, знака Потаенных.
      – Я знаю о ней, – сказал он. – Многие, кто стремится к святости, идут искать ее, но редкий человек находит путь.
      – Меня привел туда Е-Ан.
      Мой друг молчал. Была теплая безветренная ночь, и ширмы стояли открытыми. Полная луна роняла свет на храм и рощу. Волны накатывали на галечный пляж. Потолок пересек геккон, маленькие лапки присосались к балке. Свистели комары, вокруг ламп кружили мотыльки. Я задул пламя, чтобы они не обожгли крылышки. Света луны хватало, чтобы осветить комнату.
      – Тогда я должен поверить, – наконец произнес Макото, – что ему благоволит Просветленный, как и тебе.
      – Святая женщина сказала мне: «Все едино». Тогда я не понял, что это значит, но позже, в Тераяме, вспомнил, что говорил Шигеру перед смертью, и мне все стало предельно ясным.
      – Ты можешь выразить это словами?
      – Нет, но оно истинно и руководит моей жизнью. Между людьми нет различий: касты и связанные с ними предрассудки – иллюзия, отделяющая нас от истины. Так относятся ко всем Небеса, так должен поступать и я.
      – Я с тобой потому, что люблю тебя и верю в справедливость твоего дела, – улыбнулся он. – Не думал, что ты станешь еще и моим духовным наставником!
      – Мне ничего неизвестно о духовности, – признал я, решив, что Макото смеется надо мной. – Верования детства пришлось оставить, и их не заменить никакими иными. На мой взгляд, все религиозные учения состоят наполовину из истины и наполовину из полного безумия. Люди так высоко их почитают, будто они принесут спасение. В любом веровании есть место для правды, и она везде едина.
      Мой друг рассмеялся:
      – Несмотря на всю свою невежественность, ты лучше понимаешь суть, чем я после долгих лет обучения и споров. Что еще сказала тебе святая?
      Я повторил ему слова пророчества: «В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение».
      Тут я остановился, не зная, продолжать ли дальше.
      – Пять битв? – переспросил Макото. – Сколько уже было?
      – Две, если считать Йон-Эмона и его разбойников.
      – Так вот почему ты тогда спросил, можно ли назвать ту схватку битвой! Ты во все это веришь?
      – Обычно да. Не стоит?
      – Я бы поверил любым словам святой, если бы мне выпало встать перед ней на колени, – тихо произнес Макото. – Что-нибудь еще?
      – «Многие падут в боях, – процитировал я, – но ты останешься невредим, если только смерть не придет от руки собственного сына».
      – Сочувствую. Какое ужасное бремя, тем более для человека, который так хочет детей. У тебя будет много сыновей.
      Меня тронуло, что он так хорошо знает мои желания.
      – Когда я думал, что Каэдэ потеряна для меня навсегда, я спал с девушкой из Племени, которая помогла мне вынести Шигеру из Инуямы. Ее звали Юки. Это она принесла его голову в храм.
      – Я помню ее, – тихо сказал Макото. – Право, мне никогда не забыть, как она приехала с той ужасной вестью.
      – Она была дочерью Муто Кенжи, – пояснил я. – Даже не верится, что Племя так над ней надругалось. Они хотели заполучить моего ребенка, и как только он родился, ее убили. Я горько об этом сожалею: не стоило поддаваться страсти, ронять свое семя и тем самым лишать ее жизни. Если я паду от руки собственного сына, то получу по заслугам.
      – Молодым свойственно ошибаться, – успокоил меня Макото. – Судьбой предписано страдать от последствий. – Он крепко сжал мне руку. – Правильно сделал, что рассказал мне обо всем. Это лишь подтверждает мои представления о тебе: ты избранник Небес и находишься под их защитой, пока не достигнешь своей цели.
      – Жаль, что они не защищают меня от горести.
      – Тогда бы ты точно достиг просветления, – сухо ответил он.
      Полная луна вызвала перемену погоды. Жара спала, воздух стал свежее. В утренней прохладе ощущалось приближение осени. Как только закончился фестиваль, поднялось настроение. Вспомнились слова настоятеля о том, что у меня много добровольных последователей. Надо забыть о горе и продолжать начатое дело, чтобы смерть моих соратников не была напрасной. Как-то в небольшой деревеньке Хинодэ, с дальнего краю Трех Стран, Шигеру сказал мне: «Только дети плачут. Взрослые сдерживают себя».
      Мы планировали отправиться в путь на следующий день, но после обеда произошло небольшое землетрясение: лишь зазвенели колокольчики и залаяли собаки. Вечером толчки повторились уже сильней. В одном из домов упала на пол лампа, мы жили неподалеку и целую ночь помогали людям остановить распространение огня. В итоге задержались еще на пару дней.
      Когда наконец-то тронулись, я с ума сходил от желания увидеть Каэдэ. В Маруяму добирались ускоренным темпом: вставали рано утром и загоняли лошадей до поздней ночи под убывающей луной. Скакали молча, остро ощущая отсутствие Йоро, не в силах испытывать прежний задор. Покоя не давало дурное предчувствие.
      Шел час Собаки, когда мы въехали в город. В домах уже погасили свет. Заперли ворота замка. Охранники радушно нас поприветствовали, но не развеяли тревоги. Должно быть, я просто устал и вымотался после долгой дороги. Хотелось попасть в горячую баню, хорошенько подкрепиться и возлечь с женой. У входа в дом меня встретила ее служанка Майами. Едва увидев ее лицо, я понял, что-то случилось.
      Велел сообщить Каэдэ о моем возвращении, но женщина пала на колени.
      – Господин Отори… – запинаясь, произнесла Майами. – Госпожа уехала за сестрами в Ширакаву.
      – Что? – Я ушам своим не верил. Каэдэ уехала одна, не спросив моего разрешения? – И давно? Когда она должна вернуться?
      – Уехала вскоре после фестиваля. – Служанка едва сдерживала слезы. – Не хочу напрасно тревожить его светлость, но она давно должна была вернуться.
      – Почему ты не поехала с ней?
      – Госпожа не захотела взять меня. Она решила ехать верхом и прискакать обратно до вашего прибытия.
      – Зажгите свечи и пошлите за господином Сугитой, – приказал я, хотя его уже наверняка разбудили.
      Я вошел в дом. В воздухе будто остался аромат Каэдэ. Занавески и рисованные ширмы в уютных комнатах были созданы по ее задумке. Ее присутствие ощущалась повсюду.
      Майами велела служанкам принести лампы, в спальнях появились темные фигуры. Одна приблизилась ко мне и сообщила, что баня готова, но я собирался сначала поговорить с Сугитой.
      Войдя в любимую комнату Каэдэ, я посмотрел на письменный стол, за которым она переписывала сведения о Племени. Деревянная коробка с записями всегда стояла рядом. Исчезла. Интересно, взяла ли Каэдэ ее с собой или спрятала?
      Вошел Сугита.
      – Я доверил тебе мою жену, – сказал я. Во мне не было гнева, лишь холодность, окутавшая сознание. – Почему ты позволил ей уйти?
      Его удивил вопрос.
      – Простите меня. Госпожа Отори настояла на поездке. Она взяла с собой много воинов во главе с Амано Тензо. Мой племянник Хироши тоже поехал. Это путешествие ради удовольствия, чтобы повидать дом и привезти сюда сестер.
      – Тогда почему она не вернулась? – Я понимал, что ничего страшного не произошло, и нечего так путаться.
      – Я уверен, она прибудет завтра, – уверил Сугита. – Госпожа Наоми часто выезжала одна. В домене все привыкли к тому, что хозяйка путешествовала самостоятельно.
      Служанка принесла еду и чай. За трапезой мы коротко обговорили мою поездку. Я не стал вдаваться в подробности – вдруг ничего не получится, – лишь сказал, что разрабатываю долгосрочную стратегию.
      От братьев Миеси не пришло никаких вестей. По-прежнему никто не знал, что на уме у Араи и Отори. Мне казалось, будто я брожу в полутьме. Хотелось поговорить с Каэдэ, терзало отсутствие каких-либо вестей. Жаль, что у меня нет сети шпионов… Уже не первый раз я подумал, возможно ли найти одаренных детей – сирот Племени, если таковые живут на свете, – и собрать их для личных нужд. С особой тоской вспомнился собственный сын. Унаследует ли он наши с Юки таланты?
      Если так, то его используют против меня.
      – Я слышал, юный Йоро погиб, – сказал Сугита.
      – К несчастью, да. Его сразила стрела, которая предназначалась мне.
      – Какая радость, что его светлость остались живым! – воскликнул он. – Что произошло с наемником?
      – Умер. И это не последняя попытка. Дело рук Племени. – Интересно, знает ли Сугита о моем племенном происхождении, и какие слухи ходили в мое отсутствие? – Кстати, моя жена делала некоторые записи. Где коробка и свитки?
      – Она никогда не выпускала их из вида, – ответил он. – Если здесь нет, значит, забрала с собой.
      Не желая показывать обеспокоенность, я замолчал. Сугита ушел, и я начал мыться, позвав служанку потереть мне спину. Хотелось, чтобы неожиданно появилась Каэдэ, как в доме Нивы, но вдруг вспомнилась Юки.
      Оставшись один, я погрузился в горячую воду, думая о том, что скажу Каэдэ. Надо поведать ей о роли сына в пророчестве, но как найти слова.
      Майами расстелила постель и собиралась потушить лампы. Я спросил ее о коробках с записями и получил тот же ответ, что от Сугиты.
      Сон долго не приходил. Закричали первые петухи, и я погрузился в тяжелую дремоту на рассвете. Когда проснулся, солнце было высоко, весь дом был полон звуков жизни.
      Вошла Майами с завтраком, заворковала, чтобы я отдыхал после утомительного пути, но тут раздался голос Макото. Я велел Майами пригласить друга внутрь, однако он кричал через окно, не утруждая себя снимать сандалии.
      – Вставай скорей! Вернулся мальчик, Хироши!
      Я вскочил, опрокинув поднос. Служанка испуганно взвизгнула и принялась поднимать тарелки. Я грубо приказал принести мне одежду.
      Наспех одевшись, я вышел к Макото.
      – Где он?
      – У дяди. Мальчик в жалком состоянии. – Макото взял меня за плечо. – Сожалею, но он принес ужасную весть.
      Первой мыслью, пришедшей мне в голову, было землетрясение. Я вспомнил, как мы тушили пламя, и представил Каэдэ в ловушке горящего дома. Лицо Макото скривилась от боли, я испугался, но не мог произнести страшные слова.
      – Она жива, – быстро успокоил меня он. – Однако Амано и остальные воины погибли. Уцелел только Хироши.
      Я вообразить не мог, что произошло. Никто не посмел бы причинить Каэдэ зла на землях Маруямы и Ширакавы. Неужели ее похитило Племя, чтобы расплатиться со мной?
      – Это дело рук господина Фудзивары, – сказал Макото. – Она сейчас в его доме.
      Мы метнулись через двор к воротам замка, вниз по склону, через мост и в город. Перед домом Сутиты собралась небольшая толпа, все молчали. Мы пробрались меж людей и вошли в сад. Двое конюхов пытались поднять на ноги изможденного коня. Бока потемнели от пота. Глаза закатились, изо рта шла пена. Вряд ли он когда-либо встанет.
      – Мальчик скакал день и ночь, чтобы добраться быстрей, – продолжал Макото, но я едва различал слова. Все вокруг воспринималось особо остро: блеск деревянного пола в доме, аромат цветов в альковах, пение птиц в кустах сада. В голове глухой голос повторял: «Фудзивара?»
      К нам навстречу вышел Сугита с пепельным лицом. Он был не в состоянии что-либо произнести. Передо мной стояла тень человека, что еще вчера был полон сил. Казалось, он готов лечь и умереть.
      – Господин Отори… – запинаясь, произнес он.
      – Мальчик не ранен? Может говорить?
      – Заходите и посмотрите сами.
      Хироши лежал в дальней комнате. Окна выходили в зеленый сад с ручьем. Там было прохладней, чем в остальных комнатах, жаркие утренние лучи солнца упирались в пышную листву. Две женщины стояли на коленях рядом с мальчиком. Одна вытирала влажной тряпкой лицо и руки. Другая держала чашку чая, пытаясь напоить его.
      Обе замерли и поклонились мне до земли. Завидев меня, Хироши попытался подняться.
      – Господин Отори… – прошептал он, и глаза наполнились слезами. Затем он взял себя в руки и проговорил: – Простите. Простите меня.
      Мне было жаль его. Мальчишке так хотелось стать настоящим воином, жить по воинскому кодексу. Я опустился рядом и погладил его по голове, подстриженной, как положено ребенку. Ему далеко до совершеннолетия, однако он старается вести себя, как мужчина.
      – Расскажи мне, что произошло.
      Хироши не сводил глаз с моего лица, но я отвел взгляд. Он говорил тихим, ровным голосом, словно повторял это не раз по дороге домой.
      – Когда мы подъехали к дому госпожи Отори, вассал Шойи предал нас! Не доверяйте ему. Он сказал, будто сестры находятся в гостях у господина Фудзивары. Она послала за ними, но вассал, вернувшись, сообщил, что их там больше нет. Фудзивара обещал только лично поведать госпоже Ширакаве, где они. Постоянно называл ее девичьим именем. Мы отправились к нему на следующий день. Нас вышел встречать некий Мурита. Как только госпожа Отори въехала в ворота, ее схватили. Амано, что стоял рядом, убили на месте. Больше я ничего не видел… – Голос дрогнул. Мальчик набрал в легкие воздуха. – Мой конь сорвался с места, и я не мог удержать его. Надо было выбрать более послушного, а мне понравился этот – такой красивый. Амано не раз упрекал меня, говорил, что конь не по мне. Я не послушал. И не сумел защитить госпожу.
      По щекам покатились слезы. Женщина вытерла ему лицо.
      – Надо благодарить твоего коня, – мягко проговорил Макото. – Он спас тебе жизнь, и если бы ты не ускакал, мы бы не знали, что произошло.
      Я не мог найти слов в утешение Хироши.
      – Господин Отори, – произнес он, пытаясь подняться. – Я покажу дорогу. Мы должны поехать и забрать ее.
      От перенапряжения у ребенка остекленели глаза. Я взял его за плечо и уложил обратно. Пот растворялся в слезах. Мальчик весь дрожал.
      – Ему нужен покой, но он переживает и рвется встать, – сказал Сугита.
      – Посмотри на меня, Хироши.
      Я наклонился вперед и заглянул ему в глаза. Он тотчас уснул. Расслабилось тело, выровнялось дыхание.
      Женщины ахнули и пугливо переглянулись. Они отпрянули от меня в сторону, лишь бы не коснуться одежды, опустили головы.
      – Спать он будет долго, – сказал я. – Это ему как раз и нужно. Сообщите мне, когда проснется.
      Я поднялся на ноги. Макото и Сугита тоже встали, вопросительно глядя на меня. В душе я горел от ярости, а внешне был спокоен.
      – Идем со мной, – велел я Сугите.
      На самом деле мне хотелось поговорить с Макото наедине, однако нельзя было оставлять Сугиту одного. Вдруг ему вздумается вспороть себе живот? Клан Маруяма присягнул в первую очередь Каэдэ, а не мне, и не известно, как они отреагируют на такую весть. Я доверял Сутите больше остальных и понимал, если он будет предан мне, за ним последуют другие.
      Мы перешли мост и поднялись по склону к замку. Толпа снаружи выросла, на улицах появились вооруженные мужчины. Кругом витал дух волнения – не паники и даже не тревоги – люди просто бродили, обменивались слухами, готовились к неожиданному походу. Надо было принимать решение, пока не разгорелся огонь и ситуация не вышла из-под контроля.
      Пройдя ворота, я сказал Макото:
      – Собирай людей. Берем половину воинов и выступаем против Фудзивары. Сугита, ты должен остаться тут и держать город. Мы оставим тебе две тысячи человек. Принесите в замок продовольствие на случай осады. Отправляемся завтра утром с первыми лучами солнца.
      Макото тревожно произнес:
      – Не спеши. Мы понятия не имеем, где сейчас Араи. Ты запросто можешь попасть в ловушку. Нападение на господина Фудзивару, дворянина столь высокого положения, только подорвет твою репутацию. Лучше подумать…
      – Я не могу ждать, – оборвал я друга. – Я должен привезти ее обратно. Ступай.
      День прошел в безумной беготне. Я знал, что нужно действовать незамедлительно. Жители Маруямы были в ярости, и этим стоило воспользоваться. Любое промедление выставит меня трусом, и люди снова начнут сомневаться в моем праве. Я с полной ясностью осознавал, на какой иду риск, делая один опрометчивый шаг за другим, но иной путь был немыслим.
      Вечером я велел Сугите собрать старейшин. В течение часа подошли все. Я уведомил их о своих намерениях, предупредил о возможных последствияхи сказал, что жду от них поддержки. Никто не стал возражать – наверное, побоялись, видя мой гнев, – однако уверенности не было. Они относились к тому же поколению, что Фудзивара и Араи, и руководствовались тем же кодексом. Я доверял Сугите, однако сможет ли он поддерживать в них верность в отсутствии Каэдэ, если уеду еще и я?
      Затем я решил проехаться верхом, чтобы привести в порядок мысли, размяться перед долгой дорогой и посмотреть на состояние земель.
      Собрали около половины урожая риса, земледельцы трудились день и ночь, чтобы успеть до непогоды. Все говорившие со мной выразили беспокойство: скоро ожидается неминуемый тайфун, вокруг полной луны – гало, начался перелет гусей, ноют кости. Я распорядился, чтобы Сугита отдал приказ воинам помочь в укреплении канав и плотин против наводнений. Они, несомненно, станут противиться, но страх перед стихией должен сломить их гордость.
      Почти случайно я оказался на краю деревушки, где поселились неприкасаемые. В воздухе висел привычный запах гари и свежей крови. Несколько человек, вместе с Е-Аном, снимали шкуру с мертвого коня. Я узнал чалого, который не мог подняться утром. Подозвав Е-Ана, я спустился с Шана и отдал уздечку приехавшему со мной конюху. Я подошел к берегу реки, неприкасаемый присел на корточки, отмывая с рук кровь.
      – Слышал новости?
      Он кивнул, взглянул на меня и спросил:
      – Что вы намерены делать?
      – А как мне следует поступить? – Я хотел узнать, что думает бог, услышать еще одно пророчество, в котором говорится о Каэдэ, о нашем будущем. Я бы слепо поверил ему.
      – Впереди три битвы, – сказал Е-Ан. – Две победы и одно поражение. Затем вы будете править в мире от моря до моря.
      – С моей женой?
      Он отвел взгляд на воду. У запруды стояли две белые цапли. С ивы вспорхнул зимородок, мелькнув оранжево-голубым оперением.
      – Если вам предстоит проиграть одну битву, то лучше сделать это сейчас, – ответил он.
      – Если потеряю жену, мне будет плевать на все остальное, – возразил я. – И я убью себя.
      – Этого делать нельзя, – поспешил отговорить меня Е-Ан. – У бога для вас своя миссия. Вы должны послушно следовать его воле. – Я молчал, и он продолжил: – Нам не плевать. Мы оставили все ради вас. Не плевать людям в землях Отори, которые страдают от гнета. Мы переживем войну, и за ней наступит мир. Не бросайте нас.
      Стоя у безмятежной реки при заходящем солнце, я подумал, что если не верну Каэдэ, у меня разорвется сердце. Над самой поверхностью воды пролетела серая цапля, глядя на свое отражение. Сложила огромные крылья и опустилась почти без всплеска. Повернула к нам голову, наблюдая, убедилась, что мы не представляем опасности, и принялась молча пробираться по мели.
      Моя цель отомстить и вступить в права наследования. Тогда исполнится пророчество. Но я никому не позволю так просто отнять у меня возлюбленную. Нет другого выбора, как поехать за ней, даже если из-за этого придется пожертвовать всем.
      Я попрощался с Е-Аном и поскакал обратно в замок. Мне передали, что Хироши проснулся и ему лучше. Я велел привести его ко мне. Ожидая, я обыскал резиденцию, нет ли где коробок с записями, но не нашел от них и следа. Вот еще один повод для беспокойства. Если их украли, значит, в дом смогло пробраться Племя и повторит попытку в любой момент.
      Хироши пришел ко мне перед сумерками. Он был бледен, под глазами выступили темные синяки, но в целом мальчик быстро оправился. Физически и духовно он не уступал взрослому мужчине. Я расспросил его о подробностях и заставил описать местность вокруг имений Ширакавы и Фудзивары. Он рассказал, как убили Раку, сильно меня опечалив. Черногривый конь был первым, кого я оседлал, он связывал меня с Шигеру и кратким периодом жизни в Хаги в роли его сына. Я подарил Раку Каэдэ – тогда больше было нечего, – и он привез ее в Тераяму.
      Я отослал всех, чтобы поговорить с Хироши наедине, а теперь велел ему придвинуться ближе.
      – Обещай никому не говорить о том, что я сейчас тебе скажу.
      – Клянусь, – ответил он, встрепенувшись. – Господин Отори, я обязан вам жизнью и сделаю все, чтобы спасти госпожу Отори.
      – Мы обязательно освободим ее. Я отправляюсь завтра же.
      – Возьмите меня с собой, – взмолился мальчик. Я бы с удовольствием, но мальчик еще не выздоровел.
      – Нет, ты должен остаться здесь.
      Хироши думал возразить, но опомнился и прикусил губу.
      – Помнишь, моя жена переписывала кое-что. Она взяла это с собой?
      – Да, оригинал и копии, – прошептал он. – Мы спрятали их в Ширакаве, в священной пещере.
      Я мысленно поблагодарил Каэдэ за мудрость и предусмотрительность.
      – Об этом кому-нибудь известно?
      Мальчик покачал головой.
      – И ты сможешь показать дорогу?
      – Конечно.
      – Никому не говори, где они. Однажды мы с тобой отправимся туда.
      – А потом накажем Шойи, – злорадно произнес он. Потом добавил: – Господин Отори, я могу задать вам один вопрос?
      – Конечно.
      – В тот день, когда погиб мой отец, убийцы вдруг стали невидимыми. Вы так умеете?
      – С чего ты взял?
      – Женщины у меня в комнате сказали, будто вы колдун. Простите меня. Но вы делаете столько странных вещей. Сегодня усыпили меня. – Хироши посмотрел на меня и нахмурился. – Это был необычный сон. Красочный. Я понял многое, чего раньше не знал. Если вы умеете становиться прозрачным, может, и меня научите?
      – Не всему можно научить, – ответил я. – Есть таланты, которые даются от рождения. У тебя и так много навыков и превосходное воспитание.
      Мои слова вызвали у него слезы.
      – Мне сказали, что умер Йоро.
      – Да, его убил наемник, метивший в меня.
      – И вы расправились с ним?
      – Я бы уничтожил его, но он покончил с собой сам. Откусил себе язык.
      Глаза Хироши засияли. Я хотел выразить свое отвращение к порочному кругу кровопролитий и мести, однако вряд ли этот сын воина сможет меня понять, даже после кикутского сна. Мне нужно было сказать кое-что еще.
      – А многие люди считают меня колдуном?
      – Ходят такие слухи, – признал он. – Среди женщин и идиотов.
      – Я опасаюсь предательства. Именно поэтому хочу оставить тебя здесь. Если вдруг появится опасность, что Маруяма захочет вступить в союз с Араи, дай мне знать.
      Хироши смотрел на меня в упор:
      – Никто не посмеет предать господина Отори.
      – Мне бы твою уверенность.
      – Я сам прискачу сообщить вам, – пообещал мальчик.
      – Только возьми покладистого коня, – предупредил я.
      Я отослал Хироши обратно в дом дяди и велел подать ужин. Вернулся Макото с отчетом. Все было готово для отправления ранним утром. Однако после трапезы он снова попытался отговорить меня:
      – Это полное безумие. Завтра я не произнесу ни слова против и буду с тобой, но пойми, нельзя сначала украсть у дворянина невесту, а потом идти на него в атаку…
      – Мы законные муж и жена, – ответил я. – Это он совершил безумный поступок.
      – Разве я не предупреждал тебя в Тераяме, как воспримут твой брак сильные мира сего? Нынешнее положение дел – результат твоей опрометчивости, и она же приведет тебя к гибели, если не остановишься.
      – Ты уверен, что в тебе говорит не ревность? Ты всегда обижался на мою любовь к Каэдэ.
      – Только оттого, что это чувство разрушит вас обоих, – тихо ответил он. – Страсть делает тебя слепым. Ты ошибался. Надо покориться и попытаться заключить мир с Араи. Не забывай, возможно, у него в заложниках братья Миеси. Нападение на Фудзивару вконец выведет его из себя…
      – Мне не нужно таких советов! – разгневался я. – Покориться и отдать жену? Меня будет презирать весь мир. Лучше умереть!
      – Скорей всего, мы все умрем, – ответил он. – Сожалею, что мне приходится говорить тебе такие вещи, Такео, но это мой долг. Я не раз утверждал, твое дело – мое дело, и я последую за тобой, что бы ты ни решил.
      Я был слишком зол, чтобы продолжить разговор. Сказал, что хочу остаться один, и позвал Майами. Она вошла с красными от слез глазами, забрала подносы и разостлала постель. Я мылся, думая, как не скоро смогу снова залезть в кадку с теплой водой. Я не пытался усмирить свою ярость, потому что если она утихнет, то освободится место для горя или хуже – дурного предчувствия. Лучше уж оставаться в мрачном настроении, свойственном Кикутам. Оно придает мне бесстрашие. Вспомнилось наставление Мацуды: «Если воин сражается отчаянно, он уцелеет. Если хочет уцелеть, погибнет».
      Пришло время сражаться отчаянно – потеряв Каэдэ, я потеряю все.
      Утром Майами была еще печальней, рыдала, прощаясь, и ей начинали вторить служанки. Зато мужчины на улицах выглядели радостно, многие горожане открывали окна и махали нам вслед. Я взял с собой только воинов, в основном Отори и тех, кто приехал со мной из Тераямы. Пусть земледельцы спокойно соберут урожай и постоят за свои дома. Большинство людей Маруямы осталось защищать замок, хотя некоторые решили присоединиться проводниками и разведчиками.
      У меня было около пятисот всадников и столько же лучников, конных и пеших. Остальные солдаты вооружились палками и копьями. Длинной вереницей растянулись вьючные лошади и носильщики с припасами. Я гордился тем, как быстро собрал и снарядил армию.
      Мы дошли до переправы через Асагаву, где нанесли поражение Йоде Нариаки, когда я заметил, что за нами плетется Е-Ан с группой неприкасаемых. После реки мы повернули по дороге на юг, к Ширакаве. Я никогда не путешествовал там раньше, но знал, что понадобится не меньше двух дней, чтобы добраться до дома Каэдэ. Макото сказал, резиденция Фудзивары лежит еще дальше к югу.
      Когда мы сделали привал на обед, я пошел поговорить с Е-Аном, чувствуя на себе взгляды воинов. Я навострил уши, полный решимости подвергнуть наказанию любого, кто выскажется против, но никто не посмел открыть рот.
      Е-Ан бросился к моим ногам, и я велел ему подняться.
      – Зачем вы увязались за нами?
      Он улыбнулся, обнажив сломанные зубы.
      – Чтобы хоронить мертвых.
      Я не хотел слышать столь холодящего сердце ответа.
      – Погода меняется, – продолжил Е-Ан, глядя на высокие тучи, развешанные подобно конским гривам на небе к западу. – Приближается тайфун.
      – А у тебя нет для меня хороших вестей?
      – У бога всегда для вас хорошие вести, – признал он. – Я должен напоминать вам о том, что будет после.
      – После?
      – После проигранной битвы.
      – Может, я ее не проиграю!
      Я, право, не мог представить себе такого исхода событий: воины были в хорошей форме и готовы идти в бой, а мой гнев пылал как никогда ярко.
      Е-Ан ничего больше не сказал, его губы молча задвигались – он молился.
      Макото, казалось, тоже молился, когда мы продолжили путь, или погрузился в медитацию, как бывает у монахов. Он выглядел безмятежным и замкнутым, словно обрубил всякую связь с миром. Я почти с ним не разговаривал, продолжал злиться, однако мы ехали бок о бок, как уже было не раз. Сколько бы мой друг ни сомневался в разумности похода, я знал, он не оставит меня. Ритмичный топот копыт принес спокойствие, и я перестал сердиться.
      Над нами затянулось небо, на горизонте стало еще темней. На ночь мы разбили лагерь рядом с маленьким городом. Рано утром пошел дождь. К полудню лило как из ведра, что замедляло наш ход и понижало дух. Я продолжал верить, что все обойдется дождичком. Макото опасался, что мы застрянем в Ширакаве, которую сильно заливает при такой погоде.
      Однако мы так и не добрались до Ширакавы. Приблизившись к границе владений Маруямы, я послал вперед разведчиков. Они вернулись вечером и сообщили, что на равнине впереди разбило лагерь войско – чуть меньше полутора тысяч человек. Там развевались знамена Сейшу, среди которых был замечен герб господина Фудзивары.
      – Враг вышел встречать нас, – сказал я Макото. – Знал, что мы придем.
      – Самого его здесь наверняка нет, – ответил мне друг. – Однако он может управлять союзниками. Как я и боялся, тебе устроили ловушку. Твоя реакция была слишком предсказуемой.
      – Пойдем в атаку на рассвете.
      Меня успокаивало, что войско противника немногочисленно. Фудзивара не так уж страшен; чего я боялся, так это сразиться с Араи и его тридцатитысячной армией. Последний раз я слышал, будто Араи находится в Инуяме, далеко за востоке Трех Стран. Однако до нас не доходило никаких вестей за все лето, он запросто мог вернуться в Кумамото, а оттуда всего один день до Ширакавы.
      Я подробно опросил разведчиков о местности. Один из них, Сакаи, здесь вырос. Если бы не плохая погода, место вполне годилось для боя. Это была небольшая равнина, окаймляемая с юга и востока горными цепями, открытая с других сторон. Меж гор имелся проход на юг, откуда, вероятно, и прибыл наш враг. Широкая долина вела на север, прямо до приморской дороги. Выбранный нами путь из Маруямы выходил на эту долину за пару миль до первого скалистого обнажения пород на равнине.
      На плоскогорье было мало воды, поэтому землю не вспахивали. Кони паслись на дикой траве и собирались вместе раз в год по осени. Ранней весной трава выгорала. Сакаи сказал, в молодости госпожа Маруяма любила охотиться здесь с ястребами. До захода солнца мы увидели несколько орлов, парящих в поисках пищи.
      Долина за спиной придала мне уверенности. В крайнем случае туда можно отступить. Хотя я не собирался этого делать и возвращаться в замок. В мои планы входило продвигаться только вперед, громить всех, кто станет на пути, забрать жену и отплатить»за оскорбление. Однако Мацуда учил меня, идя в бой, думать об отступлении, и, несмотря на гнев, я не буду напрасно жертвовать людьми.
      Ни одна ночь не казалось мне столь длинной. Дождь поутих и к утру превратился в приятную морось. Мы поднялись до рассвета и двинулись вперед с первым лучом солнца, развернув знамена Отори.
      Перед краем долины я велел всем остановиться. Взял с собой Сакаи и под покровом деревьев подступился к самой равнине. На юго-восток тянулись небольшие круглые холмы, покрытые высокой травой и дикими цветами. Местами выбивались серо-белые камни причудливых форм, некоторые поросли желтым и рыжим лишайником.
      От дождя почва стала вязкой и скользкой, над равниной лентами тянулся туман. Через пару сотен шагов уже ничего не было видно, зато я четко слышал врага: ржание лошадей, крики людей, скрип и звон упряжек.
      – Как далеко вы зашли прошлой ночью? – прошептал я Сакаи.
      – До первого горного хребта, немного дальше отсюда. Чуть не напоролись на вражеских разведчиков.
      – Значит, они знают, что мы здесь. Почему они до сих пор не напали на нас? – Стоило ожидать засады в начале долины, однако, судя по звукам, армия стояла наготове, но не двигалась.
      – Возможно, они хотят воспользоваться преимуществом склона, – предположил он.
      Со склоном им действительно повезло, однако он был не сильно крутым и не давал значительного перевеса. Меня больше беспокоил туман, мешавший увидеть, сколько перед нами людей. Я молча продвинулся вперед, прислушиваясь. Сквозь шум дождя и шелест деревьев я различал два войска – мое и вражеское – равных размеров… или? Шум от армии Фудзивары нарастал подобно морскому приливу.
      – Говоришь, видел максимум полторы тысячи?
      – Сотен двенадцать, – ответил Сакаи. – Готов биться об заклад.
      Я покачал головой. Возможно, погода, бессонная ночь и дурное предчувствие преумножили тревогу. Или подвел слух. Однако, вернувшись обратно, я подозвал Макото и командиров и поделился с ними опасениями, что войско противника значительно превосходит наше. Если это подтвердится, мы тотчас отступим по сигналу горна.
      – В Маруяму? – спросил Макото.
      Именно туда мы и планировали, но нужен запасной вариант. Ведь именно такого хода ожидает от нас враг, и если он уже атаковал замок, мы окажемся в ловушке. Я отвел Макото в сторону и сказал:
      – Если против нас выступит Араи, мы не выдержим бой. Единственная надежда – добраться до побережья и попросить Тераду переплавить нас на Ошиму. Тебе придется опередить нас и найти Риому. Он договорится обо всем с Терадой Фумио.
      – Тогда все подумают, будто я первым бежал с поля боя, – возразил он. – Я хотел бы остаться с тобой до конца.
      – Мне больше некого послать. Ты знаешь Риому и путь. Не исключено, что нам всем придется спасаться бегством.
      Макото удивился:
      – Чувствуешь неладное? Думаешь, это та самая битва, которую нам предстоит проиграть?
      – Мало ли что, я должен обезопасить моих людей. Я потерял многих и не могу распрощаться с оставшимися. В конце концов, впереди еще две победы!
      Макото улыбнулся, и мы пожали руки. Я вернулся к войску и дал сигнал идти в наступление.
      Первыми двинулись конные лучники, за ними – пешие и всадники по бокам. Когда мы вышли из долины, по моему сигналу лучники разбились пополам и разошлись по обе стороны. Я велел пешим солдатам остановиться на том расстоянии, куда не долетят вражеские стрелы.
      В тумане показался противник. Я послал вперед воина Отори, который громко выкрикнул:
      – Господин Отори Такео хочет пройти по этой территории! Уступите дорогу или готовьтесь к смерти!
      Кто-то прокричал в ответ:
      – Господин Фудзивара хочет покарать самозванца Отори! Мы заполучим его голову и твою до полудня!
      Должно быть, мы казались им жалким сбродом. Самоуверенные солдаты зашагали вниз по склону, выставив копья. Наши лучники тотчас окатили их градом стрел. Посыпался ответный удар, но мы находились вне досягаемости. Наши всадники понеслись вперед сквозь строй пеших солдат к лучникам, те не успели даже наложить новые стрелы.
      Затем хлынули вперед пешие и сдвинули врага вверх по склону. Мои воины были в хорошей боевой форме, к тому же одержимы удивительным неистовством. Казалось, их не остановить. Враг отступил быстрей, чем я ожидал, и мы бежали за ними с обнаженными мечами, рубя наповал.
      Справа от меня сражался Макото, слева – горнист, и мы дугой поднимались вверх. Равнина шла холмами до отдаленных хребтов на востоке. За очередным подъемом перед нами предстало устрашающее зрелище. В одной из впадин между холмами находилась огромная армия – западная армия Араи. Воины стояли наготове, над ними вились знамена.
      – Труби в горн! – крикнул я человеку слева. Давно надо было поверить собственным ушам. Горнист приложил инструмент к губам, и по долине разнесся жалобный вой, эхом отражаясь от гор.
      – Назад! – скомандовал я Макото, который с трудом повернул коня и помчался галопом.
      Конь противился, не желая покидать друзей. Шан заржал на прощание. Однако совсем скоро мы все развернулись и скакали за Макото по долине.
      Я гордился тем, как сражались мои воины, но больше всего меня порадовало в то туманное утро, что они мгновенно послушались приказа и стали отступать.
      Проворность разворота озадачила врага. Они надеялись, что мы бросимся за ними вниз по холму, прямо в лапы людей Араи. В начале сражения мы нанесли врагам значительный урон, и их наступлению мешали трупы павших и воцарившаяся неразбериха. А тут еще полил сильный дождь, превратив землю под ногами в скользкую грязь. Нам повезло, что мы находились ближе к долине с каменистой почвой.
      Я скакал сзади: поторапливал воинов и временами отбивался от ближайших преследователей. Там, где долина сужалась, я оставил двести лучших воинов, чтобы они держали оборону как можно дольше и выиграли время для отступления основных сил.
      Мы ехали весь день и к ночи оторвались от преследовавших, хотя потеряли людей и арьергард – половину воинов. Я велел всем отдохнуть пару часов. Погода ухудшалась, набирал силу ветер. Поэтому мы продолжили путь ночью и на следующий день: практически не ели, не переводили дух, иногда сражались с группами нагнавших нас всадников и отчаянно пробирались к побережью.
      Той ночью мы приблизились к Маруяме, и я послал Сакаи вперед выяснить положение в городе. Из-за непогоды он предложил ретироваться в замок, а я по-прежнему не хотел ввязываться в долгую осаду и сомневался в преданности жителей. Мы сделали короткий привал в храме, подкрепились и успокоили лошадей. Усталость стерла воспоминания о том времени. Я осознавал, что потерпел поражение – бесповоротное. Отчасти жалел, что не погиб на поле боя в попытке спасти Каэдэ, отчасти продолжал верить в пророчество, которое должно сбыться. Веки опускались от усталости и боли, тело ломило от жажды сна.
      Меж столбов гулял порывистый ветер, то и дело сотрясалась крыша, приподнималась, будто собиралась улететь. Воины почти не разговаривали – вокруг витал дух безропотного смирения. Мы не переступили порог в страну мертвых, но неумолимо туда направлялись. Кроме караульных, все спали, но я не мог заснуть. Мой долг – привести армию в безопасное место. Я понимал, что нужно идти дальше, не дожидаясь рассвета, но мне было жаль будить измученных людей.
      «Еще пару минут, – повторял я про себя, – вот-вот вернется Сакаи». Наконец сквозь шум дождя и ветра послышался топот копыт, и, как мне показалось, не одного коня, а двух.
      Я вышел на веранду, всмотрелся в темноту и увидел Сакаи, за ним Хироши соскользнул со спины старой костлявой клячи.
      – Я встретил мальчика на дороге около самого города, – выкрикнул Сакаи. – Он скакал к нам! В такую-то погоду! I
      Они были троюродными братьями, и в его голосе звучала гордость.
      – Хироши! – позвал я, и он подбежал к веранде, расстегнул хлюпающие сандалии и пал на колени.
      – Господин Отори.
      Я затащил его в храм от дождя и изумленно осмотрел.
      – Дядя мертв, город сдался людям Араи! – гневно сообщил мальчик. – Поверить не могу! Как только вы уехали, старейшины приняли такое решение. Дядя не мог согласиться с ними и покончил с собой. Люди Араи приехали рано утром, и старейшины сразу уступили.
      Хотя я и ожидал подобных вестей, удар был слишком жесток. Особенно огорчила смерть Сугиты, столь преданного вассала Каэдэ. Хорошо, что я прислушался к внутреннему голосу и рассчитал отступление на побережье. Надо тотчас отправляться, пусть караульные разбудят людей.
      – Ты проделал такой путь, чтобы сообщить мне? – спросил я Хироши.
      – Даже если вся Маруяма предаст вас, я не стану, – сказал он. – Я обещал приехать, выбрал самую смирную лошадь в конюшне!
      – Лучше бы ты остался дома. Неизвестно, что ожидает меня.
      – Мне самому стыдно, – тихо произнес Сакаи. – Я не сомневался, что они будут на вашей стороне.
      – Нельзя их винить, – возразил я. – Араи намного могущественней, а Маруяма, как известно, не выдержит долгую осаду. Лучше сдаться сразу, уберечь людей и сохранить урожай.
      – Они думают, что вы вернетесь в город, – сказал Хироши. – Большая часть людей Араи поджидает вас у Асагавы.
      – Хорошая весть. Им и в голову не придет, передвигаться к побережью. Если будем скакать день и ночь, доберемся туда за пару дней. – Я повернулся к Сакаи. – Нельзя допустить, чтобы ребенок ослушался старейшин и отдал жизнь заведомо проигранному делу. Забери Хироши обратно в Маруяму. Я снимаю с вас всякие обязательства.
      Оба категорически отказались покинуть меня, времени спорить не было. Воины уже стояли наготове. Шел сильный дождь, однако ветер спал, пробудив надежду, что гроза пошла на убыль. В темноте пришлось передвигаться не быстрей быка. Люди впереди освещали путь факелами, которые часто гасли и дымились. Мы слепо шли следом.
      О подвигах Отори написано много сказаний, баллад и хроник, но ни одна из них не захватывает дух так сильно, как описание нашего отчаянного и обреченного бегства через страну. Мы все были молоды и обладали неукротимой энергией и безрассудством, свойственным этой поре. Скакали быстрей, чем можно представить, но все же недостаточно быстро. Я всегда ехал сзади, подгонял людей и никому не давал потеряться. В первый день мы отбили два нападения настигших нас противников, выиграв драгоценное время для отрыва основного войска. Затем преследование прекратилось. Полагаю, враг решил, что мы не станем продолжать путь в самое сердце бушующей грозы.
      Дождь с ветром хлестали нас всю дорогу; малейшее ухудшение погоды, и не осталось бы шанса переправиться на кораблях. На вторую ночь Шан так устал, что едва переставлял ноги. Пока конь с трудом шагал, я дремал у него на шее, и мне снилось, будто рядом едут покойные. Вот Амано окликнул Йоро, и юноша рассмеялся в ответ. Вот ко мне приблизился Шигеру, а сам я восседаю на Раку. Мы направлялись в замок Хаги, как в день моего усыновления. Я увидел в толпе врага Шигеру, однорукого Андо, и услышал вероломные голоса господ Отори. Повернул голову и хотел предупредить, но тут увидел его уже при смерти на берегу реки Инуямы: глаза помрачнели от боли, изо рта текла кровь.
      – Ято у тебя? – спросил он, как и тогда.
      Я резко проснулся. Так промок, что чувствовал себя духом реки, который вдыхает воду вместо воздуха. Впереди подобно призракам двигалась армия. Издалека доносился шум прибоя, на рассвете показалось открытое ветрам побережье.
      Острова скрывало полотно дождя, с каждой минутой крепчал ветер. Он завывал словно демон в муках. Мы подошли к утесам, где некогда поджидал меня Хаймэ. Две сосны вырвало с корнем и бросило поперек дороги. Пришлось поднять их, чтобы проехать на лошадях.
      Я возглавил войско и повел людей к храму Каттэ Йонья. Одно из зданий лишилось крыши, остатки соломы перекатывались по саду. К уцелевшей части был привязан конь Макото. Он свесил голову, стоя рядом с незнакомым мне жеребцом. Сам Макото был внутри с Риомой.
      Не успели они открыть рот, как я понял: надежды никакой. Меня поразило, что Макото сумел добраться сюда. И совсем чудом казалось, что он нашел Риому. Я обнял обоих, переполняясь благодарностью за верность. Позже выяснилось, Риому прислал Фумио, велев передать, что меня встретят, как только прояснится погода.
      Мы потерпели поражение не из-за отсутствия предвидения, храбрости или выдержки. Нас подвела погода, великая стихия, сама судьба.
      – Е-Ан тоже здесь, – сообщил Макото. – Он сел на свободного коня и поскакал за мной.
      Я и не вспоминал Е-Ана во время бегства к побережью, но не удивился нашей встрече. Он словно должен был появиться сверхъестественным способом, как всегда возникал в моей жизни. Мне не хотелось говорить с ним. Я слишком устал, а еще надо было разместить людей в зданиях храма, напоить коней и спасти остаток промокшей провизии. Потом придется ждать, пока угомонится тайфун.
      Прошло два дня. Я проснулся посреди ночи и понял, что меня разбудила тишина. Ветер утих, с карнизов стекали капли, а дождь прекратился. Люди вокруг спали как убитые. Я поднялся и вышел наружу. Звезды светили ярче ламп, воздух стал чист и холоден. Я пошел взглянуть на коней. Меня тихо поприветствовали караульные.
      – Погода прояснилась, – радостно сказал один.
      Я проник на старое кладбище. В разрушенном саду подобно призраку появился Е-Ан. Он всмотрелся мне в лицо.
      – Вы в порядке, господин?
      – Надо решать, поступить ли, как следует воину, или нет, – ответил я.
      – Вы должны благодарить Бога, – ответил он. – Поражение позади, остальные битвы принесут победу.
      Я говорил то же самое Макото, но тогда меня еще не сокрушили дождь и ветер.
      – Настоящий воин вспорол бы себе живот, – вслух подумал я.
      – Вы не можете распоряжаться своей жизнью. У Бога есть на вас виды.
      – Если я не убью себя, мне придется сдаться Араи. Он наступает мне на пятки, Терада не успеет забрать нас.
      Ночной воздух был прекрасен. Я слышал приглушенный шелест крыльев совы, в старом пруду квакала лягушка. Волны шуршали по галечному побережью.
      – Что собираешься делать, Е-Ан? Вернешься в Маруяму?
      Я с ужасом представил, что станет с неприкасаемыми без моего покровительства. В стране волнения, и на них обрушится еще больший гнев. Их превратят в козлов отпущения: возненавидят земледельцы, устроят гонения воины.
      – Я очень близок к Богу, – заявил он. – Думаю, он скоро заберет меня.
      Я не знал, что ответить.
      – Вы избавили моего брата от страданий в Яма-гате, – вдруг вспомнил он. – Если представится случай, даруйте и мне свободу.
      – Не говори так, – возразил я. – Ты спас мне жизнь, а теперь просишь убить тебя?
      – Пожалуйста. Я не боюсь смерти, но боюсь боли.
      – Возвращайся в Маруяму, – велел я. – Возьми коня, на котором прискакал. Держись подальше от дороги. Я пришлю за тобой, если смогу. Но знай, Араи, скорее всего, уничтожит меня. Вероятно, мы больше не увидимся.
      Он слегка улыбнулся.
      – Спасибо за все, что ты сделал для меня, – сказал я.
      – Все, что произошло, это часть божьего замысла. Благодарите Его.
      Я проводил Е-Ана до конюшни и поговорил с караульными. Они удивленно наблюдали, как я отвязал жеребца, и неприкасаемый запрыгнул на него.
      Когда он исчез в темноте, я снова лег, но не смог заснуть. Я думал о Каэдэ и своей любви к ней. Думал о странной жизни своей. Хорошо, что я прожил ее именно так, несмотря на все ошибки. Ни о чем не пришлось сожалеть, разве что о тех, кто погиб из-за меня. Наступил ярчайший рассвет. Я тщательно вымылся и причесал волосы. Когда проснулись воины, велел им сделать то же. Позвал Риому и поблагодарил его за службу. Попросил его подождать, пока дойдут вести о моей смерти и передать их Фумио на Ошиму. Затем собрал людей и выступил перед ними с речью.
      – Я намерен сдаться господину Араи. Надеюсь, взамен он сохранит вам жизнь и примет к себе на службу. Я благодарен вам за вашу преданность. Никому еще так не служили, как мне.
      Приказав им ждать в храме под предводительством командиров, я попросил Макото, Сакаи и Хироши следовать за мной. Макото нес знамя Отори, а Сакаи – флаг Маруямы, оба разорванные и запачканные грязью. Кони с трудом передвигались, однако поднявшееся солнце разогрело их немного. Над головой пролетел косяк диких уток, в лесу протрубил олень. Ярко-голубое небо было ясным, только над Ошимой повисли облака.
      Мы миновали выкорчеванные ветром сосны. Гроза оставила выбоину на дороге и скосила утес, где прятался Хаймэ. Валуны скатились вместе с оползнем. Кони пробирались сквозь преграды, а я думал о борце. Попади стрела в цель, были бы живы Йоро и многие другие. Тело Хаймэ лежало неподалеку незахороненным. Скоро за него отомстят.
      Мы уехали довольно далеко, когда послышался быстрый топот копыт. Я поднял руку, чтобы все остановились. К нам приближались всадники, около сотни. Над ними развевались два знамени с гербом Араи. Завидев нас, они резко придержали коней.
      Предводитель поскакал вперед. На нем были доспехи и искусный шлем, украшенный месяцем.
      Спасибо солнечному теплу, я больше не дрожал и мог говорить твердо.
      – Я Отори Такео. Это Сугита Хироши, племянник господина Сутиты из Маруямы. Я прошу вас сохранить ему жизнь и вернуть клану. Пусть его сопроводит двоюродный брат Сакаи Масаки.
      Хироши молчал. Я гордился им. Предводитель слегка кивнул, что, видимо, означало согласие.
      – Я Акита Цутому, – представился он. – Мне велено доставить господина Отори к господину Араи. Он желает говорить с вами.
      – Я готов сдаться господину Араи, – сказал я, – при условии, что он пощадит моих людей и возьмет их к себе на службу.
      – Они могут следовать вместе с вами, если настроены мирно.
      – Пошлите за ними Кубо Макото. Он велит им сдаться без боя. Где его светлость?
      – Неподалеку отсюда. Переждал тайфун в Шухо. Макото уехал с львиной долей воинов, а мы с Сакаи и Хироши поехали дальше за Акитой.

      За весной наступило лето. Закончился посев. Начались сливовые дожди. Поля покрылись ярко-зелеными побегами. Из-за дождя Шизука не выходила из дома. Она наблюдала за потоками воды с крыш, помогала бабушке вязать сандалии и накидки с капюшонами из рисовой соломы и разводила на чердаке тутовых шелкопрядов. Иногда она заходила в ткацкий зал и проводила час другой за станком. Всегда находилась работа: шитье, покраска, заготовки, приготовление пищи – и рутинные занятия приносили успокоение. Ей не надо было притворяться и играть какую-то роль, да и семья и сыновья были рядом, но все же Шизуку часто охватывала необъяснимая тоска. Бесстрашную женщину мучила тревога. Она плохо спала, просыпалась от малейшего звука, во сне видела мертвых.
      К ней часто являлся отец Каэдэ, смотрел на нее пустым взглядом. Шизука носила приношения в храм, надеясь умилостивить его дух, однако кошмары продолжали сниться. Она скучала по Каэдэ, по Ишиде, ждала возвращения Кондо с новостями и в то же время боялась его приезда.
      Дожди прекратились, настали влажные летние дни. Созревшие огурцы и дыни мариновали с солью и травами. Шизука часто бродила по горам, собирая дикие грибы и чернобыльник для изготовления моксы, ползучую дубровку и марену для красителей, травы, из которых Кенжи делал яды.
      Она наблюдала за тем, как тренировались сыновья вместе с другими детьми, изумляясь пробуждению в них талантов Племени. Они исчезали из вида, неожиданно появлялись. Иногда перед глазами возникала дрожащая нечеткая фигура – это они учились использовать двойника.
      Старший сын, Зенко, был одарен не так, как брат. Через год-другой он возмужает, и надо развивать умения, пока не поздно. Мальчика же больше интересовали меч и лошади – весь в отца. Захочет ли Араи вернуть его? Или решит защитить своего законного сына, уничтожив остальных?
      Зенко беспокоил ее больше, чем Таку. Было очевидно, из Таку выйдет великий талант, он останется в Племени и займет высокое положение. У Кенжи нет сыновей, и в будущем Таку сможет стать мастером семьи Муто. Способности проявлялись раньше времени: легко давалась невидимость, обострился слух, по достижении половой зрелости он, вероятно, сравняется с Такео. Гибкие конечности позволяют ему помещаться в самое крошечное пространство и прятаться там часами. Он любит разыгрывать служанок: залезает в пустые бочки для маринования или в корзины из бамбука и неожиданно выпрыгивает, как сказочный шалопай тануки.
      Шизука начала сравнивать младшего сына с Такео. Имей тот правильное воспитание, знай о нем Кикуты с рождения, стал бы одним из Племени, как ее дети, как она сама, безжалостным, не сомневающимся…
      «Правда я, – думала она, – почему-то сомневаюсь. Меня трудно назвать послушной. А куда делась моя безжалостность? Я уже не смогу убить Такео или причинить зло Каэдэ. Никто не заставит. Меня послали служить девушке, и я привязалась к ней. Поклялась в преданности и сдержу слово. В Инуяме я уверила ее, что даже женщины могут вести себя достойно».
      Шизука снова вспомнила Ишиду и подумала, не заразны ли мягкость и сострадание, не подхватила ли она у него эти качества. Потом в памяти возникла другая тайна. И где тогда было ее послушание?
      Фестиваль Звезды Морского Дракона выпал на дождливую ночь. Дети расстроились, потому что по затянутому небу сороки не смогут построить мост и принцесса не встретится с возлюбленным. Она не придет на свидание и будет скучать по нему еще год.
      Шизука увидела в этом дурной знак и загрустила.
      Иногда из Ямагаты приезжали посыльные. Они принесли новости о свадьбе Такео и Каэдэ, об их бегстве из Тераямы, о мосте неприкасаемых и о поражении Йон-Эмона. Служанки дивились событиям, словно древней легенде, и воспевали их в песнях. По ночам Шизука и Кенжи все обсуждали, переживали и в то же время невольно испытывали восхищение. Затем молодожены перебрались вместе с армией в Маруяму, и стало доходить меньше вестей, хотя порой приносили сообщения о кампании Такео против Племени.
      – Похоже, он научился беспощадности, – сказал Кенжи и более не стал комментировать.
      У него были другие заботы. Он не заводил речь о Юки, однако через семь месяцев полной изоляции семья погрузилась в тревожное ожидание. Всех заботила судьба ребенка Муто, первого внука мастера, которого решили забрать и воспитать Кикуты.
      Как-то вечером, накануне Фестиваля Мертвых, Шизука подошла к водопаду. Было удручающе жарко и безветренно, и она села, опустив ноги в холодную воду. Белый каскад ниспадал на серые камни, подвешенные в воздухе капельки воды рисовали радугу. В кронах кедров надоедливо стрекотали цикады. Сквозь их монотонный гул она услышала приближение младшего сына, но сделала вид, будто не заметила. В тот момент как он собрался напугать маму, она схватила его за ногу и посадила к себе на колени.
      – Ты услышала, – огорченно произнес мальчик.
      – Ты наделал больше шума, чем кабан.
      – Неправда!
      – Может, у меня слух Кикут, – дразнила Шизука.
      – Нет, это у меня.
      – Да. И думаю, он станет еще острей, когда ты подрастешь. – Она развернула его ладонь и провела по прямой линии. – У нас одинаковые руки.
      – Как у Такео, – с гордостью произнес он.
      – Что ты знаешь о Такео? – улыбнулась Шизука.
      – Он из Кикут. О нем рассказывал дядя Кенжи: Такео необычайно талантлив, хотя его было трудно обучать. – Таку замолчал и тихо добавил: – Жаль, что мы должны убить его.
      – Откуда ты знаешь? Тебе дядя сказал?
      – Нет, я подслушал чужой разговор. Люди не замечают моего присутствия.
      – Тебя прислали за мной? – спросила Шизука, напомнив себе, что нельзя делиться секретами в доме родителей, слишком много ушей.
      – Не совсем. Меня никто не присылал, я сам подумал, что тебе следует идти в дом.
      – Что случилось?
      – Пришла тетушка Сейко. Она очень расстроена. И дядя… – Таку затих и уставился на мать. – Я никогда его таким не видел.
      «Юки», – сразу подумала Шизука, быстро встала и надела сандалии. Сердце колотилось, во рту пересохло. Если пришла тетя, значит, вести плохие – наихудшие.
      Страхи подтвердила повисшая над деревней мрачная тишина. Лица охранников были бледны, лишены привычных улыбок и задора. Она не стала расспрашивать их, лишь поспешила в родительский дом. Там уже собрались все женщины, побросав пищу на огне. Шизука пробилась сквозь толпу, выражавшую соболезнования. Тетя, жена Кенжи, сидела на коленях рядом с бабушкой в окружении служанок. Лицо было вытянуто, глаза покраснели, тело сотрясалось от рыданий.
      – Тетушка! – опустилась перед ней Шизука и низко поклонилась. – Что случилось?
      Сейко сжала руку племянницы, но не произнесла ни слова.
      – Юки ушла в иной мир, – тихо сказала бабушка.
      – А ребенок?
      – Ребенок жив. Мальчик.
      – Какое горе, – ахнула Шизука. – Неудачные роды…
      Тетя зарыдала еще сильней.
      – Роды здесь ни при чем, – возразила старуха, обняв Сейко и укачивая, словно младенца.
      – Где дядя?
      – В соседней комнате, с отцом. Иди к нему. Попробуй утешить.
      Шизука поднялась и тихо перешла в соседнюю комнату. Глаза защипало от едва сдерживаемых слез.
      Кенжи недвижно сидел рядом с отцом. Все ставни закрыли, и воздух стал спертым. По лицу старика текли ручейки, он то и дело вытирал их рукавом, однако глаза Кенжи были сухими.
      – Дядя, – прошептала она.
      Кенжи не щевельнулся. Шизука безмолвно опустилась на колени. Он повернул голову и посмотрел на нее.
      – Шизука. – Уголки глаз засверкали от выступивших слез, которые так и не потекли. – Моя жена приехала. Ты видела ее?
      Племянница кивнула.
      – Нашей дочери больше нет.
      – Какая ужасная весть. Сожалею о вашей потере. – Слова казались пустыми.
      Кенжи молчал. Наконец Шизука набралась храбрости спросить:
      – Как это произошло?
      – Ее убили Кикуты. Заставили принять яд. – Дядя говорил так, словно сам в это не верил.
      Несмотря на жару, у Шизуки пошли мурашки по коже.
      – Зачем? Как они посмели?
      – Сочли, что Юки не сможет уберечь ребенка от Такео и воспитать в нем ненависть к отцу.
      Раньше Шизука считала, что ни одно решение Племени не способно ее удивить, однако от последнего откровения пропал дар речи, и чуть не остановилось сердце.
      – Как знать, может, Кикуты захотели наказать меня, – вымолвил Кенжи. – Жена винит меня во всем: в том, что не уничтожил Такео, ничего не знал о записях Шигеру, разбаловал Юки, когда она была еще ребенком.
      – Не говори так, – сказала Шизука. – Твоей вины здесь нет.
      Дядя смотрел в никуда.
      – Не было надобности убивать ее, – наконец произнес он. – Я никогда им этого не прощу. – Голос сорвался, и даже стиснутые зубы не остановили слез.
 

* * *

 
      Фестиваль Мертвых праздновался с особой горестью и торжественностью. В горные храмы приносили еду, на вершинах разжигали костры, чтобы осветить путь в другой мир. Однако усопшие возвращались неохотно. Им хотелось остаться с живыми и напоминать о своей смерти, прося раскаяния и отмщения.
      Разлад между Кенжи и его женой так и не прошел: каждый винил другого в смерти дочери, и даже горе не смогло объединить их. Шизука проводила много времени с обоими, не в силах принести иного утешения. Бабушка заваривала для Сейко успокоительный чай, и та часто и подолгу спала, а Кенжи отказался искусственно притуплять боль. Шизука засиживалась с ним допоздна, слушая рассказы о Юки.
      – Я воспитал ее подобно сыну, – сказал он однажды. – Она была такой талантливой. И бесстрашной. Жена считает, я предоставлял ей слишком много свободы. Говорит, будто обращался с дочерью, как с мальчиком. Юки выросла чрезвычайно независимой, думала, может делать, что угодно. Выходит, она мертва потому, что была женщиной. – Помолчав, Кенжи добавил: – Видимо, единственной женщиной, которую я когда-либо любил. Неожиданно он нежно коснулся руки Шизуки:
      – Прости. Ты мне тоже очень дорога.
      – И ты мне, – ответила Шизука. – Жаль, что я не могу облегчить твои страдания.
      – Ничто не в силах утешить меня, – сказал Кенжи. – Я никогда об этом не забуду. Я должен или последовать за ней, или жить, как и все мы, с камнем на сердце. Пока… – Он глубоко вздохнул.
      Домашние уже легли спать. Стало прохладней, через раздвинутые ширмы иногда спускаясь с гор, врывался легкий ветерок. Рядом с Кенжи горела лампа. Шизука придвинулась, чтобы рассмотреть его лицо.
      – О чем ты думаешь?
      – Я отдал Кикутам Шигеру ради единства Племени. Теперь они забрали у меня дочь.
      Он снова замолчал.
      – И что ты собираешься делать?
      – Мальчик – мой внук. Единственный. Я не верю, что он навсегда потерян для нашей семьи. Полагаю, отцу он тоже небезразличен, если я не ошибаюсь в Такео. Я давно решил не участвовать в его уничтожении, поэтому и прячусь все лето. А теперь пойду дальше: семья Муто должна вступить с Такео в сговор и заключить союз.
      – Чтобы объединиться против Кикут?
      – Я не стану более сотрудничать с ними. Если Такео способен искоренить их, я сделаю все возможное, чтобы помочь ему.
      Шизука поняла: дядя верит, что Такео совершит желанную месть.
      – Ты разрушишь Племя, – прошептала она.
      – Мы давно себя разрушаем, – мрачно ответил Кенжи. – Более того, вокруг все меняется. Полагаю, пришел конец эпохи. Когда закончится война, победитель станет управлять всеми Тремя Странами. Такео хочет получить наследство и покарать дядей Шигеру. Кто бы ни возглавил клан Отори, Араи придется сражаться с ними. Отори должны или одержать победу, или исчезнуть с лица земли, потому что мир невозможен, пока они балансируют на грани.
      – Кикуты стоят на стороне Отори против Такео?
      – Да. Я слышал, Котаро находится в Хаги. Думаю, Араи не удастся одолеть клан Отори, несмотря на очевидное преимущество. У Отори есть законное право претендовать на Три Страны из-за родственной связи с домом императора. Ято, меч Шигеру, был выкован сотни лет назад и отдан ему как знак признания родства.
      Кенжи замолчал, губы его изогнулись в легкой улыбке.
      – А меч нашел Такео. Ято не попал в руки Шойки или Масахиро. – Он повернулся к Шизуке, и улыбка расползлась по лицу. – Расскажу тебе историю. Ты, наверное, слышала, что мы познакомились с Шигеру при битве на Егахаре. Мне было двадцать пять, ему – около девятнадцати. Я работал шпионом и тайным посыльным на Ногучи, которые тогда были союзниками Отори. И уже тогда я знал, что они перейдут на вражескую сторону во время боя и тем самым принесут победу Йоде. Меня никогда не интересовала моральная сторона того, чем я занимался, однако чудовищность такого вероломства меня поразила. Что испытывает человек, когда его так подло предают? Хотелось посмотреть на лицо Отори Шигемори, когда Ногучи отвернутся от него.
      Итак, ради столь низкой цели я очутился в гуще сражения. Большую часть времени я оставался невидимым. Я был рядом с Шигемори, когда он понял, что все потеряно. Видел, как он падал. Драгоценный и желанный всеми меч вылетел из его рук в момент смерти и приземлился к моим ногам. Я поднял его. Он стал незримым и словно сросся с моей рукой. Рукоятка сохранила тепло хозяина. Ято приказал мне найти законного владельца.
      – Он говорил с тобой?
      – Иначе на скажешь. После смерти Шигемори клан Отори впал в отчаяние. Битва бушевала еще пару часов, и все это время я искал Шигеру. Благо помнил, как он выглядит: видел его один раз несколькими годами ранее во время тренировки с Ма-цудой. Когда нашел, сражение уже закончилось. Люди Йоды разыскивали его повсюду. Им было бы удобно объявить, что он погиб в бою.
      Я отыскал его у небольшого ручья. В одиночестве он смывал кровь с лица и рук, приводил в порядок волосы и бороду: собирался покончить с собой. Шигеру снял шлем и расслабил доспехи. Сидел такой спокойный, словно перед купаньем в ручье.
      Меч сказал мне: «Это мой хозяин». Я позвал: «Господин Отори!» Когда он обернулся, я стал видимым и протянул ему оружие.
      «Ято», – приветствовал он меч, взял его обеими руками и глубоко поклонился. Шигеру посмотрел на меч, затем взглянул на меня и вышел из некоего транса.
      Я сказал нечто вроде: «Не убивайте себя», и добавил так, словно моими устами говорил Ято: «Живите, чтобы отомстить». Шигеру улыбнулся, вскочил на ноги, не выпуская меч. Я помог ему вернуться в дом матери в Хаги. По дороге мы стали друзьями.
      – Я не знала, как вы познакомились, – сказала Шизука. – Оказывается, ты спас ему жизнь.
      – Не я, а Ято. Так он переходит от одного хозяина к другому. Такео получил его из рук Юки в Инуяме. Тогда она ослушалась Кикут, и ей перестали доверять.
      – Какая странная воля судьбы, – пробормотала Шизука.
      – Да, между нами есть связь, и с этим ничего не поделаешь. Ято выбрал Такео и пришел к нему через мою дочь, именно поэтому я чувствую, что должен объединиться с ним. Кроме того, тогда я сдержу обещание не причинять ему вреда и хоть как-то искуплю вину за роль, сыгранную в гибели Шигеру. – Кенжи замолчал, затем тихо добавил: – Я не видел выражения его лица в ту ночь, когда мы с Такео не вернулись в Инуяму, однако в снах Шигеру приходит ко мне такой опечаленный.
      Они оба погрузились в размышления. Комнату осветила неожиданная вспышка молнии, и Шизука услышала перекаты грома далеко в горах. Кенжи продолжил:
      – Надеюсь, твоя кикутская кровь не разъединит нас теперь.
      – Нет, ты принял верное решение, и мне от него только легче, потому что я смогу сохранить верность Каэдэ. Сожалею, но я никогда не смогла бы пойти против нее.
      Услышав такое, Кенжи снова улыбнулся.
      – Я так и думал. Не только из-за твоей привязанности к Каэдэ, я знаю, как хорошо ты относилась к
      Шигеру и госпоже Маруяме, не говоря уже о твоем участии в союзе с Араи. – Дядя пристально смотрел на нее. – Шизука, ты не особо удивилась, когда я рассказал тебе о записях Шигеру. Я давно пытаюсь вычислить, кто мог выдать всю информацию о Племени.
      Шизука невольно задрожала. Непослушание – точнее предательство, если называть вещи своими именами, – всплыло на поверхность. Она даже думать боялась о том, что Племя с ней сделает за это.
      – Это была ты, да? – спросил Кенжи.
      – Дядя, – начала она.
      – Не бойся, – быстро успокоил он. – Я никому не скажу. Мне только хочется знать, почему Ты так поступила.
      – Уже после Егахары Шигеру искал союза с Сейшу, поделился своими намерениями с Араи, а я подслушала и передала Йоде. Это из-за меня клан Тоган одержал победу, из-за меня погибло десять тысяч человек в бою и еще несметное количество от пыток и голода. В последующие годы я наблюдала за Шигеру и восхищалась его терпением и стойкостью. Он казался единственным хорошим человеком на свете, а я была так виновата перед ним. И тогда я решила помочь ему, искупить свою вину. Он задавал много вопросов о Племени, и я поведала все, что знала. Было несложно сохранить этот случай в тайне, меня всю жизнь учили держать язык за зубами. – Шизука помолчала. – Я боялась, ты сильно разозлишься.
      Кенжи покачал головой.
      – Так бы и было. Узнай я об этом раньше, пришлось бы наказать тебя и убить. – Дядя смотрел на племянницу с восхищением. – Ты и правда бесстрашна, как Кикуты. Я рад, что ты так поступила. Помогла Шигеру, а теперь это наследие защищает Такео.
      – Поедешь к Такео?
      – Я надеялся получить хоть какие-нибудь вести. Скоро вернется Кондо. В противном случае, да, я отправлюсь в Маруяму.
      – Пошли меня. Одному тебе слишком опасно. И станет ли Такео доверять кому бы то ни было из Племени?
      – Возможно, мы сделаем это вдвоем. И заберем твоих сыновей.
      Шизука не сводила с Кенжи взгляда. Над ухом свистел комар, но у нее не поднималась рука отогнать его.
      – Отдадим ему ребят в знак нашей верности, – тихо произнес Кенжи.
      Снова сверкнула молния, гром прогремел уже ближе. Вдруг начался ливень. Вода бежала с крыш, в саду запахло сырой землей.
 

* * *

 
      Дождь заливал деревню три-четыре дня. До возвращения Кондо пришло послание от девушки семьи Муто, которая работала на юге, в доме господина Фудзивары. Оно было коротким и сбивчивым, без всяких подробностей: видимо, писалось в спешке и страхе. В резиденции находится Ширакава Каэдэ, она вышла замуж за Фудзивару.
      – Что они с ней сделали? – ахнул Кенжи, от гнева позабыв горе.
      – Мы всегда понимали, что брак с Такео не захотят признать, – сказала Шизука. – Полагаю, все было подстроено Фудзиварой и Араи. Господин хотел жениться на ней еще до отъезда весной. К сожалению, я поддерживала их дружбу.
      Шизука представила, как Каэдэ сидит в неволе роскошного дома, вспомнила о жестоком нраве дворянина и пожалела о своем пособничестве.
      – Не понимаю, что со мной, – сказала она дяде. – Раньше я относилась ко всему равнодушно. Теперь события задевают меня до глубины души, я сотрясаюсь от ужаса и ярости. Мне так всех жаль.
      – Увидев госпожу Ширакаву в первый раз, я был растроган, так плачевно было ее положение, – согласился Кенжи. – Теперь к ней невозможно не испытывать сострадания.
      – Как поступит Такео? – подумала Шизука вслух.
      – Пойдет войной, – решил Кенжи. – И почти наверняка потерпит поражение. Видимо, уже поздно пытаться заключить с ним мир.
      Казалось, на плечи дяди снова взвалилось горе. Шизука боялась, что Кенжи последует за дочерью, и старалась не оставлять его одного.
      До возвращения Кондо прошла неделя. Небо прояснилось, и Шизука пошла в храм помолиться богу войны, чтобы он защитил Такео. Она поклонилась изваянию, встала, трижды хлопнула в ладоши и отчаянно попросила спасения для Каэдэ. По дороге домой из ниоткуда возник Таку.
      – Ха! – радостно воскликнул он. – На этот раз ты меня не заметила!
      Шизука изумилась, поскольку действительно не слышала его приближения и ничего не видела.
      – Молодец!
      Таку широко улыбнулся:
      – Вернулся Кондо Кичи. Ждет тебя. Дядя хочет, чтобы ты послушала новости.
      – Постарайся случайно тоже не услышать их, – дразнила она.
      – Мне нравится слышать разные вещи, – ответил он. – Люблю узнавать чужие секреты.
      Таку побежал вперед по пыльной дороге, теряясь из виду при каждом переходе из-под солнца в тень. «Для него это просто игра, – думала Шизука, – для меня когда-то все тоже было игрой. Но однажды стало реальностью. Почему? Что же случилось? Все из-за того, что я познала страх. Страх потерять близких людей».
      Кондо с Кенжи сидели в главном зале дома. Шизука опустилась на колени и поприветствовала мужчину, который два месяца назад хотел на ней жениться. Видя его снова, она поняла, что не желает этого брака. Она найдет отговорку, сошлется на слабое здоровье.
      Лицо Кондо исхудало и осунулось, хотя излучало тепло.
      – Сожалею, что так задержался, – проговорил он. – Был момент, мне казалось, не вернусь вовсе. Попал в плен сразу по приезде в Инуяму. Люди Араи доложили своему хозяину о провале покушения на твою жизнь. Меня узнал кто-то из воинов, ехавших с нами в Ширакаву. Собирались убить. Однако случилось несчастье. Во время вспышки оспы умер сын Араи. По окончании траура прислали за мной и стали расспрашивать о тебе.
      – Ну вот, теперь ему снова нужны твои сыновья, – отметил Кенжи.
      – Араи заявил, будто он в долгу у меня за спасение твоей жизни, – продолжил Кондо. – Пожелал, чтобы я вернулся к нему на службу, пообещал присвоить звание, соответствующее положению семьи моей матери, и дать жалованье.
      Шизука взглянула на дядю, но тот молчал.
      – Я согласился. Надеюсь, я правильно поступил. Для меня это весьма кстати, поскольку я сейчас без хозяина, но если семья Муто имеет возражения…
      – Нам ты будешь полезен и там, – сказал Кенжи.
      – Господин Араи решил, будто я знаю, где ты находишься, и велел передать, что хочет видеть своих детей и тебя, обсудить официальное усыновление.
      – Желает ли он возобновить наши отношения? – спросила Шизука.
      – Просит тебя переехать в Инуяму в качестве матери мальчиков.
      Араи не сказал «и в качестве любовницы», но Шизука догадалась сама. Кондо не выказал ни гнева, ни ревности, лишь бросил взгляд, полный иронии. Конечно, если он займет высокое положение в классе воинов, для него найдут хорошую невесту. Только не имея перспектив, Кондо хотел устроить свою жизнь с помощью Шизуки.
      Сама она не знала – злиться или забавляться такой практичности. Шизука не собиралась ни отдавать сыновей Араи, ни снова спать с ним, ни выходить замуж за Кондо. И надеялась, Кенжи не станет принуждать ее.
      – Все это нужно тщательно обдумать, – сказал дядя.
      – Да, конечно, – согласился Кондо. – Все так усложнил поход против Отори Такео.
      – Мы ждали новостей о нем, – пробормотал Кенжи.
      – Араи пришел в ярость, узнав о его женитьбе. Сразу признал брак недействительным и послал господину Фудзиваре большой отряд. Позже летом он сам перебрался в Кумамото – достаточно близко для нападения на Маруяму. Насколько мне известно, госпожа Ширакава живет в доме господина Фудзивары в качестве жены. В уединении, в заключении. – Кондо громко фыркнул и дернул головой. – Господин Фудзивара думал, будто помолвлен с Каэдэ, но ему не стоило так поступать. Он захватил ее силой, убил несколько воинов, среди них Амано Тензо – большая потеря. В том не было необходимости. Аи и Хану держат заложницами в Инуяме. Все решилось бы без кровопролития.
      Шизуке стало жаль девочек.
      – Ты их видел?
      – Нет. Это запрещено.
      Кондо был искренне раздосадован, хотя он и не обязан был проявлять подобного сочувствия к госпоже Ширакаве.
      – А как к этому отнесся Такео?
      – Пошел войной против Фудзивары и столкнулся с армией Араи. Пришлось отступать. Что было дальше, неясно. На западе подул ранний тайфун. Оба войска оказались в непогоду у побережья. Никто не знает, чем все закончилось.
      – Если Араи захватит Такео, что он с ним сделает? – спросила Шизука.
      – Это волнует каждого! Одни говорят, Такео публично убьют, другие думают, Араи не осмелится пойти на такой шаг из-за славы Такео, третьи считают, они заключат союз против клана Отори в Хаги.
      – У побережья? Где именно? – решил уточнить Кенжи.
      – Около города с названием Шухо, надо полагать. Сам я не знаю тот край.
      – Шухо? Никогда там не был, но там, кажется, прекрасный голубой водоем. Давно я не путешествовал. Погода стоит превосходная. Вам следует отправиться туда со мной.
      Его голос звучал беззаботно, однако это не обмануло Шизуку.
      – И взять с собой мальчиков? – спросила она.
      – Да. Для них это будет хорошим жизненным опытом. Не исключено, что нам понадобятся умения Таку. – Кенжи поднялся на ноги. – В путь. Коней найдем в Ямагате.
      – Что вы планируете предпринять? – спросил Кондо. – Убедиться в смерти Такео?
      – Не совсем. Расскажу по дороге. – Кондо поклонился и вышел из зала. Кенжи тихо добавил: – Может, мы успеем спасти ему жизнь.

      Мы ехали молча, Акита и воины были вежливы и уважительны к нам. Я надеялся, что сдача в плен спасет моих людей и Хироши, впрочем, меня самого вряд ли пощадят. Надо благодарить Араи за то, что обращается со мной, как с полководцем Отори, человеком своего класса, не унижает. Вскоре он казнит меня или заставит лишить себя жизни. Вопреки учению детства, словам Е-Ана и моему обещанию Каэдэ, у меня не оставалось иного выбора, кроме как подчиниться.
      Тайфун лишил воздух влажности, утро было солнечным и ясным. Мой разум с не меньшей ясностью понимал: Араи победил, я сдался, теперь покорюсь его воле и выполню любой приказ. Вот почему воины так высоко ценят свой кодекс чести. Он упрощает жизнь.
      В голове всплывало пророчество, но я гнал его прочь. Ничто не должно сбить меня с верного пути. Я взглянул на Хироши. Мальчик ехал гордо, расправив плечи. Старая лошадь шла спокойно. Я подумал о воспитании, которое сделало храбрость второй натурой Хироши. Он интуитивно знал, как вести себя достойно. Жаль, что ему пришлось испытать поражение в таком юном возрасте.
      Пройдя по побережью, тайфун оставил следы разрушения. Дома стояли без крыш, огромные деревья лежали корнями наружу, рис пригнулся к земле, реки вышли из берегов, запутались в дебрях и утонули быки, собаки и другие животные. А как же в Маруяме? Выдержала ли возведенная защита у полей? Что станется с людьми без нашего с Каэдэ покровительства? Кому будут принадлежать владения, кто о них позаботится? Они были моими на одно короткое лето, и все же я жалел о потере. Ведь столько сил вложил в восстановление угодий. Племя, несомненно, вернется и накажет тех, кто занял их место. Снова займется своим черным делом. Кроме меня, их никому не остановить.
      Приближаясь к городку Шухо, мы увидели, как люди Араи ищут еду, грабя местное население. Такая огромная армия принесет немало бед. Воины заберут весь урожай, что успели собрать крестьяне, остальное уничтожит гроза. Хорошо, если, у здешних жителей есть тайные поля и секретные хранилища, иначе им придется голодать зимой.
      Шухо известен холодными источниками, которые образуют озеро с прозрачно-голубой водой. Она, якобы имеет заживляющие свойства благодаря богине удачи. Видимо поэтому тут такая радостная атмосфера, несмотря на вторжение войска и буйство грозы. Солнечный день словно обещал возвращение успеха. Горожане уже занимались отстройкой и починкой, шутили, даже пели. Стук молотков, визг пил, плеск переполненных ручьев, сливались в единую жизнеутверждающую мелодию.
      Мы ехали по главной улице, когда, к моему удивлению, кто-то выкрикнул мое имя:
      – Такео! Господин Отори!
      Я узнал голос, хотя не сразу вспомнил, кто это. Помог сладкий запах свежесрубленной древесины: это же Хиро, мастер-плотник из Хаги, который построил для Шигеру чайную комнату и соловьиный этаж.
      Я увидел его на крыше. Хиро снова повторил:
      – Господин Отори!
      И вскоре мелодичное звучание города стихло: один за другим молотки зависали в воздухе, люди поворачивали головы.
      Я уставился перед собой, притворившись, что не расслышал. Не хотелось злить Акиту. В конце концов, я был пленником. Мое имя звучало из разных уст, снова и снова, создавая гул, словно насекомые собрались у цветущего куста.
      – Вас все знают, господин Отори, – прошептал Хироши.
      – Молчи, – ответил я, надеясь, что горожан не накажут. Интересно, почему Хиро здесь, может, его выгнали из Срединного Края после смерти Шигеру? Как там дела в Хаги?
      Араи остановился в небольшом храме вверх по склону. С ним была отнюдь не вся армия. Потом выяснилось, часть располагалась в Инуяме, остальные разбили лагерь на полпути между Хаги и Кумамото.
      Мы спешились, за конями присмотрит Хироши. Мальчик собирался возразить, однако опустил голову и погрустнел.
      Сакаи положил руку ему на плечо, и Хироши забрал уздечку Шана. С болью в сердце я смотрел, как конь послушно удаляется, на прощание подставляя под ладонь голову. Он не раз спасал мне жизнь, так не хотелось с ним расставаться. Неужели я его больше не увижу? Как же не хочется умирать. Эта мысль впервые пришла мне в голову. Дав на минуту волю чувствам, я пробудил в себе нутро Кикуты и выстроил из него защиту. Теперь только несгибаемая сила Племени поддерживала меня.
      – Сюда! – велел Акита. – Господин Араи хочет видеть вас незамедлительно.
      Из глубины храма доносился голос полководца, злой и властный.
      У края веранды появился слуга и омыл мне ноги. Остальное не исправишь: грязная одежда, заляпанные кровью доспехи. Меня поразило, что Акита так опрятно выглядит после битвы и погони под дождем. Войдя в храм, я увидел там Араи с главными вассалами, и они были столь же изящно одеты и чисты.
      Среди крепких мужчин Араи был самым большим. Он будто вырос после нашей последней встречи в Тераяме. Победы придали его могуществу весомости. После смерти Йоды и Шигеру Араи проявил свойственную ему решительность и захватил власть. Он был храбр, сообразителен и безжалостен, обладал ценным даром привязывать к себе людей. Среди недостатков – импульсивность и упрямство: его не назовешь ни гибким, ни терпеливым. Мне казалось, Араи – жадный человек. Если Шигеру добивался власти, чтобы установить в мире справедливость и гармонию небес, то Араи делал это исключительно ради своей выгоды.
      Все эти мысли пронеслись у меня в голове, едва я взглянул на полководца, сидящего на возвышении с вассалами. Изысканные доспехи сверкали золотом, а макушка была лысой. Араи отрастил усы и бороду, в воздухе стоял запах духов. На мгновение наши взгляды встретились – глаза его полыхали.
      Помещение, видимо, отводилось для прихожан, а за полуоткрытыми внутренними дверьми перешептывались монахи и священники, оттуда веяло благовониями.
      Я пал на пол.
      Последовала долгая тишина, нарушаемая только нетерпеливым стуком веера Араи. Я слышал учащенное дыхание мужчин вокруг, сердца колотили как барабаны. Но я слышал и другое: вдалеке отстраивался город, вот заржал Шан в конюшне, должно быть, увидел еду.
      – Ну и дурак же ты, Отори! – вдруг выкрикнул Араи. – Я приказываю тебе жениться, а ты отказываешься. Исчезаешь на полгода, бросив наследство. Потом появляешься снова и дерзаешь взять в супруги девушку, которой я покровительствовал, не спросив на то разрешения. Ты имеешь наглость нападать на дворянина, господина Фудзивару. Всего этого можно было избежать. Мы могли бы оставаться союзниками.
      Он продолжал в этом духе, сопровождая каждое предложение ударом веера, словно мечтал огреть меня по шее. Однако его ярость меня не трогала: я окутал себя темнотой и чувствовал, что он неискренен. Стоит ли обижаться, когда Араи имеет полное право сердиться? Прильнув лицом к полу, я ждал, что будет дальше.
      У Араи закончились упреки и оскорбительные слова. Снова повисла тишина. Наконец он велел:
      – Оставьте нас. Я хочу поговорить с Отори наедине.
      Кто-то слева прошептал:
      – Благоразумно ли это, господин? Его репутация…
      – Я не боюсь Отори! – выкрикнул Араи, снова придя в ярость.
      Я слышал, как один за другим выходили вассалы, встал сам Араи и спустился с возвышения.
      – Поднимись, – приказал он.
      Я повиновался и уставился в пол. Он сел на колени впритык ко мне, чтобы нас никто не подслушал.
      – Ну вот, – чуть ли не дружелюбно произнес Араи. – Теперь можем поговорить о деле.
      – Я сильно сожалею о том, что обидел господина Араи, – проговорил я.
      – Ладно, что было, то было. По мнению советников, я должен приказать тебе покончить с собой за такую наглость. – К моему изумлению, он ухмыльнулся. – Госпожа Ширакава – красивая женщина. Потерять ее – достаточное наказание. Многие восторгаются тем, что ты не остановился ни перед чем и совершил невероятный поступок. И выжил, непонятно каким чудом, несмотря на дурную ее славу, которая о ней ходит. Однако стоило ли так рисковать из-за женщины? Лишь власть и месть достойны того.
      Я снова поклонился, надеясь скрыть гнев, вызванный его глупыми словами. Араи продолжил:
      – Я ценю смелость, Такео. Восхищаюсь твоим подвигом ради Шигеру. Когда-то давно я обещал поддержать тебя в случае его смерти. Мне не дает покоя, как и тебе, безнаказанность его дядей. Я говорил с присланными тобой братьями Миеси. Кахеи сейчас здесь, вы скоро увидитесь. Младший находится в Инуяме. Он рассказал мне, как вы перехитрили армию Отори и о благосклонном к вам отношении многих представителей клана. Поздравляю с победой у Асагавы. Нариаки доставлял мне немало забот, хорошо, что его больше нет. Мы приехали в Маруяму и увидели результаты твоего правления. Кахеи упомянул, как ты обошелся с Племенем. Уроки Шигеру не прошли для тебя даром. Он бы гордился тобой.
      – Я не заслужил вашей похвалы и готов лишить себя жизни, если вы прикажете. Или уйти в монастырь – к примеру, в Тераяму.
      – Да, представляю, во что это выльется, – сухо ответил он. – Знаю, какая у тебя слава. Лучше я воспользуюсь ею сам, чем буду смотреть, как ты сидишь в храме, притягивая недовольных со всех Трех Стран. – Араи непринужденно добавил: – Можешь покончить с собой. Это твое право воина, и я не стану препятствовать. Однако я бы предпочел, чтобы ты сражался рядом со мной.
      – Господин Араи.
      – Сейчас мне подчиняются все Три Страны, кроме Отори. Хочу расправиться с ними до начала зимы. Их основные силы находятся у Ямагаты. Полагаю, они не смогут нам противостоять, только вот отступят в Хаги, а этот город осаждать бесполезно, особенно когда выпадут снега.
      Араи уставился на меня, изучая выражение лица. Я смотрел в сторону с непроницаемым видом.
      – У меня к тебе два вопроса, Такео. Как ты смог распознать людей Племени в Маруяме? И зачем отступал к побережью? Мы думали, что поймали тебя в ловушку, ты же удалялся так быстро, словно по точному расчету.
      Подняв голову, я на секунду встретился с ним взглядом.
      – Я принимаю ваше предложение. Буду верно служить вам. Взамен прошу признать меня законным предводителем клана Отори и поддержать в борьбе за наследство в Хаги.
      Араи хлопнул в ладоши, в дверях появился слуга, ему велели принести вино. Я не сказал, что никогда не смирюсь с потерей Каэдэ, да и он не был полностью откровенен со мной. И все же мы торжественно выпили за наш союз. Я бы предпочел еду или даже чай. Вино обожгло пустой желудок.
      – Теперь можешь ответить на мои вопросы, – сказал Араи.
      Я поведал ему о записях Шигеру и о том, как мне передали их в Тераяме.
      – Где они сейчас? В Маруяме?
      – Нет.
      – Так где? Почему не говоришь?
      – У меня их нет, но я знаю, где они находятся. К тому же большую часть информации храню в голове.
      – Теперь ясно, как тебе все удавалось.
      – Племя хочет моей смерти, – сказал я. – В Маруяме не так много людей Племени, однако каждый представлял опасность. Пришлось расправиться с ними, хотя я предпочел бы воспользоваться их услугами. Знаю, на что они способны и как много могут.
      – Поделишься со мной записями?
      – Если это послужит достижению наших общих целей.
      Араи сидел, размышляя над моими словами.
      – Я пришел в ярость от действий Племени в прошлом году, – сказал он. – Не думал, что они так могущественны. Забрали тебя и прятали, а мои люди тщетно прочесывали Ямагату. Я вдруг понял: они как влага под домом, как древесная тля, сжирающая фундамент огромного здания. Надо бы их уничтожить, однако разумней взять под контроль. Хочу обсудить с тобой еще один вопрос. Помнишь Муто Шизуку?
      – Конечно.
      – Тебе, вероятно, известно, что у нее от меня два сына.
      Я кивнул. Имена мальчиков – Зенко и Таку.
      – Знаешь, где они? – спросил Араи. В его голосе прозвучала странная нотка, не мольба, но что-то близкое к ней.
      Я знал, но не собирался рассказывать.
      – Не совсем. Полагаю, мог бы предположить, откуда начать поиск.
      – У меня недавно умер законный сын, – резко бросил Араи.
      – Не слышал. Какое горе.
      – От оспы. Бедняжка. У его матери слабое здоровье, и она с трудом пережила потерю.
      – Мои соболезнования.
      – Я послал к Шизуке человека, чтобы он передал мое желание вернуть сыновей. Я намерен признать их и устроить законное усыновление. Однако от нее пока нет ответа.
      – Это ваше право, – сказал я. – Только вот Племя имеет обыкновение забирать детей смешанной крови, если те наследуют племенные таланты.
      – Какие таланты? – полюбопытствовал он. – Знаю, Шизука – непревзойденная шпионка, о тебе тоже ходит много слухов.
      – Ничего особенного, – ответил я. – Молва преувеличивает. Все зависит от тренировки.
      – Надо же, – произнес он и пристально посмотрел на меня.
      Я едва устоял перед соблазном встретиться с ним взглядом. Вино и отсрочка смерти вскружили мне голову. Я сидел и молчал, пытаясь взять себя в руки.
      – Ладно, поговорим об этом позже. Еще меня интересует, почему ты отступал к побережью. Мы ждали, что ты вернешься в Маруяму.
      Я рассказал Араи о соглашении с Терадой, намерении переправиться в Хаги на корабле и проникнуть в замок со стороны моря, предварительно выманив оттуда войско Отори и устроив битву на суше. Как я и предполагал, полководцу сразу понравился план. Араи загорелся брать Хаги до наступления зимы.
      – А можешь ли ты договориться, чтобы Терада заключил со мной союз? – спросил он. Глаза сверкали от нетерпения.
      – Они захотят что-нибудь взамен.
      – Выясни, что именно. Когда ты это сделаешь?
      – Если погода не изменится, обернусь за сутки.
      – Я доверяю тебе, Отори. Не подведи меня. – Араи говорил это с высокомерием правителя, хотя мы оба знали, насколько важна моя роль для достижения победы.
      Я снова поклонился и поднялся.
      – Могу и я задать вам один вопрос?
      – Конечно.
      – Если бы я пришел к вам весной и попросил позволения жениться на госпоже Ширакаве, вы бы дали согласие?
      Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
      – К тому времени уже была объявлена помолвка с господином Фудзиварой. Несмотря на мое доброе отношение к тебе и госпоже Ширакаве, ваш брак стал невозможен. Не мог же я оскорбить человека такого положения и связей. К тому же, – Араи наклонился вперед и понизил голос, – Фудзивара рассказал мне правду о смерти Йоды, которая мало кому известна. – Он снова усмехнулся. – Госпожа Ширакава слишком опасна, чтобы жить на свободе. Мне спокойней, когда Фудзивара держит ее взаперти. Многие считали, ее нужно убить. В некотором роде супруг спас Каэдэ жизнь своим великодушием.
      Я не хотел ни слова об этом слышать. Меня охватывала ярость. Я понимал, что мое положение весьма шатко, и нельзя допустить, чтобы чувства затмили разум. Да, Араи дружелюбен и предложил заключить союз, однако я не мог полностью доверять ему. Слишком уж он быстро мне все простил. Наверняка держит камень за пазухой.
      Мы поднялись, и он между делом заметил:
      – Вижу, у тебя меч Шигеру. Можно взглянуть?
      Я достал Ято из-за пояса и протянул ему. Араи с благоговением вынул его из ножен. Свет упал на серо-голубое лезвие – проступил волнистый рисунок.
      – Змей, – произнес Араи. – Он совершенен.
      Полководец жаждал заполучить Ято. Может, он считает, что я должен подарить ему меч? У меня не было такого намерения.
      – Я поклялся сохранить его до смерти и передать наследнику, – пробормотал я. – Это семейная реликвия клана Отори…
      – Конечно же, – холодно произнес Араи, не желая отдавать меч. – Кстати, о наследниках: я подберу тебе подходящую невесту. У госпожи Ширакавы есть две сестры. Старшую я думаю выдать за племянника Акиты, а младшая пока свободна. Красивая девочка, похожа на Каэдэ.
      – Спасибо, но я не могу планировать женитьбу, пока мое будущее неопределенно.
      – Что ж, спешки тут нет. Девочке всего десять лет.
      Араи несколько раз взмахнул мечом. Ято трагично запел, рассекая воздух. Вот бы забрать его и отрубить Араи голову. Мне не нужна сестра Каэдэ, мне нужна сама Каэдэ. Я понимал, он играет со мной, но не знал, куда все заведет.
      Полководец, улыбаясь, посмотрел мне в глаза. Как это просто: задержать взгляд, усыпить, лишить сознания, забрать меч… Я бы сделался невидимым, проскользнул мимо стражи, убежал в глубь страны.
      Но что потом? Я снова стану беглецом, а моих людей, Макото, братьев Миеси, Хироши нещадно предадут смерти.
      Все эти мысли проносились одна за другой, пока Араи размахивал мечом у себя над головой. Прекрасное зрелище: крепкий мужчина, лицо сосредоточенно и хладнокровно, движения легки, меч прорезает воздух так быстро, что не проследить взглядом. Он искуснейший воин. Его умения, несомненно, оттачивались годами тренировок и сражений. Вместе с восхищением в моей душе рождалось доверие к этому человеку. Я сдержу слово и выполню все, что бы он ни приказал.
      – Превосходное оружие, – наконец произнес он, закончив упражняться. На лбу появились капельки пота, дыхание слегка сбилось. – Мы должны обсудить еще одну вещь, Такео. – Я молчал. – Вокруг тебя много слухов. Самый распространенный и нелицеприятный из них – связь с Потаенными. Все усугубляют обстоятельства смерти Шигеру и госпожи Маруямы. Люди клана Тоган всегда утверждали, будто Шигеру признал себя верующим, будто он не захотел давать клятву уничтожить Потаенных и не стал топтать изображения богов по приказу Йоды. К сожалению, после падения Инуямы не сохранилось тому доказательств, и для нас это останется вопросом нерешенным.
      – Шигеру никогда не заговаривал о подобных вещах, – честно ответил я. Сердце забилось чаще. От меня словно ждали отречения от верований моего детства. Скверная ситуация, но есть ли иной выход?
      – Госпожа Маруяма проявляла сочувствие к этим людям. Сектанты якобы искали убежища на территории ее владений. Ты заметил их присутствие?
      – Меня больше заботило Племя. Потаенные – безобидный народ.
      – Безобидный? – Араи снова вспыхнул гневом. – Да у них самое пагубное и опасное учение. Оно наносит оскорбление всем богам, угрожает основе нашего общества. Потаенные утверждают, что самые презренные простолюдины – крестьяне, неприкасаемые – равны воинам и дворянам. Имеют наглость заявлять, будто великие властелины будут наказаны после смерти, как все остальные. Их учение отрицает существование Просветленного.
      Араи сердито уставился на меня, глаза округлились, вены налились кровью.
      – Я неверующий, – сказал я правду, почувствовав жалость к учению детства и угрызения совести из-за собственной безбожности.
      – Идем со мной, – фыркнул Араи.
      Он вылетел на веранду. Стражники тотчас вскочили на ноги, один подал сандалии. Я следовал за полководцем вдоль голубого пруда, мимо коней. Шан приветственно заржал. Рядом стоял Хироши с ведром. Увидев меня в окружении стражи, мальчик побледнел, уронил ведро и засеменил за нами. Слева шла какая-то возня. Я услышал голос Макото, повернул голову и увидел, как он въехал через нижние ворота на территорию храма. Снаружи собирались мои воины.
      Толпа затихла. Все, видимо, думали, что меня ведут на казнь. Араи шагал к горе с мечом в руке.
      У камней сидели связанные пленники. Они походили на свору разбойников, шпионов, воинов без хозяина и просто несчастных, оказавшихся в ненужном месте в неподходящее время. Многие молча лежали на земле, смирившись с судьбой, двое скулили от страха, один сидел на коленях.
      Сквозь стоны я четко слышал молитву Е-Ана.
      По воле Араи неприкасаемого вытолкнули вперед. Я посмотрел на него сверху и похолодел. Придется забыть о жалости и сострадании. Придется выполнить любой приказ полководца.
      – Я бы попросил тебя, Отори, прилюдно растоптать мерзкие образа Потаенных, но мы их тут не держим. Эту тварь, неприкасаемого, поймали на дороге прошлой ночью. Он ехал верхом на коне воина.
      Мои люди видели его еще в Ямагате. Подозревали, будто он имеет с тобой связь. Он числился мертвым, а теперь вот появился, незаконно сбежав с места проживания и, как надо полагать, сопровождал тебя во время сражений. Он не скрывает свою веру.
      На лице Араи отразилась неприязнь. Он перевел взгляд на меня и протянул меч:
      – Покажи мне, как рубит Ято.
      Я не видел глаз Е-Ана. Хотел заглянуть в них глубоко, но его связали, опустив голову вниз. Только мне были слышны молитвы, какие Потаенные читают перед лицом смерти. Ничего не оставалось, как взять в руки меч. Секунда промедления, и я уже не смогу совершить это убийство, уничтожу все, ради чего боролся.
      Почувствовав знакомое, успокаивающе прикосновение Ято, я помолился, чтобы он меня не подвел, и сосредоточился на обнаженной шее Е-Ана.
      Лезвие рассекло кость с привычной легкостью.
      Вы избавили моего брата от страданий в Ямагате. Если представится случай, даруйте и мне свободу.
      Случай представился, и я сделал то, о чем меня просили. Я спас его от пыток и дал быструю достойную смерть, как Шигеру. И все же считаю этот поступок одним из самых позорных в моей жизни. От воспоминания стучат зубы, и к горлу подступает тошнота.
      Тогда я должен был сохранить каменное лицо. Малейший признак слабости или сожаления привел бы меня к гибели. Жизнь неприкасаемого ценилась меньше, чем собачья. Я не осмелился взглянуть на отсеченную голову, на хлынувшую кровь. Проверил меч – на нем ни капли. Посмотрел на Араи.
      Он встретил мой взгляд, и я опустил глаза.
      – Ну вот, – довольно произнес он, обращаясь к вассалам. – Я знал, что нечего беспокоиться по поводу Отори. – Араи хлопнул меня по плечу, придя в хорошее расположение духа. – Поедим вместе, обсудим планы. Пусть твои люди отдыхают, я позабочусь, чтобы их накормили.
      Я совершенно потерял чувство времени. Похоже, было около полудня. Во время обеда температура стала падать, с северо-запада подул прохладный ветер. Неожиданное наступление холода побудило Араи к незамедлительным действиям. Он решил отправляться в путь ранним утром следующего дня, воссоединиться с остальной частью своей армии и выступить против Хаги. Я должен был отвести своих людей обратно к побережью, связаться с Терадой и обговорить нападение с моря.
      Пусть битва состоится в полнолуние десятого месяца. Если мне не удастся к тому времени устроить морскую атаку, Араи оставит кампанию, укрепит свое положение на уже захваченной территории и уйдет в Инуяму, где я к нему и присоединюсь. На последний ход событий мы не рассчитывали, намереваясь одержать победу до зимы.
      Пригласили Кахеи, и я обрадовался нашей встрече. Мы оба опасались, что никогда больше не увидимся. Поскольку всех моих людей переправить на корабле невозможно, часть отдохнет день-другой и направится на восток во главе с Кахеи. Я пока не разговаривал с Макото и не знал, брать ли его с собой или предоставить Кахеи. Как-то друг сказал, что мало понимает в кораблях и море.
      Потом мы занялись расквартировкой воинов и сбором еды в районе, обедневшем до предела. Во взгляде Макото было нечто – сочувствие? сострадание? – но я не хотел изливать душу ни ему, ни кому бы то ни было. Расправившись с делами, я вернулся к пруду. Наступал вечер. Останки Е-Ана исчезли, как и все пленники. Их казнили и погребли без церемоний. Интересно, кто закапывал этих людей? Е-Ан находился со мной, чтобы хоронить мертвых, но кто сделал бы это для него?
      Проходя мимо конюшни, я проверил собственных коней. Их кормили Сакаи и Хироши, радостные, что предстоит хоть денек передышки.
      – Может, тебе отправиться завтра с господином Араи? – сказал я Сакаи. – Похоже, мы снова на одной стороне с Маруямой. Отвезешь Хироши домой.
      – Простите меня, господин Отори, – ответил он, – но я бы предпочел остаться с вами.
      – Кони к нам привыкли, – вставил Хироши, гладя Шана по короткому мускулистому загривку. Животное жадно ело. – Не отсылайте меня обратно.
      Я слишком устал, чтобы спорить, и, по правде говоря, хотел оставить мальчика и коней при себе. Далее я направился к храму, чувствуя необходимость снять с себя грех убийства Е-Ана. Помыл руки и прополоскал рот водой из чаши, попросил очищения от смерти и благословения богини. Удивился сам себе: верю ли я во все это или нет?
      Затем я сидел и наблюдал, как солнце садится за кедры, смотрел на поразительно голубую воду пруда. В неглубокой заводи проплыла серебряная рыбка, на могучих крыльях прилетела за едой цапля. Она стояла терпеливо, молча, наклонив голову. Черный глаз не мигал. Цапля ударила клювом, рыбка забилась на мгновение и была проглочена.
      Вверх поднимался дым от костров, растворяясь в дымке вокруг пруда. На небе появлялись первые звезды, как жемчужины на сером шелке. Сегодня не будет луны. В ветре ощущалось наступление холодов. Город гудел вечерней песней жующих людей, до меня дошел запах еды.
      Я не был голоден, весь день боролся с тошнотой. Заставил себя от души наесться и напиться с Араи и его вассалами. Скоро придется присоединиться к ним снова и произносить бесконечные тосты за общую победу. Я откладывал этот момент, глядя на пруд, который постепенно терял яркий цвет и становился серым, как небо.
      Цапля, мудрей меня, вспорхнула, ударив крыльями, полетела на ночлег.
      Наступали сумерки, и мысли о Е-Ане уже не приводили меня в ужас. Где теперь его душа? У Тайного Бога, который все видит и всех судит? Я не верил в существование такого бога. Если он есть, то почему не защитит своих последователей от страданий? Если он есть, я-то уж точно попаду в ад.
      Жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Е-Ан верил в это пророчество. Мир дается ценой кровопролитий. Несмотря на заповедь Потаенных не убивать, он знал и принимал эту истину. Потеря придала мне решимости установить мир, чтобы его кровь, мною пролитая, утекла не напрасно.
      Убедив себя, что нельзя предаваться тоске, я встал и вдруг услышал вдалеке голос Макото. Ему кто-то ответил – Широ. Память сыграла со мной обычную шутку, и я совсем забыл, что уже видел его в тот день. Встреча с Араи и последовавшие события наложили слишком сильный отпечаток. Теперь вспомнилось, как он выкрикнул мое имя, и над городом повисла тишина, пока я ехал по улицам.
      – Такео! – позвал Макото. – Этот человек давно тебя ищет. Он хочет пригласить тебя в свой дом.
      – Мы отстроили только полкрыши, – улыбнулся Хиро, – зато у нас есть еда и дрова. Почтем ваш визит за большую честь.
      Я был ему благодарен и обрадован такой житейской практичностью.
      – Ты в порядке? – спросил Макото.
      Я кивнул, не доверяя собственному голосу.
      – Сожалею о смерти Е-Ана, – сказал он, произнеся имя неприкасаемого второй раз за все время.
      – Он этого не заслужил, – отметил я.
      – В некотором смысле, это даже больше, чем он заслужил. Быстрая смерть от вашей руки. Могло быть намного хуже.
      – Довольно об этом. Что сделано, то сделано. – Я повернулся к Хиро и спросил, когда он покинул Хаги.
      – Больше года назад. Меня сильно опечалила смерть господина Шигеру, и я не пожелал служить клану Отори, как только он – и вы – ушли. Хаги – моя родина. Я там учился в подмастерьях с десятилетнего возраста. С тех пор прошло больше тридцати лет.
      – Удивительно, что тебя так просто отпустили, – сказал я, поскольку таких мастеров-плотников, как Хиро, обычно высоко ценят и ревностно оберегают.
      – Я откупился, – ухмыльнулся Хиро. – В феоде нет денег, и они кому угодно дадут вольную взамен на наличные.
      – Нет денег? – воскликнул я. – Ведь Отори – один из самых богатых кланов в Трех Странах. Как так нет?
      – Война, неумелое управление, жадность. Пираты подлили масла в огонь. Морская торговля пришла в упадок.
      – Хорошая новость, – вмешался Макото. – Могут ли они содержать свою армию?
      – Едва ли, – ответил Хиро. – Воины превосходно оснащены. Большая часть дохода феода ушла на доспехи и оружие. Однако пропитание заканчивается, и налоги невероятно высоки. Зреет недовольство. Если господин Такео вернется в Хаги, ручаюсь, пол-армии перейдет на его сторону.
      – Всем известно, что я собираюсь вернуться? – спросил я. Интересно, сколько шпионов осталось у Отори и скоро ли до них дойдет новость. Даже если они не в состоянии платить Племени, Кикуты, несомненно, продолжат работать на них бесплатно.
      – Люди просто надеются, – пояснил Хиро. – И раз уж господин Араи не казнил вас, как все полагали…
      – Я тоже был в этом уверен! – воскликнул Макото. – Думал взглянуть на тебя последний раз!
      Хиро смотрел на безмятежный пруд, темно-серый в потускневшем свете.
      – Народ бы не позволил, – тихо произнес плотник. – Нашелся бы лучник, который выпустил бы стрелу в господина Араи.
      – Не говори так, – предупредил я. – Теперь мы союзники. Я признал его своим предводителем.
      – Может быть, – фыркнул Хиро. – Но ведь не Араи забрался в Инуяму, чтобы отомстить за смерть господина Шигеру.
      Семья Хиро – жена, две дочери и зятья – пригласила нас в отстроенную часть дома. Мы вместе поужинали, а затем я пошел с Макото пить вино к Араи. Настроение было веселым, даже излишне. Очевидно, Араи решил, будто последний оплот сопротивления будет скоро повержен.
      И что потом? Я гнал мысли о будущем. Араи хочет видеть меня во главе Хаги, откуда я смогу добиться для него союз с кланом Отори. Возможно, он искренне жаждет наказать дядей Шигеру. И все же я надеялся вернуть жену. Если мне суждено править от моря до моря, значит, настанет время, когда придется сразиться с Араи. А сейчас я дал ему присягу…
      Я жадно напивался, ища утешения в вине, надеясь, что оно временно притупит мои чувства.
      Ночь была короткой. Задолго до рассвета зашевелилось войско Араи, стало готовиться к долгому путешествию. К часу Дракона все покинули город, до первого стука молотков повисла тишина. Сакаи и Хироши легли спать с конями и правильно сделали. К негодованию мальчика, двое воинов по очереди пытались забрать Шана, заявив, будто это их конь. Похоже, его слава росла вместе с моей.
      День прошел в приготовлениях. Я собрал всех людей, кто умел плавать или знал толк в кораблях и море – всех Отори и местных, которые присоединились ко мне после появления на побережье. Мы перебрали доспехи с оружием и вооружили моряков самым лучшим. Я послал копьеносцев в лес, чтобы заготовить копья и палки для людей, которые отправятся с Кахеи. Оставшимся приказал отстраивать город после грозы и спасать урожай. Макото отправился на побережье искать Риому, чтобы тот передал Тераде детали нашего плана. Сухопутный марш Араи займет вдовое больше времени, чем наше водное путешествие, значит, мы успеем тщательно подготовиться.
      К моему облегчению, у горожан имелись тайные хранилища, пережившие набег голодных воинов Араи. Они с радостью поделились с нами припасами. Столько жертв ради меня! Столько зависело от отчаянной атаки с моря! А как же предстоящая зима? Неужели наша борьба за власть обречет тысячи людей на голодную смерть?
      Незачем об этом думать. Решение принято. Надо действовать.
      Той ночью я сидел с Хиро и его зятьями, разговаривал об их ремесле. Они построили не только дом господина Шигеру, но и большинство жилищ в Хаги, выполнили все плотничьи работы для замка. Нарисовали мне его план, восполнив пробелы, оставшиеся после моего единственного туда визита для усыновления. Более того, они описали мне секретные этажи, опускающиеся двери и тайные комнаты, созданные по приказу Масахиро.
      – Напоминает дом семьи Племени, – отметил я. Плотники хитро переглянулись.
      – Что же, может, Племя и приложило руку к созданию проекта, – сказал Хиро, наливая вино.
      Я лег спать, думая о Кикутах и их связи с правителями Отори. Неужели они и сейчас дожидаются нас в Хаги? Зачем преследовать меня по всему миру, если рано или поздно я сам приду к ним в логово? Последнее покушение состоялось несколько недель назад. Я погрузился в поверхностный сон, часто просыпаясь и прислушиваясь к звукам осенней ночи и спящего города. Меня поместили ночевать в маленькую комнатку в глубине дома, через стенку был Хиро с семьей. Мои охранники находились снаружи на веранде, в каждом доме улицы держали собак. Приблизиться ко мне незаметно невозможно. И все же в полном мраке я пробудился от неспокойной дремоты и услышал в комнате чье-то дыхание.
      Несомненно, кто-то находился рядом и дышал медленно, почти незаметно, как учили меня. Было в этом дыхании нечто особенное – легкость и незрелость. Не в силах рассмотреть что-либо в темноте, я исчез, ведь незваный гость может обладать даром ночного видения. Неслышно соскользнув с тюфяка, я забрался в угол.
      Судя по едва уловимым звукам и движению воздуха, незнакомец приблизился к тюфяку. Я почувствовал исходящий от него запах и понял – это не мужчина. Неужели Кикуты послали женщину или ребенка? Меня переполнило отвращение при мысли, что придется убить невинное существо. Я рассчитал его местонахождение и шагнул вперед.
      Обхватил руками горло, нащупал пульс. Одно нажатие, и он мертв, однако, коснувшись шеи, я почувствовал, что это действительно ребенок. Он напряг все мышцы, чтобы создать впечатление крепкого тела. Я расслабил хватку. Ощутив облегчение, пойманный сглотнул и быстро произнес:
      – Господин Такео, Муто хотят перемирия.
      Обхватив мальчика, я заставил его разжать кулаки, забрал нож и гарроту из-за пазухи, зажал нос, чтобы открыть рот, проверил, нет ли там игл или яда. Все это я проделал в полной темноте, и ребенок не сопротивлялся. Затем я позвал Хиро и попросил принести из кухни лампу.
      Увидев ребенка, плотник едва не выронил ее из рук.
      – Как он проник в дом? Это невозможно! Хозяин хотел отшлепать мальчишку, но я не позволил.
      Развернув ладони мальчишки, я увидел четкую линию и ударил его по лицу.
      – Зачем ты лжешь? Ты ведь Кикута.
      – Я сын Муто Шизуки, – тихо произнес он. – Мама и мастер Муто приехали сюда, чтобы предложить вам мир.
      – А почему ты здесь? Я не привык вести переговоры с малолетними проказниками!
      – Я хотел проверить, получится ли у меня проникнуть в дом, – ответил он, и голос дрогнул.
      – Так твоя мать не знает, что ты здесь? Я же чуть не убил тебя! Какое уж тогда перемирие? – Я ударил его снова, уже не так сильно. – Идиот! – Тут я понял, что веду себя как Кенжи. – Ты Зенко или Таку?
      – Таку, – прошептал он.
      Младший.
      – Где Шизука?
      – Неподалеку. Отвести вас к ней?
      – Только в подобающее дневное время.
      – Мне надо возвращаться, – тревожно произнес мальчик. – Она сильно разозлится, если заметит мое отсутствие.
      – И правильно сделает. Почему ты не подумал об этом с самого начала?
      – Иногда я забываю думать, – печально проговорил он. – Хочется испытать свои силы, и я действую.
      Я чуть не рассмеялся.
      – До утра просидишь у нас связанный. Потом пойдем навестить твою маму.
      Я велел Хиро принести веревку, связал мальчика и наказал устыдившемуся стражнику не спускать с него глаз. Таку покорно смирился, слишком покорно. Наверняка был уверен, что ему удастся сбежать, я же хотел спокойно поспать. Я велел посмотреть мне в глаза, и ребенок нехотя послушался. Зрачки сразу закатились, опустились веки. Какими бы талантами Таку ни обладал – а они у него явно немалые, он не смог сопротивляться кикутскому сну.
      «Этому его можно научить», – подумал я и вскоре сам погрузился в сон.
      Когда я пробудился, мальчик спал. Я внимательно рассмотрел его лицо. Не похож ни на меня, ни на Кикут вообще. Весь в мать, хотя есть нечто от отца. Если в мои руки попал сын Араи… если Муто действительно хотят заключить со мной перемирие… Не успел я испытать искреннюю радость, как ощутил глубочайший страх перед встречей со своим старым учителем Кенжи и перед исходом переговоров.
      Таку все еще спал. Это меня не беспокоило. Рано или поздно Шизука пойдет его искать. Позавтракав с Хиро, я сел на веранде и принялся заучивать наизусть план замка Хаги. Я ждал прихода Шизуки.
      Я был начеку, но она умудрилась приблизиться к дому вплотную, незамеченная и неузнанная. Шизука видела меня, но прошла бы мимо, если бы я не окликнул.
      – Эй ты! – Я не хотел называть имени. Женщина остановилась, не поворачивая лица.
      – Да, господин?
      – Заходи в дом, если хочешь получить то, что ищешь.
      Она подошла ближе, сняла сандалии и поклонилась мне. Молча. Я поспешил внутрь. Она ступила следом.
      – Давно не виделись, Шизука!
      – Брат. Надеюсь с сыном все в порядке.
      – Чуть не убил его. Вот сорванец. Тебе следует лучше за ним присматривать.
      Мы сердито уставились друг на друга.
      – Полагаю, стоит обыскать тебя.
      Я был неописуемо рад ее видеть и хотел обнять, однако опасался получить ножом меж ребер.
      – Я пришла с миром, Такео. Мы здесь с Кенжи. Он хочет поговорить с тобой. Он отозвал всю семью Муто. За ними последуют Куроды и другие, вероятно, тоже. Я собиралась привести тебе Таку в знак нашей доброй воли. Не думала, что он посмеет проявить такую дерзость.
      – У меня не особо доверительные отношения с Племенем, – отметил я. – Почему я должен тебе верить?
      – Если придет дядя, выслушаешь его?
      – Конечно. Приводи и своего старшего. Мои люди присмотрят за твоими сыновьями во время переговоров.
      – Ходят слухи, ты стал безжалостен, Такео, – сказала она.
      – У меня были хорошие учителя в Ямагате и Мацуэ. Кенжи не раз повторял, что жестокость – единственное, чего мне не хватает.
      Я позвал дочь Хиро и попросил подать нам чай.
      – Присаживайся, – сказал я Шизуке. – Твой сын спит. Выпьем чай, а затем приведешь ко мне Кенжи и Зенко.
      Принесли чай, она сделала небольшой глоток.
      – Ты слышал о смерти Юки?
      – Да, меня сильно опечалила эта весть. И привела в ярость. Как они посмели! Родился сын?
      Шизука кивнула.
      – Дядя не может простить Кикут. Именно поэтому он готов не подчиниться указу Котаро и перейти на твою сторону.
      – Он не винит меня?
      – Нет, он винит их за суровость и непреклонность. И себя за многое: за смерть Шигеру, за то, что познакомил тебя с Каэдэ и заставил влюбиться в нее, и, видимо, за смерть дочери.
      – Мы часто упрекаем себя, а на самом деле от нас ничего не зависит – нами играет судьба, – тихо произнес я.
      – Верно, – согласилась Шизука. – Мы живем в этом мире и подчиняемся его воле.
      – Слышала что о ней?
      Я не хотел спрашивать о Каэдэ. Не хотел обнаружить свою слабость и унижение, однако не удержался.
      – Ее выдали замуж. Живет в полном уединении. Жива.
      – Ты можешь как-нибудь с ней связаться?
      Лицо Шизуки смягчилось.
      – Я в дружеских отношениях с доктором Фудзивары. В их доме работает девушка из семьи Муто, служанкой. Поэтому до нас иногда доходят вести. Однако мы мало что можем сделать. Я не посмею появиться там открыто. Полагаю, даже Каэдэ не понимает, в какой опасности находится. Фудзивара не раз приказывал умертвить слуг, а иногда и приятелей из-за малейшей оплошности: за выроненный поднос, за сорванный цветок, за любую ошибку.
      – Макото говорит, Фудзивара не спит с ней…
      – Скорей всего, так и есть, – согласилась Шизука. – Обычно женщины его не привлекают, но Каэдэ будоражит его воображение. Для него она – одно из своих сокровищ его коллекции.
      От гнева я заскрипел зубами. Я представил, как пробираюсь ночью в дом врага и медленно разрезаю его на кусочки.
      – Он защищен связью с императором, – отметила Шизука, словно прочла мои мысли.
      – С императором! А что нам император, который сидит в столице за сотни миль от Трех Стран? Может, и нет никакого императора. Это как сказка, придуманная, чтобы детей пугать!
      – В том, что случилось, есть и моя вина, – продолжила Шизука, пропустив мимо ушей мою тираду. – Я убедила Каэдэ поддерживать хорошие отношения с Фудзиварой. Без его поддержки вся Ширакава умерла бы от голода прошлой зимой. – Она допила чай и церемонно поклонилась. – Желает ли господин Отори, чтобы я привела дядю прямо сейчас?
      – Я приму его через пару часов. У меня есть срочные дела.
      – Господин Отори.
      Такое обращение произвело на меня необычайное впечатление, поскольку раньше Шизука называла так только Шигеру. Во время нашей встречи я прошел путь от брата к Такео, а затем к господину Отори. Странным образом это доставляло мне удовольствие. Шизука признает мое право называться Отори, и, думаю, не только она.
      Я велел стражникам не сводить глаз с Таку и вышел проверить, что осталось от моей армии. Два дня отдыха и приличной еды свершили чудо с людьми и лошадьми. Мне не терпелось отправиться на побережье и связаться с Фумио. Лучше взять с собой несколько человек, но что делать с остальным войском? Проблема, как всегда, в пропитании. Жители Шухо были щедры к нам, однако нельзя заставлять их кормить нас слишком долго, это исчерпает запасы и неминуемо испортит отношения. Даже если отослать войско прямо сейчас, во главе с Кахеи, вслед за Араи пг сухопутному маршруту, нужны какие-то съестные припасы.
      Я раздумывал над этим по пути в дом Хиро около полудня. Вспомнился рыбак с берега и разбойники, которых он так боялся. Расправа над разбойниками пришлась бы очень кстати, – избавила бы воинов от безделья, восстановила боевой дух после отступления, порадовала местных жителей и, возможно, мы получили бы припасы и снаряжение. Мне понравилась эта мысль.
      В тени черепичной кровли сидел на пятках человек – ничем неприметный мужчина в выцветшей серо-голубой одежде, с виду невооруженный. Рядом был мальчик лет двенадцати. Завидев меня, оба медленно поднялись.
      – Заходите, – кивнул я им.
      Кенжи снял сандалии и ступил на веранду.
      – Подождите здесь, – велел я. – Пусть мальчик следует за мной.
      Я отвел Зенко туда, где спал Таку, достал гарроту и велел стражникам задушить мальчиков, если на меня нападут. Зенко никак не проявил страха. Он был очень похож на Араи. Затем я вернулся к моему учителю.
      Оказавшись в доме, мы некоторое время рассматривали друг друга. Потом Кенжи поклонился и иронично произнес:
      – Господин Отори.
      – Муто, – ответил я. – В соседней комнате Таку. В случае покушения на мою жизнь они с братом умрут незамедлительно.
      Кенжи постарел, на лице появилась неведомая ему прежде усталость. Виски тронула седина.
      – Я не намерен причинять тебе вред, Такео. – Он нахмурился, и тотчас поправился: – Господин Отори. Вы, вероятно, не поверите мне, но я никогда не желал вам зла. Я был искренен в ту ночь, когда поклялся Шигеру защищать вас, пока жив.
      – Интересный у вас способ держать обещания, – отметил я.
      – Полагаю, нам обоим известно, что такое разрываться между долгом и чувством, – сказал он. – Можем ли мы забыть о прошлом?
      – Я бы хотел положить конец вражде.
      Пришлось вести себя с напускным хладнокровием, хотя давалось это нелегко. Долгое время я винил учителя в гибели Шигеру, теперь обида растаяла: нас объединило общее горе – смерть Юки. Ведь мне небезразлична ее судьба, к тому же ее ребенок – мой сын и его внук.
      – Ситуация стала невыносимой, – вздохнул Кенжи. – Какой смысл уничтожать друг друга? Вы были нужны Кикутам, чтобы сохранить в роду присущие вам таланты. Но они плюнули в колодец! Я знаю, У вас хранятся записи Шигеру. Не сомневаюсь, вы можете нанести ужасный удар по Племени.
      – Я бы предпочел работать с Племенем, а не истреблять его. Однако оно должно подчиняться мне беспрекословно. Вы можете это гарантировать?
      – Я могу ручаться за всех, кроме Кикут. Они никогда не примирятся с вами. – Кенжи замолчал, затем добавил: – Как и я с ними.
      – Мои соболезнования. Я виноват в смерти вашей дочери. Мне нет оправдания. Хочу лишь сказать, что повел бы себя совсем иначе, если б можно было повернуть время вспять.
      – Вы здесь ни при чем. Юки сама вас выбрала. Я воспитал ее слишком независимой. С тех пор, как она принесла вам Ято, Кикуты стали сомневаться в ее послушании. Они побоялись, что она тлетворно повлияет на ребенка. Как понимаете, он должен был вас ненавидеть. Кикуты очень терпеливы и добились бы этого. Юки никогда не испытывала к вам ненависти и не стала бы внушать это чувство сыну. Она всегда была на вашей стороне. – Кенжи горестно улыбнулся. – Сильно злилась, когда мы захватили вас в Инуяме. Предупреждала меня, что не получится удержать вас против воли. – У меня защипало глаза. – Она любила тебя, – сказал Кенжи. – Возможно, и ты бы полюбил ее, если б встретил раньше госпожи Ширакавы. И в этом моя вина. Я устроил вам встречу. Наблюдал на тренировках, как в вас зарождалось чувство. Не знаю, зачем. Иногда мне кажется, мы все были околдованы во время того путешествия.
      Действительно так, если вспомнить тот нескончаемый дождь, силу моей страсти к Каэдэ, сумасшедшую безрассудность, обуявшую меня, когда я решил проникнуть в замок Ямагата, путь Шигеру к смерти.
      – Хотелось бы мне, чтобы все было иначе, Такео, но я не виню тебя и не держу зла.
      Меня не оскорбила его фамильярность. Кенжи продолжил не как враг, а как мой старый учитель:
      – Ты часто ведешь себя, как идиот, однако судьба, видимо, использует тебя для некой цели. Наши жизни переплетаются. Я готов доверить тебе Зенко и Таку в знак доброго расположения.
      – Выпьем за это, – сказал я и позвал дочьХиро, чтобы она принесла вина.
      Когда она наполнила бокалы и вернулась на кухню, я спросил:
      – Вам известно, где мой сын? – Мне не давала покоя мысль, что у ребенка, у младенца, нет матери.
      – Нет, этого так и не удалось выяснить. Подозреваю, Акио забрал его на север, за пределы Трех Стран. Ты намерен найти его?
      – Когда все закончится.
      Был соблазн рассказать Кенжи о пророчестве, о том, что я погибну от руки собственного сына, но я удержался.
      – Похоже, мастер Кикут Котаро находится в Хаги, – сообщил мне Кенжи за распитием вина.
      – Там и встретимся. Надеюсь, вы будете со мной. Кенжи пообещал свою поддержку, и мы обнялись.
      – Что ты намерен делать с мальчиками? – спросил Кенжи. – Оставишь их у себя?
      – Да. Таку, по-моему, весьма одарен. Надо испытать его, дать шпионское задание. У меня уже есть одна задумка.
      – В Хаги? Это слишком сложно для него.
      – Нет, здесь. Хочу выследить банду разбойников.
      – Ему совсем неизвестна местность. Ребенок может заблудиться. Что нужно узнать?
      – Сколько их человек, где их лагерь и тому подобное. Таку обладает даром невидимости, верно? Иначе он бы не проскользнул мимо моей охраны.
      Кенжи кивнул.
      – Может, следует послать с ним Шизуку? Найдется ли местный проводник, чтобы показать хотя бы направление? Это сэкономит время.
      Мы спросили дочерей Хиро, и младшая согласилась помочь нам. Она часто ходила по грибы и за дикими травами для еды и лекарств и хорошо знала местность до самого побережья.
      Пока мы разговаривали, проснулся Таку. Меня позвали стражники, и мы с Кенжи пошли его проведать. Зенко сидел там, куда его посадили, не шевелясь.
      Таку широко улыбнулся и воскликнул:
      – Я видел во сне Хачимана!
      – Вот и хорошо, – сказал я, – тебе предстоит идти на войну!
 

* * *

 
      Той ночью они с Шизукой узнали много полезных сведений. Макото вернулся с побережья как раз вовремя, чтобы отправиться со мной и двумя сотнями воинов в атаку на тайное убежище в горах. Мы понесли так мало потерь, что ее вряд ли можно назвать битвой. В итоге я добился всего желаемого: разбойники были уничтожены, кроме двух пленников, продовольственные припасы на зиму – изъяты. Мы освободили несколько украденных женщин, среди них мать и сестер ребенка, которого я кормил на берегу. Зенко поехал с нами и сражался, как настоящий воин, и Таку доказал свою пригодность: даже Шизука не поскупилась на похвалу. До рыбацких селений быстро дошла весть, что я вернулся и сдержал обещание. Все приходили и предлагали лодки, чтобы переправить моих людей.
      Я убеждал себя, будто мои действия направлены на то, чтобы воины не скучали, а на самом деле старался развеяться сам. Поговорив с Шизукой и узнав о невыносимом положении Каэдэ, я затосковал по ней еще больше. Днем хватало дел, чтобы отогнать дурные мысли, а ночью они возвращались и мучили с небывалой силой. Всю неделю происходили небольшие толчки. Я неизменно представлял, как Каэдэ сидит в доме, который рушится и горит. Меня глодало беспокойство: вдруг она умрет, вдруг решит, будто я ее покинул, вдруг я сам умру, не сказав, как люблю ее и никого, кроме нее. Оставалась надежда, что Шизука сможет передать от меня весточку.
      Таку и Хироши сразу не поладили: они были ровесниками, но по характеру и воспитанию совершенно не походили друг на друга. Хироши не одобрял поведение Таку и завидовал ему. Тот, в свою очередь, дразнил мальчика приемами Племени, чем приводил его в бешенство. Я был слишком занят, чтобы вмешаться, хотя они следовали за мной повсюду, как свора дерущихся собак. Старший сын Шизуки, Зенко, держался поодаль от обоих. Он не отличался врожденными талантами, зато любил лошадей и прекрасно владел мечом. В нем воспитали послушание. В будущем предстояло принять решение, как распорядиться судьбой наследника Араи.
      Мы устроили пышное празднество, чтобы попрощаться с жителями Шухо, а затем Кахеи, Макото и основная часть армии двинулись в Хаги. Я отправил с ними Хироши, усмирив его негодование разрешением ехать верхом на Шане. Конь позаботится о нем не хуже, чем обо мне.
      Грустно было расставаться с соратниками, особенно с Макото, моим самым близким другом. Я крепко обнял его, жалея, что мы не пойдем вместе в бой. Он ничего не знает о кораблях, к тому же нужно помочь Кахеи управлять сухопутным войском.
      – Встретимся в Хаги, – пообещали мы друг другу. Я понимал, что теперь мне необходимо знать о передвижении моей армии, действиях Араи, положении дел в Маруяме и резиденции господина Фудзивары. Как отнесся дворянин к моему новому союзу с Араи? Теперь-то мне и пригодится шпионская паутина семьи Муто.
      Шизуку и Кенжи сопровождал до Шухо Кондо Кичи. Он был бы полезен мне на службе у Араи. В конец концов, Араи и Фудзивара – союзники, и это позволит Кондо под каким-либо предлогом встретиться с дворянином. Шизука уверила, что Кондо – в сущности прагматичный и послушный человек, который готов служить любому по приказу Кенжи. Ему ничего не стоило присягнуть и мне. С согласия Кенжи, Кондо и Шизука отправились устанавливать связь со шпионами Муто на юго-западе. Перед отъездом я отвел Шизуку в сторону и передал послание для Каэдэ: я люблю ее, скоро приду за ней, она должна быть терпеливой и дожить до того момента, когда мы увидимся снова.
      – Это опасно, особенно для самой Каэдэ, – сказала Шизука. – Сделаю все возможное, но ничего обещать не могу. Мы дадим тебе знать до полнолуния.
      Я вернулся в пустой храм на побережье и разбил там лагерь. Пролетела неделя, месяц вошел в первую четверть. Пришло первое послание от Кондо: неподалеку от Ямагаты Араи сразился с армией Отори, и она отступила в Хаги. С Ошимы вернулся Риома: Терады готовы. Погода стояла прекрасная, море успокоилось, иногда только бывали подводные толчки. Они создавали большие волны, торопя меня к незамедлительным действиям.
      За два дня до полнолуния, в полдень, со стороны Ошимы возникли темные очертания кораблей – пиратский флот. Их было двенадцать. Вместе с рыбацкими лодками этого достаточно, чтобы переправить всех моих людей. Я выстроил воинов на берегу, приготовившись к погрузке.
      С первого корабля спрыгнул Фумио и побрел ко мне по воде. За ним последовал человек с длинным свертком и двумя корзинами. После объятий Фумио сказал:
      – Я принес кое-что. Пошли в храм, не хочу, чтобы нас видели.
      Моряки начали принимать на борт моих воинов, а мы их ненадолго покинули. Мужчина поставил ношу и вышел на веранду. Я сразу определил по запаху, что находится под тканью, но зачем Фумио понадобилось привозить мне чью-то голову?
      Он развернул ее:
      – Вот взгляни, пока не похоронили. Несколько недель назад мы захватили корабль с этим человеком, там были и другие.
      Я с неприязнью посмотрел на голову. Кожа была белой, как жемчуг, волосы светлые, цвета яичного желтка. Крупные черты лица, кончик носа загибался вниз.
      – Это человек или демон?
      – Это один из тех варваров, что умеют делать трубку, сокращающую расстояние.
      – Там трубка? – спросил я, указав на длинный сверток.
      – Нет! Там кое-что поинтересней!
      Фумио развернул предмет и протянул мне. Я осторожно взял его в руки.
      – Оружие?
      Я не знал, как правильно его держать, но был уверен, что эта вещь предназначена для того, чтобы убивать.
      – Да, и полагаю, мы сможем сделать такое же. Одно уже заказал мастеру. Только вот он погиб при испытании, однако я, кажется, знаю, что мы сделали не так.
      У Фумио горели глаза.
      – И как оно работает?
      – Идем, покажу. У тебя есть кто-нибудь, чьей жизнью можно пожертвовать?
      Я подумал о двух разбойниках, взятых в плен. Их прибили к доскам на побережье, чтобы другим было неповадно заниматься неправедным делом. Поили водой, дабы смерть не наступила от жажды. В ожидании кораблей я постоянно слышал их стоны. Надо прикончить мучеников.
      Фумио позвал своего человека, тот принес тарелку с углем. Мы привязали разбойников к дереву. Они то ругались, то молили о пощаде. Фумио отошел шагов на пятьдесят вдоль берега, я вместе с ним. Он зажег веревку от углей и приладил тлеющий конец к краю оружия. На нем был крючок, вроде пружины. Фумио приставил длинную вещицу к глазам и прищурился в сторону пленников. Прозвучал резкий хлопок, и от неожиданности я отпрыгнул в сторону. Облако дыма. Разбойник пронзительно крикнул. Из раны на горле лила кровь. Он умер на месте.
      – Вот, – довольно произнес Фумио. – Как я приноровился, а?
      – Сколько надо времени, чтобы ты выстрелил снова? – поинтересовался я.
      Оружие было грубо сработанным и безобразным. Оно не обладало ни изяществом меча, ни великолепием лука, однако достигало цели лучше обоих.
      Пока Фумио повторял процесс, я считал собственные вдохи. Вышло около сотни – слишком много, если идет битва. Второй выстрел попал разбойнику в грудь, проделав большую дыру. Ядро наверняка пробьет доспехи. Любопытно. И все же оружие, мне не понравилось.
      – Воины назовут это оружием трусов, – заметил я.
      – Мне не претит прослыть трусом, если это поможет мне выжить! – рассмеялся Фумио.
      – Возьмешь его с собой?
      – Только обещай уничтожить его в случае поражения. – Он улыбнулся. – Никто не должен научиться изготовлять подобные вещи.
      – Нас ждет победа. Как ты его называешь?
      – Огненная рука.
      Мы вернулись в храм, и Фумио снова завернул огненную руку. Уродливая голова смотрела на нас пустыми глазами. Вокруг кружили мухи, запах вызывал тошноту.
      – Забери, – велел я пирату. Тот посмотрел на хозяина.
      – Постой, покажу тебе еще одну вещицу. Фумио достал третий сверток.
      – Вот это было у него на шее.
      – Четки? – спросил я, забирая белую нить.
      Бусины были цвета слоновой кости, и внизу подвешен знак Потаенных – крест. Я испугался, увидев то, что привык хранить в строжайшем секрете. Как можно открыто показывать тайный символ? В доме священника в Мино окна были расположены таким образом, что в определенное время дня солнечные лучи образовывали золотой крест на стене. Тот мимолетный образ – единственный, который мне довелось видеть в жизни.
      Сохраняя бесстрастное выражение лица, я бросил бусы обратно Фумио.
      – Странно. Некая варварская религия?
      – Ты так наивен, Такео. Это знак учения Потаенных.
      – Откуда ты знаешь?
      – Я много чего знаю, – выпалил он. – Я не боюсь знания. Я был на материке. Мир намного больше, чем цепь наших островов. Варвары разделяют верования Потаенных. Забавно, правда?
      – В битве от четок никакого толку!
      Мне это казалось не столько забавным, сколько тревожным, словно дурной знак от бога, которому я более не поклонялся.
      – Интересно, чем еще они смогут нас удивить, эти варвары. Такео, когда ты станешь правителем Хаги, пошли меня к ним. Давай вести с ними торговлю. Давай учиться у них.
      Мне было сложно представить такое будущее. В тот момент я мог думать только о предстоящей битве.
      Когда все люди были на кораблях, Фумио сказал, нам надо поймать вечерний отлив. Я посадил на плечи Таку и ступил в воду, направляясь к кораблю Фумио вместе с Кенжи и Зенко. Нас подняли на планшир* (*Планшир – деревянный брус или стальная продольная полка по обводу корпуса судна для придания жесткости и прочности и для укрепления такелажа). Флот отчалил, желтые паруса ловили ветер. Я смотрел на берег, постепенно он скрывался в вечернем тумане. Шизука обещала прислать весточку, но, видимо, не успела. Неизвестность прибавила тревоги за нее и за Каэдэ.

      Риэко была на взводе, тайфун встревожил ее не меньше землетрясения и привел в состояние, близкое к обморочному. Несмотря на грозу, Каэдэ благодарила судьбу за свободу от постоянного присмотра женщины. Однако через два дня ветер стих, установилась ясная осенняя погода, и к Риэко вернулись здоровье и силы, и опять ее назойливое внимание досаждало Каэдэ.
      Каждый день Риэко находила повод пристать к Каэдэ: выщипывала ей брови, терла кожу рисовыми отрубями, мыла и чесала волосы, пудрила лицо до противоестественной белизны, мазала кремом руки и ноги, пока кожа не становилась гладкой и словно полупрозрачной, как жемчуг. Риэко сама подбирала для Каэдэ одежду и наряжала вместе со служанками. Временами она проявляла особое расположение – читала вслух или играла на лютне, что якобы делала с высочайшим мастерством.
      Раз в день приходил Фудзивара. Риэко научила Каэдэ искусству заваривания чая, и девушка готовила его для господина, молча выполняла весь ритуал, чувствуя, как он следит за каждым движением, слушая замечания. В ясные дни женщины сидели в комнате с окнами на небольшой закрытый сад. Среди азалий и пеонов росли две крученых сосны и старое сливовое дерево.
      – Цветы порадуют нас весной, – отметила Риэко, поскольку кусты по-осеннему потускнели.
      Каэдэ представила, какая долгая зима ждет ее впереди, а потом еще и еще. Со временем она превратится в бессловесное сокровище, на которое любуется только господин Фудзивара.
      Такой же сад был в замке Ногучи, где она однажды встретилась с отцом, чтобы узнать о собственной свадьбе, назначенной с господином Отори Шигеру. Тогда он гордился ей, радовался, что так удачно выдает дочь. Никто не знал, что тот брак будет обманом, ловушкой для Шигеру. Глядя в сад, она снова и снова вспоминала события прошлого и наблюдала за изменениями в медленном течении дней.
      Со сливового дерева уж опадали литься. Вот пришел старик и стал поднимать их по одному со мха. Ему нельзя было смотреть на Каэдэ, как и всем мужчинам, а она следила за ним из-за ширмы. С неподражаемым терпением он поднимал каждый листок большим и указательным пальцами, чтобы не повредить мох, и клал в бамбуковую корзину. Затем причесал, словно волосы, мох, убрал все ветки, траву, взрыхленную червями землю, перья птиц, кусочки коры. Оставшуюся часть дня мох выглядел безупречно, а потом как-то незаметно природа вновь подчинилась законам жизни, и следующим утром весь процесс повторялся заново.
      На сучковатом стволе и на ветвях сливового дерева рос зеленый и белый лишайник, Каэдэ каждый день наблюдала и за ним. Любые мелочи приводили ее в восторг. Однажды утром на мху возникла светло-розовая мраморная плесень, похожая на цветок, высеченный из плоти. Как-то на верхушку сливового дерева села птица и завела трель, и сердце Каэдэ забилось в такт.
      В былые времена даже управление владением не могло полностью поглотить беспокойный голодный разум, а теперь ей было совсем нечем заняться, она умирала от скуки. В уединенное жилище Каэдэ почти не проникало посторонних звуков, и она не знала, что происходит вокруг. Однажды она уловила каденцию* (*Каденция – гармонический оборот, завершающий музыкальное произведение или его часть) флейты, подумала, а вдруг это Макото? Ей не терпелось узнать хоть какие-нибудь вести.
      Кроме скуки, самым страшным было полное неведение. Где-то шли битвы и сражения, власть захватывали и теряли, и все это хранилось от нее в тайне. Она успокаивала себя тем, что Фудзивара не преминет рассказать ей о смерти Такео, чтобы помучить и получить удовольствие от ее страданий.
      Фудзивара продолжал ставить пьесы. Интересно, изобразил ли он на сцене ее судьбу, как однажды обещал. С ним часто приходил Мамору, внимательно вглядывался в лицо Каэдэ, пытался копировать. Ее не пускали смотреть представления, но до комнаты доносились отдельные слова, пение, игра музыкальных инструментов, удары барабана. Иногда Каэдэ улавливала знакомую фразу, вспоминала пьесу, и по щекам вдруг текли слезы.
      Собственная жизнь казалась ей столь же трагичной. Вынужденная размышлять о малейших деталях пребывания в плену, Каэдэ пыталась понять и выразить свои ощущения. Не хватало слов. Иногда на правильный подбор уходил весь день. Она мало знала о поэзии, еще в той жизни что-то читала в отцовских книгах, однако, как истинный поэт, собирала слова подобно золотым бусинам, и нанизывала по очереди, получая удовольствие. Приходилось держать их в секрете, в глубине сердца.
      Каэдэ полюбила тишину, в которой рождались стихи, как сталактиты в священных пещерах Ширакавы, – капля за каплей известковой воды. Ее раздражала болтовня Риэко, полная злобы и самомнения, банальных фраз. Фудзивара был подчеркнуто вежлив и внимателен, но каждый его визит напоминал Каэдэ о ее печальной участи пленницы. Из мужчин, кроме Фудзивары, Каэдэ видела только Ишиду. Доктор приходил через день, радуя своим появлением, хотя они едва разговаривали. С началом поиска слов пленница перестала принимать успокоительные чаи. Ей хотелось знать свои чувства, как бы больно это ни было.
      Рядом с выходящей в сад комнатой был небольшой храм со статуей Просветленного и всемилостивой Каннон. Даже Риэко не смела мешать Каэдэ молиться, и девушка часами стояла там на коленях, входя в состояние, когда молитва сливается с поэзией и окружающий мир наполняется святостью и смыслом. Она часто думала о вопросах, тревоживших ее после битвы у реки Асагавы, и о преследовании Племени. Поможет ли ей чистота помыслов постигнуть, как править миром, не прибегая к насилию. Каэдэ ругала себя за такие мысли, понимая, что никогда не сможет возглавить домен. И все же если власть вернется в ее руки, она отомстит всем, кто принес ей страдания.
      Перед храмом день и ночь горели лампы, Каэдэ часто зажигала ладан и вдыхала тяжелый запах, развевая его повсюду. С рамы свисал колокольчик, и временами ей хотелось резко ударить по нему. Четкая нота пролетала эхом по всем комнатам, и служанки обменивались взглядами, так, чтобы не заметила Риэко. Они знали историю судьбы Каэдэ, жалели девушку и все больше восхищались ею.
      Одна из них заинтересовала Каэдэ. Судя по записям, которые копировала Каэдэ для Такео, в доме фудзивары живет несколько людей из Племени, о чем ему не известно. Двое мужчин, включая управляющего имением, оплачиваются столицей. Видимо, они шпионы, которые должны докладывать императору о действиях сосланного дворянина. На кухне работали двое слуг, продающих информацию любому, кто готов заплатить, и еще девушка, служанка, в ком Каэдэ узнала дочь Племени.
      Догадки строились лишь на небольшом сходстве с Шизукой и особой форме рук. Расставшись с Шизукой, Каэдэ по ней не скучала – тогда ее жизнь была полностью посвящена Такео. Теперь же, в окружении женщин, ей очень не хватало подруги. Хотелось услышать родной голос, проникнуться надеждой и отвагой.
      Более всего надо было узнать новости. Девушку звали Юми. Если кому и известно, что происходит в мире, так это представительнице Племени. Однако они никогда не оставались наедине, и Каэдэ боялась подойти к ней. Сначала ей почудилось, будто Юми прислали ее убить, из-за мести или в наказание Такео, и она наблюдала украдкой, без страха, но с неким любопытством: как произойдет убийство, на что похожа смерть, испытает ли она облегчение или сожаление?
      Каэдэ знала, какой приговор вынесло Племя Такео, и после расправы в Маруяме оно вряд ли смягчится. Она не ждала от Племени ни сочувствия, ни поддержки. И все же было нечто в поведении девушки, что подсказывало отнюдь не враждебный настрой.
      Дни становились короче и прохладнее, достали зимние одежды и вынесли проветриваться, летние постирали, сложили и убрали. Две недели Каэдэ носила платья для межсезонья, радуясь теплу. Риэко и служанки занимались шитьем и вышивкой, но супруге Фудзивары запрещалось помогать им. Будучи левшой, Каэдэ не любила работать иголкой, хотя это могло бы заполнить пустые дни. Ей нравились цвета нитей, нравилось наблюдать, как оживает цветок или птица на шелковой ткани. Риэко сказала, что господин велел не давать своей жене игл, ножниц и ножей. Даже зеркала приносили ненадолго. Каэдэ вспомнила, как Шизука смастерила для нее оружие размером с иголку и спрятала в рукав. Оно пригодилось в Инуяме, Неужели господин Фудзивара боится, что его ждет та же участь?
      Риэко никогда не выпускала подопечную из поля зрения, кроме тех случаев, когда приходил сам хозяин. Она сопровождала Каэдэ в баню и даже в туалет, где придерживала тяжелую юбку, а затем мыла ей руки. Стоило начаться месячным, как Фудзивара прекращал свои визиты и целую неделю ждал, пока она очистится.
      Шло время. Сливовое дерево осыпалось. Однажды утром на мху и сосновых иглах появился иней. Начало холодов принесло волну болезней. Сначала Каэдэ простудилась – болела голова, в горле словно поселился колючий еж. В бреду снились кошмары, но через несколько дней ей стало лучше, только по ночам тревожил кашель. Ишида заваривал кору ивы и валериану. К тому времени захворала Риэко, болезнь доставила ей намного больше страданий.
      На третий день заболевания произошла серия толчков, вогнавших Риэко в панику. Она стала практически неуправляема. Встревоженная Каэдэ послала Юми за доктором.
      Когда он приехал, наступила ночь. Серебряная луна в три четверти висела на черном небе. От звезд иглами расходился в стороны свет.
      Ишида велел Юми принести кипятка, сделал терпкий отвар и заставил Риэко выпить. Вскоре она перестала извиваться и рыдать.
      – Немного поспит, – сказал он. – Дайте ей еще одну дозу, если беспокойство вернется.
      Земля затряслась снова. Через открытую дверь Каэдэ увидела, как дрожит луна, это поднимался и оседал пол под ногами. Одна из служанок завизжала и в страхе выбежала наружу.
      – Легкие толчки продолжаются весь день, – отметила Каэдэ. – Может, это признак сильного стихийного бедствия?
      – Как знать, – ответил Ишида. – Потушите лампы, ложась спать. Пойду домой, посмотрю, как там мой пес.
      – Ваш пес?
      – Если он спит под верандой, значит, сильного землетрясения не предвидится. Но если он воет, я начну беспокоиться.
      Ишида усмехнулся, и Каэдэ подумала, что давно не видела его в таком хорошем настроении. Он всегда был спокойным, сдержанным, ответственным человеком с чувством долга по отношению к Фудзиваре и собственному призванию врача, однако нечто той ночью выбило его из привычного состояния.
      Он ушел, и Юми последовала за Каэдэ в спальню, помочь госпоже раздеться.
      – Доктор сегодня так весел, – сказала Каэдэ, радуясь, что рядом нет Риэко и можно просто поболтать.
      Платье соскользнуло с плеч, Юми встала вплотную, чтобы распустить волосы. Каэдэ почувствовала ее дыхание у шеи и услышала шепот:
      – Это оттого, что его сегодня пришла повидать Муто Шизука.
      Каэдэ побелела. Комната поплыла перед глазами, но не от землетрясения, а от собственной слабости. Юми поддержала ее и опустила на спальную циновку. Затем достала ночную сорочку и помогла надеть.
      – Моя госпожа не должна мерзнуть, чтобы не заболеть опять, – пробормотала она и взяла расческу.
      – Какие новости? – тихо спросила Каэдэ.
      – Семья Муто заключила перемирие с господином Отори. Мастер Муто находится с ним.
      От одного звучания имени у Каэдэ подпрыгнуло сердце и подступила тошнота.
      – Где он?
      – На побережье, в Шухо. Сдался господину Араи.
      Каэдэ понимала, как тяжело переживает это Такео.
      – Он жив?
      – Отори вступил в союз с Араи. Они вместе пойдут на Хаги.
      – Еще одна битва. – Девушку захлестнул ураган чувств, щеки раскраснелись. – А как мои сестры?
      – В порядке. Для госпожи Аи выбрали жениха, племянника господина Акиты. Пожалуйста, не плачьте. Никто не должен догадаться, что вам все известно. От этого зависит моя жизнь. Шизука поклялась, вы сможете скрыть свои чувства.
      Каэдэ едва удержалась от слез.
      – Моя младшая?
      – Араи хотел обручить ее с господином Отори, но тот сказал, что не может думать о свадьбе, пока не взят Хаги.
      В сердце Каэдэ словно вонзили иголку. Ей и в голову не приходило, что Такео снова женится. Их брак аннулирован, ему полагается найти другую жену. Хана – лучший выбор, который скрепит союз с Фудзиварой и даст Араи дополнительное право претендовать на земли Маруямы и Ширакавы.
      – Хана – совсем ребенок,– мрачно произнесла она, когда расческа коснулась кожи.
      Неужели Такео забыл о своей жене и с радостью примет сестру, так сильно на нее похожую? Ревность к Макото была ничтожно мала по сравнению с новым ударом. «В день, когда я узнаю, что он женился, я умру, даже если придется откусить себе язык», – поклялась она.
      – Не сомневайтесь, у господина Отори свои планы, – прошептала Юми. – Он ехал спасти вас, когда натолкнулся на Араи и был вынужден отступать к побережью. Только тайфун помешал ему скрыться.
      – Он ехал за мной? – переспросила Каэдэ. Ревность немного стихла, сменившись благодарностью и проблеском надежды.
      – Как только узнал о вашем похищении, собрал в наступление больше тысячи людей. – Каэдэ чувствовала, как дрожит Юми. – Послал Шизуку передать, что он вас любит и никогда не отдаст. Будьте терпеливы. Он придет за вами.
      Из соседней комнаты донесся шум, Риэко что-то бормотала в бреду. Девушки замолкли.
      – Идем со мной в туалет, – произнесла Каэдэ с таким спокойствием, будто весь вечер только и говорила: «Поддержи мне платье» и «Причеши мне волосы». Она хорошо понимала, на какой риск идет служанка, передавая послание, и опасалась за ее жизнь.
      Юми обернула госпожу в теплый плащ. Они молча вышли на веранду. Было очень холодно.
      – Сегодня не миновать заморозков, – отметила девушка. – Принести побольше угля для жаровен?
      Каэдэ прислушалась. Ночь была тихой. Ни ветра, ни лая собак.
      – Да, попытаемся сохранить тепло.
      У входа в туалет она сняла меховую накидку и отдала подержать Юми. Сидя в темном углу, где никто ее не видел, Каэдэ дала волю радости. В голове стучали слова, произнесенные богиней:
      Потерпи. Он вернется за тобой.
 

* * *

 
      На следующий день Риэко почувствовала себя немного лучше, она встала и оделась, несмотря на уговоры Каэдэ отдохнуть подольше. Осенний ветер с гор стал холодней, но Каэдэ ощущала тепло, забытое с момента взятия в плен. Она старалась не думать о Такео, но послание Юми пробудило его образ. Сказанные им слова громко звучали в голове, и девушка даже опасалась, что кто-нибудь их услышит. Она ужасно боялась выдать себя. Перестала разговаривать с Юми, даже не смотрела в ее сторону, хотя и чувствовала некую связь – соучастие в заговоре. Риэко наверняка заметит это своими бакланьими глазами.
      Болезнь сделала надсмотрщицу еще злее и вспыльчивее. Она ругалась по малейшим мелочам, жаловалась на еду, трижды посылала за чаем, уверяла, что все сорта отдают плесенью, как-то дала пощечину Юми за то, что служанка недостаточно быстро принесла кипяток, и довела Кумико до слез, когда та выразила страх перед землетрясением.
      Обычно Кумико была беспечной и радостной, и Риэко давала ей свободу действий, непозволительную для остальных. Но тем утром она насмехалась над служанкой, презрительно отзывалась о ее страхах, забывая о том, что сама перепугана.
      Каэдэ удалилась в свой любимый уголок с видом на крошечный сад. Солнце едва попадало в комнату, а через пару недель оно не захватит даже внешнюю стену. Зима тут будет мрачной, но ведь он придет за ней до наступления зимы?
      Ей не было видно гор, и воображение рисовало, как они уходят в синее осеннее небо, покрытые снежной шапкой. На сливовое дерево села птица и громко защебетала, полетела на крышу, сверкнув бело-зелеными крыльями. Она напомнила о той птице, что нарисовал ей Такео. Может, это знак – знак его приближения? Может, он скоро освободит ее?
      Послышались голоса женщин.
      – Что я могу с собой поделать? – плакала Кумико. – Когда дом начинает трястись, я невольно выбегаю наружу. Мне не снести толчков.
      – Ты и вчера так сделала?! Оставила ее светлость одну, пока я спала?
      – С ней постоянно находилась Юми, – плача, ответила служанка.
      – Господин Фудзивара велел вам обеим быть рядом!
      Резко влепила служанке пощечину.
      Каэдэ думала о полете птицы, о женских слезах. Глаза защипало. Шаги сзади – это Риэко зашла в комнату, можно было даже не оборачиваться.
      – Так, значит, прошлым вечером госпожа Фудзивара была наедине с Юми. Я слышала, как вы перешептывались. О чем вы говорили?
      – Мы говорили тихо, чтобы вас не беспокоить, – ответила Каэдэ. – Ни о чем. Об осеннем ветре, о сиянии луны. Я попросила ее причесать мне волосы, отвести в туалет.
      Риэко опустилась рядом на колени и попыталась заглянуть девушке в лицо. Каэдэ закашлялась от ее терпких духов.
      – Не досаждайте мне. – Она отвернулась. – Нам обеим нездоровится. Проведем этот день мирно.
      – Какая же ты неблагодарная, – пропищала Риэко словно комар. – И глупая. Господин Фудзивара так много для тебя сделал, а ты хочешь его обмануть.
      – У вас, должно быть, жар, – сказала Каэдэ. – Выдумываете, чего нет. Как могу я обмануть господина Фудзивару? Я его пленница.
      – Его жена, – поправила Риэко. – Ты говоришь «пленница», и это подтверждает твое желание восстать против мужа.
      Каэдэ промолчала, лишь перевела взгляд на сосновую хвою. Она боялась подозрений Риэко. Послание Юми дало ей надежду, однако обратной стороной надежды был страх: за Юми, за Шизуку, за себя.
      – Ты изменилась, – промямлила Риэко. – Думала, я не замечу?
      – Да, мне стало теплей, – ответила Каэдэ. – Полагаю, это приближение лихорадки.
      «Они в Хаги? – пришла вдруг мысль. – Он сражается? Да хранит его бог! Да останется он живым!»
      – Я собираюсь молиться, – сказала она Риэко и направилась в храм. Кумико принесла угли, и Каэдэ зажгла ладан. Тяжелый запах распространился по комнатам, принеся женщинам желанное умиротворение.
      Несколькими днями позже Юми пошла принести обед и не вернулась. Вместо нее привели другую служанку, женщину в возрасте. Она молча подала обед вместе с Кумико, у которой покраснели глаза. Она жалостливо шмыгала носом. Когда Каэдэ попыталась выяснить, что случилось, Риэко резко ответила:
      – Простудилась, вот и все.
      – Где Юми? – спросила Каэдэ.
      – Тебя это так интересует? Значит, мои подозрения небезосновательны.
      – Какие подозрения? О чем вы? Мне все равно. Просто любопытно, куда она пропала.
      – Ты ее больше не увидишь, – хладнокровно произнесла Риэко, и Кумико зажала рот, чуть не зарыдав.
      В комнате было холодно, но Каэдэ горела. Стены словно сужались. К вечеру сильно разболелась голова, и она попросила Риэко послать за Ишидой.
      Увидев доктора, она ужаснулась. Всего пару дней назад он был так весел, а теперь лицо вытянулось и помрачнело, глаза превратились в выгоревшие угли, кожа стала серой. Как обычно, он говорил спокойно и вежливо, но было понятно, что произошло нечто страшное.
      И Риэко обо всем знала, это было видно по плотно сомкнутым губам и неприязненному взгляду. Каэдэ мучалась оттого, что не может даже расспросить Ишиду. Неведение о происходящем в доме и во внешнем мире сведет ее с ума. Доктор заварил чай из коры ивы и с обычной добротой пожелал спокойной ночи. Она была уверена, что никогда больше его не увидит. Даже успокоительное не помогло крепко заснуть.
      Утром Каэдэ снова осведомилась у Риэко об отсутствии Юми и делах Ишиды. Получив в ответ лишь упреки в неблагодарности, она решила обратиться к самому Фудзиваре. Господин не приходил к ней уже неделю, держась подальше, чтобы не заразиться. Каэдэ не могла более сносить необъяснимо угрожающее напряжение.
      – Вы не передадите господину Фудзиваре, что я хочу его видеть? – спросила она Риэко, закончив одеваться.
      Женщина пошла к нему сама и вернулась со словами:
      – Его светлость очень рад, что супруга желает его общества. Он устраивает вечером особый обед. Тогда и увидитесь.
      – Я хотела бы поговорить с ним наедине, – подчеркнула Каэдэ.
      Риэко пожала плечами:
      – В данный момент гостей нет. С ним будет только Мамору. Тебе следует искупаться и помыть волосы. Пусть высохнут на солнце.
      Когда волосы высохли, Риэко настояла на том, чтобы смазать их маслом. Каэдэ надела стеганые зимние платья, благодаря судьбу за их тепло. Несмотря на яркое солнце, воздух был прохладен. Днем она поела немного супа, желудок и горло словно закрылись для приема пищи.
      – Вы очень бледны, – отметила Риэко. – Господину Фудзиваре это понравится.
      Каэдэ задрожала, уловив в словах скрытый смысл. Нечто ужасное должно было произойти – уже происходило, и все об этом знали, кроме нее, а ей откроют тайну, когда захотят. Сердце заколотило, пульс отдавался в висках, горле, животе. Снаружи послышался глухой стук молотка – словно эхо ее сердцебиению.
      Она решила помолиться в храме, но даже это не принесло спокойствия. Ближе к вечеру пришел Мамору и отвел ее в зал, где в начале года Каэдэ наблюдала с Фудзиварой первый снег. Хотя еще не потемнело, на голых ветвях деревьев зажгли фонари, на веранде горели жаровни. Каэдэ взглянула на молодого человека, пытаясь узнать хоть что-нибудь по его внешнему виду. Он был не менее бледен, и в глазах промелькнула жалость. Тревога усилилась.
      Каэдэ давно не видела иного пейзажа, кроме того, на который выходили окна ее комнаты. Сады и горы казались неописуемо восхитительными. Последние лучи солнца окрасили снежные вершины золотым и розовым, небо стало прозрачным, серебряно-голубым. Она взирала на все это, упиваясь красотой, словно последний раз в жизни.
      Мамору укутал ее в шкуру медведя и пробормотал:
      – Господин Фудзивара скоро присоединится к вам.
      Прямо перед верандой была насыпь белых камешков, выложенных в витиеватом рисунке. В центре поставили два новых столба. Каэдэ нахмурилась: они прерывали рисунок в грубой, почти угрожающей манере.
      Послышались шаги, шелест одежд.
      – Приближается его светлость, – произнесла сзади Риэко, и они обе поклонились до земли.
      Тонкий аромат духов Фудзивары наполнил воздух, когда он сел рядом. Господин долго молчал, наконец велел ей подняться, и в голосе прозвучал гнев. Сердце Каэдэ затрепетало. Она воззвала к своей храбрости, но та давно иссякла. Девушка была напугана до смерти.
      – Я рад, что вы поправились, – проговорил он с леденящей вежливостью.
      Во рту Каэдэ так пересохло, что она едва могла говорить.
      – Это благодаря заботе вашей светлости, – прошептала она.
      – Риэко передала, вы пожелали меня видеть.
      – Я всегда ищу общества моего супруга, – начала Каэдэ и замолчала, увидев, как исказилось лицо Фудзивары.
      «Да покинет меня страх, – молилась она. – Если он заметит, что я боюсь, то решит, будто сломил меня… В конце концов, он всего лишь человек. Он побоялся дать мне даже иголки. Знает, на что я способна. Знает, что я убила Йоду». Каэдэ глубоко вздохнула.
      – Мне кажется, происходит нечто, чего я не понимаю. Обидела ли я чем-то его светлость? Пожалуйста, скажите, что я сделала не так?
      – Происходит нечто, чего я не понимаю сам, – ответил он. – Чуть ли не заговор. И в моем собственном доме. Не верится, что моя жена могла опуститься бы до такой низости, однако Риэко высказала свои подозрения, и служанка подтвердила их перед смертью.
      – Какие подозрения? – спросила Каэдэ с каменным лицом.
      – Некто принес вам послание от Отори.
      – Риэко лжет, – сказала Каэдэ, но голос ее подвел.
      – Не думаю. В округе видели вашу бывшую спутницу Муто Шизуку. Я был удивлен. Если она хотела видеть вас, следовало обратиться ко мне. Но тут я вспомнил, что Араи использовал ее в качестве шпионки. Служанка подтвердила, ее послал Отори. Эта новость мне не понравилась, но представьте мое изумление, когда ее обнаружили у Ишиды. Я был обескуражен. Ишида – мой самый верный слуга, почти друг! Как опасно не доверять собственному врачу. Ему ничего не стоит отравить меня.
      – Это чрезвычайно надежный человек, – возразила Каэдэ. – Он предан вам. Даже если бы Шизука и принесла мне послание от господина Отори, это не имеет никакого отношения к доктору Ишиде.
      Фудзивара посмотрел на нее так, будто Каэдэ совсем не поняла, о чем он говорит.
      – Они спали вместе, – сказал он. – У моего врача роман со шпионкой.
      Каэдэ ничего не ответила. Она не знала об их отношениях, слишком увлеклась собственной страстью, чтобы заметить. Сейчас все стало очевидным. Тому было много подтверждений: Шизука слишком часто бегала к Ишиде за лекарством или чаем. Такео отправил ее с посланием. Шизука и Ишида рискнули встретиться и теперь должны быть наказаны.
      Солнце зашло за горы, но еще не стемнело. В сад спустились сумерки, разбавляемые светом фонарей. Над головой пролетела ворона, к себе в гнездо, пронзительно каркая.
      – Я очень хорошо отношусь к Ишиде, – сказал Фудзивара, – знаю, и вы привязаны к этой женщине. Произошедшее – трагедия, и мы должны утешить друг друга в горе. – Он хлопнул в ладоши. – Мамору, принеси вина. Начнем представление. – Господин наклонился к уху Каэдэ. – Спешить нам некуда, вся ночь впереди.
      Она до сих пор не поняла, о чем речь. Взглянула ему в лицо, увидела сжатые губы и бледную кожу, напряжение мелкой мышцы на щеке, которая его выдавала. Фудзивара снова повернулся к ней, Каэдэ перевела глаза на столбы, и чуть не лишилась сознания. Фонари и белые камни закружились в вихре. Она сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя.
      – Не делайте этого, – прошептала она. – Будьте великодушны.
      Вдалеке завыла собака. Она выла и выла не переставая. «Наверно, это пес Ишиды», – подумала Каэдэ, усомнившись, не ее ли это стонет сердце, переполненное ужасом и отчаянием.
      – Непослушание и предательство должны караться, – сказал он, – и таким способом, чтобы другим было неповадно.
      – Если им нужно умереть, пусть это произойдет быстро, – попросила Каэдэ. – Я готова сделать все, о чем вы меня попросите.
      – Тебе и так следует выполнять любое мое желание, – озадаченно возразил Фудзивара. – Что ты можешь предложить такого, что не входит в обязанности жены?
      – Проявите милосердие, – молила она.
      – У меня отнюдь не милосердная натура, – ответил он. – Тебе нечего поставить на карту, моя дорогая жена. Ты думала, что можешь использовать меня в своих корыстных целях. Теперь я воспользуюсь тобой для моих.
      Каэдэ услышала шаги по гравию. Посмотрела вниз, словно один взгляд мог дотянуться до Шизуки и спасти ее. Стражники медленно шли к столбам. У обоих было по мечу и инструменты, при виде которых во рту появлялся металлический привкус. Они были угрюмы, лишь один улыбался от болезненного возбуждения. По сравнению с ними Ишида и Шизука казались крошечными, слабыми телами с необъятной способностью терпеть боль.
      Оба молча позволили привязать себя к столбам, лишь Шизука подняла голову и посмотрела на Каэдэ.
      «Этого не может произойти. Они примут яд», – убеждала себя девушка.
      – Мы не оставили ей шанса спастись, – сказал Фудзивара. – Нас ждет интересное зрелище.
      Каэдэ не знала, что собирается он делать, какие муки уготованы жертвам перед смертью, однако в замке Ногучи рассказывали достаточно историй, чтобы предположить наихудшее. Она потеряла контроль над собой. Приподнялась, чего нельзя было делать в присутствии Фудзивары, и бросилась молить его о пощаде. Слова лихорадочно слетали с губ, когда у ворот послышался шум. После короткой переклички в сад вошли два человека.
      Одним из них оказался Мурита, тот самый, который вышел встретить Каэдэ, а затем убил ее людей. В левой руке у него был меч, на правой остался шрам от ее удара. Второго мужчину она не знала, хотя в нем было нечто знакомое. Оба опустились на колени перед Фудзиварой, и Мурита заговорил:
      – Господин Фудзивара, извините за беспокойство, но у этого человека срочное послание от господина Араи.
      Каэдэ снова опустилась на пол, благодарная короткой передышке. Рассмотрев гостя, она заметила большие ладони и длинные руки и с удивлением узнала в нем Кондо. Черты лица изменились, голос тоже стал другим. И все же Мурита и Фудзивара должны догадаться, что это он.
      – Господин Фудзивара. Господин Араи шлет вам поклон. Все идет по плану.
      – Отори мертв? – спросил дворянин, украдкой взглянув на Каэдэ.
      – Пока нет. Господин Араи просит вернуть ему Муто Шизуку. У него к ней особый интерес. Эта женщина нужна ему живой.
      На мгновение в сердце Каэдэ вспыхнула надежда. Фудзивара не посмеет причинить вреда Шизуке, если ее требует Араи.
      – Какая странная просьба, – сказал Фудзивара, – и странный гонец. Обезоружьте его, – приказал он Мурите. – Я ему не доверяю.
      Пес завыл с новой силой. Затем на секунду воцарилась тишина. Каэдэ попыталась закричать. Мурита сделал шаг к Кондо, Кондо вытащил меч, и тут вдруг земля застонала и поднялась. Веранда взмыла в воздух, деревья повалились, дом позади затрясся и развалился на части. Неистово лаяли собаки. Тревожно кричали птицы в клетках. В воздух поднялась пыль. Из рухнувших зданий раздавался визг женщин и треск пламени.
      Веранда приземлилась обратно с глухим ударом, встряхнувшим Каэдэ. Пол накренился в сторону дома, вверху откалывалась крыша. Глаза девушки забились пылью и соломой. Ей показалось, что она в ловушке, но тут Каэдэ поняла, как выбраться, и начала карабкаться по наклонной поверхности, которую образовала веранда. Словно во сне она увидела, что Шизука снимает с рук веревку, ударяет стражника меж ног, забирает у него меч и рассекает горло. Кондо уже нанес Мурите удар, разрубивший его пополам.
      Фудзивара лежал внизу за Каэдэ, придавленный упавшей крышей. Тело извивалось, он не мог выбраться, но протянул руку и схватил жену за лодыжку – первый раз к ней прикоснулся. Пальцы были холодными, хватка сильной. Он кашлял от пыли, одежда перепачкалась, привычные ароматы перебивал запах пота и мочи, однако когда Фудзивара заговорил, его голос был спокойным.
      – Если нам суждено умереть, так умрем вместе, – проговорил он.
      За ним стрекотало пламя, рыча, словно живой зверь. Загустевший дым щипал глаза и перебивал все запахи.
      Каэдэ дернула ногу и стала отбиваться от цепких пальцев.
      – Я всего лишь хотел владеть тобой, – сказал он. – Ты была самой красивой вещью в моей жизни. Я хотел, чтобы ты принадлежала мне и больше никому. Я хотел усилить твою любовь к Такео, поставив преграду на вашем пути, и разделить трагедию твоих страданий.
      – Отпусти меня! – кричала Каэдэ, чувствуя жар огня. – Шизука! Кондо! Помогите!
      Шизука сражалась с охраной не хуже мужчины. Ишида стоял привязанный к столбу. Кондо убил стражника сзади, повернул голову на зов Каэдэ и зашагал в сторону горящего дома. Он прыгнул на край веранды.
      – Госпожа Отори, – произнес он. – Я освобожу вас. Бегите в сад, к водоему. Шизука о вас позаботится.
      Кондо забрался выше и ударил Фудзивару по запястью. Дворянин закричал от боли и ярости. Отрубленная рука выпустила лодыжку.
      Кондо поднял ее и перекинул через выступ веранды.
      – Возьмите мой меч. Знаю, вы сможете себя защитить. – Он сунул оружие ей в руки и быстро произнес: – Я давал вам присягу. И не шутил. Я никому не позволю обидеть вас, пока жив. Большим преступлением было убить вашего отца. И еще хуже – напасть на дворянина и покончить с ним. Я готов заплатить за все. – Кондо посмотрел на нее и улыбнулся. – Бегите, – велел он. – Бегите! Ваш муж придет за вами.
      Каэдэ шагнула назад. Фудзивара попытался подняться, из обрубка руки хлестала кровь. Кондо обхватил дворянина и крепко сжал его. Пламя прорвалось через хрупкие стены и настигло обоих, скрыв из вида.
      Жар окутал Каэдэ. «Он горит, все его сокровища в огне», – радовалась она. Откуда-то, словно из ада, донесся крик Кумико. Каэдэ было рванулась в дом, но ее оттащила Шизука.
      – Да ты горишь!
      Каэдэ бросила меч и схватилась за голову. Языки пламени сжирали смазанные маслом волосы.

      Солнце село, и над гладкой поверхностью моря взошла луна, создав для нашего флота лунную дорожку. Было так светло, что я ясно видел горные хребты за покидаемым побережьем. О борт корабля бились волны отлива, паруса трепетали на прибрежном ветру. Всплеск весел отбивал равномерный ритм.
      Мы прибыли на Ошиму ранним утром. Над морем образовался белый туман. Фумио сказал, следует переждать еще несколько ночей. Холодает. Нам это только на руку. Мы провели день на острове, питаясь запасами пиратов и знакомясь с людьми Терады, вооруженными мечами, ножами и какими-то другими приспособлениями, которые мне не доводилось видеть ранее.
      Ближе к вечеру мы пошли в храм и сделали приношения Эбису и Хачиману, прося спокойного моря и победы над врагом. Пираты снабдили каждый корабль горном и амулетами, хотя Фумио смотрел на это с определенной долей скептицизма, постукивал по огненной руке и бормотал: «Вот лучший амулет, на мой взгляд!» А я с радостью молился любому богу, зная, что все они – всего лишь разные лица, придуманные людьми, и ни один не наделен неопровержимой истиной.
      Луна, почти еще полная, поднималась над горами, когда мы отправились в Хаги. На сей раз Кенжи, я и Таку сели с Риомой в небольшую быструю лодку. Я оставил Зенко на попечительство Фумио, открыв происхождение мальчика и важность сохранности жизни сына Араи. Перед рассветом над водой начал густеть туман, окутавший наши корабли на подходе к спящему городу. Над заливом разносились крики первых петухов и звон колоколов из Токойи и Дайшона.
      Я собирался направиться прямо в замок, не разрушая родного города, не заставляя клан Отори отмывать кровью кровь. Думал, если мы сможем сразу убить или захватить предводителей Отори, клан перейдет на мою сторону и не станет уничтожать своих же родных и близких. Так считали и уже присоединившиеся ко мне воины Отори. Многие молили, чтобы я позволил им принять участие в мести. Им всем пришлось пережить дурное обращение, оскорбления и вероломство. Однако я планировал проникнуть в замок тихо и тайно. Возьму с собой только Кенжи и Таку. Войско останется под предводительством Терады.
      Старый пират пришел в восторг от возможности свести старые счеты. Я велел ему держать корабли вдалеке от берега до рассвета. Затем надо протрубить в горн и продвигаться вперед сквозь туман. Остальное – на его усмотрение. Я надеялся убедить город сдаться. В противном случае мы будем сражаться на улицах, пробиваясь к мосту, чтобы открыть ворота армии Араи.
      Замок был построен на мысе между рекой и морем. Со дня усыновления я знал, что резиденция находится со стороны моря, где над водой поднимается огромная стена, по слухам, неприступная.
      У Кенжи и Таку были захваты и другое оружие Племени. Я был вооружен метательными ножами, коротким мечом и Ято.
      Луна зашла, и туман загустел. Лодка бесшумно подошла к берегу и пристала к стене с легким толчком. Один за другим мы прильнули к стене и стали невидимыми.
      Вверху послышались шаги, раздался голос:
      – Кто здесь? Назовись!
      Риома ответил на рыбацком диалекте Хаги:
      – Всего лишь я. Слегка заблудился в треклятом тумане.
      – Слегка обалдел, хочешь сказать! – прокричал кто-то другой. – Катись отсюда! Увидим тебя, когда разойдется туман, пустим стрелу.
      Плеск весел постепенно стих. Я шикнул тем, кого сам не видел, и мы начали взбираться. Получалось медленно. Стену дважды в день омывал прилив, отчего она покрылась морскими водорослями и стала скользкой. Дюйм за дюймом мы двигались вверх и наконец добрались. Там свистел последний сверчок по осени. Замолк. Кенжи засвистел вместо него. С дальнего края двора доносились голоса стражников. Рядом с ними горели лампа и жаровня. А дальше простиралась резиденция предводителей Отори, вассалов и их семей. Должно быть, они еще спят.
      К моему удивлению, в охране было только два человека, но по разговору я понял, что все силы перекинуты к мосту и реке в ожидании наступления Араи.
      – Скорей бы уж все началось, – проворчал один. – Терпеть не могу ждать.
      – Он ведь знает, что в городе мало еды, – ответил другой. – Наверное, думает выморить нас голодом.
      – Лучше пусть остается снаружи, чем появится внутри.
      – Наслаждайся жизнью, пока можешь. Если прорвутся в ворота, здесь начнется кровавая бойня. Даже Такео убежал навстречу тайфуну, лишь бы не сражаться с Араи!
      Я нащупал рядом Таку, наклонился к его уху.
      – Ступай внутрь, – прошептал я. – Отвлеки их, пока мы нападем сзади.
      Он вроде кивнул, послышались едва уловимые детские шаги. Мы с Кенжи крались следом. В свете жаровни мелькнула тень. Она спорхнула на землю и раздвоилась, молча и призрачно.
      – Что это было? – воскликнул стражник.
      Оба вскочили на ноги и уставились на два образа Таку. Это облегчило нам с Кенжи задачу, мы взяли на себя каждый по одному, беззвучно.
      Стражники только что заварили чай, и мы выпили его, дожидаясь рассвета. Небо постепенно побледнело, сливаясь с водой в одно дымчатое пространство. Когда раздался звук горна, у меня волосы встали дыбом. С берега в ответ завыли собаки.
      Дом тотчас пробудился, послышались звуки шагов, удивленные возгласы, пока не тревожные. Открыли ставни, растворили двери. Выбежала группа стражников, за ними – Шойки и Масахиро, в ночных сорочках, но с мечами.
      Оба замерли, когда я возник с Ято в руке прямо из тумана. За мной появились первые корабли, горны трубили снова и снова над гладью воды, от гор по заливу шло эхо.
      Масахиро шагнул назад.
      – Шигеру? – ахнул он.
      Старший брат побелел. Им померещился человек, которого давно убили. В руке якобы покойника был меч клана Отори, наводящий ужас.
      – Я Отори Такео, внук Шигемори, племянник и приемный сын Шигеру, – громко произнес я. – Я обвиняю вас в смерти законного наследника клана Отори. Вы послали к нему наемного убийцу Шинтаро, а когда тот потерпел неудачу, вы сговорились с Йодой уничтожить Шигеру. Йода поплатился за это жизнью. Теперь пришел ваш черед!
      Сзади стоял Кенжи с обнаженным мечом, Таку стал невидимым. Я не сводил глаз с людей передо мной.
      Шойки попытался сохранять спокойствие:
      – Ваше усыновление было незаконным. У вас нет права на имя Отори и ношение этого меча. Мы вас не признаем. – Он крикнул вассалам: – Убейте их!
      Ято вздрогнул и ожил в моей руке. Я был готов к атаке, но никто не двинулся с места. Шойки изменился в лице, когда понял, что придется сражаться самому.
      – Я не желаю раскола клана, – уверил я. – Все, что мне нужно, это ваши головы.
      Я чувствовал, как Ято жаждет крови. Словно сам дух Шигеру вселился в меня и просил о мщении.
      Шойки стоял ближе и лучше владел мечом. Он будет первым. Оба брата искусно сражаются, но они уже пожилые люди под пятьдесят и без доспехов. Я же был в расцвете физических сил, мою плоть закалили трудности и война. Шойки умер от диагонального удара по шее. Масахиро набросился на меня сзади, но Кенжи отразил его удар. Обернувшись к противнику, я увидел, как страх исказил его лицо. Он отступал к стене, уклоняясь от меча, защищаясь, но не нападая. Последний раз воззвал к своим воинам, но никто не сделал и шага.
      Первые корабли были недалеко от берега. Масахиро обернулся назад, потом обратно и увидел, как на него падает Ято. Сделав последнее резкое движение, он перевалился через стену.
      От досады, что Масахиро ускользнул от меня, я чуть не прыгнул следом, но тут из дома выбежал его сын, Ешимоти, мой старый враг по тренировочному залу. За ним высыпала горстка братьев и кузенов. Всем меньше двадцати.
      – Я убью тебя, колдун! – выкрикнул Ешимоти. – Посмотрим, умеешь ли ты сражаться, как воин!
      Я вошел в раж, и Ято был в ярости, вкусив кровь. Он мелькал так быстро, что не уследить взглядом. Когда меня окружали, рядом оказывался Кенжи. Мне было жаль, что таким юным людям приходится погибать, но пусть заплатят за вероломство отцов. Расправившись со всеми, я бросился к стене за Масахиро – тот вынырнул рядом с небольшой лодкой перед линией кораблей – рядом с лодкой Риомы. Схватив отца за волосы, рыбак вытащил его вверх и перерезал горло ножом, каким разделывают рыб. Какие бы ужасные преступления ни совершил Масахиро, хуже смерти не придумаешь: умереть от руки собственного сына в попытке позорного бегства.
      Я обернулся к толпе вассалов.
      – Вон там, на кораблях, огромное войско, и со мной в союзе господин Араи. Я не хочу ссориться ни с кем из вас. Можете покончить с собой или служить мне, или сразиться со мной по очереди. Я выполнил свой долг перед господином Шигеру и сделал то, что он приказал.
      Один из старейших выступил вперед. Я помнил его лицо, но забыл имя.
      – Я Эндо Шикара. Многие наши сыновья и племянники уже перешли на вашу сторону. У нас нет желания бороться с собственными детьми. Вы достойно и честно отстояли свое право на наследие. Ради клана я готов служить вам, господин Отори.
      С этими словами он опустился на колени, остальные последовали его примеру. Пройдя по резиденции, я приставил караул к женщинам и детям – надеюсь, женщины сами лишат себя жизни, а о детях подумаю позже. Мы проверили все тайные места и обнаружили несколько шпионов. Некоторые, очевидно, были Кикутами, однако ни в доме, ни в замке не нашлось Котаро, который, по сведениям Кенжи, должен находиться в Хаги.
      Эндо отправился со мной в замок. Командир стражи с радостью сдался мне, его звали Миеси Сатору. Это отец Кахеи и Гембы. Как только замок перешел в наши руки, к берегу причалили корабли, и воины сошли на сушу, чтобы пройти по городу, улица за улицей.
      Взятие замка, якобы наисложнейшая задача плана, оказалось самой легкой. Несмотря на добровольную сдачу и все мои усилия, город буйствовал. На улицах царил хаос, люди пытались бежать, но было некуда. Терада и пираты хотели свести старые счеты, и упрямое сопротивление приходилось гасить яростным рукопашным боем.
      Наконец мы достигли берегов западной реки недалеко от каменного моста. Судя по солнцу, близился вечер. Туман давно рассеялся, но над рекой висел дым от горящих домов. На противоположном берегу стояли ярко-красные клены, в воде утопали пожелтевшие ивы. Листья падали, крутясь в вихре. В садах отцветали поздние хризантемы. Вдалеке виднелась запруда для рыб и черепичные стены.
      «Там мой дом, – подумал я. – Сегодня я буду в нем спать».
      Однако река была полна плывущих людей и мелких лодок, набитых до отказа. Длинная вереница солдат направлялась к мосту.
      Кенжи и Таку по-прежнему стояли рядом. Таку молчал, впервые столкнувшись лицом к лицу с войной. Мы смотрели на то, как терпят поражение остатки армии Отори. Вместе с жалостью я ощущал злость на предводителей, которые предали их, выставив на отчаянный арьергардный бой, а сами спокойно укрылись в замке Хаги.
      В поле зрения попал Фумио. Он стоял на мосту с горсткой своих людей и доказывал что-то командирам Отори. Мы направились к ним. Зенко улыбнулся брату. Они переглянулись, но не произнесли ни слова.
      – Это господин Отори Такео, – представил меня Фумио. – Замок сдался ему. Он вам сам скажет. – Затем повернулся ко мне: – Они хотят разрушить мост и готовиться к осаде. Не верят в наш союз с Араи. Отори сражались с ним всю неделю. Он приблизился вплотную. Думают, их единственная надежда – уничтожить мост.
      Я снял шлем, чтобы командиры увидели мое лицо. Они тотчас пали на колени.
      – Араи поклялся поддержать меня, – уверил я. – Мы заключили союз. Он прекратит наступление, как только узнает, что город сдался.
      – Нельзя медлить, ломаем мост, – сказал предводитель.
      Я вспомнил о духе каменщика, замурованного живьем при укладке моста, и надписи, которую Шигеру зачитал мне вслух: «Клан Отори приветствует справедливых и преданных. Остерегайтесь, несправедливые и неверные». Я не хотел разрушать столь совершенную конструкцию к тому же, они не успеют разобрать мост по камням.
      – Нет, пусть стоит, – возразил я. – Я ручаюсь за господина Араи. Скажите своим людям, им нечего бояться, если они подчиняться мне и признают меня правителем.
      Прискакал Эндо, и я послал его передать мои слова солдатам Отори. Потихоньку неразбериха улеглась. Мы очистили мост, и Эндо выехал на противоположную сторону, чтобы организовать мирный въезд в город. Многие успокоились и уселись отдыхать, другие решили наведаться домой и отправиться на фермы.
      – Вам следует предстать перед союзником верхом, господин Такео, – сказал Миеси и дал мне своего коня с черной гривой, похожего на Аои.
      Я вскочил в седло и переехал через мост поговорить с воинами. Раздались приветственные возгласы, и вскоре мы с Эндо вернулись обратно. Когда крики стихли, я услышал приближение армии Араи – топот копыт и шаги людей.
      Спускаясь по долине, они казались потоком муравьев, над которыми развивались знамена Сейшу и Кумамото. Вскоре я узнал впереди Араи: гнедой конь, шлем с оленьими рогами, с красной отделкой. Я наклонился к Кенжи:
      – Надо выехать к нему навстречу. Учитель нахмурился и вгляделся вдаль.
      – Чую неладное, – тихо произнес он.
      – Что?
      – Не знаю. Будь начеку и не переходи через мост.
      Я тронулся вперед, но Эндо остановил меня:
      – Я главный вассал клана Отори. Разрешите мне доложить господину Араи, что мы сдались.
      – Хорошо. Передайте ему, чтобы расположил армию по ту сторону реки, а самого приведите в город. Мы установим мир без лишних кровопролитий.
      Эндо въехал на мост, Араи остановился и ждал. Эндо был на полпути, когда Араи поднял руку с черным веером войны.
      Повисла тишина. Зенко крикнул:
      – Они натягивают луки.
      Веер упал.
      Хотя все происходило на моих глазах, я им не верил. Мгновение растерянно наблюдал, как летят стрелы. Эндо тотчас стал отступать, а люди на берегу, без оружия и не готовые к бою, попадали, словно олени перед охотником.
      – Вот что было неладно, – произнес Кенжи, доставая меч.
      Так меня предавали только один раз – сам Кенжи и Племя. Теперь обман совершил воин, которому я дал присягу. И ради этого я убил Е-Ана?! От ярости у меня перед глазами все залилось красным. Я взял неприступный замок, сохранил мост, успокоил людей. Я отдал Хаги, свой родной город, Араи, как спелую хурму, а с городом и все Три Страны.
      Вдали завыли собаки, вторя плачу моей души.
      Араи въехал на мост и остановился посередине. Увидел меня и поднял шлем. Насмешливый жест. Он был уверен в своей силе, в своей победе.
      – Спасибо, Отори! Ты проделал хорошую работу. Сдашься сейчас или будем сражаться?
      – Ты можешь править Тремя Странами, – ответил я, – но твое вероломство будут помнить еще долго после жизни.
      Я был готов вести людей в последнюю битву, и она, в чем я никогда не сомневался, должна состояться против Араи. Не думал, что ее время придет так скоро.
      – Об этом будет некому написать в хронике событий, – ухмыльнулся он. – Потому что я намерен уничтожить всех Отори раз и навсегда.
      Я наклонился вперед, схватил Зенко и посадил его перед собой на коня. Затем достал меч и приставил ему к горлу.
      – У меня оба твои сына. Ты обречешь их на смерть? Клянусь убить Зенко, а за ним Таку, не успеешь ты до меня добраться. Отзови солдат!
      Араи слегка изменился в лице и побледнел. Таку недвижно стоял рядом с Кенжи. Зенко тоже не шевелился. Оба мальчика смотрели на отца, которого не видели много лет.
      Предатель рассмеялся:
      – Я хорошо тебя знаю, Такео. Знаю твои слабости. Тебя воспитали не как воина. Ты не сможешь убить ребенка.
      Я должен был действовать решительно и безжалостно, но не мог. Моя рука дрогнула. Араи снова рассмеялся.
      – Отпусти его! – крикнул он. – Зенко! Иди ко мне.
      Фумио ясно произнес:
      – Выстрелить в него, Такео?
      Я не помню, что ответил, не помню, как отпустил Зенко. Раздался приглушенный выстрел огненной руки, и Араи свалился с седла. Свинцовый шар пробил ему доспехи и ворвался в сердце. У людей вокруг вырвался крик ярости и ужаса. Конь попятился. Зенко завопил, но его заглушил грохот разрывающегося под ногами мира.
      Поднялись клены на дальнем берегу и замаршировали вниз по склону. Они окружили армию Араи, камни и земля засыпали людей, скидывая к реке.
      Мой конь встал на дыбы и побежал с моста, сбросив меня. Я поднялся, перевел дух и услышал, как мост застонал человеческим голосом. Он пытался удержаться, но не смог и рухнул, увлекая всех за собой в воду. Затем обезумела река. Вверху по течению возник желто-коричневый поток. Вода отступила с нашего берега и нахлынула на противоположный, смывая остатки двух армий, круша лодки, как палочки для еды, топя людей и лошадей, унося трупы в море.
      Земля затряслась, и сзади стали крошиться дома. Все вокруг покрылось пылевой завесой, в общем гуле растворились отдельные звуки. Кенжи был рядом, Таку склонился над братом, который упал с коня. Сквозь дымку приближался Фумио с огненной рукой.
      Я дрожал от избытка чувств: ликования, понимания, как ничтожны люди по сравнению с силами природы, благодарностью небесам, богам, в которых я якобы перестал верить и которые снова спасли мне жизнь.
      Моя последняя битва началась и закончилась в один миг. Нет надобности сражаться дальше. Единственная забота – спасти город от огня.
      Дома вокруг замка сгорели дотла. Сам замок рухнул от толчка, убив находившихся там женщин и детей. Я вздохнул с облегчением, поскольку их нельзя было оставлять в живых, а я не смог бы отдать такой приказ. Погиб и Риома: лодку потопил обломок стены. Когда всплыло его тело, я велел захоронить брата с Отори в Дайшоне и высечь имя на каменной плите.
      В последующие дни я не ел, не спал. Вместе с Ми-еси и Кенжи мы управляли уборкой валунов, погребением трупов и уходом за ранеными. Во время долгих печальных дней совместной работы и горести начал заглаживаться раскол клана. Землетрясение считали наказанием небес за предательство Араи. Небеса явно были на моей стороне, меня признали приемным сыном Шигеру и племянником по крови. У меня были его меч, внешность, и я отомстил за его смерть. Клан безоговорочно принял меня законным наследником. Я не знал, какова обстановка в других местах – стихийное бедствие постигло все Три Страны, и из других городов не приходило вестей. Оставалось думать только об огромной задаче восстановления мира и предотвращения голода грядущей зимой.
      Я не ночевал в доме Шигеру ни в ночь после землетрясения, ни в последующие дни: боялся приблизиться к нему из-за страха увидеть одни развалины. Мы с Миеси расположились в сохранившейся части резиденции. Через четыре дня после ужина пришел Кенжи и сказал, что ко мне гости. Он широко улыбался, и я подумал, что это Шизука с новостями от Каэдэ.
      На самом деле то были служанки из дома Шигеру – Шийо и Харука. Они выглядели изможденно и болезненно. Увидев меня, Шийо чуть не умерла от радости. Обе опустились к моим ногам, но я заставил их подняться, обнял, и слезы побежали по щекам женщин. Мы не могли и слова произнести.
      Наконец Шийо сказала:
      – Идемте домой, господин Такео. Дом ждет вас.
      – Он устоял?
      – Сад разрушен – его смыло рекой, – а сам дом цел. Завтра мы приготовим его к вашему возвращению.
      – Я буду завтра вечером, – пообещал я.
      – Вы тоже, господин? – спросила она у Кенжи.
      – Почти как в старые времена, – ответил он, улыбаясь, хотя мы все знали, что прошлого не вернуть.
      На следующий день мы с Кенжи взяли Таку и охрану и пошли по знакомой улице. Зенко оставили в резиденции. Обстоятельства смерти Араи привели его в удрученное состояние. Я беспокоился о нем, видя его смятение и горе, но не нашел времени поговорить серьезно. Подозреваю, он считал гибель отца недостойной и винил за это меня. Возможно, винил или презирал даже за то, что я сохранил ему жизнь. Я сам не знал, как к нему относиться: как к наследнику великого полководца или как к сыну человека, который меня предал. Лучшим выходом казалось держаться от него подальше и отдать на службу семье Эндо Шикары. Оставалась надежда, что его мать, Шизука, жива. Когда вернется, тогда и обсудим будущее ее сына. В Таку я не сомневался: он будет первым ребенком-шпионом, каких я мечтал тренировать и брать на работу.
      Землетрясение не затронуло район вокруг моего старого пристанища, в садах жизнерадостно щебетали птицы. Я ждал момента, когда услышу пение дома и реки, вспомнил, как впервые увидел на углу Кенжи. С тех пор песня изменилась: ручей забился, водопад высох, зато река по-прежнему ласкала стену и набережную.
      Харука собрала дикие цветы и несколько хризантем. По обыкновению поставила их в ведра на кухне, и острый осенний аромат смешался с запахом грязи и гниения от реки. Сад был разрушен, рыба подохла. Шийо вымыла и отполировала соловьиный этаж. Ступив на него, я услышал под ногами знакомую песню.
      Комнаты на первом этаже разрушил водный поток, и служанка уже начала убирать там и класть новые циновки. Наверху все было в полной сохранности и сверкало чистотой, как в день моего первого прихода, когда я очаровался домом Шигеру и им самим.
      Шийо извинилась за то, что в бане нет горячей воды, но мы с радостью омылись и холодной. В хозяйстве нашлось достаточно еды для роскошного ужина и несколько бутылок вина. Мы ели в верхней комнате, как часто бывало в прошлом. Кенжи смешил Таку рассказами о моих неудачах в учении, о моем непослушании. Меня переполняли печаль и радость одновременно, я улыбался, а из глаз текли слезы. Каким бы великим ни было мое горе, дух Шигеру теперь покоится с миром. Я ощущал присутствие тихого призрака, который радовался вместе с нами. Убийцы уничтожены, Ято доставлен домой.
      Таку заснул, мы с Кенжи распили еще одну бутыль вина, наблюдая за движением луны. Ночь выдалась холодной, утром будут заморозки. Мы закрыли ставни и легли спать. Сон был тревожный, видимо, из-за вина, и я пробудился перед самым рассветом от незнакомого звука.
      В доме стояла тишина. Рядом дышали Кенжи и Таку, в комнате внизу – Шийо и Харука. Мы поставили караульных у ворот, там осталась пара собак. Стражники разговаривали полушепотом. Наверное, это они меня разбудили.
      Я лежал и прислушивался. С началом дня темнота почти рассеялась. Померещилось… Я встал и пошел в отхожее место, решив потом вздремнуть еще час-другой. Тихо спустился по лестнице, открыл дверь и шагнул наружу.
      Не утруждая себя осторожностью, я ступил на соловьиный этаж, и как только он запел, стало ясно, что за звук вырвал меня из сна: один шаг по дощечке. Кто-то пытался проникнуть в дом, но испугался наделать шума. И где же он теперь?
      Разум быстро заработал: «Надо разбудить Кенжи, по крайней мере, взять оружие», и тут из затуманенного сада вышел и встал передо мной мастер Кикут Котаро.
      Раньше я видел его только в выцветших голубых одеждах, маскировавших Котаро во время путешествий. Теперь он был в темном боевом костюме Племени, и вся потаенная сила отражалась в осанке и выражении лица: воплощение враждебности, неумолимости и жестокости.
      – Полагаю, твоя жизнь принадлежит мне, – произнес он.
      – Вы подорвали всякое доверие к себе, приказав Акио убить меня, – возразил я. – С того момента все наши договоры не действуют. К тому же вы не имели права предъявлять мне какие-либо требования, скрыв, что это вы убили моего отца.
      Котаро презрительно улыбнулся.
      – Верно. Это я убил Исаму. Теперь мне ясно, отчего он тоже проявил неповиновение: из-за крови Отори, которая течет в вас обоих.
      Он полез за пазуху, и я отскочил, ожидая ножа, однако в руке оказалась короткая палочка.
      – Я вытащил этот жребий, – сказал Котаро, – и подчинился приказу Племени, несмотря на то, что мы с Исаму были двоюродными братьями и близкими друзьями, несмотря на то, что он отказался защищаться. Вот истинное послушание.
      Взгляд мастера застыл у меня на лице. Видимо, он пытался погрузить меня в сон, а я был уверен в своей способности устоять, но не пересилить его, как мне удалось в Мацуэ. Мы смотрели друг на друга несколько мгновений, не в силах одержать победу.
      – Вы убили его, – сказал я. – И в смерти Шигеру вы тоже замешаны. Зачем только нужна была смерть Юки?
      Он нетерпеливо зашипел и молниеносным движением бросил палочку на землю и достал нож. Я уклонился в сторону и громко позвал на помощь, не питая иллюзий, что справлюсь с ним в одиночку и без оружия. Пока не прибежит подмога, придется бороться голыми руками, как некогда с Акио.
      Котаро подался за мной, сделав обманный выпад, и затем с невероятной скоростью появился с другой стороны, чтобы схватить меня за горло. Однако я предугадал такой ход, увернулся и ударил назад ногой. Попал чуть выше почки и услышал недовольный вздох. Затем я прыгнул над ним и ударил правой рукой по шее.
      Снизу скользнул нож, отсек мне два пальца, мизинец и безымянный, и вспорол ладонь правой кисти. Это была моя первая настоящая рана, и боль оказалась ужасней, чем я ожидал. Я на мгновение стал невидимым, но меня выдала кровь, растекаясь по соловьиному этажу. Взывая о помощи к Кенжи, к стражникам, я раздвоился. Двойник покатился по полу, а я попытался левой рукой выцарапать Котаро глаза.
      Он успел наклонить голову, и я ударил по руке с ножом. Котаро с молниеносной скоростью отпрыгнул и вновь бросился на меня. Я пригнулся за секунду до удара в голову и прыгнул. Все это время я боролся с болью: стоит поддаться ей на мгновение, и я труп. Соображая, что делать дальше, я услышал, как открылось окно наверху, и оттуда вырвалось нечто невидимое.
      Котаро заметил неожиданное появление на секунду позже меня. К тому времени я догадался, что это Таку. Я прыгнул, чтобы перехватить его, но мальчик свалился прямо на Котаро, рассредоточив его внимание. Пришлось перегруппироваться в прыжке и ударить противника ногой по шее.
      Когда я приземлился на ноги, сверху раздался крик Кенжи:
      – Такео! Держи!
      Он бросил мне Ято.
      Я поймал меч левой рукой. Котаро схватил Таку, поднял над головой и швырнул в сад. Мальчик ахнул от удара о землю. Я взмахнул Ято, но из правой руки лила кровь, и я промахнулся. Кикута стал невидимым. Теперь я был вооружен, и он стал осторожней. Высвободилась секунда на передышку, чтобы сорвать пояс и обвязать рану.
      Из окна наверху выпрыгнул Кенжи, приземлился на ноги, подобно кошке, и тотчас исчез. Я едва различал двух мастеров, а они, очевидно, видели друг друга. Раньше мне доводилось сражаться бок о бок с Кенжи, и я знал, насколько он опасный противник, однако никогда не видел его в схватке с равным соперником. Его меч был длинней ножа Котаро, что давало небольшое преимущество, но тот бился великолепно и отчаянно. Они перемещались по этажу, кричавшему под ногами. Кикута вроде споткнулся, но когда мастер Муто настиг его, ударил противника ногами в ребра. Оба раздвоились. Я погнался за двойником врага, а Кенжи кувыркнулся в сторону. Сам Котаро повернулся, чтобы расправиться со мной. Тут послышался свист метательных ножей. Кенжи пустил их прямо в шею. Первое лезвие пронзило плоть, и взгляд Котаро помутнел. Глаза застыли, прикованные к моему лицу. Он сделал последнюю тщетную попытку ударить ножом, однако Ято все рассчитал наперед и вонзился в горло. Котаро хотел проклясть меня перед смертью, но из рассеченного горла пенилась кровь, заглушая слова.
      К тому времени поднялось солнце. В бледном свете зарождающегося дня сложно было поверить, что столь хрупкий человечек, как Котаро, обладал неимоверной силой. Мы с Кенжи вдвоем едва с ним справились, у меня была разодрана кисть, Кенжи отделался синяками и, как позже выяснилось, переломанными ребрами. Таку был потрясен и подавлен, но, к счастью, жив. Прибежавшие на мой крик стражники так перепугались, словно на нас напал демон. У собак поднималась шерсть, когда они обнюхивали тело, зубы сверкали в недовольном оскале.
      Я лишился пальцев, с разодранной ладони свисала кожа. Волнение и испуг улеглись, и дала знать о себе боль, доводя меня до предобморочного состояния.
      – Лезвие ножа, вероятно, было отравлено, – сказал Кенжи. – Чтобы спасти тебе жизнь, следует отсечь руку по локоть.
      У меня кружилась голова, и я поначалу подумал, что он шутит, однако его лицо оставалось серьезным, а голос тревожным. Я взял с Кенжи обещание не делать этого. Лучше умереть, чем потерять правую руку. Хотя она и так вряд ли сможет держать меч или кисточку.
      Он сразу омыл рану, велел Шийо принести угли. Меня крепко держали стражники, пока Кенжи прижигал обрубки пальцев и края раны. Затем забинтовал руку, обмазав веществом, которое должно было послужить противоядием.
      Лезвие в самом деле оказалось отравленным, и я попал в настоящий ад – невыносимая боль, лихорадка и отчаяние. Шли долгие мучительные дни. Все думали, что я умираю. Я же не верил в смерть, хотя и не мог произнести ни слова, чтобы успокоить живых. Лежал в комнате наверху, бился о матрас, потел, в бреду разговаривал с мертвыми.
      Они являлись ко мне: убитые мною, погибшие ради меня, отомщенные, зарезанные по приказу Племени: моя семья в Мино, потаенные в Ямагате, Шигеру, Ихиро, Юки, Амано, Йоро, Е-Ан.
      Мне так хотелось, чтобы они ожили. Увидеть бы их во плоти, услышать знакомые голоса! Один за другим они прощались со мной и оставляли, покинутого, одинокого. Я хотел пойти за ними следом, но не мог найти дороги.
      На самом пике лихорадки я открыл глаза и увидел в комнате незнакомого человека. Никогда его раньше не видел, лишь догадался, что это мой отец. На нем была крестьянская одежда, как на людях моей деревни, и никакого оружия. Стены исчезли, и я снова очутился в Мино. Селение стояло нетронутым, зеленели рисовые поля. Я наблюдал за тем, как работает мой отец, увлеченно и миролюбиво. Затем последовал за ним по горной тропе в лес – он любил бродить среди животных и растений не меньше меня.
      Отец повернул голову и прислушался, как делают Кикуты. Уловил отдаленный шум. Вскоре он узнал знакомую поступь – его двоюродный брат и друг приближался, чтобы выполнить смертельный приговор. Вот перед ним на дороге появился Котаро в темных боевых одеждах Племени, в коих пришел и за мной. Двое мужчин стояли, замерев, и позы говорили за них: мой отец дал клятву никогда больше не убивать, будущий мастер Кикут жил ремеслом смерти и террора.
      Котаро достал нож, и я крикнул, чтобы предупредить отца. Попытался подняться, но не смог. Картинка рассеялась, повергнув меня в терзания. Я знал, что не могу изменить прошлого, и понимал с предельной ясностью: конфликт пока не решен. Сколько бы людей ни стремилось покончить с насилием, оно неизбежно. Оно будет продолжаться вечно, если я не найду срединный путь, который принесет мир, и единственное, что я мог придумать, – оставить все зло себе, во имя моей страны и моего народа. Я продолжу идти по тропе жестокости, чтобы другие жили свободными от нее. Ведь мне приходится не верить ни во что, чтобы другие могли верить, во что угодно.
      Нет, не хочу. Лучше последую примеру отца и дам клятву никогда не убивать, стану жить, как учила мать. Меня обступила темнота. Стоит отдаться ей, и можно уйти к отцу, и конец дилемме. Тончайшая из завес отделяла меня от иного мира, но во тьме раздавался эхом голос:
      Твоя жизнь тебе не принадлежит. Мир дается ценой кровопролитий.
      Слова святой женщины сливались с зовом Макото – он произносил мое имя. Я не знал, жив ли он. Хотел объяснить ему истину, которую только что постиг, сказать, как мне не хочется поступать против своего нутра, поэтому я решил уйти за отцом. Распухший язык отказывался повиноваться. С уст слетал несвязный лепет, и я застонал от тщетности попыток, произнести внятно хотя бы одно слово. Неужели мы расстанемся, так и не поговорив?
      Макото крепко держал меня за руку. Он наклонился вперед и четко произнес:
      – Такео! Я все понимаю. Не волнуйся. У нас будет мир. Только ты можешь его установить. Не умирай. Останься с нами! Ты должен остаться ради мира.
      Он говорил так всю ночь, и его голос отгонял призраков и служил единственной связью с этим миром. Наступил рассвет, и лихорадка спала. Я погрузился в глубокий сон, а когда проснулся, ко мне вернулась ясность разума. Рядом сидел Макото, у меня по щекам потекли слезы радости оттого, что он жив. Рука пульсировала, но не от разрушительной силы яда, а от обычной боли заживления. Потом Кенжи сказал, что, видимо, мой отец передал мне с кровью некий иммунитет против яда, который меня и защитил. Тогда я произнес слова пророчества: я должен погибнуть от руки собственного сына, поэтому бояться мне было нечего. Он долго молчал.
      – Что ж, – наконец произнес мастер Муто. – Если это и произойдет, то еще не скоро. Потом и подумаем.
      Мой сын был внуком Кенжи. Я содрогнулся от жестокости судьбы. Ослабленный организм не мог удержать поток слез. Хрупкость собственного тела приводила меня в ярость. Лишь через семь дней я смог сам справить нужду, а через пятнадцать – сел на коня. Наступило полнолуние одиннадцатого месяца, близилось солнцестояние, поворот года, снегопады. Рука заживала: широкий уродливый шрам покрыл серебристую метку от ожога, которую я получил в тот день, когда Шигеру спас мне жизнь, и прямую линию Кикут.
      Макото молча сидел рядом со мной день и ночь. Я чувствовал, он что-то скрывает, Кенжи тоже. Ко мне привели Хироши, и я вздохнул с облегчением – мальчик жив. Он был весел, рассказывал о путешествии, о спасении от страшного землетрясения, об остатках могущественной армии Араи, о доблестях Шана, однако мне казалось, будто его радость напускная. Иногда заходил Таку, словно повзрослевший за месяц на несколько лет. Как и Хироши, он рассказывал обо всем бодро, хотя лицо оставалось бледным и измученным. Когда ко мне вернулись силы, я встревожился, почему нет вестей от Шизуки. Очевидно, все боялись наихудшего, а я не верил в ее смерть. Каэдэ жива, ведь она не приходила ко мне, когда я бредил.
      Однажды вечером Макото сказал:
      – До нас дошли вести с юга. Землетрясение там более разрушительно. В доме господина Фудзивары был сильный пожар…
      Он взял меня за руку.
      – Сожалею, Такео. Похоже, никто не выжил.
      – Фудзивара мертв?
      – Да, его смерть установлена. – Макото замолчал и тихо добавил: – Кондо погиб вместе с ним.
      Кондо, которого я послал с Шизукой…
      – А твой друг?
      – Он тоже. Бедный Мамору. Для него это было избавлением. – Я молчал. Макото осторожно произнес: – Ее тела не нашли, но…
      – Я должен знать наверняка. Поедешь туда ради меня?
      Друг согласился отправиться следующим утром. Вся ночь прошла в тяжелых раздумьях. Что делать, если Каэдэ нет в живых? Естественное желание – последовать за ней, но как покинуть тех, кто так преданно шел за мной? К рассвету я понял истину слов Е-Ана и Макото. Моя жизнь мне не принадлежит. Только я могу установить мир. Я обречен жить.
      Ночью меня посетила еще одна важная мысль, и я позвал Макото, пока он не уехал. Причиной беспокойства были записи, которые забрала с собой Каэдэ. Если мне суждено жить, надо заполучить их до начала зимы, ведь в долгие зимние месяцы предстоит разработать стратегию на лето. Враги не преминут использовать против меня Племя. Я чувствовал, что весной придется покинуть Хаги и утвердить свою власть в Трех Странах, возможно, даже поселиться в Инуяме и сделать ее столицей. На лице невольно возникла горькая улыбка, ведь название города означает – Гора Пса. Она словно ждала меня.
      Я велел Макото взять с собой Хироши. Мальчик покажет, где спрятаны записи. Меня не покидала тайная надежда, что Каэдэ в Ширакаве и Макото привезет ее мне.
      Они вернулись в морозный день двумя неделями позже. Одни. Разочарование чуть не задушило меня. Еще и с пустыми руками.
      – Пещеры охраняет старуха. Она заявила, что отдаст записи только тебе лично, – сказал Макото. – Сожалею, но она не поддается никаким уговорам.
      – Давайте вернемся, – бодро предложил Хироши. – Я поеду с господином Отори.
      – Да, господину Отори надо отправляться, – согласился Макото, собирался что-то добавить, но передумал.
      – Что? – не сдержался я.
      Он смотрел на меня со странным выражением сострадания и преданной любви:
      – Все поедем. Выясним раз и навсегда, что известно о госпоже Отори.
      Я хотел сорваться с места и в то же время сомневался, есть ли смысл в путешествии, не слишком ли поздно.
      – Мы рискуем не успеть до снегов. Я планировал зимовать в Хаги.
      – В худшем случае проведешь зиму в Тераяме. Я сам останусь в храме на обратном пути. Там мое место. Наша дружба подходит к концу.
      – Ты оставляешь меня? Почему?
      – Мне есть, чем заняться. Ты достиг всего, в чем я хотел тебе помочь. Теперь меня тянет обратно в храм.
      Я был обескуражен. Неужели мне предстоит потерять всех, кого люблю? Я отвернулся, пряча чувства.
      – Думая, что ты умираешь, я дал клятву Просветленному служить твоему делу иным способом, лишь бы ты жил. Я сражался бок о бок с тобой, убивал людей и снова пошел бы в бой. Только ведь в итоге это ничего не решает. Круговорот насилия продолжается, и конца ему не видно.
      Эти слова надолго засели у меня в памяти. В бреду я размышлял о том же самом.
      – Во время лихорадки ты говорил об отце, о заповеди Потаенных не лишать никого жизни. Как воину, мне ее сложно понять, однако как монах я должен это осмыслить и принять. Той ночью я дал клятву никогда не убивать. Буду искать мир через молитву и медитацию. Я оставил в Тераяме флейту и взял в руки меч. Пришло время оставить его здесь и вернуться туда за инструментом. – Макото слега улыбнулся: – Со стороны все это выглядит сумасшествием. Я делаю первый шаг по долгой и сложной дороге, но таков мой путь.
      Я ничего не ответил, лишь представил храм в Тераяме, где похоронены Шигеру и Такеши, где я нашел приют, где мы с Каэдэ поженились. Он стоит в середине Трех Стран, подобно физическому и духовному сердцу моей земли и всей жизни. Отныне Макото будет там молиться за мир, постоянно борясь за наше дело. Но один человек подобен капле краски в бездонной бочке, и все же я вижу, как краска растекается на долгие годы зелено-голубым цветом, с коим у меня всегда ассоциировался мир. Под влиянием Макото храм станет самым миротворным местом, как и задумал создатель.
      – Я не покидаю тебя, – мягко произнес он. – Я буду с тобой, только иначе.
      У меня не было слов выразить благодарность. Друг понял мое душевное смятение и предпринял первую попытку облегчить его. Я мог лишь поблагодарить его и отпустить.
      Кенжи, заручившись молчаливым согласием Шийо, протестовал против моего решения отправиться в путь, говорил, будто я накликаю бед, если совершу такое путешествие, не до конца выздоровев. Мне же с каждым днем было лучше, рука почти зажила, хотя по-прежнему болела, мерещились потерянные пальцы. Печалясь об утрате ловкости, я пытался приспособить левую руку к мечу и кисточке. По крайней мере, она хорошо держала уздечку, а значит, у меня получится ехать верхом. Основной заботой было восстановление Хаги, но Миеси Ка-хеи с отцом уверили, что справятся и без меня. Кахеи и остальную часть моей армии вместе с Макото задержало землетрясение, впрочем, обошлось без жертв. Их прибытие значительно увеличило наши силы и ускорило восстановление города. Я велел послать гонца в Шухо за плотником Хиро, чтобы вернуть в клан его семью.
      В конце концов Кенжи уступил и, несмотря на боль в сломанных ребрах согласился сопровождать меня, ворчливо добавив, что лучше б я справился с Котаро самостоятельно. Я простил ему этот сарказм от радости возыметь такого спутника, и еще мы прихватили Таку, чтобы не оставлять его в столь подавленном настроении. Он, как обычно, пререкался с Хироши, хотя сын воина стал более терпелив, а сын Племени менее высокомерен, и между ними завязалась настоящая дружба. Мы взяли из города людей и поставили группами вдоль дороги отстраивать разрушенные деревни и фермы. Землетрясение прошло косой с севера на юг, и мы следовали по этой линии. Приближалась середина зимы, несмотря на потери, люди готовились к празднованию Нового года, жизнь начиналась заново.
      Дни были морозные, но ясные, пейзаж – голый и промозглый. С болот кричал бекас, цвета виделись серыми и смазанными. Мы ехали точно на юг, вечерами на западе виднелся красный закат – единственная яркая краска в однотонном мире. Ночами стоял сильный холод, сверкали огромные звезды, под утро все покрывалось инеем.
      Я знал, что Макото хранит какую-то тайну, но понятия не имел, окажется ли она хорошей или плохой. С каждым днем он все больше сиял от непонятного мне предвкушения. Мое настроение постоянно менялось. Я был рад снова ехать верхом на Шане, с другой стороны, все портили холод, тяготы путешествия, боль и бессилие правой руки. Ночами стоящие передо мной цели казались недостижимыми, особенно, если к ним придется стремиться без Каэдэ.
      На седьмой день мы прибыли в Ширакаву. Небо затянулось облаками, и весь мир посерел. Пустынный дом Каэдэ лежал в руинах. После пожара остались лишь черные балки и пепел. Неописуемо мрачный вид. Резиденция Фудзивары, должно быть, выглядит не лучше. Я вдруг испугался, что Каэдэ мертва, а Макото ведет меня на ее могилу. С обгоревшего дерева у ворот кричал сорокопут. На рисовом поле кормились два ибиса с хохолками, розовое оперение сверкало на бескрасочной земле. Когда мы проехали покрытые водой низины, Хироши выкрикнул:
      – Господин Отори! Смотрите!
      С приветственным ржанием к нам навстречу скакали две буланые кобылы. За ними – по жеребенку месяцев трех от роду. Детская шерсть сменялась серой. Гривы и хвосты чернели, как лаковые.
      – Детеныши Раку! – сказал Хироши. – Амано говорил, что в Ширакаве две кобылицы на сносях.
      Я не мог на них наглядеться. Это был бесценный подарок небес, самой жизни, обещание обновления и возрождения.
      – Один из них будет твой, – сказал я Хироши. – Ты заслужил его своей преданностью.
      – А другого ты подаришь Таку? – взмолился мальчик.
      – Конечно!
      Ребята завизжали от восторга. Я велел конюхам забрать кобыл, и жеребята поскакали вслед, неимоверно радуя всех, кто следовал за Хироши к священным пещерам Ширакавы.
      Мне не доводилось бывать там ранее, и размер пещеры, откуда вытекала река, поразил меня. Вверху нависала уже покрытая снегом гора, отражаясь в черной воде зимней реки. Здесь все было словно нарисованным рукой природы и истинно единым. Земля, вода, небо существовали в нерушимой гармонии. Как в Тераяме мне дали на мгновение заглянуть в сердце правды, так и теперь я видел красоту небес в слиянии с землей.
      У края реки, прямо перед воротами в храм, стоял домик. На ржание лошадей вышел старик, улыбнулся, узнав Макото с Хироши, и поклонился нам.
      – Добро пожаловать. Присаживайтесь. Я заварю вам чаю. Затем позову жену.
      – Господин Отори приехал забрать оставленные здесь коробки, – с важным видом заявил Хироши и улыбнулся Макото.
      – Да, да. Я передам. Мужчинам нельзя заходить внутрь. К вам выйдет женщина.
      Пока он наливал чай, нас зашел поприветствовать человек, средних лет, добрый, с виду умный. Я понятия не имел, кто это, хотя чувствовал, что он меня знает. Он представился Ишидой, и я догадался, что перед нами доктор. Ишида рассказал историю пещер, поведал о целебных свойствах воды, а старик проворно приблизился к входу, перепрыгивая с валуна на валун. С деревянного столба свисал бронзовый колокол. Он дернул язычок, и над водой пронеслась глухая нота, вызвав эхо внутри горы.
      Я наблюдал за стариком и пил горячий чай. Он всматривался вглубь и прислушивался. Вскоре повернулся и крикнул:
      – Пусть господин Отори подойдет сюда.
      Я поставил чашку и поднялся. Солнце только что исчезло за западным склоном, и на воду пала тень горы. По следам старика я перепрыгивал с камня на камень и чувствовал, будто нечто – некто – приближается ко мне.
      Остановился у колокола. Старик взглянул на меня и улыбнулся так открыто и радушно, что у меня чугь не потекли слезы.
      – Вот моя жена. Она принесет вам коробки. – Усмехнувшись, старик добавил: – Мы ждали вас.
      Во мраке пещеры я наконец увидел хранительницу святилища в белой одежде. Послышались еще чьи-то шаги, женская поступь. Кровь прилила мне к лицу.
      Они вышли на свет, старуха поклонилась до земли и поставила к моим ногам коробку. За ней оказалась Шизука со второй коробкой.
      – Господин Отори, – пробормотала она.
      Я не слышал слов. Не видел женщин. Потому что появилась Каэдэ.
      Я догадался по очертаниям, что это она, хотя что-то в ней было не так. Не узнать. Голова покрыта тканью, еще шаг, и материя упала на плечи.
      Нет волос.
      Наши глаза встретились. Безупречное лицо, красивое, как и прежде, но я едва его видел. Я погрузился в глаза, понял, как она страдала, насколько мудрее и сильнее стала. Кикутский сон не возьмет ее более.
      Не говоря ни слова, она повернулась и стянула ткань с плеч. Некогда восхитительно белая шея покрылась розовыми и красными шрамами, там, где волосы обожгли плоть.
      Я коснулся ее больной рукой, закрыв несовершенства собственным увечьем.
      Так мы и стояли. Вверху прокричала цапля, летя в гнездо. Бесконечно бурлила вода, быстро билось сердце Каэдэ. Мы стояли под покровом пещеры, и я не заметил, как пошел снег.
      Обернувшись на землю, мы увидели, как все белеет под первым зимним снегом.
      На берегу реки изумленно фыркали жеребята. Когда снег растает и придет весна, их шерсть станет серой, как у Раку.
      Я помолился, чтобы весна принесла исцеление нашим ранам, нашему браку, нашей земле. И тогда хо-о, священная птица из легенды, снова вернется в Три Страны.

      Вот уже почти пятнадцать лет, как в Трех Странах царит мир и процветание. Торговля с континентом и варварами сделала нас богатыми. В Инуяме, Ямагате и Хаги возведены дворцы и замки, равных которым нет на всех Восьми Островах. Говорят, двор Отори не уступает по своему великолепию императорскому.
      Не скажу, что благоденствию наших земель ничто не угрожает: могущественные люди внутри государства, типа Араи Зенко, полководцы за пределами Трех Стран, варвары – всем хочется ухватить кусок нашего богатства, даже сам император и его двор, напуганные соперничеством, не прочь приструнить нас, – однако пока, на тридцать втором году моей жизни, на четырнадцатом году моего правления, нам удавалось совладать с ними силой и дипломатией.
      Кикуты, во главе с Акио, никогда не прекращали своей кампании, и мое тело хранит следы покушений. Наша борьба продолжается, мне вряд ли удастся полностью искоренить врагов. Шпионы Кенжи и Таку держат все под контролем.
      Таку и Зенко женаты и имеют детей. Я выдал Зенко за Хану, сестру Каэдэ – попытался скрепить наш союз. Однако между нами лежит смерть Араи, и знаю, Зенко свергнет меня, если сможет.
      Хироши жил с нами до двадцати, а затем вернулся в Маруяму, где временно управляет доменом вместо моей старшей дочери, которая унаследует владение от матери.
      У нас с Каэдэ три дочери: старшей сейчас тринадцать, а близняшкам – одиннадцать. Наш первый ребенок – копия матери, без малейшей печати Племени. Близняшки похожи во всем друг на друга, даже в кикутских линиях на ладонях. Люди их боятся, и не напрасно.
      Десять лет назад Кенжи выяснил, где живет мой сын. Тогда мальчику было пять. С тех пор мы за ним приглядываем, и я никому не позволю причинить ему вреда. Я много думал о пророчестве и пришел к выводу, что если такова моя судьба, то ее все равно не избежать, а если нет – ведь пророчества, как и молитвы, исполняются неожиданным способом, – тогда лучшее решение – ничего не делать. Вспоминая, как я даровал смерть приемному отцу Шигеру, быструю и достойную смерть воина, как смыл оскорбление и унижение, нанесенные Йодой Садаму, я все больше склонен считать, что сын принесет мне избавление от физической боли, и я буду рад уходу в мир иной с его помощью.
      Однако моя смерть – это уже другое сказание об Отори, и рассказывать о ней не мне.