Это было то же самое, что найти сундук с сокровищами.
      На самом деле это, конечно, были картонные коробки, набитые папками, рукописями, письмами, рисунками и разрозненными заметками. Углы некоторых коробок сплющились под весом содержимого или изрядно помялись, томясь под тяжестью лежавших сверху вещей.
      Как писал Брайан в удостоенной премии Гуго биографии отца «Мечтатель Дюны», жена Фрэнка Герберта Беверли тяжело болела в последние годы жизни и поэтому перестала справляться с половодьем бумаг. До этого в течение многих лет она была организационным гением своего погруженного в литературный труд мужа, разработав для этого хитроумную и высокоупорядоченную систему хранения старых рукописей, контрактов, оплаченных счетов, корреспонденции, обзоров и реклам.
      В коробках мы нашли старые рукописи разных романов Фрэнка Герберта вместе с неопубликованными или незаконченными романами и рассказами, а также весьма интригующую папку с неисполненными замыслами и невоплощенными сюжетами. Там были старые киносценарии, путевые заметки и юридические документы о работе Фрэнка Герберта над разными фильмами, включая «Хроники Хелльстрема», «Врата: Опыты голубого ангела», «Побеги», сценарий «Дюны», поставленной Дэвидом Линчем, и даже сценарий фильма Дино де Лаурентиса «Флэш Гордон», на съемках которого в Лондоне Фрэнк выступал консультантом. Были там контракты и сценарии многочисленных задуманных, но не снятых фильмов, таких, как «Ловец душ», «Барьер Сантароги» и «Зеленый мозг».
      Потея среди множества коробок, полных материалов по «Мессии Дюны» и «Богу — Императору Дюны» (рабочее название последней «Песчаный червь Дюны»), мы обнаружили и другие жемчужины: наброски глав, рассуждения об экологии, написанные от руки стихи и лирические описания пустыни и фрименского племени. Некоторые отрывки были буквально нацарапаны на клочках бумаги, в тетрадях, в репортерских карманных блокнотах. Там были страницы и страницы эпиграфов, которые так и не появились в окончательных изданиях романов «Дюны», были там исторические очерки и очаровательные описания характеров и положений. Когда мы принялись за нелегкий труд просмотра тысяч страниц, то почувствовали себя религиозными археологами, вдруг обнаружившими карту пути к Святому Граалю.
      А ведь это были только материалы, найденные на чердаке гаража Брайана Герберта.
      Здесь не было двух хранившихся в сейфе ящиков с материалами, найденными более десяти лет спустя после смерти Фрэнка Герберта, и это чудесное событие мы описали в послесловии к нашей первой прелюдии к «Дюне», в «Доме Атрейдесов». Помимо этого, Фрэнк завещал десятки ящиков с набросками и рабочими записями университетскому архиву, который был открыт для нас с любезного разрешения руководства университета. Проведя много времени в тиши его архива, мы были вознаграждены щедрыми подарками. Позже Кевин вернулся в хранилище и занялся фотокопированием и проверкой, а Брайан обратился к следующим проектам «Дюны».
      Такое богатство открытых нами материалов было настоящим исполнением самой заветной мечты любого фаната «Дюны». Да, вы не ошиблись: мы — фанаты «Дюны». Мы внимательнейшим образом изучали саркофаги, набитые чудесными колдовскими сведениями, ценными не только своим историческим значением, но и чисто художественными достоинствами. Здесь оказался набросок (вместе с описанием сцены действия и персонажей) «Планеты пряности», совершенно оригинального, никогда прежде не известного произведения — первой версии «Дюны». Мы также нашли не публиковавшиеся главы и сцены из «Дюны» и «Мессии Дюны» и переписку, которая проливает свет на постепенное развитие художественного представления вселенной «Дюны» — пусть даже это клочок бумаги, на котором Фрэнк Герберт написал карандашом: «Будь проклята пряность! Берегите людей!» Этот определяющий штрих к портрету герцога Лето Атрейдеса мог быть сделан Гербертом в тот момент, когда он, включив лампу на ночном столике, записал эту фразу, прежде чем снова уснуть.
      «Путь к Дюне» — это истинные жемчужины из сокровищницы научной фантастики, включая и «Планету пряности», которую мы написали по наброску Фрэнка. В сборник мы включили также четыре наших рассказа: «Шепот каладанских морей» (действие происходит во времена, описанные в «Дюне») и три связующие главы нашей саги из романов о Батлерианском Джихаде: «Охота на Харконненов», «Обезумевший мек» и «Лики Мучеников».
      Если бы Фрэнк Герберт прожил дольше, то миру явились бы многие истории, порожденные его фантастической, беспримерной вселенной. Теперь, спустя почти двадцать лет после его безвременной смерти, мы имеем честь и счастье разделить это классическое наследие с миллионами почитателей Фрэнка Герберта во всем мире.
      Пряность должна течь!

Брайан Герберт и Кевин Дж. Андерсон

Введение

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Второй год на Дюнном Мире

Из архива Фрэнка Герберта

Письма о Дюне

Вступление

Сцены и главы, исключенные из окончательного варианта «Дюны»

Исключенные сцены и главы из «Мессии Дюны»

      Так как вселенная Дюны необозрима и огромна, нам часто было трудно ограничить объем того или иного романа, они всегда получались чересчур длинными. Так много в них потенциальных сюжетных линий и интригующих идей, которые хочется разработать. Это богатство материала зато позволяет рассказать множество параллельных историй, так сказать, закуски рядом с основным блюдом.
      Когда мы в 1999 году опубликовали «Шепот каладанских морей», книга стала первым опытом публикации отрывка «Дюны» через тринадцать лет после смерти ее автора, Фрэнка Герберта. Рассказ был опубликован в журнале «Amazing Stories», и тираж был очень скоро распродан. Сейчас трудно найти даже экземпляры дополнительных тиражей. Действие рассказа происходит одновременно с нападением Харконненов на пустынные поселения Арракина, которое описано в романе Фрэнка Герберта «Дюна». После этого мы написали три предваряющих «Дюну» романа — «Дом Атрейдесов», «Дом Харконненов» и «Дом Коррино».
      Когда же мы обратились к написанию трилогии романов «Легенды Дюны», в которых представлена эпическая хроника Батлерианского Джихада, где мы изобразили читателю события, происходившие за десять тысяч лет до событий, описанных в «Дюне». Мы при этом чувствовали себя обязанными предварить это эпическое полотно небольшой, возбуждающей аппетит закуской, которая облегчила бы читателю восприятие книги об этом отрезке времени продолжительностью сто пятнадцать лет.
      «Охота на Харконненов» — это рассказ, который может служить вступлением к хроникам Батлерианского Джихада. Однажды, когда мы ездили подписывать книги, нам пришлось провести несколько часов в зале ожидании лос-анджелесского вокзала. Именно там, сидя на огромной и неудобной деревянной скамье, мы обдумали замысел «Охоты на Харконненов». В этой предварительной истории мы знакомим читателя с причинами Священной Войны людей с машинами и представляем предков Атрейдесов и Харконненов, а также даем представление о злодейских мыслящих машинах, на которые Фрэнк Герберт намекал в первой «Дюне».
      Передавая друг другу лэптоп, мы составили план рассказа и придумали его схему — по блокам, сцену за сценой. Потом, подобно спортивным менеджерам, отбирающим игроков в свою бейсбольную команду, мы отобрали сцены, понравившиеся нам обоим. Вернувшись домой, мы сели за работу. Каждый написал свои сцены, а потом мы поменялись дисками и переписали рассказ каждый на свой манер, обмениваясь вариантами по электронной почте. Так продолжалось до тех пор, пока мы не удовлетворились полученным результатом.
      Наш второй рассказ о Джихаде «Разящий мек» является мостом, связывающим между собой первую и вторую части трилогии — романы «Батлерианский Джихад» и «Крестовый поход машин». История является связующим звеном, заполняющим брешь между эпохальными событиями этих двух романов. В ней ярко выписаны две трагические фигуры, действующие в последующих частях трилогии.
      Еще больший промежуток времени проходит между событиями, описанными во второй и третьей частях, — это десятилетия, в течение которых происходят значительные изменения в длительной борьбе с мыслящими машинами. В последнем рассказе «Лики мучеников» сильно изменены уцелевшие главные герои, а, кроме того, мы описываем те движущие события, которые привели к последней решающей схватке людей с их смертельными врагами в «Битве за Коррин».

Арракис в году 10 191 по имперскому летосчислению. Арракис… всегда известный под названием Дюна…

 
      В пещере, спрятанной в глубинах массива Защитного Вала, было темно и сухо. Вход был засыпан обвалом. В воздухе стоял запах каменистой пыли. Уцелевшие солдаты Атрейдеса сидели, сбившись в кучу, в темноте, стараясь сэкономить силы, и перезаряжали светильники.
      Снаружи доносились мощные взрывы. Снаряды Харконнена продолжали бить по пещере, где они нашли убежище. Артиллерия? Как это удивительно. Зачем атаковать с помощью такого старомодного оружия… но обстрел оказался эффективным. Чертовски эффективным.
      В промежутках между разрывами, в тишине, длившейся всего по несколько секунд, молодой рекрут Элто Витт лежал в темноте, с болью прислушиваясь к тяжелому дыханию раненых, охваченных страхом людей. Спертый воздух сдавливал грудь, не давал дышать, вызывая мучительное жжение в легких. Он ощутил во рту вкус крови, этой нежеланной влаги среди ужасающей, абсолютной сухости.
      Его дядя, сержант Хох Витт, наверно, обманул его, не сказав о серьезности ранения, напирая больше на «юношескую сопротивляемость и выносливость» Элто. Сам Элто был почти уверен, что умирает, и эта судьба ожидала не одного его. Все эти солдаты обречены — они умрут, если не от ран, то от голода или жажды.
       Жажда.
      Темноту прорезал чей-то голос, это был стрелок по имени Диган:
      — Интересно, герцог Лето ушел? Надеюсь, что он уцелел. Раздался ободряющий ропот.
      — Туфир Гават скорее перережет себе горло, чем позволит барону прикоснуться к нашему герцогу или юному Паулю, — сказал сигнальщик Скович, возившийся со складными клетками, где сидели две пойманные летучие мыши — существа, нервная система которых способна сохранять переданные сообщения.
      — Проклятые Харконнены! — Вздох Дигана перешел в короткое рыдание. — Как мне хочется вернуться на Каладан…
      Сержант Витт был сейчас не более чем бесплотным голосом в непроглядной темноте, но находился этот голос в успокоительной близости к раненому племяннику.
      — А ты слышишь шепот каладанских морей, Элто? Ты слышишь рокот волн и шум прилива?
      Юноша сосредоточился. В самом деле, непрерывно повторяющиеся выстрелы орудий и взрывы снарядов чем-то напоминали удары волн о блестящие мокрые камни у подножия утеса, на котором стоял замок Каладана.
      — Да, пожалуй, — солгал Элто.
      Это была неправда, сходство было чисто поверхностным и ненастоящим, и его дядя, первоклассный бард, великолепный рассказчик, был сейчас тоже не на высоте, хотя вряд ли мог найти более внимательную аудиторию, чем эта, в темной пещере. Но сержант и сам был ошеломлен происшедшим и хранил несвойственное ему молчание, утратив свою жизнерадостность.
      Элто вспомнил, как еще мальчишкой он бегал босиком по песчаным пляжам Каладана на родной планете Атрейдесов вдали от этого голого обиталища дюн, песчаных червей и драгоценной пряности. Когда он был ребенком, то очень любил заходить в пенный прибой, ловко увертываясь от укусов крабовых рыб, которых было такое великое множество, что он мог наловить их сетью на ужин за какие-нибудь несколько минут.
      Память эта была много живее воспоминания о том, что случилось всего несколько часов назад…

* * *

      Сигнал тревоги прозвучал глубокой ночью, как назло именно тогда, когда Элто Витт впервые по-настоящему глубоко заснул в армейской казарме в Арракине. Всего за месяц до этого он и другие молодые рекруты получили назначение на эту заброшенную в невероятную даль планету и распрощались с цветущим Каладаном. Герцог Лето Атрейдес принял управление Арракисом, единственным известным источником пряности, как дар и благодеяние Падишаха-Императора Шаддама IV. Многим верным солдатам Атрейдеса это казалось большой финансовой удачей — они ничего не понимали в политике… или большой опасностью. Очевидно, и герцог Лето тоже не подозревал об опасностях, так как взял с собой наложницу, леди Джессику, и своего пятнадцатилетнего сына Пауля.
      Когда задребезжал резкий звонок, Элто мгновенно проснулся и соскочил с подвесной кровати. Дядя, сержант Хох Витт, был уже в форме и торопил солдат, зычно выкрикивая команды: «Скорее, скорее!» Солдаты внутренних войск герцога лихорадочно надевали форму и разбирали оружие и снаряжение. Элто вспомнил, что не смог подавить недовольный стон — опять эти бесконечные учения… но в душе надеясь, что это именно маневры.
      Начальник арсенала Гурни Халлек вломился в казарму, выкрикивая команды. Он пылал гневом, на лице резко проступал длинный, похожий на молнию, свекольного цвета шрам.
      — Полевая защита выключена! Мы полностью уязвимы! Наблюдательные команды зачем-то ликвидировали все минные ловушки, убрали камеры слежения и автоматические стреляющие устройства, оставленные здесь этими мерзавцами Харконненами.
      Теперь Халлеку только и оставалось, что орать и раздавать приказы.
      Снаружи послышались взрывы, потрясшие казармы. Плазовые армированные окна дребезжали. Штурмовые орнитоптеры противника устремились на них со стороны Защитного Вала, вероятно, вылетев с базы Харконнена в Карфаге.
      — Осмотреть и привести оружие в боевое положение! — приказал Халлек.
      Жужжание лазерных ружей доносилось со стороны каменных стен Арракина. Лучи мелькали в воздухе, прожигая строения. Оранжевые взрывы выбивали плазовые окна, сносили верхушки наблюдательных башен.
      — Мы должны защитить Дом Атрейдесов!
      — Вперед, за герцога! — закричал дядя Хох.
      Элто поддернул рукава черной формы, поправил на груди изображение красного ястреба — герб Атрейдесов — и плотнее натянул на голову красный берет корпуса. Все другие уже обулись в армейские ботинки и зарядили лазерные ружья. Элто заторопился, чтобы не отстать от товарищей. Ум его был в смятении. Дядя нажал на все педали, чтобы его назначили сюда для прохождения службы в элитном корпусе. Но другие солдаты были сухощавыми, подтянутыми, с быстрой реакцией — настоящие отборные солдаты Атрейдеса, но он, Элто, таким никогда не был.
      Юный Элто был очень расстроен, когда ему пришлось покинуть Каладан и отправиться сюда, на Арракис. Ему никогда не приходилось путешествовать на лайнерах Гильдии, никогда не приходилось быть в такой близости от навигаторов Гильдии, этих бесформенных мутантов, которые силой своей мысли могли из края в край в мгновение ока пересекать вселенную, свертывая пространство и время. Перед тем как покинуть родную океаническую планету, Элто провел несколько месяцев в армии, видя, как солдаты тренируются, ел с ними в одной столовой, спал в одной казарме, слушал их красочные, непристойные рассказы о прошлых битвах и о службе Дому Атрейдесов.
      Элто никогда не подвергался опасностям на Каладане, но, проведя очень короткое время на Арракисе, все прибывшие сюда солдаты стали угрюмыми и беспокойными. Ходили нехорошие слухи, происходили какие-то подозрительные события. Той же ночью, когда личный состав улегся спать в казарме, люди были странно возбуждены, но не разговаривали, то ли опасаясь начальства, то ли от того, что и сами толком ничего не знали. Или они не хотели откровенничать при Элто, с которым они не были знакомы и решили на всякий случай принять в штыки.
      Из-за обстоятельств, благодаря которым Элто попал в элитные войска, очень немногие в корпусе приняли его с распростертыми объятиями. Они открыто насмехались над его любительской неумелостью и вслух недоумевали, как герцог Лето допустил, чтобы такого новичка послали к ним. Сигнальщик и связист по имени Форри Скович, притворившись другом, зло подшучивая над Элто, рассказывал ему всякие небылицы. Дядя Хох положил этому конец, так как при его таланте тихо и быстро рассказывать страшные истории — которые он никогда не рассказывал при свидетелях, якобы боясь нарушить древний запрет, — он мог заставить человека месяцами просыпаться впоследствии от ночных кошмаров в холодном поту. Все это знали и побаивались сержанта Витта.
      Солдаты элитного корпуса Атрейдеса побаивались и уважали своего сержанта, но даже самые доброжелательные из солдат не относились к его племяннику с каким-либо предпочтением. Все видели, что Элто Витт не был одним из них, не был человеком воинственной и суровой породы…
      Когда гвардейцы Атрейдеса выскочили из казармы, то все сразу поняли, что они абсолютно уязвимы перед нападением с воздуха, так как защитного поля не было. Люди осознавали, что такая уязвимость не может быть следствием обычной неисправности снаряжения и оборудования, особенно же никто в это не верил после всех разговоров, событий и подозрений. Как мог герцог Лето Атрейдес при всех своих проверенных делами и временем способностях и качествах допустить, чтобы такое вообще произошло?
      В ярости Гурни Халлек прорычал, никого не стесняясь:
      — Среди нас предатель.
      В свете прожекторов было видно, как вокруг городских зданий орудуют солдаты Харконнена в голубой форме. На улицах приземлялись транспортные орнитоптеры, откуда высаживались все новые и новые группы вражеских солдат.
      Элто взял наизготовку лазерное ружье, стараясь вспомнить то, чему его учили сержанты. Когда-нибудь, если он уцелеет, его дядя сочинит очень живую историю об этом сражении, воссоздаст все эти образы — дым, грохот, огонь, так же, как доблесть и верность солдат герцога.
      Солдаты Атрейдеса между тем бежали по улицам, увертываясь от взрывов, стараясь защитить город. Лазерные лучи прорезали темноту. Воины элитного корпуса вступали в рукопашные схватки, но Элто уже видел, что противник имеет решающее превосходство в силах и в этом внезапном нападении. Лишенный защиты Арракин получил смертельный удар.

* * *

      Элто от неожиданности моргнул, увидев свет. Луч надежды сразу угас, когда он понял, что это всего лишь перезаряженный плавающий светильник, а не дневной свет.
      Запертые в пещере, как в могиле, солдаты герцога прислушивались к непрекращающимся орудийным выстрелам. С сотрясающегося потолка сыпались пыль и каменное крошево. Элто пытался сохранить стойкость, но в душе понимал, что Дом Атрейдесов уже пал.
      Дядя сидел рядом с ним, уставившись в пространство ничего не выражающим взглядом. На щеке его багрово выделялась свежая рана.
      Во время недолгих учений после своего прибытия на Арракис Элто, помимо Гурни Халлека, видел несколько важных лиц из ближайшего окружения герцога Лето — прославленного мастера меча Дункана Айдахо и пожилого ментата, матерого диверсанта Туфира Гавата. Черноволосый герцог так воодушевлял своих людей, излучал такую уверенность, что Элто и представить себе не мог, что такой могущественный человек может потерпеть столь сокрушительное поражение.
      Один из специалистов по обеспечению безопасности тоже находился в пещере с остатками подразделения. Теперь на него грубо и вызывающе набросился Скович:
      — Как это получилось, что полевые щиты оказались вырубленными? Значит, среди вас находился предатель, которого вы не разоблачили!
      Дистрансовые летучие мыши возбужденно метались в клетке, пристегнутой к поясу сигнальщика.
      — Мы не жалели сил, проверяя дворец, — возразил человек, скорее устало, чем защищаясь. — Там было найдено множество ловушек, механических и управляемых. Когда блуждающий охотничий кинжал едва не убял молодого Пауля, Туфир Гават подал прошение об отставке, но герцог не принял его.
      — Ну, значит, вы не нашли всех ловушек, — буркнул Скович, явно ища повод начать драку. — Вы должны были не подпускать к городу Харконнена на пушечный выстрел.
      Сержант Витт встал между ними, пока дело не дошло до свалки.
      — Мы не должны хватать друг друга за горло. Надо быть заодно, чтобы выбраться отсюда.
      Но по лицам солдат Элто видел, что они думают другое: все знали, что им никогда не удастся спастись из этого смертельного капкана.
      Высокий и мускулистый военный инженер Авраам Фульц тем временем обошел стены пещеры со специальным прибором, меряя толщину стен и грязи.
      — Три метра сплошного камня. — Он обернулся к горе булыжников, закрывавших вход в пещеру. — Здесь поменьше — всего два с половиной, но вся груда опасно неустойчива.
      — Если мы выйдем через вход, то попадем прямо под снаряды Харконнена, — сказал стрелок Диган. Голос его дрожал от напряжения, как готовая лопнуть слишком туго натянутая струна балисета.
      Дядя Хох включил второй плавающий светильник, который находился за его спиной, когда он заглянул за угол туннеля.
      — Если я правильно помню схему устройства таких туннелей, то на противоположном краю Защитного Вала должны быть склады — еда, медицинское оснащение, вода.
      Фульц направил свой сканнер на мощную каменную стену. Элто, который был неспособен двигаться, прикованный к самодельным носилкам и оглушенный болеутоляющими средствами, смотрел на инженера, вспомнив, что каладанские рыбаки точно таким же способом измеряли глубину моря в районах богатых рыбой рифов.
      — Вы выбрали удачное место для складов запасов, сержант, — язвительно заметил инженер Фульц. — Четыре метра монолитного камня. Обрушение породы отрезало нас от склада.
      Диган, который был уже на грани истерики, простонал:
      — Эта вода и пища с равным успехом могли бы находиться в императорском дворце в Кайтэйне. Этот Арракис не подходит нам, людям Атрейдеса.
      Стрелок прав, подумал Элто. Солдаты Атрейдеса были храбрыми и закаленными воинами, но на Арракисе они больше походили на рыб, выброшенных на берег.
      — Мне всегда было здесь неудобно, — стонал Диган.
      — А кто тебя спрашивает о твоих удобствах? — спросил Фульц. — Ты солдат, а не избалованный принц.
      Несдерживаемые эмоции Дигана нашли выход в многоречивом пустословии.
      — Не надо было герцогу принимать предложение Шаддама и лететь сюда. Он должен был понять, что это ловушка. Мы не можем жить на такой планете, как эта! — Он встал, нелепо, как пугало, взмахнув руками.
      — Нам нужна вода, океан, — сказал Элто, превозмогая боль, чтобы говорить громко. — Кто-нибудь еще помнит, как выглядит дождь?
      — Я помню, — отозвался Диган жалобно плачущим голосом.
      Элто подумал о своем первом впечатлении от вида бескрайнего океана песка за Защитным Валом, и это погрузило его в ностальгическую тоску. Волнистая панорама дюн была так похожа на панораму волнующегося моря… но без единой капли воды.
      Издав странный крик, Диган бросился к ближайшей стене и принялся царапать ее ногтями, пинать, словно стараясь голыми руками пробить камень и выбраться наружу. Он содрал с пальцев ногти и колотил по стене кулаками, оставляя на ней кровавые следы. Он безумствовал до тех пор, пока два других солдата не подбежали к нему, схватили под руки и повалили на землю. Один из них, специалист по рукопашному бою, закончивший знаменитую школу мастеров меча на Гиназе, вскрыл медицинский пакет и уколол Дигана сильным успокаивающим средством.
      Между тем артиллерийский обстрел продолжался. Они когда-нибудь прекратят? Унего было странное, болезненное ощущение, что он находится в этой адской пещере уже целую вечность, запертый в крохотном пятнышке времени, из которого нет и не будет выхода. Потом он услышал голос дяди…
      Опустившись на колени возле свихнувшегося от клаустрофобии стрелка, дядя Хох, приникнув к его уху, едва слышно зашептал:
      — Слушай, давай я расскажу тебе одну историю. — Это была сугубо личная история, предназначавшаяся только для Дигана, но казалось, что неистовый шепот барда громко режет тяжелый спертый воздух. Элто уловил несколько слов о спящей принцессе, о спрятанном в густом лесу таинственном волшебном городе, о пропавшем во время Батлерианского Джихада герое, который будет пребывать в безвестности, пока не восстанет и не спасет Империю. Когда дядя закончил свою историю, Диган впал в забытье.
      Элто отчетливо понимал, что сделал дядя, который пренебрег древним запретом и воспользовался магической силой историй планеты Жонглер, планеты, откуда происходили предки семейства Витт. В тусклом свете их глаза встретились, взгляд у дяди Хоха был ясным и немного пугающим. Следуя своему воспитанию, Элто постарался не думать об этом, хотя и он тоже носил фамилию Витт.
      Вместо того чтобы думать о жонглерских историях, он живо представил себе события, происшедшие всего несколько часов назад…

* * *

      На улицах Арракина некоторые солдаты Харконнена вели бой очень странным способом. Солдаты отборного корпуса герцога Атрейдеса пользовались наплечными лазерными ружьями, позволявшими подавлять огневые точки. Оглушительное жужжание оружия наполняло воздух треском статического электричества, что невероятно контрастировало с первобытными криками раненых и гулкими разрывами старинных артиллерийских снарядов.
      Закаленный в боях начальник арсенала бежал впереди, отдавая распоряжения и приказы сильным, хорошо поставленным командным голосом:
      — Берегитесь сами и не стоит недооценивать противника. — Халлек понизил голос и что-то буркнул себе под нос. Элто не расслышал бы его слов, если бы не бежал рядом с командиром. — У них приемы сардаукаров.
      Услышав эти слова, Элто содрогнулся, вспомнив, что сардаукары — особые войска Императора, наводившие ужас на всех соперников. Эти солдаты считались непобедимыми. Харконнены усвоили боевые навыки сардаукаров? Элто вконец растерялся.
      Сержант Хох Витт схватил племянника за плечо и развернул его, заставив присоединиться к другому подразделению. Кажется, солдаты были больше поражены обстрелом из примитивных гаубиц, чем непрекращающимися атаками с воздуха.
      — Почему они стреляют из пушек, дядя? — крикнул Элто. Он еще не сделал ни единого выстрела из своей лазерной винтовки. — Это оружие не используют уже много столетий.
      Хотя молодой новобранец не слишком разбирался в тонкостях перемещения войск, он все же помнил какие-то крохи курса военной истории.
      — Харконнены — черти, дьяволы, — ответил Хох Витт, — вечно они измышляют всякие гадости, будь они прокляты!
      Одно из крыльев дворца Атрейдесов было целиком охвачено рыжим пламенем. Элто хотел надеяться, что семья Атрейдеса успела уйти… герцог Лето, леди Джессика, юный Пауль. Он мысленно увидел их лица, их гордые, хотя и не очень дружелюбные манеры, он явственно слышал их голоса.
      Уличные бои продолжались. Солдаты Харконнена в синей форме вылетели на перекресток, и люди Халлека с громкими криками бросились на противника. Элто лихорадочно выстрелил из ружья, целясь в гущу врагов, в воздух взвилась иссиня-белая дуга адского пламени. Отдача швырнула Элто назад, но он выстрелил еще раз.
      Откуда-то сбоку испуганно заорал Скович:
      — Не наводи свою чертову пушку на меня! Ты должен стрелять по Харконненам! — Не говоря ни слова, дядя Хох схватил винтовку Элто за дуло и, направив его куда надо, отрегулировал прицел. Потом он ободряюще хлопнул племянника по спине. Элто снова выстрелил, и на этот раз попал во врага, одетого в синюю форму.
      Крики и стоны раненых, звучавшие вокруг, сливались с голосами, звавшими санитаров и требовавшие подкрепления. Страшно кривя рот, начальник арсенала, перекрывая всю эту дикую какофонию, выкрикивал команды. Гурни Халлек уже выглядел побежденным и виноватым, словно считал, что это он, и никто другой, предал своего герцога. Когда-то он бежал из невольничьей тюрьмы Харконненов, какое-то время жил с контрабандистами на Салусе Секундус и поклялся всю жизнь мстить своим врагам. Но сейчас даже этот опытнейший воин и трубадур Атрейдеса не мог спасти положение.
      Ведя за собой атакующих, Халлек поднял руку и закричал:
      — Сержант Витт, возьмите своих людей и отправляйтесь в туннели Защитного Вала, возьмите под охрану склады. Займите там позицию и постарайтесь подавить их артиллерию.
      Нисколько не сомневаясь в том, что его приказ будет тотчас выполнен, Халлек отвернулся и занялся своими подразделениями элитного корпуса, стараясь оценить стремительно меняющуюся ситуацию. Элто понимал, что начальник арсенала в эту критическую минуту решил оставить возле себя самых лучших своих солдат. Теперь, вспоминая происшедшее задним числом, Элто понимал, что этот подвиг Халлека в исполнении дяди мог бы стать сюжетом великой трагедии.
      Посреди разгоревшейся схватки сержант Хох Витт приказал своим солдатам ускоренным маршем двигаться по проложенной в скалах дороге. Подразделение с оружием оставило стены пылающего Арракина. Рядом, напоминая цепочку ползущих светляков, виднелись движущиеся вдоль дорог огни портативных светильников — это гражданские беженцы искали спасения в горах.
      Задыхаясь, но не сбавляя шага, солдаты поднимались все выше и выше. Элто оглянулся и посмотрел на раскинувшийся внизу горящий гарнизонный город. Харконнены хотели вернуть себе пустынную планету и искоренить Дом Атрейдесов. Кровавая вражда двух благородных семейств прослеживалась на много столетий назад, до времен Батлерианского Джихада.
      Сержант Витт первым подошел к замаскированному входу и, набрав код, открыл замок. Снизу продолжал доноситься неумолчный грохот стрельбы и вой снарядов. Штурмовой орнитоптер появился над склоном горы и сделал большой круг над скалами. Скович, Фульц и Диган открыли огонь, но орнитоптер засек их позицию и успел уйти.
      Когда остатки подразделения начали входить в туннель, Элто задержался у входа и взглянул на ближе всех других расположенные артиллерийские орудия Харконнена, бившие по городу. Огромные старомодные гаубицы стреляли не прицельно, видимо, противнику было все равно, куда лягут снаряды. Потом два огромных ствола развернулись, и из их жерл вырвался рыжий огонь. Снаряды дождем посыпались на вход в пещеру.
      — Все внутрь! — скомандовал Витт.
      Солдаты бросились выполнять приказ, и только Элто как зачарованный остался стоять на месте. От одного попадания с дороги исчезла цепочка огней, обозначавшая колонну беженцев, словно исполинский художник решил одним мазком кисти уничтожить свое творение. Стволы продолжали беспрерывно извергать смерть, и теперь снаряды стали кучно ложиться у входа в туннель, убивая и калеча солдат.
      Дальность стрельбы лазерной винтовки не уступала чудовищным гаубицам. Элто прицелился и выпустил непрерывный луч по противнику, не надеясь, впрочем, что его выстрел нанесет врагу большой урон. Однако даже рассеянный луч смог вызвать детонацию в артиллерийском складе — раздался взрыв, который разнес дуло одной из гигантских пушек.
      Элто обернулся ко входу, ища глазами дядю, не в силах сдержать торжествующий вопль. Но в это время снаряд, выпущенный из второй гаубицы, ударил точно по входу в пещеру. Взрывом Элто швырнуло внутрь, а сверху рухнули огромные куски скальной породы. Один камень тяжело ранил Элто. Грохот обвала был слышен по всему Защитному Валу. Солдаты оказались заживо погребенными в туннеле…

* * *

      Через несколько дней пребывания в ставшей могилой пещере один из плавающих светильников окончательно отказал и перестал гореть даже после подзарядки. Оставшиеся два едва мерцали, лишь сгущая мрак. Элто лежал на носилках. За ним добросовестно ухаживал санитар, который тратил на раненого скудный, истощающийся запас медикаментов. Боль притупилась, терпеть ее стало легче, но все существо Элто просило теперь одного — хотя бы глотка воды!
      Дядя Хох понимал, что творится с племянником, но что он мог поделать?
      Присев на корточки, двое солдат начертили пальцами в пыли решетку из клеток и принялись темными и светлыми камешками играть в го, игру, вывезенную с древней матери Земли.
      Все ждали — ждали не спасения, ждали смерти, как желанного избавления.
      Обстрел наконец закончился. Всем своим существом Элто понимал, что Атрейдесы проиграли этот бой. Гурни Халлек и его отважные солдаты уже убиты все до единого, герцог и его семья либо убиты, либо взяты в плен; никто из верных солдат не надеялся, что Лето, Пауль и Джессика смогли спастись.
      Сигнальщик Скович мрачно ходил по периметру пещеры, разглядывая все трещинки и неровности стен. Наконец, тщательно закодировав послание о несчастье, он запрограммировал мышей и выпустил их. Мелкие зверьки взлетели к потолку пещеры и принялись искать выход. Высокий писк отражался от пористых камней, а летучие мыши упорно продолжали искать трещину. Было слышно, как они лихорадочно хлопают крылышками. Потом этот звук затих. Летучие мыши исчезли в трещине, пересекавшей потолок.
      — Посмотрим, как это сработает, — меланхолично произнес Скович. В голосе его было мало оптимизма.
      Тихим, но твердым голосом Элто попросил дядю подойти ближе. Собрав все силы, он приподнялся на локтях.
      — Расскажи мне историю о том, как мы выходили в море ловить рыбу.
      Глаза Хоха просияли, но потом в них появился страх. Он медленно произнес:
      — На Каладане… Да, в прежние дни.
      — Это было не так давно, дядя.
      — О да, но кажется, что прошла целая вечность.
      — Ты прав, — согласился Элто. У них с дядей Хохом было обыкновение садиться в рыбацкую лодку и сначала плыть вдоль берега мимо рисовых полей, а потом выходить в открытое море, минуя колонии водорослей. Они проводили недели, встав на якорь в пенистом прибое у какого-нибудь темного кораллового рифа, где ныряли за раковинами, из которых маленькими ножами извлекали горючие узелки, называемые геммами. В этих чудесных водах они ловили рыбу-лопасть — самый большой деликатес в Империи — и ели ее сырой.
      — Каладан, — проговорил сонным голосом стрелок Диган, который недавно вышел из забытья. — Я помню, каким огромным был океан. Казалось, он занимает собой целый мир.
      Хох Витт славился тем, что умел неподражаемо рассказывать всякие истории, эта его способность казалась сверхъестественной. Самые жуткие вещи могли казаться вполне реальными его слушателям. Друзья и родные Хоха часто забавлялись тем, что подбрасывали ему какую-нибудь идею, и он разворачивал ее в удивительную историю. Кровь, смешанная с меланжей… Лайнер Гильдии, оказавшийся в неизвестном свернутом пространстве… чемпионат вселенной по борьбе между двумя сестрами карлицами, ухитрившимися выйти в финал… говорящая свинья.
      — Нет, никаких историй больше, — со страхом в голосе произнес сержант. — Спи.
      — Ты же мастер, ты бард и рассказчик, разве нет? Ты же сам всегда это говорил.
      — Теперь я говорю об этом меньше. — Хох Витт отвернулся.
      Его предки когда-то были уважаемыми членами древней школы рассказчиков на планете Жонглер. Мужчины и женщины этой планеты были первыми и лучшими трубадурами Империи; они путешествовали с планеты на планету и услаждали слух аристократов и царствующих особ своими рассказами и песнями. Но Дом Бардов распался после того, как выяснилось, что многие из них стали двойными агентами в междоусобных распрях благородных семейств. С тех пор певцам и рассказчикам перестали доверять. Когда аристократы прекратили пользоваться услугами бардов и трубадуров, Дом Бардов потерял свой статус члена Совета Земель и утратил все былое богатство и влияние. Лайнеры Гильдии перестали летать на их планету; дома и вся инфраструктура планеты пришли в упадок. В большой степени благодаря этому упадку развились другие виды искусств — голографические проекции, книги фильмов и записывающие устройства на проволоке шиги.
      — Именно теперьнадо говорить об этом, дядя. Отвези меня обратно на Каладан. Я не хочу находиться здесь.
      — Я не могу сделать этого, мой мальчик, — печально ответил сержант. — Мы завалены здесь.
      — Но сделай так, чтобы я думал, будто я там. Только ты можешь это сделать. Я не хочу умирать в этом аду.
      Внезапно послышался неистовый писк. Летучие мыши снова оказались в пещере, а Скович изо всех сил старался их поймать. Даже эти крошечные твари не сумели найти выход…
      Хотя люди и так уже мало на что надеялись, неудача, постигшая летучих мышей, повергла их в ужас. Дядя Хох посмотрел на солдат, затем перевел взгляд на племянника. Потом он поднял голову, в глазах его была жесткая решимость.
      — Тихо! Помолчите все. — Он опустился на колени возле раненого племянника. Глаза сержанта блестели от слез… или от чего-то большего, чем слезы. — Мальчик должен услышать то, что я собираюсь ему сказать.

* * *

      Элто лег на спину, прикрыл глаза и приготовился слушать слова, которые нарисуют яркую живую картину в его сознании. Сержант Витт уселся, сделал глубокий вдох, чтобы собраться и сосредоточиться, мобилизовать свое таинственное и зловещее искусство и разжечь в слушателях огонь воображения. Для того чтобы рассказать ту историю, какая была сейчас нужна этим людям, бард должен быть в безмятежном состоянии духа, войдя в тот транс, какому обучались поколения рассказчиков. Этот ритуал подготовки сделает историю доброй и чистой.
      Фульц и Скович, неловко поворочавшись, подошли, в конце концов, ближе. Им тоже хотелось послушать, что расскажет сержант Витт. Но его голос подействовал на них как ушат холодной воды.
      — Отойдите, это опасно, — грубо сказал он.
      — Опасно? — Фульц расхохотался, подняв грязный палец к потолку и обведя им глухие каменные стены. — Расскажи это кому-нибудь другому.
      — Ну хорошо, — печально согласился Хох, в душе жалея о том, что воспользовался всеми своими связями, чтобы племянника взяли в элитные войска. Этот юноша, этот мальчик, все еще чувствовал себя здесь чужаком, но — какова ирония жестокой судьбы — именно он вовремя оказался на линии огня и уничтожил одну из харконненовских гаубиц, проявив больше мужества, чем иные бывалые вояки.
      Сейчас Хох Витт не ощущал ничего, кроме чувства надвигавшейся огромной — и невосполнимой — потери. Этот прекрасный добрый мальчик, исполненный не только собственных надежд, но и надежд своих родителей и дяди, умрет здесь, так и не раскрыв своих чудесных дарований. Он оглядел пещеру, всмотрелся в лица других солдат и, увидев на их лицах предвкушение и восхищение, испытал мимолетную гордость.
      Там, в глуши планеты Жонглер, где прошло детство и юность Хоха Витта, жили рассказчики совершенно особого рода. Даже местные жители подозревали «бардов» в колдовстве и опасном образе мыслей. Они могли плести истории, как смертельно опасную паутину, а для того чтобы сберечь свои тайны, им приходилось многого остерегаться и прикрывать свое искусство флером мистики.
      — Скорее, дядя, — попросил Элто тихим прерывающимся голосом.
      Сознавая всю неотвратимость того, что он собирался сделать, дядя склонился к уху племянника.
      — Ты помнишь, с чего всегда начинаются мои истории? — Он взял молодого человека за пульс.
      — Ты всегда предупреждал нас, чтобы мы не слишком верили и всегда помнили, что это всего лишь вымысел… иначе история может стать очень опасной. От нее можно сойти с ума.
      — Я снова повторяю это сейчас, мой мальчик. — Он обвел взглядом солдат. — И говорю это всем, кто меня слушает.
      Скович насмешливо фыркнул, но остальные хранили серьезное молчание. Может быть, они думали, что это предостережение — всего лишь часть истории, часть иллюзии, которую должен был создать бард.
      Немного помолчав, Хох вспомнил методу воспоминания бардов, способ переноса сведений и сохранения их для будущих поколений. Он вспомнил планету Каладан, вызвав у себя в памяти ее образ во всех мельчайших деталях.
      — У меня когда-то была моторная лодка на подводных крыльях, — произнес он, мягко улыбаясь. Дальше он начал рассказывать, как плавал на этой лодке по морям Каладана. Он пользовался голосом, как художник пользуется кистью, тщательно выбирая слова — будто смешивая нужные краски. Он обращался к Элто, но история гипнотически окутывала весь кружок слушателей словно дым костра.
      — Ты и твой отец вместе со мной выходили в море на недельку порыбачить. Какие это были деньки! Мы поднимались с рассветом, забрасывали сети и вытаскивали их только с заходом солнца, и каждый день отделялся от другого золотистым ободом несравненных солнечных лучей. Мы наслаждались созерцанием моря больше, чем ловом рыбы. Товарищество, дух приключений и борьба с забавными неприятностями объединяли нас, делали одним целым.
      В этих словах, точнее, за ними, скрывался молчаливый сигнал: Вдыхайте соленый запах моря, ощутите йодистый аромат высыхающих водорослей… Слушайте шепот волн, плеск рыбы, которая так велика, что мы никогда не смогли бы целиком втащить ее на борт.
      — Ночью, когда мы стояли на якоре в островных водорослях океана, в полном уединении, мы допоздна засиживались на палубе, мы — все трое — играли в трик-трак на доске, сделанной из плоской жемчужной раковины и абалона. Фигурки были вырезаны из белого, как слоновая кость, клыка каладанского моржа. Он водится в южных морях, помнишь?
      — Да, дядя. Я помню.
      Все остальные тихим ропотом тоже выразили свое согласие. Слова барда были для них такой же истиной, такой же реальностью, как и для молодого человека, к воспоминаниям которого Хох обращался.
       Слушай усыпляющую, трепетную песнь невидимых существ, прячущихся в тумане, что колышется над спокойной водой.
      Покрывало боли, окутывавшее Элто, начало рваться, рассыпаться на куски и спадать — слова дяди уносили его в иное время, в иной мир, избавляя от ада действительности. Сухой, словно трескающийся воздух, казавшийся раньше темным, вдруг начал светлеть, в нем появились влажный туман и прохлада. Юноша закрыл глаза и ощутил ласковое прикосновение каладанского ветерка к щеке. Он обонял родной туман Каладана, ощущал падение капель дождя на лицо, чувствовал, как морские волны ласково целуют ему ноги, когда он стоит на каменистом берегу у подножия замка Атрейдесов.
      — Когда ты был совсем маленьким, ты очень любил падать животом на воду — как ты плескался, как смеялся от восторга. Ты помнишь это? Ты помнишь, как ты и твои друзья голышом плавали в ласковом море? Помнишь?
      — Я… — Элто слышал, что его голос сливается с голосами остальных, становится одним целым с ними. — Мы помним, — с тихим смирением повторили люди. Воздух в пещере был тяжелым и спертым, в нем осталось очень мало кислорода. Погас еще один плавающий светильник. Но люди не замечали всего этого. Они стали нечувствительны к боли.
       Смотри, как крылатая лодка словно бритва рассекает морскую гладь под ослепительным солнцем, а теперь она несется по волнам сквозь шквал под серым хмурым небом.
      — Мне всегда нравилось кататься на пятках, держась за трос, — сказал Элто, слабо улыбнувшись от воспоминания этого чудесного счастья.
      Фульц кашлянул и выдохнул свое воспоминание:
      — Летом я всегда жил на ферме, где занимались сбором параданских дынь. Ферма стояла возле самого моря. Вы когда-нибудь пробовали дыню, только что извлеченную из воды? Во всей вселенной нет ничего слаще.
      Даже Диган, еще не вполне пришедший в себя, всем телом подался вперед.
      — Однажды я видел элекрана. Это было ночью, и зверь был далеко — о да, они редко встречаются, но они и правда существуют. Это не просто матросские байки. Выглядит как электрическая буря, но живая. Мне повезло, это чудовище не приблизилось ко мне.
      Хотя совсем недавно стрелок бился в истерике, сейчас его слова были исполнены такой строгой и торжественной сдержанности, что никому не пришло в голову сомневаться в его правдивости.
       Погрузись в воду и плыви; почувствуй, как ласкает она твое тело. Представь себе, как ты целиком, с головой погружаешься в море. Оно принимает тебя, нежное и теплое, как материнские объятия…
      Две летучие мыши, которые до этого висели вниз головой на потолке, сорвались и упали вниз, задохнувшись. Живительный кислород подходил к концу.
      Элто вспомнил дни, когда он бывал в городе Кала. Вспомнил, как дядя рассказывал свои истории, когда вся их семья собиралась вместе. На каком-то определенном этапе каждой такой истории дядя вдруг обрывал себя и заканчивал рассказ. Он никогда не уставал говорить слушателям, что это всего лишь выдуманная история.
      Но на этот раз дядя Хох не стал прерывать свою историю.
      Поняв это, Элто испытал укол страха, словно спящий человек, не способный очнуться от ночного кошмара. Но потом он покорился. Ему было нечем дышать, но он вдруг сказал себе:
      — Я окунаюсь в воду… я ныряю и погружаюсь все глубже и глубже…
      Все запертые в пещере солдаты слышали волны, вдыхали их мелкие брызги и вспоминали ласковый шепот каладанских морей.
      Шепот становился все громче и громче, пока не превратился в оглушительный рев.

* * *

      В бархатной темноте живительной ночи Арракиса двигались неясные тени. Фрименские разведчики рассыпались по гребню Защитного Вала, прячась за грудами щебня и крупными осколками породы. Защитные костюмы, мягко облегавшие тела, позволяли им, как жукам, мгновенно спрятаться в любую расщелину.
      Внизу, в Арракине, пожар почти полностью потух, но развалины стояли нетронутыми. Новые, а точнее, старые хозяева планеты, Харконнены, вернулись в свое наследственное родовое гнездо на Арракисе — в Карфаг. Арракин был ими оставлен разрушенным и сожженным на долгие месяцы, в назидание населению.
      Вражда между Домами Харконненов и Атрейдесов ничего не значила для фрименов. Все без исключения благородные семейства, включая и эти два, были для фрименов незваными чужаками, не имевшими никаких прав на планету, которую местные жители считали своей на протяжении нескольких тысячелетий, со времени Переселения. Тысячи лет жители планеты блюли мудрые традиции своих предков. В данном случае подходила старая поговорка, вывезенная много тысячелетий назад с Земли: у каждой медали есть оборотная сторона. Фримены использовали войну двух аристократов для собственной выгоды. Тихие дальние ситчи получат много воды от убитых на этой войне.
      Патрули Харконненов постоянно прочесывали местность, но солдаты мало интересовались группами скрытных и осторожных фрименов, охотясь за ними из чисто охотничьего азарта, а не повинуясь специальной программе целенаправленного геноцида. Не заботились Харконнены и о запертых в туннеле солдатах Атрейдесов, понимая, что живыми они оттуда не выйдут, — было решено предоставить их собственной судьбе, пусть пещера, заваленная камнями, станет их братской могилой.
      Но фримены считали, что Харконнены их недооценивают.
      Работая голыми мозолистыми руками и простыми железными лопатами и кирками, разведчики во время раскопок натолкнулись на узкий туннель между скалами. Работу тускло освещали несколько плавающих светильников, ливших неверный мерцающий свет.
      Фримены, внимательно наблюдавшие за военными действиями той роковой ночи, точно знали, где находятся жертвы. Они уже обнаружили десяток тел и склад медикаментов, продовольствия и воды, но теперь их ожидало куда более ценное открытие — целое подразделение погибших солдат Атрейдеса. Люди пустыни работали уже много часов, много пота было поглощено многими слоями одежды, не давшей пропасть ни одной капле драгоценной влаги. Много водяных колец заработают разведчики, много воды добудут из этих трупов, и чистильщики станут богатыми и состоятельными людьми.
      Когда они проникли в пещеру, то обнаружили, что камни в пещере влажные и липкие от смрадного дыхания смерти. Некоторые наиболее суеверные фримены начали вслух возносить молитвы Шаи-Хулуду, в то время как другие прошли вперед, включив на полную мощность плавающие светильники — теперь можно было не опасаться ночного харконненовского патруля.
      Все солдаты Атрейдеса были мертвы. Создавалось такое впечатление, что все они умерли одновременно, совершив акт ритуального самоубийства. Один человек сидел в центре группы, и когда предводитель фрименов прикоснулся к нему, человек упал, и изо рта у него вылилась струйка воды. Фримен попробовал ее на язык и ощутил вкус соли.
      Чистильщики отпрянули, охваченные еще большим страхом.
      Двое отважных молодых людей осмотрели трупы и увидели, что форма на солдатах теплая и влажная и пахнет разложением и плесенью. Мертвые глаза были широко открыты, но вместо ужаса в них читалось успокоение и блаженство, словно в момент смерти они находились в религиозном экстазе. Кожа у всех умерших солдат была влажная, но фримены удивились еще больше чуть позже, когда вскрыли тела жертв, чтобы добыть влагу.
      Легкие всех мертвецов были заполнены водой.
      Фримены бросились бежать, тщательно завалив вход в заколдованную пещеру. Впоследствии это место стало сюжетом легенды, запрещавшей входить в проклятый туннель. Легенда эта потом передавалась из уст в уста от поколения к поколению.
      Каким-то непостижимым образом все солдаты армии Атрейдеса, находившиеся в абсолютно сухой пещере, были утоплены…

Легенда Батлерианского Джихада

 
      Космическая яхта Харконненов покинула семейное владение, промышленную планету Хагал, и, пересекая межзвездный залив, направилась к планете Салуса Секундус. Судно стремительно летело в пространстве в полной тишине, но в рубке кипели нешуточные страсти.
      Суровый и непреклонный Ульф Харконнен пилотировал яхту, сосредоточившись на опасностях пространства и возможных неожиданных нападениях со стороны мыслящих машин. Правда, это не мешало ему одновременно поучать своего сына Пирса, двадцати одного года от роду. Жена Ульфа, Катарина, которая по нежности своего характера не заслуживала носить имя Харконнен, заявила, что ссора, по ее мнению, зашла уже слишком далеко.
      — Вся эта ругань и крик не приведут ни к чему хорошему, Ульф.
      Но пылавший гневом Харконнен-старший и не думал соглашаться.
      Пирс, готовый взорваться, буквально дымился от злости; он не был создан для того, чтобы без колебаний перерезать противнику глотку, как следовало бы ожидать, помня о привычках этого благородного семейства, и отец напрасно тратил силы, пытаясь вбить в сына необузданную жестокость. Пирс понимал, что отец будет ругаться и унижать его всю дорогу. Старый грубиян никак не желал понять, что более гуманные методы, которые отстаивал сын, могут, в конечном итоге, оказаться более действенными, чем авторитарные жестокие подходы отца.
      Мертвой хваткой сжимая рычаги управления, Ульф рычал на сына:
      — Это мыслящие машины эффективны. Люди, особенно такой сброд, как наши хагальские рабы, только того и заслуживают, чтобы их использовали. Я не думаю, что эта истина когда-нибудь дойдет до твоих куриных мозгов. — Он злобно тряхнул своей крупной квадратной головой. — Иногда, Пирс, мне кажется, что надо было бы очистить наш генофонд и устранить тебя.
      — Так отчего ты этого не делаешь? — вызывающе огрызнулся Пирс. Его отец верит только в силовые решения, на каждый вопрос он отвечает только в черных или белых тонах и считает, что унижение сына заставит его сделаться лучше.
      — Я не могу этого сделать. Потому что твой брат Ксавьер слишком мал, чтобы стать наследником, поэтому единственный кандидат — это ты. Во всяком случае, сейчас, надеюсь, ты все же возьмешься за ум и осознаешь свою ответственность перед семьей. Ты аристократ и рожден повелевать, а не показывать рабочим, какой ты мягкий и хороший.
      Катарина взмолилась:
      — Ульф, ты можешь не соглашаться с теми нововведениями, которые внедрил на Хагале Пирс, но он, во всяком случае, обдумывал свои решения и хотел сделать как лучше.
      — И пусть в это время семейство Харконненов обанкротится и все пойдет прахом, пока он будет умствовать и экспериментировать? — Ульф уставил толстый указательный палец в сына с таким выражением, словно это был пистолет. — Пирс, эти люди пользовались тобой, как хотели, и тебе просто повезло, что я вовремя прибыл, чтобы положить конец этому вредительству. Когда я выдам тебе подробные инструкции по поводу того, как надо вести дела, то я надеюсь, что ты начнешь снова носиться со своими «лучшими идеями».
      — Неужели твой ум настолько окаменел, что ты не способен воспринимать что-то новое? — спросил Пирс.
      — Твои инстинкты подгнили, а взгляд на природу человека пропитан невероятной наивностью. — Ульф снова тряхнул головой, едва не зарычав от чувства разочарования. — Он весь пошел в тебя, Катарина, и это главная беда.
      Так же, как и у матери, у Пирса было узкое лицо, полные чувственные губы и мягкие черты… совершенно не похожие на обрамленное коротко стриженными седыми волосами грубое, словно вырубленное топором, лицо Ульфа. — Из тебя получился бы хороший поэт, но Харконнен ты отвратительный.
      Это должно было прозвучать как унизительное оскорбление, но в душе Пирс был согласен с такой оценкой. Молодой человек всегда очень любил читать истории времен Старой Империи, времен, проникнутых декадансом и тоской по утраченному величию, времен, предшествовавших эпохе, когда мыслящие машины завоевали множество цивилизованных солнечных систем. Пирс хорошо бы вписался в те времена, став писателем, бардом.
      — Я дал тебе возможность править, сын, надеясь, что смогу положиться на тебя. Но я получил ответ, — старший Харконнен сжал огромный мозолистый кулак, — все это путешествие оказалось пустой тратой времени.
      Катарина погладила мужа по широкой спине, стараясь успокоить его.
      — Ульф, мы пролетаем мимо Каладана. Ты говорил, что, может быть, мы остановимся там, обсудим возможности новых владений… участие в рыбном промысле.
      Ульф опустил плечи.
      — Хорошо, мы свернем на Каладан и посмотрим. — Он резко вскинул голову. — Но этот бесчестный сын останется здесь, запертый в спасательной каюте. Пусть скажет спасибо, что я не посажу его под арест. Гауптвахта находится, впрочем, недалеко. Он должен усвоить урок и серьезно отнестись к своей ответственности, иначе он никогда не станет настоящим Харконненом.

* * *

      Пирс был в прескверном настроении, оказавшись в импровизированной камере с кремовыми стенами и серебристыми инструментальными столиками. Он выглянул в крохотный иллюминатор. Как он ненавидел эти споры с упрямым отцом. Жесткие устаревшие методы правления семьи Харконненов не всегда были наилучшими. Вместо того чтобы ужесточать условия жизни и подвергать людей наказаниям, не лучше ли было бы отнестись к рабочим с уважением?
       Рабочие.Он помнил, как отец отреагировал, когда впервые услышал от Пирса это слово.
      — В следующий раз ты вздумаешь назвать их наемными кадрами! Они рабы! — гремел старший Харконнен, стоя в кабинете надсмотрщика на каком-то хагальском предприятии. — У них нет и не может быть никаких прав!
      — Но они заслуживают этих прав, — ответил Пирс. — Они же человеческие существа, а не машины.
      Ульф едва сдержал закипевшую в нем ярость.
      — Вероятно, мне следовало бить тебя, как меня бил мой отец, чтобы принудить к раскаянию и внушить чувство ответственности. Это не игрушки. Я отрешаю тебя от власти, мой мальчик. Идем на яхту.
      Словно провинившийся ребенок Пирс сделал то, что ему велели…
      Ему очень хотелось противостоять отцу, как подобает мужчине, но каждый раз, когда Пирс пытался это делать, Ульф заставлял сына почувствовать, что тот губит семью, словно лодырь, который только и мечтает о том, чтобы промотать нажитое тяжелым трудом и кровью состояние.
      Отец доверил ему управление семейными владениями на Хагале, воспитывая в нем будущего главу Дома Харконненов, главного управляющего его промышленными и финансовыми делами. Это назначение было важной ступенью в карьере Пирса, так как он становился во главе операций с листовыми бриллиантами. Это был шанс и, одновременно, испытание. При этом молчаливо предполагалось, что он будет управлять шахтами так, как ими управляли до него.
      Харконнены владели правом добычи всех листовых алмазов на малонаселенном Хагале. Самая крупная шахта занимала целый каньон. Пирс вспомнил первое свое впечатление от солнечных лучей, пляшущих по сверкающим, как стекло, скалам и преломляющихся в призматических кристаллах. Никогда в жизни до этого не приходилось ему видеть такой красоты.
      Скалистые склоны гор были покрыты листовыми алмазами, а периметр отмечен слоями сине-зеленого кварца, неправильной формы рамкой окружавшего прекрасную картину. По склонам ползали управляемые людьми машины, похожие на толстых серебристых насекомых. Никакого искусственного интеллекта здесь не применяли, поэтому производство считалось надежным и безопасным. История показала, что самые невинные типы ИИ могут в конце концов обратиться против человека. Теперь целые звездные системы находились под властью дьявольски умных машин, и даже здесь, в этом заброшенном уголке вселенной, рабы потели на добыче алмазов под руководством механических мастеров.
      Отыскав оптимальное место на обрывистом склоне скалы, шахтовая машина с помощью присосок фиксировалась на месте и принималась вырубать листовые алмазы, направляя на слой звуковые волны в резонанс с собственной частотой листа в определенной точке разлома. Зажав листы специальными захватами, машина затем спускалась в зону погрузки бриллиантов.
      Процесс был достаточно производительным, но иногда звуковые удары ломали вырезанные листы. Правда, когда Пирс начал выплачивать рабам долю от прибыли, число такого рода неприятностей резко уменьшилось; видимо, рабы стали осторожнее, когда у них появился определенный материальный интерес.
      Наблюдая за работой на Хагале, Пирс пришел к мысли о том, чтобы дать командам невольников работать без типичных харконненовских ограничений и мелочного надзора. Хотя некоторые рабы с удовольствием приняли эту программу стимулов, несколько проблем все же возникло. Когда надзор ослаб, рабы начали убегать; другие начали отлынивать от работы и лениться, нарушая график добычи. Некоторые просто сидели и ждали, когда им скажут, что надо делать. Вначале производительность труда упала, но Пирс был уверен, что со временем она достигнет прежнего уровня, а потом и превзойдет его.
      Однако до того, как его замыслы воплотились в жизнь, на Хагал с неожиданным визитом прибыл отец. Ульфа Харконнена не интересовали творческие замыслы гуманитарных улучшений, если они приводили к сокращению добычи алмазов…
      Родители были вынуждены оставить младшего сына Ксавьера на Салусе у одной приятной и старомодной супружеской пары.
      — Я содрогаюсь при одной только мысли о том, что вышло бы из мальчика, если бы они его воспитывали. Эмиль и Люсиль Тантор совершенно не умеют быть строгими.
      Пирс подслушал, зачем его склонный к манипулированию другими людьми отец оставил сына у Танторов. Поскольку стареющая чета была бездетной, коварный Ульф решил втереться к ним в доверие. Он надеялся, что Танторы со временем оставят свое имение в наследство своему «крестнику» Ксавьеру.
      Пирсу была ненавистна манера отца в отношениях с людьми, не важно, были это рабы, аристократы или члены собственной семьи. Это было отвратительно. Но теперь, запертый в спасательной каюте, он ничего не мог с этим поделать.

* * *

      Программирование делало мыслящие машины непреклонными и целеустремленными, но только жестокость человеческого разума могла породить такую беспощадную ненависть, что ее оказалось довольно для ведения войны на уничтожение в течение целого тысячелетия.
      Несмотря на пребывание в очень нежелательном и унизительном рабстве у вездесущего компьютерного разума Омниуса, кимеки — гибрид машины и человеческого разума — очень часто проводили время на весьма своеобразной охоте, ристалищем которой были многие звездные системы. Они захватывали в плен представителей дикого вида людей и отправляли их в рабство в Синхронизированный Мир или убивали от скуки и ради развлечения…
      Вождь кимеков, генерал, который для пущей важности присвоил себе пышное и претенциозное имя Агамемнон, некогда возглавил группу тиранов, которые уничтожили и без того пошатнувшуюся и загнивавшую Старую Империю. Будучи по сути безжалостными ландскнехтами, тираны перепрограммировали роботов, заложив в них жажду власти и стремление к завоеваниям. Когда его бренное тело начало стареть и разрушаться, Агамемнон перенес сложную хирургическую операцию — его мозг был извлечен из черепной коробки и перенесен в сохраняющую емкость, которую можно было подключать к различным исполнительным механизмам и к механическим телам.
      Агамемнон и его соратники тираны намеревались править в течение многих столетий, но искусственно сделанный агрессивным машинный разум перешел им дорогу, воспользовавшись отсутствием у тиранов привычки к упорному труду. Сеть Омниуса захватила власть над остатками Старой Империи, подчинив себе кимеков вместе с и без того втоптанным в грязь человечеством.
      В течение столетий Агамемнон и его былые соратники тираны были вынуждены служить компьютерному всемирному разуму, не имея никаких шансов отобрать у него бразды правления. Главным источником удовольствий для кимеков стало выслеживание отбившихся от общей цивилизации людей, сумевших сохранить независимость от господства машин. Правда, сам генерал кимеков находил этот выход для накопившейся ярости и недовольства абсолютно недостаточным.
      Емкость с мозгом была сейчас установлена на быстроходном судне, патрулирующем области, которые были, как известно, населены людьми, подданными Лиги. Шесть кимеков сопровождали генерала. Их корабли приблизились к небольшой солнечной системе. Здесь было мало интересного, но они обнаружили одну, пригодную для жизни людей планету, большая часть поверхности которой была покрыта водой.
      И вдруг дальнодействующие сенсоры Агамемнона уловили присутствие еще одного корабля. Корабля с людьми.
      Агамемнон увеличил разрешение сенсоров и указал на цель своим спутникам. Соединив свои детектирующие способности, кимеки засекли точные координаты корабля, а Агамемнон различил, что судно — небольшая космическая яхта, сложная конфигурация и стильность контуров которой позволяли думать, что пассажирами были важные персоны Лиги, богатые купцы… а может быть, даже щеголеватые надменные аристократы — самая приятная добыча из всех.
      — Это как раз то, чего мы ждали, — сказал Агамемнон.
      Корабли кимеков скорректировали курс и увеличили скорость. Соединенный с машиной специальными проводящими нервные импульсы стержнями мозг Агамемнона управлял машиной непосредственно, это был не пилотируемый корабль, а хищная птица, выследившая свою беспомощную жертву и неумолимо сокращавшая расстояние до добычи. Кроме того, на корабле были и ходильные боевые формы, которые кимек использовал для сухопутных сражений.
      Первые выстрелы кимеков явились для команды яхты полнейшей неожиданностью. Обреченный пилот едва ли имел в своем распоряжении время для маневрирования и отступления. Он не мог уклониться от неравного и безнадежного для него боя. Кинетические снаряды ударили по корпусу яхты, вывели из строя один из двигателей, но неожиданно мощная броня яхты защитила ее от более серьезного разрушения. Кимеки пролетели мимо человеческого корабля и на этот раз выпустили в него разрывные снаряды. Яхта завертелась на месте. Она осталась невредимой, но системы ориентации были выведены из строя.
      — Аккуратнее, ребята, — сказал Агамемнон. — Не стоит портить такой шикарный приз.
      На затерянных в пространстве рубежах территории Лиги, вдали от Синхронизированных Миров, одичавшие люди, очевидно, не ожидали встретить агрессивного хищника, вот и капитан этого судна не проявил должной бдительности. Нанести такому поражение — почти стыдно. Охотники Агамемнона были достойны более серьезного вызова, более захватывающей погони…
      Пилот яхты привел в порядок поврежденный двигатель, увеличил скорость и направил свое судно к одинокой солнечной системе, стремясь к покрытой водой планете. Пытаясь уйти, человек открыл беспорядочную пальбу разрывными снарядами, которые не причиняли кимекам физического вреда, но нарушали координацию, поражая мозг электростатическими импульсами, нарушая работу электронных сенсоров. Следовавшие за Агамемноном кимеки разразились весьма сочными ругательствами. Удивительно, но человек ответил им не менее смачными и грубыми проклятиями, в которых было столько же, если не больше, яда и силы.
      Агамемнон рассмеялся про себя и послал мысленную команду. Так будет больше потехи. Его атакующий корабль рванулся вперед подобно породистому скакуну, как часть его воображаемого тела.
      — В погоню!
      Кимеки, радуясь забавной игре, бросились за беспомощным кораблем.
      Обреченный пилот выполнил несколько стандартных маневров, чтобы уйти от погони. Агамемнон замедлил полет, пытаясь понять, действительно ли он имеет дело с неопытным пилотом или человек усыпляет их бдительность, готовя какую-то военную хитрость.
      Согласно бортовой базе данных, все они сейчас летели к мирной голубой планете — Каладану. Цвет этой планеты напоминал синеву тех человеческих глаз, обладателем которых он когда-то был… Много веков прошло с тех пор, и генерал кимеков уже успел забыть свой первоначальный человеческий облик во всех его подробностях.
      Агамемнон передал пилоту ультиматум, но и люди, и кимеки знали правила этой веками медленно кипевшей войны. Космическая яхта открыла огонь — заряды были маломощными, предназначенными, скорее, для уничтожения метеоритов, случайно попавшихся на пути, чем для сражения с напавшим вооруженным противником. Если это корабль аристократа, то на нем должно быть более серьезное вооружение — как наступательное, так и оборонительное. Кимеки, расхохотавшись, сомкнули строй — они поняли, что опасности нет.
      Однако как только они приблизились к яхте, отчаянный пилот снова дал залп, вероятно, это были такие же блошиные укусы, как и в первый раз, но Агамемнон уловил небольшую разницу в конфигурации снарядов.
      — Осторожно, мне кажется…
      Четыре мины ближнего боя, каждая несущая заряд в десять раз более мощный, чем все прежние выстрелы вместе взятые, взорвались в непосредственной близости от кимеков, сотрясая их мощнейшей волной. Два кимека были серьезно повреждены, один — полностью уничтожен.
      Агамемнон вышел из себя.
      — Отойти назад! Приготовить системы защиты!
      Но пилот яхты не сделал больше ни одного выстрела. При том, что один из уцелевших кимеков потерял подвижность и летел с большим трудом, человек мог бы без труда снова выстрелить. Но поскольку пилот этого не сделал, то, значит, у него кончились боеприпасы. Или это еще один трюк?
      — Не стоит недооценивать этих червей.
      Агамемнон надеялся взять людей с этого корабля в плен, доставить их к Омниусу для анатомирования и анализов, так как Омниус считал «дикий» тип людей генетически не равнозначным рабам, выращиваемым в неволе в течение многих поколений. Но разозленный потерей одного своего зарвавшегося спутника Агамемнон решил, что игра не стоит свеч.
      — Уничтожьте этот корабль, сожгите его дотла, испарите, — передал он пятерым соратникам. Не ожидая, когда приказ будет выполнен, Агамемнон первым открыл огонь.

* * *

      Запертый в тесной каюте, Пирс мог только с ужасом наблюдать происходящее и ждать смерти.
      Вражеские корабли снова начали стрелять. Стоя в рубке, отец выкрикивал проклятия и ругательства, а мать делала все что могла у панели управления огнем. В глазах их не было страха, только одна отчаянная решимость. Харконнены не привыкли даром отдавать свою жизнь.
      В свое время Ульф потребовал, чтобы на яхте установили самое лучшее оружие и защитили ее самой прочной броней. Отец всегда отличался подозрительностью и был всегда готов вступить в бой с любым противником, отразить любую угрозу. Но их одиночная яхта не могла противостоять массированной атаке семи прекрасно вооруженных и агрессивных убийц-кимеков.
      Запертый в тесном и сумрачном помещении, Пирс ничем не мог помочь родителям. Он смотрел на атакующие корабли кимеков через иллюминатор, уверенный в том, что родители долго не продержатся. Даже отец, который никогда не склонялся перед поражением, кажется, исчерпал весь запас своих военных хитростей.
      Предвкушая скорый конец, кимеки сомкнули строй и окружили яхту плотным кольцом. Пирс услышал и всем телом ощутил удары, сотрясшие корпус яхты. Через окно в двери каюты он видел, как отец и мать, отчаянно жестикулируя, что-то говорят друг другу.
      Еще один снаряд, посланный с какого-то из вражеских кораблей, пробил брешь в броневой плите корпуса, повредив двигатель. Яхта накренилась в сторону самой ближней планеты с широкими синими морями и белыми кружевами облаков. Из панели управления в рубке посыпались искры, и смертельно раненный корабль начал стремительно падать.
      Ульф Харконнен что-то крикнул жене, потом бросился к каюте, где сидел сын, стараясь сохранить равновесие и не упасть. Катарина окликнула его. Пирс не мог понять, о чем они еще спорят, — корабль был обречен.
      Снаряды кимеков сотрясали его мощными тупыми ударами. Ульфа отбросило к стене, а потом швырнуло на палубу. Даже усиленная броневая защита не выдержала. Старший Харконнен смог подняться и дойти до люка, ведущего в спасательную каюту, и Пирс понял, что отец хочет открыть отстреливаемый отсек и перебраться в него вместе с матерью.
      Мать что-то крикнула, и по губам Пирс прочитал ее слова:
      — Слишком поздно!
      Панель управления отсеком вспыхнула индикаторами и дисплеями, автоматы запустили цикл проверки узлов. Пирс ударил в дверь, но она была надежно заперта снаружи. Он не может выйти и помочь родителям.
      Пока Ульф в отчаянии пытался справиться с замком люка, Катарина дотянулась до настенной панели в рубке и прикоснулась к нужному сенсору. Ульф, пылая негодованием, в изумлении смотрел на жену, которая помертвевшими губами произнесла свое последнее «прости» старшему сыну.
      Спасательная кабина дрогнула и отделилась от гибнущей яхты, устремившись в открытый космос.
      Сила ускорения прижала Пирса к стене и повалила на палубу, но он смог встать на колени и доползти до наблюдательного пункта. Шесть разъяренных кимеков продолжали палить по беспомощной яхте из всех своих бортовых пушек. Убийцы сообща накинулись на беззащитную жертву.
      Серия мощных взрывов превратила корабль Харконненов в огненный шар, мгновенно испарившийся в вечный вакуум и унесший в бесконечное холодное пространство жизни его родителей.
      Спасательный отсек словно пушечное ядро ворвался в атмосферу Каладана, расплескивая искры и стремительно приближаясь к синему безмятежному океану на освещенной стороне планеты.
      Пирс изо всех сил старался хоть что-то выжать из грубой и несовершенной аварийной системы управления, чтобы замедлить падение и сманеврировать, но крошечное суденышко не повиновалось; электронные машины словно взбунтовались против человека. При такой скорости у Пирса не было никакой надежды пережить падение.
      Молодой Харконнен, мучительно дыша, изо всех сил надавил на кнопки, пытаясь изменить режим работы подруливающего устройства. У него практически не было опыта пилотирования, хотя отец всегда заставлял его учиться; раньше это умение не казалось Пирсу самым важным, но теперь он понимал, что ради собственного спасения он должен без промедления усмирить двигатель.
      Оглянувшись, он увидел, что его преследует один из кимеков. Фонтан искр, отлетающих от обшивки, стал ярче и гуще. Снаряды преследователя прочерчивали огненные траектории в атмосфере, не причиняя, однако, спасательной капсуле вреда.
      Пирс на бешеной скорости приближался к изолированному массиву суши, покрытому заснеженными горными вершинами, с безостановочно стреляющим кимеком на хвосте. Зазубренные вершины приближавшихся гор были окружены поясом ледников. Один из снарядов попал в гребень высокого хребта, взметнув в воздух лед и камни. Пирс закрыл глаза и отважно врезался в кучу обломков камня и крошево льда, слыша, как кабина со скрежетом спустилась по склону. Он уцелел.
      Когда спасательная капсула проехалась по вершине хребта, Пирс услышал грохот сильного взрыва. Оглянувшись, он увидел, что небо за его спиной осветилось ярчайшей оранжевой вспышкой. Кимек потерял управление и на полной скорости врезался в гору, испарившись, как родители Пирса и их яхта…
      Но он знал, что остались другие враги, и, вероятно, они были недалеко.

* * *

      Агамемнон и его кимеки, окружившие обломки разбитой яхты, остановились на неустойчивой орбите и принялись прослеживать траекторию отстреленной от яхты капсулы. Они засекли место ее вхождения в атмосферу, приняли в расчет скорость и направление движения и определили место вероятной аварийной посадки. Генерал не был склонен особенно спешить — в конце концов, что может сделать одинокий путник в этой забытой богом глуши?
      Правда, один из кимеков, тот, который был поврежден минами Харконнена, пылал неутоленной местью.
      — Генерал Агамемнон, я хочу лично убить этого беглеца. Рассерженный предводитель ответил не сразу.
      — Давай. У тебя право первого выстрела. Но мы не будем долго ждать. — Предводитель задержал остальных на орбите. Он хотел закончить свой анализ происшедшего.
      Агамемнон прослушал сигнал бедствия, посланный пилотом яхты незадолго до гибели. Сигнал был зашифрован не слишком сложным кодом, бортовой искусственный интеллект кимека легко расшифровал его. «Говорит лорд Ульф Харконнен, следующий с Хагала. Мы атакованы мыслящими машинами. Шансов уцелеть практически нет».
       Удивительная способность предсказывать будущее.Агамемнон решил, что в спасательном отсеке находится один из членов аристократического семейства, а может быть, и сам лорд.
      Тысячу лет назад, когда Агамемнон и его девятнадцать соратников свергли власть в Старой Империи, группа отдаленных планет объединилась в Лигу Благородных. Они отстояли свою свободу от посягательств тиранов и смогли защититься от Омниуса и его мыслящих машин. Компьютеры не умели таить злобу и были неспособны мстить, но у кимеков были человеческие мозги и вполне человеческие эмоции.
      Если человек на борту спасательной капсулы был членом непокорной Лиги Благородных, то он, Агамемнон, получит особое удовлетворение от допросов, пыток и неминуемой казни этого строптивца.
      Однако через несколько минут он получил от кимека последнее сообщение, которое тот успел передать буквально за несколько секунд до того, как врезаться в планету.
      — Глупейшая затея. Теперь надо сделать все как следует, — сказал Агамемнон. — Вперед, ребята. Найдите его до того, как он спрячется в этой глуши. Отряжаю на охоту всех четверых. Награда тому, кто первым его подстрелит.
      Корабли кимеков устремились к планете словно раскаленные пули, врезавшиеся в облачную атмосферу. Безоружный беглец в едва управляемом судне не мог продержаться долго.

* * *

      Капсула внезапно содрогнулась, и зазвучала тревожная сирена. Дисплеи и индикаторы заискрились на панели лихорадочными вспышками. Пирс пытался разобраться, что означает эта сигнализация, стараясь выправить кренящееся суденышко. Он посмотрел в иллюминатор и увидел впереди бурые массы с белыми шапками, покрытые изморозью склоны холмов с участками белеющего снега, темные леса. В последний момент ему удалось слегка приподнять машину, как раз настолько, чтобы…
      Спасательная капсула врезалась в высокие хвойные деревья, снесла их и вылетела на открытое пространство тундры, покрытой тонким снежным покровом. От удара капсула взлетела в воздух, несколько раз перевернулась и рухнула на редкий лес.
      Пристегнутый теперь энергетическим поясом безопасности Пирс вращался внутри кабины, крича и пытаясь выжить, но рассчитывая на самое худшее. Пузырящиеся пенные подушки образовались еще после первого удара о землю, предохраняя тело пилота от тяжелых травм. Потом капсула грохнулась снова, взрывая снег и замерзшую грязь. Конец. Шипя и скрежеща железом, капсула застыла на месте.
      Подушка опала, Пирс поднялся и вытер скользкую пену с одежды, рук и волос. Он был слишком сильно потрясен, чтобы испытывать боль и оценить тяжесть полученных травм.
      Он понимал, что его родители погибли, а их корабль уничтожен. Окружающие предметы он различал нечетко, но надеялся, что от крови, заливавшей глаза, а не от слез. В конце концов, он Харконнен. Отец влепил бы ему пощечину за такое слезливое малодушие. Ульф смог вывести из строя одного кимека в бесплодной атаке, но в небе оставались другие. Нет никакого сомнения, что они продолжат свою охоту — теперь уже за ним.
      Пирс изо всех сил старался не поддаться панике, решив трезво, насколько это возможно, оценить положение, в которое попал. При малейшей надежде на спасение обстоятельства вынуждали его действовать решительно и даже безжалостно — по-харконненовски. Времени на раздумья тоже практически не оставалось.
      В спасательной капсуле был скудный запас еды и кое-какие инструменты, нужные для того, чтобы уцелеть в дикой природе. Скоро кимеки будут здесь, чтобы завершить убийство. Если сейчас он уйдет, то у него не будет никаких шансов сюда вернуться.
      Пирс взял медицинский набор и пищевые пайки — сколько смог унести — и сунул все это в эластичный ранец. Открыв выходной люк, он выполз наружу, вдохнув запах дыма и услышав потрескивание огня, который занялся в месте падения от сильного удара. Потом он всей грудью вдохнул холодный, режущий легкие воздух, закрыл за собой люк и, шатаясь, побрел прочь от дымящейся капсулы по слоистому снегу к спасительному убежищу ближнего хвойного леса. Он хотел уйти как можно дальше, а потом отдохнуть и подумать, что делать.
      Оказавшись в такой ситуации, как эта, отец был бы в первую очередь озабочен судьбой Хагальских алмазных копей. Теперь, когда нет ни Пирса, ни его родителей, кто будет управлять работами, кто сохранит силу и власть семьи Харконненов? Однако в данный момент молодой человек был куда больше обеспокоен собственным выживанием. Кроме того, он никогда не разделял деловой философии своего семейства.
      Внезапно он услышал над головой пронзительный свистящий рев. Пирс поднял к небу глаза и увидел четыре пылающих следа кораблей, которые неслись к земле словно нацеленные в него снаряды. Поисковая партия кимеков. Охотники. Машины с человеческими мозгами, должно быть, выследили его и в этой глуши.
      Теперь, когда опасность приблизилась вплотную, Пирс вдруг понял, что оставляет на снегу цепочку отчетливо видимых следов. Кровь капала из сильного пореза на левом запястье; еще один алый ручеек тек из раны на лбу. В таком виде он сам творит карту, по которой его может легко выследить любой противник.
      Отец как-то сказал ему своим суровым и, как всегда, непререкаемым тоном одну вещь, которую надо было твердо и на всю жизнь усвоить. Из одного того, что вокруг тихо, не стоит делать вывод о том, что опасности нет. Никогда не доверяй чувству полной безопасности.
      Добравшись до леса и прислушиваясь к реву кимекских кораблей, зависших над местом падения спасательной капсулы, Пирс наложил на раны кровоостанавливающую мазь, чтобы не допустить потери крови. Слишком сильная необдуманная поспешность может нанести куда больше вреда, чем короткая задержка, которую можно использовать для составления толкового плана.
      Он резко изменил направление своего движения, выбрав участок густого леса, где не было снега и щебня. Он шел по каменистой земле, намеренно хаотично меняя направление, надеясь сбить охотников со следа. Он был без оружия, он не знал местности… но он не имел ни малейшего желания опустить руки и сдаться.
      Пирс забирался все выше и выше в гору, а снова появившийся под ногами слой снега становился все толще и толще по мере того, как редел лес. Добравшись до поляны, он остановился передохнуть. Посмотрев назад, он увидел, что кимеки сошлись возле спасательной капсулы. Он ушел не слишком далеко, и бежать ему, по сути, некуда.
      Охваченный одновременно ужасом и восхищением, Пирс зачарованно смотрел, как из кораблей начинают выползать ходильные наземные формы кимеков: эти механические тела могли перемещать мозги кимеков в самых разных условиях. Словно разозленные потревоженные крабы кимеки облепили капсулу и принялись резать ее пилами и автогеном. Никого не обнаружив во вскрытой капсуле, разъяренные твари буквально разорвали суденышко на части.
      Ходильные корпуса кимеков порыскали вокруг остатков капсулы, а потом принялись обследовать окрестность с помощью своих сенсоров, настроенных на самые разнообразные модальности. Они быстро осмотрели следы на снегу и дошли до того места, где Пирс остановился, чтобы залечить раны. Сканнеры кимеков легко различали следы, оставленные на голой земле, улавливали тепловое излучение тел и множество других признаков. Они безошибочно шли по его следу, неумолимо сокращая расстояние.
      Отругав себя за то, что поддался панике и оставил столько следов, Пирс кинулся что было сил бежать вверх по склону, по пути отыскивая глазами место возможного убежища и оружие, каким можно было бы защититься. Он старался не обращать внимания на бешено колотившееся сердце и режущую боль в легких, с хрипом втягивавших морозный разреженный воздух. Пирс вбежал в заросли хвойных деревьев, все время продолжая подниматься вверх. Склон становился круче, но из-за сплетений ветвей он не мог видеть, куда бежит и далеко ли до гребня.
      По дороге он видел палки, камни, но ничего, что могло бы послужить оружием против механических чудовищ, ему нечем было обороняться от ужасных машин. Но Пирс недаром носит имя Харконнен, и он не сдастся. Он будет драться с ними и побьет их. Если сможет. По крайней мере он не станет облегчать им охоту.
      За спиной, в некотором отдалении, Пирс слышал треск ломаемых деревьев и представил себе, как кимеки бронированными телами прокладывают себе путь. Судя по запаху дыма, они, кроме всего прочего, решили поджечь лес. Отлично, этим они уничтожат все его следы.
      Он продолжал бежать. Между тем грунт становился все более каменистым, с участками льда, покрывавшего склон. Обманчиво прилипший к скалам снег был ненадежен и готов в любую секунду сорваться с места. Деревья, росшие на крутом откосе, были изогнутыми и кривыми, в нос Пирсу ударил густой серный запах. Под ногами стали попадаться мелкие пузырящиеся лужицы насыщенно-желтого цвета.
      Он нахмурился, силясь понять, что это могло значить. Началась какая-то термальная зона. Когда-то он читал о таких местах, о таинственных геологических аномалиях, изучать которые отец заставил его перед тем, как послать на алмазные копи Хагала. Это должен быть очаг вулканической активности с выбросами лавы, гейзерами, фумаролами… место было опасным, но оно же могло защитить от исполинских противников.
      Пирс побежал туда, где запах был наиболее сильным, а туман самым густым, надеясь получить преимущество перед врагами. Орган зрения кимеков отличался от человеческого глаза, их сенсоры обладали большой чувствительностью, улавливая и невидимые для человека части спектра. В некоторых случаях это давало машинам преимущество перед человеком, гигантское преимущество. Однако здесь, на фоне высокой температуры и на каменистом стерильном грунте, им будет трудно рассмотреть его следы.
      Он бежал сквозь туман по влажной необитаемой территории скал, снежных пятен, твердого каменистого грунта, стараясь все же отыскать место, где можно прятаться или защищаться. После нескольких часов непрерывного бега он упал на теплый камень, покрытый оранжевым лишайником, рядом с отверстием в земле, откуда непрерывно шел горячий пар. Ему хотелось сейчас только одного — свернуться калачиком под каменным навесом рядом с одним из горячих источников, спрятавшись от преследователей, и поспать хотя бы пару часов.
      Но кимеки не нуждались в сне. Все их энергетические потребности обеспечивались электрожидкостью, которая омывала помещенные в специальные канистры мозги. Кимеки будут преследовать его безостановочно.
      Пирс вскрыл пакет с рационом и жадно съел две высококалорийные вафли, потом заставил себя немного полежать, пока не почувствовал, что силы его в какой-то степени восстановились. Надо выжать все возможное из своего преимущества, не теряя уверенности и почвы под ногами.
      Теперь Пирс начал взбираться вверх по склону, отталкиваясь от камней руками и ногами. Пальцы покрылись толстым слоем желтой серы. Пирс намеренно выбрал самый крутой склон, рассчитывая, что громоздким кимекам будет трудно по нему взобраться. Но, одновременно, такая крутизна замедляла и его собственное движение.
      Ветер начал усиливаться, и Пирс почувствовал, как его лицо обдает то холодом, то жаром. Завеса тумана внезапно разорвалась, обнажив ландшафт. Он оглянулся на последние хвойные растения, выступающие камни и пузырящиеся минеральные лужи, оставшиеся далеко внизу.
      Потом он увидел кимека, который упрямо ковылял за ним. Трое других отстали, решив, видимо, окружить жертву, чтобы получить от игры максимум удовольствия. Механическое тело отливало серебром в свете внезапно выглянувшего из-за туч послеполуденного солнца. Враг оглядывал гору, ища жертву.
      Пирс понимал, что на крутом склоне он язвим и беззащитен; он изо всех сил прижался к камню, стараясь слиться с ним и сделаться невидимым. Но спустя несколько секунд кимек обнаружил его. Механическое чудовище сделало несколько выстрелов. Кимек промахнулся, но к скале прилип горящий гель, и пламя начало растекаться по камню.
      Ощутив прилив сил, Пирс вскарабкался еще выше. Кимек, не теряя больше времени на выслеживание жертвы, быстро пополз по неровному склону вверх.
      Пирс оказался в ловушке — слева были кипящие лужи серы, а справа высилось круто уходившее вверх снежное поле, запорошенное желтой серой. Если ему удастся добраться до вершины хребта, то, быть может, он найдет камни, которые скатит на кимека. Другого выхода, по сути, не было.
      Цепляясь за склон руками и ища опору для ног, Пирс пополз по снежному склону вверх. Ноги временами проваливались сквозь наст, по колено застревая в вязком, рыхлом снегу. Пальцы побагровели и потеряли чувствительность.
      Морозный воздух обжигал легкие, но он поднимался все быстрее и все выше. Авторитарный отец посмеялся бы над ним, если бы Пирс пожаловался на физические неудобства в такой критической ситуации. Леднику, казалось, не будет конца, но вот впереди появилась вершина, острие гребня.
      Должно быть, кимеки разделились, и от остальных трех он все же ускользнул среди серных луж и каменных груд. Не обнаружив его следов, они, наверное, принялись прочесывать окрестности, упорно и неумолимо, что вообще свойственно машинам. Только один кимек его отыскал, видимо, совершенно случайно.
      Но если даже и так, то одно это исполинское чудовище могло легко его убить, не говоря о том, что по радио этот кимек может связаться с остальными. Они уже наверняка тоже идут сюда. Но, кажется, убить его хочет именно этот.
      Кимек добрался до снежного поля, остановился, просканировал его своими сенсорами и принялся взбираться вверх со скоростью быстро бегущего человека.
      Кимек остановился и выпустил еще один заряд липкого огня. Пирс зарылся в снег, и пламя пробуравило наст на расстоянии вытянутой руки от его ног. Сильнейший удар сотряс все снежное поле, которое дрогнуло и начало трескаться, сползая со склона. Наст вокруг Пирса покрылся трещинами словно застарелый струп. Воспользовавшись этой заминкой, Пирс ухватился за глыбу обледенелого снега и попытался столкнуть ее вниз, на преследующего его врага. Но замороженный пласт держался крепко. Он скрипнул, покачнулся, но устоял. Снова наступила тишина. Тяжело вздохнув, Пирс принялся карабкаться выше.
      Кимек продолжал методично сокращать разрыв, но в этот миг Пирс заметил скалистый выступ, торчавший из снега. Он заберется на этот выступ и будет держаться на нем, сколько сможет. Возможно, ему удастся найти камни, которые он станет швырять в кимека, хотя он не заблуждался насчет эффективности такой обороны.
       Только дурак не оставляет себе выбора,сказал бы сейчас Ульф Харконнен.
      Пирс расстроился от этого воспоминания.
      — Во всяком случае, я продержался дольше, чем ты, отец, — произнес он вслух.
      Потом, к своему величайшему изумлению, он увидел на гребне ледника группу фигур… это были человеческие силуэты! Он насчитал дюжину людей, стоявших на кромке снежного поля. Они выкрикивали не слышные отсюда проклятия в адрес кимека.
      Незнакомцы подняли какие-то большие цилиндры — оружие? — и принялись бить в них. Гулкие грохочущие звуки заполнили воздух словно серия непрерывно следовавших друг за другом взрывов. Барабаны.
      Незнакомцы продолжали изо всех сил бить в свои шумовые колотушки. Сначала в этих ударах было невозможно уловить какой-либо ритм, но потом удары стали более слаженными и зазвучали в резонирующий унисон. Над сотрясавшимся снежным полем разносилось гулкое эхо.
      По поверхности обледенелого снега поползли трещины, ледник пришел в движение. Массивный кимек, судорожно хватавшийся за лед, начал скользить вниз.
      Поняв, что сейчас произойдет, Пирс из последних сил бросился к скалистому выступу и укрылся в расщелине, защищенной с двух сторон мощными каменными выступами. Он успел как раз вовремя — массы снега с ревом дрогнули и неудержимо покатились вниз.
      Обвал ударил кимека словно белая приливная волна, которая перекатилась через ходильную форму, опрокинула ее и с невероятной силой швырнула на камни. Когда чудовищная машина, раскалываясь, с грохотом покатилась по каменистому склону, Пирс зажмурился, дожидаясь, когда рев и грохот, достигнув пика, постепенно стихнут.
      Когда он наконец открыл глаза, дивясь тому, что остался жив, в воздухе носились мириады взметенных в воздух до самого неба кристалликов льда. Хотя снежный покров, несомненно, был неустойчив, эти странные люди веселой гурьбой с взволнованными криками бросились вниз по крошеву снега и льда, как охотники, которым сейчас достанется неслыханный трофей.
      Все еще не веря своим глазам, Пирс взобрался на скалу. Далеко внизу он увидел разбитый остов кимека, неловко завалившийся набок. Обвал ударил его о скалу с такой силой, с какой кимека не могло бы поразить никакое, даже самое тяжелое и мощное оружие. Корпус чудовища был побит, измят и покорежен, но механические конечности упрямо пытались поднять корпус.
      Хотя люди были одеты в драную старую одежду, сшитую из самого невероятного материала, в руках у них были сложные орудия, а не копья и дубины. Четыре молодых аборигена поспешили к краю снежного поля, к деревьям — эти парни были разведчики? — и стали внимательно высматривать, не покажутся ли другие кимеки.
      Остальные охотники набросились на поверженного кимека, как стая гиен, вооруженных, правда, не клыками, а термическими резаками и большими гаечными ключами. Позвал ли этот механический охотник троих спутников к себе на помошь? Аборигены быстро оторвали от корпуса кимека передающую антенну и умело демонтировали его конечности. Рука чудовища попыталась выстрелить, но быстрые каладанцы успели отвинтить и ее.
      Из динамика, вмонтированного в корпус, кимек разразился ругательствами и угрозами, но люди не обращали на них ни малейшего внимания, нисколько, по-видимому, их не боясь. Местные жители работали очень усердно, снимая с монстра гидравлические механизмы, волоконные кабели, нервные электроды, аккуратно складывая эти вещи, как ценное сырье. Наконец они извлекли из гнезда канистру — емкость с мозгом, отделив его от корпуса, правда, на этот раз отделение произошло отнюдь не по воле кимека.
      Онемев, Пирс смотрел на эту, кажущуюся такой безвредной прозрачную канистру, вместившую все злодейское сознание кимека. Аборигены не торопились уничтожить мозг, очевидно, на его счет у них были иные планы. Они взяли его как трофей.
      Сгорая от любопытства, Пирс сбежал вниз по склону, покрытому ледяной и каменной крошкой. Местные жители следили за его приближением с любопытством, но без угрозы. Говорили они на каком-то тарабарском наречии, совершенно не понятном Пирсу.
      — Кто вы? — спросил он на стандартном галахском языке, принятом для межгалактического общения, надеясь, что кто-нибудь из них сможет его понять.
      Один из мужчин, сухощавый пожилой человек с короткой рыжеватой бородкой и более светлой кожей, чем у его товарищей, приветствовал Пирса победным жестом, потом встал перед ним и, ткнув себя в грудь, сказал:
      — Тиддок.
      — Пирс Харконнен, — представился он, но потом поправился, решив сократить имя: — Пирс.
      — Отлично, Пирс, — ответил мужчина на вполне внятном галахском, но с сильным акцентом. Видя удивление молодого человека, Тиддок заговорил, медленно подбирая в памяти чужие слова и выражения: — Наш язык того же корня, что и галахский, но времен Великого Переселения дзен-суннитов, бежавших давным-давно из Лиги. Я много лет работал в городах аристократов, выполняя черную работу. Там я и набрался галахского — услышишь здесь одно слово, там два…
      Обездвиженный и парализованный, пленный кимек продолжал ворчать, ругая взявших его в неволю людей. Не слушая этого рыка, аборигены взяли две конечности и, используя их как шесты, соорудили носилки для канистры, привязав ее между конечностями. Так обычно носят пойманных диких зверей. Двое самых крепких мужчин взвалили импровизированные шесты себе на плечи и направились к склону. Другие собрали снятые с кимека детали и тоже стали подниматься вверх.
      — Идем с нами, — сказал Тиддок.
      Пирс согласился. Другого выбора у него, правда, и не было.

* * *

      Пирс, шедший вслед за суровыми людьми, все сильнее страдал от пульсирующей боли в одном колене. Боль усиливалась с каждым шагом, заставляя его напрягать спину до такой степени, что в конце концов у него заныла и поясница. Пока он еше не осмыслил и не осознал смерть своих родителей. Ему не хватало матери, ее доброго заботливого внимания, ее ума. Катарина спасла ему жизнь, отстрелив капсулу от гибнувшей яхты до того, как кимеки успели уничтожить ее.
      Как это ни странно, тосковал Пирс и об отце. Несмотря на грубость Ульфа, он всегда желал добра своему сыну, стараясь заставить его почувствовать и в полной мере осознать ответственность за благосостояние семьи Харконненов. Сохранение имений семьи всегда стояло на первом месте. Теперь же оказалось, что только один Ксавьер станет продолжателем рода Харконненов. Пирс не питал иллюзий — было очень мало надежды, что ему когда-нибудь удастся выбраться с Каладана… но по крайней мере он пока жив.
      Он, хромая, взбирался вверх по склону, стараясь не отстать от проворных аборигенов. Отделенный от корпуса мозг кимека продолжал что-то злобно бормотать, болтаясь между двумя самодельными шестами. Гнусные оскорбления так и сыпались из динамика — сначала на галахском, а потом на других языках. Казалось, Тиддока и других очень забавляла эта ругань.
      Местные обращали мало внимания на бормотание злобного мозга, но иногда они оборачивались к нему и показывали зубы. Особенно усердствовал Тиддок. Кроме угрожающего оскала он иногда показывал мозгу режущий инструмент и делал вид, что вот-вот пустит его в ход. Но эти угрозы только распаляли ярость плененного мозга. Очевидно, эти люди уже сталкивались с кимеками и знали, как надо сражаться с ними.
      Но Пирс боялся появления трех остальных охотников. Они не откажутся от преследования — и как только кимеки найдут следы обвала и обнаружат разобранный ходильный корпус своего товарища, для них не составит никакого труда выследить, куда пошли сделавшие это туземцы. Правда, этот кимек мог и не сообщить о своей беде до обвала. Эти механические чудовища не любят признаваться в своей слабости.
      Пирс огляделся, осматривая укрепление, сооруженное этими людьми. Впереди козырек льда образовывал гигантский навес, служивший прикрытием поселения. Туземцы устроили свой лагерь в большом кармане, вытопленном во льду горячими потоками вырывавшихся из-под земли газов. В сложенных из грубых камней хижинах женщины и дети энергично занимались своими делами. Они оторвались от своих привычных обязанностей, чтобы взглянуть на прибывших. Все жители поселения были одеты в толстую теплую одежду, ботинки и шапки, подбитые мехом какого-то местного, неизвестного Пирсу животного. Он слышал лай и повизгивание домашних животных, разглядел и мохнатых белых зверей, бегавших возле домов.
      Рядом с ледяным укрытием, проходя сквозь слои льда и камня, клубился пар, булькали пузыри в горячих грязевых лужах и в нескольких местах из-под земли били гейзеры. Идя вслед за мужчинами этого племени по узким каменным ступеням, ведущим к поселку, Пирс не переставал удивляться этому замечательному соседству льда и пламени, не забывая при этом время от времени бросать тревожные взгляды через плечо — не преследуют ли их уцелевшие кимеки. С ледяной крыши поселка иногда срывались капли воды — купол крыши медленно подтаивал. Но когда Пирс внимательно присмотрелся к массивной крыше, то решил, что этот ледник — как и сам поселок — видимо, существует здесь едва ли не с незапамятных времен.
      Когда внезапно наступила темнота — словно на землю упал непроницаемо-черный занавес, — каладанские женщины развели костры в центре площадки под куполом, используя в качестве топлива куски дерева. Из деревни выслали разведчиков следить за возможным приближением кимеков, а остальные уселись пировать и праздновать победу. Люди брали куски свежего мяса, припасенные с предыдущей охоты, нанизывали их на длинные вертела и помещали над костром.
      Канистру с мозгом кимека положили в сторонке, в снег, и забыли о ней.
      Беседуя на своем гортанном наречии, туземцы сидели вокруг костра, передавая друг другу куски поджаренного мяса, не забыв угостить и чужеземца. На вкус Пирса, мясо было уже с душком, но он съел порядочный кусок, не желая обидеть радушных хозяев. Его терзал сильный голод, и он, кроме мяса, съел еще часть своего рациона из аварийного пайка, предложив остальное туземцам, которые с готовностью отведали диковинное угощение.
      Несмотря на присутствие многих людей, тревога продолжала грызть Пирса, и он попытался убедить бородатого вождя в том, что опасность еще не миновала.
      — В лесу остались другие кимеки, Тиддок. Я думаю, что они могут явиться сюда.
      — Но мы уже убили одного, — ответил вождь.
      — Но где остальные? Они все еще бродят поблизости…
      — Мы убьем и их, если они явятся. В случае, конечно, если ты их еще интересуешь. Кимеки нетерпеливы. Они быстро теряют интерес. Ты очень важен для них? Мои люди их абсолютно не интересуют. — Он потрепал Пирса по руке. — У нас есть разведчики. И мы умеем защищаться.
      После еды Тиддок и его соплеменники уселись теснее вокруг костра и принялись на своем языке рассказывать друг другу притчи и вспоминать о пережитых приключениях. Рассказывая истории, люди передавали по кругу сосуды с крепким напитком. Завернувшись в шкуру, чтобы не страдать от холода, Пирс отхлебнул питье, согревшее его изнутри. В промежутках между историями вождь пересказывал Пирсу их содержание — в них повествовалось о порабощенных дзен-суннитах, которые бежали сюда как от машин, так и от рабства в Лиге Благородных.
      Слегка подвыпивший Пирс принялся защищать Лигу Благородных, ведущую тяжелую борьбу с мыслящими машинами, хотя он сам сочувствовал абсолютно бесправному положению дзенсуннитских рабов на Поритрине, Занбаре и других планетах Лиги. Тиддок пытался пересказать соплеменникам рассказ Пирса об эпических битвах со злодейскими машинами Омниуса, с его роботами и кимеками. Голос Пирса стал хриплым, когда он рассказал дзенсуннитам о том, как был уничтожен их корабль и как погибли его отец и мать…
      Тиддок жестом указал на канистру с мозгом кимека.
      — Пошли. Пир окончен. Теперь мы закончим и нашу войну с машинами. Люди ждут.
      Он что-то крикнул на родном языке, и двое мужчин подняли канистру на импровизированных шестах. Мозг снова заговорил, но запас ругательств у него, видимо, иссяк.
      Несколько женщин зажгли от костра факелы и пошли по тропинке к выходу из-под ледяного козырька. Радостно возбужденные туземцы спешили следом, таша с собой беспомощный мозг. Он снова начал выкрикивать угрозы на всех известных ему языках, но люди только смеялись в ответ.
      — Что вы собираетесь со мной делать? — грозно спросил кимек. Все еще соединенный с электродами мозг энергично двигался в своей электрожидкости. — Остановитесь! Мы же сокрушим вас всех!
      Пирс вместе с другими перевалил через гребень хребта и спустился по склону к тому месту, где сильно пахло серой, и даже сквозь обувь чувствовалось, насколько горячи пористые камни. Группа, несшая мозг, свернула к отверстию в земле, из которого сильной струей вырывался горячий пар, где люди и остановились, оживленно болтая и смеясь. Канистру подвесили прямо над отверстием.
      Пирс подошел к отверстию и заглянул вниз. Но Тиддок схватил любопытного чужестранца за рукав и оттащил в сторону. В свете факелов было видно, что бородатый вождь зловеще улыбается.
      Где-то внизу раздался грохочущий мощный рев, из отверстия сначала ударила сильная струя перегретого пара, а потом стремительно поднялся столб гейзера, обдавший крутым кипятком мозг кимека. Проклятия сменились диким воплем, сопровождавшимся какими-то булькающими звуками нестерпимой боли, которые раздавались из поврежденных динамиков.
      Когда струя гейзера опала, кимек плакал и что-то невнятно бормотал. Мгновение спустя гейзер опять заработал, и в динамиках снова раздался вой, от которого у Пирса по спине пробежал холодок ужаса.
      Несмотря на то что этот монстр пытался убить его и участвовал в убийстве его родителей, Пирс не мог больше выносить эту сцену. Когда кипящая струя снова иссякла, он схватил камень и одним ударом разбил вдребезги динамик.
      Но туземцы продолжали держать мозг над разверстым жерлом гейзера, и когда обжигающая вода снова обдала канистру, кимек завопил в полнейшем безмолвии. Он вопил до тех пор, пока не сварился заживо в своей электрожидкости.
      После этого туземцы камнями разбили канистру и сожрали вареный мозг врага.

* * *

      В каменной хижине было тепло и относительно уютно, но Пирс спал плохо, не в силах избавиться от страшных воспоминаний. Когда он все же задремал, ему приснилось, что туземцы подвесили его на шестах над жерлом гейзера. Он явственно ощущал, как закипавшая вода подступала все ближе и ближе… и просыпался с диким криком, застрявшим в горле.
      Снаружи доносился только рык мохнатых животных. Потом стих и он.
      Вдруг послышался какой-то металлический скрежещущий звук.
      Пирс вскочил с лежанки, подбежал к выходу и выглянул в ночь, всматриваясь в холодный, насыщенный парами серы воздух. Теперь мохнатые сторожевые звери выли не переставая. По лагерю, громко переговариваясь, быстро ходили проснувшиеся туземцы. Разведчики напряженно вглядывались куда-то вверх.
      В сероватом, затянутом дымкой небе через неширокую шель между землей и ледяным куполом Пирс увидел четыре воздушных судна, приближавшихся с механическим рокотом. Выхлоп двигателей светился на фоне предрассветного неба. Кимеки!
      Тиддок и его люди выбегали из своих хижин, прихватив с собой факелы и оружие. Пирс тоже выбежал, горя желанием помочь. В предыдущий день он сумел уйти от двух кимеков, но хитроумные машины прочесали окрестности и нашли его следы, которые и привели сюда этих чудовищ.
      Корабли кимеков приземлились на ближайшей скале. Открылись люки, и из них выползли боевые ходильные корпуса. Механические воины, похожие на гигантских крабов, двинулись вниз по склону с устрашающей скоростью. Перед ними по склону рассеялись туземцы, которые с диким гиканьем размахивали факелами, насмехаясь над врагами.
      Один из кимеков выпустил снаряд с гелевым зажигательным зарядом, который, взорвавшись, прожег ледяной купол над поселком. Осколки льда посыпались сверху, разрушая покинутые людьми каменные хижины.
      Тиддок и другие жители деревни стремительно увертывались от льда и огня, словно это была детская игра, и жестами велели Пирсу бежать за ними по той же дороге, по которой они шли вчера ночью к гейзерному полю. При дневном свете Пирс увидел, что это широкая, слегка покатая площадка, покрытая лужами кипящей грязи и горячими источниками. Периодически извергались гейзеры и дымили фумаролы, наполняя воздух тяжелыми испарениями и горячими волнами. Крича и посылая проклятия, люди, словно повинуясь инстинкту, разделились на две группы и растеклись по краям площадки, покрытой твердой коркой. Хорошо разыгранная паника туземцев оказалась странно организованным действием, таким же, как игра в кошки-мышки. Неужели они заманивают врага в западню? Кажется, у них был план собственной охоты.
      Пирс бежал вместе с ними, пригибаясь, когда кимеки стреляли по площадке. Механические тела рвались вперед, как огромные пауки, попавшие на весьма ненадежную почву. Для сложных машин цель казалась чем-то ужасным. Оптические датчики и термальные сенсоры, должно быть, просто ослепли в путанице стольких источников окрашенного в разные цвета тепла.
      Тиддок метнул копье, которое ударило в башню корпуса самого большого кимека. Оружие, естественно, оказалось совершенно неэффективным, оно, скорее, должно было отвлечь и спровоцировать кимека, а не нанести ему какой-то действительный вред. Вождь побежал вперед, что-то насмешливо крича и заманивая кимека дальше.
      Пришедший в неописуемую ярость кимек заорал через свои динамики:
      — Ты не уйдешь от Агамемнона!
      Три других кимека бросились следом за своим предводителем.
      Пирс содрогнулся от ужаса. Все свободные люди знали о знаменитом генерале армии Омниуса, об одном из самых жестоких первоначальных тиранов.
      Удачным выстрелом одна из вражеских машин сразила юношу, который, танцуя, подобрался слишком близко к орудийной руке механического чудовища. Обожженное тело, извиваясь в муках, упало на землю. Каладанские аборигены, пылая яростью и гневом, сомкнули ряды и с еще большим остервенением принялись дразнить кимеков. Они начали швырять в монстров самодельные гранаты, которые, разрываясь, вспыхивали огнем и дымом, оставляя на броне кимеков закопченные пятна. Но машины с человеческими мозгами и не думали отступать; напротив, они ускорили темп продвижения.
      Легконогие туземцы бросились бежать через вулканически активную зону. Кимеки, не подозревая ловушки, бросились вслед за жертвами, сметая на своем пути соляные выросты и преследуя людей в непроглядном тумане. На ходу они стреляли зажигательными снарядами, выпускали взрывные ракеты. Погиб еще один человек — его грудь превратилась в обожженный кратер.
      Тем не менее Тиддок и его соплеменники продолжали смеяться над чудовищами и дразнить их, не собираясь сдаваться. Два более мелких кимека рванулись вперед, на гейзерное поле. Размахивающие руками туземцы остановились, явно чего-то ожидая.
      Тонкий наст треснул и раскололся. Два механических корпуса попытались отпрыгнуть назад, но трещина оказалась лишком широка. Земля прогнулась под ходильными конечностями, и оба кимека с дикими воплями рухнули в кипящую серную лаву. Пирс присоединился к Тиддоку и другим людям, тоже издав радостный победный крик, который сразу смолк, когда еще один кимек выстрелом убил молодую женщину с развевающимися длинными волосами. Снаряд буквально разрезал ее надвое.
      Внезапно чуть ли не под ногами третьего кимека начал извергаться гейзер. Крутой перегретый кипяток обварил канистру с мозгом. Стержни, проводящие импульсы, были повреждены, и механический монстр бестолково закружился на месте, потеряв ориентацию. Кимек упал на свои механические колени, электрожидкость приобрела ярко-синий цвет, что показывало мысленное напряжение.
      Тиддок швырнул под ноги кимека маленькую гранату. Взрыв не причинил механическому корпусу никакого вреда, но зато вызвал трещину в корке, прикрывавшей лавовое озеро. Пока раненый механический враг кружился на месте, земля раздалась под ним. Третий кимек присоединился к первым двум, уже варившимся в серном котле расплавленной грязи.
      Агамемнон продолжал надвигаться на отступающих людей, словно стремясь посчитаться с ними за своих бестолковых соратников. Главный кимек, как неотвратимая судьба, двинулся на старого вождя Тиддока. Рыжебородый и его друзья продолжали бросать копья и самодельные гранаты, но механический генерал не дрогнул. За спиной Тиддока была перегретая площадка, и огромный кимек блокировал вождю и его людям единственный путь к отступлению.
      Повинуясь какому-то порыву, Пирс подбежал к главному кимеку и закричал, чтобы отвлечь его на себя. Он подобрал с земли копье и ударил чудовище по одной из членистых шарнирных ног.
      — Агамемнон, ты убил моих родителей!
      К его удивлению Агамемнон повернул свою башню и, настроив сенсоры, принялся какое-то мгновение изучать этого странного, невесть откуда взявшегося дурачка.
      — А ты храбрей! — произнес монстр с нескрываемым удивлением. — Ты — тот червь, за которым мы охотились?
      — Я аристократ из Дома Харконненов! — выкрикнул в ответ Пирс. Он словно дубиной ударил копьем по металлической голове чудовища. Удар был так силен, что мог бы сломать человеку кости, но на поверхности канистры осталась лишь едва заметная крошечная царапина.
      Кимек грубо расхохотался. Одна из когтистых лап кимека схватила Пирса и отбросила в сторону копье. Молодой человек почувствовал, как железная рука обхватывает его за пояс. Краем уха, словно откуда-то издалека, он услышал, как что-то кричит Тиддок…
      Но вдруг земля раздалась под тяжелым корпусом генерала кимеков. Кипящая грязь, которую теперь ничто не сдерживало, хлынула кверху обильными струями. Агамемнон провалился в зияющее жерло гейзера, все еще сжимая в механической руке свою жертву. Когти немного разжались, и Пирс взобрался на голову кимека, чтобы хоть немного заслониться от нестерпимого жара и ухватиться за шероховатый край пролома. Но в этот миг струя перегретого пара вырвалась из гейзера, уничтожив без следа Пирса и механического завоевателя.

* * *

      Оставшийся в живых, но взбешенный до глубины души Агамемнон взгромоздился в неповрежденный космический корабль и отбыл с негостеприимной океанической планеты. Его механический корпус оказался более устойчивым, чем он предполагал, и, уцепившись за край жерла, Агамемнон сумел не провалиться в расплавленную грязь.
      Эти черви, эти жалкие дикари орали ему обидные слова, швыряли в него копья и свои смехотворные гранаты, и Агамемнон презирал себя за позорное отступление. Но гидравлические механизмы были все же повреждены — при том что все эти дураки неокимеки погибли, — и он предпочел, хромая и переваливаясь с боку на бок, доковылять до стоявшего внизу космического корабля, оставив непокорное племя безнаказанным. Системы на борту корабля переместили канистру с мозгом на панель управления и присоединили к ней проводящие импульсы стержни. После этого он выбросил поврежденный ходильный корпус, оставив его на этом проклятом Каладане.
      Единственный оставшийся в живых из всей своей эскадрильи, Агамемнон покинул этот ничем не примечательный мир. Он вернется на Землю и доложит все компьютерному всемирному разуму, Омниусу. У генерала будет полная свобода действий — он сможет придумать любое объяснение своим потерям. Омниус не заподозрит его во лжи. Такие вещи просто не могут прийти в его компьютерную голову. Но у генерала кимеков мозг был человеческим…
      Пока Агамемнон будет лететь в открытом космосе, у него будет достаточно времени на придумывание объяснений. Он найдет, на кого свалить всю вину. Свой рассказ он добавит к мемуарам, которые хранятся в базе данных его личного компьютера.
      К счастью, всемогущий и всевидящий всемирный разум просто хотел получать информацию и точное перечисление всех происшедших событий. Придумывать объяснения и оправдания — это слабость чисто человеческого свойства.

* * *

      В столице Лиги, на планете Салуса Секундус, маленький мальчик снизу вверх смотрел в лицо темнокожего Эмиля Тантора, богатого и влиятельного аристократа. Они стояли на передней лужайке обширного имения Танторов, главная усадьба которого превосходила высотой все дома в городе и была видна издалека. Вечерело, в домах, усеивавших склоны близлежащих холмов, зажигались огни.
      Сигнал бедствия, посланный Ульфом Харконненом, был наконец получен, и Эмиль Тантор сообщил мальчику страшную весть о гибели его родителей и брата. Они пали очередными жертвами нескончаемой войны с мыслящими машинами.
      Юный Ксавьер Харконнен потупил взгляд, но не заплакал. Добросердечный аристократ положил руку на его плечо и заговорил, стараясь выбирать самые теплые и трогательные слова:
      — Не хочешь ли ты выбрать меня и Люсиль своими приемными родителями? Думаю, что этого захотел бы и твой отец, доверивший тебя нашему попечению.
      Ксавьер взглянул в участливые темно-карие глаза и кивнул.
      — Из тебя вырастет блестящий молодой человек, — сказал Тантор, — которым смогли бы гордиться твой брат и родители, если бы они остались живы. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы дать тебе достойное воспитание, научить тебя кодексу чести и внушить чувство ответственности. Имя Харконненов благодаря тебе будет вечно сиять в анналах истории.
      Ксавьер поднял голову и уставил взор в небо, где уже загорались ночные звезды. Он знал созвездия, знал также, какие миры находятся под властью Омниуса, а какие принадлежат Лиге.
      — Я научусь воевать с мыслящими машинами, — сказал мальчик, и Эмиль Тантор взволнованно сжал его плечо. — И настанет день, когда я разобью их.
       Это станет целью моей жизни.

* * *

      Темной ночью, под снежно-белым покровом ледника, на котором черными конусами выделялись сосны, вокруг весело гудевшего в костре пламени сидели каладанские туземцы. Поддерживая свою традицию, они не уставали повторять древние легенды и повествования о недавних битвах и подвигах. Старый Тиддок сидел рядом с чужестранцем, принятым недавно в племя, героем с ясными глазами и восковыми рубцами, покрывавшими все его тело. Этот человек врукопашную схватился с чудовищным кимеком и вместе с ним рухнул в кипящий подземный котел… но он выполз оттуда живым, уцепившись за побитого кимека. У Пирса работала только одна рука, вторая — обожженная и изуродованная до неузнаваемости — вяло висела вдоль тела. Он что-то страстно говорил на древнем буддисламском наречии; иногда ему не хватало слов, он оборачивался к Тиддоку, который с готовностью подсказывал.
      Теперь Каладан стал его родным домом, и он, Пирс Харконнен, проведет здесь остаток своих дней, с этим народом, в полной безвестности. Никакой возможности покинуть эту планету не было, разве только в историях, которые он рассказывал. Пирс околдовывал собравшихся, когда говорил о великих битвах с мыслящими машинами, но выучил он также и Песни о Долгом пути и хроники многих поколений дзенсуннитских переселенцев.
      Как уже давно понял его отец, Пирс Харконнен подсознательно всю жизнь хотел быть рассказчиком.

Легенда Батлерианского Джихада

 
      Когда в космопорт Гьеди Первой вернулся бронированный корабль армии Джихада, население встречало его, предвкушая новость о новой великой победе над злодейскими мыслящими машинами. Но лишь взглянув на покрытый вмятинами и обгоревший корпус судна, Вергиль Тантор понял, что оборона колонии Перидот закончилась отнюдь не так, как ее планировали в штабах.
      Протолкавшись сквозь плотную толпу, запрудившую подходы к космопорту, Вергиль наткнулся на солдат оцепления: желторотые юные новобранцы и старые ветераны, не годные уже к битвам с боевыми роботами Омниуса. Сердце юного Тантора стучало, как паровой молот.
      Мысленно он молился, надеясь, что ничего не случилось с его названым братом Ксавьером Харконненом.
      Поврежденный корабль тяжело опустился на причальную площадку словно потерпевшее крушение судно, столкнувшееся с рифом. Двигатели, раскаленные от трения об атмосферу, шипели и стонали, медленно остывая.
      Вергиль смотрел на почерневшие отметины на броневых листах обшивки, гадая, какие снаряды и ракеты выпускали злобные машины в доблестных защитников Джихада.
      Если бы и он был в их числе! Вергиль тоже мог бы принять участие в сражении. Но Ксавьер — командир боевой группы — всегда сопротивлялся вступлению Вергиля в армию с той же страстью, с какой он воевал с мыслящими машинами.
      Когда системы приземления фиксировали огромный корабль, в нижней части корпуса открылись десятки выходных люков. Из них начали выходить младшие командиры, потребовавшие помощи. Из города был вызван медицинский персонал; прибыли также медицинские команды из других местностей и даже с других континентов, чтобы оказать помощь раненым солдатам и колонистам.
      На поле были установлены передвижные сортировочные и диагностические пункты. Сначала оказывали помощь военным, так как они добровольно отдавали жизни, жертвуя собой во имя великой битвы, начатой Сереной Батлер. Красно-зеленая форма была запачкана и кое-как залатана; очевидно, у солдат и офицеров не было возможности привести себя в порядок за время долгого путешествия от колонии Перидот. Наемникам помощь оказывали во вторую очередь, вместе с ранеными эвакуированными колонистами.
      Вергиль вместе с другими солдатами космопорта бросился помогать раненым; его большие карие глаза тщетно искали человека, который мог бы ответить на главный, мучивший его вопрос: что с сегундо Ксавьером Харконненом? Тревога не покидала Вергиля. Возможно, что все в порядке… но что, если его старший брат был убит в этом героическом походе? Что, если он ранен, но остается на борту, отказываясь от медицинской помощи до тех пор, пока ее не окажут его солдатам? Любой из этих сценариев волне отвечал духу и личности Ксавьера Харконнена.
      Вергиль работал уже много часов, не представляя себе, через какой ад пришлось пройти этим воинам Джихада. Потный и уставший, он действовал как автомат, выполняя распоряжения и развозя по местам обожженных, раненых и отчаявшихся беженцев.
      Он слышал приглушенные голоса людей, рассказывавших о бойне, в которой была уничтожена, буквально стерта с лица земли эта маленькая колония. Когда мыслящие машины решили присоединить колонию к Синхронизированному Миру, армия Джихада направила войска на защиту Перидота.
      Но схватка за колонию оказалась лишь одной из многих в длинной череде битв, состоявшихся за десяток лет, прошедших с того дня, когда Серена Батлер призвала все человечество подняться на борьбу за ее дело — после того как мыслящие машины убили ее маленького сына Маниона — сына Ксавьера.
      В наступательных и оборонительных боях обе стороны несли большие потери, но ни одной из них не удавалось добиться окончательной, решающей победы. Мыслящие машины без устали строили новые корабли и производили новых роботов, но людские потери были невосполнимы. Серена произносила зажигательные речи, призывая на борьбу новых добровольцев. На войне погибало так много солдат, что руководство Джихада начало скрывать потери. Война коснулась всех, борьба стала тотальной.
      После бойни на Хонру, семь лет назад, Вергиль уже хотел вступить в вооруженные силы Джихада. Он считал это своим долгом, долгом и священной обязанностью человеческого существа, независимо от его родственных связей с Ксавьером и его убитым сыном Манионом. В имении на Салусе родители уговорили сына подождать, ведь ему нет еще и семнадцати лет, но Вергиль не желал слушать никаких доводов.
      Вернувшись на Салусу после той битвы, Ксавьер удивил родителей, предложив в виде исключения взять не достигшего призывного возраста Вергиля в армию и начать готовить его к действительной службе. Молодой человек ухватился за эту возможность, не подозревая, что у Ксавьера были на этот счет свои планы. Сегундо Харконнен позаботился о том, чтобы Вергиля определили в тихое место на Гьеди Первой, где он будет заниматься восстановительными работами — и где он будет вдали от реальных страшных схваток с неумолимым машинным врагом.
      Вергиль служил на Гьеди Первой уже несколько лет, поднявшись до звания всего лишь второго децеро в строительной бригаде… так и не участвуя в боевых действиях. А в это время Ксавьер Харконнен водил боевые корабли с одной планеты на другую, защищая свободное человечество от механизированных орд вездесущего компьютерного разума Омниуса…
      Вергиль перестал считать раненых, перенесенных им за эти часы. Сейчас он, потея в своей зеленой форме, вместе с каким-то гражданским мужчиной несли на носилках раненую женщину, спасенную из ее щитового домика, который сожгли машины в колонии Перидот. Женщины и дети Гьеди-Сити сновали между ранеными, предлагая им воду и еду.
      Наконец, когда жаркий день был уже в самом разгаре, радость переполнила грудь Вергиля. В это время он ставил носилки с очередным раненым на площадку сортировочного пункта. Он поднял глаза на корабль и обомлел. От того, что он увидел, у Вергиля захватило дух. У главного трапа вернувшегося боевого корабля он разглядел выделяющегося гордой осанкой офицера, вышедшего из люка судна.
      Сегундо Ксавьер Харконнен был одет в безупречно чистую и отутюженную форму со всеми положенными знаками отличия. Безукоризненно сидевшее обмундирование делало Ксавьера похожим на воплощение военного, каким он, собственно, и был до мозга костей. Именно такие командиры воодушевляют своих солдат, вселяют в них уверенность, дают надежду мирному населению и вызывают восхищение у жителей Гьеди-Сити. Страх — это главный враг, враг страшнее, чем мыслящие машины. Ксавьер никогда не давал своим подчиненным повода испытывать страх и неопределенность: да, доблестное человечество рано или поздно выиграет эту войну.
      Улыбаясь, Вергиль в первый раз за сегодняшний день облегченно вздохнул. Все сомнения улетучились. Естественно, Ксавьер Харконнен жив. Этот великий человек командовал войсками, освобождавшими Гьеди Первую от порабощения кимеками и машинами. Ксавьер командовал флотом во время атомного очищения Земли, первой великой битвы Джихада Серены Батлер.
      И этот герой не остановится до тех пор, пока не будет уничтожена последняя мыслящая машина.
      Но, глядя на спускавшегося по трапу брата, Вергиль вдруг заметил, как тяжелы его шаги, какая усталость сквозит во всех движениях и как постарело его лицо. На нем не было даже тени улыбки, никакого блеска в серо-стальных глазах. Выражение лица было каменным, собственно, оно ничего не выражало. Как мог человек так скоро постареть? Вергиль преклонялся перед Ксавьером, он горел желанием поговорить с ним наедине как с братом и узнать, что же в действительности произошло в колонии Перидот.
      Но на людях сегундо Харконнен никогда не покажет свои истинные чувства. Для этого он был слишком хорошим военачальником.
      Вергиль протолкался сквозь толпу ближе к кораблю, радостно приветствуя вместе с другими выдающегося сегундо. Ксавьер наконец узнал брата в море других лиц, и в глазах его сверкнула радость, которая тотчас же потухла, словно раздавленная тяжелыми думами, переполнявшими Ксавьера, страшными воспоминаниями пережитой катастрофы. Вместе с остальными рабочими Вергиль, дождавшись, когда Ксавьер спустится на площадку, отправился сопровождать его в Гьеди-Сити.

* * *

      Вместе с уцелевшими офицерами своего штаба Ксавьер проводил все дни в составлении рапортов и отчетов, которые надо было представить руководству Лиги по поводу проигранного сражения, но он все же настоял на нескольких часах перерыва, чтобы встретиться с братом.
      Он приехал в домик Вергиля, усталый, с покрасневшими от бессонных ночей глазами, измотанный переживаниями и работой. Когда они обнялись, Ксавьер некоторое время оставался напряженным и оцепеневшим, прежде чем расслабился и ответил на горячее объятие своего темнокожего брата. Несмотря на свою полную физическую несхожесть, отмечавшую разницу в их расовой наследственности, оба понимали, что узы любви, связывавшие их, есть не проявление близости родословных, а проявление той семейной атмосферы любви и уважения, какая окружала их в доме Эмиля и Люсиль Тан-тор. Впустив брата в дом, Вергиль заметил, что Ксавьера бьет дрожь, которую он подавляет лишь усилием воли. Он постарался отвлечь Ксавьера, познакомив его со своей женой, с которой сочетался браком два года назад.
      Шил оказалась темноволосой красавицей, не привыкшей встречать гостей такого ранга. Она ни разу не путешествовала на Салусу Секундус и не была в имении Танторов. Но она радушно встретила Ксавьера не как великую знаменитость, а просто как долгожданного любимого брата ее мужа.
      Всего неделю назад на Гьеди Первую прибыл один из торговых кораблей Аурелия Венпорта, доставивший партию меланжи с Арракиса. Шил потратила недельное жалованье мужа на то, чтобы купить пряности и добавить ее к изысканному обеду, который она приготовила.
      За обедом они говорили о несущественных пустяках, избегая затрагивать военные темы. До предела уставший и измотанный Ксавьер едва ли замечал вкус блюд и вряд ли даже обратил внимание на экзотическую меланжу. Шил была разочарована и даже обижена, но Вергиль шепотом объяснил ей, что брат лишился чувства вкуса и обоняния во время газовой атаки кимеков, которая стоила ему легких. Хотя теперь Ксавьер дышал новыми легкими, доставленными тлулакскими торговцами органами, чувство вкуса и обоняние так и остались притуплёнными.
      Наконец, когда они перешли к приправленному пряностью кофе, Вергиль был уже не в силах сдерживать свое любопытство.
      — Ксавьер, прошу тебя, расскажи, что же все-таки произошло в колонии Перидот? Была ли это победа или, — голос его дрогнул, — машины все же одолели нас?
      Ксавьер поднял голову и отвел взгляд.
      — Великий Патриарх Иблис Гинджо говорит, что у нас не бывает поражений. Только победы и… моральные победы. То, что случилось в Перидоте, относится ко второй категории.
      Шил изо всех сил сжала руку мужа, делая этим знак, чтобы он воздержался от дальнейших расспросов. Но Вергиль не стал вмешиваться, и Ксавьер продолжал говорить:
      — Нападение на колонию Перидот было совершено за неделю до того, как ближайшая боевая группа получила донесение об этом. Поселенцы были почти поголовно уничтожены. Мыслящие машины решили сокрушить колонию и сделать планету одной из баз Синхронизированного Мира, установить там свою инфраструктуру и инсталлировать новую копию Омниуса.
      Ксавьер отхлебнул кофе, а Вергиль, поставив локти на стол, придвинулся ближе к брату, боясь пропустить хоть одно слово.
      — Армия Джихада располагала в том районе ограниченными силами — там находился только мой корабль с горсткой солдат. Но у нас не было иного выбора — мы отреагировали на сигнал бедствия, не желая потерять еще одну планету. Кроме того, у меня был на борту отряд наемников.
      — С Гиназа? Отряд наших лучших бойцов?
      — Да, некоторые были и оттуда. Мы прибыли раньше, чем ожидали мыслящие машины. Мы ударили по ним беспощадно и очень сильно — бросив в бой все силы, какими располагали. Мои люди дрались как одержимые, многие погибли. Но машин было уничтожено намного больше. К несчастью, большинство городов колонии к моменту нашего появления были уже разрушены и сровнены с землей, а их жители убиты. Но армия Джихада все равно вступила в бой, и с помощью святого чуда нам удалось вытеснить врага с планеты. — Он тяжело вздохнул, словно его подвели искусственные легкие. — Вместо того чтобы просто сократить ненужные потери и улететь, как они делают всегда, на этот раз роботы изменили свою программу и прибегли к тактике выжженной земли. Они уничтожали все, что попадалось им на пути. Там, где они проходили, не оставалось ничего — ни растений, ни домов, ни людей, ни животных.
      Шил изменилась в лице.
      — Как это ужасно.
      —  Ужасно? —Ксавьер помолчал, словно пробуя на вкус произнесенное им слово. — Я не могу даже начать описывать то, что мне пришлось там увидеть. Мало что осталось от колонии, которую мы явились спасать. Погибла четверть моих солдат и половина наемников.
      Печально покачав головой, он продолжил:
      — Мы собрали жалкие остатки тех жителей, которые сумели избежать истребления. Я не знаю — да и не желаю знать, — сколько людей нам удалось спасти. Колония Перидот не досталась машинам, но эта планета перестала быть пригодной для обитания там человека. — Он снова тяжко вздохнул. — Такова, видно, природа этого Джихада.
      — Именно поэтому нам надо продолжать сражаться. — Вергиль вскинул подбородок. Его бравада отдавала фальшью даже в его собственных ушах. — Позволь и мне сражаться с Омниусом! Нашей армии все время нужны новые солдаты. Пора и мне участвовать в реальных битвах этой войны!
      Казалось, что только теперь Ксавьер Харконнен пробудился от тяжелого сна. По лицу его прошла гримаса отвращения.
      — Не надо делать этого, Вергиль! Никогда.

* * *

      Вергиль получил назначение участвовать в ремонтных работах на борту вернувшегося на Гьеди корабля Ксавьера. Ремонт затянулся на добрых две недели. Если уж он не может лететь на настоящую войну, то хотя бы займется сменой оружия, заменой поврежденных защитных полей Хольцмана и усилением броневых плит.
      Вергиль, прилежно выполняя все задания, какие он получал от бригадира, буквально пожирал глазами оборудование и системы корабля, гадая, как они работают. Может быть, настанет такой день, когда Ксавьер смягчится и разрешит ему участвовать в походах Священного Джихада, и тогда он, Вергиль, в конце концов встанет на капитанский мостик одного из таких кораблей. Он уже взрослый — ему двадцать три года, — но его влиятельный брат имеет возможность вставлять ему палки в колеса, что бы он ни пытался сделать самостоятельно… и пользуется такими возможностями.
      В тот день, проверяя качество ремонта одного из дисплеев, Вергиль наткнулся на тренировочную каюту боевого корабля. Тяжелая металлическая дверь была полуоткрыта, и изнутри доносились скрежет и лязг металла и натужное дыхание стремительно двигавшегося человека.
      Влетев в каюту, Вергиль застыл на месте, потеряв от изумления дар речи. Какой-то закаленный в боях ветеран, судя по длинным волосам и небрежной одежде, наемник, самозабвенно сражался в рукопашном единоборстве с боевым роботом. У машины было три набора рук, каждая из которых сжимала смертоносное оружие. Двигаясь с грациозной стремительностью, робот наносил наемнику удар за ударом, которые тот ловко отражал.
      У Вергиля бешено забилось сердце. Как машина могла пробраться на боевой корабль, которым командовал сам Ксавьер? Неужели Омниус сумел и сюда заслать шпиона или вредителя? Были ли еще машины на борту? Оборонявшийся наемник нанес роботу удар своим импульсным мечом, и одна из рук машины повисла, словно парализованная.
      Издав воинственный клич — он просто обязан был помочь, — Вергиль схватил со стойки какое-то оружие и бесстрашно бросился на врага.
      Наемник быстро отреагировал на появление Вергиля, крикнув:
      — Хирокс, стой!
      Боевой мек застыл на месте. Наемник, тяжело дыша, сменил боевую стойку на положение «вольно». Вергиль резко остановился, переводя недоуменный взгляд с вражеского робота на мускулистого бойца.
      — Не волнуйся, — сказал наемник, — я просто тренировался.
      — С машиной? — выдохнул Вергиль, все еще не придя в себя.
      Длинноволосый наемник улыбнулся. Паутина бледных шрамов покрывала его щеки, шею, голые плечи и грудь.
      — Нашими врагами в Священном Джихаде, юный офицер, являются именно машины. Если же мы хотим приобрести умение драться с ними, то кто кроме них может нас этому научить?
      Вергиль неуклюже поставил на место схваченное им оружие. Лицо его вспыхнуло от смущения.
      — Да, в этом есть определенный смысл.
      — Хирокс — это суррогатный противник, учебная цель, которую надо поразить. На мой взгляд, он воплощает в себе всех мыслящих машин.
      — Как мальчик для порки.
      — Мек для порки. — Наемник весело усмехнулся. — Мы можем установить разный уровень квалификации боевого робота в тренировочных целях. — Он подошел к зловещей боевой машине. — Убери оружие.
      Робот послушно опустил свои вооруженные конечности, втянул их в корпус — даже поврежденную конечность — и стал ждать дальнейших команд. Смеясь, наемник ткнул робота в грудь рукояткой своего импульсного меча. Машина отступила на один шаг. Оптические сенсоры вспыхнули оранжевым светом. Остальная часть машинного лица с грубыми ртом и носом не шевельнулась.
      Человек уверенно постучал по металлическому торсу.
      — Этот ограниченный в своих действиях робот — я терпеть не могу термина мыслящая машина — находится под нашим полным контролем. Он служит наемникам Гиназа вот уже три поколения. — Он выключил импульсный меч, сконструированный для того, чтобы выводить из строя гельконтурные цепи роботов. — Я — Зон Норет, один из бойцов Гиназа, приписанный к этому кораблю.
      Заинтригованный Вергиль подошел ближе к роботу.
      — Где вы нашли эту машину?
      — Сто лет назад разведчики Гиназа наткнулись на поврежденный корабль машин и взяли его на буксир. Из корабля мы извлекли сломанного боевого робота. Мы стерли его память и вставили нужную нам боевую программу. Это позволяет нам проверять, насколько мы готовы к сражениям с реальными противниками-роботами.
      Норет похлопал робота по рифленому железному плечу.
      — Многие роботы Синхронизированного Мира были уничтожены, благодаря тому, что мы учились на этом вот экземпляре. Хирокс — бесценный учитель. На Гиназском архипелаге наши курсанты отрабатывают на нем приемы зашиты и нападения. Он оказался таким кладезем полезных сведений, которые мы использовали против наших врагов, что мы, наемники, не считаем Хирокса мыслящей машиной — мы относимся к нему как к нашему союзнику и другу.
      — Робот — союзник? Серене Батлер это бы не очень понравилось, — опасливо произнес Вергиль.
      Зон Норет отбросил назад свои длинные словно хвост кометы волосы.
      — В этом Джихаде многое делается и без ведома Серены Батлер. Я не удивлюсь, если узнаю, что у наших солдат есть и другие, такие же меки. — Он небрежно махнул рукой. — Но поскольку у всех нас одна цель, то большинство деталей становятся несущественными.
      Вергилю показалось, что многие раны Норета зажили совсем недавно.
      — Может быть, вам уже стоит выйти в отставку, а не продолжать драться самому?
      — Истинный наемник никогда не перестает сражаться. — Он прищурил глаза. — Я вижу, что ты и сам военный.
      Вергиль испустил подавленный вздох.
      — Да. Я служу в строительной бригаде. Это совсем не то, чего я хотел. Я бы тоже хотел сражаться… но это долгая история.
      Норет вытер со лба пот.
      — Как тебя зовут?
      — Второй децеро Тантор.
      Норету это имя, судя по отсутствию реакции, было неведомо. Он взглянул на боевого мека, а потом на молодого офицера.
      — Может быть, мы все же устроим для тебя пробный поединок?
      — Вы хотите разрешить мне… Зон Норет кивнул.
      — Если человек хочет сражаться, то отчего не предоставить ему такую возможность?
      Вергиль вскинул подбородок.
      — Не могу с вами не согласиться.
      — Хочу только предупредить тебя, что, хотя этот мек тренировочный, он тем не менее смертельно опасен. Когда я тренируюсь, то часто отключаю предохранительные программы. Вот почему так хороши гиназские наемники.
      — Но должны же быть там какие-то стопоры, иначе какой же это инструктор?
      — Если тренировка не включает в себя элемент опасности, то она бессмысленна и бесполезна. Курсант расслабляется, так как знает, что ему ничто не грозит. Хирокс по своей конструкции совсем не таков. Он может и убить.
      Вергиль ощутил прилив мужества, надеясь, что его не дурачат.
      — Я могу сам решать, что мне делать. Я же проходил армейскую подготовку.
      Но он хотел использовать выпавший на его долю шанс и помериться силами с этим роботом. Это будет почти такая же реальная схватка, об участии в которых он мечтает так давно. Вергиль сосредоточил на Хироксе всю свою ненависть, мысленно обвиняя его во всех бедствиях, какие навлекли на человечество мыслящие машины. Он хотел только одного — превратить Хирокса в груду металлолома. — Позвольте мне сразиться с ним так же, как вы.
      Наемник вскинул брови, он явно забавлялся, но отчасти был и заинтересован.
      — Какое оружие вы выбираете, юный воин?
      Вергиль, поколебавшись, посмотрел на неуклюжую палку, которую он схватил со стойки.
      — У меня с собой ничего нет.
      Норет взял в руку свой импульсный меч и протянул его молодому человеку.
      — Ты знаешь, как обращаться с этой штукой?
      — Она очень похожа на ту, с которой мы занимались в тренировочном лагере. Но, кажется, это новая модель.
      — Верно. — Норет включил оружие и снова протянул его Вергилю.
      Вергйль взял меч и взвесил его на руке. Мерцающие вспышки разрушительной энергии плясали на сверкающем клинке.
      Он сделал глубокий вдох и принялся рассматривать боевого робота, который бесстрастно смотрел на него, мерцая оранжевыми огнями в глубине оптических сенсоров. Сенсоры повернулись, изменив направление, и, заметив приближение Норета, Хирокс приготовился к схватке с новым противником.
      Когда наемник включил робота, из его торса выдвинулись только две руки. В одной был кинжал, во второй никакого оружия не было.
      — Он будет драться со мной, как с самым неумелым новичком, — недовольно сказал Вергйль.
      — Может быть, Хирокс хочет сначала испытать тебя, проверить, что ты умеешь. Ведь в настоящей схватке противник не дает тебе отчета о своей квалификации.
      Вергиль осторожно приблизился к меку и принялся кружить около него, держа на весу импульсный меч. Ладони его стали влажными от волнения, хватка рукояти ослабла. Мек повернул голову и уставил взгляд сенсоров в Вергиля. Рука с кинжалом дернулась, и Вергиль ударил по оружию врага импульсным мечом; между клинками проскочили пурпурные искры, и робот вздрогнул.
      — Мне кажется, это тупая машина.
      Вергиль именно так и представлял себе этот поединок. Он бросился вперед и снова ударил, целясь на этот раз в торс машины. На месте удара возникло пурпурное пятно. Молодой Тантор нажал голубую кнопку на рукоятке меча и поставил его на самый высокий уровень энергии.
      — Целься в голову, — посоветовал Норет. — Повреди контуры робота, этим ты замедлишь его движения. Если правильно нанесешь удар, то ему потребуется минута или две, чтобы восстановиться.
      Вергиль снова ударил, но в голову не попал, и меч скользнул по металлическому плечу. От удара кинжал вылетел из механической руки и с железным звоном упал на пол тренировочного зала. Из кисти робота показался дымок.
      Воодушевленный Вергиль снова атаковал, надеясь на этот раз добить робота. Он недоумевал, чему может научить это неуклюжее железо. Он хотел разбить его, превратить в кучу металлических обломков. Он подумал о Серене, о Манионе, обо всех убитых и замученных людях… и о своей собственной неспособности настоять на своем и принять участие в Джихаде. За все ответит мек — как козел отпущения.
      Но когда Вергиль приблизился к машине, свободная рука ее преобразилась. Текучий металл превратился в короткий меч с шипами на клинке. Другая рука перестала искрить, и из нее выдвинулось такое же оружие.
      — Осторожнее, юный воин. Нельзя допустить, чтобы армия потеряла ценного офицера строительных войск.
      Ощутив насмешку в словах наемника, Вергиль злобно огрызнулся:
      — Я не боюсь этой машины.
      — Страх иногда тоже не мешает.
      — Даже перед таким тупым противником? Хирокс даже не понимает, что я издеваюсь над ним.
      — Я всего лишь машина, — нараспев произнес мек синтезированным голосом, раздавшимся из вмонтированного в корпус динамика. Вергиль отпрянул: ему показалось, что в тоне робота он услышал нескрываемый сарказм. Лицо робота при этом оставалось неподвижным, как древняя театральная маска.
      — Хирокс обычно немногословен, — улыбаясь, произнес Норет. — Вперед, бей его. Но даже я не знаю, сколько именно сюрпризов у него в запасе.
      Вергиль отступил, чтобы лучше рассмотреть и оценить противника. Он увидел, как сверкают сенсоры, внимательно смотрящие на импульсный меч.
      Внезапно Хирокс дернулся вперед и с неожиданной быстротой и ловкостью сделал выпад своим мечом с шипами. Вергиль попытался уклониться от удара, но сделал это с опозданием, и на руке появилась мелкая рана. Он перекатился по полу назад, уходя от следующего удара, потом вскочил на ноги и бегло осмотрел рану.
      — Неплохое движение, — сказал Норет небрежным тоном, словно ему было абсолютно все равно, убьет мек Вергиля или нет. Для этого наемника убийство, видимо, было как развлечением, так и профессией. Наверное, для того, чтобы стать гиназским наемником, надо иметь более грубую натуру. Но Вергиль, который не обладал и долей такой грубости, опасался, что попал в ситуацию только из-за мимолетного порыва, и может столкнуться с вызовом, принять который он попросту не готов. Робот тем временем продолжал наступать, меняя скорость и направление движений, проявляя необыкновенную быстроту. Действия боевой машины были непредсказуемы.
      Вергиль, увертываясь от ударов, уходил то вправо, то влево, беспрерывно нанося ответные удары электронным мечом. Он весьма ловко перекатывался, кувыркался и даже хотел сделать сальто назад, но воздержался, так как не знал, что надо делать дальше. Каждое неудачное движение грозило смертью.
      Одним из ударов Вергилю удалось попасть в панельный отсек на боку Хирокса. Панель вспыхнула красным светом. Робот остановился. Из корпуса выдвинулся тонкий стержень, который потянулся к панели и что-то в ней поправил.
      — Он может себя ремонтировать?
      — Да, как и большинство механических бойцов. Ты же хотел поупражняться с реальным противником, не так ли? Я предупреждал тебя о ловкости этого робота.
      Внезапно Хирокс снова обрушился на Вергиля — на этот раз более жестко и быстро. Из корпуса выдвинулись еще две руки. В одной был длинный кинжал с зазубренным концом для того, чтобы можно было наносить рваные раны. В другой руке светился длинный брус раскаленного железа.
      Зон Норет что-то произнес взволнованным тоном, но Вергиль не расслышал его слов. Все, что он до сих пор знал, съежилось в бесконечно малую точку, исчезли все ненужные и бессмысленные представления, сейчас важно было только одно — выжить.
      — Я — солдат Джихада, — прошептал Вергиль. Он покорился судьбе, но был полон решимости как можно дороже продать свою жизнь и причинить врагу столько вреда, сколько сможет. Он вспомнил слова присяги, которую приносили и солдаты строительных подразделений.
      — Если я погибну в схватке с мыслящими машинами, то присоединюсь к тем, кто уже отправился в рай, и к тем, кто отправится туда после меня. — Он ощутил состояние какого-то транса. Чувство страха смерти исчезло.
      Он бросился вперед, отскакивая от направленных в него ударов, увертывался, сам наносил удары мечом, постоянно разряжая оружие. Где-то сзади раздались громкие голоса, но Вергиль не различал слов. Потом он услышал громкий стук, увидел ослепительную вспышку, и все его существо затопил какой-то странный желтый свет. Это было как порыв северного ветра, который заморозил его и парализовал.
      Обездвиженный и беспомощный, Вергиль вздрогнул и рухнул в никуда. Ему казалось, что он летит в какую-то бездонную пропасть. Зубы его выбивали дробь, он трясся всем телом. Кажется, он никуда и не падает.
      Он очнулся от этого странного забытья и увидел, что смотрит прямо в сенсоры машины. Он был совершенно беззащитен и полностью уязвим.
      — Сейчас я могу тебя убить. — Машина прижала к его горлу острие длинного кинжала.
      Мек мог нанести удар и перерезать Вергилю горло в течение какой-нибудь микросекунды. Вергиль слышал крики, но не мог даже шевельнуться, чтобы повернуть голову. Он продолжал смотреть в неумолимые сенсоры, в лицо ненавистному врагу, мыслящей машине. Эта машина хочет его убить — и это произойдет даже не в реальной схватке. Каким же он оказался дураком.
      Где-то в отдалении раздались до боли знакомые голоса — их было два? — звавшие его.
      — Вергиль! Вергиль! Да выключи ты эту чертову машину, Норет!
      Он попытался поднять голову и оглянуться, но не мог пошевелиться. Хирокс продолжал прижимать острие кинжала к его горлу прямо напротив яремной вены. Мышцы Вергиля были парализованы, словно их заморозили в ледяной глыбе.
      — Дайте-ка мне ружье! — На этот раз Вергиль узнал голос. Это Ксавьер. По какой-то непонятной, нелепой причине больше смерти он боялся разочаровать своего старшего брата.
      Но в этот момент мек выпрямился и убрал острие кинжала от горла молодого Тантора.
      Вергиль услышал еще голоса, грохот солдатских сапог, лязг оружия. Боковым зрением Вергиль увидел красно-зеленую форму Джихада. Ксавьер что-то приказывал своим людям, но Хирокс убрал длинный зазубренный кинжал, а следом и все остальное оружие, а потом втянул руки в стальной корпус. Горевшие страшным огнем сенсоры погасли, в них остался только тусклый отблеск освещения.
      Зон Норет встал перед роботом, словно желая защитить его.
      — Не стреляйте, сегундо. Хирокс мог убить его, но не убил. Он запрограммирован пользоваться слабостью противника и наносить смертельные удары, но он осознанно принял решение не убивать.
      — Я не желал его убивать. — Боевой робот включил себя в обычное стационарное состояние. — В этом не было никакой необходимости.
      У Вергиля наконец настолько прояснилось в голове, что он смог сесть.
      — Этот мек действительно выказал свое… сочувствие? — Он все еще был не совсем в себе после оглушающего удара. — Представляете себе — машина с человеческими чувствами.
      — Это не было сочувствие, — произнес Ксавьер, скривившись в недоброй улыбке. Он наклонился, чтобы помочь брату встать на ноги.
      — Это действительно было что-то странное, — настаивал на своем Вергиль. — Ты не заметил доброты в его глазах?
      Зон Норет, озабоченный исправностью робота, заглянул в панель, прочел данные и сделал необходимые изменения.
      — Хирокс просто оценил ситуацию и перешел в режим выживания. Но, должно быть, в него было заложено еще что-то при исходном программировании.
      — Машины никогда не заботятся о собственном выживании, — мрачно отрезал Ксавьер. — Ты же сам видел их в колонии Перидот. Они бросаются в бой, не думая о собственной сохранности. — Он решительно покачал головой. — В программе вашего робота есть какая-то ошибка или неисправность.
      Вергиль снова посмотрел на Хирокса, заглянул в его тускло горящие сенсоры. В глубине этого света молодой офицер, как ему показалось, уловил что-то одушевленное — и это заинтриговало и одновременно напугало его.
      — Людям тоже не мешало бы научиться сочувствию, — неожиданно произнес Хирокс.
      — Я произведу его полный ремонт, — пообещал Зон Норет, но в голосе его не чувствовалось уверенности.
      Ксавьер встал перед Вергилем и посмотрел, нет ли у брата серьезных травм. Потом он повел брата из тренировочного зала, дрожащим голосом упрекая его:
      — Ты не представляешь, как ты всех нас напугал.
      — Мне просто захотелось сразиться… хотя бы один раз. Ксавьер печально посмотрел в глаза младшего брата.
      — Вергиль, боюсь, что у тебя будет такой шанс. Джихад не закончится ни сегодня, ни завтра.

Легенда Батлерианского Джихада

 
      — Прошу прощения, — сказал Рекур Ван своему товарищу, тлулакскому ученому, всаживая нож между его позвонков и для верности поворачивая лезвие тонкого стилета. — Мне этот корабль нужен больше, чем тебе.
      По тонкому стальному клинку потекла кровь, которая ударила фонтаном, когда Ван рывком выдернул кинжал из тела своей жертвы. Смертельно раненный человек продолжал дергаться и извиваться — умирающие нервы неистовствовали атональными разрядами. Ван выбросил тело из люка маленького корабля на мощеную площадку космопорта.
      На улицах Тлулакса слышались крики, взрывы и выстрелы. Раненый генетик распростерся на земле, его близко посаженные глаза с немым укором смотрели на убийцу. Ван выбросил генетика, походя избавился от него, как многие теперь избавлялись даже от самых необходимых вещей.
      Он вытер ладони и пальцы об одежду, но руки так и остались липкими. Ничего, он вымоется и постирает одежду потом, когда вырвется отсюда. Кровь… это разменная валюта его торговых операций, генетический ресурс, наполненный драгоценной ДНК. Он не любил понапрасну проливать кровь.
      Но теперь крови жаждала Лига Благородных. Его крови.
      Хотя Рекур Ван был одним из самых блистательных генетиков и имел связи среди влиятельных религиозных лидеров, ему приходится сейчас спасаться с родной планеты, чтобы избежать суда разъяренной толпы. Взбешенные члены Лиги блокировали планету и вторглись, чтобы принести на нее свое правосудие. Если его схватят, то трудно даже представить себе, какой кары они потребуют.
      — Проклятые фанатики! — выкрикнул он, прекрасно понимая, что его все равно никто не слышит, и захлопнул люк.
      У него не было времени захватить с собой бесценный архив, он оставил на планете все свое состояние и теперь окровавленными руками лихорадочно нажимал кнопки панели управления украденного корабля. Не имея в голове никакого определенного плана, желая только одного — скорее бежать с планеты, пока его не схватили солдаты Лиги, Рекур Ван взмыл в небо.
       Будь проклят этот Иблис Гинджо! —мысленно выругался он. Для него было малым утешением узнать, что Великий Патриарх мертв.
      Гинджо всегда относился к нему как к низшему существу. Ван и Иблис были деловыми партнерами, имевшими общие интересы, но они никогда не доверяли друг другу. В конце концов Лига открыла страшную тайну тлулакских ферм. Органы забирали у дзенсуннитских рабов и пропавших без вести солдат, а потом пересаживали их другим бойцам. Но теперь карты были открыты. Все тлулаксы находились в страшном смятении, все пытались спасти свои жизни и скрыться от неумолимых мстителей Лиги. Торговцы плотью вынуждены были искать укрытия, а узаконенные и признанные прежде купцы стали изгоями цивилизованного мира. Опозоренный и разоренный, Рекур Ван превратился в дичь, на которую разрешили неограниченную охоту.
      Но даже без лабораторного журнала он хранил в своей памяти знания, которыми был готов поделиться с любым покупателем. Кроме того, в кармане у него лежал небольшой флакон с бесценным генетическим материалом, который позволит ему начать все сначала. Только бы ему удалось выбраться отсюда…
      Выйдя на орбиту на похищенном судне, Ван увидел эскадрилью штурмовиков Лиги. Экипажи наверняка состояли сплошь из твердолобых солдат Джихада. Многочисленные тлулакские суда летели прочь от планеты. Большинство их управлялось такими же неопытными пилотами, как и он сам, и штурмовики брали на прицел всякий корабль, который оказывался в зоне досягаемости их огня.
      — Почему не сказать сразу, что мы всевиновны? — прорычал он штурмовикам, понимая, что в этот момент они его не слышат.
      Ван увеличил скорость, не зная, насколько быстроходен этот незнакомый ему корабль. Краем рукава он вытер кровь с панели управления, чтобы разобраться в надписях. Штурмовик Лиги приблизился к его судну, и с борта военного корабля раздался недобрый голос:
      — Тлулакскому судну остановиться! Сдавайтесь, или мы уничтожим вас!
      — Почему бы вам не обратить свое оружие против мыслящих машин? — злобно ответил Ван. — Армия Джихада попусту тратит здесь свое время и ресурсы. Или вы забыли, кто на самом деле заклятый враг человечества?
      Действительно, все предполагаемые преступления тлулаксов бледнели в сравнении с теми опустошениями, которые на протяжении многих десятилетий произвел на планетах компьютерный всемирный разум Омниус.
      Очевидно, командир штурмовика не оценил должным образом сарказм Рекура Вана. В космической тишине мимо его корабля пролетели выпущенные противником снаряды. Ван отреагировал молниеносным торможением; артиллерийские снаряды взорвались в некотором отдалении, но взрывная волна заставила судно завертеться на месте. Тревожная сигнализация залила рубку мигающим светом, но Ван не стал посылать сигнал бедствия. Он выключил управление и двигатели, притворившись мертвым, — и суда Лиги вскоре оставили его в покое, отправившись выбирать себе жертв среди других пытавшихся прорвать блокаду кораблей с беспомощными и несчастными тлулаксами на борту — благо таких кораблей было великое множество.
      Когда корабли Лиги наконец исчезли из поля зрения, Рекур Ван почувствовал себя в относительной безопасности и решил включить стабилизаторы. Сделав несколько лихорадочных попыток, он все же смог остановить кувыркание и снова вывел корабль на требуемый курс. Не имея в голове никакого определенного направления, желая лишь только бежать подальше от родной планеты, он полетел к периферии солнечной системы с максимальной скоростью, на какую был способен корабль. Он не жалел о том, что оставлял за спиной.
      Большую часть своей сознательной жизни Рекур Ван занимался разработкой новых биотехнологий, как занимался ею весь его народ в течение многих поколений. За время Джихада тлулаксы сказочно обогатились и, по сути, стали незаменимыми. Но теперь фанатики Серены сметут с лица земли фермы по выращиванию органов, уничтожат трансплантационные чаны и «великодушно» избавят доноров от страданий. Недальновидные идиоты! Лига еще пожалеет об этом, когда буквально через пару лет улицы будут кишеть безглазыми, безрукими и безногими калеками, выставляющими напоказ свои раны и язвы, калеками, которым некуда будет обратиться за помощью.
      Близорукие правители Лиги не понимают практических вещей, абсолютно не умеют планировать. Как и во многих других начинаниях Джихада, они гонятся за фантастическими мечтаниями, движимые глупыми эмоциями. Как же ненавидел Ван этих людей.
      Он схватил рычаг управления с такой силой, словно хотел его задушить, с наслаждением представив себе, что это толстая шея Иблиса Гинджо. Несмотря на то, что его вина была неопровержимо доказана, этот хитрец, этот Великий Патриарх, сумел даже после смерти выйти сухим из воды, свалив всю вину на бесстрашного героя войны Ксавьера Харконнена и весь народ Тлулакса. Эта старая интриганка, жена Гинджо, сумела сделать из своего муженька великомученика.
      Лига, конечно, имела все возможности обесчестить и опорочить расу тлулаксов. Разъяренные толпы черни отнимут у людей их достояние и превратят в отверженных изгоев. Но эти предатели не смогут лишить Рекура Вана его знаний и умений. Козел отпущения еще вернется и отомстит за поругание и унижение.
      Ван наконец принял окончательное решение. Теперь он знал, куда надо лететь, кому отвезти секреты клонирования и живые клетки самой Серены Батлер.
      Он вылетел за пределы территории Лиги и принялся искать планеты машин, где он хотел предстать перед самим всемирным разумом, великим компьютерным Омниусом.

* * *

      На центральной площади главного города Салусы Секундус, центральной планеты Лиги Благородных, бесновалась толпа, сложившая костер для человеческой фигуры. В тени покрытой лепниной арки стоял Вориан Атрейдес. Его неподвижное лицо казалось каменным. Горло было сдавлено спазмой, не дававшей ему говорить или вслух выразить отвращение. Он молча наблюдал за действиями толпы. Пусть он будет хоть трижды герой Джихада, эта толпа не станет его слушать.
      Кукла имела мало сходства с Ксавьером Харконненом, но ненависть толпы к нему была очевидной. Кукла болталась на самодельной виселице, поставленной над грудой сухого хвороста. Какой-то молодой человек бросил в эту кучу клубок горящей пакли, и через несколько секунд огонь принялся жадно лизать напяленный на куклу мундир армии Джихада — ту самую форму, которой при жизни так гордился Ксавьер.
      Друг Вориана всю свою жизнь посвятил войне с мыслящими машинами. Теперь же эта нерассуждающая, безумная толпа отыскала где-то мундир и, издеваясь над памятью погибшего, сорвала с него медали и знаки отличия, лишая Ксавьера по праву заслуженного им места в истории. Теперь же они решили его сжечь.
      Огонь охватил чучело. Оно извивалось и крутилось в восходящих потоках горячего воздуха и дыма, нелепо раскачиваясь в петле, а толпа весело хохотала, и от этого смеха дребезжали стекла в соседних домах. Люди радовались второй смерти предателя. Они считали это актом мщения, но для Вориана это была всего лишь безумная мерзость.
      Когда Вориан узнал о доблести Ксавьера, раскрывшего тайну тлулакских ферм и уничтожившего предателя Гинджо, он сломя голову бросился на Салусу. Но он не мог ожидать, что увидит прекрасно организованную кампанию клеветы, очернившей память его дорогого друга. Несколько дней Вориан пытался остановить поток этой грязи, убеждая людей, что их стрелы бьют не в ту мишень. Но, несмотря на влияние и высокое положение Атрейдеса, мало кто осмелился его поддержать. Кампания диффамации Ксавьера началась и стала набирать обороты, и одновременно лизоблюды кинулись переписывать историю в свете последних новостей. Вориан почувствовал себя человеком, стоящим во время шторма на берегу каладанского моря и пытающегося руками остановить надвигающийся вал.
      Даже родные дочери Ксавьера не устояли и отказались от имени своего отца, взяв родовое имя матери — Батлер. Их мать, Окта, всегда тихая и застенчивая, решила провести остаток своих дней в Городе Интроспекции, наедине со своим несчастьем, не принимая никого из чужих людей…
      Одетый в неприметную гражданскую одежду — чтобы его не узнали, — Вориан стоял в толпе. Как и Ксавьер, он был горд своей службой в армии Джихада, но здесь, в этом котле бушующих эмоций, было не место красоваться в парадном мундире.
      За время своей долгой службы в армии Вориану приходилось участвовать во множестве битв с мыслящими машинами. Он воевал бок о бок с Ксавьером и добивался великих побед, пусть даже и дорогой ценой. Ксавьер был храбрейшим человеком из всех, кого знал Вориан, и теперь толпа выражает свое к нему презрение.
      Не в силах больше выносить это тягостное зрелище, Вориан отвернулся от толпы. Какое массовое невежество, какая поголовная тупость! Напичканная ложью, оболваненная и легкоуправляемая толпа поверит всему, что она в данный момент посчитает правдой. Один только Вориан будет помнить истину о доблестном Ксавьере Харконнене.

* * *

      Независимый робот сделал шаг назад, чтобы полюбоваться на новую надпись, украшающую стену лабораторного корпуса. Понимание природы человека есть труднейшая из всех ментальных задач.
      Раздумывая над значимостью этой глубокой максимы, Эразм изменил выражение своего жидкостно-металлического лица. Вот уже в течение многих столетий бьется он над разрешением загадки этих биологических созданий: в них столько изъянов, но каким-то образом по воле капризного гения, искра которого вспыхнула когда-то в их мозгах, они создали мыслящих машин. Такая головоломка постоянно занимала пытливый ум Эразма.
      Он частенько развешивал на стенах лаборатории плакаты с лозунгами и изречениями, чтобы в любое время иметь стимулы для углубленного размышления. Философия не была для него игрой — это было средство, с помощью которого он стремился внести улучшения в свой машинный разум.
       Возможно достичь всего, что воображаешь, не важно, человек ты или машина.
      Для того чтобы лучше понять своего биологического врага, Эразм без устали экспериментировал. Привязанные к лабораторным столам, заключенные в прозрачные пластиковые баки или запечатанные в герметичные клетки объекты опытов Эразма стонали, выли и извивались в муках. Некоторые взывали к невидимым богам; другие вопили и молили о пощаде, обращаясь к мучителю, который в ответ убеждал их в том, что все они глубоко заблуждаются насчет его намерений. Люди исходили кровью, мочились, выделяли массу жидкостей, приводя лабораторию в невыносимый беспорядок. К счастью, в распоряжении Эразма было достаточно служебных роботов и рабов, которые приводили помещения в надлежащий стерильный вид.
       Плоть — это просто мягкий металл.
      Робот препарировал тысячи человеческих мозгов, рассек тысячи тел, проводя вдобавок массу психологических экспериментов. Он испытывал людей сенсорной депривацией, причинял им невыносимую боль и вызывал в них невероятный страх. Он изучал поведение отдельных индивидов и толп. Но делая все это со своей, поистине машинной добросовестностью и тщательностью, Эразм все время понимал — и это причиняло ему неудобство, — что упускает из вида что-то самое главное и важное. Он никак не мог найти способ оценить и выстроить все факты так, чтобы они сложились в какую-то внятную картину, в «великую унитарную теорию» человеческой природы. Крайности человеческого поведения, казалось, исключали саму возможность построения такой теории.
       Что более человечно — добро или зло?
      Этот плакат — наряду с новым — какое-то время мучил робота своей загадочностью. Многие люди, которых он изучил очень подробно — например, Серену Батлер или своего ученика Гильбертуса Альбанса, — проявляли врожденные добродетели, выказывали сочувствие и заботу о других живых существах. Но Эразм изучал историю и знал о предателях, изменниках и социопатах, причинявших невероятные разрушения и навлекавших неисчислимые страдания на головы своих ближних ради того, чтобы добиться выгод лично для себя.
      Никакие умозаключения при ближайшей проверке не выдерживали критики.
      Спустя тридцать шесть лет от начала Джихада машины были очень далеки от победы, хотя компьютерные прогнозы предсказывали, что человечество будет сокрушено очень скоро. Фанатизм питал силу Джихада, люди продолжали сражаться даже тогда, когда разум подсказывал, что надо сдаться. Их вдохновенная предводительница была принесена в жертву, стала добровольной мученицей. По собственной воле. Необъяснимый, алогичный и недоступный пониманию акт.
      Теперь наконец у него появилась новая возможность, новый объект, который поможет, вероятно, пролить свет на неподдававшийся до сих пор объяснению аспект свойства быть человеком. Этот тлулакс, быть может, снабдит Эразма полезной информацией. В конце концов, этот глупец сам, по собственному выбору, попал в лапы к независимому роботу.
      Рекур Ван дерзко вторгся в Синхронизированное Пространство, управляемое мыслящими машинами, и передал требование встречи с Омниусом. Это наглое прибытие тлу-лакса было либо военной хитростью… или же этот человек полагал, что у него есть беспроигрышные козыри, которые он может предложить, чтобы заключить с машинами выгодную для себя сделку. Эразму было очень любопытно узнать, что именно привез с собой этот человек.
      Омниус высказал желание без разговоров уничтожить беспардонного пришельца; большинство людей, пересекавших границы Синхронизированного Мира, были либо убиты, либо взяты в плен, не стоило делать исключение и для этого. Но Эразм воспротивился. Ему было интересно услышать, что может сказать выдающийся генетик.
      Окружив маленькое космическое судно, корабли робота отконвоировали его на Коррин, главную планету Синхронизированного Мира. Не задерживаясь, сторожевые роботы препроводили Рекура Вана в лабораторию Эразма.
      Состоявшее из сплошных острых углов землисто-серое лицо Рекура Вана выражало странную смесь надменности и страха. Он, не переставая, моргал своими темными, близко посаженными глазами, коса была заплетена, он старался держаться с достоинством, но это ему совершенно не удавалось.
      Готовясь к встрече, независимый робот нарядился в свой царственно-роскошный костюм, который он надевал всегда, когда хотел произвести должное впечатление на рабов и испытуемых. Он изобразил приветливую улыбку на своем текучем металлическом лице, потом помрачнел, пробуя иное выражение.
      — Когда тебя взяли, ты потребовал встречи с Омниусом. Было бы очень странно, если бы великий компьютерный разум подчинился требованию такой ничтожной личности, как ты, — человека малого роста и малого значения.
      Рекур Ван вскинул подбородок и надменно фыркнул.
      — Ты недооцениваешь меня. — Порывшись в складках своей испачканной и рваной одежды, тлулакс извлек маленький флакон. — Я привез вам нечто весьма ценное. Это образцы живых клеток — сырой материал для моих генетических исследований.
      — Я сам занимаюсь научными изысканиями, — сказал в ответ Эразм. — И у меня тоже достаточно проб и образцов всякого рода. Чем же ты можешь меня заинтересовать?
      — Это клетки самой Серены Батлер.К тому же у тебя нет ни технологии, ни оборудования, ни методов для ускоренного выращивания ее клонов, а вот у меня все это есть. Я могу создать совершенный дубликат вождя Джихада против мыслящих машин. Уверен, что ты найдешь ему достойное применение.
      Эразм и в самом деле был сильно заинтересован.
      — Серена Батлер? Ты можешь ее воссоздать?
      — Имея в распоряжении ее подлинную ДНК, я могу ускорить ее созревание до любого произвольно выбранного возраста. Но я ввел в ДНК определенные ингибиторы — это хитрый замок, открыть который могу только я один. — Он продолжал держать флакон перед носом Эразма, дразня им независимого робота. — Только представь себе, какой ценной может оказаться эта пешка в вашей игре с человечеством.
      — Но почему ты предлагаешь это сокровище именно нам?
      — Потому что я ненавижу Лигу Благородных. Они обратились против моего народа, они охотятся на нас, как на диких зверей, убивая на каждом углу. Если мыслящие машины предоставят мне убежище, то я отплачу вам новенькой Сереной Батлер, с которой вы сможете поступать по вашему усмотрению.
      Возможности, одна соблазнительнее другой, замелькали в компьютерном мозге Эразма. Серена всегда была самым лучшим из его подопытных объектов, но его эксперимент неожиданно и печально закончился, когда он убил ее надоедливое, вечно кричавшее дитя. После этого она перестала с ним сотрудничать. В течение многих десятилетий робот желал снова заполучить Серену — и вот такая возможность ему предоставляется.
      Он представил себе их будущие диалоги, обмен идеями, ответы — да, ответы! — которые она могла давать на самые насущные вопросы. Он взглянул на еще один плакат, украшавший стену. Если я задумаюсь над вечным и окончательным вопросом, то получу ли я ответ на него?
      Очарованный робот хлопнул Рекура Вана по спине, отчего тот скривился от боли.
      — Я согласен принять твои условия.

* * *

      Вдова Великого Патриарха прислала Вориану Атрейдесу официальное приглашение, и тот понял, что это предложение сделано отнюдь не ради соблюдения формальностей.
      Приглашение доставил лично капитан полиции Джихада, что само по себе уже было нешуточной угрозой. Но Вориан ничем не выдал своих опасений. Он надел все свои медали, ленты и прочие побрякушки, заслуженные им за долгую, славную и переменчивую карьеру. Хотя с детства Вориан воспитывался среди мыслящих машин и был их доверенным человеком, позже он сделался героем Джихада. Он не желал, чтобы претенциозная супруга Иблиса Гинджо хотя бы на секунду забыла, с кем имеет дело.
      Ками Боро-Гинджо вышла замуж за Иблиса ради престижа его имени, но это был холодный союз двух не любивших друг друга людей. Ками хотела только одного — с политической выгодой для себя использовать «героическую» гибель мужа. Теперь в том же кабинете, где Великий Патриарх обдумывал свои многочисленные темные схемы, сидела она — рядом с лысым начальником джипола Йореком Турром — субъектом с живыми глазами и темно-оливковой кожей. Вориан внутренне собрался, гадая, что могла задумать эта в высшей степени опасная парочка.
      Очаровательно улыбаясь, Ками показала Вориану уменьшенную копию грандиозного монумента.
      — Это будет мемориал, посвященный памяти Трех Мучеников, святилище и символическая гробница. Всякий, кто войдет в него, должен ощутить свою преданность Джихаду.
      Вориан всмотрелся в арки, огромные жаровни, на которых будут гореть вечные огни, и на три колоссальные фигуры — изваяния мужчины, женщины и ребенка.
      — Трех Мучеников?
      — Да, Серены Батлер и ее сына, убитых мыслящими машинами, и моего мужа Иблиса Гинджо, павшего жертвой человеческого предательства.
      Вориан с трудом подавил вспышку гнева. Не выдержав, он встал, собираясь уйти.
      — Я не стану в этом участвовать.
      — Примеро, пожалуйста, выслушайте нас. — Ками подняла руку в просящем жесте. — Мы должны успокоить смятение, вызванное убийством Серены Батлер мыслящими машинами и трагической смертью моего мужа, павшего жертвой заговора, сплетенного Ксавьером Харконненом и его тлулакскими подручными.
      — Нет никаких фактов, доказывающих виновность Ксавьера, — дрогнувшим от ярости голосом произнес Вориан. Ками — вот кто ответственен за всю грязную клевету. Он не боялся ни ее, ни ее палача. — Ваши допущения насквозь фальшивы, и вы намеренно перестали искать истину.
      — Она доказана к полному моему удовлетворению. Турр встал. Он был ниже Ками, но в нем чувствовалась скрытая сила готовой к броску кобры.
      — И вот еще что я хочу сказать по этому поводу, примеро. Эта истина доказана к полному удовлетворению граждан Лиги, которым нужны герои и мученики.
      — Очевидно, они нуждаются и в злодеях. И если вы не можете найти истинного виновника, то вы его просто назначаете — как вы поступили с Ксавьером.
      Турр сплел пальцы.
      — Нам абсолютно не нужен обмен язвительными выпадами, примеро. Вы — великий стратег, и мы обязаны вам многими блистательными победами.
      — Так же как и Ксавьеру, — добавил Вориан. Начальник джипола продолжал, не ответив на реплику Атрейдеса:
      — Мы, три главных лидера, должны работать сообща и быть заодно, чтобы достичь важных целей. Никто из нас не имеет права вязнуть в личных обидах и уязвленных чувствах. Мы должны любыми средствами поддерживать у населения стремление победить в Великом Джихаде и не можем допустить разногласий, которые отвлекли бы нас от реальных врагов. Вы настаиваете на расследовании обстоятельств того, что произошло между Ксавьером Харконненом и Великим Патриархом, но вы сами не понимаете, какой вред причиняете этим нашему общему делу.
      — Истина есть истина.
      — Истина — всегда относительна и должна восприниматься нами только в контексте нашей борьбы. Даже Серена и Ксавьер согласились на тяжкие жертвы, необходимые для победы Священного Джихада. Вы должны прекратить свой личный крестовый поход, примеро. Перестаньте сеять сомнения, вы только навредите нашему делу, если не сможете держать свои чувства при себе.
      Хотя Турр произносил свою речь абсолютно спокойным и даже безмятежным тоном, Вориан без труда улавливал плохо скрытую угрозу. Он подавил желание встать и ударить этого человека. Турр лишен всяких представлений о чести и истине. Несомненно, он мог позаботиться о том, чтобы Атрейдеса тихо устранили… и Вориан знал, что Турр сделает это не задумываясь, если сочтет необходимым.
      Но начальник джипола, надо отдать ему должное, нанес Вориану ловкий удар, напомнив о сознательной жертве, принесенной его другом на алтарь Джихада. Если Вориан разрушит веру общества в Совет Джихада и правительство Лиги, то последующие волнения и политические смуты могут привести к поистине разрушительным потрясениям. Скандалы, отставки и всеобщее возмущение ослабят солидарность человечества перед лицом непрекращающейся машинной угрозы.
      В настоящий момент Омниус был единственным врагом, которого надо было одолеть любыми способами.
      Вориан скрестил руки на увешанной орденами и медалями груди.
      — Хорошо, пока я буду держать при себе мои чувства, — сказал он. — Но я не собираюсь скрывать их от вас и не собираюсь за чистую монету принимать ваши политические игры. Я сделаю это ради Джихада Серены и ради Ксавьера.
      — Вот и делайте это.
      Вориан повернулся и направился к выходу. В дверях он остановился.
      — Я не желаю присутствовать на открытии этого мемориала и участвовать в фарсе с Тремя Мучениками. Я уезжаю на фронт. — Тряхнув головой, он поспешил прочь. — На войне я чувствую себя спокойнее.

* * *

      На главной планете машинного мира, Коррине, тем временем прошли годы, и клонированный ребенок быстро превратился во взрослую молодую женщину. Течение жизни было ускорено у клона искусством и знаниями Рекура Вана. Эразм регулярно посещал лаборатории, где, наряду с корчившимися от боли и стонущими подопытными экземплярами, быстро оформлялся и рос давно желанный клон, на глазах превращавшийся в точную копию Серены Батлер.
      Среди подвергаемых бесчеловечным пыткам людей тлулакс чувствовал себя как дома. Ван и сам по себе был довольно интересным человеком, совершенно не похожим на тех людей, с которыми раньше приходилось иметь дело Эразму — на прежнюю Серену и на Гильбертуса Альбанса. Этот талантливый ученый был совершеннейшим, законченным эгоцентриком, обуянным иррациональной ненавистью и презрением к роду «дикого» типа людей. Кроме того, он был умен и хорошо подготовлен. Это был прекрасный интеллектуальный спарринг-партнер для Эразма… но робот все же хотел возвращения Серены.
      За время долгого развития и созревания клона Ван, используя передовые технологии, наполнял голову клона вымышленной информацией, фальшивой памятью, смешанной с реальными фактами из жизни подлинной Серены Батлер. Некоторые данные удерживались в мозгу сразу, другие приходилось вводить снова и снова.
      Когда выпадала такая возможность, Эразм пытался вовлечь новую Серену в пробные беседы, предвкушая тот приближавшийся день, когда он снова сможет дискутировать с ней, провоцировать ее гнев и выслушивать ее очаровательные ответы — как это было раньше. Но хотя клон выглядел уже как вполне взрослая женщина, Рекур Ван утверждал, что работа еще не закончена.
      По прошествии столь долгого времени Эразм начал испытывать нетерпение.
      Вначале он допускал, что разница между клоном и прежней Сереной не играет большой роли, так как это разница между подростком и взрослой женщиной, каковой клону только предстояло стать. Но по мере того, как клон достигал возраста, эквивалентного возрасту исходной Серены, Эразм начинал испытывать нарастающее беспокойство. Это было совсем не то, на что он надеялся.
      Чувствуя, что не может больше оправдывать задержку, тлулакс лихорадочно принялся за последние приготовления. Надев свой самый пышный царственный костюм, Эразм лично явился наблюдать, как Серена заканчивала свое пребывание в чане с жидкостью, останавливающей размножение клеток. Эта процедура была призвана замедлить процесс старения. Теперь старость была отодвинута на неопределенный срок, а слабое на вид тело могло переносить очень большие нагрузки.
      Тлулакс горел желанием доказать свою правоту и истинность своих притязаний, но Эразм передумал. Мыслящие машины при необходимости могут ждать результата столетиями. Возможно, если он решит создать другой клон, то допустит его нормальное развитие, а не ускоренное, как в этот раз. Возможно, такое ускорение вызывает появление у клонов нежелательных нарушений и врожденных пороков. Независимый робот очень хотел возобновления своего общения с Сереной Батлер и не желал, чтобы ему мешали.
      Когда вязкая жидкость стекла с обнаженного тела клона, и Серена предстала перед Эразмом, он принялся внимательно рассматривать ее, используя разные спектральные режимы своих сенсоров. Много лет назад, пользуясь такими же сенсорами, Эразм не раз видел обнаженную Серену Батлер, он видел, как она рожала ребенка, наделавшего впоследствии столько бед; он лично стерилизовал Серену, чтобы проблема беременности никогда больше не возникала.
      Рекур Ван выступил вперед, с неприятным вожделением глядя на клон и желая провести медицинский осмотр. Но Эразм легким движением руки отодвинул тлулакса в сторону. Он не хотел, чтобы этот маленький человечек мешал ему в этот особый момент.
      Серена, с которой все еще капала жидкость, совершенно не стеснялась своей наготы, хотя настоящая Серена наверняка испытывала бы стыд и смущение. Это было только одно из отклонений в личности клона, замеченных роботом.
      — Теперь ты доволен мною? — спросила Серена, мигая своими прекрасными лавандовыми глазами. Она была весьма соблазнительна и явно старалась привлечь к себе самца. — Я хочу тебе понравиться.
      Искусственная гримаса омрачила металлическое лицо Эразма, в оптических сенсорах загорелись недобрые и опасные огоньки. Серена Батлер была надменна, независима и умна. Ненавидя свое рабство у мыслящих машин, она вступала в споры с Эразмом и искала любую возможность уязвить и оскорбить его. Она никогда не стремилась ему угодить.
      — Что ты с ней сделал? — обратился робот к Рекуру. — Почему она говорит такие вещи?
      Ван неуверенно улыбнулся.
      — Из-за ускорения, которое я был вынужден придать развитию ее личности, мне пришлось наделить ее чертами стандартного женского характера.
      — Стандартного женского характера?
      Эразм подумал, что, вероятно, этот неприятный изгой тлулакс разбирается в женщинах еще меньше, чем он сам.
      — В истинной Серене Батлер не было ничего стандартного, — сказал робот.
      Ван начал ощущать тревогу, он замолчал, решив не раздражать Эразма своими отговорками и объяснениями. Эразм принялся с интересом рассматривать клон. Эта женщина своими мягкими классически женскими формами очень напоминала Серену, у клона были такие же каштановые волосы и совершенно необычные глаза.
      Но это была какая-то другая женщина, не похожая на Серену. Клонированная женщина лишь внешне походила на ту, исходную и подлинную, будя в Эразме воспоминания о том времени, которое он провел в обществе Серены Батлер.
      — Скажи мне, что ты думаешь о политике, философии, религии, — сказал робот. — Выскажи свои самые сокровенные чувства и мнения. Почему ты думаешь, что даже плененные люди заслуживают уважительного отношения? Почему ты думаешь, что мыслящим машинам надо добиться обладания эквивалентной их разуму человеческой душой?
      — Почему ты желаешь обсуждать со мной такие странные предметы? — ответила она почти раздраженно. — Скажи, что мне ответить, чтобы мои ответы удовлетворили тебя.
      Заговорив, клонированная женщина всколыхнула в машинной душе Эразма отчетливые воспоминания о прежней, настоящей Серене Батлер. Хотя клон был ее точной внешней копией, этот муляж очень отличался по своему внутреннему строению. Клон мыслил, чувствовал и вел себя совсем не так, как подлинная Серена. Клонированная версия не обладала никакими социальными приоритетами, в ней не было искры, не было блеска личности, ставшей столь знакомой Эразму. Личности, причинившей ему столько интереснейших хлопот и неприятностей. Мятежная душа Серены стала искрой, от которой разгорелся Джихад, а эта фальшивка была лишена даже тени таких способностей.
      Эразм заметил разницу и в том, как блестят глаза, как эта новая женщина открывает рот, в том, как она отбрасывает за голову мокрые волосы. Эразму же не хватало именно той очаровательной женщины, которую он знал прежде.
      — Оденься, — приказал Эразм.
      Стоявший слева от робота Рекур Ван явно встревожился, чувствуя разочарование робота.
      Она скользнула в приготовленную Ваном одежду, которая только подчеркивала женские прелести клона.
      — Теперь я нравлюсь тебе?
      — Нет, к сожалению, ты неприемлема.
      Одним стремительным движением своей металлической руки Эразм нанес быстрый точный удар. Он не хотел причинять этой незнакомке мучений, но он и не желал ее больше видеть. Изо всей силы он ударил женщину острым краем кисти по основанию шеи, мгновенно ее обезглавив. Он сделал это так легко, как обрезал розы в своем саду. Она не успела издать даже короткого стона. Голова отлетела в сторону, а тело рухнуло на пол, разбрызгивая кровь по выложенному плиткой полу лаборатории.
      Какое разочарование.
      Стоявший слева Рекур Ван едва не задохнулся. Стараясь не привлекать к себе внимания робота, он просто перестал дышать. Тлулакс хотел было бежать, но сторожевые роботы надежно блокировали выход из лаборатории. В клетках, чанах и на столах корчились и стонали подопытные экземпляры робота.
      Эразм сделал шаг по направлению к генетику. Ван поднял руки, и выражение его лица ясно говорило о том, что он собирается сделать. Он попытается выскользнуть из неприятной ситуации, сняв с себя всякую ответственность.
      — Я сделал все возможное! Это ее ДНК, и это настоящая Серена Батлер со всеми ее физическими характеристиками.
      — Она совсем другая. Ты не знал настоящую Серену Батлер.
      — Нет, я знал ее. Я сам, лично, брал у нее образцы тканей, когда она приезжала в Бандалонг.
      Эразм убрал с металлического лица всякое выражение, и оно превратилось в бесстрастную маску

* * *

      — Нет, ты не знал ее. — В лучшем случае, он просто переоценил способность этого недоростка-тлулакса в точности воссоздать Серену Батлер. Точно так же, как попытки самого Эразма во всех деталях скопировать картины Ван Гога отнюдь не привели к созданию шедевра. Копия никогда не могла сравниться с совершенным оригиналом.
      — У меня осталось еще много клеток. Это была лишь первая попытка, но мы можем попробовать снова. В следующий раз, я уверен, мы справимся с проблемой. Этот клон получился таким, потому что ему не довелось приобрести жизненный опыт истинной Серены, она никогда не сталкивалась с такими же трудностями и вызовами. Мы можем модифицировать виртуальную реальность, можем заставить клон провести больше времени в состоянии сенсорной депривации.
      Эразм покачал головой.
      — Клон никогда не станет той женщиной, какая нужна мне.
      — Убив меня, ты сделаешь ошибку, Эразм! Ты должен еще многому научиться.
      Разглядывая тлулакса, пытливый робот заметил, насколько объективно неприятен этот человек; очевидно, это такая порода людей, и недаром они стали изгоями. У Вана в душе не было ни грана благородства, которое можно обнаружить у многих людей других рас. Но, в конечном итоге, этот маленький человечек способен все же оказаться полезным, стать окном, через которое можно будет рассмотреть темные стороны человеческой природы.
      Он вспомнил один из своих плакатов. Что более человечно — добро или зло?
      Жидкостно-металлическое лицо робота растеклось в широкой улыбке.
      — Почему ты так на меня смотришь? — встревожился Ван.
      По молчаливому, скрытно переданному сигналу сторожевые роботы подошли ближе и со всех сторон окружили Рекура Вана, отрезав ему все пути к отступлению.
      * * *
      — Да, я могу кое-чему научиться у тебя, Рекур Ван. — Он резко повернулся, полы его роскошного одеяния красиво колыхнулись. Рукой Эразм дал знак роботам схватить тлулакса. — Знаешь, я уже давно обдумываю серию интересных экспериментов…
      Тлулакс дико закричал.

* * *

      Глядя прямо перед собой, Вориан Атрейдес сидел в командной рубке на мостике своего флагмана. Всю прошедшую неделю его соединение крейсировало в пространстве. Солдаты и наемники занимались обычной боевой подготовкой. Все они, до последнего человека, горели желанием скорее схватиться с мыслящими машинами.
      Когда флот вошел в пределы Синхронизированного Мира, Вориан мысленно подсчитал все оружие и боеприпасы, всех солдат и гиназских наемников, которых он поведет в следующую великую битву. Название планеты было ему незнакомо, но Вориан был твердо намерен отвоевать ее у врага и истребить оскверняющих ее роботов.
       К черту политику! Здесь, на поле боя, мое истинное место.
      В течение многих лет, прошедших после гибели и диффамации Ксавьера, Вориан не переставая бросался в сражения, борясь с Омниусом. Он поражал одного противника за другим, воюя во имя священного будущего человечества.
      Вориан чувствовал в себе решимость Серены и Ксавьера. Их сила позволяла ему, невзирая на тяготы, продолжать битвы Джихада. Всегда вперед, только вперед! Он поклялся себе сокрушать всех машин на своем пути. Он превратит следующую планету в выжженную пустыню, если не будет иного выхода, несмотря на жертвы среди несчастных рабов, вынужденных служить Омниусу. Теперь и примеро Атрейдес научился платить кровью не стоя за ценой, лишь бы эта пролитая кровь окупалась победой над мыслящими машинами.
      Два его самых близких друга стали мучениками этой войны — каждый по-своему. Они знали, что делали, и сознательно принесли эту великую жертву, положив на алтарь победы не только свои жизни, но и память о себе, допустив, как Ксавьер, мифы на место истины — все для того, чтобы продолжилось великое дело Джихада.
      В своем личном послании Серена Батлер просила Вориана и Ксавьера понять смысл ее жертвы. Позже Ксавьер тоже пожертвовал собой, чтобы остановить Великого Патриарха и его торговлю органами, которой он занимался вместе с тлулаксми, и спас этим тысячи жизней. Решение Ксавьера оставить незапятнанным имя Иблиса Гинджо не было продиктовано эгоизмом; то был чистой воды героизм. Ксавьер прекрасно знал, какой урон потерпит Джихад, если все узнают, что Великий Патриарх был спекулянтом, наживавшимся на войне.
      Оба, и Ксавьер, и Серена, заплатили ужасную цену, хорошо сознавая, что делали. Я не могу оспаривать решения моих друзей,думал Вориан, склоняясь под гнетом постоянно давившей его скорби.
      Он понимал, однако, что его бремя заключается в том, чтобы сделать то, что хотели сделать они. Он должен воспротивиться чувству, которое заставляло его изменить то, что сделали Серена и Ксавьер, он должен позволить восторжествовать несправедливости, во имя окончательной победы правого дела. Приняв свою судьбу и сделав то, на что они и рассчитывали, Серена и Ксавьер оставили ему, Вориану, миссию выступать от их имени, продолжить их дело и нести дальше невидимое знамя чести, которой все трое остались верны до конца.
       Это нелегкое бремя, но такова моя жертва.
      — Приближаемся к цели, примеро, — доложил штурман.
      На экранах рубки флагмана появилось изображение ничем не примечательной планеты — тонкий слой облаков, синие океаны, коричневые и зеленые массивы суши. А над всем этим зловеще красивые боевые корабли роботов, выстроившиеся над планетой в боевой порядок. Даже с большого расстояния было видно, как из орудийных портов вырывается пламя и смертоносные снаряды устремляются к приближающемуся флоту Лиги.
      — Включайте поля Хольцмана. — Вориан поднялся и ободряюще улыбнулся офицерам, стоявшим на мостике. — Прикажите гиназским наемникам перейти в трюм, чтобы они смогли высадиться, как только мы прорвем орбитальную линию обороны.
      Он говорил уверенно, автоматически, словно заученный текст.
      Много лет назад Серена начала Джихад, чтобы отомстить за смерть своего маленького сына. Ксавьер сражался бок о бок с Ворианом, сокрушив множество врагов. Теперь Вориану, одному, без друзей, предстояло довести эту невиданную войну до победного конца. Только так можно было принести мученикам достойную их жертву.
      — Вперед! — громко скомандовал Вориан, когда первые снаряды врага ударили в защитное поле. — У нас есть еще враги, которых надо уничтожить!