– …он сразу же бросает ее, достигнув своей цели и доказав, что ни одна женщина, как бы добродетельна она ни была, не останется равнодушной к его чарам…
      – …но будучи более сильной, чем он, она смеется в лицо обществу…
      – …довольная, что ее наконец-то заставили снять траур…
      – …потому что черный никогда не был ей к лицу…
      – …и она бежит в Париж, чтобы там родить от него ребенка…
      – …которого содержит тем, что открывает первоклассный бордель…
      – …чтобы посетить бордель, наш распутник пересекает Ла-Манш, услышав об исключительных… м-м…
      – …талантах его обитательниц…
      – …но его пленяет очаровательная владелица, хотя он и не узнает ее.
      – …потому что она носит парик и имитирует французский акцент…
      – …но как бы сильно он ни старался, она не сдается ему, потому что хочет отомстить за то, что он бросил ее…
      – …но в конце концов она не может устоять перед его неотразимым очарованием и сдается…
      – …и в этот момент выясняется, что он все время знал, кто она такая. Они падают друг другу в объятия, заявляя о своей вечной любви…
      – …и живут после этого долго и счастливо. – Рочдейл улыбнулся. – Неплохой сюжет, моя дорогая. Возможно, нам следует записать это и продать Шеридану для «Друри-Лейн».
      Грейс рассмеялась глубоким грудным смехом, который всегда заставал его врасплох. Этот звук был настолько пьянящим и страстным, что у него по спине бежали мурашки, вызывая желание приложить ухо к ее животу – предпочтительно к ее обнаженному животу – и ощутить щекой его нежную вибрацию.
      Он заметил, как при звуке ее смеха еще больше голов повернулись в их сторону. Она тоже это заметила, потому что быстро овладела собой и спряталась за веером. Но Рочдейл видел, что она все еще улыбается.
      Грейс повернулась к нему боком, наблюдая, как зрители рассаживаются по своим местам в ложах и на галерее, а в партере суетится простой люд. Она убрала непослушную прядь в то, что на первый взгляд казалось простым шиньоном, заколотым высоко на затылке. Но на самом деле это было сложное сооружение из закрученных прядей, свернутых кос и золотых гребешков. Как и все остальное в Грейс Марлоу, оно было гораздо сложнее, чем казалось.
      С того дня в Марлоу-Хаусе, когда Рочдейл так разрывался между чувством вины и злостью на себя за эту вину, он перестал пытаться поставить ее в один ряд с другими женщинами, перестал пытаться убедить себя, что она ничем не отличается от всех остальных. Честно говоря, он перестал думать вообще и просто следовал за ней к непринужденной дружбе.
      Но в этом не было ничего легкого. Он смотрел на нее и понимал, что она будет задачкой – его прекрасная золотоволосая Грейс с совершенным патрицианским профилем и почти непристойным смехом. Задачкой, потому что она становилась для него более чем просто средством выиграть пари. Задачкой, потому что в такие моменты, как этот, влечение, которое он чувствовал к ней, было совершенно реальным, а не изображаемым ради того, чтобы добавить Альбиона в свою конюшню. И самое главное, задачкой потому, что вожделение, которое он совершено естественно чувствовал к ней, постепенно смешивалось с чем-то другим, с чем-то, что он не хотел анализировать и определять, но что угрожало перевернуть всю его жизнь.
      – О Господи! – воскликнула она, глядя сквозь бинокль наложу с Противоположной от сцены стороны. – Мы, похоже, перестали быть главной сенсацией. Все глаза теперь устремлены на герцога Камберленда и очень ярко одетую молодую женщину рядом с ним. – Она опустила бинокль и повернулась к Рочдейлу: – Мы больше не сенсация. Какое падение.
      Он рассмеялся, потом поднес ее руку в перчатке к своим губам.
      – Ах, Грейс. Вы никогда не перестанете восхищать меня.
      Она бросила на него насмешливый взгляд:
      – Значит, я вам действительно нравлюсь? Я хочу сказать – на самом деле?
      Он удивленно вскинул брови:
      – Ну конечно!
      – Даже несмотря на то что я педантичная епископская вдова?
      Он рассмеялся:
      – Вопреки этому. Вообще-то вы нравитесь мне, потому что понимаете – и в глубине души всегда понимали, – что вы больше чем вдова епископа. Что вы можете быть гораздо больше, чем просто вдовой епископа.
      Она высвободила руку и снова отвернулась к ложам напротив, которые теперь были почти заполнены.
      – Однажды кое-кто намекнул мне, что вы не любите женщин.
      – Странное заявление, учитывая историю моих похождений.
      – Намек был на то, что вам нравится… получать от женщин удовольствие, но на самом деле они вам не нравятся. Как люди, я хочу сказать.
      Какой досадно-проницательный анализ его характера. Интересно, от кого из ее подруг исходила эта критика.
      – Если быть честным, в моей жизни было немного женщин, которыми я на самом деле восхищался и которых уважал.
      Это признание удивило ее, или, может быть, в ее глазах было разочарование.
      – Почему? Не могу поверить, что всего лишь немногими из нас можно восхищаться. А как же ваша матушка?
      Он фыркнул:
      – Моя мать была первой, кто разочаровал меня. Она сбежала с другим мужчиной, когда я был еще ребенком, и больше я никогда не видел ее.
      По лицу Грейс пробежала тень.
      – О, простите. Я слышала об этом, но забыла. Должно быть, вам было трудно, когда она ушла.
      – Отец сказал мне, что она умерла. Полагаю, для него это так и было.
      Ее лицо искривилось в гримасе.
      – Как ужасно! Какой чудовищный поступок с его стороны. Но я уверена, что она хотела увидеть вас, если бы только ваш отец позволил это. Она наверняка любила вас и ужасно скучала.
      – На самом деле она не очень любила меня. Это ведь она сама попросила отца сказать мне, что она умерла. Она не хотела, чтобы я искал ее. Я не знал ничего об этом до тех пор, пока она на самом деле не умерла, а мой отец не женился.
      – О, Джон, какая необычайная жестокость. Но вы не должны судить всех женщин по ее неестественному обращению с вами.
      – Я этого и не делаю. – Мать была всего лишь первой из многих женщин, которые раскрыли перед ним свою истинную сущность. С тех пор было бессчетное множество других. – В своей жизни я встречал очень мало женщин, которыми можно восхищаться, и еще меньше тех, кто мне действительно нравился. Вы одна из них, Грейс. Честно говоря, вы на самом верху этого короткого списка.
      При этих словах щеки Грейс покраснели. Рочдейл смотрел, как розовая тень распространяется по ее лицу и шее.
      Он так полюбил ее привычку краснеть, ждал; этого, часто сам специально вызывал этот румянец. Как и все в Грейс, это был очень изысканный румянец, очаровательный оттенок розового, а не резкие красные пятна, которые он иногда видел у других светлокожих женщин. Он был совершенно уверен, что сможет заставить порозоветь вот так все ее тело, и едва мог дождаться, когда увидит это.
      – Спасибо, – произнесла она, опустив глаза. – Вы очень добры. И уверяю вас, это восхищение взаимно.
      Ах, бедная Грейс. Она обречена на разочарование.
      В ее обществе вечер прошел быстро. Грейс искренне наслаждалась оперой, а он с наслаждением смотрел на нее. Во время первого антракта несколько любопытных заходили к ним в ложу, зашел и кое-кто из друзей. Лорд Шин пришел со своей последней пассией, явно нервничая из-за того, что Рочдейл так очевидно продвинулся с Грейс. Но Рочдейл не позволил ему и его пташке пройти дальше порога. Одно дело, если Грейс увидят в обществе Рочдейла, и совершенно другое – показаться в обществе проститутки. Даже самая непогрешимая репутация вряд ли выдержит такое.
      Кэйзенов и Марианна тоже заходили в ложу. Пока женщины разговаривали, Кэйзенов отвел Рочдейла в сторону и стал расспрашивать о Грейс.
      – Ты ей кто? Отец? – спросил Рочдейл. – Ты хочешь знать, благородны ли мои намерения?
      – Что-то вроде этого.
      – Посмотри на нее. Она красавица. Это все, что тебе нужно знать о моих намерениях.
      – Дело в том, – сказал Кэйзенов, – что Грейс близкая подруга моей жены. Если ты причинишь боль миссис Марлоу, я буду вынужден от имени Марианны пронзить твое сердце ржавым клинком. Я ясно выразился?
      Глаза Рочдейла расширились.
      – Господи, приятель, нет нужды устраивать такую мелодраму. Я не собираюсь причинять ей боль.
      Кэйзенов продолжал все так же сурово смотреть на него. Были времена, когда ему и в голову не пришло бы подвергать сомнению действия Рочдейла или любого другого мужчины, если дело касалось женщин. Он бы не осмелился возражать, поскольку в его собственных поступках тоже было к чему придраться. Только посмотрите, что женитьба сделала с беднягой, превратила его в инструмент для исполнения капризов и прихотей жены.
      – Это все из-за того дурацкого пакта, да? – спросил Кэйзенов, понизив голос. – Насчет того, что «веселые вдовы» должны находить себе лучших любовников. Я чертовски жалею, что вообще рассказал тебе об этом.
      – Насколько я помню, в тот момент ты был вдрызг пьян.
      – Что ты задумал, Рочдейл? Ты надеешься, что они изберут тебя самым лучшим любовником, если ты соблазнишь самую чопорную вдову?
      Рочдейл улыбнулся:
      – Интригующая возможность. Ты полагаешь, они наградят меня каким-нибудь призом? Нет, мой интерес к миссис Марлоу не имеет ничего общего с этим чертовым вдовьим пактом. И повторяю: я не собираюсь причинять ей боль.
      – Осмелюсь напомнить, что ты никогда намеренно не причинял женщине боль, – заметил Кэйзенов. – Но это случается. И слишком часто. Я просто хочу понять твой интерес к миссис Марлоу. Всего несколько месяцев назад ты заявлял о своем отвращении к «дамам, которые занимаются благотворительностью», и к этой леди в особенности. Что изменилось?
      – Может быть, я лучше рассмотрел ее.
      Кэйзенов заинтересованно поднял бровь.
      – На маскараде, когда все эти золотые волосы струились по ее спине? Ха! Мне следовало догадаться, что ты не сможешь устоять перед этими волосами, Я так и сказал Марианне. Ты бы соблазнил любое страшилище, если бы у нее были длинные светлые волосы, в которые ты можешь завернуться. Только, Рочдейл, будь осторожен с миссис Марлоу. Она не обычная искушенная жеманница. Не разбей ей сердце.
      Во время второго антракта Рочдейл получил такое же предупреждение от вдовствующей герцогини Хартфорд. Пока Грейс болтала с лордом Инглби, спутником герцогини и теперешним ее любовником, Вильгельмина отвела Рочдейла в сторону и сказала:
      – Если это обязательно, возьми ее в свою постель, но обращайся с ней хорошо, ей это нужно. И ради Бога, не играй ее сердцем. Иначе тебе придется иметь дело со мной.
      Рочдейл надеялся, что сердце Грейс не затронуто, потому что он в любом случае собирался довести соблазнение до конца. Он просто должен, иначе ему придется отдать свою лучшую лошадь Шину. Но он не верил, что Грейс влюблена в него или что ей грозит опасность в него влюбиться. Ему больше хотелось верить, что ею движет любопытство. Он разбудил в ней страсть, и когда Грейс привыкла к этой мысли, ей захотелось узнать, насколько далеко она может зайти. Дружба между ними помогла ей легче оправдать то, что она использует его как наставника в искусстве любви. Грейс, как многим женщинам, нужно было восхищаться и уважать мужчину, которому в конце концов будет позволено лечь с ней в постель. Причем крупный банковский чек для ее благотворительного фонда всегда мог гарантировать это уважение.
      Рочдейл чувствовал, что она почти готова для первого урока. И у него даже был готов план, как это осуществить:
      Позже, когда его карета затормозила перед ее домом на Портленд-плейс, Рочдейл заключил Грейс в объятия для короткого поцелуя. Она ответила с пылом, который ясно сказал Рочдейлу, что она готова сделать следующий шаг. Честно говоря, он был уверен, что она уступила бы ему сегодня ночью, если бы он попросил. Но он этого не сделает. Не сегодня. Он хотел, чтобы она немного помучилась от неудовлетворенного желания, чтобы она захотела этого так сильно, что не сможет отказаться, когда он наконец пригласит ее в свою постель.
      И поэтому он поцеловал ее снова, глубже, его руки блуждали по ее бедрам и вверх, к нежной плоти над жесткими костями корсета, защищенной только тонким слоем полупрозрачного шелка. Она подалась навстречу его прикосновению и застонала.
      Наконец он отстранился.
      – Я не должен задерживать вас, – произнес он между прерывистыми вдохами. – Ваши соседи будут сплетничать. – Боже, у него перехватывает дыхание из-за нее. И такое случается каждый раз. Он начинал как соблазнитель, а в результате сам оказался соблазненным.
      – Возможно, вы… – Но она покачала головой и не закончила мысль. Неужели она собиралась пригласить его войти? Он зашел достаточно далеко, чтобы хотеть этого, но ему еще хватало решимости, чтобы придерживаться своего плана.
      – Я бы с радостью оставался с вами в карете хоть несколько часов, – сказал он, – но это было бы слишком эгоистично даже для меня. С еще большей радостью я последовал бы за вами в дом, но это было бы худшее проявление эгоизма. Мне наплевать, что люди говорят обо мне, но это не означает, что я буду также легкомысленно обращаться с вашей репутацией. Если я войду с вами в дом, думаю, найдется как минимум один из соседей, кто заметит время, когда я вошел и во сколько точно я вышел.
      – Да, наверное, вы правы.
      Он не мог подавить улыбку при ее словах, завуалированном признании в том, что она действительно могла бы пригласить его в дом. В свою постель. Потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не схватить ее в объятия и не уговорить все-таки отвести его наверх.
      – Могу я увидеться с вами завтра? – вместо этого спросил он. – Мне бы хотелось отвезти вас на скачки.
      Грейс осторожно улыбнулась:
      – О, я никогда не была на скачках.
      – Тогда давно пора съездить, как вам кажется? В скачках будет участвовать моя лучшая лошадь. Мне будет очень приятно, если вы понаблюдаете за скачками вместе со мной.
      Ее улыбка стала такой сияющей, такой яркой, что поразила его как молния, ударившая в грудь.
      – О да, Джон! Мне бы хотелось этого больше всего на свете. А там будут делать ставки?
      – Конечно.
      – Тогда, наверное, мне следует поставить на вашего коня.
      – На лошадь. Это гнедая кобыла по имени Серенити. Она фаворит, так что ваша ставка не будет слишком рискованной. Ставки будут в ее пользу.
      – Скачки и игра на деньги. Какое дурное влияние вы оказываете, сэр!
      Дурнее, чем она думает.
      – В восемь я заеду, чтобы забрать вас. Боюсь, это довольно рано.
      – В восемь часов? Я не подозревала, что скачки проводятся в такой ранний час.
      – Нет, конечно. Но нам придется выехать заранее. У меня должно быть время проверить Серенити, поговорить с жокеем, осмотреть поле и все прочее. Для этого требуется, чтобы я приехал задолго до начала скачек. Надеюсь, вы не против.
      – Вовсе нет. Я с нетерпением жду этого.
      По сигналу Рочдейла Нэт, сегодня в полной ливрее лакея, спрыгнул со своего места на запятках, открыл дверцу кареты и опустил подножку. Рочдейл вышел и помог выйти Грейс. Он прошел с ней до двери, тщательно сдерживаясь, чтобы не взять ее за руку и вообще никак не дотронуться до нее. Ближайший фонарь слишком ярко освещал их. А его действительно очень заботила ее репутация. Он не лгал.
      Когда Грейс подошла к двери, мрачный дворецкий распахнул дверь. Она поблагодарила, что он дождался ее, и отпустила, пообещав запереть дверь сама. Дворецкий вызывающе посмотрел на Рочдейла, но сделал как просили, оставив Грейс и Рочдейла на пороге одних. Может быть, она все-таки собирается пригласить его?
      Она повернулась к нему и сказала:
      – Вы можете ответить мне честно?
      – Все, что угодно.
      – Почему вы делаете это?
      – Что делаю?
      – Преследуете меня. Я для вас что-то вроде вызова? Новое ощущение? Вы никогда раньше не были с респектабельной женщиной? С хорошей женщиной?
      Он вздрогнул. Что он может сказать, чтобы это хотя бы отдаленно было похоже на правду? Правда в том, что желание получить ее, чтобы выиграть пари, превратилось в желание просто получить ее. Но правда и то, что он никогда не стал бы ухаживать за ней без этого проклятого пари.
      – О, конечно, была же Серена Андервуд, не так ли? – В ее словах сквозил едва уловимый сарказм. – Она была респектабельной. Была.
      Она боится, что он поступит с ней так же, как обошелся с Сереной? Эти ситуации даже отдаленно не были похожи, так же как не были похожи Серена и Грейс.
      – Многие женщины респектабельны, – сказал он. – Но очень мало действительно хороших.
      Грейс подняла бровь.
      – В этой истории скрыто гораздо больше, чем все мы знаем, не так ли? Серена была не совсем безупречна, да?
      Бедная Грейс. Она так старалась увидеть в нем человека лучшего, чем он был на самом деле, чтобы распутный Рочдейл мог казаться достойным ее.
      – Я сожалею о скандале, – сказал он. – И это все, что я могу сказать по этому вопросу.
      – Вы как-то сказали мне, что вы человек осмотрительный. Теперь я знаю, что это правда. Я горжусь, что могу называть вас другом, лорд Рочдейл.
      Господь милосердный, она убивает его. Рочдейл поклонился ей.
      – Вы льстите мне, мадам.
      Грейс положила руку на его рукав на глазах у любого из шпионящих соседей.
      – Спасибо за очаровательный вечер. Мне очень понравилось, как мы провели время. Мне бы хотелось, чтобы вы не были так решительно настроены и не заставляли людей думать о вас плохо. Если бы они только знали, как вы были щедры к Марлоу-Хаусу.
      – Так вы поэтому согласились показываться рядом со мной, позволяли мне целовать вас? В качестве некой награды за мой чек?
      Она покраснела. Опять. Очаровательно.
      – Нет, конечно, нет. Ваше пожертвование не имеет к этому никакого отношения. Это было бы жестоко и нечестно. Мне хорошо с вами, вот и все. Вы заставляете меня чувствовать себя… особенной.
      Ее рука все еще лежала на его рукаве, и Рочдейл накрыл ее своей.
      – Вы и есть особенная. И очень красивая. Неужели никто никогда не говорил вам этого?
      – Епископ говорил. Ему очень нравилась моя внешность. Но во многих отношениях он был отстраненным, боялся прикоснуться ко мне, словно я могла разбиться, как фарфоровая статуэтка. Вы тоже говорите, что я красива, но признаете не только мою красоту, но и мой ум. Вы обращаетесь со мной как с… равной. Для епископа я всегда была его драгоценной помощницей. Он никогда не разговаривал со мной так, как вы. Я благодарна вам за это и не могу дождаться завтрашних скачек.
 
      Сложности и еще сложности.
      Во время долгого извилистого пути к Керзон-стрит Рочдейл по-новому взглянул на то, что запланировал назавтра. Грейс отказывалась быть жестокой и нечестной с ним, а он собирался совершить что-то ужасно эгоистичное и лживое – и в высшей степени жестокое, если она когда-нибудь узнает правду. Он предвкушал полноценное соблазнение и был уверен, что Грейс уступит ему. Потому что он заставил ее чувствовать себя особенной.
      И все же она заставила его чувствовать себя последним мерзавцем на всем свете.
      Какого дьявола он собирается делать с Грейс Марлоу?

Глава 13