Глава 20

Почему вы помогаете им? – спросил Глиссон, – Я не понимаю вас, Бумур. Ваши действия нелогичны. Какая польза от помощи им?

Он смотрел вверх через открытый сегмент Шара Обзора на Калапину, сидящую в одиночестве на помосте Туеров. Внутренние огни отбивали медленный ритм на ее лице. Сверкающая пирамида выступающих бинаров танцевала в воздухе перед ней.

Глиссона освободили из ракушки заточения, но он все еще сидел на тележке, а соединения рук его болтались пустыми. Для Лизбет Дюран принесли медицинскую кушетку. Она лежала на ней, а рядом сидел Гарви. Бумур стоял спиной к Глиссону, глядя в шар. Пальцы его нервно двигались, сжимались, разжимались. На правом рукаве его была полоска засохшей крови. Лицо его, похожее на эльфа, выражало крайнее недоумение.

Из-за шара вышел Свенгаард, медленно двигающаяся фигура среди красных теней. Внезапно зал осветился светом. Главные шары сработали автоматически, когда на улице наступила темнота. Свенгаард остановился, чтобы осмотреть Лизбет, потрепал Гарви по плечу, – С ней будет все в порядке. Она сильная.

Глаза Лизбет следили за ним, когда он двинулся вокруг, чтобы заглянуть в Шар Обзора. Плечи Свенгаарда опустились от усталости, но на лице его было удовлетворение. Он был человеком, который нашел себя.

– Калапина, – сказал Свенгаард, – Это был последний, кого мы направили в больницу.

– Я вижу, – сказала она. Она взглянула вверх на сканеры, все они светились. Почти половина оптименов была под наблюдением – сумасшедшие. Тысячи умерли. Многие лежали с серьезными травмами. Те, кто остались, следили за Шаром. Она вздохнула, желая знать, что было в их мыслях, как они восприняли тот факт, который свалился на них с натянутой струны бессмертия. Ее смущали собственные эмоции. В груди у нее было странное чувство облегчения.

– Что со Шруиллом? – спросила она.

– Раздавлен в дверях, – сказал Свенгаард, – Он… мертв.

Она вздохнула, – А Нурс?

– Поддается лечению.

– Разве вы не понимаете, что с вами произошло, – Глаза его сверкали, когда он бросил взгляд вверх на Калапину.

Калапина посмотрела вниз на него, ясно произнесла:

– Мы пережили эмоциональный стресс, который изменил тонкий баланс обмена веществ, – сказала она, – Вы втянули нас в это. Вывод совершенно ясен – назад пути нет.

– Значит, вы понимаете, – сказал Глиссон, – Любая попытка силой ввести ваш организм в старые рамки приведет к скуке и постепенному переходу в апатию.

Калапина улыбнулась:

– Да, Глиссон. Нам бы не хотелось этого. Мы уже почувствовали причастность к нового рода… оживлению, о существовании которого мы не знали.

– Тогда вы действительно понимаете, – сказал Глиссон, и в голосе его появился призвук зависти.

– Мы сломали ритм жизни, – сказала Калапина, – Вся жизнь умещается в ритме, но мы сбились с шага. Я понимаю, что причиной тому было внешнее вмешательство в те эмбрионы – ритм, утверждающий себя.

– Ну, и тогда, – сказал Глиссон, – чем скорее вы вернете все это нам, тем скорее все утвердится в… – Вам? – спросила укоряюще Калапина. Она взглянула. в быстрые контрасты мерцающего света в зале. Каким все было черно-белым, – Я бы скорее прокляла вас всех, – сказала она.

– Но вы же умираете!

– Вы тоже, – сказала Калапина.

Свенгаард проглотил комок в горле. Он видел, что старую враждебность не так-то просто можно преодолеть. И он удивился себе, второсортному хирургу, который неожиданно нашел себя как врач, полезный людям, которым он нужен.

– Я могу предложить вам план, который можно было бы принять, Калапина, – сказал Свенгаард.

– Вас мы выслушаем, – сказала Калапина, и в голосе ее появилась привязанность. Она изучала Свенгаарда, когда он старался подобрать нужные слова, помня о том, что этот человек спас жизнь Нурсу и многим другим.

«Мы не составляли планов для непостижимого, – думала она, – Возможно ли такое, что этот никто, который был когда-то объектом для насмешек, может спасти нас?» Она даже не смела позволить себе надеяться.

– У Киборгов есть технология приведения эмоций в более или менее управляемое состояние, – сказал Свенгаард, – Как только мы достигнем этого, я полагаю, что знаю способ смягчить ферментные колебания, присущие большинству из вас.

Калапина проглотила сухой комок. Огни сканеров над ней начали вспыхивать, когда следящие стали подавать ей сигналы о том, чтобы позволить ей включить их в каналы коммуникации. У них, конечно, были вопросы. У нее были свои собственные вопросы, но она не знала, можно ли ей высказать их вслух. Она поймала отражение собственного лица в одной из призм, оно напомнило ей взгляд Лизбет, когда женщина умоляла ее с тележки.

– Я не могу обещать бесконечной жизни, – сказал Свенгаард, – но полагаю, что многие из вас смогут прожить еще много тысяч лет.

– Почему мы должны соглашаться помочь им? – грозно спросил Глиссон. В голосе его чувствовались ворчливые нотки.

– Вы тоже неудачники, – сказал Свенгаард, – Разве вы не видите этого? – Он понял, что кричит в полную силу голоса, лишившись еще одной иллюзии.

– Не кричите на меня, – рявкнул Глиссон.

«Так у них действительно есть эмоции, – подумал Свенгаард, – Гордость… гнев…».

– Вы все еще страдаете от того, что лишились иллюзий добиться контроля над ситуацией? – спросил Свенгаард. Он указал на Калапину, – Одна эта женщина там, все еще может истребить все на этой земле.

– Послушай его, дурья твоя голова Киборга, – сказала Калапина.

– Давайте будем осторожнее обращаться с этим словом «дурак», – сказал Свенгаард. Он пристально взглянул на Калапину.

– Следите за своими выражениями, Свенгаард, – сказала Калапина, – Наше терпение имеет пределы.

– Как и ваша благодарность, да? – сказал Свенгаард. Горькая усмешка тронула ее губы, – Мы говорили о выживании, – сказала она.

Свенгаард вздохнул. Он задумался о том, можно ли вообще когда-либо сломать образ мыслей, порожденный иллюзией бесконечности жизни? Она вновь заговорила здесь в духе мышления старых Туеров. А раньше его поразила в ней способность быстро восстанавливать физические и духовные силы.

Этот взрыв снова затронул страх Гарви за Лизбет. Он взглянул на Свенгаарда, затем на Глиссона, пытаясь контролировать свой страх и робость. Зал этот внушал ему ужас своей огромностью и происходившим здесь бедламом. Шар нависал над ним – чудовищная сила, которая могла бы сокрушить их всех.

– Да о выживании, – сказал Свенгаард.

– Давайте поймем друг друга, – сказала Калапина, – Среди нас есть те, которые скажут, что ваша помощь была просто вашей обязанностью. Вы все еще наши пленники. Есть те, которые потребуют, чтобы вы сдались и открыли нам весь ваш подпольный Центр.

– Да, давайте поймем друг друга, – сказал Свенгаард.

– Кто ваши пленники? Я – человек, который не член подполья и мало знает о нем. У вас есть Глиссон, который знает больше, но, безусловно, не все. У вас есть Бумур, тот, кто убежал от фармакологов, который знает еще меньше, чем Глиссон. У вас есть Дюраны, знания которых едва ли выходят за рамки их маленькой ячейки. Чего вы добьетесь, если вы выпотрошите нас?

– Ваш план спасти нас, – сказала Калапина.

– Мой план требует сотрудничества, а не принуждения, – сказал Свенгаард.

– И он даст нам только продление, а не восстановление нас в первоначальные условия, не так ли? – спросила Калапина.

– Вы должны были бы приветствовать это, – сказал Свенгаард, – он дал бы вам возможность стать зрелыми, полезными, – Он взмахнул рукой, указывая на окружающую обстановку, – Вы заморозили здесь себя в состоянии незрелости! Вы играли в игрушки! Я предлагаю вам шанс выжить! «Что это? – размышляла Калапина, – Является ли это новое оживление побочным продуктом знания о том, что мы должны умереть?»

– Я совсем не уверен, что мы будем сотрудничать, – сказал Глиссон.

Это было уже выше того, что мог стерпеть Гарви. Он вскочил на ноги, взглянул на Глиссона, – Ты, робот, ты хочешь, чтобы человеческий род умер! Вы! Вы это еще один смертельный исход!

– Болтовня! – сказал Глиссон.

– Послушайте, – сказала Калапина. Она начала подключать каналы коммуникации. Части предложений врывались в зал:

– Мы можем восстановить ферментный баланс собственными силами!.. Уничтожить этих созданий!.. Каков его план? Каков его план?… Начинать стерилизацию!.. его план!.. Сколько мы еще продержимся, если… Нет сомнения в том, что мы можем… Калапина успокоила голоса, повернув выключатель, – Это будет поставлено на голосование, – сказала она, – Я напоминаю вам об этом.

– Вы умрете и скоро, если мы не будем сотрудничать, – сказал Глиссон, – Я хочу, чтобы вы полностью осознали это.

– Вы знаете план Свенгаарда? – сказала Калапина.

– Ход его мыслей прозрачен, – сказал Глиссон.

– Думаю, что нет, – сказала Калапина, – Я видела, как он работал с Нурсом. Чтобы достичь компенсации, он использовал опасную передозировку анурина и иноситола. Помня об этом, я все время спрашиваю себя, что дает эта передозировка, и что будет, если я применю ее к себе? И какое отношение это все имеет к охватившему нас волнению. И в чем выход. И еще тьма других вопросов.

– Я знаю его план, – усмехнулся презрительно Глиссон, – Подавить ваши эмоции и каждому из вас дать ферментную имплантацию, – Напряженная усмешка вытянула губы и показала край зубов на лице Глиссона, – Это действительно ваша надежда. Приняв его, вы будете, наконец, потеряны для нас.

Калапина взглянула с изумлением вниз на него и была шокирована.

Гарви поймал себя на том, что улавливает подлость в голосе Глиссона. Его собственный опыт в подполье показывал, что Киборги очень расчетливы, ограничены, чтобы им можно было доверять решение простых человеческих проблем, но никогда еще он не видел, чтобы этот факт был так ярко продемонстрирован.

– Это ваш план, Свенгаард? – потребовала пояснений Калапина.

Гарви вскочил:

– Нет! Это не его план! Свенгаард кивнул себе. Конечно! Человек и отец, конечно бы, понял.

– Вы претендуете на то, что знаете то, чего я, Киборг, не знаю? – спросил Глиссон.

Свенгаард взглянул на Гарви, подняв в удивлении брови.

– Эмбрионы, – сказал Гарви.

Свенгаард кивнул, посмотрел вверх на Калапину, – Я предлагаю поддерживать вас, постоянно имплантируя вам живые эмбрионы, – сказал он, – Живые мониторы, которые будут сами делать приспособления, необходимые вам. Вы обретете свои эмоции… свою страсть к жизни, это волнение – ваша цена.

– Вы предлагаете сделать нас живыми чанами для эмбрионов? – спросила Калапина, удивление порывалось в ее голосе.

– Период беременности можно будет продлить на сотни лет, – сказал Свенгаард, – При должном подборе гормонов это может быть применимо и для мужчин, конечно, с кесаревым сечением, но оно не обязательно будет болезненным… или частым!

Калапина взвешивала его слова, удивляясь, что не чувствует отвращения к этому предложению. Но почему же она почувствовала отвращение, поняв, что Лизбет Дюран носит в себе эмбрион? Калапина вдруг поняла, что отвращение ее основывалось на ревности. Она знала, что не все оптимены примут это. Некоторые будут за возвращение к старому. Она взглянула на показания табло. Никому не удалось скрыться от неприятного волнения. Но они вынуждены будут понять, что все они умрут рано или поздно. У них был только выбор времени.

«В конце концов, мы не имеем бессмертия, – думала она, – это только иллюзия. Но ее мы имели… в течение многих веков».

– Калапина! – сказал Глиссон, – Вы не собираетесь принять это глупое предложение?

«Механический человек пришел в ярость от столь жизненного, человеческого решения», – думала она. Она сказала:

– Бумур, что вы скажите?

– Да, – сказал Глиссон, – выскажись, Бумур. Укажи нелогичность этого предложения.

Бумур повернулся, изучающе посмотрел на Глиссона, взглянул на Свенгаарда, на Дюранов, пристально посмотрел вверх на Калапину. В узком лице Бумура было выражение скрытой мудрости:

– Я все еще помню, как это было, – сказал он, – Я думаю, что было лучше… перед тем, как я был изменен.

– Бумур, – сказал Глиссон.

«Задело его гордость», – подумал Свенгаард. Глиссон смотрел на Калапину с механической напряженностью, – Еще не решено, будем ли мы помогать вам!

– А кто нуждается в вас? – спросил Свенгаард, – У вас нет монополии на технику. Вы бы могли сберечь время и немного избавить нас от забот, вот и все. Мы можем сами найти эмбрионы.

Глиссон переводил пристальный взгляд с одного на другого, – Но ведь такой путь не был предусмотрен! Предполагалось, что вы не должны помогать им!

Киборг замолчал, глаза его остекленели.

– Доктор Свенгаард, – сказала Калапина, – Не могли бы вы дать нам лучшие, жизнеспособные эмбрионы, такие как эмбрион Дюранов? Вы видели вторжение аргинина. Нурс полагает, что это возможно.

– Да, возможно, – сказал Свенгаард. Он еще подумал: «Да, это… вероятно».

Калапина взглянула вверх на сканеры, – Если мы примем это предложение, – сказала она, – мы будем продолжать жить. Вы чувствуете это? Мы живы сейчас, но мы помним совсем недавнее время, когда мы умираем.

– Мы поможем, если должны, – сказал Глиссон, и в голосе его был язвительный тон.

Только Лизбет, понимая своим деревенским благоразумием свою беременность, узнавая смятение своих эмоций, подозревала о логическом факте, который заставил Киборга изменить решение. Благоразумных людей можно контролировать. Вот о чем думал Глиссон. Она могла прочитать это в нем, понимая его полностью впервые теперь, когда знала, что у него есть гордость и гнев.

Калапина, читая на доске Шара Обозрения все растущее напряжение единственного вопроса со стороны публики оптименов, установила систему аналогов для ответа. Она быстро пришла, и сканеры видели ее, – Этот процесс мог бы обеспечить от восьми до двенадцати тысяч лет дополнительной жизни даже для народа.

– Даже для народа, – прошептала Калапина. И скрыть от него будет невозможно, она знала это. Сейчас не могло быть больше Безопасности. Как выяснилось, даже Шар Обозрения имеет свои недостатки и ограничения. Глиссон знал об этом. Она могла сказать это, читая его молчаливое отступление там внизу. Свенгаард, конечно, поймет это. Возможно, даже Дюран.

Она посмотрела на Свенгаарда, зная, что она должна делать. Было бы легко потерять народ в этот момент, потерять их полностью.

– Если это будет сделано, – сказала Калапина, – это будет сделано для всех, кто пожелает – смертный или оптимен.

«Это политика, – думала она, – Вот тот путь, по которому бы следовали Туеры… даже Шруилл. Особенно Шруилл. Умный Шруилл. Мертвый Шруилл». Она почти была уверена, что слышит, как он хихикает.

– Может быть это сделано для народа? – спросил Гарви.

– Для любого, – сказала она и улыбнулась Глиссону, давая ему знать, как она выиграла, – Я думаю, что мы можем сейчас поставить это на голосование.

Еще раз она взглянула вверх на сканеры, желая знать, правильно ли она оценила своих людей. Конечно, большинство из них поняли, что она сделала. Но будут некоторые, цепляющиеся за надежду, что смогут восстановить полный ферментный баланс. Она знала лучше их, что этот путь невозможен. Тело ее знало. Но будут и такие, которые попытаются встать на этот опасный курс назад, к скуке и апатии.

– Зеленый за предложение доктора Свенгаарда, – сказала она, – Золотой против.

Медленно, затем со все нарастающей скоростью, круг лампочек сканеров менял цвета – зеленый… зеленый… зеленый заливал экран, лишь отдельные точки то тут, то там цвета золота. Это было больше, чем подавляющее большинство, которого она ожидала, и это сделало ее подозрительной и напряженной. Она доверяла своему инстинкту голосования. Подавляющее большинство. Она сверилась с приборами Шара, прочла репрезентацию ответа: «Киборга нельзя обойти через его веру во всемогущество логики».

Калапина кивнула себе, думая о своем сумасшествии. «И жизнь нельзя обойти против интересов жизни», – подумала она.

– Предложение принято, – сказала она.

И она поняла, что ей не нравится этот неожиданный хищный взгляд на лице Глиссона. «Мы что-то проглядели, – подумала она, – Но мы найдем это… раз мы стали вновь приспособляемыми».

Свенгаард повернулся, чтобы посмотреть на Гарви Дюрана, позволил себе широко улыбнуться. «Это было, как в операционной, – думал он, – Одна операция до мелочей, и следует широкий образец. Его можно сделать с точностью, так как он делается в клетке».

Гарви оценивал усмешку Свенгаарда, читая эмоциональные признаки на его лице. Все лица вокруг него несли собственные выражения в это мгновение, все они были открыты для прочтения курьером, подготовленным в подполье. Это было высокомерие между могущественными. У народа еще мог быть шанс – тысячи лет шанса, если можно было верить Калапине – а она верила в это сама. Генетическая среда была сформирована в новый образец, и он мог видеть это. Это был неопределенный образец, полный неопределенности. Гейзенбергу мог бы понравиться этот образец. Сами двигатели были продвинуты и изменены самим движением.

– Когда мы с Лизбет можем уйти отсюда? – спросил Гарви.