Не смерть ли здесь прошла сновидением,
      Повеяв в душу осенней страдой,
      Сложив костер могильного тленья
      Из желто-розовых листьев сада?
 
      Какая тишь за рощею черной!
      До дна испита златистость дали,
      И мгла полей плывет миротворно,
      Забвеньем серым мстя печали…
 
      И вся земля как темная урна
      До верху полная пеплом дымным,
      И только Дух – единый, безбурный
      Растет и зреет пустынным гимном.
 
      Осень 1907
 

 
      Посв.Д.Ж.
      И в каждый миг совершается чудо,
      Но только понять его нельзя,
      Стекаются золота искры оттуда,
      Как капли лучистого дождя.
 
      Порой мелькнет за тяжелым покровом
      Ведущая прямо вверх стезя,
      Такая светлая, как Божье слово,
      Но как к ней пройти – узнать нельзя.
 
      И в каждый миг люди празднуют скрыто
      Восторг умиранья и рождества,
      И в каждом сердце, как в храме забытом,
      Звучит затаенно речь волхва.
 
      Но вдруг забудешь, разучишься слушать,
      И снова заступит тьма зарю,
      И в этой тьме полыхаются души,
      И жмутся, дрожа, – огонь к огню.
 
      Ноябрь 1907
 

 
      Вешними, росными, словами-зорями
      Поведай миру, как утром ранним
      Стезей серебряной – ты в даль туманную
      Ушла, неслышная.
 
      Куренье утра и гор созвучье,
      И горечь воли, и песнь разлуки
      Поведай людям.
      Зыбкими, легкими, словами-вздохами
 
      Поверь внимающим,
      Как кротость лилий и пламя маков
      Срывала тихо, рукою зрячей,
      Свивая скорбно венок-молитву, венок-могилу,
 
      Вплетая тесно с стеблями лилий
      Свою свободу, свое незнание.
      Ты не знала кому – гость незнаемый,
      Не ждала никого – гость нежданный
 
      Пришел ввечеру, когда в венке полевом
      Села ты за холмом,
      Рукой заслонясь от пламени неба.
      Тянулась вдаль задумчивым оком.
 
      И кто-то тихо тебя коснулся,
      Плеча коснулся.
      И, обернувшись, ты увидала…
      Не давно ль он стоял здесь невидимый?
 
      Не звучала ли речь неслышная?
      Милостиво в очи вечерние тебе глянул,
      Скорбь умиленную в сердце пролил -
      "Путь к тебе знаю я ныне,
      Я приду опять…"
      Так ли было о вечере алом, когда ничего не случилось
      И беззаботной толпой люди из храма текли?
 

 
      Вот на каменный пол я, как встарь, становлюсь.
      Я не знаю кому и о чем я молюсь.
      Силой жадной мольбы, и тоски, и огня
      Растворятся все грани меж "я" и не-"я".
      Если небо во мне – отворись! Отворись!
      Если пламя во тьме – загорись! Загорись!
      Чую близость небесных и радостных встреч.
      Этот миг, этот свет как избыть? Как наречь?
      1907
 

 
      Орисница
      Мати, моя Мати,
      Пречистая Мати!
      Смерть тихогласная,
      Тихоокая смерть!
      Тяжко, тяжко нынче
      Твою волю править,
      Возвещать на ниве
      О приходе жницы.
      Ты меня поставила
      Меж людей разлучницей,
      Путы, узлы расторгать.
      Тебе, Мати, людей уготовлять!
      Ронют они слезы,
      Нету моей воли,
      Жалко, жалко, Мати,
      Их незрячей боли.
      Две души сплелись,
      Два огня свились,
      Туго стянут узел,
      Крепко руки сжаты -
      Кто здесь виноватый?
      Как разлучить?
      Как все избыть?
      О горе! О люто!
      Мати моя, Мати!
      Ты подай мне знак,
      Отмени свой наказ,
      Отведи этот час.
      Всколебалось в сердце пламя,
      Расторгается звено.
      Божий дом горит огнями,
      Явь и сон сплелись в одно.
      Из разорванных здесь нитей
      Ткутся где-то ризы света.
      И несет в себе разлука
      Радость нового обета.
      Утолилось влагой сердце,
      Мировое, золотое -
      Мира два глядят друг в друга,
      Отдавая, обретая.
      Друг во друге топят очи,
      И течет душа струями…
      Святый Боже! Святый Крепкий!
      Где Ты – в нас или над нами?
      Воссияла пред иконой
      Кротость свечки запрестольной,
      Развяжу я нить неслышно,
      Развяжу – не будет больно.
      1908
 

      Мерцает осень лилово-мглистая
      И влажно льнет к земле родимой,
      Горит любовь непобедимо
      Янтарно-чистая.
      Осенний ветер шумит просторами,
      Дрожит прибрежная ракита.
      Повсюду даль во мгле пробита
      Людскими взорами.
      Перед руками с мольбою вздетыми
      Растают призрачные ткани, -
      И грусть полей, и тьма желаний
      Зажгутся светами.
      Вся жизнь земная – богослужение
      В душе поверившей, осенней.
      Все безграничней и священней
      Растет терпение.
      Осень 1909
      Конашево
      Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак
      – М., Эллис Лак, 1999.
 

 
      Он в горницу мою вступил
      И ждал меня. А я не знала,
      Других гостей я поджидала,
      Час поздний был.
      Был никому не нужный бал,
      Теснилось праздное, людское,
      А Он во внутреннем покое
      Стоял и ждал.
      Дымились и мерцали свечи,
      Ненужные сплетались речи,
      А там, внутри – никто не знал -
      Чертог сиял.
      Слепой был предрассветный час,
      И Он, прождав меня напрасно,
      Ушел неслышно и безгласно -
      И дом погас.
      И только с наступленьем дня
      Душой усталой и бесслезной
      Узнала я, – но было поздно, -
      Кто ждал меня.
      1912
 

 
      Это ничего, что он тебе далекий,
      Можно и к далекому горестно прильнуть
      В сумерках безгласных, можно и с далеким,
      Осенясь молитвой, проходить свой путь.
      Это ничего, что он тебя не любит, -
      За вино небесное плата не нужна.
      Все мы к небу чаши жадно простираем,
      А твоя – хрустальная – доверху полна.
      Про тебя он многое так и не узнает,
      Ты ему неясная, но благая весть.
      Позабыв сомнения, в тихом отдалении
      Совершай служение. В этом все и есть.
      Февраль 1911
      Москва
 

 
      Что это – властное, трепетно-нежное,
      Сердце волнует до слез,
      Дух заливает любовью безбрежною,
      Имя чему – Христос?
      Был ли Он правдою? Был ли видением?
      Сказкой, пленившей людей?
      Можно ль к Нему подойти с дерзновением,
      Надо ль сойтись тесней?
      Если б довериться, бросив сомнения,
      Свету, что в мир Он принес,
      Жить и твердить про себя в упоении
      Сладостный звук – Христос!
      Если бы с Ним сочетаться таинственно,
      Не ожидая чудес,
      Не вспоминая, что он – Единственный,
      Или что Он воскрес!
      Страшно, что Он налагает страдание,
      Страшно, что Он есть искус…
      Боже, дозволь мне любить в незнании
      Сладкое имя – Иисус.
      Апрель 1911
 

 
      Он здесь, но я Его не слышу,
      От сердца Лик Его сокрыт,
      Мне в душу Дух Его не дышит,
      И Он со мной не говорит.
      Он отлучил от единенья,
      Отринул от священных стен.
      Возжажди, дух мой, униженья
      И возлюби свой горький плен.
      Глаза отвыкли от моленья,
      Уста не помнят Божьих слов.
      И вянут в горестном забвеньи
      Мои цветы – Его садов.
      Внемлю, как тяжкие удары
      Смыкают цепи бытия,
      И жду – какой последней карой
      Воспламенится ночь моя.
      Июнь 1911
      Выропаевка
 

 
      Благодарю Тебя, что Ты меня оставил
      С одним Тобой,
      Что нет друзей, родных, что этот мир лукавый
      Отвергнут мной,
      Что я сижу одна на каменной ступени
      – Безмолвен сад -
      И устремлен недвижно в ночные тени
      Горящий взгляд.
      Что близкие мои не видят, как мне больно,
      Но видишь Ты.
      Пускай невнятно мне небесное веленье
      И голос Твой,
      Благодарю Тебя за эту ночь смиренья
      С одним Тобой.
      1911
 

 
      Он мне позволил не ведать тайное
      И жить не помня, не жалея,
      Сказал: пой песни свои случайные,
      Я позову тебя позднее.
      И я осталась здесь за оградою,
      Близ отчего блуждаю дома -
      Исполнен горькой мой дух усладою,
      Все здесь изведано, знакомо.
      Сыграю песню порой недлинную,
      Сплету венок из маргариток.
      Он мне позволил творить невинное,
      Свернув и спрятав вещий свиток.
      Смотрю на окна. Стою недвижимая
      И знаю – так неотвратимо:
      Пока закрыто мне непостижимое
      (Я вся во власти, в снах природы) -
      Хочу – простое, но волю – тайное,
      И медлю, торопить не смея…
      Пытаюсь снова вязать случайное -
      Он позовет меня позднее.
      1911
 
      Так ли, Господь? Такова ль Твоя воля?
      Те ли мои слова?
      Тихо иду по весеннему полю,
      Блещет росой трава.
      Дом мой в молчаньи угрюм и тесен,
      Как в него вступишь Ты?
      Хочешь ли Ты моих новых песен,
      Нищей моей простоты?
      Смолкну, припав к твоему подножью,
      Чуть уловлю запрет…
      Быть Тебе верной – прими, о Боже,
      Эту мольбу и обет!
      Много путей, перепутий много,
      Мигов смятенья и тьмы,
      Буду молчать или нет дорогой -
      Будет, как хочешь Ты.
      1912
 

 
      Пробуждая душу непробудную,
      Оковав молчанием уста,
      Он ведет меня дорогой трудною
      Через тесные врата.
      Будит волю мою неподвижную,
      Научает называть Себя,
      Чтоб была я простая, не книжная,
      Чтоб все в мире приняла, любя.
      Потеряюсь среди бездорожия -
      Зажигает свет в Своем Дому, -
      Нахожу опять тропу я Божию,
      Среди ночи стучусь к Нему.
      Закрепленная Его прощением,
      Охраняемая как дитя,
      Я живу в сладострастном прозрении,
      То задумываясь, то грустя…
      1912
      Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак
      – М., Эллис Лак, 1999.
 

 
      В любимом Храме моя Заступница сбирает всех.
      Толпятся люди и к плитам каменным с таскою льнут.
      Чуть дышат свечи из воска темного. Прохлада, муть.
      "Уж чаша наша вся переполнена и силы нет,
      Скорей, скорей, Скоропослушница, яви нам свет!
      От бед избавь, хоть луч спасения дай увидать!"
      С печалью кроткою глядит таинственно Святая Мать.
      И мне оттуда терпеньем светится пречистый взгляд,
      Ей все открыто: ключи от Царства в руке дрожат.
      Лишь станет можно – откроет двери нам в тот самый час.
      О сбереги себя, Скоропослушница, для горьких нас.
      1919
      Судак
 

 
      Нас заточили в каменный склеп.
      Безжалостны судьи. Стражник свиреп.
      Медленно тянутся ночи и дни,
      Тревожно мигают души-огни;
      То погасают, и гуще мгла,
      Недвижною грудой лежат тела.
      То разгорятся во мраке ночном
      Один от другого жарким огнем.
      Что нам темница? Слабая плоть?
      Раздвинулись своды – с нами Господь…
      Боже! Прекрасны люди Твоя,
      Когда их отвергнет матерь-земля.
 

 
      В этот судный день, в этот смертный час
      Говорить нельзя.
      Устремить в себя неотрывный глас -
      Так узка стезя.
      И молить, молить, затаивши дух,
      про себя и вслух,
      И во сне, и въявь:
      Не оставь!
      В ночь на 9 января
 

 
      Ночь ползет, тая во маке страшный лик.
      Веки тяжкие открою я на миг.
      На стене темничной пляшет предо мной
      Тенью черной и гигантской часовой.
      Чуть мерцает в подземельи огонек,
      Тело ноет, онемевши от досок.
      Низки каменные своды, воздух сыр,
      Как безумен, как чудесен этот мир!
      Я ли здесь? И что изведать мне дано?
      Новой тайны, новой веры пью вино.
      Чашу темную мне страшно расплескать,
      Сердце учится молиться и молчать.
      Ночь струится без пощады, без конца.
      Веки тяжкие ложатся на глаза.
 

 
      Я заточил тебя в темнице.
      Не люди – Я,
      Дабы познала ты в гробнице,
      Кто твой Судья.
      Я уловил тебя сетями
      Средь мутных вод,
      Чтоб вспомнить долгими ночами,
      Чем дух живет.
      Лишь здесь, в могиле предрассветной,
      Твой ум постиг,
      Как часто пред тобой и тщетно
      Вставал Мой Лик.
      Здесь тише плоть, душа страдальней,
      Но в ней – покой.
      И твой Отец, который втайне, -
      Он здесь с тобой.
      Так чей-то голос в сердце прозвучал.
      Как сладостен в темнице плен мой стал.
      6-21 января 1921
      Судак
 

 
      Господи, везде кручина!
      Мир завален горем, бедами!
      У меня убили сына
      С Твоего ли это ведома?
      Был он как дитя беспечное,
      Проще был других, добрее…
      Боже, мог ли Ты обречь его?
      Крестик он носил на шее.
      С детства ум его пленяло
      Все, что нежно и таинственно,
      Сказки я ему читала.
      Господи, он был единственный!
      К Матери Твоей взываю,
      Тихий Лик Ее дышит сладостью.
      Руки, душу простираю,
      Богородица, Дева, радуйся!..
      Знаю, скорбь Ее безмерна,
      Не прошу себе и малого,
      Только знать бы, знать наверно,
      Что Ты Сам Себе избрал его!
      Февраль 1921

 
      Метель метет, темно и холодно.
      Лицо закидывает стужей,
      А дома дети мои голодны,
      И нечего им дать на ужин.
      Над человеческим бессилием
      Ликует вьюга и глумится.
      А как же полевые лилии?
      А как же в поднебесьи птицы?..
      Зачем везде преграды тесные?
      Нет места для людей и Бога…
      Зачем смущенье неуместное
      У незнакомого порога?
      Есть грань – за нею все прощается,
      Любовь царит над миром этим.
      Преграды чудом распадаются.
      Не для себя прошу я, детям.
      Кто знает сладость подаяния?
      – Вдруг перекликнулись Земля и Небо.
      По вьюжной тороплюсь поляне я,
      В руке сжимая ломтик хлеба.
      Декабрь 1921
 

 
      Дают нам книги холодные, мудрые,
      И в каждой сказано о Нем по-разному.
      Толкуют Его словами пророческими,
      И каждый толкует Его по-своему.
      И каждое слово о Нем – обида мне,
      И каждая книга как рана новая,
      Чем больше вещих о Нем пророчеств,
      Тем меньше знаю, где правда истинная.
      А смолкнут речи Его взыскующие,
      И ноет сердце от скуки жизненной,
      Как будто крылья у птицы срезаны,
      А дом остался без хозяина.
      Но только свечи перед иконами,
      Мерцая, знают самое важное.
      И их колеблющееся сияние,
      Их безответное сгорание
      Приводит ближе к последней истине.
      1925
      Симферополь
      Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак
      – М., Эллис Лак, 1999.
      Выпуск подготовил Иван Дмитриев
 

 
      Я прошла далеко, до того поворота,
      И никого не встретила.
      Только раз позвал меня кто-то,
      Я не ответила.
      Не пройти, не укрыться средь чёрного леса
      Без путеводных знамений.
      И от взоров тревожных скрывает завеса
      Мерцание пламени.
      Отчего так печальны святые страны?
      Или душа застужена?
      Или из дому вышла я слишком рано,
      Едва разбужена?
 

 
      Е.Г.
      И пошли они по разным дорогам.
      На век одни.
      Под горой, в селеньи убогом
      Зажглись огни.
      Расстилается тайной лиловой
      Вечерний путь.
      Впереди – равнина и снова
      Туман да муть.
      Все дороги верно сойдутся
      В граде святом.
      В одиночку люди плетутся,
      Редко вдвоём.
      Где скорей? По вешнему лугу
      Иль тьмой лесной?..
      Поклонились в землю друг другу
      – Бог с тобой!
      И пошли. В селеньи убогом
      Чуть брезжит свет.
      Все ль пути равны перед Богом
      Или нет?
      НОЧЬЮ
      А душа поёт, поёт,
      Вопреки всему, в боевом дыму.
      Словно прах, стряхнёт непосильный гнёт и поёт.
      На пустынном юру затевает игру,
      С одного бугра на другой мост перекинет,
      Раскачается над бездной седой и застынет.
      Пусть рухнет, коль хочет –
      Другой будет к ночи!
      Из песен строит жильё людское –
      Палаты и хаты – выводит узор –
      В тесноте простор.
      Спите, кто может, на призрачном ложе.
      А кругом стоит стон.
      Правят тьму похорон.
      Окончанье времён.
      Погибает народ.
      А душа поёт…
 

 
      Что это – властное, трепетно-нежное,
      Сердце волнует до слёз,
      Дух заливает любовью безбрежною,
      Имя чему – Христос?
      Был ли Он правдою? Был ли видением?
      Сказкой, пленившей людей?
      Можно ль к Нему подойти с дерзновением,
      Надо ль сойтись тесней?
      Если б довериться, бросив сомнения,
      Свету, что в мир Он принёс,
      Жить и твердить про себя в упоении
      Сладостный звук – Христос!
      Если бы с Ним сочетаться таинственно,
      Не ожидая чудес,
      Не вспоминая, что он – Единственный,
      Или что Он воскрес!
      Страшно, что Он налагает страдание,
      Страшно, что Он есть искус…
      Боже, дозволь мне любить в незнании
      Сладкое имя – Иисус.
 

 
      Посв. М.Н.А-д
      Она прошла с лицом потемнелым,
      Как будто спалил его зимний холод,
      Прошла, шатаясь ослабшим телом.
      И сразу я уразумела,
      Что это голод.
      Она никого ни о чём не просила,
      На проходящих уставясь тупо.
      Своей дорогою я спешила,
      И только жалость в груди заныла
      Темно и скупо.
      И знаю, знаю, навеки будет
      Передо мною неумолимо
      Стоять как призрак она, о люди,
      За то, что, не молясь о чуде,
      Прошла я мимо.
 

 
      Душой усталой и бесслёзной
      Узнала я, – но было поздно, –
      Кто ждал меня.
      Если это старость – я благословляю
      Ласковость её и кротость,
      И задумчивую поступь.
      Нет былой обострённости
      Мыслей и хотений.
      Ночью сон спокойней.
      Ближе стали дети,
      И врагов не стало.
      Смотришь – не желая, помнишь – забывая,
      И не замышляешь новых дальних странствий
      В бездны и на кручи.
      Путь иной, синея, манит неминучий.
      И в конце дороги – пелена спадает,
      И на перевале – всё былое тает,
      И в часы заката – солнце проливает
      Золото на землю.
      Если это старость – я её приемлю.
 

 
      Не Вы – а я люблю! Не Вы – а я богата…
      Для Вас – по-прежнему осталось все,
      А для меня – весь мир стал полон аромата,
      Запело все и зацвело…
      В мою всегда нахмуренную душу
      Ворвалась жизнь, ласкаясь и дразня,
      И золотом лучей своих огнистых
      Забрызгала меня…
      И если б я Вам рассказала,
      Какая там весна,
      Я знаю, Вам бы грустно стало
      И жаль себя…
      Но я не расскажу! Мне стыдно перед Вами,
      Что жить так хорошо…
      Что Вы мне столько счастья дали,
      Не разделив его…
      Мне спрятать хочется от Вас сиянье света,
      Мне хочется глаза закрыть,
      И я не знаю, что Вам дать за это
      И как мне Вас благодарить…
      28 апреля 1903, Москва
 

 
      Я знала давно, что я осенняя,
      Что сердцу светлей, когда сад огнист,
      И все безогляднее, все забвеннее
      Слетает, сгорая, осенний лист.
      Уж осень своею игрой червонною
      Давно позлатила печаль мою,
      Мне любы цветы – цветы спаленные
      И таянье гор в голубом плену.
      Блаженна страна, на смерть венчанная,
      Согласное сердце дрожит, как нить.
      Бездонная высь и даль туманная, -
      Как сладко не знать… как легко не быть…
      Не позднее 1907
 

 
      Ключи утонули в море -
      От жизни, от прежних лет…
      В море – вода темна,
      В море – не сыщешь дна.
      И нам уж возврата нет.
      Мы вышли за грань на мгновение.
      Нам воздух казался жгуч -
      В этот вечерний час
      Кто-то забыл про нас
      И двери замкнул на ключ.
      Мы, кажется, что-то ждали,
      Кого-то любили там -
      Звонко струились дни,
      Жарок был цвет души…
      – Не снилось ли это нам?
      Забылись слова, названья,
      И тени теней скользят…
      Долго ль стоять у стен?
      Здесь или там был плен?
      Ни вспомнить, ни знать нельзя!
      Так зыбки одежды наши,
      Прозрачны душа и взгляд.
      Надо ль жалеть о том?
      Где-то на дне морском
      От жизни ключи лежат.
      Не позднее 1907
 

 
      Отчего эта ночь так тиха, так бела?
      Я лежу, и вокруг тихо светится мгла.
      За стеною снега пеленою лежат,
      И творится неведомый белый обряд.
      Если спросят: зачем ты не там на снегу?
      Тише, тише, скажу, – я здесь тишь стерегу.
      Я не знаю того, что свершается там,
      Но я слышу, что дверь отворяется в храм,
      И в молчаньи священном у врат алтаря
      Чья-то строгая жизнь пламенеет, горя.
      И я слышу, что Милость на землю сошла… -
      Оттого эта ночь так тиха, так бела.
      Ноябрь – декабрь 1909, Канашово
 

 
      Над миром тайна и в сердце тайна,
      А здесь – пустынный и мглистый сон.
      Все в мире просто, необычайно:
      И бледный месяц, и горный склон.
      В тиши вечерней все стало чудом,
      Но только чудо и хочет быть,
      И сердце, ставши немым сосудом,
      Проносит влагу, боясь пролить.
      Рдяные крылья во тьме повисли,
      Я знаю меньше, чем знала встарь.
      Над миром тайна и тайна в мысли,
      А между ними – земной алтарь.
      Сентябрь 1910, Судак
 

 
      Две их. Живут неразлучно,
      Только меж ними разлад.
      Любит одна свой беззвучный,
      Мертвый, осенний сад.
      Там все мечты засыпают,
      Взоры скользят, не узнав,
      Слабые руки роняют
      Стебли цветущих трав.
      Солнце ль погасло так рано?
      Бог ли во мне так велик? -
      Любит другая обманы,
      Жадный, текущий миг.
      Сердце в ней бьется тревогой:
      Сколько тропинок в пути!
      Хочется радостей много,
      Только – их где найти?
      «Лучше друг с другом расстаться!»
      «Нет мне покоя с тобой!»
      «Смерть и забвение снятся
      Под золотою листвой!»
      Вечер наступит унылый,
      Грустной вернется она.
      «Как ты меня отпустила?»
      «Это твоя вина!»
      Вновь разойдутся и снова,
      Снова влечет их назад.
      Но иногда они вместе
      Спустятся в тихий сад.
      Сядут под трепетной сенью,
      В светлый глядят водоем,
      И в голубом отраженьи
      Им хорошо вдвоем.
      Январь 1911, Москва
 

 
      «Что же, в тоске бескрайной
      Нашла ты разгадку чуду,
      Или по-прежнему тайна
      Нас окружает всюду?»
      – Видишь, в окне виденье…
      Инеем все обвешано.
      Вот я смотрю, и забвеньем
      Сердце мое утешено.
      «Ночью ведь нет окошка,
      Нет белизны, сиянья,
      Как тогда быть с незнаньем?
      Страшно тебе немножко?»
      – Светит в углу лампадка,
      Думы дневные устали.
      Вытянуть руки так сладко
      На голубом одеяле.
      «Где же твое покаянье?
      Плач о заре небесной?»
      – Я научилась молчанью,
      Стала душа безвестной.
      «Горько тебе или трудно?
      К Богу уж нет полета?»
      – В церкви бываю безлюдной.
      Там хорошо в субботу.
      «Как же прожить без ласки
      В час, когда все сгорает?»
      – Детям рассказывать сказки
      О том, чего не бывает.
      1913, Москва
 

 
      Как много было их, – далеких, близких,
      Дававших мне волнующий ответ!
      Как долго дух блуждал, провидя свет,
      Вождей любимых умножая списки,
      Ища все новых для себя планет
      В гордыне Ницше, в кротости Франциска,
      То ввысь взносясь, то упадая низко!
      Так все прошли, – кто есть, кого уж нет…
      Но чей же ныне я храню завет?
      Зачем пустынно так в моем жилище?
      Душа скитается безродной, нищей,
      Ни с кем послушных не ведя бесед…
      И только в небе радостней и чище
      Встает вдали таинственный рассвет.
      1914
 

 
      Нет прекраснее
      И таинственней нет
      Дома белого,
      Где немеркнущий свет,
      Где в курении
      Растворяется плоть, -
      Дом, где сходятся
      Человек и Господь.
      1919, Судак
 

 

Были павлины с перьями звездными -

 

Сине-зеленая, пышная стая,

 

Голуби, совы носились над безднами -

 

Ночью друг друга средь тьмы закликая.

 

Лебеди белые, неуязвимые,

 

Плавно качались, в себя влюбленные,

 

Бури возвестницы мчались бессонные,

 

Чутким крылом задевая Незримое…

 

- Все были близкие, неотвратимые.

 

Сердце ловило, хватало их жадное -

 

Жизни моей часы безоглядные.

 

С этого луга бледно-зеленого,

 

С этой земли непочатой, росистой

 

Ясно видны мне чаш окрыленные,

 

Виден отлет их в воздухе чистом.

 

В бледном, прощальном они опереньи

 

Вьются и тают – тонкие тени…

 

Я ж птицелов Господний, доверчивый,

 

Вышел с зарею на ширь поднебесную, -

 

Солнце за лесом встает небывалое,

 

В небо гляжусь светозарное, алое,

 

Птиц отпуская на волю безвестную.

 

 

В башне высокой, старинной

 

Сестры живут.

 

Стены увешаны тканями длинными,

 

Пахнет шелками – желтыми, синими,

 

Душен уют.

 

К пяльцам склонясь прилежно,

 

Сестры ковер вышивают,

 

Сестры не знают,

 

Что за высоким окном,

 

Что за оградой зеленой.

 

Только закат зачервленный

 

Глянет порою в окно,

 

Только туманы росистые

 

Ткут по ночам волшебство.

 

Трудно распутать мотки шелковистые,

 

Путаный, трудный узор…

 

Сестры, дружные сестры,

 

Строгий держат дозор.

 

Шелк зацепляет за нежные пальцы,

 

Пальцы руки терпеливой…

 

Кто-то несется за башней высокой,

 

Машет горящею гривой!

 

Младшая смотрит в окно,

 

Отблеск упал на нее,

 

Щеки румянцем ожег.

 

Взор застилает весть заревая -

 

Кто там несется, пылая?

 

Может быть – рок?

 

Старшая строго следит,