Игорь Гергенредер
      Испытание "Тарана"
      Фантастическая новелла
      Молодой инженер Карлейн и его подруга Эли направлялись в малолитражке в уединенную горную усадьбу. Заброшенная дорога обледенела, местами ее занесло снегом, и путешественникам приходилось то и дело вылезать из кабины и толкать автомобильчик. Но это не могло испортить им настроение; они ехали отпраздновать вдвоем успех инженера: его сегодня уведомили, что он выдержал конкурс и принят в крупную фирму.
      - За три часа ни одной встречной машины, ни одного селеньица! - заметил он. - Безлюдно, как где-нибудь в Гренландии.
      - Если ты хотел видеть вдоль обочин милашек в бикини, то зря согласился сюда ехать!
      - Эли, радость моя, когда мы свалимся в пропасть, - Карлейн искоса взглянул на подругу, - и чудом останемся живы, когда я выберусь из этой смятой жестяной банки и пойду искать помощь, я знаю, что ты скажешь.
      - Что?
      - Ты скажешь: он пошел искать милашек в бикини.
      - Когда мы свалимся в пропасть... - передразнила его Эли. - Ты трусоват, как я вижу.
      Они познакомились в городе совсем недавно и пока мало знали друг о друге.
      - Я был летчиком-испытателем! - Карлейн прибавил скорость, и машина, взметнув снежную пыль, протаранила пересекавший дорогу сугроб. - Мне доводилось падать! И не для того я чудом остался жив, не для того стал инженером, чтобы сегодня...
      - В такой счастливый для меня день свалиться в пропасть! - закончила Эли. - Ты сыт опасностями, а я нет! Меня влекут всякие запретные места, как усадьба моего дядюшки. Вон, кажется, и она... Я тут ни разу не была маршрут изучила по карте. Дядя никому не позволяет сюда наведываться. Если он узнает, что мы здесь были...
      - То устроит твое похищение неизвестными, а ко мне подошлет наемных убийц! - с улыбкой заключил Карлейн, не впервой подумав о счастливом случае, который наградил его такой обворожительной, задорной подругой.
      Это произошло столь нежданно - в пору, когда он не мог тратить драгоценное время ни на что, кроме дела, ибо и во сне думал об одном: о карьере. Он приехал на проверку, которая должна была выявить его умение работать с компьютером, и тут оказалось, что из-за какой-то неувязки начало теста перенесено на час. Раздосадованный, Карлейн направился в ближнюю библиотеку, чтобы пауза не пропадала попусту, и стал по каталогу искать новинки, относящиеся к авиации. Он сказал стройной девушке, которую тоже что-то интересовало в каталоге, всего два-три слова. В этой библиотеке довольно богатые фонды, заметил он, вот и все. Собирался ли он знакомиться? Разговор возник как-то сам собой. Он сообщил, что здесь впервые. Бывала ли тут девушка? Да. Она начинающая журналистка и готовится к интервью на тему "Созидание победоносной смерти".
      Звучало претенциозно. Он не скрыл насмешливого интереса и узнал: некий ученый, чьи работы принимают всерьез научные авторитеты, полагает, что "смерть своеобразно снаряженной личности может стать творческим деянием, наложением руки на тысячелетия, как на воск". Предполагалась возможность, существуя вне умершего тела, материально воссоздать себя в будущем.
      Карлейн со сдержанной иронией заметил: учения о переселении душ, о разного рода перевоплощениях довольно стары и потрепаны и что можно сказать о науке, избирающей своим предметом подобную пошлость? Журналистка пожала плечами: и все же она рассчитывает увлечь публику - если удастся преподнести товар в необычной упаковке, он покажется новым и даже оригинальным...
      Инженер сочувственно улыбнулся: у нее чертовски нелегкая задача!..
      На другой день они ели жареного цыпленка, пили шабли - дабы короткое время спустя их поманило уединение в суровом горном гнезде...
      Они въехали на каменистую площадку, окруженную проволочной сеткой, и остановились перед обветшалым двухэтажным зданием.
      Солнце уже село за горный хребет, и из-за него рыхлые пучки света пробивались в небо, в котором, казалось, тесно было тяжело клубящимся тучам; ветер свистел и взвизгивал, и вдруг кругом сплошь закипела снежная мгла.
      - Осторожно! - крикнул Карлейн.
      Девушка едва не скатилась с полуразрушенных, обросших льдом ступеней высокого крыльца. Он развернул машину и осветил фарами вход.
      - Это дядюшкина берлога, мы не сбились! - Эли ткнула пальцем в пластинку на двери. - С детства мечтала сюда попасть! Тут произошла одна история... Я верила и не верила... Теперь, кажется, верю. Ну и местечко! Все не собралась взглянуть - подходящий спутник не попадался, - она смешливо оглянулась на Карлейна. - Летчик-испытатель, который не страшится пропастей!
      Подойдя, он включил карманный фонарик и разобрал на изъеденной ржавчиной пластинке: "Санаторий доктора Шимона".
      - Шимон - прежний владелец этой берлоги, - пояснила Эли. - Его здесь нашли умирающим... Сейчас ты услышишь страшно таинственные вещи...
      - Здесь, на этой стуже?!
      Он пнул массивную дверь. Эли хихикнула, вынула из кармана связку ключей.
      - Дубликаты! Знаешь, сколько я охотилась за дядюшкиными ключами, пока удалось сделать слепки?
      - Авантюристка!
      * * *
      Ни в одной комнате нижнего этажа не оказалось электрических лампочек. Освещая путь фонариком, двое поднялись наверх и очутились в холле перед двустворчатой дверью, украшенной резьбой. Дверь была заперта, девушка подбирала ключ, а Карлейн, поводив лучом по мрачному холлу, обнаружил у стен ряд деревянных стульев и кресел.
      - Топливо есть, дело за камином. Ведь спальных мешков мы не захватили...
      - Хоп-ля! - вскрикнула Эли. В комнате внезапно зажегся свет; с высокого потолка свисала люстра, обернутая покрытой пылью материей. - А вон и камин! Как интересно! Я видела только стилизацию под камины.
      Комната оказалась обширной, это был зал; совершенно голые стены покрывала вишневая штукатурка, сохранившая какой-то странный блеск, хотя она не обновлялась, по-видимому, много лет.
      - Я был уверен, - сказал Карлейн, - в этом уютненьком логове вообще нет электричества. А это что - сувениры из Африки?
      На большом круглом столе посреди зала располагалась целая скульптурная группа: фигурки людей высотой сантиметров тридцать - резьба по кости. Вокруг восседающего на чем-то вроде трона стоят в несколько рядов коленопреклоненные. Один, выдвинувшись, протягивает владыке щит или поднос с горкой плодов.
      В скульптурках было что-то необычное. Приблизившись, Карлейн и Эли на миг невольно замерли. Все коленопреклоненные, кроме держащего поднос, обезглавлены, на подносе сложены пирамидкой не плоды, а мастерски выполненные человеческие головы. По столу вокруг группы надпись: "Вот ум их живой для тебя, и да прирастет к твоему, и будет у тебя, как сорок сих голов". Подальше стояла ваза из серовато-фиолетовой, с примесью других цветов, яшмы. Обычно непрозрачный камень был той разновидности, которая слегка просвечивает, и это придавало цветовой игре глубину мягко-бархатистых тонов. Карлейн склонился к вазе: его привлекли изжелта-красные, буроватые и черные узоры, в которых как будто проглядывали сюжетные рисунки.
      - Человек с крыльями, да еще верхом на оперенной стреле... стрела пересекает какую-то линию...
      Эли, повернув сосуд, внимательно всмотрелась. Подготовка к интервью обязала ее почитать кое-что по оккультизму, и она начала объяснять:
      - Некоторые индейские племена и не только они верят, что на Земле, одновременно с нашим осязаемым, существуют иные миры...
      - Почтенно и весьма затасканно! - вставил молодой человек, тогда как девушка довела мысль до конца:
      - Ты видишь символ, говорящий о способности переходить из нашего мира в иной, который где-то тут же, рядом с нами. Никакой полет к звездам или куда-то далеко, на самом деле, не нужен.
      Он указал ей на подобие другого рисунка. По стенке вазы поднимался оранжевый зигзаг, становясь вверху почти пунцовым; на его остром конце сидело что-то похожее на человеческую голову. С одной стороны от нее был виден золотисто-желтый круг, с другой - серебристо-зеленоватый.
      - Что это - солнце и луна, я догадываюсь, - инженер усмехнулся.
      - А все вместе, - продолжила Эли, - относится к поверью, что если люди принесут в жертву близкую им выдающуюся личность, она в том мире станет божеством и сможет влиять на всю нашу жизнь.
      - Обязательно благоприятно? А захочет отомстить?
      Эли постаралась сохранить серьезность:
      - Зигзаг молнии символизирует возвышающий переход. То есть дух в том мире станет очищенным, обогащенным и необыкновенно радостным - месть и тому подобные мотивы будут чужды ему. Правда, он может причинять зло - но это будет выглядеть злом только в нашей реальности, так как от нас скрыты дальние последствия, мы неспособны постигнуть высшие цели... одним словом, она улыбнулась, взмахнув красивой кистью руки, - как строить отношения с таким божеством - отдельная обширная тема.
      - О, да тут дощечки с наверняка священными письменами! - Карлейн заметил в вазе пластинки из яшмы и извлек их. - Увы, наш современный язык... - гмыкнув, он прочитал: - Я жажду одарить ограбленных мною, став жертвой для их созревшей злобы. Отняв у них лучшее, я дам им выскрести их последнее и выработать наилучшее в зле против меня, дабы эта ценность тоже присоединилась к моим сокровищам... - не дойдя до конца, взглянул на другую полированную дощечку: - Я пламенею к молнии перехода, которая сольет во мне неумолимое могущество солнца с вкрадчивой властью луны, действующей под покровом поэтичной меланхолии, влажного томления любви и обманчивости...
      Он выразительно посмотрел на Эли и едва стерпел, чтобы не повторить слово "пошлость". Девушка меж тем тоже держала в руке одну из пластинок:
      - Я соберу семена безумия, рассеянные от звезды к звезде, и посрамлю разум, передвигая горы и низменности и заставляя случайности водить хороводы. Капризный аристократ случай будет танцевать в земной жизни, точно на игорном столе, сотрясая планету и следуя за моей волей, как отражение следует за жестом, улыбкой и гримасой...
      - Донельзя шумное пустословие! - в сердцах прервал Карлейн.
      - Выспренно до безвкусицы, - согласилась Эли.
      - Кстати, о случае - жаль, что он запоздал, - сказал инженер. - Находки пригодились бы тебе для интервью, ты могла бы задать ученому вопросы об этих цветистых писаниях.
      Она призналась, что подумала то же самое. Интервью не снискало ей лавров, но некоторый интерес пробудило, редакция газеты осталась удовлетворена. А о смысле писаний она предполагает: доктор Шимон одержимо искал выход потребности любоваться собой. Несомненно, он был маньяк. Ничто не могло насытить его властолюбие. Мания величия не давала ему передышки, даже когда он отдыхал от своей науки, забавляясь резьбой по кости, по камню.
      Безусловно, и в этой скульптурной группе, и в исписанных дощечках запечатлелась своеобразная связь с сущностью его научной работы, для которой он добывал полезное в опыте ушедших цивилизаций. Шимон бывал в Боливии на таинственном озере Титикака с древними сооружениями и скульптурами-загадками на его берегах, посещал старинный мексиканский город Сантьяго-Тустла, где сохранилась вытесанная из серой глыбы голова австрало-негроида весом в тридцать с лишним тонн - монументальное изваяние, которому более двух тысяч лет, а ведь считается, что черные африканцы появились в Америке лишь после ее завоевания испанцами...
      - Он также отправлялся в Египет и на Тибет, - добавил Карлейн с улыбкой. - Нет, я ничего о нем не знаю - я вывожу это из расхожих представлений о любителях магии, чернокнижия, мистических тайн.
      - А ты прав! Моя тетя слышала или читала - Шимон ездил и в эти страны, - Эли одарила друга взглядом столь уважительным, что у того прилило к сердцу.
      Его пленяли блеск ее глаз, выразительная мимика, в то время как она объясняла: тетушка с приятельницами, партнерами по баккара, вспоминает историю доктора Шимона на протяжении многих лет. Вечера без разговоров на эту тему немыслимы точно так же, как без чая с ликером.
      Девушка осматривалась с неослабным любопытством.
      - Мне совершенно отчетливо представляется: он испустил дух именно в этом зале!
      Карлейн сказал себе, что оттого камин не делается менее привлекательным: он был полон дров, под них даже предусмотрительно засунута газета - лишь поднеси зажигалку... А потом они приготовят еду. Какой распространится аромат, когда зашипят, обжариваясь на огне, ливерные колбаски!
      Замечательная поездка! Словно кто-то учел его долгие старания, его нещадные усилия, отданные конкурсной работе, и теперь ему посылается награда. Можно на эту ночь выбросить из головы кульман, чертежи, модели, электронно-вычислительные машины... Он потирал ладони, с удовольствием глядя, как под крепкими сучковатыми поленьями проблескивает пламя, острые языки проскакивают выше и выше; пахнуло смолистым дымком, в трубе загудело. Что за наслаждение - слушать Эли, которая умеет рассказывать с таким обаянием...
      - Сначала сделаем вот так!.. - она подбежала к выключателю, люстра погасла.
      Ночь была так черна, что окна угадывались только по дребезжанию стекол под напором ветра. Усаживаясь возле друга на рюкзак с консервами, девушка прошептала:
      - Смотри! - в отблесках пламени стены казались облитыми кровью. - А тогда, говорят, в этих местах водились волки. Представляешь, сейчас еще б вой волков?.. Ни разу в жизни не слыхала, так жалко!..
      - Мне тоже. Но я хотел бы и увидеть прекрасную серну - резвящейся... проговорил он приглушенно, с интимной ноткой.
      Она глянула на него искоса и лукаво.
      - Хорошо! Пока же закончим с Шимоном. Итак это происходило в двадцатые годы, когда девушки носили прическу а ля гарсон, когда танцевали миленький танец... - она щелкнула пальцами: - Кукарача! И летали дирижабли.
      - А последним словом техники считались американские бомбардировщик "виндикейтор" и истребитель "буффало", - добавил Карлейн.
      - Ну вот, в то время в этой усадьбе и обосновался доктор Шимон.
      Рассказ Эли
      Никому до того не известный доктор скоро стал знаменит в высокопоставленных кругах. Он якобы избавлял от самых сложных нервных заболеваний, к нему обращались лица, страдавшие такими психическими аномалиями, которые тщательно скрывают от посторонних. Потом выяснилось среди его клиентов были крупные политические деятели, люди власти.
      Словом, поскольку услугами Шимона пользовались негласно, укромная, затаившаяся в пустынных горах усадьба как нельзя более отвечала своему назначению.
      Доктор драл гонорары, не скромничая, лечиться у него могли только богачи. Однако он делал исключение для особо одаренных личностей: ученых, художников, музыкантов, актеров... Они приезжали к нему и из самых далеких городов планеты.
      Тем временем страну охватывала эпидемия небывалых ограблений и афер: преступники проникали в превосходно охраняемые банки, в недосягаемые сокровищницы, надували многоопытных, ушлых акул бизнеса.
      - Тогда обчистили Интернэшнл-Каттехук-Банк, - опередил рассказчицу Карлейн, имея в виду потрясающее дело, которое по малообъяснимым причинам как-то затерялось в истории мировых преступлений.
      В будний день осени, когда близился обеденный перерыв, к громадному зданию банка прибыло армейское подразделение, и командиры потом клялись, что получили соответствующий приказ от штаба военного министра. Солдаты должны были разоружить охрану, в которую якобы внедрились злоумышленники. Охрана не подчинилась - вспыхнула пальба... Здание окружили бронеавтомобили, на ближних перекрестках расположились пулеметные расчеты, позади сплошного оцепления маячили кавалерийские патрули. Вылети из окна детский воздушный шарик - снайперы не дали бы полету продлиться более минуты.
      Раненные в перестрелке охранники и военные истекали кровью, и их спешно отправили в госпиталь. То есть так считалось недолгое время - пока несчастных не нашли запертыми в бомбоубежище. Оказалось, что вместо них санитарные машины умчали почти всю наличность. Они пронеслись по городу и позднее были обнаружены брошенными и, разумеется, пустыми в глухой сельской местности.
      Невероятной и тоже странно подзабытой загадкой осталось скандальное похищение миллиардера Дованжеса, председателя Международного альянса финансистов и промышленников. Этот влиятельнейший человек проживал в набитой телохранителями цитадели со стенами толщиной свыше пяти футов, на ее плоской укрепленной крыше стояло многоствольное зенитное орудие.
      И вдруг в одно утро он не вышел из своей спальни. В дверь постучали - и не застали хозяина в комнате. Вскоре поступило телефонное уведомление от преступников: Дованжес похищен. За него потребовали колоссальный выкуп.
      Спецслужбы нескольких государств, множество лучших частных агентов искали миллиардера в Альпах и Пиренеях, на крошечных греческих островах в Эгейском море. А когда выкуп был уплачен, открылось: все это время неизвестные держали Дованжеса в его же крепости, в потайной каморке устроенная в толще стены, она имела замаскированные сейфами выходы в спальню и в кабинет.
      Жертва не смогла сказать о происшедшем ни слова, так как утратила память. Усилия врачей впоследствии вернули Дованжесу работоспособность, но ничего относящегося к похищению он так и не вспомнил.
      Помимо этих скандалов, рассказчица коснулась нашумевшей истории с трансконтинентальным экспрессом Марайонг - Эльянди. Ему предстояло провезти через территорию полдюжины государств собрание редчайших, самых крупных в мире жемчужин. Когда поезд удалился от побережья Атлантического океана и развил скорость сто километров в час, с него стало распространяться радиосообщение: конвой разоружен! экспресс - в руках преступников! Следует перевести железнодорожные стрелки и направить состав по только что оконченной линии, тянущейся на север материка по обширному краю лесов и болот. При невыполнении условий поезд с тремя сотнями пассажиров взлетит на воздух.
      Правительства богатых сильных стран переполошились. Накалялась политическая обстановка. Неслыханный ажиотаж продолжал нарастать - экспрессу усердно освобождали путь. Когда же состав стал приближаться к конечному пункту, за которым открывался сумрачный вид на холодную морскую даль, его ждали залегшие в снегу вдоль насыпи солдаты и полицейские в маскировочных халатах. Однако тех, к чьей встрече так готовились, в поезде не обнаружили. Когда он несся через леса и болота, преступники при помощи какого-то неведомого устройства катапультировали в несколько приемов драгоценный груз и катапультировались сами.
      И в этом, и в целом ряде других громких дел той поры следствию, несмотря на предельное напряжение и затраты огромных средств, продвинуться не удавалось. Иногда газеты оповещали взбудораженную публику: найдено то-то и то-то, "схвачен конец ниточки", "добыта зацепка..." Но следы, по которым пускались опытнейшие детективы, оказывались ложными. Ожесточеннее звучали требования отправить в отставку министра внутренних дел и с ним компанию ответственных лиц. Тяжелый кризис неумолимо углублялся, пока один несчастный случай не возымел сногсшибательные последствия...
      Декабрьской ночью потерпел аварию дирижабль, летевший из Монте Негро; от горы, о которую разбилась его гондола, до ближайшего городка насчитывалось шестьдесят километров. Один из пилотов и часть пассажиров уцелели.
      Газеты потом не раз возвращались к описанию места, где среди обломков укрывались от бури полуживые люди. Это был уступ формы неправильного сегмента не более сорока шагов длиной, имевший в самом широком месте около пятнадцати метров. Острый сланцевый край обрывался перед бездонным провалом, а с другой стороны гладкий откос взбегал к вершине, придавленной ледником. Днем с уступа виделись только теснина и горный, без единого признака жизни массив, который мертвенно ощеривался черными скалами; позади них обрисовывались размытые контуры бледно-голубоватых от снега пиков.
      В ночь аварии дикий скрежещущий шум, с которым буря словно яростно отирала поверхность скал, прерывался оглушительно-резким громом: сносимые сверху камни ударялись о площадку. Один угодил в тело погибшего до того пассажира, и оно оказалось разорванным на неузнаваемо изуродованные части.
      У двух человек, однако, хватило сил и самообладания в таких условиях исследовать уступ. В его конце подобный стене склон поворачивал, постепенно становясь наклонным; в нем появлялись маленькие выпуклости, выбоинки, углубления. Воспользовавшись этим, двое с отчаянной ловкостью начали взбираться выше и выше и достигли узкого карниза. Далее путь делался немного легче, уже не приходилось пробираться над обрывом: тропинку отделял от него скат, укрытый подвижным слоем небольших камней, которые глухо шуршали, сползая и соскакивая в пропасть.
      То, что случилось тут, известно со слов единственного человека, чью правдивость проверить не удалось. Между двумя возникла ссора, и один столкнул второго на осыпь. Беспомощный, тот был обречен: лишь полная недвижность на шевелящейся подстилке из камней могла несколько продлить его необратимое съезжание к бездне. Спутник с молчаливой внимательностью смотрел сверху и, убедившись, что отныне у них разные дороги, удалился.
      У лежащего на осыпи притупилось сознание, он одеревенел, промерз до мозга костей; ему мнилось, он чувствует, как оледеневают его кровеносные сосуды... Усиливавшийся мороз вместе с тем прихватил и осыпь: массу камней скрепило, скольжение остановилось. Полумертвый человек ощутил опору и, оживая от надежды, напряг окоченевшее тело. Он дерзнул на попытку поползти вверх по скату... Через несколько минут повторил ее и в конце концов выбрался.
      Над ним начинало светлеть, в одной стороне обозначилась взгорбленная линия вершин: то массивно-приплюснутые, то заостренные, они были густо-лиловыми на разгоравшемся фоне цвета красной глины. Сбоку от человека выдавалась громадной грудью скала, некрутой склон ниже нее позволял продвигаться. Человек дошел до полого понижавшегося отрога, когда слева, справа, впереди заблистали на солнце, словно стеклянные от смерзшегося снега, горы.
      Он принялся спускаться по отрогу в седловину, и там ноги у него подкосились от слабости. Вышедший из-за поворота местный скотовод застал момент, когда замеченная им вдали фигурка упала наземь и скрючилась.
      Горец влил в рот незнакомцу горячительного из фляжки и помог ему дотащиться до своего жилища. Он и пара его сыновей, все трое ширококостные, крепко сколоченные здоровяки, жили особняком, на некотором отдалении от деревушки. Большой дом из тесаного гранита был построен в виде башни. Нижнее помещение представляло собой хлев для мулов и коров; внутренняя каменная лестница вела наверх в покои неприхотливых хозяев.
      Жена и снохи скотовода обложили спасенного мешочками с нагретым песком, которые считались действеннее грелок. Женщины терялись в догадках, откуда у такого немолодого, судя по облику, человека взялось столько ловкости и сил, чтобы добраться до седловины со стороны, куда местные жители отправляются только со специальным снаряжением? Он отвечал на вопросы односложно, то ли будучи не в себе, то ли притворяясь. Выпив довольно много дымящегося глинтвейна, почувствовал себя в состоянии отдать должное супу и жареной козлятине, после чего заснул мертвым сном.
      Вечером к нему поднялся хозяин, ходивший по делам в деревню.
      - Почему вы не сказали, что в горах остались люди? - спросил с мрачным укором, уже осведомленный о падении дирижабля и о том, что спасатели в дороге.
      - Я не сказал?
      - Нет.
      - Я не думал, что там кто-то мог быть живым, - дал краткое объяснение незнакомец.
      - Живых видели с самолета.
      На эти слова ответа не последовало.
      - Спасся еще один человек. Он в гостинице. Такой же молчун, но о вас спросил.
      - Что вы ему сказали? - произнес незнакомец бесстрастно, но хозяин запомнил, каким неприятно тяжелым стал его взгляд.
      - В деревне знали, что вы у меня, и он вышел из гостиницы и спросил, как вы ко мне попали.
      - Он не пошел за вами?
      - Нет.
      Хозяин потом вспоминал, что гость как будто не очень поверил в это. Раздалась настоятельная просьба не пускать к нему того человека. Как ни хотелось собеседнику избежать объяснений, но без доводов было не обойтись, и он рассказал о ночной ссоре и о последующем. Горца, разумеется, заинтересовало, кто ему - тот тип и почему он решился на убийство?
      - Приемный сын, - только и было произнесено в ответ.
      Тут скотоводу подумалось: он раскумекал суть загадки. Старик богат, и приемыш, оценив на редкость удобный случай, пожелал завладеть наследством.
      - Вы правы, - кивнул гость, но затем стал заговариваться.
      Вероятно, он был очень привязан к парню и пытался оправдать его? Сказал: тому-де только представляется, будто он действует, чтобы безраздельно захватить все богатство. А на деле он несет усыновившему плату, больше которой не мог бы уже ничего выжать, потому как самое большее и самое лучшее в нем - его зло.
      Человек, ни дать, ни взять помешанный, говорил так, точно не видел собеседника, а возбужденно рассуждал сам с собой. Он странно, жутковато усмехался. Хозяин решил наутро свести больного к доктору и предоставить его попечению властей, а пока сказать женщинам и сыновьям, чтобы смотрели за ним в оба. Гость, однако, не дал уйти, спрашивая, заперта ли внизу дверь и достаточно ли она прочна? Горец заверил, что дверь сработана из столетнего кедра и для надежности обита полосами железа.
      Седловину с высоким, похожим на башню зданием заполнила тьма; она становилась разреженнее ближе к вершинам, над ними кое-где лучились звезды. Из-за массивной двурогой горы Омер-Ютта, что зовется погубительницей жизней, выплыл большой лунный круг и забелил неясным свечением пепельно-серую пену облаков. В низу спуска к седловине, на гребне базальтового отрога, стоял волк, тонконогий, с торчащими ушами, и пристально смотрел на человека, быстро кравшегося к одинокому дому.
      По нему разнеслись сильные хриплые, не то угрожающие, не то жалобные крики - хозяин первым вбежал к больному, сидевшему без света: обе руки указывали на окно. Позднее горец не скрывал, что в ошеломлении на добрую минуту застыл как вкопанный. Снаружи, за окном, выделялись в лунном мерцании человеческие голова и торс.
      Взобраться по ровной гранитной стене на высоту почти девятнадцати футов? И на чем он там держался?.. Не исключено, правда, что он по приставной лестнице, которая всегда лежала позади дома, поднялся на чердак и, найдя веревку, воспользовался ею, зависнув напротив окна... Потом разразилось такое, что в последующей неразберихе кто-то из домашних мог убрать веревку и забыть об этом.
      Горец признавался, как он, неспособный что-либо сообразить, смотрел на лицо, которое прижималось к стеклу, отчего кончик носа и губы расплющились и выражение было зловеще-шутовским. Глаза, божился хозяин, совершенно круглые, светились, словно кошачьи, и из них рвалась дьявольская злоба.
      В комнату вошли сыновья, вбежала овчарка, и хозяин открыл окно, отворявшееся внутрь. Он узнал чужака, что давеча спрашивал о спасшемся. Прежде чем горец задал строгий вопрос, чего он тут ищет, мужчина уже был внутри. Позади хозяина стукнула дверь - это бросился вон старик. С необычайной силой пришелец отшвырнул богатыря-горца с пути, как мальчишку, кидаясь за беглецом, однако пес и два дюжих парня помешали. Вскочивший с пола отец тоже навалился на обидчика. В безобразной свалке чужак застрелил из пистолета собаку, а троим мужчинам нанес такие удары кулаками, ногами, головой и рукояткой "беретты", что они присмирели.
      Прибежала жена старшего сына с ружьем, но незнакомец рявкнул, чтобы она бросила его - или он перестреляет всех в доме, не пощадив маленьких детей... Потом стало ясно, что он берег патроны: иначе, по крайней мере, мужчины вряд ли остались бы живы.
      Он обыскал дом и убедился: тот, кто ему нужен, ушел в ночь; преступник пустился на розыски...
      Минуло несколько часов, и спасателям удалось снять с горного уступа уцелевших после аварии. Все газеты страны принялись сообщать под кричащими заголовками о том, что завораживало и черствого чиновника, и чистильщика обуви, и даже, казалось бы, отгородившихся от мира монахинь. На дирижабле из деловой заграничной поездки возвращались доктор Шимон и его приемный сын с вызывающе-громким именем Таран. Этот тип пытался убить того, кто стал ему отцом, и теперь преследует жертву в зимних горах, дабы, наконец, исполнить намерение.
      Изо дня в день, с рассветом, в воздух поднимались самолеты и облетали край несчетных, одетых в белое шпилей, гигантских иссера-черных нагромождений морены, малонаселенных долин, грузно стесненных крутыми склонами, частых, застланных туманом впадин. Разыскиваемых заметили в первое же утро: крошечная фигурка пересекла заснеженное плато, по ее следам двигалась вторая...
      Преследуемый уходил вглубь горного массива Зиемоль, и летчики представляли, что должен чувствовать несчастный среди первобытного хаоса скал, зловеще-унылого, скованного холодом. Пилоты при каждой возможности максимально снижали аэропланы и, стараясь пролетать прямо над беглецом, сбрасывали пакеты с сухарями, с соевым шоколадом. Фигурку, по-видимому, не всегда определяли правильно, и некоторые посылки попадали к преследователю. Впрочем, до большей части пакетов не удавалось добраться ни тому, ни другому.
      Беглец достиг мощной высокой гряды с узкой расселиной, которая переходит в извилистое нескончаемое ущелье Шахедиклотс. Человек два дня шел этим страшным коридором, а по пятам гнался смертельный враг; когда ущелье расширялось, пилоты видели то одного, то второго.
      Из теснины выводит тропа, что тянется между обледенелыми гранитными валами и обвивает утес, за которым причудливо-сказочно выгибаются к небу голые, изъеденные ветрами хребты.
      У преследуемого нашлись воля и решимость постоять за себя: он притаился на утесе, и, когда враг, спеша вверх по тропке, ступил на роковой отрезок, в него полетели камни. Не третий, так четвертый или пятый неминуемо накрыл бы цель, но в небе оказался аэроплан, чей пилот не смог смириться с бессудным убийством. Он стал отчаянно пикировать на бросавшего камни, и тот, дабы избежать прикосновения шасси или винта, принужден был распластаться на снегу.
      Преследователь счастливо миновал убийственное пространство, жертва продолжила свой путь, но расстояние между двумя укорачивалось на глазах. Тогда летчик, описывая круги, вновь снизил самолет и, пролетая над преследователем, сделал несколько предупредительных выстрелов из тяжелого боевого револьвера. Злоумышленник не остался безразличным к щелканью пуль о лед, к их звучному чирканью о поверхность каменных глыб и залег в складке горного кряжа. Таким образом, беглец смог на время оторваться от погони.