Рин обратила на него смягченный взгляд.
«Может быть она одумалась, – подумал Чен-Лу. – Я, конечно, знаю ее слабости – но я должен быть уверен».
Хуан вернулся и сел на место. Он принес с собой свежий запах сырости в кабину, но запах плесени оставался и становился сильнее.
По мере того, как утро вступало в свои права, дождь ослаб. Теплое таинственное чувство проникло в воздух кабины. Серые, тяжелые тучи поднялись вверх и очистили вершины гор над рекой, а на каждом отдельном видимом дереве висела кисея из дождевых капель.
Машина подпрыгивала и кружилась в быстром грязно-коричневом потоке, сопровождаемая все большим количеством плывущих предметов – деревьев, кустов, островков из корней размером с кабину, целые заросли травы и камышей.
Хуан задремал, думая об изменчивом настроении Рин. В их мире случайного союза он знал, что должен был просто должен был пожать плечами и сделать какое-нибудь умное замечание. Но он не чувствовал свое отношение к Рин случайным и не мог бы быть остроумным. Она затронула в нем какую-то струну, что никогда раньше не давали его прежние плотские удовольствия.
«Любовь?» – удивлялся он.
Но мир их забыл понятие романтической любви. В нем были только семья и честь, и только они были важны, все остальное имело значение лишь постольку, поскольку спасали существование этих понятий.
Как поступить в данной ситуации, у него не было никакого четкого представления. Хуан знал только, что его затягивают и подталкивают извне, что физическая слабость способствовала разбросанности мыслей… а кроме того, вся ситуация казалась безнадежной.
«Я болен, – думал он. – Весь мир болен».
И не только в этом вопросе.
Жужжащий звук наполнил слух Хуана. Он резко вскочил? и сразу проснулся.
– Что-нибудь случилось? – спросила Рин.
– Тише, – Он поднял руку вверх, призывая ее к тишине, и склонил ухо в ту сторону.
Чен-Лу наклонился вперед над сиденьем Хуана. – Грузовик?
– Да, хвала Всевышнему! – сказал Хуан. – И он низко. – Он взглянул на небо вокруг них, начал отпускать балдахин, но его остановил Чен-Лу, который положил ладонь на руку Хуана.
– Джонни, посмотри туда, – сказал Чен-Лу. Он указал налево.
Хуан повернулся.
С берега шло нечто, что сначала показалось странным облаком – широкое, плотное, двигающееся с целенаправленной откровенностью. Облако обратилось в массу порхающих белых, серых и золотых насекомых. Они шли примерно в пятидесяти метрах над кабиной, и вода потемнела от их тени.
Тень вырастала вокруг кабины и шла с такой же скоростью, оставляя живой заслон видимости их с любого участка неба.
Когда значение этого маневра дошло до сознания Хуана, он повернулся и посмотрел пристально на Чен-Лу. Лицо китайца, казалось, посерело от шока. – Но это… это же преднамеренно, – прошептала Рин.
– Как это может быть? – спросил Чен-Лу. – Как это может быть?
И в тот же самый момент Чен-Лу увидел, как Хуан пристально изучает его, понимает его эмоции. Гнев на себя наполнил Чен-Лу. «Я не должен показывать страх этим дикарям!» – подумал он. Он заставил себя сесть, улыбнуться и покачал головой.
– Так натренировать насекомых, – сказал Чен-Лу. – Просто непостижимо… но кто-то, очевидно, сделал это. Мы видим доказательства.
– О, пожалуйста, Господи, – шептала Рин. – Пожалуйста.
– Да прекрати свою глупую болтовню, женщина, – сказал Чен-Лу. И уже когда он сказал это, то понял, что взял неверный тон с Рин, и попытался исправить впечатление:
– Ты должна оставаться спокойной, Рин. Истерикой делу не поможешь.
Звук мотора стал слышнее.
– Ты уверен, что это грузовик? – спросила Рин. – Вероятно…
– Грузовик пограничников, – сказал Хуан. – Они настроили его так, что моторы работают по очереди, чтобы экономить топливо. Слышите? Такой маневр применяют только пограничники.
– Могут они искать нас?
– Кто знает? Во всяком случае, они над облаками.
– И над нашими друзьями тоже, – сказал Чен-Лу.
Пульсирующий звук ракетных моторов раздавался над горами. Хуан поворачивал голову в сторону звука. Он стал слабее, уходил вверх по течению, слился с бульканьем, свистом и падением воды.
– Разве они не спустятся, чтобы поискать нас? – умоляла Рин.
– Они никого не искали, – сказал Хуан. – Они просто перелетали с одного места на другое.
Рин посмотрела вверх на прикрывающее одеяло из насекомых. Отдельные насекомые сцепились одно с другим, и все облако из них казалось одним организмом.
– Мы бы могли сшибить их вниз, – сказала она. Она потянулась за ружьем-распылителем, но Хуан схватил ее за руку и остановил. – Там еще пока тучи, – сказал он.
– А у наших друзей больше подкреплений, чем у нас зарядов, – сказал Чен-Лу. – На это я могу держать пари.
– Но если бы там не было туч, – сказала она. – Разве эти тучи… никогда не уйдут?
– Они могут рассеяться днем, – сказал Хуан, и он старался говорить успокаивающим тоном. – В это время года это часто происходит.
– Они уходят! – сказала Рин. Она указывала на прикрытие из насекомых. – Посмотри! Они уходят.
Хуан взглянул вверх и увидел, что порхающая масса начинает двигаться назад к левому берегу. Тень сопровождала их, пока они не достигли деревьев и не затерялись из виду.
– Они ушли, – сказала Рин.
– Это только означает, что у нас нет больше грузовика, – сказал Хуан.
Рин закрыла лицо руками, стараясь заглушить раздирающие ее рыдания.
Хуан начал ласкать ее шею, успокаивая ее, но она стряхнула его руку.
А Чен-Лу подумал: «Ты должна привлекать его Рин, а не отталкивать».
– Мы должны помнить, зачем мы здесь, – сказал Чен-Лу. – Мы должны помнить то, что мы должны делать.
Рин села прямо, опустила руки, глубоко вздохнула, так, что даже заболели мышцы груди.
– Мы должны всегда быть занятыми, – сказал Чен-Лу.
– Может быть даже тривиальными вещами, если необходимо. Это способ преодолеть страх, скуку, гнев. Послушайте, я опишу вам оргию, которую однажды посетил в Камбодже. Нас было восемь, не считая женщин – бывший принц, министр культуры…
– Мы не хотим слушать о вашей чертовой оргии! – рявкнула Рин.
«Плоть, – думал Чен-Лу. – Она ничего не хочет слушать о том, что напоминает ей о ее собственной плоти. Наверняка, это ее слабость. Это хорошо, что я знаю об этом».
– Итак, – сказал Чен-Лу. – Очень хорошо. Расскажи нам о прекрасной жизни в Дублине, моя дорогая Рин. Я люблю слушать о людях, которые торгуют женами, любовницами, ездят верхом и притворяются, что прошлое никогда не умирает. – Вы действительно странный человек! – сказала Рин.
– Отлично! – сказал Чен-Лу. – Ты можешь ненавидеть меня, Рин. Я разрешаю это. Ненависть – это тоже занятие, которое отвлекает. Можно испытывать ненависть, но думать о богатстве и удовольствиях. Существуют времена, когда ненависть является более выгодным занятием, чем занятие любовью.
Хуан повернулся, изучая Чен-Лу, слушая его слова, видя, что человек четко контролирует выражение своего лица. Он использует слова, как оружие, думал Хуан. Он двигает людьми и подталкивает их своими словами. Неужели Рин не видит этого? Но, конечно, она не видит… потому что он использует ее для чего-то, запутывая ее. На мгновение Хуана осенило открытие, которое сильно поразило его.
– Ты наблюдаешь за мной, Джонни, – сказал Чен-Лу. – Ну, и что по-твоему ты видишь?
«В эту игру могут играть двое», – думал Хуан. А вслух сказал:
– Я наблюдаю за человеком, занятым делом.
Чен-Лу пристально посмотрел на него. Это был не тот ответ, который он надеялся получить – слишком тонко проникающий в суть и оставляющий слишком много недосказанного. Он напомнил себе о том, что трудно контролировать непредсказуемых людей. Как только человек выкладывает свою энергию, им можно вертеть и направлять по желанию, но если человек уходит, сохраняет энергию.
– Ты думаешь, что понимаешь меня, Джонни? – спросил Чен-Лу.
– Нет, я не понимаю вас.
– Неужели? Я очень простой человек, меня не трудно понять, – сказал Чен-Лу.
– Это одно из самых сложных заявлений, которые когда-либо делал человек, – сказал Хуан.
– Ты издеваешься надо мной? – спросил Чен-Лу, вложив в эти слова взрыв негодования и гнева. Джонни вел себя совсем не в том духе, какой соответствовал его характеру.
– Как я могу издеваться, если я не понимаю? – спросил Хуан.
– Что-то нашло на тебя, – сказал Чен-Лу. – Что это? Ты ведешь себя самым странным образом.
– Сейчас мы понимаем друг друга, – сказал Хуан. «Он подозревает меня, – думал Чен-Лу. – ОН подозревает МЕНЯ!» И спросил себя: «Должен ли я убить этого дурака?»
– Видите, как легко забыть о наших несчастьях и заняться чем-нибудь, – сказал Хуан.
Рин оглянулась назад на Чен-Лу и увидела, как улыбка заливает его лицо. «Он говорил в основном ради моего блага, – думала она. – Богатство и удовольствие – это цена. Но что я плачу? – Она посмотрела на Хуана. – Да. Я вручаю ему пограничника готовенького. Я отдаю ему Хуана, чтобы он мог использовать его, как ему заблагорассудится».
Кабина плыла сейчас вперед задней частью вниз по реке, и Рин напряженно смотрела вверх по течению на горы, которые исчезли в плывущих тучах. «Почему меня так волнуют эти вопросы? – размышляла она. – Все равно у нас нет ни единого шанса выбраться отсюда. Есть только эти мгновения и возможность их использовать, которую мы можем получить».
– Мы не опустились немного вниз с правой стороны? – спросил Хуан.
– Вероятно, немного, – сказал Чен-Лу. – Ты думаешь протекает твоя заплата?
– Может быть.
– У тебя есть среди инструментов насос?
– Мы можем использовать головку распылителя одного из наших ручных устройств, – сказал Хуан.
Мысли Рин были сейчас заняты оружием в кармане Хуана, и она сказала. – Хуан, не позволяй им, чтобы они поймали меня живой.
– О, начинается мелодрама, – сказал Чен-Лу.
– Оставьте ее в покое, – рявкнул Хуан. Он похлопал Рин по руке, осматривая вокруг и выглядывая из кабины во все стороны. – Почему они оставляют нас без сопровождения?
– Они нашли новое место, чтобы встретить нас, – сказала Рин.
– Зачем всегда видеть все в черном свете? – спросил Чен-Лу. – Чему быть, тому не миновать. Вероятно, им нужны наши головы, как аборигенам, которые когда-то жили здесь.
– Ваша помощь неоценима, – сказал Хуан. – Подайте мне головку распылителя одного из наших устройств. – Момент, шеф, – сказал Чен-Лу с издевкой в голосе. Хуан взял насос из металла и пластика, приставил его к заднему люку и вышел на крыло. Он остановился на мгновение там, изучая обстановку.
Ни одно из существ, которых он ждал, не наблюдало за ними.
Внизу по течению у излучены реки высоко над деревьями маячил осколок скалы – на расстоянии примерно пяти или шести километров.
«Застывшая лава, – подумал Хуан. – А река может пробиваться через такую скалу».
Он наклонился над крылом, открыл пластину для осмотра и опробовал насос. Глухой всплеск слышался из внутренней части понтона. Он направил насос в сторону обследуемого отверстия, и нажал на ручку. Тонкая струя воды пошла по дуге в реку, отдавая запахом ядов из головки.
Завывающий крик тукана прозвучал из джунглей справа, и он слышал, как в кабине бормочет Чен-Лу.
«Что за разговор он ведет там, пока меня нет?» – размышлял Хуан.
Он поглядел вверх, и вовремя, чтобы увидеть, что поворот реки был шире, чем ожидалось. Течение несло сейчас кабину на выступ скалы. Этот факт не прибавил Хуану настроения. «Река может изгибаться на сотню километров здесь в этом сезоне и грузовик может вращаться в пределах километра от того места, где мы сейчас», – думал он.
Вдруг резко прозвучал голос Рин, слова ее четко были слышны во влажном воздухе:
– Сукин ты сын!
Чен-Лу ответил:
– В моей стране родословная не имеет большого значения, Рин.
Насос высасывал воздух с мокрыми хрипами, этот звук заглушил ответ Рин. Хуан поставил на место пластину для обследования понтона и возвратился в кабину.
Рин сидела, положив голову на сложенные руки. На шее ее была краска гнева.
Хуан поставил насос в угол возле люка посмотрел на Чен-Лу.
– В крыле была вода, – сказал Чен-Лу, голос его был ровный. – Я слышал это.
«Да, могу поспорить на что угодно, что это так, – подумал Хуан. – В чем ваша игра д-р Трэвис Ханнингтон Чен-Лу? Или это ради спортивного интереса? Вы злите людей ради своего удовольствия, или здесь кроется что-то другое?»
Хуан опустился в свое кресло.
Кабина плясала по ряби завихрений, повернулась и оказалась передней своей частью вниз по течению к столбу солнечного света, который пробился сквозь облака. В облаках медленно пробивались большие куски синего пространства.
– А вот и солнце, доброе старое солнце, – сказала Рин, – вот теперь, когда оно не нужно.
На нее нашло чувство необходимости в мужской защите, и она склонила голову на плечо Хуана. – Кажется, скоро будет жарища, – прошептала она.
– Если вы хотите побыть одни, я мог бы пойти на крыло?
– съязвил Чен-Лу.
– Не обращай внимания на этого ублюдка, – сказал Рин.
«Разве я могу не обращать на него внимания? – размышлял Хуан. – Может в этом и есть ее цель – заставить меня не обращать на него внимания? Разве я могу?»
Волосы ее издавали запах мускуса, который готов был помутить разум Хуана. Он сделал глубокий вдох и потряс головой. Что происходит с этой женщиной… с этой бросающей вызов, демонической женщиной?
– У тебя ведь была масса девушек, не так ли? – спросила Рин.
Слова ее вызвали в памяти образы, которые промелькнули через мозг Хуана – карие глаза с далеким далеким лукавством: глаза, глаза, глаза… все одинаковые. И гибкие фигуры в облегающих корсажах или на белоснежных простынях… теплые в его руках.
– А есть какая-нибудь особая девушка? – спросила Рин. А Чен-Лу удивился: «Зачем она делает это? Она что, ищет себе оправдания, причину обращаться с ним так, как я хочу, чтобы она обращалась с ним?»
– Я был очень занят, – сказал Хуан.
– Давай поспорим, что у тебя есть, – сказала она.
– Что ты имеешь в виду?
– Что там в Зеленой зоне у тебя есть девушка… спелая, как манго. Какая она?
Он пожал плечами, сдвинул ее голову, но она близко прислонилась к нему, смотря вверх на подбородок, где не росла борода. «У него индейская кровь, – думала она. – Нет бороды: индейская кровь». – Она красивая? – продолжала настаивать Рин.
– Многие женщины красивы, – сказал он.
– Она наверняка горяча, темпераментна и с большим бюстом, могу поспорить, – сказала она. – Ты был с ней в постели?
А Хуан думал: «Что бы это могло означать? Что мы все представители богемы?»
– Джентльмен, – сказала Рин. – Он отказался отвечать. Она поднялась вверх, села в свой угол, злая и удивленная, почему она поступила так. Что я устраиваю себе пытку? Я что, хочу получить себе этого Хуана Мартиньо, иметь и держать? К черту все это!
– Многие семьи здесь очень строги к своим женщинам, – сказал Чен-Лу. – Как в Викторианском веке.
– Неужели вы никогда не были человечным, Трэвис? – спросила Рин. – Даже хоть на денек, другой?
– Заткнись, – рявкнул Чен-Лу, и он сел, удивившись на эту вспышку. Ведьма! Как она довела меня до этого?
«Ах-ах, – думал Хуан, – она таки достала его».
– С чего это вы вдруг озверели, Трэвис? – спросила Рин. Но он уже контролировал себя, и единственное, что он сказал:
– У тебя острый язычок, моя дорогая. Слишком плохо, что нельзя этого сказать о твоем уме.
– Вот это уже что-то новое для вас, Трэвис, – сказала она и улыбнулась Хуану.
Но Хуан слышал выкрики в их голосах и вспоминал Ви-еро, падре, так торжественно говорящего: «Человек выкрикивает, если выражает протест против своей жизни, из-за одиночества и потому, что жизнь отламывается от того, что бы ни создало ее. Но независимо от того, на сколько глубоко ты ненавидишь жизнь, ты и любишь ее тоже. Она, как котелок, кипящий вместе со всем, что ты должен попробовать – но очень болезненный для пробы».
Внезапно Хуан притянул Рин и поцеловал ее, прижимая к себе, зарывшись руками в ее спине. Губы ее ответили после кратчайшего колебания – теплые и податливые.
Наконец он оторвался, твердо посадил ее в кресло и откинулся на спинку своего кресла.
Когда Рин перевела дыхание, она сказала:
– Ну, а это что?
– Во всех нас есть маленькое животное, – сказал Хуан. «Он что, защищает меня? – спрашивал себя Чен-Лу, садясь прямо. – Мне не нужна защита от него в этом деле».
Но Рин засмеялась, скрывая гнев и, дотянувшись до Хуана, ласково потрепала его по щеке.
– Разве это не так? – спросила она.
А Чен-Лу подумал: «Она только выполняет свою работу. Как красиво она работает. Какое артистическое дарование. Было бы просто жаль, если бы я ее убил».
Глава 9
У них такой талант – заниматься нелогичностями, у этих человеческих существ, – думал Мозг. – Даже перед лицом ужасных испытаний они спорят, занимаются любовью и разбрасываются тривиальностями".
Эстафеты посланников уходили и возвращались сквозь дождь и солнечный свет, которые чередовались в отверстии пещеры. Сейчас, перед очередной командой, было небольшое колебание, главное решение уже сделано: «Поймать и убить трех человеческих существ в пропасти, сохранить живыми только их головы, если возможно».
И все же сообщения продолжали поступать, потому что Мозг отдал приказ: «Сообщайте мне все, что они говорят».
«Как много разговоров о Боге, – думал Мозг. – Возможно ли, что такое существо есть?»
Мозг отмечал, что хотя человеческие свершения и принимают вид возвышенного, но в основе их действий лежат тривиальности.
«Возможно ли, что такая тривиальность была лишь своего рода кодом? – размышлял Мозг. – Но как это может быть… если только это все не эмоциональность нелогичности… А этот разговор о Боге тогда и возникает на поверхности, когда логика не дает им никакого выхода».
Мозг начинал свою карьеру с логики, как прагматичный атеист. Сейчас в его вычислениях стали вкрадываться сомнения, и он причислил их к эмоциям.
«Все же, они должны быть остановлены, – думал Мозг. – Независимо какой ценой, но они должны быть остановлены. Проблема слишком важная, я должен попытаться умертвить их». Рин чувствовала, что они плывут в чаше горячего солнечного света, в центре которого находится изуродованная кабина грузовика. Кабина была влажным адом, давящим на нее. Чувство капающего пота и запах близости тел, все подавляющий запах плесени – все это давило на ее сознание. Ни одно животное не шелохнулось и не закричало на каждом берегу.
Только случайные насекомые, пересекающие их путь, напоминали ей о том, что стерегущие их в тени джунглей начеку.
«Если бы не эти жуки, – думала она. – Чертовы жуки! И эта чертова жара!»
Внезапный порыв истерии охватил ее, и она крикнула:
– Разве нельзя что-то сделать?
Она начала бешено хохотать.
Хуан схватил ее за плечи, стал трясти, пока смех не перешел в сухие рыдания.
– О, пожалуйста, пожалуйста, сделай что-нибудь, – умоляла она.
Хуан вытеснил всю жалость из своего тона, когда попытался успокоить ее:
– Держись, Рин.
– Эти проклятые жуки! – сказала она.
Голос Чен-Лу дошел до нее с заднего сиденья кабины.
– Вы должны всегда помнить, д-р Келли, что вы энтомолог.
– А я и занимаюсь жуками, – сказала она. Это показалось ей таким забавным, что она опять начала смеяться. Однако резкое движение руки Хуана остановило ее. Она дотянулась, взяла его руки и сказала:
– Со мной все в порядке, правда. Это все жара.
Хуан посмотрел ей в глаза.
– Ты уверена? – Да.
Она отстранилась, села в свой угол и стала пристально смотреть в окно. Мелькающая береговая линия гипнотически притягивала ее взор: смутное движение. Это, как время – недавнее прошлое оно уходит совсем, нет точной отсчетной точки будущего – все одно, все таяло в одном скольжении, растягивающемся в вечность…
«Что же заставило меня выбрать эту карьеру?» – размышляла она. В поисках ответа она перебрала в памяти все отчетливые вехи в полной последовательности событий, которые она сохранила с детства. Ей было в ту пору лет шесть, когда отец ее работал тогда на Американ Уэст и делал книгу о Иоаганисе Келпиусе. Жили они тогда в старом доме, и летучие муравьи свили гнездо на стене. Отец послал работника, чтобы выжечь это гнездо, а она нагнулась и стала следить. В воздухе стоял запах керосина, внезапная вспышка желтого пламени в солнечный свет, черный дым и облако вьющихся насекомых с бледными янтарными крыльями, окружившими ее в своем бешеном смятении.
Она с криками убежала в дом, а крылатые создания ползали по ней и прижимались к ней. А в доме гнев взрослых, ее засунули в ванну, а голос командовал: «Счищай с себя этих жуков! Сама мысль принести их в дом непростительна. Проследи, чтобы ни одного из них не осталось на полу. Убей их и спусти в унитаз».
Некоторое время, которое ей показалось вечностью, она кричала, молотила в дверь руками и ногами. – Они не умрут! Они не умрут!
Рин тряхнула головой, чтобы отбросить воспоминания.
– Они не умрут, – прошептала она.
– Что? – спросил Хуан.
– Ничего, – сказала она. – Сколько сейчас времени?
– Скоро стемнеет.
Она продолжала наблюдать за берегом… огромные папоротники и капустные пальмы, и наступающая вода уже начала окружать их стволы. Но река была широкая, и ее центральное течение было все еще быстрым. В дробящемся солнечном свете за деревьями, ей показалось, она заметила порхающие движения цвета.
«Наверно, птицы», – с надеждой подумала она.
Кто бы они ни были, эти существа двигались так быстро, что она почувствовала, что увидела их только тогда, когда они уже исчезли.
Тяжелые низкие тучи начали заполнять восточный горизонт. В них чувствовалась глубина, вес и чернота. Под ними бесшумно засверкали молнии. Через значительный перерыв пришел гром: низкие, гудящие удары молота.
Над рекой и над джунглями повисло тяжелое ожидание. Вокруг кабины как извивающиеся змеи закрутилось течение грязно-коричневое, густое бурлящее движение, которое несло стремительно плывущие предметы: толчок и поворот… толчок, изгиб и поворот.
«Это ожидание», – думала Рин.
По щекам ее струились слезы, и она вытирала их.
– Что-нибудь случилось, моя дорогая? – спросил Чен-Лу.
Она хотела засмеяться, но знала, что смех снова приведет к истерике.
– Если ты не банальный сукин сын, – сказала она. – Что еще может случиться?
– О-о, у нас все еще воинственный дух, – сказал Чен-Лу.
Светящаяся серая темнота, тень облака накрыла кабину, сравняла все контрасты.
Хуан следил за поднимающимся от дождя уровнем воды в реке, швыряемой в его сторону порывами ветра. Снова засверкали молнии. Раскат грома пришел быстрее и громче. Этот звук заглушил завывание группы обезьян на левом берегу. Крики их неслись течением реки.
Темнота плотно заволокла реку. Резко и ненадолго тучи на западе расходились и открывали небо, как сверкающую бирюзу, которая медленно переходила в желтое и затем темно-красное вино, красное, как мантия епископа. Река казалась черной и маслянистой. Тучи закрывали закат, и еще не раз огненные всполохи молнии разрывали тьму.
Дождь начал свою бесконечную работу, выстукивая дробь по балдахину, размывая береговую линию в глухую серую пелену. На сцену выступила ночь.
– О, Боже, как я боюсь, – прошептала Рин. – О, Боже, как я боюсь! О, Боже, как я боюсь!
Хуан понимал, что не может найти слов, чтобы успокоить ее. Их мир, и все, что он требовал от них, не умещался в словах, все превратилось в течение, неотделимое от самой реки.
Выводок лягушек выплыл из ночи, и они услышали, как вода льется через камыши. Через закрытое тучами небо не мог пробиться даже слабый отблеск луны. Лягушки и шуршанье камыша исчезли. Кабина и трое в ней остались в мире дробного перестука дождя, подвешенные над слабым течением реки и окруженные плывущими в ней предметами.
– Очень странное чувство, когда за тобой охотятся, – прошептал Чен-Лу. Слова упали на Хуана, как будто шли от бестелесного источника. Он попытался вспомнить внешность Чен-Лу, и был удивлен, что память не выдала никакого облика. Он искал подходящие слова для ответа, но все, что он смог найти, было:
– Мы еще не умерли.
«Спасибо, Джонни, – думал Чен-Лу. – Мне нужны были от тебя такие глупые слова, чтобы они вписывались в перспективу». Про себя он тихонько захихикал и подумал: «Страх – это наказание сознания. В страхе нет слабости… только в выявлении ее. Добро, зло, – все это зависит от того, как на это посмотреть. Приплетая сюда бога или без него».
– Я думаю, нам надо встать на якорь, – сказала Рин. – Что если мы ночью попадем в стремнину раньше, чем услышим ее? Что можно услышать в такой дождь?
– Она права, – сказал Чен-Лу.
– Вы хотите выйти и опустить якорь, Трэвис? – спросил Хуан.
«В страхе нет слабости, только в проявлении ее», – думал Чен-Лу. Он представил себе, что могло быть там снаружи. Что может ждать в темноте – может быть одно из тех созданий, которых они видели на берегу. Чен-Лу понимал, что каждая секунда промедления ответа, выдает его.
– Я думаю, – сказал Хуан, – что опаснее открывать люк ночью, чем дрейфовать… и слушать.
– Но у нас есть еще бортовые огни, – сказал Чен-Лу. – Ну, на тот случай, если мы услышим что-то. – Даже произнося эти слова, он понимал, насколько они слабы и пусты.
Чен-Лу почувствовал, как горячий поток поднимается в венах, гнев, как серия одиночных взрывов. И все же там снаружи таилась неизвестность, обманчивая тишина, полная яркого бешеного сияния, воспоминания о котором оставались даже в кромешной темноте.
«Страх отметает прочь все притворства, – думал Чен-Лу. – Я был бесчестен с собой».
Это было так, как будто эта мысль неожиданно появилась из-за угла, чтобы поставить перед ним отражение в зеркале. Внезапно разбуженная ясность воспоминаний промелькнула в мозгу, пока он не почувствовал, что все его прошлое танцует и извивается, как скатывающийся рулон ткани – реальность и иллюзии одной и той же материи. Это ощущение прошло, оставляя в сознании внутреннюю дрожь воспоминаний, чувство ужасной потери.
«У меня запоздалая реакция на укус насекомых», – подумал он.
– Оскар Уайльд был ослом с претензиями, – сказала Рин.
– Любое число жизней равноценно любому числу смертей. Храбрость не имеет с этим ничего общего.
«Даже Рин защищает меня», – думал Чен-Лу. Эта мысль вызвала в нем ярость.
– Вы, боящиеся бога дураки, – огрызнулся он. – Вы только и знаете повторять: «Ты во всем сущем, Бог!» Без человека не было бы бога! Бог не знал бы, существует ли он, если бы не человек! И если был когда-то бог, то эта вселенная – его ошибка!
Чен-Лу погрузился в молчание, удивляясь, что он пыхтит, как после величайшего физического напряжения.
Порыв дождя забарабанил по балдахину, как будто это был небесный ответ, а затем растворился в сером бормотании.
– Ну, хорошо, теперь послушаем атеиста, – сказала Рин.
Хуан вглядывался в темноту, откуда родился этот голос, неожиданно разозлился на нее, чувствуя стыд в ее словах. Взрыв Чен-Лу был равносилен тому, что увидеть этого человека голым и беззащитным. Мимо этого не стоило проходить, необходимо было хоть как-то прокомментировать это. Хуан чувствовал, что слова Рин служат только тому, чтобы загнать Чен-Лу в угол.
Эта мысль заставила его вспомнить одну из сцен своей жизни в Северной Америке, каникулы, которые он проводил вместе со своим одноклассником в восточном Орегоне. Он охотился на перепела вдоль линии забора, когда двое из его хозяев спустили с цепи гончих, чтобы устроить погоню за проклятым койотом. Койот увидел охотника и свернул влево, чтобы попасть в ловушку в углу изгороди.
В этом углу койот, символ трусости, разметал и разорвал двух собак в кровавые куски. Собаки бежали от него, поджав хвосты. Хуан испугался и позволил койоту убежать.
Помня эту сцену, Хуан ощутил, что отожествил ее с проблемой Чен-Лу. Что-то или кто-то загнал его в этот угол. – Я собираюсь поспать сейчас, – сказал китаец. – Разбудите меня в полночь. И пожалуйста – не отвлекайтесь настолько, чтобы ничего вокруг не видеть.
«Ну и черт с тобой», – подумала Рин. И она, не скрывая, потянулась через сиденье прямо в руки Хуана.
– Мы должны оставить часть наших сил ниже стремнины, – скомандовал Мозг, – в случае, если человеческие существа прорвутся через сеть, как они сделали это в прошлый раз. На этот раз они не должны ускользнуть. – И мозг добавил здесь символ страшной угрозы перенаселенного улья, чтобы привести посланцев и группы действия в величайшую степень ожесточенного внимания.
– Дайте тщательные инструкции маленьким смертоносцам, – приказал Мозг. – Если машина преодолеет сеть и пройдет быстрины целой, все три человеческих существа должны быть убиты.
Золотокрылые посланцы станцевали свое подтверждение на потолке, вылетели из пещеры в сумерки туда, где скоро будет ночь.
Эти три человеческие существа были интересны и даже информативны, думал Мозг, но сейчас этому должен быть положен конец. У нас, в конце концов, есть другие человеческие существа… и эмоции не должны заслонять логической необходимости.
Но эти мысли только вызвали вновь познанные эмоции Мозга и заставили обслуживающих насекомых засуетиться, чтобы выполнить необычные приказы своего подопечного.
Вскоре Мозг отложил в сторону проблему трех человеческих существ на реке и начал беспокоиться о судьбе имитированных созданий где-то за пределами барьера.
Человеческое радио не приносило известий о том, что эти имитированные существа обнаружены… но это еще ни о чем не говорило. Такие сообщения могут быть просто не преданы гласности. Если их только не встретили и не предупредили им подобные (а это скоро будет), тогда выйдут эти имитированные фигуры. Опасность была велика, а времени мало.