Отец с гордостью смотрел на него, наслаждался тем, что сын преклоняется перед ним, считает его великим. Житор чуть улыбнулся и, с жёстким выражением, с огнём исступления произнёс: - Когда я вступлю в бой с врагами, я буду представлять тебя сражающимся рядом со мной! И это станет реальностью через год, когда революция охватит всю Европу и Азию! Заворожённо слушавший Марат энергично кивнул и мокрым от слёз лицом прижался к шинели отца. Оба застыли. Потом Житор протянул руки, и Этель положила в них свёрток: деревенский сыр, сухари, две фляжки с вином (влияние заграничных романов, которыми увлекались и она, и муж). Возраст, опыт не мешали детской игре с собой: мысленно переноситься в центр той или иной романтической картины. Он чувствовал себя прославленным революционным вожаком, который во главе угнетённых идёт на Рим - расправиться с толстосумами и попами... Спустя несколько дней, в пронизанный весенними лучами вечер, когда в полях над почерневшими взгорками курились испарения, не в станицу въезжал Житор на старой кобыле - кровный арабский скакун нёс его в Вечный Город. Церковь впереди за безлюдной площадью виделась монументально огромной. Солнце, наполовину зайдя за купол, грубо кололо глаза, раздражая и подстёгивая. За всадником нестройной колонной, по пятеро в ряд, двигались, выставив штыки, красногвардейцы, шлёпали по лужам копыта лошадей, что везли двуколки с пулемётами. Их рыльца смотрели: одно влево, другое вправо - на медленно проплывающие добротные избы за частоколом изгородей. Житор, порядком уставший, изо всех сил старался прямо держаться в седле. Он думал, как кстати повязка, прижимающая к голове ухо, которого он едва не лишился давеча... Сдвинутая набок папаха и выглядела лихо, и не скрывала бинта. Соединить своё имя с образом революционного спартанца, что одержим до фанатизма единственным: как неукоснительно чётко и быстро выполнить задание партии. Пусть в ЦК узнают, что он сам лично, "в роли простого бойца, винтовкой и штыком отвоёвывает у сельской буржуазии хлеб, столь необходимый Республике". Газета "Правда" напечатает, сколько эшелонов зерна предгубисполкома Житор, "раненный в бою за хлеб", отправил в Москву, в Петроград... Двери церкви закрыты; перед церковью, а также слева и справа, отделяя от площади сад и кладбище, чернеет кованая ограда. Комиссару вдруг захотелось замедлить шаг кобылы. Будюхин, ехавший поодаль, отвлёк: - Ага! Баню топят! - указывал рукоятью нагайки в один из дворов: на дальнем его краю стоял сруб с трубой, из которой повалил дым. Невыносимо завизжала свинья под ножом. Ординарец и вовсе возликовал: - Подлизываются граждане казаки - борова нам режут! Житора царапало по сердцу: "Что-то не так... надо б остановиться..." Он уже выехал на площадь, до церковной ограды - немногим более тридцати шагов. Обернулся. У площади, по обе стороны улицы, заборы стояли глухие. Запоздало осмыслилось: "Они частоколы досками обшили!" Осозналось и другое, что беспокоило подспудно: почему до заката на окнах всех изб затворены ставни? Долетели откуда-то звуки баяна, весёлый пересвист. "Обман! - бешено завертелась мысль. - Западня!" Он хотел прокричать приказ: занять круговую оборону!.. Но вдруг массивная церковная ограда опрокинулась вперёд - за нею возникли на секунду цепочки блестящих точек: сокрушающим толчком, разорвав воздух, метнулся близкий рассыпчатый гром. Комиссару показалось - его вместе с лошадью взвило ввысь... но он упал наземь, бок кобылы придавил его ногу. Со стороны сада грянул невероятно тяжёлый, плотный убийственный удар, над землёй скользнул металлический визг: картечь... На площади и дальше, в улице, легли вкривь-вкось тела и не двигались. Из-за глухого заплота полетела, кувыркаясь, бутылочная граната, катнулась под ноги бегущих сломя шею отрядников. Жёлто-багровая вспышка - подброшенное взрывной волной туловище рухнуло боком, минуту-две оставалось мёртво-недвижным и вдруг стало сосредоточенно, с какой-то странной однообразностью биться. Над заборами поднялись головы в папахах, сторожко выглянули стволы винтовок - и понёсся оглушительно-резкий, густой, звонкий стук-перестук. Почитай, каждая пуля попадала в живое: станичники для удобства стрельбы приставили к высоким заплотам лавки.
      11
      Часть отряда во главе с Ходаковым двигалась узкой лентой по зимнику, что извивался в низине; с наступлением лета она станет топкой, непроходимой. По правую руку у красных теснился близко к дороге приречный лес, подальше была покрытая льдом река Илек; слева же тянулся высокий склон под сырым снежным одеялом. Колонна приближалась к месту, где зимник пересекала летняя дорога, по которой только что прошла в станицу часть отряда под командованием Житора. Каких-нибудь десять минут, и на перекрёсток выедет Ходаков, рысящий на коне впереди своей колонны. Вдруг из станицы, скрытой холмом, долетели гулкий ружейный залп и пушечный выстрел. Ходаков встал на стременах, словно это помогало понять, что надо делать. В это время посыпались выстрелы сверху, словно лопались туго надутые резиновые шарики: казаки переползали через гребень и, лёжа на снежном склоне, крыли вытянувшиеся вдоль по зимнику полторы сотни красных. Чтобы как можно скорей вывести растянутую колонну из-под холма, Ходаков скомандовал: - Бегом вперёд! В поле можно будет построиться в боевые порядки, развернуть пушки. Поднялась суматоха, падали убитые, раненые, и тут позади красных разлилось устрашающее завывание - по дороге во весь опор неслись конники с пиками; с ходу смяли задних, кололи, рубили мечущихся красногвардейцев. Отточенные клинки блекло посверкивали, косо падая на живое, остро взвизгивали. Пулемётчики, что ехали в двуколке ближе к середине колонны, успели изготовить пулемёт к бою, но перед дулом теснились в свалке свои, не давая открыть огонь, а когда, наконец, перед пулемётом оказались казаки, было поздно: первый и второй номера обливались кровью, подстреленные станичниками с холма. Нечего было и думать - в такой сутолоке и неразберихе установить орудия. Возницы хлестали кнутами лошадей, и те рвались вперёд, давя пехоту. А станичники сзади наседали и наседали. Конники рысили и лесом справа от дороги: под их шашки попадали красные, что ныряли с зимника в лес. Ходаков почувствовал, аж хребет взялся испариной: когда колонна вырвется в поле - это будет горсть людей. И он приказал срываться в лес, сбегаться "в кулак" и отстреливаться. Около ста красных сумели занять в лесу оборону, казаки отошли. В это время стали различимы громкие крики с другой стороны: из станицы во весь дух бежали остатки тех, кто входил в неё вместе с Житором. Несколько бегущих бросилось к лесу. Ходаков встретил их яростным: - Где комиссар? Что с отрядом? - Убит комиссар! Почти все убиты!! Весть в момент резнула всех, кто собрался вокруг Ходакова. А тут ещё из станицы намётом вынеслись, с шашками наголо, казаки. Паника сорвала красных с места: кинулись врассыпную на лёд Илека, стали расползаться в прибрежных зарослях; самые отчаянные бежали сломя голову дальше, надеясь, что успеют уйти в поля от погони... Ходакова жальнуло в бок, пуля прошила мощный торс, не задев сердце. Нефёд заполз в мёрзлые камыши - но перед этим его увидел и, подъехав, рубнул по голове шашкой станичник. Клинок рассёк шапку и скользнул по черепу, сняв кожу с виска. Нефёд потерял сознание, залился кровью, но остался жив. Когда стемнело и кругом лежали лишь трупы, он на четвереньках пересёк по льду Илек, а там и побрёл. Его заметил проезжавший в лёгких санках школьный учитель из ближней деревни переселенцев и взял к себе. Уцелел ещё начальник конной разведки Маракин. Остальных казаки переловили. Всё мелькнуло столь страшно для красных, что вряд ли кто-то из них разглядел в противнике некую странность... Маракин, отвечая в ревкоме на вопросы, поведал, как его с разведчиками встретили в станице хлебом-солью. Над домом атамана был вывешен белый флаг. Нигде ничего подозрительного. И он поддался уговорам стариков: оставив товарищей рассёдлывать уставших коней, поехал к отряду доложить, что в станице спокойно... Его и команду пригласили в здание школы, где накрывали столы к обеду. Внезапно снаружи раздалась стрельба. Разведчики бросились во двор, а там их встретили предательские пули казаков, тишком окруживших здание. Маракину удалось отскочить назад в школу, здесь он проскользнул в подвал, и ему посчастливилось, что туда никто не заглянул. Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.