Трудно было представить, что среди этих добропорядочных, распевающих религиозный гимн граждан есть тот, кто отправил – хладнокровно и расчетливо – Клио на тот свет. Как любому профессионалу, ей нужны были мотивы – у некоторых их было достаточно, но – опять же как профессионалу – ей казалось, что у этих подозреваемых, говоря на жаргоне, «кишка тонка», чтобы убить.
      Перед ее внутренним взором развернулись, как в калейдоскопе, обрывки картинок. Как шло следствие? Что делала полиция? Проверяла бумажные стаканчики и опрашивала массу людей, тех, кто в ту субботу решил отдохнуть на кортах, лужайках и в прохладном здании «Фейр-Лаун», тех, кто имел туда доступ.
      Почему у нее, у Фрэнсис, возникла уверенность, что следствие пошло по неправильному пути? У нее не было опыта расследования уголовных преступлений, тем более убийств, и ее родственная связь с покойной лишь создавала препятствия. Но однажды сказанные Умником слова: «Если кого-то не было на месте преступления, то интересно выяснить, почему его там не было?» – всплыли в ее памяти, и теперь эти мысли уже не отпускали ее с начала похоронной службы.
      После окончания службы все покинули церковь, предоставляя Ричарду возможность в одиночестве проститься с покойной. Они столпились на газоне по обе стороны церковного крыльца, но, однако, ожидание слишком затянулось. Фрэнсис забеспокоилась и готова уже была вернуться за отцом, но голос, раздавшийся за спиной, буквально пригвоздил ее к месту.
      – Фанни…
      Он произносил ее имя со столь заметным акцентом, что не узнать его было невозможно. Она обернулась и тут же отдала себя в объятия его рук – так давно забытые теплые объятия.
      – Фанни, не могу выразить, как мне сегодня грустно. Я глубоко сочувствую твоему горю, – тихо произнес он ей на ухо и добавил, осторожно разжимая объятия: – А больше всего я переживаю за твоего отца.
      Пьетро выглядел таким же элегантным красавцем, как и при их последней встрече. Он был одет безукоризненно строго, в соответствии с ситуацией, а черный галстук на нем показался Фрэнсис знакомым – она сама купила ему этот галстук в памятный день накануне предыдущих похорон в семье Пратт.
      – Спасибо, что ты пришел, – произнесла она и, не зная, что сказать еще, добавила: – Ты не видел маму? Она где-то здесь, в толпе… Она была бы рада повидаться с тобой.
      – Мы уже разговаривали с ней до начала службы. Кстати, выглядит она превосходно.
      – За исключением этой жуткой траурной шляпы, – улыбнулась Фрэнсис, и Пьетро улыбнулся ей в ответ.
      – Она молодец, любит театр. Она и актриса, и режиссер в одном лице.
      – А ты ее верный поклонник. – Фрэнсис, несмотря на все обстоятельства, ощутила укол ревности и постаралась убедить себя, что это смешно.
      Толпа на лужайке постепенно редела, и они с Пьетро скоро оказались в одиночестве. Его руки вновь сомкнулись кольцом вокруг ее плеч.
      – Ты тоже выглядишь отлично, – сказал Пьетро.
      – Хоть ты и лжешь, но слышать мне это приятно, – откликнулась Фрэнсис с напускным кокетством.
      Она скрестила руки на груди, как бы обороняясь от его изучающего взгляда. Как она выглядит в глазах мужчины, который когда-то любил и ласкал ее? Тридцативосьмилетней, набравшей лишний вес матроной с огрубевшими чертами лица, облаченной в соответствии с церемонией в траурный, но все же нелепый наряд?
      Однажды, в момент откровения – а таких в их совместной жизни было не так и много, – он сказал ей, что она весьма привлекательна, но ее никак нельзя назвать красивой и даже хорошенькой. Потом, почувствовав, что оскорбил ее этим признанием, Пьетро много раз изворачивался, твердил, что в ней есть какая-то изюминка, но все равно его признание упало тяжелым камнем на ее сердце.
      – Как дела у тебя на службе? – поинтересовался он.
      – Как всегда. Много чего разного. Но убийство Клио, конечно, на первом месте.
      – А что в личной жизни?
      Почему он задает именно те вопросы, на которые ей не хочется отвечать?
      Фрэнсис с трудом поборола желание признаться, что иногда тоскует по нему, что ей одиноко, что жизнь ее утекает бессмысленно, неизвестно куда… Но похороны ее мачехи – это не то место и не та обстановка, чтобы затевать подобный разговор.
      – Жизнь течет. И сравнительно неплохо, – произнесла она бодро, сопроводив это заявление нервным смешком. – А как у тебя?
      – Мы с Эммануэлой ждем второго ребенка. На этот раз мальчика. – В его глазах мелькнула искорка. – Кристине уже почти три. Правда, она не так уж горит желанием заиметь братишку.
      – Поздравляю, – сухо сказала Фрэнсис.
      Пьетро времени зря не теряет. Счастливый брак и уже двое детишек.
      – Мы скоро уезжаем. Возвращаемся в Италию. «Сити-Банк» наконец-то принял решение отослать меня на родину. Буду тянуть лямку в Милане. Мы еще не подыскали квартиру, но я сообщу тебе адрес, как только мы там осядем. Ты обязательно должна нас навестить, посмотреть на наших малышей. Я убежден, что вы с Эммануэлой найдете общий язык. Она отличная девчонка.
      – Тебе было бы лучше встретить ее до меня. Он улыбнулся:
      – Знаешь… она тоже так сказала… слово в слово. Прости, что я не буду присутствовать на поминках. Дела ждут меня в городе. – Он опустил ладони на ее плечи и слегка прижался губами к ее щеке.
      Фрэнсис не пошевелилась, словно окаменела.
      – Береги себя, – сказал Пьетро на прощание и, спустившись с крыльца на лужайку, будто растаял в ярком солнечном свете.
      – Как благородно с его стороны, что он пришел. Пойдем, Фанни. Папа хочет видеть нас, – раздался за спиной голос Блэр.
      Младшая сестра обняла Фрэнсис сзади, развернула к себе. Фрэнсис опустила голову, пряча от Блэр выступившие на глазах слезы.
      Стоя в толпе друзей и знакомых Клио, заполнивших отцовский дом после похоронной церемонии, выслушивая похвалы в адрес покойной мачехи, воспоминания о каких-то ярких эпизодах в ее биографии и бесконечные соболезнования, Фрэнсис испытывала мучительное чувство неловкости, не находя нужных слов, чтобы отвечать и как-то поддерживать разговор.
      В конце концов она занялась тем, что стала выискивать взглядом, кого среди присутствующих нет, словно отсутствие человека на похоронах жертвы преступления могло бросить на него тень подозрения. Как будто он и есть убийца.
      Она не увидела Генри и Луизы, хотя родители Луизы мелькали в толпе. Не явился и Майлз Адлер. Он еще находился в Мексике, как объяснила Пенни, и просил извиниться за него и передать свое искреннее сочувствие Ричарду Пратту и его дочерям.
      Блэр шепнула на ухо сестре, что не видно Беверли Уинтерс, а вот ее дочка Дейдра прислала невероятно экстравагантный букет.
      Когда Фрэнсис переместилась к временному бару, устроенному на застекленной веранде, ей попалась на глаза знакомая личность. Сэм не присутствовал на панихиде в церкви, а здесь облюбовал себе укромное местечко в углу с кружкой пива в руке. Он выглядел непривычно в белой рубашке с галстуком и синем блейзере, но строгий костюм шел ему. Пока она пробиралась к нему, его добрый приветливый взгляд не отпускал ее.
      – Что ты делаешь здесь в полном одиночестве?
      – Ну… – Он слегка смутился. – Я решил не толкаться среди всей этой публики, разыскивая тебя. Все равно я никого здесь не знаю. И с Клио никогда не встречался, так что мне нечего о ней сказать. Поэтому я подумал, что имеет смысл просто подождать, пока судьба не выкинет тебя на этот тихий бережок. Здесь совсем неплохо, да и пиво отличное. Таков уж миляга Сэм, умеющий извлечь для себя хоть небольшую пользу из любой ситуации.
      Она улыбнулась:
      – Я не ожидала, что ты придешь.
      – А почему бы нет? Для чего же тогда друзья?
      Фрэнсис на какой-то краткий момент пожелала, чтобы он произнес совсем другие слова, более проникновенные, может быть. Но все равно, он излучал такое искреннее тепло, такой уют и покой.
      – Мне бы хотелось попросить тебя… – Она запнулась, чувствуя, что краснеет от собственной прямоты и навязчивости. – Отвези меня обратно домой. И побудь там со мной. Ты согласен?
      – Никаких проблем, – невозмутимо ответил он. Недавняя сцена, когда Пьетро, повернувшись спиной, уходил от нее по солнечной лужайке к своей машине, живо всплыла в ее памяти и тут же сменилась воспоминанием об их разрыве, состоявшемся семью годами ранее.
      Она сама объявила ему, что желает расторгнуть помолвку. Последний совместный ленч в ресторане и несколько произнесенных там фраз лишь утвердили ее в этом решении. У выхода Пьетро торопливо и небрежно, скорее машинально, приложился губами к ее щеке и стал удаляться по аллее в глубь Центрального парка. Тогда она вовсе не намеревалась остаться на всю жизнь в одиночестве, но так оно случилось.
      И теперь Фрэнсис подумывала, что Сэм может оказаться тем мужчиной, кому она не побоится доверить себя, отдать свою противоречивую, странную, жесткую и одновременно чувствительную натуру в его крепкие руки, под его руководство. Может быть, он нежно погладит ее волосы, прижмет к своей груди заплутавшуюся в дебрях собственных неоформленных желаний взрослую девочку, нашепчет ей на ухо красивую сказку о двух одиноких душах, живущих по соседству и наконец нашедших друг друга.
      Или он хотя бы начнет рассказывать о том, как провел день, а она будет слушать его спокойный убаюкивающий голос и радоваться тому, что с ней рядом мужчина.
      – А ты хочешь уехать прямо сейчас? – Заданный им вопрос нарушил ее грезы.
      Она печально вздохнула:
      – Боюсь, что это тот самый прием, на котором мне надо пробыть до конца.
      – А мне показалось, что ты не хочешь пропустить сегодняшнее бинго.
      – Ты правильно подумал, но вряд ли я туда попаду. А ты езжай. И выигрывай за нас двоих.
      – Это не так уж интересно в твое отсутствие. Фрэнсис выдавила усмешку:
      – Мне приятно было это услышать.
      – Ты позвонишь мне, если что-то понадобится? – спросил Сэм.
      – Обязательно.
      Он положил ее руку к себе на широкую ладонь и сверху накрыл другой ладонью.
      – Спасибо, Сэм, – прошептала она.
      – Кстати, на тот случай, если кто-то тебе этого еще не говорил, то я скажу… Ты выглядишь сегодня просто ошеломительно… просто потрясающе.
      Фрэнсис рассмеялась.
      – Я на полном серьезе. Без шуток! – И Сэм направился к дверям.
      Когда масса гостей начала редеть, а для более интимного круга выставили блюда с закусками, Фрэнсис проскользнула по черной лестнице в свою прежнюю спальню. В комнате было все аккуратно прибрано, но в обстановке ничего не переменилось – две железные, окрашенные белой краской кровати с полированными шариками на спинках, покрывала в бледно-розовых цветах, разрисованный такими же цветочками шкаф, два небольших кресла в чехлах из зеленой ткани. В шкафу, в комоде, в ящики которого Фрэнсис заглянула и где хранилось раньше ее и Блэр белье, теперь было пусто, но сохранился стойкий запах лаванды.
      Фрэнсис подвинула одно из кресел к окну, выходящему на парадный вход и подъездную дорожку, и стала наблюдать за извивающейся, как гигантская змея, вереницей дорогих машин, притормаживающих у крыльца и вновь продолжающих бесшумное, мягкое движение. Она видела, как уехала ее мать, до этого о чем-то оживленно беседовавшая с прокурором Моррисом. Ее черная шляпка колыхалась и подрагивала, словно шар на воде, когда она в разговоре склонялась к его плечу или, опираясь на его руку, неуверенно ковыляла на непривычных для нее слишком высоких каблуках по гравию у подножия крыльца.
      Фрэнсис продолжила путешествие по дому и зашла в спальню, которую отец раньше делил с Клио и где Клио проводила ночи одна последние пятнадцать месяцев своей жизни. Громадная деревянная кровать с резными спинками, темно-вишневый восточный ковер на полу, мраморный камин, чей обширный зев был заполнен букетами сухих ароматных растений, – это все были атрибуты роскоши, которые не могли не производить впечатление.
      По обе стороны кровати располагались два круглых столика с золотой каймой по краям и виньетками из настоящих золотых нитей с изображением пастушки и пастушка в средневековых французских одеяниях. Две фотографии в золотых рамках занимали место на столиках – справа Клио в подвенечном платье, слева Ричард в парадном смокинге. После ухода Клио из жизни Ричард вряд ли заглянет сюда на своем инвалидном кресле, и комната станет подобием музейного зала, наглухо закрытого для посетителей. Так подумалось Фрэнсис.
      Она обнаружила то, что искала, в отделанной мрамором, прилегающей к спальне ванной комнате. Оранжевый пластиковый флакон с этикеткой «Нардил», что является аптечным названием фенилзина, и прикрепленным к нему рецептом, выданным на имя Клио, и указанной в рецепте дозой – 15 миллиграмм по три раза в день. Флакон стоял на нижней полке аптечки среди других лекарств. Рецепт был выписан доктором Прескоттом на аптеку при Колумбийском пресвитерианском госпитале – угол 168-й улицы и Бродвея. Никаких следов, ведущих к какой-либо аптеке Саутгемптона, естественно, не оказалось.
      Фрэнсис возвратилась в роскошную спальню и принялась выдвигать ящики антикварного бюро. В одном хранилась почтовая бумага с монограммой, марки и ножичек для вскрытия конвертов. В другом – различные пригласительные билеты и старые письма с приглашениями, вырезка из журнала «Город и деревня», посвященная какому-то местечку во Франции близ Парижа, и настольный календарь в кожаном переплете.
      Фрэнсис пробежала глазами несколько страниц, заполненных записями о предстоящих вечеринках, благотворительных акциях, встречах, напоминаниях о предстоящих покупках подарков или посылке поздравлений. Каждая среда была отмечена: 15.00 – Ф.П., каждая пятница: 10.00 – Р.Ц. – условные обозначения, понятные только самой Клио.
      Очевидно, Блэр не додумалась вручить этот календарь Умнику в понедельник заодно с деловыми бумагами, а скорее всего, просто не обнаружила его сама.
      Фрэнсис положила ежедневник на место и задвинула ящик. Присев на кровать и откинувшись на одну из пышных подушек с невольным и трудно объяснимым желанием примять покрывало и нарушить тем самым царящий в комнате идеальный, но безжизненный порядок, она набрала на мобильнике, лежащем на столике, информационную службу и получила домашний номер Генри Льюиса. Ей ответил женский голос.
      – Луиза? Это говорит Фрэнсис Пратт. Не уверена, помнишь ли ты меня? Ведь с тех пор столько воды утекло…
      – Да, помню. – Тон был явно не дружеским.
      – Не могли бы мы встретиться с тобой и твоим супругом и поговорить о моей мачехе?
      – Даже не знаю, что мы можем тебе рассказать.
      – Послушай, я в курсе того, что произошло в связи с вашим обращением в «Фейр-Лаун» о приеме в члены клуба. Должно быть, вы очень сердиты на моего отца.
      – Я – да, – откровенно призналась Луиза. – Я бы хотела найти какие-то оправдания его расовой нетерпимости, но не могу. Я не ощущаю никакого сочувствия к нему по поводу постигшей его потери… Ни я, ни мой супруг.
      – Но я все-таки была бы очень благодарна вам, если бы вы согласились встретиться. Это был бы великодушный шаг с вашей стороны.
      – Неужели? – Луиза с трудом придерживалась даже элементарной вежливости.
      – Я займу у вас буквально пару минут.
      Фрэнсис услышала какие-то невнятные возгласы в трубке, которую Луиза, видимо, зажала ладонью. Потом звук вернулся вновь к прежней четкости.
      – Разве не сегодня похороны твоей мачехи?
      – Поэтому я и нахожусь в Саутгемптоне.
      – Когда ты хочешь встретиться?
      – Хорошо было бы не откладывать. Через час вас устроит?
      – Пожалуй. Мы живем на Джин-лейн, по правой стороне, примерно в миле от Бич-Клаб. Там указатель с фамилией Льюис.
      К моменту, когда Фрэнсис спустилась вниз, просторная гостиная почти опустела. В дверях Блэр прощалась с Пенни Адлер. Она благодарила ее за приезд на траурную церемонию и приглашала навестить в ближайшее время галерею Девлинов.
      – Мы теперь расширяемся, обретаем простор благодаря папиной поддержке. К октябрю откроем новый зал. Потрясающее помещение для выставки работ скульптора, с которым мы только что подписали договор. Ты обязательно должна их посмотреть, – настаивала Блэр.
      «Благодаря папиной поддержке…» – Фрэнсис вспомнила финансовые расчеты и архитектурные планы, обнаруженные ею в машине сестры. «Когда же отец успел включиться в этот проект?»
      – Мне срочно надо вернуться в город, – бросил на ходу Джейк Девлин, минуя Фрэнсис. Он был весь потный, несмотря на то, что снял пиджак, ослабил узел галстука и закатал рукава рубашки. – Хотел бы задержаться, но дела не позволяют. Душно невыносимо, – оправдался он, запечатлев на щеке Фрэнсис традиционный родственный поцелуй.
      – А когда вернешься? – поинтересовалась Фрэнсис.
      – Утром в субботу.
      – Понятно. Дела закрутились, раз потекли денежные ручьи. Должно быть, это очень возбуждает.
      Стрела, пущенная ею, попала в цель. Джейк остановился как вкопанный, уставившись взглядом в пол, и произнес, словно бы извиняясь:
      – Хотелось бы, чтобы это была моя заслуга, но так вышло. Я благодарен твоему отцу…
      – Это я уже слышала.
      Глаза у Джейка были усталые, но все-таки в них промелькнула искорка любопытства, когда он поднял на Фрэнсис взгляд.
      – Ты многое знаешь, наверное, но не думай, что мы приходили к нему за подаянием. Он проявил свойственную ему щедрость. Как и всегда.
      «Как всегда, – подумала Фрэнсис, – или только сейчас, в экстренном случае? Не спросить ли у Джейка, когда именно, с какого момента стали заливать убыточную, пересохшую трясину их галереи свежие финансовые потоки?»
      Но атмосфера в доме в день похорон хозяйки не располагала к разговорам на подобные темы. Их можно отложить на потом.
      – Значит, в этот уик-энд мы наверняка увидимся, – заключила она бодро.
      – Непременно. Мы с Блэр будем рассчитывать на то, что ты нас навестишь. – Особой радости при этих словах в его тоне не ощущалось.
      Предоставив сестре почетную, но обременительную обязанность вежливо выпроваживать гостей, Фрэнсис прошлась по опустевшим комнатам и отыскала наконец отца. Он выкатил свое кресло на застекленную веранду, где приглашенные слуги заканчивали разбирать временный бар, и тупо, мертвенным взглядом, уставился в подступающий к лужайке сумрак.
      – Как ты? – тихо спросила она.
      – Не могу представить свою жизнь без нее, – произнес он на удивление внятно, и рот его при этом не кривился. – Я надеялся, что она будет хоронить меня…
      Тут же появилась Блэр и уселась на полу, прильнув к ногам отца, прикрытым пледом. Она просунула руки под плед и стала массировать его ноги, помогая восстановить в них циркуляцию крови.
      – Могу тебе сообщить, папочка, что больше двух сотен людей пришло проститься с Клио.
      Ричард криво улыбнулся:
      – Я благодарен вам, девочки, за ваши хлопоты. Вы очень постарались. Я даже не ожидал…
      – Перестань, папа, – оборвала его Блэр. – Мы очень любим тебя. Я готова была сделать в сто раз больше… и впредь тоже…
      Фрэнсис слушала сестру, наблюдала за ее массажными манипуляциями и удивлялась умению Блэр с легкостью приспосабливаться к любым обстоятельствам и облегчать этим жизнь другим. Вот и их отец – он поддается ей, понемногу расслабляется, впадает в вожделенную дрему.
      – Фанни, – как бы между прочим обратилась Блэр к старшей сестре, – почему бы тебе не бросить к чертям собачьим свой «Приют пустынника», перестать жить как Робинзон и не поселиться здесь, с папой, в родительском доме?
      Предложение было слишком неожиданным, и Фрэнсис удивилась, не ослышалась ли она.
      – Подумай. В этом есть смысл. А как ты считаешь, папа?
      – Я не знаю, не помешает ли папе присутствие двух собак вкупе со мною, – отшутилась Фрэнсис.
      Ричард молчал.
      – По-моему, это всем пойдет на пользу…
      Мысль о Сэме вдруг мелькнула в голове Фрэнсис, о единственном мужчине, к которому тянулись ее тело и душа. И это было связано с ее уединенным домом в Ориент-Пойнт и двориком, уставленным нелепыми керосиновыми светильниками. Что-то свое, что-то особенное, далекое от особняков ценой в десятки миллионов.
      Она резко встала.
      – Куда ты? – Блэр сразу же обиделась.
      – Извини, папа. – Игнорируя сестру, Фрэнсис обратилась к отцу: – У меня накопилось множество дел…
      Избегая дальнейших вопросов и многословных прощаний, она быстро покинула дом и, нырнув в свою машину, отъехала.
      До Джин-лейн она добралась за считанные минуты и сразу за указателем с фамилией Льюис увидела его самого, словно ожидающего ее появления, на крыльце своего дома. Генри быстро скрылся за дверями, а его место заняла вышедшая на крыльцо Луиза.
      Десять лет минуло с тех пор, как они в последний раз играли в теннис в «Фейр-Лаун». Потом Фрэнсис уже не встречалась с Луизой, а вот Блэр продолжала с ней дружить и совместно бурно проводить время, о чем ходили сплетни, впрочем, наверняка сильно преувеличенные.
      Когда же Луиза вышла замуж? О ее обручении и свадьбе Фрэнсис ничего не слышала, от сестры – самом громкоговорящем рупоре всех местных новостей – тоже никакой, как ни странно, информации не поступало.
      Едва Фрэнсис взошла на крыльцо, из-за спины Луизы выскочили две девочки и прижались к матери. Их темная кожа резко контрастировала с белой тканью материнской юбки. Одетые в цветастые платьица, обе одинаково прелестные и трогательные своей беззащитностью, девчушки с тревогой уставились на гостью.
      Луиза взмахом руки отправила их играть на лужайку, а затем таким же безмолвным жестом пригласила Фрэнсис войти.
      В гостиной с видом на Атлантический океан Генри Льюис сидел в кресле, углубившись в чтение свежего номера медицинского журнала.
      При появлении Фрэнсис он аккуратно положил его на столик рядом с кружкой охлажденного чая, встал, выпрямившись во весь свой немалый рост, и пожал руку Фрэнсис – спокойно и по-деловому.
      – Вы из прокуратуры Суффолка? – спросил он.
      – Да.
      – Малкольм там заправляет, и, по-моему, успешно, – сказал Генри и тут же слегка поморщился, увидев, что Луиза и девочки не собираются оставить их наедине с Фрэнсис, а стоят в дверях.
      Дочери, никак не отреагировав на мимику отца, занялись в углу гостиной своими куклами. Там был создан для них целый игрушечный мир с миниатюрной мебелью, где хозяйничали красавицы Барби с платиновыми волосами и их загорелые бойфренды.
      – Как изменился облик Барби со времен моего детства! – сказала Фрэнсис ради того, чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу.
      Никто не прореагировал на ее слова. После затянувшейся паузы Луиза произнесла:
      – Я слышала, что ты работала в Нью-Йорке.
      – Да, по окончании юридического факультета.
      – А теперь здесь?
      – Да, с девяносто второго года. И переселилась в Ориент-Пойнт.
      – Почему?
      – Захотелось перемен. – Фрэнсис вовсе не собиралась откровенничать перед этими людьми.
      – И где тебе больше нравится? – спросила Луиза.
      – Там, где более уединенно. И красивый пейзаж. Я имею в виду Ориент-Пойнт, где растут цветы и овощи, а не особняки, как в Саутгемптоне. И не так много машин на дорогах.
      – В этом, конечно, большое преимущество. Даже здесь мы испытываем затруднения…
      – Я не могу сказать, что очень сожалею по поводу безвременной кончины Клио, – внезапно вторгся в завязавшийся было пустой светский разговор глава семейства.
      – Генри, прошу тебя… – Луиза выглядела испуганной.
      – Меня удивляет, что мы вошли в двадцать первый век с такими тупыми мастодонтами, как она, сохранившими расовые предрассудки. Люди соглашаются распахнуть свою грудную клетку и доверяют дотронуться до своего сердца моим черным рукам, но брезгуют играть со мной в мячик. Это ли не парадокс?
      Фрэнсис промолчала. Любой комментарий с ее стороны помешал бы развитию дальнейшей беседы.
      – Я наивно размечтался, что мои девочки смогут, как и их мать, наравне с белокожими детьми махать ракетками на тех же кортах. Нет, они будут там чужими, как и их отец. Что ж, я сооружу для них свой собственный корт, и это будет расовая сегрегация наоборот. Кому это надо? Кому это выгодно? Неужто еще существуют подобные идиоты и лезут, как тараканы, из своих щелей?
      Генри расхохотался, и Фрэнсис невольно тоже засмеялась. Напряжение спало.
      – О чем ты хотела поговорить с нами? – спросила Луиза, протягивая Фрэнсис высокий прозрачный стакан с душистым ледяным чаем. Аромат и вкус редкого сладкого лимона, выращиваемого лишь в особых условиях и безумно дорогого, был восхитителен.
      – Меня интересует, что произошло на заседании приемной комиссии.
      – Мы не осведомлены о деталях. Расспросите лучше ее членов. Они все живут поблизости – рукой подать. В одном гнезде. – Генри усмехнулся.
      – А все-таки что вы можете рассказать?
      Генри и Луиза переглянулись, будто решая, кому заговорить первым. Начал Генри:
      – Когда Луиза перешагнула рубеж в двадцать пять лет и ушла из-под кровли родительской членской карточки, она вступила в молодежную секцию клуба. В первые годы нашего брака мы и не думали о зачислении в клуб всей семьи. В редких случаях, когда я туда заглядывал, то был на правах гостя. Уж очень высокие членские взносы – я тогда зарабатывал гораздо меньше, чем сейчас, – признаюсь, отпугивали меня. Мы решили сэкономить.
      Потом, в прошлом году, я приобрел этот дом. Наша старшая дочь занималась теннисом еще в городе и полюбила его. Младшая от нее не отстает, наступает на пятки. Луиза планирует проводить большую часть времени здесь, на Лонг-Айленде, чтобы не дышать вместе с дочерьми летним нью-йоркским смогом. Вот мы и подали заявление со всеми сопроводительными документами, вплоть до справки из министерства финансов об источниках моих доходов. Я считал, что прием в члены клуба будет простой формальностью. Но мне было отказано.
      – По какой причине?
      – Из-за переполненности кортов, баров и автостоянок. А если по правде, потому, что я черный. – Генри скорчил нарочито брезгливую гримасу. – Ведь это заметно, не правда ли? И цвет кожи моих дочерей не выдашь за чересчур сильный загар. Как я понял, Клио, используя решающий голос Ричарда Пратта, угрожала мне «черным шаром». Кто-то из членов комиссии из хитроумных политических выкладок решил спустить дело на тормозах, чтобы мне не было отказано раз и навсегда и я мог бы обратиться с заявлением повторно. Но я, конечно, этого делать не собираюсь.
      – А вы уверены, что расовый фактор сыграл тут свою роль? – Фрэнсис притворилась более наивной, чем была на самом деле. Но только так можно было добиться полной ясности в этом вопросе.
      – Не знаю, насколько вы разбираетесь в уставных документах «Фейр-Лаун», но мы с Луизой отвечали всем стандартам. Здесь пахнет огненным ку-клукс-клановским крестом и горелым мясом чернокожего.
      Глядя на девочек, играющих с белокурыми Барби в углу гостиной, Фрэнсис не могла воспринять слова Генри так уж серьезно.
      – А вы с Луизой были знакомы с Клио?
      – Луиза да, а я встречал ее пару раз. Она заходила к нам на новоселье. И присутствовала с мужем на нашем бракосочетании, но там было человек пятьсот, не меньше. И, возможно, мало кто понимал, чья это свадьба. Публика в Саутгемптоне дохнет со скуки и падка на любые развлечения.
      – У нас была пышная свадьба, – подтвердила Луиза, явно сглаживая ядовитый сарказм мужа. – Мои родители дружили с твоим отцом, ну и, естественно, с Клио. Папа всегда превозносил Ричарда как талантливейшего бизнесмена и переживал за его потери, включая последнюю.
      – А как он отнесся к вашему казусу с угрозой «черного шара»?
      – Я не осмелилась сообщить папе, что Клио была за это ответственна. Пусть лучше думает, что она нас от имени его давнего друга Ричарда поддерживала… Теперь, конечно, это не имеет никакого значения. И в «Фейр-Лаун» мы вторично не обратимся, хотя единственное препятствие в лице Клио больше не существует.
      Луиза как бы читала мысли Фрэнсис и опровергала ее подозрения.
      – Да, это была наша ошибка, – подтвердил Генри. – Мы живем в разных мирах, и нам надо всегда об этом помнить.
      – А в прошлую субботу вы были в «Фейр-Лаун»?
      – Да. Я даже сыграла партию с твоей матерью, – подтвердила Луиза спокойно.
      Удивлению Фрэнсис не было предела.
      – Я давным-давно дружу с Аурелией, – вмешался Генри. – И Луиза с ней неоднократно встречалась, а на корте – проигрывала. Мы заранее договорились на матч-реванш в субботу.
      Луиза, как бы извиняясь, сообщила:
      – Я не люблю, когда за мной остается должок. По натуре я несостоявшаяся чемпионка. И меня свербило, что Аурелия раскладывает меня как хочет, несмотря на свой возраст. Да и, по-моему, Аурелия сама первая предложила устроить так, чтобы мы сразились. Она очень добра и, вероятно, хотела потрафить моему тщеславию.
      – И кто выиграл?
      – Я. Надеюсь, что Аурелия мне не поддалась. Мы мирно расстались.
      – А после сыгранных партий вы остались наблюдать за турниром?
      – Да, хотя это и не входило в наши планы. Генри занимался дома с девочками, но тут его срочно вызвали по пейджеру. Ты помнишь, как это было, Генри?
      – Конечно, – пожал плечами Генри. – В клинике возникла срочная проблема. Я был вынужден отвезти девочек в клуб и отыскать там Луизу, а уж потом мчаться в праздничный день в Нью-Йорк. В клубе я встретил Бесс, мать Луизы, и она согласилась присмотреть за девочками, пока Луиза не освободится.
      – Моя игра закончилась в десять, может, чуть позже, – вставила Луиза. – Возвращаясь с корта, я увидела маму и девочек. Мама сообщила, что у Генри возникли проблемы с каким-то пациентом и его вызвали в клинику.
      – И как долго вы пробыли в клубе? – опять обратилась к Генри Фрэнсис.
      – Поверьте, я вообще бы там не появился, если бы не девочки. По крайней мере, я сократил свое пребывание в этом месте до минимума. Завез дочек, переговорил с тещей, передал через нее то, что хотел сказать Луизе, и уехал.
      Луиза выронила стакан, и кубики льда рассыпались по полированному столу.
      – Какая же я неловкая, – пробормотала она, поспешно вытирая пролившуюся влагу бумажной салфеткой. Потом встряхнула и расправила юбку. Руки ее почему-то дрожали, и Фрэнсис это заметила.