Но не могла представить, что это может быть так хорошо, как вы описывали, потому что знала только… – Она умолкла, не желая рассказывать о том, что происходило наедине между ней и ее покойным мужем. Она ни перед кем не будет унижать его. – Но теперь я знаю, что вы были правы, – продолжила она. – Я чувствовала это с Рочдейлом. Мне нравилось это, даже когда я делала вид, что мне не нравится. Но потом я осознавала, что делаю и, хуже того, с кем я это делаю, и я впадала в смятение от чувства вины и стыда.
– Не надо стыдиться, моя дорогая, – сказала Вильгельмина. – Ты женщина, такая же, как все мы. И нам всем нравится чувственная связь с мужчинами.
– Знаю. И я постоянно повторяю себе, что вы не безнравственные женщины.
– И ты тоже, – сказала Вильгельмина.
– Но ведь он безнравственный, – воскликнула Грейс. – По крайней мере, я думаю, что он безнравственный. Это еще одна вещь, которая смущает меня. Я начинаю думать, что он может быть и не совсем плохим или по крайней мере не таким плохим, каким его все считают.
– Именно это мне всегда говорит Адам, – сказала Марианна, подсовывая Грейс свою пустую чашку. – Я не могу поверить, что он продолжал бы дружить с Рочдейлом, если бы тот был каким-то монстром. – Она повернулась к Беатрис; – Даже если он сбежал на свою виллу с твоей Эмили. Напомню, он не изнасиловал глупую девчонку и не соблазнил ее, хотя времени для этого было более чем достаточно.
– Я уверена, что ты права, – ответила Беатрис, – хотя еще и не готова простить Рочдейла за его роль в этой маленькой драме.
– Помнишь, я говорила тебе, – вставила Вильгельмина, – что у каждой истории есть две стороны. Что касается того дела с Сереной Андервуд, никто из нас не знает сторону Рочдейла в этой отвратительной истории.
– А я все еще повторяю, что он негодяй и мерзавец. – Пенелопа сделала глоток чаю, потом обвела подруг взглядом, улыбнулась и сказала: – Но я никогда не говорила, что это плохо.
– Он совершил очень необычный поступок, – сказала Грейс, – который заинтересует вас всех как попечительниц Благотворительного фонда вдов. – И она рассказала им об огромном благотворительном взносе, о поездке Рочдейла в Марлоу-Хаус и о специальном счете, который он открыл в «Куттс и K°». Подруги были потрясены новостями и наперебой перечисляли то, что можно будет сделать благодаря подарку Рочдейла.
– Я понимаю, почему ты начала подвергать сомнению свое мнение о нем, – сказала Беатрис.
– Но это не единственная причина, – сказала Грейс. – Понимаете, я кое-что узнала об истории его жизни, и то, каким он был, совсем не стыкуется с тем, какой он сейчас. В Марлоу-Хаусе живет женщина, которая вчера узнала его. Джейн Флетчер выросла в поместье его отца в Суффолке. Ее отец был егерем. В общем, молодой человек, которого она описывала, был благородным идеалистом и любил учиться. Она полагает, что он стал бы священником, если бы не наследовал титул виконта.
– Священником? – в унисон воскликнули Пенелопа и Беатрис.
Грейс улыбнулась:
– Я точно так же отреагировала. Конечно, Рочдейл отрицает это, но портрет, нарисованный Джейн Флетчер, разительно отличается оттого человека, который говорил мне, что его главные удовольствия в игре, вине и женщинах.
Беатрис отколола кусочек сахара от большого куска и бросила его в чай.
– Может быть, она спутала его с кем-то другим?
– Нет, они хорошо знают друг друга. В детстве муж Джейн был близким другом Рочдейла. На него произвел большое впечатление маленький сын Джейн, который, видимо, поразительно похож на ее покойного мужа. Он был очень добр с мальчиком.
– Может быть, и так, – сказала Беатрис, ее ложка ритмично позвякивала, когда она размешивала чай, – но это еще не объясняет, как молодой человек, когда-то мечтавший принять сан, стал… Рочдейлом. Возможно, по прошествии многих лет твоя миссис Флетчер романтизировала свои воспоминания о счастливом времени.
– Возможно. Рочдейл сказал, что она преувеличивает, но не стал отрицать, что был прилежным школяром.
Пенелопа хихикнула:
– Можно только представить, какие книги интересовали юного Рочдейла.
– Я уверена, что существует много любящих науку молодых людей, – сказала Вильгельмина, – которые приезжают в Лондон и увлекаются беспутной стороной жизни. Не так уж странно, что Рочдейл был когда-то бесшабашным юнцом. Большинство мужчин были такими. Просто некоторые погружаются в распутство глубже, чем другие.
– Особенно если трагедия делает их циничными. – Грейс подала тарелку со сладкими пирожками и пересказала историю Джейн о приходящем в упадок поместье и пожаре, а потом и горький рассказ Рочдейла о слабости отца и об отказе мисс Линдсей-Холмс.
Вильгельмина подняла бровь.
– Ну что ж. Это многое объясняет.
– Я тоже так подумала, – сказала Грейс. – Я хочу сказать, такая череда ударов кого угодно могла сломать. Лорд Рочдейл так и не сумел оправиться. Или воспринял это слишком глубоко, используя все возможные излишества, чтобы притупить боль. Я вот думаю, что если…
– Не надо, Грейс, – прервала ее Вильгельмина. – Не начинай думать, что ты можешь изменить его. Он не одна из твоих беспомощных вдов, которым нужна помощь, чтобы повернуть жизнь в другое русло.
– О, но я не думала…
– Нет, думала. Это в твоей натуре, моя дорогая, – желание, помочь людям. Но Рочдейлу не нужна твоя помощь. Он тот, кто он есть, потому что именно таким хочет быть. Он не несчастный и не бедствующий. Честно говоря, я думаю, что он совершенно доволен своей жизнью. Он, может быть, не всегда ведет себя строго в соответствии с правилами света, но это его выбор. Если ты считаешь, что заметила в нем что-то, достойное восхищения – а похоже, что это так, – тогда, конечно, восхищайся им. Но если тебя просто влечет к нему физически, чувственно, тогда не ищи оправданий этому, пытаясь представить его какой-то заблудшей душой. Он не такой.
– А тебя влечет к нему, да? – спросила Пенелопа, ее голубые глаза блестели. Она безгранично наслаждалась растерянностью Грейс. Ее очень радовало, что чопорную вдову епископа возбудил мужчина, хоть какой-то мужчина. Грейс вздохнула.
– В этом-то все и дело, конечно. Да, Боже помоги мне, меня влечет к нему. И ты права, Вильгельмина, насчет оправданий. Я не думала об этом раньше, но мне кажется, именно это я и делаю. Я была в таком смятении, что меня тянет к мужчине, настолько противоречащему всему, перед чем я преклонялась. Рочдейл дразнил меня из-за этого, говорил, что я связала себя в узлы.
– Пришла пора развязать их, дорогая, – сказала Вильгельмина. – Позволь себе тянуться к нему. Даже позволь себе увлечься им, теперь, когда ты знаешь о нем чуть больше. Только помни, что я говорила тебе раньше. Будь осторожна с ним. Он все еще закоренелый негодяй и может разбить тебе сердце.
– Все-таки есть надежда, что он начинает исправляться, – сказала Пенелопа. – Мужчины такого сорта не ухаживают за женщинами так, как он ухаживает за Грейс. Он просто манит пальцем, и женщины, бегут за ним. Но на этот раз он активно преследует. Странно, правда? Полагаю, ты действительно нравишься ему, Грейс.
– Достаточно сильно, чтобы пожертвовать внушительную сумму нашему фонду, – сказала Беатрис.
– Ты тоже так думаешь? – спросила Грейс. – Хотя я с благодарностью приму его пожертвование, мне все еще кажется, что щедрость – это всего лишь уловка, чтобы произвести на меня впечатление. Я не понимаю почему, но думаю, что именно этого он и добивался.
– Потому что он желает тебя, разумеется, – с набитым ртом произнесла Пенелопа. Потом проглотила и добавила: – Ты красивая женщина, Грейс. О, я помню, как ты выглядела на бале-маскараде. Боже мой, неудивительно, что он потрясен. В тот вечер ты выглядела просто сногсшибательно.
– Это точно, – согласилась Марианна, ее карие глаза горели озорством. – И я раскрою тебе маленький секрет. Когда Адам увидел Рочдейла танцующим с тобой, то пошутил, что ты, должно быть, оделась так, чтобы угодить Рочдейлу. Он рассказал мне, что Рочдейл особенно любит длинные светлые волосы. Сказал, что они сводят его с ума. Так что вот тебе ответ. Нет ничего таинственного в интересе Рочдейла. Его возбуждают твои волосы.
Смех всех пяти подруг наполнил гостиную. «Какая глупость, – подумала Грейс, – разве мужчина может быть так влюблен в волосы».
«Я мечтаю увидеть ваши волосы распущенными, как тогда на балу, мечтаю окутывать себя их золотым сиянием, лаская вас».
– Вы, дамы, дурно влияете на меня, – сказала она. – Вы заставляете меня верить, что моя распутная реакция на Рочдейла совершенно естественна, а ведь в моем сердце я знаю, что это грешно. Моя падчерица была вынуждена напомнить мне, что мое поведение плохо отражается на памяти ее отца. А она знала только о том, что я танцевала с Рочдейлом и разговаривала с ним на террасе Донкастер-Хауса. Мне страшно даже подумать, что бы она сказала, если бы знала обо всем, что было между нами.
– Моя дорогая девочка, – нахмурившись, сказала Вильгельмина, – я понимаю, что леди Бамфриз – дочь твоего покойного мужа, но возьму на себя смелость сказать, что она надутая старая кошка. Как смеет она обвинять тебя в осквернении памяти епископа? Есть ли способ лучше доказать почтение его памяти, чем организация фонда вдов и постройка приюта, который носит его имя? И разве ты не издаешь его проповеди?
– Да, однако она не одобряет этот проект. Думаю, она предпочла бы сама издавать проповеди отца.
– Даже если и так, – продолжила Вильгельмина, – я не понимаю, как она может обвинять тебя в осквернении его памяти. Даже если бы ты среди бела дня танцевала голой на Сент-Джеймс-стрит, это не испортило бы все, что ты сделала, будучи его вдовой. То, что ты сделала и делаешь, в тысячи раз ценнее, чем все, что сделала она, будучи его дочерью.
Грейс захотелось обнять ее. Вильгельмина была такой хорошей и доброй, и Грейс гордилась, что может называть ее подругой. Когда епископ был жив, он не позволял Грейс общаться с герцогиней. Он презирал женщин, которые не подчинялись правилам света, как это делала Вильгельмина. Между прочим, Грейс всего несколько дней назад нашла одну из проповедей своего мужа, в которой он предупреждал, что нельзя позволять своим женам и дочерям свободно общаться с падшими женщинами, «дабы они не отравили целомудренные, но хрупкие души, вверенные нашей заботе».
Возможно, ей следует исключить эту проповедь из собрания.
– Вильгельмина права, как всегда, – сказала Пенелопа. – Не позволяй этой кислой физиономии учить тебя, как прожить жизнь. Ты вдова епископа, а не его жена. Что ты делаешь сейчас, после его смерти, это твое личное дело.
– Особенно то, что ты делаешь в частной жизни, – добавила Марианна.
– Епископ умер, – сказала Вильгельмина. – Не позволяй себе верить, что его дочь говорит от его имени. Я серьезно сомневаюсь, что он прилетает к ней в ночи на ангельских крыльях, чтобы сказать, что ты ведешь себя недостойно звания его вдовы. А если он и является, то думаю, говорит ей, как гордится тобой и всей той благотворительной работой, которую ты делаешь.
Второй раз за этот день Грейс почувствовала подступившие жгучие слезы. Она быстро заморгала в надежде, что не поставит себя в неловкое положение перед этими чудесными дамами, которые ехали для нее такими хорошими и верными подругами.
Пенелопа встала и подняла чашку:
– Давайте выпьем за освобождение Грейс Марлоу. Пусть она всегда будет самостоятельной женщиной и перестанет связывать себя чьими-то ожиданиями, живой это человек или мертвый.
Они все встали, и лучшие чашки Грейс из ворчестерского фарфора мелодично зазвенели, когда подруги чокнулись ими.
Глава 10
Он в третий раз проехал в своей коляске мимо Марлоу-Хауса. Его терпеливый слуга наверняка думает, что хозяин сошел с ума. Каждый раз, приближаясь к дому, Рочдейл притормаживал, потом передумывал и проезжал мимо, потом снова передумывал и решал, что все-таки войдет в дом, а потом опять проезжал мимо. Чувствуя себя полным идиотом, он доехал до конца дороги и еще раз развернул лошадей. На этот раз он сделает это. Он остановится и войдет внутрь.
Грейс там не было – он знал, что она встречается с банкиром «Куттс и K°», – так что не получится использовать еще один визит в Челси как очередную попытку произвести на нее впечатление.
Он уже сделал это. И это помогло. Его вклад в благотворительность хотя и не совсем завоевал ее, но изменил ее мнение о Рочдейле, он это знал. Пожертвование дало ему законный предлог проводить с Грейс больше времени, а это необходимо, чтобы заслужить ее доверие. Чем больше он был в ее обществе, тем более заинтригованной она становилась, тем больше принимала свое влечение к нему, а у него было больше возможностей сыграть на этом влечении в неумолимом движении к своей цели.
Вчера в темноте маленькой буфетной Рочдейл на короткое мгновение подумал, что выиграет пари. Она возбуждала такую страсть, что он был близок к тому, чтобы задрать ее юбки и овладеть ею прямо там, на столе. Интересно, позволила бы она ему зайти так далеко, если бы голоса за дверью не напомнили ей и ему, что сейчас не время и не место для такой встречи? Наверное, могла бы, но он не был уверен, что она к этому готова. Она все еще боялась. Ее ошеломлял собственный чувственный ответ, возможно, потому, что это был для нее новый опыт, и она могла позволить ему увести себя в новый мир ощущений. Но когда Грейс приходила в себя, когда поднимала себя над моментом, она всегда пугалась, осознавая, как далеко зашла. Ей не нужно было говорить ему о своих страхах. Он чувствовал, как это пугает ее. Смущает. Заставляет стыдиться.
Грейс сказала, что не хочет этой страсти между ними. Конечно, она ошибалась. Она очень хотела ее, и он знал это. Они оба это знали. Для Рочдейла это было самой азартной задачей: заставить ее принять мысль, что она хочет его.
Успех был уже значительным. Каждый раз она немного ослабляла оборону. Ему уже больше не нужно было обманывать или выпрашивать у нее поцелуй. Она дарила его с готовностью, по крайней мере на мгновение. И это был гигантский шаг к окончательной капитуляции.
Боже, он уже почти не мог ждать. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так безумно желал женщину. Если бы кто-то в самом начале сезона сказал ему, что он будет умирать от желания обладать чопорной, зажатой епископской вдовой, Рочдейл сказал бы, что еще не сошел с ума. Он никак не мог предвидеть такого. Пытаясь уговорами вызвать у нее чувственный ответ, он невольно вызывал и свое страстное желание. Наверное, это из-за взрывоопасной комбинации невинности и природной страсти. Те несколько моментов, когда она забывала о запретах и с головой окуналась в поцелуй, ее страстность и жажда сдерживались такой трогательной простотой, что у него перехватывало дыхание.
Он не лгал, когда говорил ей, что мог бы смотреть на нее целый день и не уставать. Грейс Марлоу была потрясающей красавицей. Не нуждаясь в искусственных украшениях, она обладала природной красотой, отшлифованной деньгами и высоким положением до высшего сияния английского совершенства: длинная шея, высокие патрицианские скулы, волосы густые и блестящие, как золотой соверен, сливочная кожа. Грейс была пиршеством для глаз, соблазнительным и прелестным.
Естественно, Рочдейл знал много красавиц, но Грейс была другой. Ее выделяла простота. Без сомнения, Грейс знала, что ее внешность красивее обычной – она ведь время от времени смотрит в зеркало, – но, похоже, не совсем осознавала это. Она не выставляла напоказ свою красоту и не пользовалась ею, чтобы получить превосходство над мужчинами, как это делает большинство женщин. Честно говоря, когда она на маскараде оделась Титанией, то казалась робкой из-за этого, как будто ее смущало, что она выставила свои прелести напоказ.
Да, определенно это смесь бесхитростной чувственности и естественной красоты заставляла Рочдейла так вожделеть ее. Она была так не похожа на опытных, часто пресыщенных женщин, с которыми он обычно спал. Он подозревал, что постель с Грейс Марлоу будет беспримерным наслаждением, редким и особенным.
Было почти стыдно вспоминать, что все это делается ради превосходной скаковой лошади и что он уйдет от Грейс сразу же, как только выиграет пари. Или в любом случае очень скоро после этого. Конечно, он может остаться и наслаждаться ею еще какое-то время, потому что, безусловно, иметь Грейс в любовницах будет чертовски приятно.
Надо не забыть поблагодарить Шина, когда все кончится.
Но в данный момент его головной болью была не Грейс. Рочдейл снова придержал лошадей, приближаясь к Марлоу-Хаусу, Он решил, что надо уже перестать быть идиотом и просто войти внутрь. Это правильно.
Прежде чем снова передумать, Рочдейл направил лошадей ко входу и остановил их. Нэт, его молодой грум, спрыгнул с заднего сиденья и встал, готовый принять вожжи, когда Рочдейл спустится со своего места.
– Мне прогулять лошадей, милорд?
Хороший вопрос. Рочдейл не знал, сколько пробудет здесь, тем более он не знал, что вообще здесь делает.
– Если я не вернусь через пять минут, прогуляй их. Если я не вернусь через полчаса, садись на козлы и прокатись вокруг квартала. Но смотри, не изматывай лошадей. Пусть просто двигаются спокойным, ровным шагом, пока я не вернусь.
– Да, милорд. Не спешите и не беспокойтесь о лошадках. – Парень улыбнулся, явно надеясь не увидеть своего хозяина в ближайшие полчаса.
Рочдейл поднял глаза на кирпичный фасад Марлоу-Хауса и тяжело выдохнул. Теперь, стоя здесь, он чувствовал себя глуповато. Он провел два дня, говоря себе, что никогда не вернется. Грейс может делать с его деньгами все, что ей заблагорассудится. Ему не нужно самому следить за усовершенствованиями. А что до Джейн Флетчер и ее семьи, он позаботится, чтобы они устроились в каком-нибудь безопасном месте, желательно подальше от Лондона и от него. Джейн пробуждает слишком много воспоминаний, которые он хотел бы забыть.
Он ненавидел того мечтательного дурачка, каким был когда-то, полного благородных идеалов и несбыточных мечтаний о будущем. Пожар и все, что за ним последовало, разбили все романтические надежды, которые у него еще оставались. Он был слишком занят, выкарабкиваясь из трясины долгов и отчаяния, в которой оставил его отец.
Одно только отчаяние привело его в игорный притон на Джермин-стрит, первый из многих, которые он посещал. С самого начала он был удачливым игроком, возможно, потому, что никакой риск не казался ему слишком большим. Он уже потерял все, что было ему дорого, – отца, дом, любимую девушку, – поэтому перспектива потерять все остальное казалась несущественной.
С тех пор он много раз возместил состояние Рочдейлов за карточным столом и на бирже. Он мог бы вернуться в Суффолк, отстроить дом в Беттисфонте и зажить там спокойной деревенской жизнью. Когда-то давно он хотел именно такой жизни вместе с Кэролайн Линдсей-Холмс и выводком темноволосых ребятишек, бегающих по поместью. Но это было очень давно, в прошлой жизни, и такое оседлое существование больше не привлекало его.
Теперь жизнь была легче. Наверное, гедонизм всегда такой. Он наслаждался своей жизнью, делал то, что ему нравилось, не отчитываясь ни перед кем. Он жил хорошо, но никогда не привязывался к вещам. Или к людям.
Вот почему он замешкался перед скромным кирпичным порталом Марлоу-Хауса. У него не было новостей для Джейн, хотя управляющий уже рассматривал несколько вариантов. И не было желания предаваться вместе с ней воспоминаниям о прошлых временах. Нет, это лицо юного Тоби он не мог выбросить из головы, мальчишку, который был так похож на старого друга. Мысль о том, что этот энергичный парнишка торчит здесь среди женщин, не давала Рочдейлу покоя. Мартин не одобрил бы этого. Честно говоря, он бы это возненавидел. Наверное, Тоби тоже. Рочдейл боялся, что в характере мальчика появится импульсивность, из-за которой его отец совершал столько озорства. Но озорство в Лондоне – это совсем другое дело. Это опасно. Тоби уже попробовал на вкус уличную жизнь. Трудно даже представить, чего он мог нахвататься в Сент-Джайлзе. Он ведь мог подумать, что достаточно умен, чтобы выжить самостоятельно.
Именно это неумолимо влекло Рочдейла в Челси. Он не хотел, чтобы сын Мартина пропал в трущобах Лондона. Он сделает все, чтобы избавить Тоби от этого, найдет Джейн работу в деревне, где ее сын сможет устраивать любые шумные шалости, которые устраивают мальчишки. А пока Рочдейл собирался дать ему отдохнуть от всех этих женщин.
Он поднялся на крыльцо Марлоу-Хауса и взялся за дверной молоток.
Грейс была невероятно довольна встречей с мистером Уиллетсом, архитектором, который должен был спроектировать новое крыло Марлоу-Хауса. Его наброски были разложены перед ней, покрывая стол в маленьком кабинете, который был у нее в Марлоу-Хаусе. Скоро Уиллетс представит более детальные планы, но первоначальные наброски, которые он представил сегодня, отражали все, на что она могла надеяться, и даже больше.
Она и представить не могла, что получит столько денег для Марлоу-Хауса и деятельности, которую он осуществлял, и, не теряя времени, стала использовать неожиданное щедрое пожертвование Рочдейла на доброе деле.
Теперь они могут позволить себе не только новое южное крыло. Они собирались добавить еще и второй этаж к северному крылу. Мистер Уиллетс справедливо гордился более гармоничным проектом и тем, как ему удалось объединить современные черты с конструкцией времен Реставрации. Но что еще больше радовало Грейс – в этих новых помещениях разместится жилье для многих и многих новых семей, расширятся мастерские и классы.
Теперь можно сделать отдельные классы для малышей и детей постарше. Миссис Чок настаивала, что новые классы нужно использовать, чтобы отделить мальчиков от девочек, но Грейс казалось более важным разделить их по возрасту. Ведь здесь дело не в том, чтобы девочки получали уроки хороших манер, пока мальчики учат греческий и латынь. Это дети, которых нужно просто научить читать, писать и считать, вне зависимости от пола. Если они научатся хотя бы читать, им будет гораздо легче найти работу, когда они повзрослеют. Одним из основных принципов Марлоу-Хауса был тот, что хорошее образование дает лучшие возможности в жизни и может означать разницу между стабильностью и нищетой. Если дети не будут как минимум уметь читать, для них, вероятнее всего, все закончится очень печально. Матери многих из них тоже не умели читать, и некоторые сидели в классе вместе с детьми, чтобы научиться. Другим сидеть в классе было неловко, особенно из-за того, что их дети учатся быстрее в силу своего возраста. Грейс надеялась организовать отдельный класс для взрослых, чтобы женщины могли чувствовать себя спокойнее и увереннее.
Мистер Уиллетс пообещал представить окончательную смету и детальный план к концу недели. Он был уверен, что все можно завершить уже к зиме.
Собирая эскизы и листки с заметками о проекте, Грейс почувствовала прилив благодарности к Рочдейлу. Без него все это было бы невозможно, по крайней мере, за такое короткое время.
Однако когда чувствуешь благодарность к человеку за какой-то хороший и благородный поступок, начинаешь смотреть сквозь пальцы на то, что жизнь этого человека была плохой. Грейс старалась не обращать внимания на репутацию Рочдейла-распутника, а просто была благодарна за все, что он сделал для Марлоу-Хауса. Но ей было трудно, потому что он продолжал преследовать ее.
На прошедшей неделе она встречала его на всех светских мероприятиях, на которые приезжала. Каждый раут, каждая карточная вечеринка, каждый бал – Рочдейл был везде. Вчера он опять появился в ее гостиной, когда она принимала визитеров. На этот раз он лицом к лицу столкнулся с Маргарет, и Грейс почти потеряла свое знаменитое спокойствие. Рочдейл только улыбнулся Маргарет одной из своих дразнящих дьявольских улыбок, и она сразу же нанесла ему оскорбление. Рочдейл остался безразличен к ее оскорблениям, не заботясь о том, что думают о нем Маргарет или кто-либо другой, и только посмеялся над ее словами. Но Грейс была вынуждена выслушать еще одну лекцию, Маргарет о благопристойности и памяти епископа и была очень близка к тому, чтобы посоветовать падчерице не совать нос в чужие дела. Конечно, она не сделала этого и стоически вытерпела каждое презрительное слово.
Хотя Рочдейл и появлялся везде, он больше не целовал ее, потому что она не позволяла ему оставаться с ней наедине. Однако он использовал каждую возможность, чтобы тайком коснуться ее – легко задеть локоть, быстро погладить плечо, – и каждое прикосновение заставляло Грейс чувствовать себя ужасно безнравственной.
Несмотря на то, что это было неправильно, она хотела большего. Бог наверняка накажет ее за такие неуправляемые желания, но Грейс, похоже, не могла остановить их. Подруги продолжали поощрять ее, уверенные, что она должна взять от Рочдейла то, что он предлагает, и насладиться этим. Но они не понимали. Все было не так просто. Только не для нее. Она могла признаться в безнравственных мыслях, но осуществить одну из них было гораздо более серьезным делом.
Иногда Грейс желала быть похожей, например, на Беатрис, которая без тени сомнения вступила в любовную связь с Теином. Нет, это неправда. У Беатрис были сомнения, но только из-за того, кем был Тейн – мужчиной моложе ее, на которого положила глаз ее племянница. Пенелопа, Бог свидетель, без всяких оговорок пустила в свою постель Юстаса Толливера. Марианна предпочитала роман с Адамом Кэйзеновом, он едва уговорил ее выйти за него замуж. А Вильгельмина… ну, даже невозможно сказать, сколько мужчин было в ее жизни.
Для ее подруг, «веселых вдов», это было легко. Их не учил видеть в физической страсти зло великий церковный деятель. Ни одна из них не погружалась в ненависть к самой себе каждый раз, когда мечтала о прикосновении мужчины. Ни одна из них не беспокоилась о том, что попадет в ад за то, что осмелилась наслаждаться поцелуем распутника. Ни одна из них не чувствовала себя виноватой за то, что ей льстило внимание такого мужчины, как Рочдейл. И никому из них не приходилось бороться с проповедями падчерицы и со снами о том, что бы сказал праведный покойный муж.
Подруги уговаривали ее забыть о епископе и его дочери, и Грейс старалась это сделать. Правда старалась. Было легко избавиться от Маргарет, чья самоуверенность начала надоедать. Забыть епископа было гораздо труднее, ведь его портрет в полный рост, величественный и строгий служитель церкви в официальном одеянии, смотрел на нее всякий раз, когда она спускалась или поднималась по лестнице своего дома на Портленд-плейс. Лучший портрет, запечатлевший более мягкое выражение лица, висел в гостиной.
Присутствие епископа сильно ощущалось в доме на Портленд-плейс даже после того, как Грейс заново отделала некоторые комнаты в более женственном стиле. А в последнее время он все чаше приходил к ней в снах, но не как Игнатиус, добрый, снисходительный муж, который обращался с ней как с хрупкой фарфоровой статуэткой. Ее сны посещал епископ Марлоу, его благородный лоб неодобрительно хмурился, когда он читал ей проповеди о грехах плоти.
Нет сомнений, что эти сны были результатом редактирования его проповедей, чем она чаще всего занималась по вечерам перед сном. Вчера вечером Грейс обнаружила проповедь, в которой он писал о слабом поле и неустойчивой природе женской добродетели. «Для добродетельной женщины, – писал он, – должен быть честью тяжелый груз целомудренности и скромности, не испорченной грубой природой мужчин или развращенных женщин. Сильные, безудержные страсти, которые естественны в мужчине, грубы и нежелательны в женщине. Скромность и благопристойность не позволяют им поддаваться тем природным порывам, которые в мужчине нельзя отрицать. Отказ добродетельной женщины от земных желаний приближает ее к небесам».
Читая, Грейс вспоминала, как всегда чувствовала, что эти утверждения адресованы ей как напоминание о его желании видеть в ней блистательный пример добродетельной жены, а не наивную девушку, которая пришла к нему в ожидании насладиться физической близостью. Теперь она по-другому реагировала на эти слова. Подруги, которые без стыда наслаждались физической близостью, научили ее видеть другие горизонты. Она ни на мгновение не верила, что Беатрис, или Марианна, или Пенелопа, или даже Вильгельмина были непристойными, развращенными женщинами, которых не пустят на небеса. Насчет них епископ ошибался.
Может быть, он ошибался и насчет нее?
Размышления Грейс были прерваны тихим стуком в дверь.
– Войдите, – крикнула она и принялась наводить порядок на столе, складывая эскизы и планы Уиллетса в аккуратные стопки.
В комнату вошла Джейн Флетчер:
– Надеюсь, я не помешала?
– Вовсе нет. Входите, садитесь, Джейн.
Она села и сказала:
– Я пришла поблагодарить вас за то, что вы прислали лорда Рочдейла к Тоби.
– Лорд Рочдейл возвращался? – Он не упоминал об этом.
– О да. Он приезжает почти каждый день и водит Тоби на разные спортивные соревнования. Он даже начал учить его ездить верхом. – Лицо Джейн осветила улыбка, омолодившая ее на несколько лет. – Тоби просто вне себя от удовольствия. Не переставая говорит о его светлости. Впервые за очень долгое время я увидела, что его глаза светятся. Спасибо вам за это. Лорд Рочдейл говорит, что это ваша идея, Тоби нужно чаще бывать в мужском обществе. Вы были правы. Здесь он окружен женщинами и может играть только с младшими мальчиками. Благослови вас Бог за то, что вы прислали к нему лорда Рочдейла.
Грейс прикусила язык. Она хотела выпалить, что не посылала Рочдейла, но зачем, пусть сам разбирается со своей шарадой. Так, значит, он не смог устоять перед Тоби, но объяснил свои визиты выдуманной просьбой Грейс. Негодяй полон решимости сохранить свою дурную репутацию невредимой. Боже упаси, если кто-нибудь начнет подозревать, что он заботится о маленьком мальчике, что он из добрых побуждений взял мальчишку под свое крыло. Безнравственный Рочдейл никогда не сделал бы ничего столь самоотверженного.
Грейс улыбнулась. Она знала, что в нем есть что-то хорошее. Не важно, что говорят другие, она все время подозревала, что он не может быть таким плохим, каким кажется.
– Я рада слышать, что Тоби это нравится.
– Очень. И все благодаря вам. Я бесконечно рада, что вы решили, что Джон – то есть лорд Рочдейл – не будет плохо влиять на мальчика. Он хороший человек и очень добр к Тоби. Ко всем нам. Он пытается организовать нам переезд назад, в Суффолк. Вы не знали? Тоби понравились лошади, и Джон считает, что он сможет стать хорошим помощником конюха в старых конюшнях в Беттисфонте. Знаете, он держит там всех своих лошадей, там их тренируют для скачек.
