– А кто-нибудь осматривал вещи Клио? – спросила она, резко меняя тему разговора.
      – Полиция была здесь в понедельник. Они хотели просмотреть всю ее переписку, счета, записные книжки с телефонами и адресами. Блэр что-то им предоставила, но ваш отец разозлился и прогнал их…
      Фрэнсис вспомнила, что одновременно Умник навестил и офис «Пратт Кэпитал».
      – А вчера, – продолжала Лили, – они явились опять уже с ордером.
      – Они что-нибудь забрали?
      – Да. Список изъятого они оставили вашему отцу, но он швырнул его им в лицо. И крикнул: «Стыдно заниматься чепухой!» Он был очень недоволен их действиями…
      – И что?
      – На этом все кончилось. Больше я ничего не знаю.
      Они обе вошли в дом. Лили удалилась на кухню, предупредив, что явится по первому зову, а Фрэнсис направилась к отцу.
      Значит, дневник Клио не попал еще в руки полиции. Ее пометка: «Среда 15.00 – Ф.П. в КПБ», означающая визит к Фритцу Прескотту в Колумбийскую Пресвитерианскую больницу, была бы легко расшифрована. А вот что скрывалось за другой записью: «10.00 – Р.Ц.» – мог расшифровать только Ричард.
      Фрэнсис прошлась по комнатам, где она уже давно чувствовала себя чужой, где Клио установила свой порядок. Твердые подошвы ее сандалий постукивали по паркету, и одно это могло вызволить мачеху из могилы, чтобы обрушиться на уже взрослую женщину с упреками.
      Ощутив за спиной чье-то присутствие, Фрэнсис вздрогнула, словно действительно испугалась появления здесь Клио, восставшей из мертвых.
      Но это была всего лишь Лили.
      – Ваш отец проснулся. Можете зайти к нему.
      Ричард полулежал, обложенный подушками, на огромной кровати, которую когда-то, до своей болезни, делил с Клио. Голубое шелковое покрывало было откинуто, и под тонким одеялом проступали очертания его исхудавшего тела. Сквозь задернутые занавески извне не пробивалось достаточно света, поэтому на ночном столике горела лампа, освещая целую армию бутылочек с лекарствами и несколько фотографий, выстроенных полукругом, – смеющаяся Клио, Джастин, сооружающий песчаный замок на пляже, свадебное фото Блэр с Джейком, Фрэнсис на церемонии вручения ей диплома юриста. Эту фотографию она раньше никогда не видела. Собственное изображение смутило ее. Она не ожидала, что попадет в эту коллекцию.
      Ричард оставил без внимания ее появление в спальне.
      – Папа… – позвала она тихо, потом, подойдя ближе, встала прямо перед ним. – Как ты себя чувствуешь?
      Он поднял на нее безжизненные, словно стеклянные, глаза, но ничего не ответил.
      – Мне нужно задать тебе один вопрос. Это по поводу Клио.
      Опять никакой реакции. Фрэнсис повернулась в сторону двери, где на пороге переминалась с ноги на ногу Лили. По ее отсутствующему выражению лица нельзя было определить, следует ли Фрэнсис продолжать свои попытки или лучше ей сейчас удалиться.
      Фрэнсис решилась на первое.
      – Что означает Р.Ц.? – спросила она прямо.
      – У Ричарда дернулась нижняя челюсть. Можно было догадаться, что он произнес: «Где?»
      – В ежедневнике Клио. Там есть запись: «Каждую пятницу в 10.00 – Р.Ц.» Ты знаешь, что это такое?
      – Где… был… ежедневник? – Паузы, разделяющие слова, были мучительно долгими.
      – В ящике ее письменного стола. Я обнаружила его в день похорон, хотя теперь предполагаю, что он уже у полицейских. Лили сказала, что они приходили с ордером.
      Ричард кивнул.
      – Там еще были отмечены посещения психиатра, о котором ты мне говорил. 15.00, среда, доктор Прескотт. А что у нее было по пятницам утром?
      – Ты… не должна… была… рыться… в ее… вещах…
      – Папа, я ведь хочу только докопаться до причины того, что случилось, – защищалась Фрэнсис.
      – Сокровенность… – Ричард поперхнулся, закашлялся. Тощее горло его заходило ходуном. На это нельзя было смотреть без жалости. – Она… хотела… сокровенности… оберегала…
      Он принялся хватать руками подушки, подпирая ими себя, чтобы выше приподняться в постели. Лили подскочила, желая помочь, но он остановил ее неожиданно громким возгласом: «Нет!» Затем он снова обратил свой взгляд на дочь.
      – Ты не должна… копать… там… где нельзя…
      Он откинулся на спину, почти утонув в подушках.
      Фрэнсис смотрела на отца и гадала, что они с Клио скрывали вместе, а теперь хранит в тайне он один. Что-то очень важное, касающееся их обоих или одной Клио. Такое, что предпочтительнее будет оставить убийцу гулять на свободе, чем вытащить это на свет. Фрэнсис вспомнила их недавнее обсуждение слова «стыд». Возможно, гордость не позволяет отцу раскрыть нечто постыдное, связанное с Клио. Даже смерть ничто по сравнению с социальным остракизмом, который ждет ее, уже мертвую. Неужели такое может быть?.. Воображения у Фрэнсис не хватало даже на самые безумные предположения.
      – Прости. Я не думала, что так огорчу тебя. Я сожалею.
      Ричард громко, с хрипами, втягивал в себя воздух и с трудом выдыхал его из легких. И все-таки он произносил слова, которые можно было разобрать, пока Лили суетилась вокруг него.
      – Оставь… память… о ней… без пятен… А потом еще:
      – Зачем… ты так… поступаешь?..
      – Я… я… – Последний вопрос отца поверг Фрэнсис в изумление.
      Неужели она ошиблась, считая, что ему надо знать, кто виновен в смерти его любимой супруги? Неужели она своими поисками только усугубляет его горе, его душевную боль?
      – Я лишь хотела, чтобы все стало на свои места, – оправдывалась Фрэнсис. – Ради тебя, ради Клио… надо знать правду.
      – Это не вернет… ее мне… И ничто не вернет…
      Колокольчики, подвешенные на двери, прозвенели нечто приветственное и ласкающее слух, когда Фрэнсис вошла в уютную кофейню. Это было явно гостеприимное и приятное место. Дым от дорогих сигарет и запах жаренных на хорошем масле пончиков не раздражал обоняние.
      Несколько мужчин, сидевших у стойки, не обернулись на вошедшую женщину. Некоторые были облачены в форму больничного зеленого цвета и, несмотря на поздний час, видимо, завтракали, лишь недавно освободившись от дежурства.
      Фрэнсис обвела взглядом помещение, и тут же из-за одного из угловых столиков поднялся мужчина средних лет и приятной внешности. Они сделали по шагу навстречу друг другу.
      – Доктор Прескотт?
      Мужчина кивнул. После приветственного рукопожатия они уселись на мягкие банкетки за стол.
      – Я уже заказал себе кофе. А что будете вы?
      – От кофе не откажусь. – Фрэнсис почувствовала себя легко и свободно. Ей здесь понравилось, несмотря на следы майонеза и горчицы, оставленные предыдущими посетителями на еще не вытертом официанткой столике.
      – Не воротите особо нос, раз уж вас сюда заманили, – пошутил Фритц Прескотт. – Это не самое безукоризненное в санитарно-гигиеническом отношении заведение на Манхэттене, но кофе здесь сносное, открыто оно круглые сутки, и на нас, медиках, хозяева делают хороший бизнес.
      – Спасибо, что согласились встретиться со мной, – начала Фрэнсис и вдруг забыла все заранее подготовленные вопросы. Она их долго обдумывала по дороге сюда, зная, что будет ступать по зыбкой почве, а теперь они вылетели у нее из головы. Оттягивая переход к сути дела, она спросила: – Вы дружите с Генри Льюисом?
      – Со студенческих лет, – последовал лаконичный ответ.
      – И консультировались с ним?
      Доктор Прескотт взглянул на нее с подозрением.
      – Не вмешивайте сюда Генри. Наши контакты на сугубо профессиональной почве… Почему вас это интересует?
      – Он рекомендовал вас одной своей знакомой?
      – Да. Клио Пратт. Вы о ней спрашиваете?
      – Именно о ней. Когда вы начали встречаться с этой пациенткой?
      – В декабре прошлого года.
      – Она сказала, почему обратилась к вам?
      – Поймите меня, миссис Пратт. Я готов к сотрудничеству с вами, но существует врачебная этика…
      – Доктор Прескотт…
      – Зовите меня Фритц, – прервал он ее.
      – Хорошо, пусть будет Фритц. Мы оба знаем, что вы имеете право не раскрывать ничего, сказанного вам или вашими пациентами, на основании 501-й статьи федерального кодекса, законодательного положения штата Нью-Йорк и решения Верховного суда США от 1996 года по поводу дела Джаффи против Реймонда.
      Похвала доктора Прескотта прозвучала тускло:
      – За свое домашнее задание вы заслужили пятерку.
      Он был прав. По пути в город Фрэнсис заехала в специальную юридическую библиотеку графства Суффолк и как следует порылась там. Она поняла из просмотренного ею материала, какие трудности ждут ее в беседе с психиатром. Идти напролом было нельзя, предстояло искать лазейки.
      – Хотя тайна общения психиатра с пациентом охраняется законом, но в случае смерти пациента по неизвестной причине закон допускает возможность следствию опросить врача и получить от него, с его согласия, конечно, некоторые показания, помогающие раскрытию этих причин.
      – От такой лекции я проголодаюсь и, пожалуй, не обойдусь одним кофе, – ерничал Фритц Прескотт. – Не заказать ли нам что-то еще… вроде фирменных пончиков?
      – Расследуется убийство первой степени, и его необходимо раскрыть. Пока я обращаюсь к вам только за добровольной помощью, но в случае отказа готова поспорить на большие деньги, что суд официально вызовет вас для дачи показаний, и тут уж вы не отвертитесь.
      Фрэнсис не собиралась ему угрожать, но так получилось, хотя этот человек был ей симпатичен неизвестно почему.
      Он оставался непроницаем.
      – Что вам от меня нужно?
      – Совсем немногое. Какие-то детали… ваши впечатления от бесед с Клио Пратт, которые могли бы пролить свет на мотивы и на личность ее убийцы. Учтите, все это не для протокола… Я в данное время не служу в прокуратуре, а выступаю как частное лицо, как родственница покойной…
      Доктор Прескотт молчал.
      – Я не спрашиваю о симптомах болезни Клио, о ее проблемах. От своего отца я узнала, что у нее были проблемы. Я только хочу отыскать мостик, перекинутый через провал, за которым ее поджидал убийца. Разве это так непонятно? Что-то ведь есть?
      – Что, например? – вопросом на вопрос ответил Прескотт.
      – Боялась ли Клио кого-нибудь?
      Он вздохнул:
      – Конкретно, нет. Не надейтесь, что я вам прямо укажу на подозреваемого.
      Наступил перерыв в разговоре, пока официантка принесла кофе, приводила в порядок столик и расставляла посуду.
      Фритц Прескотт надорвал пакетик сахарозаменителя, принесенного с собой, и всыпал в свою чашку.
      – Вы встречались с Клио раз в неделю? Он не ответил.
      – Судя по ежедневнику миссис Пратт, это так, – невозмутимо продолжала Фрэнсис. – У нее отмечено, что вы встречаетесь по средам здесь, в больнице.
      – Сначала мы встречались дважды в неделю, – уточнил Фритц Прескотт.
      – Почему она сократила свои визиты?
      – Пациенты вольны сами решать этот вопрос. Тут много причин. Некоторые считают, что они уже почти выздоровели, у других появились финансовые затруднения, третьи во мне разуверились. Такое тоже бывает.
      – А вы как считаете? У Клио наметился прогресс?
      – На этот вопрос я вам не отвечу.
      – Но ведь не затруднения с оплатой по вашим счетам стали тому причиной?
      Он опять промолчал.
      – Вы пользуетесь медикаментами в вашей частной практике?
      – Я верю в применение психотропных средств. И не только я один. Определенные лекарства прописывают своим пациентам почти все психиатры.
      – Вы не согласились бы поговорить на эту тему подробнее?
      – С вами?.. Это будет слишком научный разговор. Не уверен, что вы насколько хорошо знакомы с предметом.
      – Какое лечение вы применяли к Клио?
      – У меня свои методы.
      – Подвергали ли вы ее гипнозу?
      – Зачем? Это слишком сильное средство.
      – О чем вы говорите? Ради чего она тогда посещала вас регулярно, если это были какие-то пустяки?
      – Вы не так меня поняли. – Прескотт вдруг заговорил серьезно: – Смешно думать, что я занимался с миссис Пратт лишь для того, чтобы тянуть с нее деньги. Чтобы помочь ей, надо было проникнуть в то, что она сама в себе до конца не понимала. Психоанализ не делается за неделю и даже за месяцы регулярных сеансов. Мне жаль, что моя работа с Клио оборвалась, и так трагически…
      Фрэнсис, как свой решающий аргумент, достала из кармана пластиковый флакон с рецептурной наклейкой.
      – Тут ваша фамилия. Вы прописали фенилзин Клио?
      – Да.
      – С какой целью?
      – Нардил или, иначе, фенилзин, – лекарство от депрессии.
      – Ее недуг вы назвали депрессией? – искренне удивилась Фрэнсис.
      – Мисс Пратт, мне не хочется послать вас к черту, но, по-моему, наш разговор идет именно к этому. Вы не дождетесь, что я поведаю вам – даже, судя по вашим словам, не для протокола – диагнозы, которые я ставлю своим пациентам.
      К его словам Фрэнсис отнеслась спокойно. Смена тональности в его речи, наоборот, доказывала, что он почувствовал какую-то угрозу с ее стороны.
      – Отец в разговоре упомянул, что Клио вдруг начала очень беспокоиться о своем здоровье. Ею овладела навязчивая идея, что она умрет раньше мужа. Назовете ли вы такое психическое состояние депрессией?
      – Если оно не основано на реальных фактах, то…
      – Мой отец утверждает, что Клио была совершенно здорова… физически, я имею в виду.
      – Я тоже не заметил никаких симптомов физического недомогания, – согласился доктор Прескотт.
      – Фенилзин – это из рода успокаивающих нервную систему средств?
      – Абсолютно верно. И находится в противоречии с возбуждающими средствами, например, с алкоголем, острой пищей и со многими сердечными препаратами.
      – А Клио была знакома с условиями приема фенилзина?
      – Разумеется. Да она и сама была явно не склонна к алкоголю и чрезмерному обжорству. Клио, по ее словам, постоянно сидела на диете.
      – А о средствах для похудания, несовместимых с приемом фенилзина, вы ее не предупреждали?
      – У нас просто не заходила речь о том, какие еще таблетки и от чего она глотает. – Смущение доктора Прескотта к этому моменту разговора ясно отразилось на его лице. Он осознал слабое место в своих оборонительных порядках.
      – В теле Клио обнаружили пятьсот миллиграммов декседрина.
      Доктор Прескотт был в шоке. Дрожащей рукой он опустил чашку с кофе, которую только что поднес ко рту.
      – Тут даже с ничтожной дозой фенилзина неизбежен летальный исход!
      – Я так и поняла! – Фрэнсис постаралась скрыть свое торжество. – По вашему мнению, Клио сама отправила себя на тот свет? У нее были к этому позывы?
      – Я бы исключил эту версию. Я редко встречался с личностью, которая так бы обожала и ценила себя. Временами она хандрила, чего-то опасалась, но строила определенные планы на будущее.
      – Какие?
      – Я не очень в них разобрался, да мы и не имеем права их обсуждать.
      – Но хотя бы расскажите в общих чертах о ее настроении, – попросила Фрэнсис.
      – Клио была полна оптимизма. За исключением состояния здоровья вашего отца. Только поймите меня правильно. Она отзывалась о нем с большой любовью, но трезво смотрела на вещи. В ее планы входило после его кончины избавиться от всей собственности здесь и навсегда переехать в Европу. Впрочем, ничего конкретного. Лишь фантазии, доверенные психиатру в минуты расслабления на сеансе.
      Удивительно. Неужели Клио мечтала покинуть Саутгемптон, где она была в центре внимания и крутилась в вихре светской жизни, что и составляло главный смысл ее существования после потери сына?
      Вероятно, Клио была более сложной натурой, чем она представлялась Фрэнсис. Она мысленно провела параллель между мачехой и собой. Когда они с Пьетро расторгли помолвку, Фрэнсис была не в состоянии дальше жить в Нью-Йорке. Город для нее опустел. В нем не осталось ничего, кроме воспоминаний об их совместной жизни, и она переехала в Ориент-Пойнт, задавшись целью начать все заново.
      Очевидно, Клио готовилась проделать то же самое. Фрэнсис вспомнила слова отца, что они с Клио схожи… Обе оберегали свою личность, свое сокровенное нутро от чужого вторжения. И обе желали убежать от причиняющих боль воспоминаний.
      – Когда же она собиралась покинуть Америку?
      – Конечно, не раньше, чем не станет вашего отца, – уверенно заявил доктор Прескотт.
      Фрэнсис выглядела даже не разочарованной, а скорее потерянной. Это не укрылось от наметанного глаза психиатра.
      – Простите, но я не знаю, чем еще могу вам помочь. Фрэнсис поспешила собраться с мыслями.
      – Беверли Уинтерс тоже ваша пациентка?
      – Как принято отвечать в вашем ведомстве газетчикам: «Без комментариев».
      – И вы не можете сказать ни «да», ни «нет»?
      – Не могу.
      – А вам ничуть не любопытно, кто убил Клио?
      – Я не склонен потворствовать в себе такому вредному пороку, как любопытство.
      Фрэнсис собралась уходить. Хоть это было и странно, но доктор Прескотт не вызывал в ней чувство неприятия – ни ответами на ее вопросы, ни своим поведением. По многолетнему опыту она знала, что закон выковывает для подобных специалистов надежную броню и те привыкли ею пользоваться. Даже когда это не так уж необходимо. Им доставляет удовольствие утаивать правду или часть правды, ощущая свою защищенность. Она и не ожидала, что доктор Прескотт выложит сразу все, что знает о своей убитой пациентке.
      Она встала с банкетки и положила на стол долларовую купюру.
      – Кстати, – произнесла она, как бы только что вспомнив, – где и когда вы видели мою фотографию?
      Он молчал.
      – Вы сказали по телефону, что видели мое фото в газете. Однако оно нигде не публиковалось. Я проверила.
      – В последнюю нашу встречу Клио показывала мне ваше фото и вашей сестры.
      Такое Фрэнсис никогда не могло прийти в голову. Чтобы Клио утруждала себя рассказом о своих падчерицах лечащему ее врачу, да еще приносила с собой на сеанс их фотографии! Да еще теперь, когда столь раздражающие ее девочки стали взрослыми и вышли из поля ее зрения. Чем же Фрэнсис и Блэр вновь привлекли ее внимание? Какими своими поступками? Этот факт требовал тщательного анализа.
      Она посмотрела на доктора Прескотта, который был непроницаем. Знает ли он, какая сейчас работа происходит в мозгу Фрэнсис? Как профессионал, он должен был догадываться.
      На обратном пути из Нью-Йорка на Лонг-Айленд усиливающийся боковой ветер словно бы подталкивал ее джип к обочине. Фрэнсис глянула на счетчик километража. Ей пришлось прилично поездить в последнюю неделю, намотать сотни миль туда и обратно из конца в конец Лонг-Айленда плюс две поездки на Манхэттен.
      Несмотря на ломоту в спине, онемевшие от усталости ноги и уже поздний час, она все же решилась продлить свое путешествие и снова завернуть в Саутгемптон, чтобы поговорить с женщиной, которая лечилась у того же врача, что и Клио. Беверли Уинтерс, несомненно, что-то скрывает. Надо узнать – что именно.
      В нижнем этаже дома светилось несколько окошек. Фрэнсис позвонила и подготовилась к длительному ожиданию.
      У нее хватило терпения дождаться наконец, когда Беверли соизволит откликнуться на звонок. На лице хозяйки дома читалось явное недовольство, когда она увидела нежданную визитершу.
      В одной руке Беверли держала бокал, в котором позвякивали кубики льда и плескалась темно-коричневая жидкость, в другой, как обычно, дымящаяся сигарета. Бокал, судя по всему, был не первым за сегодняшний день.
      – Что вам угодно? – Налитые кровью глаза безуспешно пытались сфокусироваться.
      – Я хочу поговорить с вами о докторе Прескотте.
      То, что фамилия ей знакома, Беверли не стала отрицать, но и высказала решительное нежелание затевать разговор.
      – У меня нет времени. Я занята.
      – Простите, что отрываю вас от дел, но… Вы пациентка Фритца Прескотта. Клио Пратт тоже была ею… до того, как умерла. Я хочу знать, были ли вы в курсе подобного совпадения?
      Беверли не удержалась и отпила из бокала. Но промолчала.
      – Клио знала, что вы посещаете того же врача, что и она? – настойчиво переспросила Фрэнсис.
      – А какая разница – знала я или нет? – Беверли отогнала движением верхней губы кусочек льда и отхлебнула еще.
      Фрэнсис могла бы ответить, но не захотела. Очень важно было понять, насколько Клио тревожилась за свою «сокровенность» и как способна была прореагировать, узнав, что делит своего исповедника с другой, причем хорошо знакомой ей женщиной.
      – А вы знали, что Клио посещает его?
      – Нет, пока вы сюда не нагрянули как гром среди ясного неба и не просветили меня. Зачем вы повадились сюда? Приезжаете, когда вам взбредет в голову… Думаете, что я приложила руку к смерти Клио? Это вам надо?..
      Беверли покачнулась, прислонилась плечом к дверному косяку. Ее рука так сильно дрожала, что лед в бокале опять стал позванивать.
      – Все-таки разрешите мне войти, – попросила Фрэнсис. – Я отниму у вас немного времени.
      Беверли посмотрела на бокал, где оставалось больше льда, чем напитка.
      – Все равно надо пополнить запас освежительного. – Она криво усмехнулась. – От вас ведь не отделаешься, а зачем болтать стоя, когда можно сидя…
      Помещение, куда они прошли, было тускло освещено люстрой, где все лампочки, кроме одной, отсутствовали. Обивка дивана, кресел и стульев из дорогой ткани и выбранная, бесспорно, со вкусом, выцвела и потерлась, кое-где вылезли пружины. На передвижном столике громоздились во множестве бутылки, многие из них уже пустые.
      – Что вам предложить? – Беверли подняла к люстре бутыль из темного стекла, проверяя ее содержимое. – Тут еще полно джина.
      Она щедро подлила себе в остаток виски джин.
      – Если б у вас была водка, я бы выпила глоток, – сказала Фрэнсис.
      Беверли исследовала взглядом бутылочную батарею.
      – Кажется, этого тут нет. А чем ее можно заменить?
      – Тогда я лучше воздержусь, – сказала Фрэнсис, хотя соблазн был велик. Ей предстоял еще час за рулем, прежде чем она окажется в своем доме.
      – Вообще-то стыдно пить в одиночку, – призналась Беверли и, беспомощно разведя руками, опустилась на диван.
      Фрэнсис устроилась в кресле, и они провели в молчании несколько минут.
      – И что вам надо знать обо мне? По-моему, вам и так все известно.
      Беверли смотрела в потолок, на свою ущербную люстру и улыбалась бессмысленной пьяной улыбкой.
      – Какая кошка пробежала между вами и Клио?
      – Вот уж этого вопроса я не ожидала. Что мне на него ответить? В стиле, принятом в Саутгемптоне, – коротко и уклончиво или правдиво? Вам же нужна истина, пусть и уродливая. Ведь так?
      Фрэнсис поняла, что ее спрашивают лишь риторически, и молча ждала дальнейших признаний.
      – Мой супруг Дадли и ваш папаша очень… очень дружили. Вы, может, этого не знаете, но Дадли был бухгалтером Ричарда до того, как тот свалился от инсульта. Личным бухгалтером, заметьте. И бухгалтером «Пратт Кэпитал». Таким образом, они знали всю подноготную друг о друге, но предавать друг дружку не собирались. А такое крепкое товарищество – великая вещь. Молодому человеку вроде вас вникнуть в это трудно.
      Фрэнсис после этих слов стало грустно. Кого из своих знакомых или коллег она могла причислить к узкому кругу «товарищей» – разве что Умника и Сэма. Всех друзей молодости она оставила на Манхэттене, оборвав и с городом, и с ними все связи.
      – Ваш отец ни разу не заикался о разводе с вашей матерью. Даже не известил нас, ближайших друзей. Получилось так, что вот вроде бы ваша мать здесь, а вот ее уже нет и в помине. Это трудно понять, но ваш отец предпочитал все интимное…
      – Сокровенное? – уточнила Фрэнсис.
      – Можно сказать и так… сокровенное держать в себе. Он человек закрытый. И ваша мать исчезла… пропала… растворилась в воздухе, и вы, две девочки, вместе с нею…
      Беверли устроилась поудобнее, сбросила домашние туфли, и они со стуком упали на вытертый ковер, застилающий пол.
      Беверли, входя во вкус, продолжала монолог, который редко кто соглашался выслушивать:
      – Когда мы с Дадли первыми поселились здесь, Саутгемптона как такового вообще не существовало. Никаких дворцов, никакой вооруженной охраны. Такое тихое, консервативное местечко. Все были женаты, одиночек тут не наблюдалось. Правда, треть жен не перешагнула еще за тридцать, а мужья уже за шестьдесят, но молодое поколение вырастало здоровым и благополучно спаривалось, рожая новое потомство. Развод ваших родителей был для всех чрезвычайным событием.
      Фрэнсис охотно с ней согласилась. В школе, которую она посещала, кроме нее, других детей с разведенными родителями не было.
      – Когда ваш отец женился вновь, здешняя публика поначалу не приняла Клио. Она была чужой, и, может быть, я единственная раскрыла ей объятия. Люди знали вашу мать и ту, что сменила ее, встретили… не то чтобы сурово… я бы выбрала словечко погрубее. Ну а мы с Дадли радовались, что Ричард опять счастлив и что счастье принесла ему Клио. В первые годы их брака мы часто общались. Даже вчетвером однажды мотались на Бермуды на турнир по гольфу…
      Беверли заглянула на дно бокала, словно увидела, как оттуда всплывают картины прошлого.
      – Я помню, как однажды вечером Ричард и Клио опоздали к ужину. Они спустились раскрасневшиеся, а Клио вообще еле дышала. Они занимались любовью, да так, что забыли обо всем на свете. В тот вечер на Клио было бледно-розовое платье, узкое и короткое… Явно выбрала его второпях, но оно так ей шло… именно после пары часов любви… Даже годы спустя, когда все супруги изрядно поднадоедают друг другу, такого с Ричардом и Клио не случилось. Они оставались самой счастливой влюбленной парочкой на свете.
      Обсуждение интимных сторон жизни отца во втором браке не входило в планы Фрэнсис. Она увела разговор в прежнее русло:
      – Когда же вы с Клио поссорились?
      – А да!.. Меня что-то занесло не туда. Со мной такое бывает… – Беверли опять залилась хриплым смехом. – Дело в том, что у нас с Дадли все покатилось под откос. Сперва из-за нашей дочурки Дейдры, которая почему-то окрысилась на меня, хотя именно Дадли решил ее отправить в закрытую школу. А его ужасная энфизема совсем ухудшила положение. Хотя вроде бы болезнь должна была нас сплотить. Доктора, уход… все такое. Я стала больше ценить его, поняла, что могу его потерять. Я делала все, что могла, но трещина в наших отношениях, появившаяся раньше, не зарубцевалась. Дадли дошел до такой точки, когда ему уже требовалась только сиделка, а не жена. Я к тому моменту уже ни на ту, ни на другую роль не годилась.
      Вот и возникла мысль, что нам лучше расстаться.
      – У кого? У вас или у него?
      – Я сказала Дадли, что хочу развестись. Он изобразил удивление, будто не догадывался, что нас уже ничто не соединяет. Он умолял меня не покидать его. Он выглядел так жалко.
      Беверли прикрыла ладонью глаза, вспоминая ту давнюю сцену.
      – Он сидел в своем инвалидном кресле. Мы разговаривали в библиотеке, здесь, где мы с вами сейчас. Он был такой исхудавший, бледный. Он плакал… спрашивал, зачем мне уходить, когда он и так скоро умрет. Он сказал, что не вынесет того, что последним значительным событием его жизни станет развод.
      Я хотела уступить и остаться, но он был так жалок, что все во мне восстало наперекор… Я не могла пожертвовать собой, своей жизнью ради него… – Беверли вдруг приподнялась и посмотрела на Фрэнсис почти отрезвевшими глазами. – Мне не следовало бы вам рассказывать все это… Мы обе устали. И, вероятно, я чересчур перебрала сегодня…
      Фрэнсис ничего не сказала, но и не выказала желания уйти. Женщины несколько минут провели в молчании.
      – Что за дьявольщина? – вскипела вдруг Беверли. – Я не знаю вас, вы – меня. Чем же вы меня задели, что я так распустила язык? Ну так слушайте дальше. У Дадли был страховой полис. И на крупную сумму. Когда все его увещевания не сработали, он пригрозил, что перепишет завещание в пользу Дейдры, если я оставлю его. Я не рассчитывала, что Дадли додумается до такого аргумента. Ведь деньги маячили очень большие. Вероятно, после развода я могла бы все равно отсудить большую их часть, но мысль о том, что я буду нищенствовать, пока будет тянуться процесс, меня ужаснула.
      Я согласилась остаться. Он ночевал в комнате для гостей. Мы спали по-прежнему раздельно, но считались супругами. Я не очень гордилась тем, что пошла у него на поводу. Девять суток спустя он пристегнул себя накрепко к своему креслу и скатился прямиком в бассейн…
      Фрэнсис с содроганием представила себе эту ужасную картину.
      – Я сожалею… – Но любые слова здесь были лишними.
      – Я нашла его утром. Его поступок… вернее, его решимость и сила воли… подействовали на меня сильнее, чем что-то другое. Он был так слаб, с трудом принимал пищу и все-таки смог так крепко привязать себя. Тяжесть кресла утянула его на дно.
      – Когда это произошло?
      – Два года одиннадцать месяцев и двенадцать дней тому назад. Я еще могу сказать, сколько часов и минут… если вы скажете, сколько сейчас времени.
      Пьяная женщина была абсолютно точна в одном…
      – Вы обсуждали с Ричардом и Клио его кончину?
      – Большинство знакомых мне сочувствовали. В их представлении я была несчастной женой, посвятившей себя заботам о смертельно больном муже и потерявшей его в результате страшного самоубийства. Но Клио и Ричард знали истину. Дадли, очевидно, рассказал Ричарду о моем желании развестись и о нашем соглашении… Что я останусь ради страховки. Об этом он намекнул мне в прощальном письме… если так можно назвать эту бумажку…
      Подонок! – Беверли яростно тряхнула головой. – Его самоубийство означало, что его страховой полис пропал. Я не только не получила трех миллионов, но вообще пшик из-за его неуплаты по страховке. Он там наверняка, на том свете, до сих пор хохочет надо мною. Шуточку он напоследок отмочил изрядную.
      Получив изрядный запас энергии, Беверли вскочила с места, прошлепала к шкафчику в углу комнаты и достала из нижнего ящика листок. На обратном пути она небрежно швырнула его Фрэнсис на колени, а сама проследовала к столику с напитками.
      «Моей жене!
      Наши попытки наладить совместную жизнь ни к чему не приводят. Ты думаешь и говоришь одно, я думаю и говорю другое. Между нами подушка, в которой гаснут наши слова.