Возвращение Эвридики

Воскресным вечером я прогуливался по Лазенкам, как вдруг откуда-то издали приплыла песня. Усиленная микрофонами, она струилась над старым парком, и я остановился словно пораженный громом: неужели она?! Конечно, этот голос трудно спутать с чьим-то другим, но ведь писали же, что она еще не вполне оправилась после той беды… Я рванулся навстречу песне и скоро был около «Театра на воде», окруженного тысячной толпой. Когда, пробившись сквозь людскую стену, посмотрел на эстраду, все сомнения исчезли: конечно, она! Голубоглазая, золотоволосая, в один счастливый день покорившая Сопот «Танцующими Эвридиками», а потом покорившая мир. Три года триумфа – и вдруг страшное известие: в Италии попала в автомобильную катастрофу, положение тяжелое… Врачи не знали, с чего начинать спасение. Это было в 1967-м…

И вот теперь снова вижу Анну Герман, слышу ее песню «Спасибо тебе, мое сердце», и мне самому хочется сказать ей: «Спасибо, что Вы оказались сильнее несчастья и вновь нам поете». И я действительно говорю ей примерно это, уже за кулисами, когда закончилось первое отделение и есть возможность полчаса спокойно побеседовать.

– Как Вы себя чувствуете?

– Сейчас уже все страшное позади. Мое положение было отчаянным – и с физической, и с психической стороны. Ведь очень долго оставалась без памяти, не могла сказать ни слова. Пять месяцев лежала «замурованной» в гипс до самого носа, еще пять – полная неподвижность без гипса. Два итальянских госпиталя и три польские больницы старались вернуть меня к жизни. Было неясно, срастутся ли кости, смогу ли ходить. Через два года начала упражнения с памятью – ведь я не помнила ни одного текста песни. Потом попыталась петь – тихо-тихо и совсем недолго. На большее сил не хватало. Лежа дома, стала впервые сама сочинять музыку. Сочиняла без рояля, в голове. Друзья потом ее записывали. Первую песню, которая называется «Судьба человека», написала на слова Алины Новак. Теперь у нас с Алиной уже есть долгоиграющая пластинка. Но до эстрады было все равно далеко. Однако специальные физические упражнения, которые я выполняла до седьмого пота, оказались эффективными. И хотя левая рука еще действует плохо и нога тоже не совсем в норме, я рискнула встретиться со слушателями. Вы присутствуете как раз на одном из самых первых концертов. Через неделю выезжаю на побережье: гастроли, прерванные четыре года назад, продолжаются.

– Теперь Вы исполняете свои песни. О чем они? Что Вас прежде всего волнует?

– На основе исторических документов мы с Алиной Новак написали несколько песен, составивших «Освенцимскую ораторию». Наша совместная самая первая работа определила и название цикла – «Человеческая судьба». Особенно дорога мне песня «Спасибо, мама». Давно мечтала о ней. Мне очень было нужно рассказать о моей маме, которая одна меня вырастила и всегда остается самым родным человеком. Попросила Алину написать текст. Обе боялись банальности, ведь столько уже пелось о мамах… Но, кажется, песня удалась. Во всяком случае, и мне, и маме нравится. В общем, пишу и пою о том, что волнует каждого. О человеческом.

Но в моей новой программе будут не только собственные песни. Наверное, сохранится «Эвридика». (Вчера на концерте поднимается на сцену старушка с цветами: «Спойте, пожалуйста, песню, в которой ветер свищет по улицам…» Конечно, не смогла отказать.) Будут мелодии и советских композиторов – Бабаджаняна, Фрадкина, Фельцмана. Фельцман специально для меня написал песню «Двое».

– Вы получили много высоких наград. А какая для Вас самая дорогая?

– Однажды в Милане проходил телевизионный конкурс. Соревновались семьи – три поколения. Например, дедушка исполнял бабушке серенаду – ту самую, которую пел в молодости. Внучка должна была разрезать торт, разложить по тарелкам и всех угостить… А между соревнованиями выступали разные певцы, и я тоже. И вот когда спела по-итальянски «Не спеши» Арно Бабаджаняна, подходит ко мне седой дедушка: «Синьора, Вы поете совсем иначе, чем теперь принято. Вы поете, как во времена моей молодости – сердцем. Сейчас же модно шумом заглушать то, что хочет сказать сердце. А у Вас это слышно. Приезжайте, синьора, ко мне на Сицилию…» Конечно, награды на фестивалях дороги, но, когда услышишь такое, словно крылья вырастают.

– За время болезни Вы, кажется, и книгу написали?

– Да, она уже вышла. Называется «Вернись в Сорренто?». После названия – знак вопроса, потому что, когда писала, было совсем не ясно, смогу ли вернуться в Сорренто, где мне раньше довелось много выступать. В книге – размышления о жизни, о песне, воспоминания о встречах.

– К нашей общей радости, Вы вернулись и в Сорренто, и в Варшаву, и в Ленинград. Когда же Вас можно наяву ждать в нашей стране?

– В июле – августе будущего года. Этой встречи сама жду не дождусь. Ведь, когда лежала в гипсе, столько добрых писем получала и из Москвы, и из Ленинграда, и с Дальнего Востока… Поэтому будущим летом хочу у вас петь не только в крупных городах, но и на самой дальней периферии, куда редко попадают заграничные гастролеры. За зиму поработаю над программой, надо собрать тридцать самых лучших песен. Мечтаю, что в Москве для фирмы «Мелодия» запишу кое-что новое (ведь моя самая первая пластинка родилась именно там). Очень стремлюсь и в Ленинград. Петь для ленинградцев – наслаждение.

Впервые на невские берега я приехала, когда там были белые ночи. После концертов каждый раз бродила по городу чуть ли не до утра… Но, признаюсь по секрету, больше всего помню ленинградское мороженое. Знаете, такой толстый круглый шоколад вокруг палочки? Нигде в целом мире такого вкусного нет!..

Начиналось второе отделение. Она стояла за кулисами и нервно теребила платочек: «Не удивляйтесь. И раньше всегда волновалась ужасно. А теперь – особенно. Теперь – все как сначала». Она шагнула на сцену – и навстречу рванулись овации. Люди были счастливы – к ним возвращалась их Эвридика.

Л. Сидоровский

Поет Анна Герман

Интервью первое. Июль 1972 года.

Большой летний театр в Измайловском саду. Зрители не расходятся, ждут появления Анны.

А Анну задерживаю я. Она сидит обессиленная, облокотившись на гримировальный столик, в зеркале отражается ее совсем девичий нежный профиль и выбившиеся из подобранного «хвоста» вьющиеся золотистые и тоже усталые пряди волос. Кругом охапки цветов, собрать их у Анны нет сил.

Я вижу, как она устала, и мне неловко терзать ее расспросами.

– Анна, может быть, не сейчас… но кто знает, что будет у Вас в последующие дни?..

– Нет, давайте лучше сейчас. Я немножко отдышалась, а Вы говорите со мной как доктор, так что ничего…

Я вынимаю из сумки журнал «Польша» 70-го года с портретом Анны Герман на обложке. Очень похудевшая, в андалузском наряде, она стоит вполоборота, лихо подбоченясь, и счастливо улыбается.

– Вот этот журнал – всему виной, – говорю я. – Стоило мне прочитать статью о Вас, как я поняла, что должна видеть Вас, слышать и говорить с Вами. Но пришла я не от музыкальной редакции, а от литературно-драматической, и поэтому мой основной вопрос связан с Вашей книгой. Скажите… вот теперь, когда самое страшное уже позади, когда Вы снова вышли на эстраду, когда фактически началась Ваша вторая «рукотворная» жизнь, что бы Вы написали, если бы у Вас появилось желание и время написать вторую часть «Вернись в Сорренто?», но уже без вопросительного знака?

– Ну, тогда начать надо с того, что я жить не могу без своей любимой работы. Возвращения к ней мне пришлось довольно долго ждать, потому что, когда я выздоровела: смогла сидеть, потом ходить, потом даже гостей принимать, смеяться, петь очень долго не могла – а мне без пения совсем плохо…

И как-то принесла мне моя очень хорошая знакомая, Алина Новак, несколько своих стихотворений и предложила попробовать сочинить на них музыку – все-таки это ближе к песне, к сцене, к моей работе. Я попробовала, и получилась «Судьба человека» – 12 песен, которые я потом написала, вошли в пластинку именно с таким названием: «Судьба человека».

Ну потом я попробовала писать музыку и на слова других знакомых и друзей, и таким образом я приближалась к тому дню, когда опять можно было бы выйти на сцену.

А вообще… все мы должны строить свою жизнь сами, но жить, по-моему, намного легче, когда чувствуешь внимание и сердечность других людей… Не знаю, хорошо ли, ясно ли я выражаюсь по-русски?..

– Вы имеете в виду письма?

– Да, когда я лежала больная, удивительно, я плохо помню эти первые месяцы, даже годы, я получала множество писем. Еще в Италии мне писали, потому что я была там довольно популярна…

Из Сицилии, из маленьких городков, присылали письма, цветы, маленькие сувениры, и потом, когда я уже вернулась домой, когда стало известно, что я живу в Варшаве, в больницу стали присылать письма совсем чужие люди… Ведь я их никогда в жизни не видела, а они писали такие теплые слова, призывали меня быть бодрой, говорили, что я им нужна, то есть песни мои нужны, и это мне очень, очень помогало…

Находясь сейчас в Советском Союзе, я хочу поблагодарить тех, кто мне писал. Я выбрала для этой гастрольной поездки именно Сибирь, поскольку никогда там не бывала. Четыре раза выступала в Советском Союзе, и всегда наш путь вел на юг, в прекрасную Грузию, к Черному морю. А большинство писем я получила именно из далекой Сибири от людей, которые когда-то по радио слышали мои записи.

И я сказала себе, что, когда соберусь немножко с силами и смогу поехать в первую гастрольную поездку, попрошу, чтобы мне устроили турне по Сибири. И вот теперь мои планы осуществились.

– Наверное, такое страшное «происшествие», как Вы называете катастрофу, не могло обойтись без переоценки ценностей?.. Изменилось ли что-нибудь в Вашем отношении к миру, к людям, к сцене?

– Мир я вижу теперь иначе – наверное, просто в других красках… Композиторы мне часто приносят очень хорошие песни, с глубоким смыслом, но мне не хочется их петь, потому что они грустные, а мне хочется петь о радости жизни, о любви, чтобы люди улыбались, но, конечно, иногда и всплакнули, потому что это очень очищает душу… Но не слишком часто. Все-таки радости и смеха должно быть больше.

– Вот Вы сказали «слезы очищают душу», а могли бы Вы сказать, что на несчастьях учатся, хотя в Вашем случае «несчастье» – это, конечно, не то слово…

– Да-а, пожалуй… Чему я, так сказать, «научилась» за эти годы, – пониманию того, что для человека самое главное в жизни. Моя мама – педагог, она всю жизнь учила детей, потом студентов, больше тридцати лет… Но вот недавно оказалось, что ей необходимо оперировать глаза… Это была очень трудная операция, после нее она уже не смогла вернуться к своей любимой работе. И так как я теперь здорова, могу работать, у моей мамы фактически никаких материальных проблем нет. Она может спокойно жить в своей квартире и, казалось бы, радоваться жизни… И что же оказалось? Моя мама вовсе не так уж и счастлива. Не помогают ни экскурсии, ни театры, ни кино – страшно трудно ей найти свое место в жизни…

Так вот я хочу сказать, что человеку, конечно, очень нужна любовь близких, семейное счастье, но еще важнее найти свое место в жизни, которое даст возможность приносить пользу людям и без которого не сможешь жить. По-моему, это самое главное для того, чтобы быть счастливой.

Дело не только в том, чтобы зарабатывать деньги и жить изо дня в день, а чтобы то, что ты делаешь, доставляло радость…

Вот это я поняла за эти трудные для меня годы. Я могла бы вернуться к микроскопу, к моей профессии геолога, нашлась бы какая-нибудь другая работа, не только бродить по горам, этого бы я теперь не смогла. Но я полюбила всем сердцем свое дело, и до тех пор, пока будет можно, пока мои зрители захотят видеть и слушать меня, я буду с огромным удовольствием петь для них.

– На концерте Вы рассказывали о Леониде Телиге. Ваша песня на его слова мне очень понравилась. Но мне показалось, что Вы о чем-то умолчали… недоговорили о чем-то невеселом…

– Да, я не сказала, что он был уже болен, когда пошел в плавание, и знал об этом, но я не хотела говорить публике… Зачем? А теперь его нет…

– Вы хотели, чтобы мы тоже знали и помнили о нем, да?

– Да, конечно…

– Как он вошел в Вашу жизнь?

– Я считаю, что мне просто было подарено судьбой познакомиться с ним. Леонид Телига был мореплавателем, он обогнул земной шар на своей маленькой яхте «Опти», названной так от слова «оптимизм».

Мы познакомились довольно необычно. Отправляясь в свое путешествие, он взял с собой несколько записей, чтобы там, в океане, послушать иногда любимую музыку. И среди других оказалась песня в моем исполнении. Очень красивая песня, которая говорит о том, что, где бы ты ни был, всегда вернешься домой, самым, самым маленьким судном, самым последним трамваем ты всегда вернешься к себе домой.

Песня называется «В дождь и бурю», а он назвал ее «Тоска». Я даже не знала, когда мы встретились, о какой песне он говорит: «Я все слушал твою „Тоску“ там, в чужих океанах и морях».

В журнале «Панорама», который выходит в Силезии, было напечатано интервью со мной, когда я возвращалась, так сказать, к жизни, и в той же «Панораме» рассказано и о его путешествии. Он прочел этот журнал где-то далеко, в Южной Африке кажется, в польском посольстве, и, таким образом узнав о моей судьбе, прислал мне очень сердечное, теплое письмо, в котором писал о тех трудностях, которые встречаются ему в пути. «У тебя тоже трудный рейс – к здоровью, – писал Телига, – но держись, а когда я вернусь домой, то мы обязательно встретимся».

Я ответила, письмо застало его где-то очень далеко, и после окончания рейса они с женой действительно приехали к нам в Варшаву.

Мы сразу подружились, потому что это был человек, которого просто невозможно не полюбить, такой он был веселый, полный энергии, он вообще был очень добр к людям… У него была очень простая жизненная философия, о которой я часто вспоминала во время своей болезни. Такая же, как в моей песне, которую он взял с собой. Он не ждал, когда придет счастливый день, а радовался любым мелочам. Каждый день он находил что-то, что доставляло ему радость, и был счастлив. Это давало ему силы встретить следующий день.

Ведь это плавание мог совершить только такой человек, как он. У него не было больших средств, его яхта «Опти» была крошечных размеров, просто скорлупка ореха, а когда ему не хватало денег, он останавливался в портах, писал акварели, продавал их и таким образом двигался вперед.

Мечта у него действительно была большая и энтузиазма много. Я все это не раз вспоминала потом, когда частенько, не скрываю, мне бывало очень тяжело, потому что довольно долго пришлось ждать полного выздоровления…

И вот теперь я бы хотела сказать, зная, что в эту минуту, когда мы с вами беседуем, есть очень много людей, у которых какое-нибудь несчастье, которые лежат в больницах: «Не унывайте и не отказывайтесь от помощи и сочувствия близких, потому что с ними легче победить и болезнь, и несчастье, и просто пасмурные дни, которые у каждого человека бывают. По-польски говорят: „Глова доигура, кохане!“ Выше голову, друзья!»

Интервью второе. Лето 1974 года.

– Анна, в этом году у Вас довольно необычная программа, не только потому, что Вы приехали с новыми актерами, но и по построению и по настроению…

– Мы все очень радовались поездке, но времени для подготовки у нас было мало, потому что этот год проходит под знаком тридцатилетия Освобождения Польши и мне хотелось, чтобы в нашей программе это нашло отражение. Поэтому в моем выступлении есть маленькая часть «Воспоминание», где я пою две песни о войне. Была еще одна песня, но мне показалось, что это уже много, и я остановилась на двух.

– Каких актеров Вы в этот раз привезли?

– Они из Варшавского музыкального театра. Может быть, наша программа не столь уж модная, не в стиле шумных «шоу», но иногда слушатели совсем не прочь посидеть в тишине и немножко отдохнуть. Поэтому моя совесть чиста.

– Еще раньше я обратила внимание на Ваше чуткое отношение к молодым коллегам, к их творческой судьбе. Что Вы считаете нужным воспитать в молодом актере в первую очередь, какие качества исполнителя и человека?

– Нельзя выходить на сцену внутренне не подготовленным – за это, по-моему, в тюрьму надо сажать! (Смеется.) Мне кажется, что моим молодым коллегам, которые уже работают в театре, знакома дисциплина, пунктуальность, и хорошо то, что они молоды и к работе относятся с большой сердечностью, у них все впереди, им пока ничто не надоело, это очень хорошо. И еще важно, чтобы в ансамбле была дружеская атмосфера. Это, к счастью, у нас есть.

– Вы имеете возможность выбирать партнеров или это случайные люди, которых Вы просто объединяете?

– Я иногда могу пригласить кого-то в наш коллектив, но не всегда те, кого я выбрала, свободны, такова уж наша жизнь, все спешим, у всех свои планы, и иногда трудно все совместить.

– Я, собственно, пытаюсь выяснить, что Вы считаете ведущим, главным качеством эстрадного артиста, о чем Вы заботитесь сами (хотя это очевидно, когда Вас слушаешь), от чего Вы пытаетесь предостеречь молодых актеров и что стараетесь в них пробудить, ведь Вы – педагог, это бесспорно, но как Вам удается так искусно, незаметно, оказывать свое влияние… Они, наверное, и не замечают ничего, им кажется, что всего этого они достигают сами…

– Теперь, когда я пою все второе отделение, я еще сильнее чувствую, что выйти на эстраду – это огромная ответственность. Выйти и спеть две, три, четыре песни, когда участников много, конечно, тоже ответственно, но все же это совсем другое дело.

Сделали свое дело хорошо – и пожалуйста следующий. А тут надо с начала до конца всех заинтересовать, каждому что-то подарить, чтобы зрителю не захотелось встать и уйти.

И дело здесь, по-моему, не только в том, чтобы хорошо, правильно спеть песню, все ноты чисто вытянуть, текст не забыть. Но надо еще выйти к людям с большим чувством симпатии, невзирая на то, примет тебя зал или нет. Ведь вообще-то лучше давать, чем брать, правда?

Выйти и отдать все, все, что можно. И стараться быть самой собой, никому не подражать, чтобы быть естественной, потому что двух-трех человек в зале, может быть, и можно обмануть, но когда их четыре тысячи или триста, то ведь большинство хочет правды и честности. Это, по-моему, самое главное.

– Анна, прошлый раз Вы неожиданно явились в образе конферансье, причем очень остроумного, милого и так легко поддерживающего контакт с людьми, хотя специально драматическому мастерству Вы, кажется, не обучались. Теперь Вы играете и поете одновременно. Как у Вас возникли такие мысли? Появляются какие-то новые возможности, новые партнеры – и они подсказывают новые способы выражения?

– Конферансье я, конечно, не настоящий. Говорить, а потом петь очень тяжело. Это все вокалисты знают. В опере даже, кажется, запрещается разговаривать перед выходом на сцену. Но мне показалось, что это очень заманчиво, возникает тесный контакт между слушателями и исполнителем, поэтому два года тому назад я попробовала обратиться с несколькими теплыми словами к своим слушателям, и это себя полностью оправдало. И, несмотря на то что мне в тот раз было очень трудно вытянуть все piano, я подумала и сейчас: «Уж если тогда получилось так хорошо, нельзя же теперь сделать иначе… Кто-нибудь холодно, официально перескажет содержание песни, а потом я выйду и спою ее». Так что и в этот раз я пыталась сделать все сама, и очень рада.

А вообще такое переключение – большая проблема. У меня после того, как говорю, страшно высыхает горло, и потом петь трудно. Я все время думаю, можно ли мне выйти со стаканом воды на сцену или нельзя. До сих пор я еще не решилась на это, как-то неудобно… Но я еще подумаю. Потому что на то, чтобы со сцены бежать за кулисы, глотнуть воды и опять вернуться, уходит много времени.

А дуэты я очень люблю, но раньше у меня то не было подходящей песни, то композиторов, то сопровождающих, то музыкантов, а вот теперь все появилось и можно было попробовать.

Песню «Лучше вдвоем» я впервые спела с автором музыки у нас на телевидении и потом узнала, что и у вас в Советском Союзе ее показали. В Польше ее так полюбили, что я попросила нашего гитариста спеть ее со мной. У него очень хороший голос, бас, и песня, по-моему, получилась. Слушателям она нравится, и я на каждом концерте повторяю ее.

И вообще, мне очень приятно под конец программы исполнить дуэты с моими молодыми коллегами и потом уже, в финале, выйти вместе со всеми попрощаться с публикой…

Интервью третье. Лето 1975 года.

Уютный маленький двухместный номер Октябрьской гостиницы.

Анна обедает. «Поделимся?» – я благодарю и завожу речь о главном для нас – конечно же, о песне.

– Проблемы поиска собственной манеры исполнения у меня никогда не было. Стыдно сказать, но я никогда не училась пению, а может быть, и не стыдно, потому что у меня другая профессия, я все-таки не бездельничала.

Я пою только те песни, которые мне по душе, которые не противоречат моему характеру. По-моему, если бы я включила в свой репертуар что-нибудь другое, не свойственное мне, у меня бы просто ничего не получилось и с этим нельзя было бы выйти на сцену…

– Вы были во многих странах и слышали множество певцов. Кто из них Вам наиболее интересен? За что, по вашему мнению, можно уважать, любить исполнителя, видеть в нем своего рода пример, образец?

– В своей книжечке я вспоминаю о встрече с Конни Фрэнсис. Она мне всегда очень нравилась, ее пение, голос, репертуар. Может быть, это не изысканная лирика, а просто песни, которые трогают – простые, нормальные… про любовь к милому, к матери.

Я познакомилась с ней на фестивале в Сан-Ремо, и она оказалась хорошей, веселой, вдумчивой девушкой. Было очень приятно видеть, обнаружить, что она не «звезда» в негативном смысле, а просто хороший человек.

– Что Вы считаете главным достоинством настоящего исполнителя?

– Это не простой вопрос… Я себя неловко чувствую, когда меня спрашивают о таких серьезных вещах (смеется)… Мне кажется, что нужно на это как-то очень умно ответить, хотя… По-моему, пение – такая же работа, как другие. Надо делать все так, чтобы в результате получилось хорошо. Выучить слова, проработать мелодию. Иногда и платье самой сшить. Выйти на сцену, духовно подготовившись к этому событию. Инженер создает необходимые предметы, и мы не всегда в состоянии понять и оценить его творчество, его никто не видит, никто ему цветов не дарит, никто не кричит громко: «Ура!», «Браво!»

Или врачи, которые вернули мне здоровье. Даже сапожник, который делает хорошие туфли. Ведь все в жизни важно! И по-моему, надо просто хорошо делать свое дело. И все! И хватит! (Смеется.)

– После Ваших выступлений в Польше Вы располагали собой и своим временем, и вдруг, после всех достижений, Вы стали принадлежностью мирового «товарооборота»…

– Да, конечно. Но после моего, так сказать, «итальянского приключения» ко всему, что связано с гастролями, я отношусь осторожнее. Я только два года назад и вот в этом году подготовилась к большому турне по Советскому Союзу – только потому, что это доставляет мне искреннее удовольствие.

Советские слушатели очень музыкальны, и нам очень приятно было готовить программу, а потом почувствовать, приехав сюда, что мы оправдали и надежды слушателей. Поэтому я приезжаю в Советский Союз третий раз с большой программой на долгие два месяца. Таких больших турне у меня не бывает. Только однажды на месяц мы выехали в Канаду и Америку с программой польского радио, обычно же я выступаю по телевидению, по радио, время от времени в концертах дома, в Варшаве.

Слишком жесткий, строгий режим для меня уже непосилен, нужно иметь очень много сил и энергии, чтобы оставаться в форме. Если бы можно было спеть песню и исчезнуть, но ведь это невозможно. Профессия такая, что надо и со зрителями встречаться, что, конечно, очень приятно, но отнимает и время, и здоровье.

Я выступаю не очень часто, иначе у меня просто не хватит сил жить и радоваться жизни. Потому что страшно уставать так, как после вчерашнего концерта, когда зрители в финале неожиданно стали скандировать: «Эвридика!» Уйти было нельзя… Я испытала и восторг, и страх, и удивление.

Я спела «Эвридику», которой не было в программе. Все прошло прекрасно, но напряжение в такие моменты столь громадное, что я потом себя чувствую как шахтер после 12 часов работы. Как счастливый шахтер!

Она засмеялась и вдруг спохватилась:

– Но мы все говорим, говорим, а нам скоро и на концерт ехать. Я даже на часы не смотрю, а чувствую это по какому-то внутреннему волнению. Надо и помолчать немного. Я оставлю Вам свою книжечку, я ее написала, когда никуда не надо было спешить, и там, конечно, больше рассуждений о фестивалях и обо всем. Если что-нибудь Вас интересует, возьмите оттуда.

Так я впервые получила в руки только что прочитанную вами книгу Анны Герман «Вернись в Сорренто?».

Интервью четвертое. 31 декабря 1979 года.

Несмотря на две телеграммы, которые Анна дала мне еще из Польши, одну за другой: «…буду в Ленинграде январе», «все будет хорошо», когда она приехала 26 декабря, на первый же мой звонок в гостиницу «Европейская» я услышала: «Анна очень просит ее извинить, но говорить она не может».

То же самое повторялось и все последующие пять дней. Оказалось, что Анне стало плохо уже на первом гастрольном концерте в Прибалтике, то же случилось и в Ленинграде. Вставал вопрос о прекращении гастролей, но каким-то сверхчеловеческим усилием Анна заставляла себя подниматься, более того – между концертами она встречалась с композиторами и разучивала новые песни.

Казалось, она знает, что в Советском Союзе ей больше не бывать, что эти гастроли – последние.

Внезапно вечером 31 декабря раздался телефонный звонок, и голос Анны произнес: «Лия, приезжайте в гостиницу к одиннадцати часам, может быть, сегодня что-нибудь получится». Звонила она с концерта.

Когда я приехала, Анна ходила по огромному номеру, потирая виски и повторяя: «Голова болит, голова… Простудилась, наверно», а во взгляде было другое – застывший, недоуменный вопрос.

На часах было 23 часа 10 минут 31 декабря 1979 года. Думая только о том, чтобы скорее ее освободить, я принялась за дело…

– Анна, если Вы не против, сначала несколько вопросов радиослушателей, а потом я только буду называть песни, которые в какой-то мере кажутся мне этапными, а Вы, если согласитесь с моим выбором, расскажете все, связанное с их появлением в Вашем репертуаре.

Помните, Вы как-то сказали: «Песни как люди, у каждой своя история». Сейчас, под Новый год, хочется оглянуться назад, подвести какие-то итоги, правда?

– Да, действительно, я впервые встречаю Новый год не дома, не с близкими. Но это тоже очень интересное событие, оно принесло мне новые впечатления… я увидела людей, которые нашли время прийти на наш концерт под самый Новый год. Вы хотите, чтобы я рассказала о своих главных песнях. Ну что ж, Вы правы, ведь 80-й год – круглая дата, и можно было бы подвести некоторые итоги. Я это сделаю с радостью, потому что песни, которые я когда-то полюбила, у меня в памяти до сих пор. Я охотно повторяю их на своих концертах, да и сама слушаю…