.. Ишь, кумекает, а ведь не вникли мы в Куприяныча. Требовал, чтоб на девушке не было жирку мироедского, а вон у Кабыриной балабончики поболе чупятовских, а он - ничего. Разговор-то был даже длинней. Знать, надо понять его наоборот: дать ему толщину. Чуется - Фалалей-то себе против толстых балабонов он не взбунтует. И налог перестанет накидывать, и, может, забранное кое-чего вернёт... Эх, Анютка улестит его!.. Анютка была такая молоденькая девчоночка: личико красивенько да приветливо - чисто дитя невинное. А уж балабоны толсты так толсты! Каждый в этакую тыкву: держи, мужик, на обеих руках. За то её звали Анютка Пудовочка. А на сравнительные смотренья такую красивенькую девушку не допускали. Уж больно роптали казачки со станицы Сыртовской: чай, сравненье-то круглоты, а не величины, а Анютке, мол, за одну величину первое место дадут. Её и послали к Куприянычу. Она как вошла: "Ах-ах, сколь жареногопареного на столе - от пару душно мне! Помогите сарафан снять..." Куприяныч как снял с неё сарафан - девчоночка во всей голой красе и повернись перед ним, и качни слащёными. Он от вида такой голой пышности пенсне сронил, висят на шнурке стёклышки. Анютка Пудовочка плавным шажком к столу. Уж как балабоны крупны, белы да трепетны, а стопочка маленька - прелесть! Розовые ноготки на ножках. А всё голенькое тело до чего нежно - словно семь раз в сливках искупано, соком мака-цветка умыто. Анютка губки-вишню выпуклила, на грудки свои торчливые поддувает этак невинно, лукавыми глазками улещивает Куприяныча. "Чего встали-то удивлёны, милок-товарищ? Дале интересней будет..." Куприяныч: "Хе-хе-хе, слышишь, Митёк, слышишь?" Анютка на табуретке повернулась бочком, спинку прогнула чуть, голый балабон выпуклый ладошкой поглаживает. Вижу, говорит, пол у вас мыт-скоблён, так положите дюжину овчин, поверх - четыре тулупа нагольных да пару перин, да шёлковых подушек пяток... Мало что коммунизм - и любовь предстоит как-никак. Куприяныч, чёрный пиджак, козелком-резвуном с места сорвись. Нашёл всё, сделал. Аптеку отворил, Митеньку на свободу - сам у стола с вилкой. "Можно, уважаемая товарищ-девушка, положить вам в роточек вот этот кусочек? Видите, тетерев - рачьим мясцом начинён, с изюмом запечён..." Анютка, чисто дитя, открыла роточек, вот этакий съела кусочек, а Куприяныч до голенького балабона касается: Митенька, мол, она не кусается. А Митенька осмелел! Куприянычу аж не верится: развёл полы пиджака, кажет его, а Анютка глазками по столу невинными - младенец! "Это чтой-то у вас за графинчик? Горлышко - писюлёк". - "А в нём водочка дюпелёк!" - "Ай, слыхала! Любит дюпель сладкий - на рачка кто падкий. Но беда со старичком не идёт ему рачком. Кто тягучий дюпель пьёт, тот рачком не достаёт! Его хлопоты пусты, коли тыквища толсты!" И велит Куприянычу сесть на место, напротив неё. А он: "Что вы о еде всё да о еде? Рачка не достанет, велю ещё сварить. А сладки тыквочки - какими хотите толстыми ломтями режьте!" Анютка: "Ха-хаха!" Ножку под столом вытянула голеньку и мизинчиком Митеньку по носу: "Пролей-ка из писюлька тягучего дюпелька!" Куприяныч: "М-м-мы!" - замычал-зажмурился; чуть-чуть не расстался с соком - сколь копил-то его. Тьфу ты, говорит, вы ж ведь это про водочку дюпелёк тминную! Налью с удовольствием... Налил из графинчика две рюмочки, свою опрокинул в рот, бородкой трясёт, ещё наливает, а Анютка свою пригубляет: "Колос налит хлебный? До дождя простоит?" - "А это надо бригадиров спросить. Сейчас пошлю". Анютка: "Ха-ха-ха! - голыми грудками заколыхала торчливыми. - У меня и вздох и "ах!" - завсегда о соколах! Скажите мне, кто вы? В чём слабы и в чём толковы? Может статься, пустельга - мухобоечка туга? А не то - драхвачник? Или неудачник?" Куприяныч щупает Митеньку - а тот вроде и не ёжился никогда. Куприяныч: эк, привалило счастье-то! Только не подведи - а там хоть чего, но буду ходатайствовать, чтобы и тебя, Митёк, приняли в партию. "Правильно, Куприяныч кричит, - товарищ-красавица, понимаете мужиков! Многие из них пустельга. Я каждую муху переписал у них и мухобойки укорочу! Но есть и ушлые, как птица драхва, - однако ж и их раздрахваню..." Привстал, чёрный пиджак, железные пуговицы, задом юлит. Анютка потемнела глазками: "Мои балабоны оттого наслащёны, что драхва-птица на воле плодится!" Куприяныч вкруг стола обежал, встал за её спинку за голенькую, балабоны Митенькой бодает. "Всю сласть балабонов, для копытца слащённых, не пожалей Митеньке! И коли будет ему вволю сладко значит, много полезна птица драхва, пусть и дале плодится, не трону". Встала Анютка, смех - колокольчик чистый; спинку прогнула, балабоны крутеньки оттопырила, баловницы-ляжки развела. Сколь красоты! Красивей мака-цветка, слаще персиков. "Дам ему сиропу - попей и полопай!" Куприяныч: "Ай, как говоришь хорошо! Уж мой Митенька зачтёт тебе труды-соучастье. Хоть пока он не партеец, совесть у него партейная... вишь, как тянется за ласковым словцом под балабончики концом!" "Ха-ха-ха! - Анютка-то, колокольчик. - На слова не поскуплюсь: ими кончится, боюсь". На перину прилегла, на подушку грудками-то тугими, балабонами покрутила во всей красоте, приподняла слащёные, а ручки вдоль тела нежного вытянула, ладошками вверх, пальчиками прищёлкивает. "Дай яблочки в ручку - поважу на вздрючку. От моих ноготков - черенишко дубов!" Куприяныч глядит: Митенька ёжиться не думает - и потерялся от счастья. Хвать со стола яблоки, Анютке в ладошки сунул. Она балабоны повыше приподняла, чтоб были доступней межеулок и навздрючь-копытце - чтоб давали прельститься. "Почмокай мой груздь! Языком потешь, да только не съешь!" Куприяныч цап со стола груздь - пососал, почмокал и выплюнул. Дрожит весь, от Митеньки глаз не оторвёт: ишь, мол, стоит как! Счастье оно и есть счастье... Анютка Пудовочка голеньки балабоны, упружисты-томлёны, ещё выше взвела - на дразнилки смела, ляжками поигрывает: "Намажь маслицем губки у моей голубки, в сахар-мёд-роток затолкай хренок..." Куприяныч ложкой черпчерп масло, мёд, сахар, тёртый хрен - и только Анютка успела сказать: "Надень ватрушку на стоячу пушку!" - давай ей рот мазать: мёд, хрен, сахар пихать в него... Тут его надоумил кто: "А стояча пушка - это ж Митенька!" Хвать со стола ватрушку и на Митеньку насадил. Анютка яблоки отшвырнула, отплевалась, бедненька красавица - с кем досталось маяться. Поворачивается, а Куприяныч стоит, на Митеньке - ватрушка, ждёт: чего дальше? Уж и доволен! До сих пор Митенька не съёжился-де. Гордость играет. Анютка как взвизгнет: "Ай, заряжена пушка - не пальнула б ватрушкой!" Закрыла навздрючь-копытце ладошкой. "Ждала мацки-цацки, чикалды-чаёбки, а дождусь заклёпки!" Взбрыкнулась: пятки сверкнули, балабоны на перине подпрыгнули. И ну - валяться по пуховикам, подушки дубасить! Завидовали, кричит, что нам коммунизм подаёт, а гляди-кось, как он вам подал хорошо - к месту да к моменту! Осталось вам ватрушку помацкать-поцацкать, чикалдыкнуть-чаёбнуть, чайком размочить. А Куприяныч: "Рано ты про чай - не набаялись, чай!" Когда, мол, дашь последнее словцо? Стоит счастлив - Митенька ватрушку держит, не думает клониться. Век бы так простоял, погордился бы... Анютка ему: "Какие вам ещё словцы, коли коммунизм - одно слово, мал хренок, да с уловом! Чего вам промеж партизанских ляжек коммунизма искать, когда у вас ватрушек вон сколь?.." Куприяныч: "Хи-хи-хи!" Головой кивает, бородкой трясёт: "То коммунизм печён, а промеж ног - боле учён. Балабонами верчённый - завсегда боле учёный!" А Анютка: "У меня промеж ног - коммунизм Сидорок. Коммунизм известный - кузовочек тесный. А тебе коммунизм - тесто с творогом, и впригляд и вприлиз - любо-дорого! Именуется Фока-чёлнышек. Образуется хренподсолнушек". Встала с перин-подушек: титеньки голенькие на Куприяныча глядят, мысок бритенький, навздрючь-копытце медово - почаёбиться готово. А Куприяныч: "Хи-хи-хи, хрен-подсолнушек - эко здорово!" Стоит, чёрный пиджак, полы раскинуты, аптека открыта, на Митеньке - ватрушка; стёклышки-пенсне блестят, бородка клинцом - глядит щегольцом. Век бы эдак гордился Митенькой стоячим... Дале, мол, скажешь чего, желанный товарищ? А сам-то счастлив! Анютка ему: "Мацки-цацки чикалдык, хрен ватрушке сладил втык. Не врастяжку, не рачком, а обычным стоячком. Как же так он это смог? Коммунизм ему помог". Пятками притопнула, приплясывает, по балабончикам себя шлёпает: "Чикалды-калды-припрыжка, коммунисты держат шишку! Туговатая на вид - эта шишка не стоит. Отчего она туга? Ей ватрушка дорога". Упёрла ручки в бока, туда-сюда гнётся: "Ах-ах! чаёбики-чикалды, с коммунизмом нелады! - притопнула впоследки. - Мой Сидорка-кузовочек время зря терять не хочет. Покивай, ватрушка, с горки уходящему Сидорке!" Сарафан набросила, на Сидорку спустила подол и ушла. Куприяныч стёклышки-пенсне протёр: перины-подушки изваляны-измяты, Митенька, гордость-краса, стоит крепенёк, а боле-то нет никого! Вкруг перин походил, на Митеньку порадовался - да он есть просит... а ватрушка не естся. Куприяныч её снял, кое-как Митеньку свернул набок, аптеку прикрыл как смог и бежать. Ну, мол, какая ни попади сейчас - уваляю! Навстречу - поздняя молодка, в очках, коренастая. Он перед ней, чёрный пиджак, заволновался: из кармашка часы вынул на ремешке, по ним щёлкает ногтем. Нельзя нам, кричит, время терять! Хвать её за руку и в дом. А она: "Деловито начинаем. Кабы и дальше так!" Куприяныч её за стол, не успеет она рот раскрыть - куски ей запихивает один другого вкусней. Тремя стаканчиками употчевал сладкой водочки тминного дюпелька. Она и не ахнула, как он оставил её в одной жакетке, на перины мягкие уложил, на пуховы подушки. Митеньку вломил по самый лобоккосточку: лишь тогда гостья опомнилась. Коленом Куприяныча отселила. "Вы мне, - говорит, - покажите, сколько налогу удерживаете с конопли?" Куприяныч: "Да! да! хорошо с этим-то у меня!" Вскочил, сыскал разнарядку. Беру, дескать, холстами со двора вот сколь. А вы до чего мне полюбились, что эдак любознательны! Раскиньте пятки как можете вширь, задерите ввысь - как будто обнимаете ножками горку. Холсты положу горкой, как эта, - и ваши будут. Сподобите меня кончить сладкой судорогой в семь передёргов - выдам холстсемерик. В восемь передёргов - осьмерик. Вбил Митеньку, крякнул - и только начал: на-ачики чикалды... а гостья экая силушка в ногах! - отсади его. "Вы мне покажите, сколько налогу удерживаете с коровьего масла?" Куприяныч: "Ась? ну! ну! порядок с этим-то у меня!" Вскочил, разворошил отчётность. Беру-де маслом топлёным со двора вот сколь. А вы до чего мне полюбились, что эдак строго ведёте себя! Умаслите Митеньку, чтоб мы с вами крикнули как один громко, и я вам столько уделю масла, что мы опять так же громко закричим. Вы - от удивления, я - от щедрости. Вкрячил Митеньку и только принялся тубахать: на-ачики чикалды... а гостья его - в отвал. "Вы мне покажите, сколько налогу удерживаете с мёду?" Куприяныч: "У? угу! угу! успешно с этим-то у меня!" Вскочил, перетряс бухгалтерию. Беру, мол, вёдрами со двора вот сколь. А вы до чего мне полюбились умными интересами, да что не забыли и про мёд! Усластите Митеньку, чтоб мы с вами после крика зажмурились. И сколь мы будем лежать зажмурены, столь времени две бочки с мёдом будут наклонены. Весь мёд, какой вытечет, - ваш! Влупил Митеньку... а гостья - не-е! "Покажите мне, как вы стоите на позиции коммунизма?" Куприяныч: "Ась?" Взял ватрушку, что давеча-то держал, на Митеньку её. Вот так, мол! В кои веки Митенька встал всерьёз - хоть на нём стой - и опять стоять коммунизма ради: без толчка и коммуняди? "Сколь я под коммунизм мялся - ээ!.. сунем его вам под зад, пусть под нами помнётся". Раздел пиджак, жакетку с неё дёрг - и сунул под крепкий её зад, под горячёный. "И то, видать, в прошлые-то разы позиция для меня была не та, а теперь подходяща - вздобрим патоку слаще! Допрежь как на позиции стоять, её надо укатать!" И ну ей голеньки титьки куердить, сахарны груши посасывать, бородкой межеулок щекотать... Она на нежность и окажи себя. Уж как они оба вскрикнули! А зажмурились - пока лежали зажмурены, успелось бы две бочки мёда ложками вычерпать. Эк сладко Куприяныч потянулся: до чего хорошо, мол, любить умного-то человека! А гостья: "Присластилось вам моё ненаглядное?" Куприяныч: "Угу! угу!" - кивает, бородкой трясёт, поглаживает гостью по местам. Она и говорит: "Скажите мне, почему оно такое сладкое?" - "Потому голо и гладко, на коммунка хватко. Движенья-то - страсть! Не то в меду бы увязть". - "Ещё почему?" Куприяныч: "Потому дано умному человеку - встречаете Митеньку по уму, с деликатностью к нему". - "Ещё?" Молчит Куприяныч. А она: "А вы близоруки! Неужели не видите? Оно такое сладкое, потому что честное!" Куприяныч моргает, бородку теребит. Гостья сверк-сверк очками, повернулась перед ним всем своим голым: "Исправляйте вашу близорукость!" Замечаете, мол, с задних булок и промеж на вас сама честность глядит? Куприяныч: "Хе-хе-хе..." "Не узрели? Так пусть коммунизм вам поможет!" - "А где его взять?" - "А куда вы его положили?" Куприяныч: ну-ну... у неё из-под зада вынул жакетку, встряхнул - бумажка и выпади. Читает, а это мандат. Гостья с проверкой прислана... Куприяныч-то прикусил губу. "В кои веки Митенька не сломался - зато и попался!" А она: "Это ваша правда, а теперь покажу вам мою честность боле убедительно!" Встала, оделась и укатала его на пятнадцать лет. За весёлые-то разговоры, близорукость и попытку покушения. Года проходят - и наведывается к нам. Был Куприяныч - стало четверть Куприяныча. Бородёнка седенькая, оборван. "Чего, - спрашивает, - у Щеглова лесочка ещё сравнивают балабончики?" Мужики промеж себя переглянулись. Как ты-де, Митрий Куприяныч, пострадал - доверим тебе. Случается, мол, смотрим круглые. "А споры бывают?" - "А то нет?! Девки на балабончики самолюбивы, зато палочки колотливы, да тебе-то какая нужда?" А он: "Обещал вас до дела-то довести - и доведу! Я уж не близорукий, и вы не будьте". Достаёт из пестеря подзорную трубку старинную. В чёрной коже трубка потёрта от службы; две ножки прилажены. Как девушки, говорит, со стариками заспорят, поставьте молодиц в рядок. Наклонятся, голые балабончики взведут красиво - отсчитайте от них тридцать пять шагов и трубку поставьте. Пусть старики в неё глядят. В подзорную-то трубу самый круглый зад прозревается без ошибки. Вскоре опять подобрали Куприяныча - но дело повелось. Конечно, балабончиков не пекут уж у нас. Лавок у Щеглова лесочка нет - трухлявы столбушки. И щеглов не стало, а станицы-то Сыртовской - ещё и много раньше того. Но глянь-кось, как хороши мак и дикий жасмин! Сколь-нисколь девушек из разных мест сойдутся - и идёт сравнительное смотренье. Глядят старики в трубку: "Эти круглее, эти сударики-сверкуны!" Так оно и признаётся. Вид местности меняется, давно ль нашли у нас нефть, а уж повыкачали всю! взаймы проси - никто не даст. А подзорной трубке верим. Не одни голые зады прозреваем в неё, но и будущие зори. Глядишь в зад куме, а коммунизм на уме! Обернёшься вспять: везде коммунядь. В гол зад гляди, с коммунядью сиди, коммунком победи! Не выстоит коммунок до победы - смотри в трубку на чужие обеды. Так-то. Обещал Куприяныч нас до дела-то довести - и довёл.
      Пояснения
      аптека (перен.) - ширинка балабончики - колобы, колобки из теста, круглые хлебцы; (перен.) - ягодицы белец - сорт мёда из цветов липы вкрячить - всадить влупить - впихнуть, вогнать, воткнуть, втолкнуть горенка (перен.) - влагалище держать шишку - господствовать, обладать полной властью драхва - степная птица с индейку драхвачник - ястреб, охотящийся на драхв; (перен.) - основательный любовник дрючить - бить, колотить дубинкой; (перен.) - сексуально овладевать дрючок - кол, палка, рычаг; (перен.) - половой член дюпель (от нем. Доппелькюммель) - двойная тминная водка загонять бобра - побеждать собеседника доводами, доказательствами прижимать к стенке задорить - горячить, распалять закуток - тёплый хлевок для мелкой скотины; кладовочка; (перен.) - влагалище куердить - ерошить, теребить, трепать кузовок - берестяная коробочка, лукошко; (перен.) - женский половой орган кунка - влагалище кутак - дверная круглая деревянная задвижка; (перен.) - пенис лакомка (перен.) - женский половой орган ляда - лесок по болоту махаться, помахиваться (перен.) - производить ритмичные движения при совершении полового акта мацка-цацка - телесная ласка медуница - травянистое растение с мелкими душистыми цветками межеулок - проулок, переулок; (перен.) - промежность набаивать - сексуально овладевать навздрючь-копытце (здесь) - цветок мака; (перен.) - влагалище (от "вздрючить" сексуально овладеть) некулёма - несообразительный, неуклюжий, мешковатый человек оголовок - утолщённая верхняя часть столба; концевая часть сваи, трубы; (перен.) головка пениса орясина - дубина, оглобля, жердь; очень высокий, крупный человек осьмерик - сорт холста палочка (перен.) - половой член патока - густая сладкая жидкость, что образуется при варке арбузов, винограда, а также мёд нетопленый, чистый, сам стекающий с сотов перепёх - половое сношение пестерь - дорожный мешок потачка - поблажка прищур (перен.) - щель женского полового органа пустельга - мелкая хищная птица; (перен.) - пустой, легкомысленный, ничтожный человек; несерьёзный любовник, который частит и быстро кончает рачком - поза в сексе семерик - сорт холста сироп (перен.) - наслаждение половым актом сиротинка (перен.) - фаллос слащёный кисель (перен.) - о половом акте сокол (перен.) - пенис старичок (перен.) - половой член стебунец (здесь) - розга, стебель, черенок; (перен.) - фаллос стоячком, встояка - поза в сексе таймень - крупная рыба семейства лососевых толчком, толчок (перен.) - фрикционные движения при половом акте томно (здесь) - нежно-томительно, о состоянии сладкого томления, вожделении тубахать - толкать, совать туда-сюда туесок, туес - берестяной сосуд с тугой крышкой и со скобкой или дужкой на ней фиглярные (здесь) - ловко, искусно сделанные, тонкой работы, затейливые, фасонистые, с узорочными украшениями чаёбиться (здесь) - совершать половой акт чаёбка (здесь) - секс часовой (перен.) - фаллос чухать - почёсывать, чесать шишка (перен.) - головка полового члена
      Буколический сказ "Как Митенька попался" следует третьим, после сказа "Зоя Незнаниха", в книге "Русский эротический сказ" (Бендеры, "Полиграфист", 1993, ISBN 5-88568-090-6).