Слотов почувствовал вкус к заданию. Мечта властно кидала его в перипетии трепетного будущего. Он взбегал из подземного перехода на перрон в упоительно тревожащей горячке интриги. Одна, вторая, третья женская фигура… Вязаная шапочка, импортное замшевое пальто - фигуру заслонили, но через минуту он уже был рядом. Она!
      - Московский прибывает? Нумерация с головы? - обратился он к ней торопливо-растерянно.
      - Ну да, - обронила она, сосредоточенная на предстоящей встрече.
      - Мне нужен восьмой вагон, но он, кажется, встанет не здесь, - поделился Слотов и сделал открытие: - Мы в одном заведении учимся?
      Она внимательно поглядела на него.
      - Да.
      Он сказал, что замечал её в читальном зале библиотеки. «И я тебя тоже», - ответили глаза девушки.
      - Проводник должен мне посылочку передать: конспект для дипломной работы, - сообщил он. - У меня друг в МГУ - выручает, темы дипломных у нас похожие.
      Она вежливо произнесла: - О… - и Слотов с тем выражением, с каким обращаются к понравившейся девушке, спросил:
      - А вам какой вагон?
      - Четвёртый, - сказала она без желания отвязаться.
      Показался электровоз, влекущий фирменные вагоны. Слотов, не дожидаясь остановки, побежал к хвосту поезда, потоптался среди встречающих и пошёл в обратном направлении, высматривая Марту. Девушка обнималась с грузной провинциального облика родственницей, та повернулась к вагону, и с помощью попутчиков и Марты на перрон был спущен багаж. В следующий миг Вячеслав взялся за ручку вместительного чемодана.
      - Что вы, не надо… - сказала, как водится, девушка. Он весело парировал: - Руки у меня пустые! - и хлопнул по сумке, висевшей на плече. - Посылочка моя уже тут!
      Тяжесть чемодана наводила на вопрос: что же такое, чего нет в Риге, привезено из Казахстана? Марта и тётя - весьма пожилая, судя по морщинам, но энергичная - делили остальной багаж, стараясь взять что потяжелее. Слотов подхватил свободной рукой большую битком набитую сумку и с нею и с чемоданом направился к переходу.
      - Какой кароший малшик! - сказала ему вслед так, чтобы он услышал, родственница Марты. Он ещё никогда не говорил с российскими немцами старшего поколения, и его удивил сильный акцент. Значит, они сохранили немецкий язык… От приезжей старухи словно бы повеяло какой-то близостью к Германии.
      Встав в очередь к такси, он обернулся к подошедшей девушке:
      - Я так рад, что конспект у меня! - и вдруг, как бывает, когда отметают нерешительность, добавил: - Слава.
      Она улыбнулась его неловко-шутливому поклонцу и сообщила своё имя. Тётя, которая, видимо, принимала его за кавалера Марты, глянула на них с хитроватым любопытством. Он, не слушая девушку: - Теперь уж мы сами… - дождался такси, загрузил багажник и, когда она садилась в машину, спросил:
      - В читальном зале будешь?
      - Может, после пяти, - бросила она вскользь.
      Вечер за вечером проводил он в библиотеке, благо за делом: занимался дипломной работой, когда, наконец, вошла Марта. Она оглядывала зал в поисках свободного места (и только ли его?), вязаная кофта облегала её немаленькие груди. Красивые серьёзные глаза, встретив взгляд Слотова, потеплели. Он кивнул на незанятый стул подле себя. Она постояла, словно раздумывая, прежде чем подойти и сесть. Её притягательность стоила ему усилия, с каким он делал вид, будто сосредоточенно читает. В зале блюлась тишина, и оба молча глядели в раскрытые книги, пока, добросовестно выдержав четверть часа, Слотов не шепнул, что хочет кое-что сказать. Они вышли в коридор.
      - На встречу с артистами идёшь? - спросил Вячеслав, имея в виду ожидаемый приезд в Ригу актёров советского кино, среди которых будут такие знаменитости, как Борис Андреев, Евгений Моргунов, Лидия Смирнова. Публика приглашалась в Спортивный манеж.
      - В очереди за билетами умаешься, - сказала Марта тоном безнадёжности.
      - Я постою! - он смотрел, как сама преданность.
      Она отрицательно качнула головой. Он проговорил медленно, с огорчением и обидой:
      - Сразу же на «нет» нарвался…
      - Я буду занята, - сказала она мягко.
      - Время ещё есть, неужели вечер не высвободишь?
      Поколебавшись, она ответила, что постарается; в случае чего он продаст билет, осчастливив кого-нибудь.
      Билеты, благодаря шефам, он заполучил без затруднений. Завидев Марту, подходившую к Спортивному манежу, бросился навстречу и был вознаграждён улыбкой, по которой почувствовал, как девушка тронута столь непосредственным проявлением эмоций. Выступления актёров доставляли ей несомненную радость, что она не раз показала, одаряя Слотова взглядом, когда оба вместе с публикой принимались аплодировать. В паузе вдруг сказала:
      - Тётя Роза тебе привет передала. Говорит, какой ты тощий, а крепкий.
      Он не преминул спросить, что было в чемодане, и узнал: копчёная свинина домашнего приготовления.
      - Родители любят, - пояснила Марта, открещиваясь от пристрастия к жирному.
      Жила она неблизко, по другую сторону Даугавы, часть пути они проделали на троллейбусе, делясь впечатлениями об актёрах. Слотов с взволнованной грустью, будто о главной досаде своей жизни, поведал, что ещё ни разу не видел «живьём» Высоцкого, нередкого гостя Риги. Марта в утешение призналась, что не более удачлива. Он сказал тоскуя: ему не дано было научиться «даже средне», «просто по-любительски» играть на гитаре - несмотря на все попытки! Он доверчиво открывал ей свои недостатки, не выставляя достоинств, и это возымело действие: в её взгляде мелькнуло умилённо-смешливое: «Ну не наивный?» Когда они вышли на остановке, Марта спросила, где он будет работать, защитив диплом.
      - В газете «Советская молодёжь». Я там печатаюсь.
      Она тотчас справилась о его фамилии, и он понял, что если раньше она, возможно, лишь заглядывала в газету, то теперь будет просматривать номера с определённым интересом. Они шли в зябкой темноте по улице, где преобладали двухэтажные, не выше, дома, подошвы заскользили по льду, он взял её под руку. Видимо, сочтя момент назревшим, она с натянутостью в голосе уведомила:
      - Мы - немцы, мои родители, родня…
      Было понятно, миг для неё непрост: слово «немцы» не всем ласкало слух.
      - Газету «Neues Leben» выписываешь? В Москве издаётся для русских немцев, - безобидно среагировал он, будто высказав то первое, что возникло в его уме газетчика.
      Оживившись, Марта ответила уже другим тоном: она знает эту газету - («но мы никаких не выписываем», - мысленно закончил за неё Слотов. Впрочем, комсорг обязывает её подписываться на «Комсомольскую правду»).
      - Некоторые думают, - вернулась она к главному, - что мы от военнопленных произошли…
      - «Произошли» - отлично! - подтрунил он, и оба рассмеялись. Она сообщила: её предки переехали в Россию при Екатерине Второй.
      - Что я - в истории ни в зуб ногой? - весело укорил Слотов. - Были немцы поволжские, были прибалтийские.
      - Угу, - подтвердила она в подъёме настроения. Ей хотелось скорее развязать узел, и, после заминки, она спросила:
      - Твой отец воевал?
      - Воевал, но на германскую нацию зла не держит… - он едва не заключил: «Вот уж точно!»
      Пользуясь познаниями в немецком, какие дала ему школа и затем несколько расширил университет, он попытался осыпать девушку комплиментами - она, смеясь, ужасалась его произношению и ошибкам. Можно было непринуждённо перейти на то, что интересовало Бориса Андреевича, но сроки покамест не поджимали, и Вячеслав учёл это. Он беззаботно болтал до минуты прощания у калитки, за которой вырисовывался дом комнаты в три; благодаря высокой островерхой крыше, какие обычны в Прибалтике, чердак образовывал ещё одну комнатку.
      Марта стояла перед Слотовым, и его словно раздирала борьба между желанием поцеловать её и робостью. Чуть поощри она его взглядом, и он обнял бы её. Но девушка быстро сказала: «Пока!», вбежала в калитку и с крыльца помахала ему рукой.
 

* * *

 
      Их встречи учащались. Он держался с нею не совсем, как со своими прежними подругами: старался не отходить от образа, в каком предстал перед ней с самого начала. Она видела его бесхитростным, малоискушённым, робеющим. Сама Марта пыталась иногда спрятать застенчивость под налётом кокетства, что не обманывало Слотова. Он замечал, как она впечатлительна, как действуют на неё фильмы о любви. Он предвосхитил томительные переживания девушки, пригласив её на проникновенный мюзикл «Шербурские зонтики», который как раз очаровывал советскую публику. Майским вечером Марта была неотразима в облегающем талию платье тонкой шерсти: над ним, уж конечно, потрудилась мама-портниха - подумал Слотов. Во время сеанса он наблюдал, до чего девушка заворожена драмой и мелодией, и чувствовал: она растроганно примеряет историю к себе и ему.
      Провожая её, он ощущал в ней знобкое ожидание. До этого вечера они успели несколько раз поцеловаться, и ныне не располагало ли всё к тому, чтобы он предложил ей выйти за него? Он был исполнен внутренней готовности, но ещё не знал мнения шефствующей над ним организации. Её любознательность он удовлетворял. Однажды Марта, прогуливаясь с ним по уютным мощёным улочкам Старой Риги, сказала: её всегда сюда тянет. А что было первое время, когда она переехала из Казахстана! Эти черепичные крыши, эти башни, вся обстановка так и внушали, что ты в сказке Гауфа или братьев Гримм.
      - В Германии, наверно, такое на каждом шагу, да и поинтереснее, - ввернул Слотов. - Не хочется съездить?
      - Хочется. У меня там родные.
      - Ого! - выразил он приятное изумление. - Где живут?
      - В Западной, в городке.
      Он поразмышлял и заметил:
      - Ты могла бы туда насовсем переехать…
      - Зачем мне это? - сказала она спокойно, как о чём-то неновом и бесспорном. - Я преподавать хочу, я люблю школу, но мой диплом не признают. Кем я буду там - посудомойкой?
      Он согласился: в самом деле, если такая охота учительницей быть… а родители не подумывают уехать? Родные, наверно, хорошо живут…
      - Они очень довольны, но ведь это для других не гарантия, - Марта, видимо, повторила то, что не раз обсуждалось в семье. - Кому какая судьба. У нас тут свой дом, отец скоро машину купит. А там всё заново начинай? Другое дело - просто поехать посмотреть…
      - А не хотела бы, чтобы на Волге республику восстановили? - задал он новый вопрос, словно подчиняясь профессиональному инстинкту газетчика.
      - Из Риги на периферию ехать? - отозвалась она как на шутку, задевшую её.
      Можно не переезжать, сказал он, но разве ей не было бы приятно, что есть немецкая республика? Это доказывало бы, что на немцах не лежит ответственность за совершённое фашистами. Он слышал от одного историка - сослался Вячеслав, просвещённый Борисом Андреевичем, - в 1964 году с немцев Поволжья сняли обвинение в том, что они прятали германских шпионов, поддерживали связь с Германией.
      - Правда сняли? - с сомнением сказала Марта, по её лицу он увидел: об отмене обвинения она впервые слышит.
      «Это не афишировалось, - предупредил его шеф. - И то, что обвинение признано необоснованным, само по себе не означает отмены мер, которые из него следовали. О них ничего не говорилось».
      Слотов шутливо похвастался перед Мартой:
      - Убедилась, что я, журналист, знаю о немцах больше, чем ты немочка?
      Её подкупало добродушное отношение к её национальности.
      - У тебя юмор, а у нас дома страх какой был, - сказала она с извиняющейся улыбкой. - Отцу знакомые передали: какие-то немцы собирают подписи под просьбой, чтобы немцев оправдали… нет, другое слово - реабилитировали. Республику чтобы восстановили… Отец сказал: ничего не подпишет! И вдруг эти люди к нам домой пришли - отец их выпроводил. И мать и он перепугались: наверно, наша фамилия у них записана, придётся объяснять, что мы ни при чём.
      - Ещё в тюрьму посадят, - легкомысленно подпустил Слотов смешка.
      - А другое нипочём? - заметила она резонно.
      - Вдруг хорошо кончится - будет республика? - продолжал он балагурить.
      - Пусть добиваются, кому надо! - вырвалось у неё, и Вячеслав переменил разговор.
      Прочитавший его отчёт Борис Андреевич высказался деловито и сдержанно: «Это должно нам помочь», после чего попросил «высветить» через девушку её брата пилота.
      - За границу он не летает, но вы понимаете, какие возможности у лётчика. Надо узнать, как его характеризует сестра. Может, что-то проскользнёт…
      Оперработник дал ещё одну ориентировку. С 1975 года действовало постановление, запретившее прописывать немцев в Прибалтике. Оно было «закрытым»: то есть негласным. Борис Андреевич объяснил его: для немцев глубинки Прибалтика - это родственный им Запад. Рост их числа грозит усилить прозападные тенденции. И потому ныне семье немцев, проживающей где-нибудь в Казахстане или в Сибири, уже не удастся, продав дом и добавив накопленную сумму, купить домик в Латвии.
      - Девушке это должно быть известно - наверно, казахстанская родня тоже хотела бы сюда переехать. Выявите реакцию девушки на запрещение, - поручил шеф Слотову перед тем, как тот пригласил Марту в «Айну» на «Шербурские зонтики».
      Мюзикл, однако, вызвал пленительную душевную дрожь, когда естественно звучит лишь ласковый шёпот. Попытки заговорить о родственниках, о запрете на прописку сулили удивление весьма нехорошего свойства, и Вячеслав позволил себе радость искреннего обожания. Марта не спешила домой, они свернули к Бастионной Горке у канала, на каждой скамейке под деревьями обнималась парочка, и в этой атмосфере неги в тёплую ночь он останавливался, прижимая девушку к себе, оба погружались в страстное оцепенение. Она отвечала на поцелуи, но отталкивала его руки, лишь только он осторожно начинал вольничать. Задержка с объяснением неминуемо заставила бы её задуматься: и, не исключено, над тем - так ли уж он нехитёр? Сказав себе, что иного не остаётся, Слотов горячо прошептал: «Поженимся?» Ответ подтвердил его оценку положения. Сначала было удовлетворённо-взволнованное молчание, затем она прошептала то, что, очевидно, произносила в мыслях о подобном миге:
      - А ты подумал? Мне надо хорошо подумать…
      Он притворился, будто принял это за непрямой отказ.
      - Не смею настаивать, - сказал тоном горькой шутливости.
      Она ласково проговорила:
      - Ты даже с моими родителями не знаком. И твои меня не видели…
      - Ты им понравишься, - он обнял её, они медленно пошли по аллее.
      Слотов знал: матери и отцу, конечно же, придётся по душе воспитанная девушка из обеспеченной семьи, завтрашняя учительница. Отец сочтёт выигрышным и то, что в глазах Вячеслава было несравненным преимуществом Марты: наличие родных в ФРГ. Увы, рассчитывать, что ему позволят уехать с женой, не приходилось, но обрести, хотя бы в принципе, право на отъезд было всё равно заманчиво. Определённо, мечтательность присуща его натуре.
      Вскоре Борис Андреевич услышал от него: можно ли, выведывая информацию у девушки, забывать, что у неё имеется свой взгляд на дружбу с парнем? Уж, наверно, она подумывает, с какой целью он ухаживает?.. Слотов и шеф разговаривали не взаперти, а на вольном воздухе Межапарка.
      - Она что-то подозревает? - спросил оперработник.
      - Уверен, что да, но другое… думает, я просто хочу её… поиметь, - объяснил Вячеслав с сумрачным видом.
      - Она против? - сказал шеф так, что Слотов представил его разглядывающим порнографический снимок.
      - У неё, - начал Вячеслав не без вдохновения, - твёрдые понятия. Она верит, что если любовь настоящая, то должна быть семья.
      - Пообещайте, - посоветовал шеф; оба направились в расположенный невдалеке зоопарк. - Не завтра же её в загс вести. Вам надо диплом защитить, последние экзамены сдать. Будете встречаться, и она не вытерпит до подачи заявлений, - закончил Борис Андреевич с глумливой ноткой. От него попахивало туалетной водой, светлый костюм ладно сидел на его мускулистой фигуре.
      - Объяснюсь, договоримся заявления подать, а потом? Как я ей в лицо посмотрю? - высказал Слотов расстроенно и возмущённо.
      Шеф вперил в него насмешливо прощупывающий взгляд.
      - Жениться на ней хочется?
      - А что - возбраняется? - постарался невозмутимо произнести Вячеслав.
      Борис Андреевич повернулся к вольеру с зебрами и, словно занятый их созерцанием, проговорил:
      - Вы хотите решить личный вопрос, используя наше задание.
      Слотов возразил: разве исключено, что он и так познакомился бы с Мартой?
      - Не исключено, - согласился шеф. - Но произошло-то иначе.
      Он развернул замечание: неизвестно, как сложится семейная жизнь. Возникнут конфликты, пойдут дрязги, решите развестись. И получится, что ко всему этому мы имеем касательство. Скажете: «Впутали!», «если бы не они…» и т.д и т.п.
      Оперработник прогуливающимся шагом, сплетая пальцы рук за спиной, шёл по дорожке зоопарка в сторону Киш-озера - Слотов, идя рядом, убеждал его, что они с Мартой созданы друг для друга. Борис Андреевич холодно произнёс:
      - Сказка про Колобка вам нравится. Мысль укатить на Запад ещё не покинула?
      Слотов изобразил оторопь:
      - Неужели я не знаю, что без вас это невозможно?!
      - Откуда же мне знать? - зло сыронизировал шеф.
      Вячеслав, хмыкнув, улыбнулся, как улыбаются удачной остроте, и заговорил заискивающе-требовательно: может он надеяться на понимание? Если они с Мартой пойдут в загс - последуют меры? Какие?.. Шеф ответил с неудовольствием, что пока трудно сказать, - он поговорит с товарищами.
      - В любом случае одно будет обязательно, - прибавил он с ядом в голосе. - Я дам вам то, что уже давал, и мы убедимся в точности ваших отчётов.
      Слотов бровью не повёл. Само собой разумелось: у его пастырей не могут не обостриться подозрения, что он «правит» речи Марты. И потому крайне важно было позаботиться о том, как - незаметно для девушки - возвратить её при надобности к значимым темам. Самое естественное - повести в кафе, вовлечь в болтовню и, перескакивая с одного на другое, задеть нужные вопросы. Не мешало бы её подпоить, но удастся ли? Судя по манерам, она выросла в почтении к моральным устоям. Хорошо бы занять ей голову неуёмной игрой мысли об их будущем, и тут весьма помог бы, опять же, фильм о любви. В паре кинотеатров шла польская картина «Анатомия любви» с Барбарой Брыльской. Прогуливаясь с шефом по зоопарку, Слотов сообщил свой план - оснастившись техникой, пойти с девушкой в кино, а затем, в разыгравшихся чувствах, посетить кафе…
      Когда он увиделся с Мартой, она сказала: в кинотеатре «Тейка» начинается показ западногерманского фильма «И дождь смывает все следы». Вячеслав не сдержал восторга: «О-оо!» - добавив: туда, только туда!
      - Считай это моей идеей!
 

* * *

 
      Зайдя на квартиру, где Борис Андреевич снарядил его, как в прошлый раз, Слотов занял подле Марты место в переполненном кинозале. Влюблённые сопереживали германской девушке, которую очаровал молодой француз, позвал замуж, она ждала его в проливной дождь у автобана - но тщетно. В нервном потрясении, сильно простуженная, героиня оказалась в машине германского парня… Время пришло на помощь, и впереди опять замаячила свадьба…
      Вышедших из кино Слотова и Марту обдало влажным ветром.
      - Ну вот и мы под дождём промокнем! - сказал Вячеслав, увлекая подругу к остановке такси, что, к счастью, была совсем близко.
      Перед сеансом он взял с Марты обещание «посидеть в уюте». Таксист привёз их к тихой кафейнице «Торнис» напротив старинной так называемой Пороховой башни. Слотов нервничал, не внесёт ли подруга коррективы в прежде высказанные взгляды, и, подведя её к столику, подставил ей стул излишне суетливо. От коньяка она наотрез отказалась и кое-как уступила настоянию выпить с кофе рижского бальзама. Вячеслав заказал также к пирожным крепкий ликёр «Мокко», она спросила озабоченно:
      - И часто ты так угощаешься? Приучишь организм к алкоголю…
      Он, в пощипывающем опасении за результаты беседы, сказал о фильме: сюжет отменно закручен!
      - Я не догадывался, почему француз девушку подвёл.
      Марта кивнула.
      - И я нет. - Растроганно сказала: - А он не подвёл вовсе… Так бывает и в жизни.
      Её миловидное лицо исполнилось тревоги. «Представила, что вот так же меня бы ждала, а я разбился», - отметил Слотов.
      - Немец слишком сурово себя покарал, - сказал он. - Пивом его друзья накачали, а в таком состоянии машину вести… тут ещё и погодка… И потом, он же не смылся, когда машина француза перевернулась, - пытался спасти. Никакой суд не был бы к нему строг.
      Она возбуждённо возразила:
      - Нет-нет, это не суд над собой! Мне кажется, у него к девушке было такое чувство, когда хочешь быть всем-всем для того, кого любишь… Это когда у двоих - всё одно! нет никакой тайны друг от друга. Быть с ней вместе по-другому он не мог. И поэтому решил умереть… - у неё дрогнули губы.
      Слотов проглотил рюмку ликёра и удержался, чтобы не выпить вторую.
      - Мог бы открыть ей тайну, и, если бы она решила порвать с ним, тогда бы и… - он не договорил.
      Марта опустила глаза, промолвила, сделав усилие:
      - Он её так любил, что для него было невозможно - взвалить на неё эту тяжесть.
      Ему захотелось съязвить - еле окоротив себя, он сказал с достоинством снисходительного критика:
      - Да, фильма бы не получилось. В нём оправдана трагичность.
      Поборов беспокойство, он запустил руку в карман брюк, включил запись и заговорил деловито и мечтательно:
      - Мне западная реальность в фильме интересна. Особняк, где девушка живёт, лужайка перед ним, вечеринка… Я воображаю себя там - правда, не связанным никакой тайной… и тебя.
      - С чего это ты возмечтал? - не поддержала его Марта. - У девушки папа фабрику имеет. И другие все - небедные. Себя я там могу представить только с подносом.
      - Неужели никак не выбиться? - будто невольно сорвалось у него.
      - Я уже тебе говорила - педагогом мне там не стать. И чем мне здесь плохо, чтобы от любимого дела отказываться?
      - А я не хотел бы учителем быть, - отвлёкся Слотов, - но что я тебя не угощаю… извини… - он налил ей рюмку бальзама.
      - Нет, я с кофе, - она вылила бальзам в чашку горячего кофе.
      - Я насчёт чего… - Слотов сосредоточенно наморщил лоб. - Если республику немцев восстановят, можно требовать компенсацию за дома, откуда их выселили, за хозяйство. У многих было по корове, свиней, конечно, держали…
      - И что тебе эта республика далась! У нас дома никто не верит, что она опять будет, и не хотят говорить о ней! - отреагировала Марта с некоторой резкостью.
      - Может, правильно делаете, - смущённо сказал Вячеслав и с грустью добавил: в редакции был разговор, что немцев больше не прописывают в Прибалтике.
      Марта ответила: так и есть. Тётя Роза и дядя Оскар собирались купить домик в Тукумсе - через нотариуса им передали предупреждение.
      - Проклинают запрет?
      - Вот уж чего от них не услышишь. Жизнь их научила… - сказала девушка с состраданием.
      Он подумал о двухкомнатной квартире родителей и полюбопытствовал: у тёти с дядей свой дом? Да. И садик, огород. Коптильня есть - по две свиньи в год откармливают.
      - Я что-то припоминаю… - улыбнулся он. - Но тётя уехала, копчёного не осталось?
      Марта виновато подтвердила. Он выразительно вздохнул и, наливая себе ликёра, спросил:
      - Как ты думаешь, зачем этот запрет ввели?
      Она посмотрела на него вопросительно-тревожно, подозревая, что он избегает касаться того, о чём сказал в прошлый раз, и нехотя ответила:
      - Раньше в Прибалтике было много немецких баронов. Наверно, чтобы немцы о том не напоминали, если их здесь много будет, и запретили.
      «Я тебя поздравляю!» - воскликнул мысленно Слотов и отметил её «их».
      - Тебя тоже жизнь научила не возмущаться? - спросил он с видом невинного трёпа.
      Она, однако, стала ещё печальнее.
      - В моей жизни своего личного хватает! - проговорила вызывающе. В её глазах читалось: «Больше спрашивать не о чем?»
      Он придал себе выражение кротости:
      - Когда с родителями познакомишь?
      Марта с внимательностью молчала, как бы приглашая его продолжить, он безмолвствовал, и она указала взглядом на графинчик ликёра:
      - Пьёшь для смелости?
      - Угу. Твоим родным, конечно, не понравится, что я не немец…
      - Какая глупость! - она, ей казалось, поняла, почему он донимал её вопросами: ходил вокруг да около того, что его беспокоило в самом деле. Сказала с приятной живостью: - У моего старшего брата жена - русская.
      - Какое у него образование?
      - При чём тут образование? - вознегодовала весело, и он понял непроизнесённое: «И чудачок же ты!» - Она добавила о брате, что он лётчик, летает на пассажирских самолётах.
      Слотов, зная ответ, спросил простодушно:
      - В доме с вами живёт?
      - Нет, у него квартира в Иманте.
      Последовал вопрос, строг ли папа… Они отхлёбывали кофе с бальзамом, обмениваясь улыбками, торя словами и намёками тропку в желанное будущее. Слотов на такси отвёз её домой, она обещала завтра сказать, когда родители ждут его в гости.
      Днём он возвратил технику Борису Андреевичу, сев к нему в машину. Тот, против обыкновения, не пожал подшефному руку и внешне не выражал никаких чувств. Вячеслав произнёс покорно и важно:
      - Это будет вопиющая аморалка, если я теперь не женюсь.
      - Я говорил с руководством. Посмотрим… - без дружелюбия ответил оперработник.
      Они условились, что Слотов позвонит ему.
 

* * *

 
      С Борисом Андреевичем в квартире поджидал коллега, но не тот, которого помнил Вячеслав. Нынешний держался как старший по положению. Он сидел перед журнальным столиком и не пошевелился при появлении Слотова. Тот смиренно замер под остановившимся взглядом.
      - Сядьте! - неприязненно, почти гадливо приказал человек. - Вы преследуете личный интерес, сближаясь с этой девушкой, и, если имел место сговор… - начал он угрожающе и гневно замолчал.
      Вячеслав не изменил позы послушного ожидания.
      - Сговор относительно её ответов на ваши вопросы, - закончил гэбэшник с нарочито хамски-уничижительным выражением.
      - Сговора не было, - сказал Слотов угодливо, что не совсем шло к смыслу слов.
      - Вы не в вакууме живёте, и в своё время истина выяснится, - вставил севший в стороне Борис Андреевич.
      Слотов смотрел в глаза старшему и не повернул головы.
      - У вас будут большие - боюсь, слишком большие для вас - неприятности, - проговорил суровый гэбэшник.
      - Не из-за чего, - обронил Вячеслав, зная, что дело с записью безупречно. Он почувствовал удивление в затянувшейся паузе.
      Старший оперработник переглянулся с коллегой и заговорил о том, что познакомиться с девушкой как с объектом наблюдения, а затем вступить с нею в брак - неэтично.
      - А сделать предложение и увильнуть - этично? - парировал Слотов.
      - Боитесь, другого не найдётся? - отпустил реплику Борис Андреевич.
      - Ну, знаете ли… - выдохнул Слотов с неприкрытой злобой.
      - Всё-всё! - старший взмахнул кистями рук и обратился к нему: - Вы понимаете, что вредите себе в наших глазах, но делать выводов не хотите?
      Вячеслав сказал, что хочет жениться, и тогда ему предложили написать: «Мне были даны разъяснения, что мой брак с Грасмюк Мартой нежелателен по этическим соображениям, однако убедительные советы и предупреждение я оставил без внимания…»
      Он поднял голову:
      - Нет, я отнёсся внимательно и благодарен. Но… советы не изменили моё решение.
      Гэбэшник раздражённо согласился:
      - Напишите: «не изменили…» - Затем продиктовал: «Я заявляю, что я и только я целиком и полностью отвечаю за последствия моего своевольного шага».
      Ему велели подписаться псевдонимом и сухо попрощались. Он не замечал, куда идёт, объятый каким-то эмоциональным изнеможением, всё ещё чувствуя себя под перекрёстными взглядами. Потом сладко и полно ощутил облегчение. Он был доволен собой. Расчёт, что - если выдержать нажим - ему уступят, не подвёл. Его припугнули, ибо опасаются: однажды ему понадобится воздействовать на жену, и он преподнесёт ей - она кое-где на заметке и он имеет связи с всесильным учреждением… оно будет фигурировать в семейной сваре. «Как со мной поступят, окажись я таким кретином? - подумал Слотов. - Освидетельствуют как психбольного». Подумалось ещё: ему не сказали, чтобы он позвонил. Будут ждать - сделает это сам из подхалимажа. А он не сделает.
      Весна переходила в лето с его тугими обжигающими порывами ветерка. Визит к родителям Марты. Она выбежала к нему в переднике: - Привет! Я сейчас! - и исчезла. Папа, дюжий дядя в свежевыглаженной рубашке, радушно улыбаясь, пояснил: занята на кухне. Круглолицая мама с карминными бусами на белой шее сказала с симпатией:
      - Мы о вас давно слышим, а вы только теперь зашли.
      Его усадили за стол в гостиной, и Марта, порозовевшая не только от жара плиты, подала пирожки: с мясом, с луком и яйцами и с иной начинкой. Он, подув на пирожок и надкусывая его, смотрел на девушку блаженно-влажными глазами, чего не упустили родители. Мама потребовала:
      - Вам надо больше есть! Мужчине нельзя быть таким худым!
      У Марты был готов и торт, Вячеслав переел и хотел бы подняться со стула, только чтобы развалиться на диване. Папа взял аккордеон, предупредив: - Я для себя… - Слотов слушал с четверть часа игру, потом девушка увела его в свою комнатку, и он сидел там с нею, наслаждаясь, что не требуется хитрить и подсовывать ей вопросы. Через несколько дней он появился здесь, когда родители были на работе, и одержал верх над врождённой застенчивостью Марты, подкреплённой воспитанием.
      На исходе июня он украсил пиджак «поплавком», полученным вместе с дипломом. Свадьба, путешествие с женой в Ленинград и - работа. Он правил заметку внештатника, поднял трубку зазвонившего телефона и услышал голос Бориса Андреевича. Тому хотелось увидеться. Новое поручение, возрождение дружбы, благодаря которой он обошёл других желающих вступить в партию и завладел красной книжицей, что помогло ему перейти в главный печатный орган республики.
      Предположения шефов относительно семейных раздоров не то чтобы не оправдались вовсе. Время принесло неурядицы. Поначалу Вячеслав и Марта жили в её родительском доме. Она окончила университет, им дали комнату в коммуналке на Петерсалас, родился первенец. И Слотову пришла пора убедиться: былая любовная неутомимость жены не возвращается. Он тогда ещё работал в «Советской молодёжи». Пришедшая на практику студентка попросила его быть её руководителем, сообщила: