- Что они говорят о поражении под Нарвой?
      - Русские не слишком часто вспоминают поражение под Нарвой, - ответил Дес-Фонтейнес. - Они более склонны беседовать о своих победах под Азовом...
      Капеллан улыбнулся.
      - Вот отчего вам так не понравилась песня о Нарве...
      Лицо премьер-лейтенанта медленно пожелтело. Полковник с тревогой смотрел то на сына, то на капеллана.
      - Вы убили достойнейшего офицера, - говорил капеллан, - и за что? За то, что он в песне выражал чувства, пламеневшие в его груди! Философ, проповедующий вредные короне идеи, трус, не решившийся даже достать необходимый короне чертеж Новодвинской крепости, презренный превозноситель московитов убивает храброго офицера, воспользовавшись его неумением драться на шпагах...
      Дес-Фонтейнес молчал, опустив голову, не слушая капеллана. Кто предал его?.. И вдруг кровь прилила к его лицу: Карин - вот кто! Проклятая тварь всегда считала себя доброй лютеранкой.
      - Мартин Лютер учит нас тому, что человек есть не более, как вьючное животное, - говорил Нордберг. - Это вьючное животное может быть оседлано и богом и дьяволом. Вас оседлал дьявол. Молитесь! Что есть вы в промысле божьем? Нынче вас будет слушать его величество. Вы еще можете смягчить вашу участь, если произнесете речь, достойную того, кому она будет направлена... Идите!
      И, повернувшись к старому полковнику, Нордберг добавил:
      - Мне душевно жаль вас, гере Дес-Фонтейнес. Но что можно сделать? Молитесь!
      Мы все - шуты у времени и страха.
      Байрон
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      1. КОРОЛЬ КАРЛ XII
      Речь была продумана даже в мелочах, но теперь Ларс Дес-Фонтейнес решил говорить иначе. Были минуты, когда он смирился, теперь же, когда на карту было поставлено все его будущее, а может быть, и сама жизнь, премьер-лейтенант более не сомневался в том, как ему следует поступать. Не может быть, рассуждал он, чтобы в государственном совете королевства шведского не нашлось трезвых голов, не может быть, чтобы сам король шведов, вандалов и готов, юный Сигурд, северный Зигфрид, не внял голосу разума. Надобно держаться смело и независимо. Король Карл, что бы о нем ни говорили, храбр, он оценит смелость. И, быть может, выслушав своего премьер-лейтенанта, он разгонит льстецов, невежд и воинов, подобных герцогу де Кроа, и прикажет Ларсу Дес-Фонтейнес занять причитающееся его уму и проницательности место в королевстве...
      Перед тем как ехать во дворец, они с отцом выпили по кружке голландского флина - гретого пива с коньяком и кайенским перцем. Теперь оба успокоились и перестали страшиться будущего. Премьер-лейтенант говорил по дороге:
      - Я много лет ежечасно рисковал жизнью, кто же усомнится в моей верности короне? Король не может не выслушать меня. У него, разумеется, пылкая голова, но она остынет от моей речи. Смелость в суждениях - вот тот козырь, с которого я пойду. Кто знает Московию лучше меня? Кто возразит мне? Кто приведет доказательства разумнее моих? Придворные лизоблюды и льстецы? Лесть развращает властителей мира к старости, в молодости душа нечувствительна к ней... Мою речь король не сможет не оценить, я произнесу ее достаточно убедительно, а когда мои мысли подтвердятся жизнью, дорога для меня будет открыта. Плох тот игрок, который никогда не рискует всем, что у него есть. Я привык рисковать...
      Полковник кирасир искоса взглянул на сына.
      - Вы еще молоды, Ларс, - сказал он. - В Швеции нынче никто ничем не рискует. Слишком страшен риск в нашем добром королевстве... Впрочем, может быть, вы и правы. При дворе возвышения и падения совершенно необъяснимы. Кто знает, что может понравиться взбалмошному мальчишке? Кто знает, что может привести его в ярость? Во всяком случае, я прошу вас об этом, будьте крайне осторожны, внимательно следите за впечатлением, которое произведут ваши слова, и, в случае надобности, резко измените курс...
      В ожидании начала заседания совета они прогуливались по дворцу, по залам и галереям, разговаривали негромко, улыбались, чтобы все видели - они ничем не огорчены, все хорошо в их жизни. За окнами дворца шумели старые деревья парка, еще голые, но с набухшими почками. Полковник, прихрамывая ныли старые раны, - говорил, тихо посмеиваясь, точно рассказывал светскую забавную новость:
      - Все в сборе, но короля еще нет. Король забавляется либо весенней охотой, либо упражняет свои силы в том, что рубит головы баранам и телятам. Совет покорнейше ждет. Главное занятие совета - ожидание. У нас принято думать, что король точен, - он внушил это понятие тем, что не терпит, когда опаздывает даже самый ничтожный чиновник...
      Кивнув головой на мраморного Диониса, стоящего в галерее против окна, полковник все с тем же непринужденным выражением лица полушепотом объяснил:
      - Мы гордимся тем, что здесь все награбленное. Известно, что этого Диониса долго не могли отмыть, столь много было на нем крови. Когда генерал Кенигсмарк обрушился на ту часть Праги, что раскинута за рекой Млдавой, чехи с львиным мужеством стали защищать свой замок Градчин и эти скульптуры - гордость страны. Тела четырех героев были разорваны грабителями у этого вот Диониса. А для того чтобы вырвать у чехов серебряную готскую библию, надо было отрубить палашом руки библиотекарю. Вот лавры, которые не дают спать многим льстецам его величества...
      Шурша сутаной, перебирая четки, наклонив голову, мимо них быстро прошел в зал совета капеллан Нордберг. Щека его дергалась, опущенные глаза мерцали. Драгуны распахнули перед капелланом двустворчатые двери, генералы поднялись ему навстречу.
      - Старая лиса знает, что король близко! - сказал полковник.
      Действительно, в это самое время сверху на башне протяжно запел горн: дворцовый дозорный увидел короля.
      Драгуны у лестницы вскинули фанфары, протрубили коротко: "Король жалует к нам!" Штык-юнкера подняли мечи для салюта королю. Кирасиры отвели короткие пики - на караул. Горн на башне запел опять. Флигель-адъютант, гремя шпорами, придерживая шпагу, побежал вниз - встречать. В большом зале рыцарей, в галерее, в приемной министры, генералы, адмиралы, офицеры, сановники перестали шептаться, повернулись к лестнице с почтительными лицами. Придворные дамы застыли в низком реверансе. Никто не улыбался, Карл ненавидел веселье, думал, что смеются над ним.
      Стало так тихо, что все услышали шум ветра, - на море начинался шторм.
      Еще раз запели фанфары, и на пороге большого зала показался король.
      За ним шествовал только один человек - Аксель Спарре, королевский прокурор, друг Нордберга и будущий губернатор Москвы, как о нем говорили приближенные ко двору люди.
      Карл шел быстро, подергивая длинным мясистым носом и на что-то сердясь. Его мальчишеское, но уже одутловатое лицо, красные глаза, узкие губы - все выражало недовольство. Ногой в блестящем ботфорте он пнул попавшуюся на пути веселую собачонку, сердито покосился на генерала Лавенгаупта, выставил вперед худое плечо и, никому не ответив на поклоны, вошел в зал совета. Тяжелые двери закрылись. Драгуны застыли, сложив руки на рукоятках мечей.
      - Ну? - шепотом спросил полковник сына. - Вам все еще кажется, что он способен выслушать правду и отдать ей должное?
      Премьер-лейтенант пожал плечами.
      - Он весь - ложь. Такой размер шпаги только у одного человека в мире. Шпоры такой величины только у нашего короля. А стремена? Вы не видели нашего владыку в седле...
      Они вновь прошлись по галерее, полковник, сдерживаясь, говорил:
      - Начать царствовать в пятнадцать лет от роду - не так-то просто. Мальчишеский каприз становится законом, нежелание учиться - доблестью. Кроме лютеранской библии и одного, только одного рыцарского романа, он ничего не читал и читать не будет. Все вокруг непрестанно нашептывают ему о том, как он велик и какие пигмеи все бывшие до него владыки мира. Быть может, он и не до конца доверяет льстецам, но все же почему не отправиться завоевывать Москву? Вот, кстати, его главные советники по делам России. Его величество вполне доверяет этим господам.
      Дес-Фонтейнес поднял угрюмый взор.
      Навстречу под предводительством несколько полинявшего, но все еще блистательного герцога де Кроа пестрой толпою шли генералы и офицеры-иностранцы, отдавшие под Нарвой свои шпаги королю Швеции. В перьях и епанчах, в шведских и шотландских мундирах, сияя шитьем, регалиями, придерживая руками палаши и сабли, под мелодический звон шпор, они весело и гордо шли по дворцовым паркетам и коврам в зал совета его величества короля Карла XII.
      Замыкали шествие трое: полковник Бломмберг, Галларт и полковник Джеймс из города Архангельска, оставивший свою должность якобы для того, чтобы воевать под знаменами Петра, и сделавший свою карьеру в шведском войске тем, что в Нарвском сражении, во время знаменитой снежной пурги, он первым отыскал короля и ему, Карлу XII, опустившись на одно колено, эфесом вперед отдал свою шпагу, сказав при этом:
      - Величайшему из полководцев от его верного раба!
      Молча, тяжелым взглядом Ларс Дес-Фонтейнес проводил шествие, и сердце его на мгновение сжалось недобрым предчувствием.
      - Быть может, нам следует уйти отсюда? - шепотом спросил полковник кирасир. - Уйти и исчезнуть? Мы наймемся на службу к какому-нибудь князьку или королю и будем служить ровно на столько талеров, сколько нам будут платить...
      - Жалкое будущее! - не сразу ответил премьер-лейтенант. - Ужели для того я столько лет провел в Московии?
      Полковник опустил голову.
      - Премьер-лейтенант гере Дес-Фонтейнес! - громко произнес дежурный флигель-адъютант. - Войдите в зал!
      Драгуны распахнули двери.
      Карл сидел в центре зала совета за маленьким столиком, покрытым сукном. Слева и справа от него горели свечи в тяжелых серебряных шандалах. Его лицо выражало неудовольствие и скуку. Ему надоели болтуны. Сам он был молчалив не потому, что таким родился, а потому, что однажды решил быть молчаливым и с тех пор обходился всего несколькими словами, такими, как: "да" или "нет", "начинать" или "подождать", "наградить" или "повесить", "дайте поесть", "я не желаю!" Этих слов ему вполне хватало.
      Заседания государственного совета раздражали короля. Неужели они в самом деле думают, что ему нужны их мнения? И как заставить их понять, что только те, которые молчат и выполняют его желания, нужны богу, королю и государству.
      Подняв тяжелую голову, он посмотрел на рыжего адмирала Ватранга и, сделав внимательные глаза, кивнул, как бы соглашаясь с ерундой, которую нес старик. Ватранг, чувствуя себя польщенным, патетически простер руку к королю и воскликнул:
      - И тогда милостью божьей добрые шведские кони ворвутся в российские степи и знамя короля будет водружено над Кремлем. Слава королю!
      Карл широко зевнул в лицо обескураженному адмиралу. Пипер отвернулся, пряча улыбку. Король зевал долго, на глазах выступили слезы. Потом наклонился к своему камергеру графу Вреде и приказал:
      - Принесите мне поесть, иначе я усну.
      Это была очень длинная фраза для короля. Вреде, изогнувшись, исчез из зала заседаний. Теперь говорил генерал Лагеркрон - тучный старик с громоподобным басом. Изо рта его летела слюна, когда он произносил фразы о том, что Россия готова к поражению и что покончить с Августом польским задача куда более почетная, чем воевать с московитами, которые теперь не смогут сопротивляться. После Лагеркрона поднялся барон Шлиппенбах. Разбросав ладонью пышные усы, кривясь от старой контузии, он в резких выражениях обругал и Штакельберга и Реншильда, говоривших до него, и сказал, что воевать с Россией должно немедленно, а что касается Августа, то с ним расправиться всегда хватит времени...
      Король опять зевнул.
      После барона томным голосом заговорил герцог де Кроа. В выспренних выражениях он бранил русских солдат, тонко глумился над их боевыми качествами. В зале посмеивались. Герцог слыл за человека остроумного.
      - Однако после того, как вы, герцог, и другие генералы оставили русские войска, преображенцы и семеновцы дрались столь мужественно, что даже его величество король выразил им одобрение! - раздался спокойный и холодный голос из глубины зала.
      Карл повернул длинную голову: на фоне серебристой портьеры стоял человек в мундире премьер-лейтенанта флота.
      Герцог поднял лорнет, поискал взглядом дерзкого, сделал вид, что не нашел, и заговорил опять. Но уже больше никто не смеялся его остротам. По всей вероятности, это происходило потому, что король перестал его замечать.
      После герцога один за другим говорили генералы, которые служили русским. По их мнению, даже затруднять короля столь мелкой темой не имело смысла. А полковник Джеймс, много лет прослуживший в Архангельске и даже знающий несколько русских поговорок, в заключение своей речи попросил один корпус шведов для нанесения решающего удара в сердце России, в Москву.
      Это королю не понравилось: если так уж просто завоевать Москву, то почему он, Карл, дал московитам передышку после Нарвы?
      - Глуп! - сказал король графу Пиперу, но так громко, что услышали многие.
      Граф наклонил голову в знак полнейшего согласия.
      Король на виду у всех ел свой солдатский ужин: кнэккеброд - сухую мучную лепешку и гороховую кашу с пшеном. В стеклянном кувшине была подана вода - все видели, что король пьет воду. Он громко, по-солдатски чавкал и утирал рот платком из холста. "Никаких нежностей!" - любил говорить Карл XII.
      - Кто стоит там, у портьеры? - спросил он, запив водою свой ужин. Этот, который вспомнил Нарву?
      - Премьер-лейтенант флота и наш бывший агент в Московии, - ответил Пипер без всякого выражения в голосе.
      - Тот, который дрался на шпагах?
      - Совершенно верно, ваше величество...
      Карл любил удивлять своей памятью приближенных и любил, чтобы этому удивлялись громко.
      - Поразительно! - произнес граф Пипер драматическим шепотом, наклонившись к соседу.
      - Пусть говорит! - приказал Карл, кивнув в сторону портьеры.
      Он подпер подбородок ладонями и уставился на офицера красными колючими глазами.
      Премьер-лейтенант заговорил скупыми, точными фразами, и Карл вдруг почувствовал, что все в этом офицере неприятно и враждебно ему: неприятен жесткий голос, независимый и неподвижный взгляд сосредоточенных глаз, неприятны мысли, которые высказывал офицер. И, чтобы он это почувствовал, Карл брезгливо сморщил свое оплывшее лицо и с рассеянностью во взгляде отвернулся к Пиперу, умевшему мгновенно понимать короля.
      - Он еще молод, чтобы поучать совет! - сказал граф Пипер.
      - Просто - нагл! - ответил Карл так громко, что многие в совете услышали эти слова и стали передавать тем, кто сидел далеко от короля.
      Но премьер-лейтенант не почувствовал ничего. Он продолжал называть типы пушек, которые отливались на русских заводах, рассказывал о кораблях, которые вышли в Азовское море и отрезали турок от их крепостей, коротко сообщил о Новодвинской цитадели как о препятствии на пути к городу Архангельскому...
      - Где же чертеж крепости? - спросил со своего места ярл Юленшерна. Почему мы не имеем чертежа?
      И король повторил:
      - Где чертеж?
      Ларс Дес-Фонтейнес втянул голову в широкие плечи. Он понял: его решили затравить во что бы то ни стало. И он стал огрызаться как волк, над которым уже занесены копья охотников. Чертеж? Московиты стали куда осторожнее с иноземцами, чем в прежние времена...
      - Но царь Петр покровительствует иноземцам! - сказал Аксель Спарре. Почему вы не могли использовать это покровительство на благо короне?
      - Царь Петр теперь осторожнее с иноземцами, нежели в дни своей юности, - ответил премьер-лейтенант. - Иноземцы, надо им отдать справедливость, сделали все, что в их силах, для того чтобы потерять покровительство русского царя. Нарва была для московитов хорошим уроком, и присутствующий здесь герцог де Кроа - прекрасным учителем. "Все они изменники", - так думает любой солдат в России об иноземцах, и тут ничем нельзя помочь. Более того, русские теперь имеют своих агентов в Стокгольме: каждый шаг готовящейся экспедиции в Архангельск им хорошо известен. И мы тут, к сожалению, совершенно беспомощны. Мы никого не можем поймать с поличным...
      Карл повернулся к Акселю Спарре:
      - Агенты московитов в Стокгольме?
      Королевский прокурор ответил шепотом:
      - Расследование ведется, ваше величество...
      - Агенты московитов делают здесь все, что хотят! - продолжал Ларс Дес-Фонтейнес. - Их много, и они неуловимы. Даже королевский прокурор гере Аксель Спарре не изловил ни одного крупного резидента...
      - Об этом не говорят вслух! - воскликнул Спарре.
      - Именно потому, что никто не пойман и не будет пойман, - сказал премьер-лейтенант. - Мы любим хвастаться, но терпеть не можем искать причины своих поражений...
      Смутный гул пронесся по залу совета. Аксель Спарре наклонился к графу Пиперу и прошептал:
      - Вам не кажется, граф, что с этим молодчиком пора кончать? Еще немного - и его величество заинтересуется им...
      Граф Пипер спросил громко:
      - Нам неясна ваша мысль, гере премьер-лейтенант. Вы боитесь войны с московитами и ради этого страха изображаете русских великанами, а шведов пигмеями? Это так?
      - Он куплен московитами! - крикнул Аксель Спарре. - Мы слушаем в совете не голос шведского офицера, но голос русского золота...
      - Я ничего не боюсь! - спокойным голосом ответил Ларс Дес-Фонтейнес. Я не подкуплен, нет! Мудрость его величества короля шведов есть порука тому, что война с московитами в конце концов принесет победу шведскому оружию. Я прошу только помнить, что Московия не такая жалкая страна, какой ее здесь представляют герцог де Кроа, полковник Джеймс и королевский прокурор Спарре. Жестокие испытания - вот что ждет королевство. К этому должны быть готовы все...
      Его более не слушали. В зале стоял шум. Он был конченым человеком и понимал это. Тупое равнодушие овладело им. Он слишком устал за эти дни... Пожалуй, отец, был прав: конечно, следовало убежать, скрыться, исчезнуть. Но сейчас все было поздно...
      После премьер-лейтенанта говорил генерал-квартирмейстер Гилленкрок. Король слушал его рассеянно и кивнул головой только один раз, когда Гилленкрок назвал речь премьер-лейтенанта болтовней человека с нечистой совестью. Старый барон Шлиппенбах усмехнулся. Жирный Лавенгаупт говорил последним. "Поменьше трусов в нашем войске!" - сказал он, садясь.
      К королю в наступившем молчании наклонились капеллан Нордберг и Аксель Спарре. Он выслушал их внимательно, качнул длинной головою и поднялся.
      - Наше решение, - сказал он своим высоким каркающим голосом, - наше решение будет принято в соответствии с мнениями, которые излагал совет. Война с московитами неизбежна. И мы надеемся, господа, что бог благословит наше святое дело.
      - Мед годс хелп! - ответил совет. - Во имя божье!
      Королевские драбанты распахнули створки дверей. Кирасиры, гренадеры и штык-юнкера взяли на караул. Протяжно запели фанфары. Тяжелыми шагами Карл спустился по лестнице и при свете смоляных факелов, чадящих на ветру, сел на своего горячего каракового жеребца.
      Еще не стих стук подков королевской кавалькады, когда у решетки дворцового парка пять драбантов службы Акселя Спарре остановили полковника и его сына. Премьер-лейтенант спешился. Капитан драбантов потребовал у него шпагу. Ларс Дес-Фонтейнес медлил. Кони били копытами вокруг него, капитан взвел курок пистолета.
      - Возьмите! - сказал Дес-Фонтейнес.
      Покидавшие дворец генералы и министры видели, как конные драбанты повели Ларса Дес-Фонтейнеса в канцелярию Акселя Спарре.
      Премьер-лейтенант шел медленно, руки его были скованы, голова низко опущена. Арест на глазах совета был хорошим уроком для всех беспокойных людей в королевстве шведском. Членам совета было также полезно видеть старого полковника кирасир словно застывшим возле окованной железом двери канцелярии королевского прокурора.
      2. ЕГО БУДУТ СУДИТЬ НЕ СЛИШКОМ СТРОГО!
      Ярл Юленшерна читал карту при свете свечей в своем кабинете и маленькими глотками прихлебывал сахарную воду, когда услышал шаги Маргрет. Он был без парика, лысый, в теплом меховом камзоле, в турецких сафьяновых туфлях с загнутыми носами. Маргрет шла быстро, почти бежала; он понял это потому, как она задохнулась, опускаясь в кресло у камина.
      - Добрый вечер! - сказала она, переведя дыхание.
      - Добрый вечер, Маргрет! - ответил он, сворачивая карту. Искоса, быстрым взглядом он отметил бледность ее лица, усталую позу и понял: она все знает. Ну что же, пусть знает. Теперь они квиты. Он отомщен, его честь восстановлена. Разумеется, ему следовало заколоть премьер-лейтенанта на поединке, но судьба решила иначе. По воле провидения королевский прокурор Аксель Спарре покончит с этим делом раз навсегда...
      - Я слушаю вас, Маргрет! - сказал он, садясь в кресло против нее.
      Она молча смотрела на него. "Плешивый дьявол" - звали его матросы. Про него рассказывали, что он еще в молодости продал душу черту. Этот человек не знал милосердия никогда. Ни милосердия, ни жалости, ни сострадания.
      - Я слушаю вас, Маргрет! - повторил он.
      - Какой холодный и сырой вечер, - произнесла она, ежась. - Очень холодно, не правда ли?
      - Я не нахожу этого...
      - Конечно, вы не находите... Вы моряк... вы привыкли к сырости и холоду. Вся ваша жизнь прошла в море...
      И она покашляла.
      - Не простужены ли вы?
      - Быть может, немного...
      Хрустнув пальцами, она сказала с принужденной улыбкой:
      - Вы огорчили свою жену, Эрик. Ларс Дес-Фонтейнес все-таки арестован?
      Юленшерна смотрел на Маргрет неподвижными глазами:
      - Разве?
      Он видел, как задрожал ее подбородок, но она нашла в себе силы сдержаться.
      - Представьте, Маргрет, я ничего об этом не знаю.
      - Убийство во время поединка! - воскликнула она. - Какой вздор! Неужели нельзя заступиться за человека, который так полезен короне?
      Ярл молчал.
      - Чем это все ему грозит? - осторожно спросила Маргрет.
      - Не слишком многим.
      - Чем же?
      Юленшерна сказал, что, весьма вероятно, офицера будут судить, но вряд ли слишком строго. Его ушлют в Польшу агентом, или в Московию, если это будет возможно, или в Данию.
      - Мне жалко его, - слегка зевнув, сказала Маргрет. - И жалко его старого отца. Стариков всегда жалко.
      - Его отец моложе меня на три года! - ответил ярл Юленшерна. - Вам следовало бы забыть эту тему...
      - Мне жалко и вас, - передернув плечами, усмехнулась Маргрет, особенно когда вы без парика. Парик все-таки украшает вас...
      Юленшерна молчал.
      - А когда-то вы мне подолгу рассказывали о вашем прошлом... О разных морях и жарких странах, о туземцах и о кровавых сражениях. Теперь вы всегда заняты, и мы живем так скучно. Дни похожи один на другой...
      Он слушал настороженно: Маргрет хитра, сейчас она чего-нибудь потребует.
      - Я просто зачахну от тоски. Обещайте, если пойдете в море, взять меня с собой?
      - Я военный моряк, - сказал Юленшерна. - Мне подчинены военные корабли. А на военном корабле женщине не место.
      - Мне не место?
      - Маргрет, ни одна женщина...
      - Жене адмирала и дочери государственного секретаря можно плыть и на военном корабле! - ответила Маргрет. - А если вы меня не пожелаете взять с собою, то я попрошу отца, и он вам просто-напросто прикажет. Понимаете? Я имею право на кое-какие капризы, вы это отлично понимаете...
      И, резко поднявшись, она ушла из его кабинета к себе.
      3. КАЗНЬ
      Королевский прокурор Аксель Спарре вместе с тюремным капелланом посетил Дес-Фонтейнеса в его заточении в замке Грипсхольм на следующую ночь. Два тюремщика сопровождали капеллана и прокурора. Пламя факелов отражалось в гладких мокрых стенах каменного подземелья, было слышно, как неподалеку поют псалмы закованные католики, как визжит старуха, приговоренная к казни за колдовство.
      - Ваше имя? - спросил Аксель Спарре.
      Дес-Фонтейнес угрюмо назвал себя. Аксель Спарре прочитал донос, написанный капитаном галеры и комитом Сигге. Премьер-лейтенант сидел опустив голову. Капеллан прочитал свидетельство офицеров, присутствовавших при поединке. Ларс Дес-Фонтейнес молчал.
      - Когда, где и сколько вы получили от московитов за то, чтобы превозносить их добродетели? - спросил Аксель Спарре.
      Премьер-лейтенант не ответил.
      - Чистосердечным раскаянием вы еще можете смягчить свою участь! сказал Аксель Спарре. - Советую вам подумать.
      - Но как мне раскаяться? - спросил, помедлив, Ларс Дес-Фонтейнес. Научите!
      Капеллан и Аксель Спарре в два голоса принялись ему советовать. Ларс Дес-Фонтейнес плохо соображал, но слушал внимательно. Он не слишком верил доброжелательности королевского прокурора: после всего происшедшего в зале совета тот не мог желать его спасения. Нет, он напишет королю по-своему, не имеет никакого смысла так глупо умирать...
      И весь следующий день, словно в лихорадке, он писал униженное прошение его величеству королю. А рядом все визжала и визжала старуха, которую должны были казнить за колдовство. Было слышно, как она богохульствует и призывает бога, как она бьется в двери и рыдает. Поздним вечером ее проволокли по коридору на плац - казнить. И в замке Грипсхольм сделалось так тихо, как, наверное, бывает в могиле. Впрочем, подземелье и было могилой. Отсюда не выходили почти никогда...
      На другую ночь премьер-лейтенанту был прочитан приговор. Дес-Фонтейнес выслушал его молча, с напряженным спокойствием. Но лицо его почернело и дрогнуло, когда он узнал, что приговорен к смертной казни трижды: за убийство в поединке, за бесчестье особы короля и за восхваление врага.
      - А мое прошение? - спросил он тихо.
      - Ответа еще нет! - ответил помощник королевского прокурора.
      После исповеди и причастия, под медленный бой часов на ратуше, приговоренных вывели на плац. Крупными хлопьями падал мокрый снег. Двести королевских драбантов стояли правильным четырехугольником вокруг низкого эшафота, на котором палач в красном колпаке точил бруском свой двенадцатифунтовый топор. Трещали и чадили смоляные факелы.
      Первым на эшафот, тяжело ставя опухшие, кровоточащие ноги, поднялся тот самый человек, которого премьер-лейтенант приказал на галере пытать водою, когда возвращался в Стокгольм, - Дес-Фонтейнес узнал его сразу. Щербатый, казалось, с любопытством оглядел высокие стены замка, ряды драбантов, капеллана, помощника королевского прокурора... Он о чем-то сосредоточенно думал и, может быть, даже хотел произнести какие-то слова, но не успел. Ударили барабаны, палач бросил его на плаху, подручные палача растянули его руки цепями, тюремный капеллан начал читать отходную, и вместе со словом "аминь" двенадцатифунтовый топор, со свистом разрубив воздух, отсек напрочь голову Щербатого.
      Барабаны смолкли.
      Ларс Дес-Фонтейнес поднялся на эшафот.
      Помощники палача натянули цепями его руки, палач ударил его в спину и повалил на плаху. Он потерял сознание, а когда очнулся, то услышал слова помилования, которые мерным голосом читал помощник королевского прокурора:
      - "...после чего, лишив офицерского звания, дворянства, имущества, имени и фамилии, сослать на вечные времена загребным каторжанином в галерный флот его величества короля, дабы примерным поведением, постом и молитвами, а также постоянным трудом, тот, который именовался Ларсом Дес-Фонтейнес, мог искупить свои грехи перед богом и преступления перед королем..."
      Помощники палача дернули цепи. Ларс Дес-Фонтейнес встал на ноги. Барабаны ударили в третий раз. Начался обряд гражданской казни.
      Жизнь он сохранил.
      Но какой она будет, эта жизнь?
      4. ПУСТЬ УНИЧТОЖАТ ГОРОД!
      Король уезжал в Польшу, и потому последние дела доделывались наспех. У охотничьего замка Кунгсер, где под предлогом устройства весеннего карнавала Карл уже несколько дней готовился к тайному отъезду, ржали верховые лошади; свитские генералы, одетые по-походному - в кольчугах под плащами, - дремали под турьими, лосевыми и медвежьими чучелами в галерее замка; солдаты конного батальона гвардии драбантов, назначенные сопровождать его величество, построившись, клевали носами. Дремали на ветру рейтары лейб-регимента, лейб-драгуны, трубачи, гобоисты, литаврщики, барабанщики...
      В маленьком кабинете горели свечи.
      Карл, в серо-зеленом походном кафтане, заложив руки за спину, нетерпеливо слушал графа Пипера, Нордберга, Акселя Спарре и генерала Штерна.
      - Уничтожить Архангельск можно также через посредство посылки нескольких тысяч войск с берегов Ладожского озера, - говорил граф Пипер. Они отправятся из Кексгольма через Ладогу и Свирь к северному берегу Онежского озера, где проходит стародавний путь по рекам и через волоки в Белое море...
      - Путь слишком длинен, - отрывисто сказал Карл. - Московиты сомнут наших солдат...
      Помаргивая, он смотрел на карту, которую держал генерал Штерн.
      - Еще что?
      - Можно также послать несколько отрядов шведских храбрецов к северным рубежам, дабы оттянуть силы русских от Архангельска, - предложил Штерн. Вот сюда - на Олонец-Кондуши...
      Генерал показал ногтем - как пойдет отряд.
      - В первую очередь - экспедиция, - произнес Карл. - Пять кораблей мало. Семь.
      Граф Пипер поклонился.
      - Командовать ярлу Юленшерне!
      Пипер поклонился еще раз. Штерн стал сворачивать карту в трубку. Аксель Спарре вздохнул.
      - Еще что? - спросил Карл. - Вы все крайне медлительны...
      Капеллан Нордберг шагнул вперед к Карлу. Палаш висел у него на левом бедре, справа в сумке были уложены пистолеты. Когда он пошевельнулся, стало заметно, что под сутаной у него надета кольчуга.
      - Что вам угодно? - спросил Карл своего духовника.
      - Пусть уничтожат город, - быстро заговорил Нордберг, - пусть покончат с кораблестроением, затеянным московитами. Сжечь верфи, сжечь все корабельные запасы, повесить на видном месте корабельных мастеров русских, датских, голландских, чтобы смертно боялись строить корабли, навсегда запомнили...
      - Город сжечь тоже! - сказал Карл.
      И отвернулся, насвистывая.
      - Не щадить никого! - прижимая ладонью щеку, говорил Нордберг. - Не правда ли, ваше величество? Уничтожить все в городе. Всех и всё. Пусть трое суток матросы и отряды абордажных команд грабят город. И взять контрибуцию. Ваше величество, не правда ли, следует взять контрибуцию?