Он резко сел и окинул взглядом зеленоватый полумрак сберегающей палатки. Фримнабор лежал у его ног. Он был доволен палаткой и теми немногими пожитками, какие были в его распоряжении. Его внимание привлек фримнабор. Такое маленькое произведение человеческого искусства и умения. Однако все это было необходимой частью его собственной способности выжить в этом месте. Очень любопытно. Много смертей случилось, прежде чем люди додумались сделать несколько совершенно незамысловатых и простых вещей… воплощавших собой жизнь. Он думал, не выбросить ли ему некоторые веши из набора. Какие из них, при своем отсутствии, могут неминуемо привести к смерти? Пистолет с краской? Он вынул его из мешка и отшвырнул в сторону. Нет, пистолет к таким вещам не относится. Зачем он станет оставлять на песке огромное пятно, видимый крик о помощи?
      Ощупывая пальцами, он отыскал клочок меланжевой бумаги. Он поднес его к глазам и на свету прочел написанное — официальная инструкция о составе набора и о порядке его укладки. Официальная инструкция! Подумать только! И ведь, наверное, он сам ее и подписал. Да, вот и подпись: «По распоряжению Муад'Диба».
      «Важной обязанностью чиновников, находящихся при исполнении власти…»
      Нудный, тяжеловесный и самодовольный язык правительственной канцелярии привел его сейчас в неописуемую ярость. Он скомкал бумажку и тоже отбросил ее в сторону. Что случилось, подумал он, с теми послушными звуками, с чистейшим смыслом, которые самим своим существованием отметали прочь всякий вздор? Где-то, в каком-то затерянном уголке, они надежно защищены, спрятаны, ожидая своего случайного открытия. Ум его напряженно работал, как может работать только ум ментата. То тут, то там появлялись отрывочные проблески знания. Так развевались, наверное, волосы русалки, завлекающей охотника в губительную глубину изумрудной подводной пещеры.
      Он резко встряхнулся, силой вытаскивая себя из убаюкивающей пропасти, кинувшись в которую, он оказался бы в кататоническом забытье. Во всяком случае, ментатские рассуждения убеждали в том, что он должен исчезнуть внутри самого себя. Основания? Их больше чем достаточно. Он видел их в миг бегства. В тот момент ему казалось, что его жизнь растянулась до бесконечных размеров вселенной. Предзна-ние уже и без того даровало ему бесконечность опытов. Но реальная, истинная его плоть сжалась, она оказалась конечной, и все ее пространство сократилось до изумрудной пещеры сберегающей влагу аварийной палатки, стенки которой трепетали в барабанном ритме усиливающегося ветра. Песчинки ударялись о туго натянутое полотно, как неразумные птицы, налетающие на препятствие.
      Пауль добрался до входного полога, раскрыл его, выскользнул наружу и бегло осмотрел пустыню, увидев очевидные признаки надвигавшейся бури: коричневые пыльные буруны, исчезновение птиц, усилившийся кремнисто-сухой запах пустыни. Он застегнул защитный сберегающий костюм и попытался рассмотреть хоть что-то за коричневатой дымкой, застилавшей горизонт. Очень далеко, где-то на краю каменисто-песчаной равнины, вздымались крутящиеся потоки пыли. Эта картина ясно говорила Паулю, что творится за всеми этими далекими видениями. Он мысленно рисовал себе бурю, гигантского червя из песка и пыли — двести или более километров катящейся скрежещущей неумолимой силы. Она будет двигаться, не встречая ни препятствий, ни сопротивления, набирая скорость и мощь. В течение часа она покроет расстояние в шестьсот или семьсот километров. Если он не будет ничего делать и просто останется здесь, то буря придет сюда, сдерет плоть и раздробит кости на тонкие белые щепки. Он сольется с пустыней. Пустыня станет его воплощением, а он — воплощением пустыни.
      Пауль вдруг задумался о мрачном чуде — вечном стремлении жизни к смерти. Изумление встряхнуло его. Он решил, что не даст планете просто взять и сожрать его. Атрейдес не может, не имеет права сдаться на милость судьбе, даже если сталкивается с неизбежным.
      Времени на свертывание палатки уже не оставалось. Он вернулся под тент, схватил ранец, застегнул его и, неся ранец за лямки одной рукой, начал взбираться по гребню скалы с подветренной стороны. Чтобы уцелеть, надо было найти защищенное от ветра убежище, но на этой стороне скалы не было даже трещины. Предыдущие бури сгладили склон, отполировали его, превратив в идеально ровную вогнутую поверхность, по которой Пауль скатился в нанесенный у подножия песок. Но у фрименов были и другие способы пережить бурю. Выбрав дюну подходящей кривизны, Пауль бросился к ней. Когда он добрался до гребня, ветер уже значительно усилился, дуя резкими порывами. Он валил его с ног, крутил, с противным шорохом швырял пригоршни песка в лицо. Буря настигла его, когда он в очередной раз рухнул в песок. Во впадине между дюнами он принялся лихорадочно вкапываться в землю, отвоевывая у песка дюйм за дюймом, неловко держа ранец за лямки правой рукой. С гребня дюны соскользнул песок, засыпав ему ноги. Пыль забила носовые фильтры. Он выплюнул мундштук, натянул на голову накидку, и в этот момент его накрыла очередная волна песка.
      Буря внезапно затихла, словно набираясь сил. Пауль ссутулил плечи, сжался в комок, чтобы освободить небольшое пространство, притянул к себе ранец, на ощупь извлек оттуда уплотняющий инструмент и принялся устраивать себе гнездо в глубине песка. Теперь у него было достаточно места, чтобы воспользоваться дыхательной трубкой. Пора, он уже надышал столько углекислоты, что воздух в искусственном гроте стал спертым и невыносимо тяжелым. Он пробуравил трубкой ход, направленный вперед и вверх, вывел кончик трубки на поверхность, к свежему воздуху. Теперь надо было продуть фильтры, что потом пришлось делать практически при каждом вдохе.
      Над ним находился эпицентр бури, ее око. Он оказался прямо на пути ветра, в его смертоносном центре. Когда буря пройдет, ему придется пробурить выход длиной в добрую сотню футов, чтобы выйти на поверхность. Он прислушался к завыванию ветра, доносившемуся через дыхательную трубку. Не явится ли червь, услышав его возню? Неужели таким будет его конец?
      Пауль прижался спиной к плотной стене искусственной пещеры, стискивая зубами мундштук дыхательной трубки. Вдох, продувание… вдох, выдох, вдох… продувание…
      Светящиеся полоски фремнабора лежали рядом с ним, как зеленые изумруды, единственные источники скудного света в погруженном во мрак гнезде. Не станет ли оно его могилой? Эта мысль показалась ему чем-то забавной. Мышиная нора для Муад'Диба, Муад'Диба — скачущей пустынной мыши.
      Какое-то время он забавлялся тем, что сочинял эпитафию на собственную могилу. Он умер по милости Арракиса. Его подвергли испытанию и признали человеком…
      Подумал он и о том, как отнесутся к нему его последователи, поняв, что он оказался вне их досягаемости, ушел от них навсегда. Они будут говорить о нем морскими терминами, почему-то подумалось ему. Несмотря на то, что вся его жизнь здесь была пропитана песком, в могилу его проводит вода.
      — Он пошел ко дну, — скажут они.
       Мне никогда больше не увидеть дождя,подумал он. Никогда не увидеть деревьев.
      — Я никогда больше не увижу сад, — сказал он. Голос прозвучал тихо и бесцветно в замкнутом пространстве.
      Он знал, что рано или поздно все фримены увидят дождь. Увидят они и сады, лучше, чем тот, который разбили в сиетче Табр.
      Он подумал о фрименах с грязными ногами, которые трогают его с любопытством, как неведомую диковинку.
      Вода.
      Влага.
      Он вспомнил рынок, где продавали собранную росу и где собирались все торговцы водой из Арракина. Теперь они рассеяны, они перестали существовать, уничтоженные теми переменами, которые пролились на эту планету с рук Муад'Диба.
      Муад'Диб, чужеземец, которого они ненавидели.
      Муад'Диб был порождением иного мира. Каладан — где находится этот Каладан? Что такое Каладан для людей Арракиса? Муад'Диб привнес нечто чуждое в естественные природные циклы Арракиса. Он нарушил тайный ход жизни пустыни. Солнце и луны Арракиса навязывали планете свой ритм. Но явился Пауль Атрейдес. Арракис приветствовал его как спасителя, назвал его Махди и Муад'Дибом… и нарек его тайным именем Узула, основания столпа. Но это не изменило того факта, что он был чужеземцем, сунувшим нос не в свое дело, он был порождением иных ритмов, он стал отравителем Арракиса.
      Чужак, сунувший нос не в свое дело.
      Но не все ли люди таковы, подумалось Паулю. Они прикрываются завесой слов, надевают личины и выходят в открытый космос, потрясая вселенную своими великими переселениями.
      В темноте Пауль задумчиво покачал головой.
      Он все же попытался навести во вселенной хоть какой-то порядок. В конце концов, именно из-за этого люди будут долго помнить джихад Муад'Диба.
      Он вдруг понял, что вой ветра в трубке стих. Значит, буря прошла? Он продул мундштук, чтобы очистить его от пыли. Да, вой ветра не доносился больше из трубки.
       Пусть придет червь,подумал он. Я должен, во всяком случае, попытаться умереть, стоя на земле моей планеты.Он достал из ранца уплотняющий инструмент и начал пробуравливать ход наверх. Пока он работал, песок шуршал и осыпался вокруг него. Песок скрипел и терся о ранец фремнабора, когда он тащил его, привязанным за лямку к ноге, — этому трюку научил его Отгейм.
      Но теперь Отгейм мертв. Сгорел в адском пламени камнесжигателя. Но одна из хитростей Отгейма, помогающая выжить в пустыне, продолжает жить и после его смерти. Сам Отгейм научился этой хитрости еще у кого-то, а тот человек тоже получил знание о ней от своего предшественника. Очень простая, но жизненно важная вещь: ты не потеряешь фремнабора, и он не будет мешать тебе копать. А вся-то мудрость заключается втом, что ранец просто привязывают за лямки к ноге.
      Пауль даже почувствовал, что это не его нога, а нога другого человека, жившего задолго до него, на заре истории Дюны. Он вспомнил тот день в самом начале пребывания на планете, до того как фримены нашли и воспитали его. Тогда он потерял фремнабор, залог выживания. Они с матерью в тот же день наверняка умерли бы в пустыне без необходимых инструментов. Но тогда их обоих спасло учение прана бинду — это учение доводит энергию до самых сокровенных глубин сознания и передает ее всем, даже самым мелким мышцам.
      До него вдруг дошло, что большую часть жизни здесь, на Арракисе, он стыдился своей матери. Она принадлежала ордену Бене Гессерит. В ней текла ненавистная кровь Харконненов, убивших его отца. Но до нее были бесчисленные другие — бесконечная рать людей, и каждый обладал символической ногой, к которой лямками был привязан символический фремнабор.
      Пауль чувствовал, что, предаваясь этим размышлениям, он почти вплотную подобрался к поверхности. Теперь надо очень осторожно выбраться из-под песка. В момент выхода на поверхность фримен был практически полностью беззащитен. Наверху его могла ждать любая неожиданность, самой опасной из которых был смертельный враг, привлеченный звуком земляных работ.
      Он осторожно продвинул инструмент вперед, инстинктивно чувствуя, что вот-вот пробьет наружный слой.
      В туннель посыпались пыль и песок, в отверстие проник дневной свет.
      Пауль выжидал, напрягая слух, зрение и даже обоняние.
      Отверстие не закрывала никакая тень — было видно только серое небо, темнеющее на закате. Стоял сильный запах пряности. Открытый участок щеки, не защищенный костюмом, холодил вечерний ветер. Южный ветер шевелил песок, и до слуха Пауля доносился убаюкивающий шорох. Это был вечный, ни на минуту не прекращающийся звук — визитная карточка пустыни. Он прижался ухом к плотной утрамбованной стенке туннеля — и ничего не услышал: ни рева приближающегося червя, ни барабанного стука колотушки, ни скрипа песка под шагающими ногами.
      Пауль вставил в нос воздушные фильтры, тщательно застегнул костюм, закрыл ранец с фремнабором и выскользнул из туннеля наружу, на наветренный склон дюны. Песок был твердо утрамбован пронесшейся бурей. Он хрустел под ногами, как снежный наст. Южный ветер нес с вершины дюны какие-то хлопья. Да, действительно, вокруг на песок ровным слоем ложились коричневые хлопья. Пауль поймал несколько из них и приложил к носовому фильтру. В нос ударил аромат свежей меланжи. Он оглядел склон. Вся пустыня вокруг — насколько хватал глаз — была покрыта толстым слоем пряности — огромным скоплением меланжи, видимо, буря вырвала из глубины мощный пласт. Он подбросил пушинку пряности в воздух и начал взбираться на гребень дюны, утопая в сугробах меланжи.
      Почти добравшись до вершины, он снова приложил ухо к песку. Червь не явился, не было слышно никаких его признаков, несмотря на всю возню Пауля в туннеле.
       Может быть, здесь вообще нет червей,подумал он.
      Дойдя до гребня, он лег ничком на песок и по-фрименски пополз наверх, все время оглядывая окрестность. Вдруг он застыл на месте, так как услышал сильное шевеление песка на противоположном склоне дюны. Оттуда на вершину взбирался какой-то человек в капюшоне. За ним следовали другие — всего около двадцати фигур в накидках. Они временами бросали быстрые взгляды в сторону северо-восточного горизонта, а потом рассыпались знакомым порядком по склону. Он понял, что эти люди собираются вызывать червя. Потом они остановились и снова устремили взгляды на северо-восток.
      Пауль тоже посмотрел в ту же сторону и увидел в небе блестевшие в лучах закатного неба точки, привлекшие внимание группы. Пауль насчитал четыре. Они выстроились в поисковый порядок и летели по направлению к группе фрименов на гребне дюны. Орнитоптеры подлетали все ближе. Фримены ждали, наклонив головы к земле.
      Один орнитоптер отделился от группы, пролетел над фрименами и завис над Паулем. Грохот крыльев оглушал, а поднятый ими ветер взметнул в воздух тучу пряности. Машина сделала круг и пошла на посадку.
      Внезапно фримены оживились. Из-под складок одежды были выхвачены пистолеты; их дула — направлены в сторону орнитоптера. Пилот, очевидно, заметил угрозу, так как крылья орнитоптера снова расправились, и он почти вертикально взмыл в воздух.
      Все четыре машины выстроились этажеркой, сделали еще один круг над группой и исчезли в том направлении, откуда прилетели.
       Они меня видели,подумал Пауль, но приняли за одного из этой шайки. Он внимательно присмотрелся кфрименам. Теперь они снова рассыпались в знакомый боевой порядок с далеко выставленными флангами. Не было никаких сомнений ни в том, кто они такие, ни в том, что они собирались делать. Это были дикие фримены, отступники, отказавшиеся принять экологические нововведения, призванные преобразить лицо планеты. Сейчас они были готовы вызвать червя, чтобы на нем отправиться в открытую пустыню.
      Один из членов шайки, очевидно, ее предводитель, что-то сказал, обратившись к своим людям с вершины дюны. От группы отделился один человек и побежал по дюнам с колотушкой в руке. При каждом шаге его ноги взметали небольшие буруны песка и пыли. Пока он бежал, пустыня погрузилась в ночную тьму, и только первая луна, словно нарисованная, осталась светить с черного небосклона.
      Колотушка принялась выстукивать свою призывную дробь, вызывая чудовище пустыни: бум — бум — бум — бум. Этот звук был слышен в песке не хуже, чем в воздухе. Если червь находится в пределах досягаемости, то он в ярости ринется сюда, чтобы стать для этих фрименов укрощенным верховым жеребцом.
      Может ли он присоединиться к ним? Фримен мог покинуть сиетч, друзей и семью только по причинам, затрагивающим его честь. Другое племя было обязано выслушать эти причины, и если оно находило их основательными, то чужака принимали, но у племени могла в тот момент возникнуть острая надобность в воде, и тогда… О воде здесь помнили всегда, это была ценность, с которой в этом мире не могло сравниться ничто.
      Но это были отступники, сопротивлявшиеся нововведениям Муад'Диба. Это были фримены, вернувшиеся к кровавым жертвоприношениям и старым обычаям. Они, без сомнения, узнают его. Какой же фримен не знает Муад'Диба? Это были люди, которые на крови честью поклялись бороться со всеми изменениями, которые Муад'Диб навлек на Арракис. Они не раздумывая убьют его и принесут его воду в жертву Шаи-Хулуду.
      Потом он услышал едва различимый отдаленный шорох и шелест. Это был первый признак приближения червя. На залитой ярким лунным светом дюне колотушка по-прежнему посылала в песок ритмичные барабанные удары. Однако людей нигде не было видно. Они слились с пустыней и ждали.
      Червь явился с юго-запада, обогнув небольшую скалистую гряду. Это был добрый верховой червь, который уже частично высунулся из-под песка. Длиной зверь был около ста метров. В свете луны сверкнули хрустальные зубы, когда чудовище обрушилось на раздражавший его барабан. Пауль явственно видел, как рябью перекатывались по телу зверя сегментные кольца.
      Когда зверь показался из песка, от дюн отделились тени. Блеснув в воздухе, крючья впились в тело червя между кольцами. Это произошло в тот миг, когда зверь набросился на барабан и проглотил его, оборвав ненавистный звук. Группа начала взбираться на спину червя, хватаясь за крюки, с естественной грациозностью раздвигая кольца и обнажая нежную плоть чудовища. Погонщики побежали к хвосту червя, когда он начал целиком выползать из песка. Удары погонщиков следовали в лихорадочно учащавшемся сумасшедшем ритме. Червь начал набирать скорость.
      Пауль следил за ним взглядом.
      Червь помчался туда, откуда пришел. Накидки фриме-нов, распластанные по спине червя, трепетали на сильном ветру. Голоса, кричавшие «Хей, хей, хей, хей!», затихая, продолжали доноситься до Пауля до тех пор, пока червь не скрылся за грядой скал.
      Пауль сидел, прижавшись спиной к склону дюны, и терпеливо ждал, когда звуки окончательно стихнут, смешавшись с естественным ночным шумом. Никогда в жизни не приходилось ему испытывать такое щемящее чувство одиночества. Группа фрименов унесла с собой последние остатки человеческой цивилизации, отняв у него надежду. Осталась только пустыня.
      Он с острым любопытством вдруг осознал, что его, собственно говоря, перестало интересовать, а в каком именно месте вселенной он сейчас находится. Он почувствовал, что прожил предназначенную ему жизнь и без свидетелей пришел к ее неизбежному концу. По такому торжественному поводу, подумал он, должны звучать аплодисменты, но зал, к сожалению, оказался пустым. Хорошо знакомые созвездия заняли свои привычные места на небосклоне, но теперь они не служили ему ориентирами, и он не мог думать о них, как о знаках. Это было просто необъятное пространство, положенное на холст бесконечного времени. Звезды равнодушно смотрели сквозь него и мимо него, как пустые глаза его собственных подданных. Это были запечатанные невежеством глаза, всегда избегавшие выразить подобающее человеку чувство ответственности и участия. Но это были глаза, от которых ничто не ускользало.
      Несколько минут он прислушивался, стараясь различить доносившиеся до него звуки, идентифицировать их. Пустыня изобиловала приспособившейся к ней жизнью. Но он не приспособился. Его тело состояло главным образом из воды. Эта вода — яд, способный насмерть отравить червя. Если червь пожрет очень много людей, то он умрет.
      Наконец он встал, взобрался на гребень дюны и пошел по следу, оставленному червем. Он понимал, почему так поступает, и мысленно рассмеялся над собой за такую сентиментальность. Здесь прошла жизнь. Здесь прошли люди. За пределами следа лежало ужасное одиночество, страшная безжизненная пустота, на которую не ступала ни одна живая душа.
      Иногда в течение этой ночи ему не раз приходило в голову, что Чани всегда была луной его предчувствия. Она упала с небосклона, оставив его одного с неизбывным чувством невосполнимой утраты. Он остановился, но вопреки надежде так и не смог заплакать. Слезы жгли лаза, но не текли по щекам. Из кармана он извлек флягу с водой и совершил возлияние. Он лил воду на песок, будто совершая жертву Чани и луне.
      Ритуал помог, и он зашагал дальше по следу червя, не соблюдая фрименский закон — не ломая шаг, чтобы сбить с толку червя. Когда приблизился рассвет, Пауль вдруг понял, что где-то оставил фремнабор. Но это уже не имело для него никакого значения. Пауль Муад'Диб был Атрейдес, человек чести и принципов. Он не может и не должен стать чудовищем, каким предстал в его же собственном пророческом видении. Этого нельзя допустить.
      Шаг Пауля все замедлялся, по мере того как утомление стало брать свое. Идя по следу червя, он углубился в открытую пустыню. Прана бинду позволяла ему передвигать ноги, хотя другой человек на его месте уже давно бы упал. Он продолжал идти, даже когда над восточным горизонтом всплыло солнце. Он шел весь следующий день и всю следующую ночь.
      На второй день уже никто не шел по следу исчезнувшего червя.
      Только ветер безостановочно накатывал волны песка на безмолвные голые скалы. Ручейки песка обтекали крошечные выступы, крутясь и меняя форму… вечно меняя форму.

Вступление

Шепот каладанских морей