Круглолицая девчонка в накрахмаленном сером форменном платье с белым воротничком и в аккуратном фартучке вышла на звонок и продержала Фрэнсис, не впуская, пока не удостоверилась, что перед нею дочь хозяина, а не какая-нибудь распространительница подписки на энциклопедии. Выстояв на пороге немало времени и услышав в конце концов от девчонки, что миссис Пратт сегодня не принимает, Фрэнсис даже не нашлась что сказать. Ей следовало бы передать записку или оставить на автоответчике сообщение: «Разделяю твое горе всей душой». Впрочем, она правильно поступила, не сделав этого, а тут же быстро уехала.
      С тех пор Фрэнсис избегала встреч с Клио, и ей это удавалось. Сейчас, будучи наедине с отцом, она тоже терялась и не знала, на какую тему завести разговор, рылась в памяти, выискивая какие-нибудь забавные истории, которые могли развеселить Ричарда. Ничего такого на ум не приходило. Фрэнсис всегда восхищалась умением младшей сестры болтать о пустяках и развлекать собеседника. Все, что исходило из ее уст, искрилось, как шампанское в бокале, любые новости о ее совместной с Джейком предпринимательской деятельности, несмотря на их подозрительную суть, описывались как забавные промахи в детской игре.
      Наверное, Ричарду было интереснее слушать местные сплетни и язвительные отзывы Блэр о политической кухне и даже, возможно, отчеты бухгалтеров и управляющих, его компаний о состоянии их финансов, чем рассказы Фрэнсис о вязкой судебной рутине, касающейся судеб довольно мелких людишек, которых Ричард уже давно, еще до болезни, предпочитал не замечать.
      Фрэнсис, немного нервничая, поменяла позу, закинула ногу за ногу, опустила голову, избегая устремленного на нее взгляда отца.
      – Как поживают собаки? – первым нарушил затянувшееся молчание Ричард.
      Фрэнсис встрепенулась:
      – Отлично. Растут не по дням, а по часам. Весят почти по девяносто фунтов. Может, это уже чересчур, но я не решаюсь ограничивать их в еде. Да и себя тоже, как ты видишь.
      Фрэнсис сочла это хорошей шуткой, показывающей отцу, что она пребывает в неплохом настроении и напрашивается на комплимент по поводу своей внешности. Но он не поддался на эту уловку и промолчал. Он знал – это читалось в его глазах, – что ей надо сбавить фунтов десять, не меньше, и лгать дочери не собирался. Тут Ричард внезапно закрыл глаза, дернулся в кресле и как бы окаменел. Фрэнсис не встревожилась. Такое бывало и раньше. Ему требовалось несколько минут отдыха. Они прошли, и он вновь открыл глаза.
      – Я что, заснул? – смущенно спросил Ричард.
      – Нет, папа, – солгала она.
      Ей так хотелось заключить в объятия это исхудавшее тело, ощутить на лице прикосновение его губ. После постигшего его инсульта, да и задолго до этого, отец избегал подпускать дочерей близко к себе. Фрэнсис уже забыла, когда он в последний раз обнимал ее и одаривал родительской лаской.
      – Как насчет нескольких страничек П.Д. Джеймс? Инспектор Далгиш ждет, чтобы ему уделили внимание.
      Фрэнсис говорила нарочито бодрым тоном. Она подняла упавшую с колен Ричарда книгу.
      – Согласен.
      – О'кей. Мы остановились на четырнадцатой главе. Она начала читать вслух, и ее голос эхом отдавался в большой пустой комнате. Занятие это стало настолько привычным для нее за время неукоснительно соблюдаемого ритуала еженедельных визитов к отцу, что никак не мешало ей размышлять о чем угодно. Но иногда ей удавалось вникнуть в содержание и даже представить, как воспринимает отец события, описываемые в книге. Вот он непроизвольно кивнул головой, вот улыбнулся, уловив нотку юмора в диалоге персонажей.
      А тем временем Фрэнсис вспоминала, как отец, стоя на мелководье, окунал ее в соленую океанскую волну, убеждал, смеясь, что с такой воздушной подушкой она ни за что не утонет, требовал, чтобы она махала ручками и не глотала воду разинутым ртом. Ей было тогда три года, и она училась плавать. Она и сейчас чувствовала кожей, как крепко держали ее, маленькую и беспомощную, отцовские руки, как страшно ей было, когда волна медленно вздымалась, и какую радость она испытывала, когда отец поднимал ее вверх, спасая от этой гадкой волны.
      Она старалась угодить ему и покорно ложилась на водную поверхность, колотя по ней коленями и кулаками, а когда ее, замерзшую и посиневшую, вытаскивали на теплую гальку и закутывали в восхитительно мягкое полотенце, не было пределов ее счастью, тем более что отец рассыпался в похвалах и серьезно доказывал, что море для нее – родная стихия, и называл ее «своим маленьким тюленчиком».
      Фрэнсис остановилась на полуслове. Отец заснул. Его рот широко открылся, а голова склонилась набок, словно бутон увядшего цветка на иссохшем стебле. Фрэнсис загнула уголок страницы, закрыла книгу и вернула на место стул, на котором сидела, как бы заметая все следы своего пребывания в комнате. Затем она приблизилась к отцу и, задержав дыхание, коснулась губами сухой, почти прозрачной кожи его щеки. Та была странно и неприятно холодной. Его ресницы дрогнули, но глаз он не открыл.
      Фрэнсис тихонько встала и покинула комнату.
      Зажженные на веранде цветные фонари добавляли яркости к нежному свечению вечернего неба. Примостившись на валике огромного дивана, Беверли Уинтерс окидывала взглядом ряды французских окон, наблюдая за фигурами в залитом светом зале. Гости неслышно передвигались, словно скользили среди обитой цветастой тканью мебели, собирались в небольшие группки и беседовали, потягивая из высоких бокалов вино и джин с тоником. Прохладный ветерок загнал большинство гостей внутрь, к столам, уставленным горящими свечами, и поближе к жаркому пламени в мраморном камине.
      Только Беверли оставалась снаружи в обществе двух тяжеловесных субъектов, попыхивающих сигарами и затеявших разговор о грядущей инфляции. Они спорили до хрипоты, прерывая друг друга, и уже полчаса как не давали возможности даме вставить хоть одно словечко. У нее даже шея заболела от постоянных кивков головой, подтверждающих то, что она усердно им внимает и заинтересована подобной темой.
      Беверли проследила, как Клио Пратт вошла в комнату и начала раздавать направо и налево приветствия и воздушные поцелуи, избегая более близких соприкосновений с чьей-либо щекой. Беверли оценила стиль и проявленный Клио вкус в одежде – платье из бледно-голубого шелка и такого же цвета легкий жакет, расстегнутый и небрежно брошенный на плечи. Беверли неизбежно пришлось провести сравнение между собой и Клио, которая, по всей видимости, прекрасно чувствовала себя в обществе, где одиноких женщин не очень привечали.
      Они были ровесницами. Беверли недавно овдовела, Клио в скором времени ждет то же самое. Но если Клио излучала обаяние, то Беверли наводила на окружающих тоску. Она отдавала себе отчет в том, что часто выглядит непроходимо тупой и вульгарной, особенно когда выпьет. От неимоверного количества выкуренных за долгие годы сигарет пальцы ее пожелтели, а голос стал хриплым. Пачка в день, а возможно, и больше. Она перестала считать с тех пор, как начала покупать сигареты блоками. Варикозные вены покрывали ее исхудавшие ноги, на руках из-за больной печени появились коричневые пятна. Бурсит большого пальца левой ноги не позволял ей носить обувь на высоком каблуке.
      Беверли проглотила остатки своего «Шардонне» и направилась к бару, чтобы вновь наполнить бокал. По пути она засекла Клио, беседующую с какой-то незнакомой ей парой.
      – Что вам предложить? – осведомился бармен.
      – Белого вина, пожалуйста. – Протянув ему пустой бокал, она тут же извлекла из расшитой блестками сумочки пачку «Мальборо», вытряхнула сигарету, зажала ее в густо напомаженных губах и принялась искать зажигалку. Почему-то ее вид вызвал у бармена улыбку.
      – Могу я вам помочь?
      Беверли наклонилась к зажженной спичке, прикурила, жадно затянулась, и, едва выпустив из ноздрей дым и повернувшись, увидела, что Клио тоже стоит у стойки рядом с хозяином дома Джеком Ван Фюрстом. Чарующе улыбаясь бармену, она заказала «Перрье» с лимоном, затем продолжила разговор с Джеком. Беверли удалось разобрать, что речь идет об авторе, чья книга попала в список бестселлеров, публикуемых «Нью-Йорк таймс», с которым Клио недавно встречалась на благотворительном вечере в пользу детей из бедных семей.
      – После прочтения книги и восхваления всех содержащихся там безумных индуистских обычаев я просто не знала, чего ожидать от встречи с ее автором, но он оказался на удивление нормальным человеком, личностью самой обыденной. – Клио разразилась смехом и положила свою руку на запястье Джека.
      – Я слышал о книге хорошие отзывы.
      – Да, она в некотором смысле познавательна для тех, кто интересуется восточными феноменами. Я к их числу не принадлежу.
      – Я знаю лишь, что индусы лишают себя одной из самых больших радостей в жизни – съесть на ужин сочный бифштекс.
      Джек посмеялся собственной шутке. Клио поддержала его улыбкой.
      – Однако нам следует расширять наши представления о мире, не так ли? Для нашей же пользы. – Произнося это, она гордо вскинула голову.
      – Не вижу тут никакой пользы. Почему меня заставляют разбираться в какой-то чужой культуре? Я и в нашей-то мало что понимаю, если таковая вообще имеется.
      Беверли вторглась в разговор в отчаянной попытке привлечь к себе внимание:
      – Джек! Наконец-то я могу поздороваться и поблагодарить за столь чудесный прием, открывающий летний сезон. Привет, Клио.
      Джек слегка приобнял Беверли и тут же отстранился.
      – Надеюсь, ты уже нашла себе что выпить, – произнес он с улыбкой.
      – Беверли всегда проложит дорогу к бару. Причем первым делом. Я ведь права, моя дорогая? – Клио и не думала прятать свой сарказм за любезностью тона.
      Беверли схватила стакан и едва удержалась, чтобы не запустить его в лицо Клио. «Зачем тратить на нее отличное вино?» – подумала она. «Куартон-Шарлеман» стоило тридцать три доллара за бутылку в последний раз, когда она осведомлялась о его цене.
      – А ты, я вижу, накрепко завязала. – Беверли кивнула на бокал Клио с прозрачным искрящимся напитком.
      – О да. – Смех Клио выглядел несколько натужным. – Можно сказать и так.
      – Вот почему, моя дорогая, ты олицетворяешь собой само здоровье.
      Джек обвил рукой стройный стан Клио и слегка прижал ее к себе. Кокетливо освободившись от объятия, Клио уставилась на Беверли, изучая то, что было на ней, а именно ее темно-серый брючный костюм.
      – Какой чудесный костюм! Знаешь, по-моему, я видела подобный в Париже в последний раз, когда мы с Ричардом там были. Он очень тебе идет, – добавила Клио, откровенно намекая на допотопность фасона, что, конечно, Беверли поняла сразу.
      – Спасибо. – Беверли решила сделать вид, что восприняла замечание Клио как комплимент, в надежде на то, что Джек так его и поймет. Впрочем, он особо не вслушивался в то, о чем говорили женщины.
      – Ты еще не навещала наш теннисный клуб? – спросила Беверли. – Слышала, что там бар несколько переделали за зиму.
      – Я не заметил, – небрежно вставил Джек.
      – Гейл Дэвис занималась этим. Придала ему атмосферу шотландского паба. Стало уютнее, – сказала Клио.
      – Гейл – потрясающий декоратор, – на всякий случай решила высказать свою оценку Беверли, понятия не имевшая о ее работах.
      Разговор увял, и, чтобы придать ему новое направление, Джек обратился к Клио:
      – Как Ричард?
      – Неплохо. Держится, как всегда, молодцом, но это в его характере. Никогда не жалуется.
      – Надо бы мне его навестить.
      – Он будет рад.
      – Значит, он идет на поправку?
      Сказав это, Беверли поняла, что ее чрезмерный энтузиазм по поводу улучшения самочувствия Ричарда мог показаться собеседникам фальшивым. Он был ее другом, она за него переживала, но мотивы ее были не лишены сугубо эгоистических настроений. Она все гадала, как скоро Клио, подобно ей, превратится в женщину средних, если не преклонных лет, вынужденную искать себе мужчину.
      Смутившись и разнервничавшись, она начала крутить лечебный циркониевый браслет на левой руке, что, разумеется, не укрылось от Клио.
      – Не знаю, могу ли я определенно сказать, что он поправляется, но ему, слава богу, не становится хуже. Он читает запоем. Я все время покупаю ему книги, и он проглатывает их буквально за ночь. Прямо-таки удивительно. Временами кажется, что его мозг работает как прежде.
      На какой-то момент Беверли почудилось, что на глазах у Клио выступили слезы. От сочувствия она даже растрогалась, но решила, что так коварно на нее подействовало хорошее вино.
      – Вот с физиотерапией у него нелады. Он обескуражен тем, что дело продвигается медленно и вообще не заметно никакого прогресса. Однако его врач твердит, что не встречала еще пациента более терпеливого, покладистого и столь решительно настроенного на свое полное выздоровление. Опять же, в этом весь Ричард. В нем почти ничего не изменилось.
      И все-таки в голосе Клио ощущалось уныние.
      – Как ты справляешься? – Джек положил руку ей на плечо.
      – С трудом, на пределе сил… Но что я говорю? Все неправда. Я в порядке, полном порядке. Вы уже, наверное, подумали, что я ужасная зануда, постоянно хнычу и явилась сюда поплакаться вам в жилетку и что я все преувеличиваю…
      – Вовсе нет, дорогая. Твои трудности нам понятны. И то, что тебе удалось сделать, вызывает восхищение.
      – Спасибо, Джек. Я действительно горда тем, что мои труды не пропали даром. Много сил уходит на то, чтобы сделать дом удобным для Ричарда.
      До Беверли доходили слухи о строительстве в резиденции Праттов нового крыла, по размерам не уступающего всему старому зданию и специально предназначенного для Ричарда. Рассказывали, что Клио наняла бригаду из сорока человек и сама неустанно следила за их работой, не упуская ни малейшей детали.
      – Благодаря пандусам Ричард может перемещаться повсюду, – продолжила Клио рассказ о новостройке. – Архитектор сотворил просто чудеса. Он лично проехал везде на инвалидном кресле, убеждаясь, что все маршруты будут доступны Ричарду.
      Клио сделала паузу, прежде чем перейти к главному.
      – И конечно, расширение пространства позволило всем вздохнуть свободнее и повлияло на Ричарда благотворно. Его сиделки в восторге от того, что обрели собственное помещение. Я считаю, что каждое существо имеет право побыть в уединении некоторое время и надо предоставить ему такую возможность. – Отпив глоток воды, Клио увлеченно продолжила свой монолог: – До этого я жила в постоянном страхе, боялась, что случится нечто такое, с чем я не смогу справиться. Теперь, признаюсь, я сплю спокойней, зная, что поблизости от Ричарда всегда кто-то есть. Уверена, что ты меня понимаешь.
      Последняя фраза была адресована Беверли.
      – Разумеется. Мне это так понятно. – Беверли вздохнула: – О, если бы можно было все предугадать и позаботиться обо всем заранее.
      Она проклинала себя за невольный оправдательный тон, на который ее вынудила Клио. Ее муж Дадли Уинтерс покончил с собой в то время, как она мирно похрапывала в их супружеской постели. Тонкий, но весьма прозрачный намек Клио на эту трагедию неприятно подействовал на Беверли. Всего лишь три года прошло с той ужасной ночи.
      – У тебя какие-то особые планы на лето или ты, как и мы, собираешься проторчать здесь все время? – Джек, вернувшись к роли любезного хозяина, предпочел сменить тему и задал этот вопрос Беверли.
      – Я сдала дом на август. Иначе я бы с удовольствием слонялась тут с вами.
      – И ты впустишь чужаков в свой дом? – с нажимом спросила Клио.
      – Что тут плохого?
      – Мне бы это и в голову не пришло. Не могу себе представить…
      Беверли очень бы желала провести все лето дома, но такая роскошь была ей непозволительна. Сдача жилья в аренду означала то же самое, что выставление на всеобщее обозрение плаката с надписью: «Нуждаюсь в деньгах». Помимо каких-то временных неудобств, это обрекало хозяев на унижение, что было хуже всего, но арендная плата за месяц покрывала все годовые расходы на содержание дома и налоги на недвижимость. Без этого денежного вливания она обойтись не могла.
      – Кто же твои арендаторы? – спросил Джек. Клио рассмеялась:
      – С каких это пор ты стал проявлять интерес к пришельцам? По-моему, их лучше просто не замечать.
      – Приятная пара из Манхассета. Он, кажется, работает в инвестиционном банке «Морган – Стенли». У них трое маленьких детей и пара слуг.
      – Что ж, хорошо. – Джек кивнул, хотя Беверли сомневалась, что он вникал в то, что ему говорили.
      – Вы должны извинить меня, но я вас покидаю, – тут же напомнила о себе Клио, слишком, пожалуй, горячо сжимая руку Джека в своей. – Волшебный прием. Все, как обычно, идеально. Я бы с радостью осталась, но уже опаздываю на ужин к Банкрофтам.
      – Да, конечно. Жаль, что мы не сможем туда отправиться, так как наши гости еще не разошлись. – При этом Джек как бы невзначай бросил взгляд на Беверли. – Передай мои наилучшие пожелания Маршаллу и Бесс.
      – Непременно. А от меня привет Констанс. Я ей позвоню завтра, опишу в деталях, что там было.
      На прощание она обняла Джека.
      Беверли проследила за уходом Клио. Ее маленькая фигурка изящно скользила по блестящему паркету. Джек тоже смотрел ей вслед. Клио умела привлекать взгляды мужей всех своих приятельниц.
      Беверли представила, как Клио позвонит Констанс Ван Фюрст завтра утром. Клио сидит за антикварным столом в своей солнечной уютной комнате, куда ей обычно подают завтрак, любуется своей роскошной лужайкой, опустошает глубокое фарфоровое блюдо малины. И смакует охлажденный капуччино. Беверли словно слышала их совместное воркование. Клио в очередной раз благодарит Констанс за очаровательный прием с коктейлями, посвящает подругу в детали ужина у Банкрофтов для узкого круга из тридцати восьми самых близких друзей, рассказывает подробно, какое было меню и как рассадили приглашенных.
      – Банкрофты даже в их годы такие бодрые и такие гостеприимные, – говорит Клио и добавляет: – Тебя там очень не хватало, и о тебе вспоминали.
      Констанс, удовлетворенная тем, что ее отсутствие было замечено, возможно, спросит, подавались ли после ужина сигары и кто был в платье от Декара, а кто от Калвина. Для этих дам существовали на данный момент только два дизайнера одежды, и никакое другое имя просто не могло всплыть на поверхность. Клио и Констанс разделяли заблуждение многих женщин, что они свободны в выборе, а на самом деле их вкусами и пристрастиями ловко манипулировали. Констанс, внимая голосу подруги, вероятно, по глоточку отхлебывает из вручную расписанной фарфоровой чашечки ароматный травяной чай, подслащенный ложечкой меда. Беверли очень бы хотелось, чтобы ее день начинался точно так же, чтобы ее снова включили в «ближний круг».
      Джек прервал ее невеселые размышления:
      – Извини, но мне надо проверить, как у нас обстоят дела с шампанским.
      – Да-да, конечно.
      Взгляд Беверли все еще был прикован к Клио. Более дюжины гостей заступали ей дорогу, чтобы только сказать: «До свидания». Она во всех возбуждала интерес к себе, и каждый стремился хотя бы мельком пообщаться с ней.
      Приканчивая свое вино, Беверли думала о том, что некоторым жизнь дается легко. Ей было необходимо еще выпить и таким способом несколько затушевать неприятные мысли. Она кивнула бармену, чтобы тот вновь наполнил ее бокал.
      – Не понимаю, зачем тебе вообще взбрело в голову уделять время этой дамочке, – протяжный техасский говор Валери Моравио, прозвучавший под ухом, заставил ее вздрогнуть.
      Беверли обернулась и тотчас же расплылась в улыбке.
      Валери, несколько лет назад перебравшаяся в Саутгемптон из Далласа, имела склонность к драматическим эффектам и в поступках, и во внешности. Сегодняшний вечер не стал исключением. Каскад золотых волос ниспадал на плечи и на спину. Броский макияж подчеркивал величину ее голубых глаз. Ярко-желтое платье без рукавов обтягивало пышную грудь. На шее и в ушах сверкал и позванивал целый ювелирный магазин. Кольцо с бриллиантом в пять карат красовалось на пальце с ногтем неимоверной длины.
      Эта девчонка с фермы добралась до золотых россыпей, когда вышла замуж за Люка Моравио, спортивного менеджера, с которым познакомилась на суперкубке 1978 года. После победы далласских «Ковбоев» над денверскими «Мустангами» Люк обратил внимание на бойкую девятнадцатилетнюю блондинку – лидера группы поддержки. С тех пор жизнь Валери катилась как по маслу, а брак с Люком закрепил это положение.
      Супруги не были членами теннисного клуба, но Люк благодаря своему постоянному благодушию, грубому, на грани неприличия, юмору и неисчерпаемому запасу анекдотов о похождениях звезд спорта покорил сердца представителей местной элиты, и его приглашали вместе с Валери на все сборища. Беверли, которой удалось подружиться с Валери, импонировало, что та относится к вечеринкам с коктейлями и к званым обедам с равнодушием, если даже не с презрением. Она восхищалась приятельницей и завидовала ей в глубине души. На ее месте она вела бы себя по-другому и не воротила бы нос от многочисленных приглашений.
      – Клио Пратт втаптывает тебя в грязь, а ты тратишь время на треп с ней и при этом еще улыбаешься.
      – О чем ты говоришь? – Беверли притворилась, что не понимает, о чем идет речь.
      – Не изображай из себя дурочку, дорогуша. Впрочем, сие собрание не место для откровенного разговора. Пойдем навстречу благим намерениям хозяев и будем беспечно напиваться. Бог мой, как бы я хотела быть такой наивной, как ты, но я не выношу зрелища, когда женщину унижают. Особенно когда другая женщина занимается этим и получает удовольствие. Это против правил.
      – Не понимаю…
      – Клио Пратт издевается над тобой. – Валери, схватив Беверли за плечи, придвинулась и заговорила, жарко дыша ей в ухо: – Слушай меня и не дергайся. Эта дрянь распространяет повсюду слушок, будто ты виновата в смерти Дадли.
      – Дадли покончил с собой… – вырвалось у Беверли заодно с неуместным кашлем. Она вдруг поперхнулась.
      – Возможно, он почиет в мире. – Валери задрала голову, посмотрела на потолок и осенила себя крестным знамением. Потом вновь обратила взор на Беверли: – Но Клио утверждает, что ты отправила его туда. Она поведала мне на днях, что ты собиралась уйти к другому мужчине, имени которого она, впрочем, не знает, и это доконало Дадли.
      У Беверли перехватило дыхание.
      – Очевидно, Дадли признался Ричарду, что он не переживет твой уход и лучше ему будет умереть раньше.
      Слова Валери заставили Беверли содрогнуться. В ее памяти всплыли жуткие картины все ухудшающейся энфиземы Дадли, их попытки скрыть его болезнь от окружающих, самим решить возникшие проблемы. То, что муж исповедовался своему другу Ричарду, было для Беверли открытием, в которое она поверить не могла и не хотела. Самоубийство Дадли стало для нее не только болезненным ударом, но и унизило ее в глазах общества. Она достаточно настрадалась. Зачем же вскрывать едва зажившие раны?
      – Когда я увидела, что ты чуть ли не целуешься с Клио и слушаешь ее болтовню, я решила тебя предупредить.
      Беверли стало зябко, несмотря на выпитое вино. Зачем Клио начала ворошить прошлое почти через три года после смерти Дадли? Беверли облокотилась о стойку, потому что ее вдруг качнуло. Не хватало еще упасть на глазах у всех.
      – Мы с Люком сейчас отчаливаем на обед к Банкрофтам, – продолжала Валери. – Ему претят эти закуски величиной с палец. Он голоден и надеется, что там подадут на стол настоящее мясо. Поедешь с нами?
      – Я не приглашена.
      – Вот как? Ну ладно. Тогда держись. Соблюдай норму. Утром звякни мне.
      Валери небрежно поцеловала ее в щеку, слегка оцарапав серьгой, и исчезла в тумане, надвинувшемся на Беверли.
      Беверли выбралась из дома, пересекла лужайку, и только на шоссе, где она голосовала таксистам, дымка рассеялась. Три года она пыталась стереть из памяти смерть Дадли и начать жить для себя самой. Ее преследовали призраки, перешептывания за спиной, сплетни. Она винила себя за свою нерешительность, за то, что не развелась с ним раньше, еще до его болезни, когда поняла, что их совместная жизнь невыносима. Она проявила слабость характера и за это теперь расплачивается. Ее нерешительность привела к тому, что ей пришлось ухаживать за нелюбимым человеком, обмывать его немощное тело, подбадривать, терпеть его жалобы, а в награду получить зрелище распростертого у бассейна мертвеца и пятно на репутации. Из жертвы она, по мнению Клио, превратилась в хладнокровного палача. Пока все так не начали думать, стоило бы заткнуть Клио рот.

Воскресенье, 24 мая