Судья Коуэн несколько секунд хранил молчание. Фрэнсис колебалась, не зная, стоит ли ей продолжать речь или дать судье время подумать. Но он разрешил ее сомнения, наконец заговорив:
      – Мисс Пратт, хотя я понимаю вашу озабоченность и разделяю ваши чувства в отношении пострадавших, но этот суд – не та организация, которая взыскивает с подсудимых их долги. Хортоны имеют право подать гражданский иск, получить судебное решение и на его основании добиться ареста имущества ответчика, а также использовать любые другие предоставленные им законодательством возможности, чтобы вернуть свои деньги. Лично я настоятельно призываю их действовать именно так. А уголовный суд, я повторяю, подобными вещами не занимается.
      – Возвращение украденных денег было бы лишь частичной компенсацией за те трудности и страдания, через которые эти люди прошли. Ваша честь, пожалуйста, не обрекайте их на новые расходы и мучительную процедуру гражданского судопроизводства. В вашей власти включить требование о возвращении присвоенных средств в приговор, вынесенный вами.
      – Пусть это так, но есть границы, через которые я не собираюсь переступать. У мистера Эвери имеется семья. Кроме того, если все сказанное мистером Бендлетоном насчет финансового положения его клиента соответствует истине, то нельзя выжать кровь из камня.
      – Ваша честь…
      – Я выношу свое решение. Обвиняемый приговаривается к одному году условно и штрафу в размере десяти тысяч долларов. Мистер Бендлетон, я возлагаю на вас ответственность за уплату мистером Эвери вышеозначенной суммы до окончания завтрашнего рабочего дня.
      Прежде чем Фрэнсис успела открыть рот, чтобы выразить протест, судебный исполнитель провозгласил:
      – Всем встать!
      Судья Коуэн сошел с возвышения и удалился через заднюю дверь в свой кабинет.
      Год условно? Фрэнсис застыла, не в силах даже пошевелиться. Ни одного дня за решеткой. И даже без требования вернуть украденные деньги. Вот так все обернулось. Кража пятисот тысяч долларов обошлась Эвери в десять тысяч плюс гонорар Тянучке. Легко отделался. В мизерные десять тысяч были оценены труды следователей и обвинения, время, затраченное Фрэнсис и остальными участниками двухнедельного судебного процесса, включая присяжных, оплачиваемое из бюджета штата Нью-Йорк. Расходы на процесс во много раз превзошли смехотворный штраф, наложенный на обвиняемого судьей.
      Фрэнсис не решалась поглядеть в сторону Хортонов, но их глаза были устремлены на нее, вопрошающие, умоляющие объяснить, что же, в конце концов, произошло.
      Словно какой-то прозрачный купол опустился на Фрэнсис, но шарканье ног и невнятные разговоры среди покидающей зал публики проникали сквозь эту оболочку. Она слышала, как Эвери рассыпается в благодарностях Тянучке, а Тянучка в ответ на радостях настаивает на том, чтобы угостить клиента ленчем. Сисси Эвери с радостным возгласом бросилась на шею супруга. Младшие Эвери тоже лезли обнимать папочку, и все хором пели дифирамбы Тянучке за спасание отца семейства. Они сейчас могли с легкой душой отправиться к себе домой, отплыть на своей чудесной яхте куда глаза глядят, и наплевать им на весь остальной мир.
      – Мисс Пратт, – прозвучало где-то совсем рядом.
      Наступил момент, которого она так боялась. Роджер Хортон и его жена подошли к ней почти вплотную и ждали, что она им скажет. Оба они были одеты строго, почти официально. В этом была своя печальная ирония – жертвы проявляли больше уважения к Фемиде, чем ее служители. Седые волосы Мэри Ли были упрятаны под сетку, чтобы ни один волосок не выбился из прически, хотя голова ее слегка тряслась. В обтянутой перчаткой руке она сжимала бледно-голубой платочек, которым вытирала слезящиеся глаза. Роджер одной рукой поддерживал жену за талию, а другой опирался о барьер, отделяющий столы от мест для публики.
      – Скажите, что случилось? – обратился он к Фрэнсис.
      – Он вернет нам деньги? – тихо, стесняясь своего вопроса, произнесла Мэри Ли.
      Фрэнсис в ответ молча покачала головой.
      – Почему? Ведь присяжные признали его виновным. Фрэнсис глубоко вздохнула:
      – Да.
      Короткое слово было произнесено ею с таким трудом, словно ее рот был стянут клейкой лентой.
      – Присяжные согласились с тем, что мистер Эвери украл ваши деньги. Но, к сожалению, судья не захотел отправить его в тюрьму. Он даже не приказал Эвери вернуть вам деньги.
      Фрэнсис не могла прочитать на лицах Мэри Ли и Роджера, что они почувствовали после этих слов. То ли они не поняли смысла ею сказанного, то ли, как и она сама, пребывали в шоке от допущенной по отношению к ним несправедливости.
      – Судьи вправе решить, какое наказание определить обвиняемому. Мы уже говорили об этом еще до того, как начался процесс, если вы помните. Судья Коуэн, очевидно, счел штраф и условный годичный срок достаточным наказанием. Не могу скрывать – это возмутительное решение. Я думала, судя по тому, как развертывался процесс, что мы добьемся другого результата. Я, честно, не знаю, почему так получилось.
      – А что судья имел в виду, определяя условный срок? – поинтересовался Роджер Хортон, все еще, видимо, сохраняя некую веру в логику правосудия.
      – То, что если Эвери совершит новое правонарушение в течение определенного срока, то он отправится на год в тюрьму. Ему также предстоит докладывать о своем местонахождении наблюдающему за ним офицеру полиции, не общаться с известными мошенниками и самому не совершать новых афер. Можно считать, что он отделался поразительно легко.
      Фрэнсис обратила покаянный взгляд на Хортона, сознавая, что все ее усилия хоть как-то объяснить допущенную правосудием вопиющую несправедливость тщетны. Хортоны желали получить обратно свои деньги и хотели, чтобы мошенник был наказан. Они не добились ни того, ни другого, а Фрэнсис не могла уже ничем им помочь.
      – Судья Коуэн посоветовал вам возбудить гражданский иск против Эвери. Возможно, вам стоит предпринять что-либо в этом плане.
      – Но у нас нет средств, чтобы заплатить адвокату. Мы сейчас только и существуем на пособие по социальному страхованию и на те гроши, что я зарабатываю в кондитерской. Если бы Роджера так не мучил его артрит…
      – Вы можете найти юриста, который согласится представлять вас за процент от исковой суммы в случае выигрыша. Я могу порекомендовать несколько хороших адвокатов, специализирующихся по гражданскому судопроизводству. Уголовный приговор Эвери облегчит возбуждение гражданского дела против него. В этом я уверена…
      Отвращение к самой себе охватило Фрэнсис, пока она втолковывала это старикам. Предполагая даже, что приглашенный за условную плату адвокат выбьет из Эвери большую часть присвоенных им денег, в результате такой победы Хортоны лишатся трети от всей суммы, то есть свыше ста пятидесяти тысяч, что в пятнадцать раз больше штрафа, наложенного на Эвери.
      – А сколько эта процедура продлится? – спросил Роджер.
      – Не знаю.
      Фрэнсис не нашла в себе мужества признаться, что могут пройти годы, прежде чем супруги увидят в реальности хоть какие-то деньги. Даже если Хортонам повезет и их иск в суде будет удовлетворен в кратчайшие сроки, им придется еще биться за наложение ареста на имущество Эвери и форсировать его продажу. А сколько времени утечет впустую, если они увязнут в трясине апелляций! Про это болото даже подумать страшно, а предупреждать о нем стариков бессмысленно – они все равно мало что поймут в юридических хитросплетениях.
      – Мне очень жаль… искренне жаль. – Фрэнсис отвернулась, чтобы не видеть, как слезы наворачиваются на глаза ограбленных супругов. – Я постараюсь подыскать вам подходящего адвоката. Существует еще и некоторая возможность добиться каких-то денег от «Программы помощи жертвам насилия». Эта организация обычно помогает финансово только жертвам физического насилия, но я прощупаю почву, и, может быть, они сделают исключение для вас. Почему бы нам не побеседовать обо всем этом завтра?
      Чтобы успокоиться, она принялась собирать в папку разбросанные по столу свои бумаги.
      – К какому часу завтра вы что-либо узнаете?
      – Как можно раньше. Я позвоню вам домой. Обещаю. – Фрэнсис торопливо засунула оставшиеся бумаги в портфель и покинула чуть ли не бегом зал суда.
      Ей хотелось, чтобы в ее кабинет вела какая-нибудь потайная дверь и она смогла бы избежать встречи с коллегами, стремящимися выразить свое соболезнование по поводу кончины ее мачехи, а при удаче еще и выведать какие-либо подробности. Раннее появление в своем офисе окружного прокурора Малкольма Морриса дало ей возможность проникнуть в здание суда и в кабинет незамеченной, но к десяти утра словесная мельница перемолола все слухи, домыслы и скудные новости. Поэтому всеобщее любопытство под видом сочувствия обрушилось на Фрэнсис с удвоенной энергией.
      – Спасибо вам! Я ценю вашу поддержку, – бормотала она, проталкиваясь через заполненный коллегами холл.
      Завернув за угол, она быстрым шагом устремилась по узкому коридорчику к кабинету специального агента Роберта Берка.
      – Привет, Умник, – произнесла она, очутившись в тесной комнатушке без окон.
      Умник восседал за металлическим столиком, накрытым газетой. В одной руке он держал надкусанный пончик, в другой – бумажный стаканчик с дымящимся кофе. Изрядный запас обсыпанных сахарной пудрой пончиков располагался перед ним на обрывке вощеной бумаги.
      – Ты видел отчет судмедэксперта? – спросила Фрэнсис.
      – Проглядел.
      – И?
      Фрэнсис сбросила со стула на пол груду папок с документами и уселась лицом к лицу с Умником.
      – Хочешь? – Умник ткнул пальцем в пончик.
      – Нет, благодарю.
      Умник облизал кончики своих мясистых пальцев, затем водрузил на нос очки без оправы. Из верхнего ящика стола он достал листок и прочитал вслух текст, быстро скользя взглядом по строчкам и невнятно бормоча некоторые слова.
      – Женщина, белая, возраст – пятьдесят один год, рост – пять футов девять дюймов, вес – сто девятнадцать фунтов. Раны и ссадины отсутствуют. Никаких следов ушибов и иных травм. Вероятная причина смерти – острая сердечная недостаточность.
      Здесь он сделал паузу и продолжил уже громким, ясным голосом.
      – Токсикологический анализ показал наличие в организме приблизительно восьмисот миллиграммов декседрина и следы фенилзина. – Умник отвлекся от текста и добавил: – Это натолкнуло меня на некоторые размышления.
      Фрэнсис знала, что Умник обладает некоторыми познаниями в медицине, частично обретенными за годы работы в ФБР, частично благодаря тому, что его жена три десятка лет в должности старшей медсестры протрубила в отделении «Скорой помощи». Теперь следовало ждать, когда Умник изложит свои мысли на более понятном языке.
      – Декседрин – это амфетамин. Он продается без рецепта и в основном используется как средство для подавления аппетита. Он входит в состав большинства таблеток, которые люди глотают, чтобы похудеть.
      Клио всегда была худощавой. Она контролировала свой рацион, проявляя железную волю и жесткую дисциплину в том, что касалось физических упражнений.
      – Ей незачем было сгонять лишний вес таблетками, – подумала Фрэнсис и произнесла это, как оказалось, вслух. Умник тотчас встрепенулся:
      – Однако содержание этого снадобья в ее организме в десятки раз превышает дозу, обычно рекомендуемую для похудания.
      – А что еще за лекарства ты назвал?
      – Нардил – так именуется в продаже средство, содержащее фенилзин. Его выписывают пациентам в случае мозговых расстройств, от всяких фобий, для подавления страхов и ощущения паники, от всяческих глюков. Многим это идет на пользу. – Тут Умник усмехнулся: – В общем, от депрессии.
      – Какого рода депрессии? Близкой к сумасшествию?
      – К любой. Или бесишься в смирительной рубашке, или просто пялишься на что-то, что лежит перед собой, как я на этот соблазнительный пончик, и ни о чем больше не мечтаешь, как съесть его незамедлительно.
      Умник поддался соблазну и умял пончик.
      Фрэнсис все услышанное от Умника было внове. Как мало она знала о Клио, о ее тайных пристрастиях, о ее глюках.
      – Как мне поведал судмедэксперт, – продолжил Умник уже без всяких шуточек, – смесь этих двух лекарственных средств очень опасна. Их нельзя принимать вместе. В особенности с наркотиками и алкоголем, а хуже всего растворенными в красном вине. И некоторая пища тоже категорически противопоказана – например, сыр, маринады, мясо сурка, а дальше наш всезнайка-эксперт перечислил еще много такого, что мне на ум никогда не придет проглотить. Предположим, покойнице прописали такие таблетки в минимальной дозе для поддержания веса. Мы это выясним, пошастав по всем аптекам Саутгемптона. Их не так уж много. Но… Ведь Клио должны были предупредить, что фенилзин означает для нее смерть. В инструкциях, заложенных в каждую коробку, это упоминается, и любой врач, как и аптекарь, обязаны оповестить пациентку или покупательницу, что одновременный прием лекарств смертельно опасен.
      – Но, глядя на Клио, никогда не предположишь, что она принимает средства для уменьшения веса. И, значит, ее врачу было невдомек, что она вдруг возьмет и проглотит и то, и другое.
      – Возможно, – согласился Умник, но Фрэнсис сразу прочла на его лице, что подобную версию он отметает начисто.
      – Амфетамины в таком количестве уже могли убить ее, ускорив сердцебиение выше допустимого предела. А в сочетании с фенилзином – это верная смерть, словно пуля из «кольта», выпущенная в упор.
      Умник снял очки и взъерошил свои седые, остриженные ежиком волосы. Фрэнсис знала, что таким образом он «массирует» свои мозги и что за этим последует ошеломляющее собеседника умозаключение.
      – Отчет эксперта лишь предварительный, но… я уверен, что это убийство. Случайно принять такую дозу лекарств, смешав их, может только самоубийца, но этим вроде бы здесь не пахнет. А ты как считаешь?
      – Клио не из тех, кто уходит из жизни добровольно.
      – Кто знает, что творится у кого-то на уме? Но место и поза тела противоречат версии о самоубийстве. Абсолютно здоровая женщина, поиграв в теннис с утра пораньше, отправляется в туалет и там кончает с собой. И никакой прощальной записки… Нелепость.
      Фрэнсис кивнула в знак согласия. Клио не стала бы устраивать из своей смерти спектакль в духе «черного юмора».
      – Я посоветовал Малкольму возбудить дело об убийстве.
      – И он согласился?
      – А куда ему деться? В одиннадцать он встречается с прессой.
      Фрэнсис взглянула на часы. Заявление Малкольма как раз успеет к двенадцатичасовому выпуску новостей.
      – Он уже за кем-то закрепил дело?
      – Меня включили в команду как умную голову, а скорее как мальчика на побегушках. Прокурорскую роту возглавит Перри Когсуэлл.
      Фрэнсис откинулась на спинку стула, ощущая свое бессилие. Из всех тридцати с лишним помощников прокурора в ведомстве Малкольма Перри Когсуэлл был наиболее ей неприятен. Он поступил на работу на три года раньше ее и все это время, и позже, трепыхался, как лягушка в сметане, чтобы вылезти на край кувшина и сделать себе карьеру. И добился своего, забрал под себя сферу тяжких преступлений.
      В личных разговорах с Фрэнсис – а он когда-то пытался тянуть к ней свои лапки – Перри расписывал выгодность такой работы для государственного обвинителя, ибо его имя было всегда на слуху, и посмеивался над пристрастием Фрэнсис к «бумажным» жуликам.
      – Я тебя расстроил? Извини. – Умник был очень чуток, будто в него был встроен специальный аппарат для улавливания настроения собеседника. – Но будь уверена, все, что я узнаю, ты будешь знать немедленно.
      – Не сомневаюсь. – Она выдавила улыбку.
      Он был симпатичен ей, этот странный, противоречивый, но почему-то очень доброжелательный по отношению к ней мужчина, не имеющий, впрочем, никаких сексуальных поползновений. Он уволился из ФБР всего лишь год назад, как он сам говорил, из-за «усталости» и чтобы пожить в свое удовольствие рядом с любящей женой и прелестной внучкой. Умник был прагматиком. Он знал, что правительство его просто так не отпустит. Теперь он потихоньку помогал государству, а по дружбе иногда и Фрэнсис. Любую информацию он преподносил ей малыми порциями, тихо и с глазу на глаз.
      – Следственная бригада уже что-нибудь выяснила? – спросила Фрэнсис напрямую.
      Умник доел пончик, допил кофе, скомкал и кинул в мусорное ведро промасленную бумагу, тщательно вытер бумажной салфеткой жирные пальцы и сдул просыпавшуюся пудру со стола.
      – Не думаю. Они будут ждать официального доклада судмедэксперта. Можешь спокойно выспаться до завтрашнего утра.
      – А что у Малкольма на уме?
      – Трудно сказать. Он позвонил мне в субботу поздно вечером, и я доложил ему те крохи, что успел наскрести. Ничего нового для тебя. Вчера медэксперт послал ему копию этого доклада, а чуть позже я опять же по телефону посоветовал ему завести уголовное дело. С кем он разговаривал помимо меня, мне неизвестно.
      Вечерний разговор с Малкольмом был еще свеж в памяти Фрэнсис, но она решила не обсуждать его с Умником. По крайней мере не сейчас. Хотя ей не хотелось что-либо держать в секрете от своего хорошего приятеля, но последнее дело не могло не внести неких существенных изменений в их дотоле доверительные отношения.
      – Могу ли я получить распечатки всех свидетельских показаний?
      – Я знал, что ты это попросишь. – Умник протянул ей плотный желтый конверт, обернутый тонкой проволокой и с оттиском его личной печати. – Здесь все, что мы наскребли. Копии всех заявлений, собранных детективом Келли и его подручными, стенограммы допросов, доклад судмедэксперта и даже мои личные заметки за четвертое июля сего года.
      Умник обаятельно улыбнулся, намекая на то, что совершает должностное преступление.
      – Спасибо. – Фрэнсис произнесла это от всей души, искренне надеясь, что Умник поймет, как она ценит его помощь.
      – Держи это вплотную к сердцу, детка! Большей благодарности мне не надо. – Он вновь улыбнулся ей.
      Фрэнсис поспешно пересекла опустевший холл, влетела в свой тесный кабинет, защелкнула дверь на замок и постояла, прислонившись к стене в приступе внезапного головокружения. Почему-то утверждение Умника о том, что Клио кто-то угробил, подействовало на нее как удар дубинкой по голове. Привычная обстановка, навевающие иногда тоску надоевшие предметы на полках и на столе сейчас кружились перед ее глазами, будто захваченные ярмарочной каруселью. Ей понадобилось больше минуты, чтобы остановить их кружение.
      Наконец она добралась до стула и устроилась на жестком сиденье, поджав колени к груди. Желтый конверт, врученный ей Умником, Фрэнсис выложила на стол перед собой.
      Она вспомнила, когда последний раз видела Клио живой. Это было на открытии галереи Девлинов. Клио пришла одна. Возле карандашного рисунка с изображением какой-то мертвой птицы они с Клио обменялись несколькими вымученными фразами по поводу удачного начала предпринимательской деятельности Блэр и Джейка на поприще искусства. Клио явно посчитала собравшуюся здесь публику второсортной и с фальшивой улыбкой поторопилась покинуть помещение. Фрэнсис задержалась после ее ухода лишь ненадолго и видела, как Клио с царственным видом уселась в черный лимузин, а шофер в фуражке чуть ли не с поклоном захлопнул за ней дверцу.
      Это было всего три месяца назад, а казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Теперь Фрэнсис оставалось только гадать, кто мог так сильно ненавидеть Клио, что решился отправить ее на тот свет.
      Едким запахом освежителя воздуха пропиталась тесная комната, где в офисе окружного прокурора графства Суффолк принимали представителей прессы. Пока Фрэнсис пробиралась сквозь толпу в поисках свободного пространства, ее глаза уже щипало от аэрозольного благоухания. Противная струйка пота стекала у нее между грудей и дальше вниз по животу, габардиновая юбка липла к влажным бедрам. Она нашла себе место у окошка и встала там, скрестив руки перед собой, оберегая себя, по возможности, от прикосновения других разгоряченных тел.
      Группа помощников Малкольма Морриса по связи с общественностью потрудилась на славу. Комната была забита репортерами всех местных и федеральных газет, радиостанций и телеканалов, а также служителями закона, многие из которых явились в форме. Малкольм стоял на возвышении, просматривая свои заметки, ожидая, когда прекратится броуновское движение в толпе и разговоры поутихнут. Он выглядел весьма привлекательно, облаченный в двубортный костюм, белоснежную рубашку и алый галстук, скрепленный золотой заколкой, отбрасывающей солнечные зайчики. Наконец: он вскинул голову, уставился прямо в камеру Эн-би-си и начал говорить:
      – Как вы уже знаете, Клио Хеншоу Пратт, возраст пятьдесят один год, место жительства – Саутгемптон, супруга финансиста Ричарда Пратта, была обнаружена мертвой в частном теннисном клубе в прошедшие выходные. На основе улик, собранных прокуратурой в сотрудничестве с местной полицией, стало очевидно, что смерть миссис Пратт была насильственной. Я не имею права разглашать детали расследования, но могу сказать, что все возможное будет сделано и уже делается, чтобы разоблачить, арестовать и отдать под суд убийцу. Приношу свои искренние соболезнования членам семьи Клио Пратт.
      Сверкнули вспышки фотоаппаратов. Корреспонденты наперебой принялись взывать: «Мистер Моррис», привлекая к себе его внимание.
      – Я готов ответить на ваши вопросы.
      Малкольм был в своей стихии. Он обожал выступать на публике и ощущал приятное возбуждение, когда одаривал жаждущих репортеров крохами скудной информации, собранной для него не претендующими на известность и лавры работниками. На этот раз момент торжества для Малкольма Морриса наступил за счет несчастья в семье Пратт. Ричард потерял жену, которую горячо любил на протяжении долгих лет и которая, вероятно, искренне любила его. Фрэнсис надеялась, что отец не станет смотреть дневной выпуск новостей.
      – Кто руководит расследованием? – задала вопрос хорошенькая женщина в ярко-голубом костюмчике.
      – Специальный агент Роберт Берк и помощник окружного прокурора Перри Когсуэлл.
      Фрэнсис поискала взглядом Умника и обнаружила его в группе работников прокуратуры, столпившихся чуть позади Малкольма. Перри, когда назвали его имя, выступил вперед и поднял руку над головой, словно футболист, приветствующий болельщиков. Такое дело было для него настоящим подарком, шансом покопаться в личной и деловой жизни Ричарда Пратта, во взаимоотношениях его покойной супруги с ее друзьями и знакомыми и все это выложить алчным журналистам на лабораторный стол под их микроскопы. Сколько раз Фрэнсис казалось, что Перри мстит лично ей за ее происхождение, за богатство ее родителей, высказывая якобы по-товарищески свое мнение о ее неспособности стать хорошим обвинителем, потому что она чуждый элемент в механизме судопроизводства графства Суффолк.
      «Частные школы, каникулы в Саутгемптоне… Кого ты пытаешься одурачить, поселившись в деревенской глуши в Ориент-Пойнт?» – с саркастической ухмылкой подначивал ее Перри на вечеринке в офисе по случаю Дня святого Патрика в прошлом году. Ей хотелось влепить ему пощечину.
      Когда Перри салютовал представителям прессы, Малкольм недовольно морщился. Ему явно было не душе, что кто-то отвлекает внимание пишущей братии от его персоны.
      – Правда ли, что один из родственников убитой служит в вашем ведомстве? – задали вопрос из зала.
      – Фрэнсис Пратт – падчерица покойной. Она возглавляет отдел финансовых преступлений. Она – первоклассный юрист с отличным послужным списком. Все мы выражаем ей наше сочувствие в связи с постигшей ее семью ужасной трагедией.
      – Будет ли она вовлечена в расследование?
      – Как и в любом деле, мы будем, разумеется, оповещать членов семьи жертвы о достигнутых нами результатах. Однако мы хотим дать мисс Пратт время оправиться от столь неожиданной и прискорбной потери. Как я уже сказал, мистер Когсуэлл будет возглавлять расследование.
      Фрэнсис в приступе ярости стиснула локтями бока. Так оно и есть. Публично было объявлено о том, что ее бесцеремонно отодвинули в сторону.
      – Как была убита миссис Пратт? Малкольм нахмурился.
      – Пока ведется следствие, мы обязаны воздерживаться от разглашения многих деталей и держать их при себе. Но в подходящее время, заверяю вас, вы получите полную информацию.
      «Уверена, что так и будет», – подумала Фрэнсис. Она не сомневалась, что Малкольм выжмет до капли все внимание, которое общество уделит столь громкому преступлению. Убита богатая, известная в светских кругах дама. Редкая возможность возбудить всеобщий интерес – и серьезных средств массовой информации, и «желтых» листков, и глянцевых дорогих журналов. Это как раз то, что нужно Малкольму, чтобы остаться на своем посту на третий срок, а также мощный стартовый толчок для участия в изнурительной двухлетней гонке за место в конгрессе. Ради таких призов не грех и использовать беду, постигшую старого друга, который к тому же всегда подпитывал деньгами его продвижение вверх по ступенькам карьеры.
      У Фрэнсис опять закружилась голова. Она вытерла вспотевший лоб, и на рукаве светлой блузки остались темные, влажные пятна. Медленно она стала прокладывать себе путь к выходу.
      Вернувшись в замкнутое пространство своего кабинета, она прежде всего запустила вентилятор и долгое время отрешенно следила, как его головка поворачивается вправо-влево, а лопасти лениво разгоняют сгустившийся теплый воздух. В здании с устаревшей системой кондиционирования, к тому же отключенной на три дня праздников, установилась невыносимая жара. Вентилятор не давал прохлады, но хотя бы создавал какое-то движение воздуха.
      Фрэнсис поборола слабость и принялась за работу. Посланий, срочно требующих ответа, накопилось порядочно. Адвокат четырнадцатилетней девочки, обвиняемой в краже более чем на сто тысяч долларов столового серебра и ювелирных изделий из домов, в которые ее нанимали следить за ребенком, запрашивал результаты государственной психиатрической экспертизы. Координатор судебной палаты желал ознакомиться с очередностью дел, представляемых в суд до конца текущего месяца подразделением прокуратуры, возглавляемым Фрэнсис, и списком обвинителей по каждому делу. Она подписала несколько прошений об отпуске, санкционировала оплату за сверхурочную работу некоторых сотрудников, потом составила обращение к руководству «Программы помощи жертвам насилия», убеждая тамошних бюрократов в виде исключения помочь Хортонам.
      Только разобравшись со всей текучкой, она, отодвинув бумаги, выложила перед собой материалы, предоставленные Умником, и занялась их чтением.
      Телефон прозвонил так резко, что она вздрогнула и тут же взглянула на часы. Уже больше часа она пробыла в своем кабинете и пропустила выпуск новостей с заявлением Малкольма. Она подняла трубку.
      – Фэнни! Я видела в новостях твоего босса. Не разобрала, как его зовут… Он говорил о Клио… Это, оказывается, убийство. О боже! Как ужасно!.. – Блэр говорила с придыханием. – Я потрясена. Бедный папочка…
      – Ты говорила с ним?
      – Нет еще. Не знаю, может, ему уже сказали… Может, ты ему позвонишь?
      «Блэр в своем репертуаре, – подумала Фрэнсис. – Взваливает на меня грязную работу». Распределение ролей между сестрами с годами не претерпело изменений.
      – Но ты представь, какая странная вещь произошла со мной, когда я смотрела эту передачу, – продолжила, захлебываясь, Блэр. – Я вспомнила один разговор…
      Последовала пауза. Фрэнсис услышала в трубке чирканье спички о коробок. Блэр закурила сигарету, и голос ее стал чуть поспокойней.
      – Ты не разговаривала никогда с Беверли Уинтерс?
      – С кем?
      – С Беверли, Бев, Бев Уинтерс. Я уверена, что ты с ней где-нибудь встречалась. Бев и Дадли Уинтерс издавна проводили лето в Саутгемптоне. У них тут дом. Он работал в крупной аудиторской фирме в Нью-Йорке, кажется, в «Артур Андерсен». Есть такая? Впрочем, неважно. Он умер два или три года назад. Покончил с собой. Утопился в собственном бассейне. Он был тяжело болен – страдал жуткой эмфиземой. Дадли перемещался на инвалидном кресле. Вот он и съехал прямо в бассейн. Причем среди ночи, – добавила Блэр, словно это добавляло еще более мрачного колорита к описываемой ею картине. – Они с Бев спали в разных комнатах. Когда Бев поутру проснулась, он был на дне бассейна. Естественно, мертвый.
      – Какое отношение это все имеет к Клио? – не поняла Фрэнсис.
      – Подожди. Я сейчас к этому перейду, – раздраженно произнесла Блэр. Она затянулась сигаретой и продолжила: – Бев и Клио дружили, не так уж чтобы очень, но их считали близкими приятельницами. Много лет они в паре играли в теннис, но после смерти Дадли Клио уже не жаловала Бев. Папа и Дадли были закадычными друзьями. Ой, я забыла сказать, что Бев просила у Дадли развода. Папа подозревал, что у нее завелся другой мужчина. А в результате папа и Клио возложили на Бев вину за несчастье с Дадли. Они избегали ее, оборвали с ней все связи, отрезали, как ножом, фигурально выражаясь. Они больше не приглашали Бев на свои приемы. Клио поменяла себе партнершу в теннисе и распространяла про Бев всякие гадкие сплетни.
      – Как ты все это узнала?
      – Мне рассказала об этом Дейдра Грейнджер, дочка Уинтерсов. Ты должна ее помнить. Она училась в Найтингейл-Бомфолде, затем в Гарриет-Форресте. Летом мы с ней встречались. Так получилось, что она и ее муж Фрэнк – постоянные клиенты нашей галереи. У них обширные знакомства, и мы часто видимся с ними на приемах и банкетах.
      – И это тебе рассказала дочка Беверли? Про то, как жестко вела себя Клио по отношению к ее матери? – уточнила Фрэнсис, пытаясь в уме перекинуть мостик между трепотней Блэр и ошеломляющей новостью, озвученной Малкольмом на пресс-конференции. Несмотря на тот факт, что усилиями Клио Беверли Уинтерс была опущена на несколько позиций вниз в светском рейтинге, это вряд ли могло спровоцировать обиженную женщину на совершение убийства.
      – Месяц назад или около того сразу после Дня поминовения я случайно встретилась с Дейдрой, и она рассказала мне о том, что произошло тогда на празднике и как Клио унижала ее мать.