 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Раззаков Федор :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Толстой Лев Николаевич :: БСЭ :: Картленд Барбара :: Ламур Луис Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Влюбленный опекун :: Полюбить никогда не поздно :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Безрассудство :: Хопалонг приходит на помощь |
Сказы - Дайте руку королюModernLib.Net / Современная проза / Гергенрёдер Игорь / Дайте руку королю - Чтение (стр. 6)
Скрип лежит на кровати. Петлю не отцепили от ее спинки, но и не следят, чтобы она была надета. Скоро он, Киря, Проша и еще двое поедут в детский санаторий. Те двое – и лежачие, и дебильные. Они слышали, что их ждет, но не понимают этого. А Киря и Проша – не знают. – Хочешь – скажи! – говорил Сашка (тогда, в уборной). – Но если их отдадут? Так они не будут знать, не будут заране мучиться. Или… – король оскалился, – их – нет, а тя отдадут? Они про это знать будут… Не обидно? И Скрип не сказал. Сашка написал письма домой всем троим. Адреса Кири и Проши узнал у Нонки. Истратил на конверты, на марки еще часть тех денег, что стырил из люстры. Не пожалел на авиапочту. Письма унесла няня Люда. Снова взяла за труды. Скрип спрашивал ее: отослала? Божится – да! Но кто знает, что накорябал король?.. Эх, не умеет Скрип писать… Сашка верховодит в палате, точно ничего не случилось. Сильно побил, помучил Глобуса и Владика. А троих виновников не трогает. Поли уверены: изобретает для них какую-то особенную кару… Киря и Проша тогда в темноте не разглядели, как Скрип спас короля. Считают – тот сам ухитрился. Они думают, он силой увел Скрипа в уборную и там изощренно над ним издевался. Может, заставил есть кал… И поэтому они не заговаривают с другом, чтобы не расстраивать. * * *
Он часто топчется в коридоре около ординаторской, где собираются врачи. Караулит, когда выйдет Роксана Владимировна. Спрашивает: – Когда я поеду в санаторий? Я поеду?.. Она проходит, не ответив. Он дрожит. Если б отец-мать отменили свое согласие, она б ответила: «Не поедешь». Ведь сказала же Сашке! И Петуху. Глобусу. Коклете… Разбить об стенку башку, чтобы уж больше не трястись. Разбить – сил не хватит. А может, письмо пришло? Родители отказались отдавать его в санаторий? Просто ему она не хочет отвечать… Но чуялось: не было письма. Он запирается в уборной в кабине. И сидит-сидит… Палата опротивела до того, что здесь ему лучше. Он представляет дом. Комнату, где жил с бабушкой. Если высунуться в окно, слева увидишь большую лужу. В той жизни, жизни дома, – как мечтал дойти до нее! пустить бумажный кораблик… Не видать ему больше эту лужу… Когда мать оставила его тут, как он мучился, что придется здесь лежать целый год! А сейчас он рад бы всю жизнь быть в постылой, отвратительной, ужасной палате!.. Только бы над ним не наклонился Жестяной со шприцем, не ввел «бэшку». * * *
Дверцу кабины сильно дернули. – Скрипка, вылазь! – голос Сашки-короля. Он отодвинул щеколду. – Щас мы были у Нонки в классной комнате. Забегла Света. Отошли с Нонкой от нас, говорят тихо, а я слышу… Пришли письма! Про Курилку и про Парашу! – А… про меня? – прошептали губы Скрипа. Хотя он уже знал ответ. – Про тя – не-е. А их – отдали! Ага! Курилкин папаша написал: пусть будет польза обороне СССР! А мать Параши: нету моих сил и возможностей, вы лучше знаете, что с ним делать, на все даю согласие… Я говорил?! Я так и ждал. Это меня мать ценит! Ох, и ценит! А вас… – он на секунду умолк. Погладил Скрипа по голове. – А врачи обоссались! Им хорошо, что вас отдают, но по письмам видать: все стало известно! «Лечение» – га-га-га! В «санатории» – е…ть их в сраку! Пусть будет польза обороне СССР! И будь доволен. – Сашка потрепал его по щеке. – Света с Нонкой шепчутся, а я слышу… Перессали! Теперь их всех затаскают в КГБ! Ты понял? Но он понимает одно: его отправят в… «санаторий». * * *
– А я бы, – король раскурил бычок, – я б никого не отдал. Даже если б вас, например, не стали кормить, я свою жратву с вами б делил. Ты помнишь, я курицу принес? Много я от нее съел?! А деньжата? Я их достал, ты же видел – я! А трачу на всех. Думаешь, они мне самому не нужны? Он мог бы, объяснял Сашка, попросить няню Люду, и она приносила бы ему с фабрики-кухни жареных морских окуней. Какая у них хрустящая вкуснейшая корочка! А то еще вот: в институте, на первом этаже, – буфет. Там продаются бутерброды с красной икрой. Яблоки. Апельсины. Финики… – Ты хоть раз пробовал финики? Скрип не пробовал. – Я бабки не зажимаю, я еще потрачу, – заявил Сашка. – Чтоб все было путем, будете есть финики! Только вы трое. Напоследок. А после… я б на вашем месте… на подоконник. И все трое – разом!.. Так и так сдыхать. А это будет подвиг. Скрип заковылял из уборной. Может, и правда так сделать? И правда? Никаких фиников не ждать. Скорей-скорей – раз! – и… лежать в земле. Мертвые всегда лежат в земле. Это лучше?.. Лучше! – Э-э, – сказал король за спиной, – еще по апельсину вам! Чтоб все было путем! 42 Он опирается на клюшку, переступает по паркету коридора. Клюшка стукает: дук… дук… Ближе, ближе мерзкая палата с рыже-коричневыми исчерканными стенами. В ней – три широких окна. Распахнутых. Под ними далеко – асфальт. До чего далеко… – Сыночек! Он не слышит. Или слышит – но не верит? – Сыночек! Рыбка моя! Золотой! – к нему по бесконечному коридору бежит мать. Ее заставили накинуть халат, она не всунула руки в рукава, они развеваются. Как громко она зовет его. Зовет? Мать?.. Застыл на месте. Глядит. Не верит. – Ты не узнал меня? Я – мама! Что с тобой сделали?! – ее голос разносится по всему институту. Она крепко схватила Скрипа. – М-ма-аа… ма-ааа!.. – он заревел. – Я за тобой! Мама за тобой! Они говорят: не положено, оформить справки… Суньте их себе в одно место! Я забираю моего ребенка! Мы как с отцом прочли – он за волосы схватился. Мы думали – тебя тут лечат. Ведь он в Кремль писал, чтобы тебя сюда приняли. Мы два года ждали очередь. Ужас, какой ты худой! Ты не ешь бульон? – Бульон? – спросил Сашка-король. Он стоит рядом. Мать глянула на него – чуть не ахнула. Но тотчас о нем забыла. – Мы каждый месяц двести рублей присылали! Няне. Она нам отчеты писала… приносит тебе бульон и куриную ножку. Ежедневно. Из детского кафе. И яблоки, персики, финики… Король взвизгнул. Впервые – сколько его знает Скрип. Выронив клюшки, забил в ладоши: – Держи-и-те меня! Хо-хо-хо! – Вранье? – вскричала мать. Крутит, оглядывает Скрипа. – Ты худее скелета! Тебе не приносили?! А нам писали: все идет успешно. Все отлично! Тебя даже учат английскому языку! Какой-то Сыроед писал… – Не он, а она – Нонка! – и Сашка заржал вновь. – Врала? Все-о-о вра-а-ли?! Сволочи! – от скуластого лица матери отлила кровь. – А письмо… Сыночек! Наш адрес: Тимирязева, восемь, квартира семь. А на письме – Тимирязева, семь, квартира восемь. Его отнесли в тот дом, через улицу. Оно десять дней валялось там в подъезде, в углу! Дети подняли. Вскрыли, прочли. Догадались, что это про тебя – они тебя раньше видели… Принесли. Мы читаем – и сразу поверили! Отец говорит: тут и детская рука, и детское сознание, это никак не ложь!.. Ведь он – педагог! А бабушка: это чудо, что оно дошло! Это судьба… если уже не поздно… – Мать захлебнулась слезами. – Ненаглядный… Ягодка моя! Рыбка! – присела на корточки, тискает его. – Отец провожал – мы бегом неслись, чтоб на скорый успеть! Тут их увидала… их лица… не смотрят на меня! Так и есть! так и есть! Все правда! Ее горячие губы прижались к уху Скрипа: – Сыночек, ты не научился писать? Это кто написал? Он повернул голову к Сашке. – Только не говори никому… – Что ты! что ты! – и мать кинулась к королю, обхватила его: – Спасибо, мальчик! Умница! Мое золотко! У тебя доброе сердечко! – целует его измазанные зубной пастой щеки, прижимает к себе. – Я ничего купить не успела, даже шоколадки нет, только сахар… В купе чай приносили, я сахар оставила… – Денег дашь ему? – прошептал Скрип. – Конечно! А тебя не обманут? – она гладит Сашкины плечи. – Тебе принесут? Ты уже немаленький. Сумеешь, чтобы не обманули? Кивнул. Она полезла в сумочку, сунула ему в карман сто рублей. * * *
В то время двадцать два рубля стоил килограмм сливочного масла. Килограмм колбасы – от четырнадцати до семнадцати рублей. На сто рублей в Москве можно было купить шесть кило кишмиша. Или пять с половиной кило фиников. Мать Скрипа, бухгалтер, получала четыреста рублей в месяц. * * *
Приблизился Златоверов, покуривая папиросу в мундштуке. – Торопимся, мама, торопимся… Как бы потом не пожалеть. – Что вы сказали? – Жизнь бежит – груз тяжелеет. Меняется чувство, меняется отношение… – пристально смотрит сквозь круглые очки в стальной оправе; втянутые щеки, срезанный подбородок. – Глядите – груз таким станет… Еще как будете жалеть… Мать шагнула к нему, дрожащая, яростная – вцепится в лицо ногтями. – Мерзавец! Да чтоб вы… ослепли! Он поспешно отступил. Повернулся. Удаляется по коридору, чуть клоня голову вправо. * * *
Секретный объект в Челябинской области, которым руководил Г.А.Златоверов, обозначался «Новогорный-2». Когда 29 сентября 1957 в Озерске взорвалось хранилище ядерных отходов, «границу» зоны заражения провели в двадцати километрах от объекта. В июле 1963 случилась авария уже на нем самом. Возникшее облако поплыло на села Муслюмово и Кунашак, на поселок Бродокалмак. К многочисленным жертвам радиоактивного заражения добавились новые. Больше ста семидесяти человек погибли от болезни, которая начиналась с высокой температуры и приступов, подобных астматическим. Златоверов и после аварии руководил «Новогорным-2». На объект продолжали периодически завозить детей, переболевших полиомиелитом, энцефалитом, больных церебральным параличом, прогрессирующей миастенией. Их подвергали опытам. Златоверов дарил обреченным подарки. Показывал диафильмы. Сказку про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. Прокуренный голос читал: «Кипят котлы чугунные, звенят ножи булатные… Меня хотят зарезати!» Один из детей выжил. Автор этих строк находился с ним летом 1964 в санатории «Озеро Горькое», в Курганской области. Он рассказывал автору о своем доме – и снова о доме, и все повторял адрес: Приморский край, город Арсеньев, улица Маяковского, дом 9, Пирожкову Петру Ильичу… * * *
Мать взяла Скрипа на руки. Его голова – над ее плечом, он смотрит назад. Сашка-король показывает большой палец. – Она у тя – во-оо! Как моя! Она тя ценит! Мать уносит его по коридору, король на клюшках скачет следом. – Ты… не говори… Не говори – понял? Не расстраивай… Ты понял?! Все было путем! Ага? – Ага! – он помахал рукой. Все было путем. # # # Повесть была напечатана в русскоязычном берлинском журнале «Новая студия» (номер 1 за 1997). Переведенная на немецкий язык Ренатой и Томасом Решке, повесть в 1998 вышла в издательстве „Volk & Welt“: Igor Hergenroether „Gebt dem Koenig die Hand“ Aus dem Russischen von Renate und Thomas Reschke Verlag Volk & Welt, Berlin 1998 ISBN 3-353-01130-7 „Spiegel“, „Die Zeit“, „Sueddeutsche Zeitung“, швейцарская „Neue Zuercher Zeitung“ и ряд других изданий дали книге самую высокую оценку. «Книга, обозначенная как роман, соединяет в себе автобиографию и художественный рассказ с журналистским исследованием, становясь своего рода памятником каждому, кто пал жертвой восторженного экспериментаторства» („Das Buch, etwas irrefuehrend als Roman bezeichnet, vermischt halb autobiographisches, halb literarisces Erzaehlen mit journalistischer Aufklaerung, zu einer Art Denkmal fuer jene werdend, die der Experimentierfreudigkeit zum Opfer fielen“. Schamma Schahadat, „Sueddeutsche Zeitung“, 20./21. Februar 1999, Muenchen). «Роман, перехватывающий дыхание и потрясающий, как „Над кукушкиным гнездом“ Кена Кизи» („Ein Roman, atemberaubend und erschuetternd, wie Ken Keseys „Einer flog ueber das Kuckucksnest“. Mareile Ahrndt, „Spiegel Spezial“, Nr.10/1998). «Чарльз Диккенс или Виктор Гюго не смогли бы показать страдания детей более впечатляюще, чем Гергенредер» („Charles Dickens oder Victor Hugo haetten das Leid der Kinder nicht eindrucksvoller schildern koennen als Hergenroether“. Licita Geppert, „Berliner LeseZeichen“, Heft 4 April 1999). «Роман «Дайте руку королю» – подлинная литературная драгоценность» („…der Roman „Gebt dem Koenig die Hand“ ist ein kostbares literarisches Juwel“. Verena Hoenig, „Buchjournal“, 3/1998, Frankfurt am Main). «Потрясающий роман, в котором при его небольшом объеме каждое слово значимо» („Ein aufwuehlender Roman, der in seiner Kuerze aufs einzelne Wort zugeschrieben wurde“, A.K. „OSTTHUERINGER Zeitung“, 5. September 1998). «Но когда оглянешься в конце, эти 140 жестких страниц вдруг кажутся теплыми и трогательными» („Aber wenn man am Ende zurueckblickt, wirken diese 140 kuehlen Seiten ploetzlich warm und zaertlich“, Olga Martinova, „Die Zeit“, 22. Dezember 1998, Hamburg). «Несмотря на описанные ужасы, роман становится документом надежды» („Trotz der beschriebenen Grausamkeit wird der Roman zu einem Dokument der Hoffnung“. Redaktion, „Neue Zuercher Zeitung“, 29. Dezember 1998, Цюрих, Швейцария). 1, 2, 3, 4, 5, 6 |
|||||||||