Линкольн Барнетт,

«Вселенная и док Эйнштейн».

Алиса Марш жила исключительно прошлым. Прошлое — это все, что Флэттери ей оставил. Он пытал ее различными химикатами, лазерами, имплантантами, но она все равно осталась самой собой. Алисой Марш.

«Он меня боится, — думала она. — Он боится, что я не сгожусь в послушные ОМП. И он прав».

Он отобрал у нее тело, содрал жилку за жилкой или отодрал ее по нерву от своего собственного тела — какая теперь разница? Ее вены и артерии теперь подключены к органическому питателю, а Флэттери нагло разгуливает во плоти вокруг ее бесчувственного мозга! Единственное, что она могла еще ощущать, так это то, что все еще существует. Но она давно уже не испытывала никаких родственных чувств к людям, да и сама уже не помнила, когда утратила эти чувства. До тех пор, пока ее не прикуют однажды к безднолету, у нее нет необходимости измерять свое существование временем. И вот теперь оно стало ее самой любимой игрушкой. Время, и особенно прошедшее время.

«Даже туман, и тот материален», — мыслилось ей.

Логика талдычила ей о том, что, поскольку она мыслит, значит, существует, а следовательно существует и ее мозг. И если она задается подобными вопросами, следовательно есть материя, которой свойственно задаваться подобными вопросами. Давным-давно на Лунбазе на курсах ОМП ее учили, что когда-нибудь ее мозг понадобится для того, чтобы на основе механическим путем полученных данных делать чисто человеческие выводы. Но Пандора открыла новые возможности, правда, для их реализации нужно было тело. Алиса сумела забеременеть, несмотря на то, что это было раз и навсегда категорически запрещено клону с Лунбазы. И рождение ребенка она сумела сохранить в секрете. Даже от его отца — Раджи лон Флэттери N 6. Директора.

У нее не было теперь ни глаз, ни ушей, и она ощущала себя узником, обреченным пожизненно существовать в вечной безмолвной тьме. Раньше она думала, что, лишившись кожи и тела, перестанет испытывать какие бы то ни было ощущения, но теперь нередко грезила, фантомно переживая свой последний вздох, а отсутствующий язык все еще хранил на кончике вкус контрабандного шоколада.

Алиса думала, что случившееся с ней отсечет напрочь ее эмоции, но на деле оказалось, что она каким-то образом сама освободилась от них. Ныне она уподобилась богам, способным по своему желанию драпировать складки времени, растягивая и ужимая его как вздумается. Теперь только захоти — и секунды замедлят свой бег. Но какова бы ни была ее власть, она все еще помнила о том, что была некогда Алисой Марш. И именно Раджа Флэттери сотворил с ней подобное.

— Тебе придется стать органическим мозгом, — объявил он. И он же внушил ей, что это величайшая честь, что она спасет человечество и что мало кто удостаивается подобной привилегии. Может, насчет человечества он был и прав, но, хотя перед разговором он изрядно накачал Алису наркотиками, остальные доводы ее как-то не впечатлили. Она прекрасно знала, что с древнейших времен, используя именно такие аргументы, одни люди посылали на муки других людей.

— Будь благоразумна, — продолжал обработку Раджа. — Подними это знамя, и ты останешься жить в тысячах тел. Сам безднолет станет твоим телом, твоим скелетом, твоей кожей!

— Избавь меня от лишней болтовни, — ее язык еле шевелился под воздействием наркотиков, добавленных в выпивку. — Я готова. Если ты не позволяешь мне вернуться к изучению келпов и не хочешь убивать меня своими руками — делай что задумал.

Теперь она понимала, что основная разница между нею и келпом состояла в том, что мозг и тело келпа были едины, а вот ее мозг и тело — нет. Воссоединение давало полную комплектацию в том случае, когда было с чем комплектоваться. Вот этого-то Флэттери и не учел.

Но он все равно продолжал говорить, убеждать, что, дав согласие, она навсегда освободится от страха боли и страха смерти и что органический мозг — кратчайший путь к совершенству. Короче, этот жулик сулил бессмертие. Но для Алисы все его доводы были пустым сотрясением воздуха. Уж она-то начиталась отчетов, в которых помешавшиеся «органические мозги» отправляли свои корабли в никуда, а то и самовзрывались. А это значило, что при этом гибли клоны — и ее собственные, и клоны Флэттери, и клоны Мака. Да и с «Землянином», притащившим их на орбиту Пандоры, тоже случилось нечто подобное: целых три ОМ свихнулись, и команде пришлось ради спасения жизни создать искусственный интеллект, который высадил их на Пандору и бросил там.

«Теперь-то я понимаю его все больше и больше, — думала Алиса. — Хотелось бы мне когда-нибудь лично встретиться с Кораблем интерфейс на интерфейс».

Она всегда любила играть словами, и даже отсутствие плоти, для того чтобы расхохотаться от души, не мешало ей получать удовольствие от каламбуров. Но о своем сыне она всегда думала без всяких шуточек. Успокаивает лишь одно: он сделал себе карьеру в охранке Флэттери. Алиса думала теперь о нем, поскольку больше всего сожалела о том, что так и не видела сына ни разу, прежде чем…

…она освободилась от бренной плоти. «Как я хотела бы увидеть его!.. О нет! Я хотела бы, чтобы он увидел меня такой, какой я была до того, как стала…»

Алиса отдала сына переселенцам-морянам в надежде, что Флэттери (даже если узнает, что у него родился сын) не сумеет отыскать их следов. Она боялась, что их найдут и убьют обоих — они не нужны ни нынешнему директору, ни тем более его последышам.

«Я должна о нем молчать, — думала она. — И все же, как ни крути, вырастет еще один Флэттери».

И мальчик узнает о своем родстве — Алиса сумела спрятать свои записи, прежде чем директор превратил ее в органический прибор. Это был ее последний человеческий поступок.

— Твое тело выдало тебя, — сказал ей тогда Флэттери. — У тебя был ребенок. Где он теперь?

— Я избавилась от него, — сказало тело. — Ты сам знаешь, насколько я увлечена работой. У меня нет времени ни на что, кроме келпов. А что до ребенка… Это была… так, временная неприятность.

Подобный аргумент показался Флэттери довольно веским, и потому директор купился на него. И, похоже, ему в голову не могло прийти, что ребенок может быть от него. Что ж, их отношения продолжались так недолго, что в это можно было поверить. Казалось, Флэттери вообще забыл о том, что они были близки. И ни разу не пытался возобновить эту связь за те двадцать лет, что прошли с их последней ночи. Очевидно, он считает, что ребенок был результатом какой-то случайной связи. Он прекрасно видел, насколько Алиса увлечена изучением келпов. Но только Дварф Макинтош полностью разделял ее отношение к этим существам, обладавшим мистической, почти разумной властью над планетой.

«Лучше бы мы с ним остались в келпе, — пронеслось в ее сознании. — А теперь он превратился в то, чего я больше всего боюсь. И мне так плохо без него…»

Даже в своем нынешнем состоянии ОМП Алиса Марш любила вернуться к воспоминаниям о родах. О тех нескольких драгоценных мгновениях, когда она любовалась своим новорожденным сыном. Он почти сразу же перестал плакать и таращился во все глаза на убиравшую комнату наталь. Ребенок родился с буйной гривой черных волос, и в нем уже ощущалась большая внутренняя сила.

— Мальчишка-то вылез на месяц позже, — заметила наталь. — Но, похоже, он не терял время даром.

И буквально через пару минут она препоручила дитя супружеской паре, которая дала ему свое имя. Фредерик и Казимира Бруд. Последние несколько месяцев они регулярно навещали будущую мать и подготовили все необходимые документы. Алисе это стоило большей части состояния, но она хотела дать ребенку как можно больше шансов выжить. Тем временем Флэттери решил сделать из Калалоча столицу планеты — центр экономики и политики Пандоры. Молодая чета Брудов (он — архитектор, она — географ) работала в рамках этого проекта: им было заказано строительство складов и казарм для службы охраны. А впоследствии им светило заключить контракт на строительство университета. Но кто тогда мог предвидеть, насколько изменится планета и насколько переменится сам Флэттери.

«Я могла, — думала Алиса Марш. — Но изучение развития келпа оказалось для меня гораздо важнее, чем развитие моего собственного сына».

Если бы у нее было тело, она сделала бы глубокий вдох, чтобы ослабить напряжение, сковывающее мышцы живота. Но у нее не было ни мышц, ни живота, а рассудок был почти свободен от эмоций.

«Я все сделала правильно, — пронеслось в ее голове. — Если речь вести о человечестве, я все сделала так, как надо».

Даже если они, ослепленные алчностью, не видят зла в разрушении семьи, не видят греха в предательстве друзей, значит ли это, что и нам не следует удерживаться от подобных пагубных деяний?

Квитс Твисп, старец,

из «Бесед заваатан с Аваатой».

Флаттерби Боден расстелила на пыльном чердачном столе большой кусок украденной миткали, и все трое ее одноклассников восторженно захлопали в ладоши.

— Тебе все-таки удалось! — воскликнул Джака — единственный мальчишка в их маленькой компании. Для своих двенадцати лет он был довольно высок. Его отец, как и отец Флаттерби, работал на ракетодроме, а мама — на гиперстанции морян, что увеличивало их паек почти в два раза по сравнению с большинством из тех, кто стоял в очереди.

— Тихо ты! — шикнула Флаттерби. — Мы же не хотим, чтобы нас прямо сейчас застукали. Лит, ты принесла краски?

Лит (самая младшая из всей компании — ей было еще одиннадцать) достала из-за пазухи уродливой хлопчатобумажной блузы четыре тюбика.

— Вот! Но я не достала черной, — добавила она и потупилась.

— Зеленая… — разочарованно протянул Джака. — И ты хочешь, чтобы нам поверили, что мы Тени? Ты сама знаешь, где используют зеленую краску…

— Да тише ты! — Для пущей выразительности Дана поднесла палец к губам и скорчила жуткую гримасу. — А вам не приходит в голову, что сейчас мы самые настоящие Тени? Если нас сцапают, с нами разделаются точно так же, как с ними.

— Ладно, хватит! — перебила ее Флаттерби. — Если мы тут собираемся заниматься только болтовней, то и ловить нас будет не за что. Джака и Дана, раз мы притворяемся, что репетируем, то давайте начинать: сыграйте нам что-нибудь, а мы с Лит раскрасим по лозунгу. Потом мы будем играть, а вы распишете два остальных.

— Не забудьте, охранка сегодня все утро почему-то здесь крутится, — напомнила Дана.

— Это все из-за Кристы Гэлли. Может, они думают, что она прячется где-то поблизости?…

— А может быть, так оно и есть?

— Но сюда они не зайдут, — успокаивающе подняла руки Флаттерби. Кого интересует обычный урок музыки? Она фыркнула и задрала подбородок. — У меня же брат служит в охранке. Я-то знаю, как они обычно действуют.

— Да, вот только он на Виктории, — заметила Дана, — а наши могут действовать и иначе. Их потому и посылают служить подальше от родных мест, чтобы им не пришлось стрелять в кого-нибудь из собственной родни.

— Неправда, — взвилась Флаттерби. — Их отсылают из родных мест не поэтому, а потому что… потому что…

— Ладно, хватит болтать, — перебил ее Джака, пытаясь придать голосу солидности. — Если мы не начнем играть, то они точно сюда сунутся.

Мальчик жил на границе самого большого в Калалоче лагеря переселенцев и в свои двенадцать лет успел навидаться трупов на улице. В отличие от девчонок он знал, что такое голод и что такое охранка, не понаслышке.

Глядя, как он вынимает из футляра флейту, Дана со вздохом потянулась за своим инструментом. Новенькие струны ее караколя, попав в солнечный луч, ярко вспыхнули серебром. Черная витая раковина резонатора была до блеска отполирована четырьмя поколениями музыкантов.

— Дай мне «до», — попросила она, всем своим видом показывая, что готова к работе.

Под звуки настраивающихся инструментов Флаттерби с помощью Лит разорвала ткань на четыре полотнища, метра по три каждое.

— А твой брат уже кого-нибудь убил? — прошептала Лит.

— Конечно же, нет, — сердито отозвалась ее подруга, с преувеличенным усердием разглаживая складки. И, не поднимая глаз, добавила: — Он же не такой, как эти… Да ты ведь с ним знакома.

— Ага, — кивнула Лит и хихикнула, а в глазах у нее запрыгали озорные огоньки. — Он такой прикольщик!

Флаттерби к тому времени уже использовала почти полтюбика и теперь любовалась своей работой. Краска была темно-зеленой и в сумерках могла сойти и за черную. Во всю ширину полотнища большими буквами было написано: «МЫ ХОТИМ ЖРАТЬ!» И хотя эти слова считались лозунгом переселенцев, их можно было услышать в любом районе Калалоча. А по мере того, как уменьшались пайки и росла нужда, эти слова все чаще и чаще звучали в очереди. Флаттерби сама не раз слышала. И не всегда их говорили шепотом.

Именно там, перед очередью, в которой каждый вынужден стоять по многу часов, она и повесит свой лозунг. А Лит решила повесить свой на фасаде их школы, стоявшей прямо напротив офиса «Мерман Меркантил». Джака свой вывесит напротив гиперстанции, а Дана на пристани, напротив студии головидения.

Дана взяла несколько аккордов, и они с Джакой заиграли быструю веселую танцевальную пьесу, которую недавно выучили в школе. Ее друзья еще никогда так здорово не играли, как сегодня, подумала Флаттерби. И хотя Джака порой сбивался, он мужественно продолжал играть дальше.

— А ты как думаешь, действительно ли Кристу Гэлли украли Тени? — спросила Лит.

Она изо всех силенок давила огромный тюбик с краской, стараясь, чтобы буквы получились крупными и их можно было прочитать издалека.

— Понятия не имею, — пожала плечами Флаттерби. — Даже не знаешь, кому верить. Моя мама выросла на Вашоне и считает, что Криста Гэлли что-то вроде богини. А папа говорит, что она обычный каприз природы.

— Кто каприз — твоя мама?

— Да нет же, — фыркнула Флаттерби, — Криста Гэлли, конечно. Папа говорит, что единственный способ победить голод — это установить полный контроль над течениями и что если Криста Гэлли может контролировать келпы, значит, директор правильно делает, что не отпускает ее. А что говорят твои?

— Не так-то уж и много, — нахмурилась Лит. — Они теперь работают сутки напролет. Ма говорит, что так выматывается, что слушать кого-то просто нет сил, а па даже новости не смотрит. Он приходит домой и, ни слова не говоря, отправляется спать. Мне кажется, что они боятся…

В порту раздался взрыв, и дети вздрогнули, а Дана от неожиданности выпустила из рук караколь, и тот с грохотом упал на пол.

— Это совсем близко, — пролепетала она. Когда девочка сильно волновалась, язык ей почти отказывал.

Все четверо бросились к узенькому чердачному окошку. Справа, из-за крыш ближайших домов, повалили клубы черного дыма, а слева, на соседнем доме, заходила ходуном на своих цепях огромная рекламная чашка. На улице было полно народу, а вдоль домов расположились уличные торговцы с лотками. Флаттерби услышала, как Дана судорожно всхлипнула, и указала пальцем на подъезд дома, в котором они находились.

— Охранка! — прошептала она. — Они сейчас войдут сюда!

— Надо быстро спрятать это барахло, — прошипел Джака. — Если они это найдут, то убьют нас на месте.

— Или сделают еще чего похуже, — еле шевеля языком, пробормотала Дана.

Дети бросились сворачивать еще липкие от краски лозунги, но было уже поздно.

Хлипкая крышка люка отлетела в сторону, и на чердак шагнул плотный патрульный, а второй, похожий на него как близнец — такой же коренастый и с короткой шеей, — замер у входа.

— Гляди-ка, — хмыкнул солдат, расправляя скомканную материю дулом лазерника. — Ну, и что это тут у нас? Гнездышко для плоскокрылов? Или…

Не дожидаясь ответа, он дважды выстрелил, и Джака с Лит упали замертво.

Флаттерби хотела закричать, но у нее перехватило горло.

— Они же совсем еще мальки, — проворчал его напарник. — Ты чего?..

— Из мальков выводятся рвачи. А у нас приказ.

Дуло лазерника обернулось в сторону Флаттерби, и девочка даже не успела увидеть вспышки убившего ее выстрела.

Есть у людей четыре вещи,

Что бесполезны в море:

Руль, якорь, весла,

А главное — страх утонуть.

Антонио Мачадо.

Бен отпер дверь, и в комнату ввалился Рико Лапуш. Кивнув бледной от волнения Кристе, он протянул другу его информатор. Большая часть записей уже явно устарела, но Озетт все равно хотел их прослушать.

— Готовы? — спросил Рико, на всякий случай стараясь держаться от девушки подальше, чтобы ненароком не коснуться ее.

— Готовы, — кивнул Бен.

— Да, — подтвердила Криста.

Рико почесал заросший щетиной подбородок и поправил лазерник в заднем кармане штанов. Они с Беном познакомились незадолго до гибели острова Гуэмес — их дружбе было больше лет, чем Кристе. Инстинктивное недоверие Рико к людям не раз спасало жизнь им обоим, поэтому даже с ее святостью он держался сухо и настороженно.

— Дежа-вю, — усмехнулся он и кивнул на островитянский наряд девушки. — Оно напоминает мне о старых добрых временах, когда все было намного проще. На улицах шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на патруль, так что ей надо хорошо сыграть свою роль…

— Вы могли бы обратиться ко мне, — перебила его Криста, чувствуя, что щеки ее вспыхнули от гнева. — У меня тоже есть уши, чтобы слышать, и рот, чтобы ответить. Эта сестричка — не креслопес и не стакан с водой на столе ее брата!

Рико не смог удержаться от улыбки: построение фраз и акцент она скопировала мастерски. Она всему училась очень быстро, особенно если учесть, что информацию она могла черпать прямо из подсознания тех, с кем общалась…

— Спасибо за урок, сестра. Да и одета ты по всем правилам. Снимаю шляпу.

Машинально Рико отметил довольную улыбку Бена и то, что его друг смотрел в лицо своей прекрасной попутчицы без малейшего смущения.

Будучи оператором, он видел в глазок камеры немало красивых женских лиц, но теперь должен был признать: все, что ему рассказывали о внешности Кристы Гэлли, — чистая правда. Как только Бен Озетт стал репортером, Рико тут же устроился к нему в группу. Он прекрасно понимал, что его работа заключается в том, чтобы упаковать ложь в красивую обертку, и отлично с этим справлялся. За последний год он снял столько «горячих» репортажей, сколько иной оператор не снимет за всю жизнь.

«Немного бледновата, но в остальном — изумительно хороша, — подумал он. — Хотя, может, на солнце и подзагорит чуток».

Впрочем, операторы предупреждали, что солнечные лучи могут на нее вредно подействовать, однако в этой заварухе спрятать ее от солнца будет невозможно. Хорошо им командовать — за ними-то никто не охотится!

— Сейчас нам придется немного прогуляться. Медленно, спокойно, не торопясь. — Рико кивнул на информатор, который Бен все еще держал в руке. — И не волнуйся, спрячь эту штуковину. По плану мы должны были выбираться по воздуху, но все дороги к аэропорту уже перекрыты людьми Флэттери. Так что лучше поплывем.

— Но ведь…

— Я не хуже тебя помню, что нам дано указание держать ее подальше от моря… — Рико сердито засопел и, помолчав, буркнул: — Ладно, пошли.

Его уже стало раздражать печальное лицо Кристы. Уж лучше бы она испытывала страх. Или ярость. Или забилась в истерике… Но уныние — это уже ни в какие ворота! Особенно сейчас, когда пошла полоса неудач. И, когда девушка протянула Бену свою тонкую руку, Рико рявкнул:

— Нет! — Потом смешался и добавил уже спокойно: — Извини, но я не могу тебе позволить прикасаться к нему.

— Это твой собственный страх? — взвилась она. — Или твоих операторов? Он же одет!

— Это мой собственный страх.

То, что Бен ее не поддержал, уязвило Кристу в самое сердце, и она сердито отвернулась. Рико, стараясь ее успокоить, заговорил на диалекте островитян, которым почти не пользовался с тех пор, как погиб Гуэмес:

— Я всего лишь даю совет сестре, которой еще только предстоит узнать всю меру любви и доверия, которую испытывают к ней люди. А это значит — говорят ей даже то, что может принести боль.

— А как насчет страха?

«Отлично! — подумал Рико. — Ее не так легко запугать». И продолжил свою церемонную речь:

— Эта сестра быстро раскусила брата. Но пусть позволит брату напомнить ей, что боишься только неизвестного тебе. Пусть сестра даст время брату привыкнуть к ней. Может, прямо сейчас и начнем?

На сей раз девушка промолчала, и Рико подумал, что, какое бы там проклятье она ни несла в себе, делает она это не без изящества. Они дружили с Беном уже около двадцати пяти лет, и за это время у Рико было множество романов. Бен же был влюблен только один раз. И сейчас Рико вспомнил об этом, поскольку заметил, что на Кристу Бен смотрит так, как до сих пор смотрел только на одну женщину — на Беатрис Татуш.

«Что ж, это вовремя, — мысленно усмехнулся оператор. — Беатрис теперь связалась с этим Макинтошем, так что и Бену пора за кого-нибудь зацепиться».

Все, кто работал на головидении, знали, что романы, завязанные на работе, как правило, не очень крепки и непродолжительны, а создание семьи коллегами и вообще невозможно. Бесконечные разъезды и постоянный стресс были слишком серьезным испытанием для близких отношений. Рико давно уже махнул рукой на надежду создать семью и удовольствовался ни к чему не обязывающими встречами с одной рыженькой со студии.

— Нам в порт, — сказал Рико, когда они наконец оказались на улице. — Там сейчас натуральный сумасшедший дом. А возле «Летучей рыбы» охраны, по идее, быть не должно. Конечно, на Виктории тоже есть охранка, но там все же не так опасно, как здесь. Так что идем прямо на корабль.

Они свернули направо и не торопясь двинулись к кишевшему людьми порту. Рико отстал от Бена с Кристой на несколько шагов и плелся за ними, внимательно оглядывая дома и улицу. Он был настолько сосредоточен на поиске соглядатаев, что несколько раз чуть не налетел на Кристу, замиравшую почти на каждом шагу у витрин магазинов. И было от чего — едва ли не в каждой второй лавочке продавались ее изображения и связанные с ее именем сувениры. И с каждым шагом она все ниже надвигала шляпу на лоб.

«Выходит, это правда! — осенило Рико. — Выходит, она действительно ничего не знала!»

Вот она склонилась над безвкусно сшитым платьицем, упакованным в стеклянный ящичек с надписью: «Платье Кристы Гэлли, которое она носила в двенадцать лет. Не продается». Рядышком выстроилась батарея флакончиков, в каждом из которых алело несколько капелек крови, и пробирок с прядями волос (впрочем, слишком темных, чтобы они могли принадлежать ей). Кроме того, покупателям предлагались обрывки других платьев, и на каждом стояла цена и печать, подтверждающая их принадлежность ее святости Кристе Гэлли. А над всей этой выставкой — огромный плакат: «Не прикасаться! Смертельно! К каждой реликвии прилагается герметичный футляр».

«А если подумать о том, что за всю жизнь она не видела ни одной собаки или цыпленка… — мрачно размышлял Рико. — Да она же с ума сойдет от счастья, когда увидит этих чертовых птичек!»

Рико медленно плелся за оживленно беседующей парочкой, не вникая в смысл разговора. Он не ел уже сутки, и несущиеся со всех сторон запахи стряпни заставляли его желудок судорожно сжиматься. К тому же он слегка нервничал — слишком велика была вероятность, что продуманный план сорвется. Правда, взрывы в порту наделали много шума и привлекли большинство патрульных туда.

«Если ребята все сделали правильно, то нам до самой лодки не встретится ни один филер».

Но стоило Рико мысленно произнести эти слова, как тут же пришлось взять их обратно: из-за угла вывернули двое патрульных. Рико нажал кнопку на лежавшей в кармане рации, и тут же где-то в порту грохнул третий взрыв. Но солдаты даже не оглянулись. Рико вздохнул и стал нащупывать закрепленный на поясе лазерник. Это была старая модель с маленькой зоной действия. Глядя, как патрульные неторопливо шагают навстречу, он почему-то вспомнил, как трудно было достать к этому старью заряды.

Бен с Кристой тоже заметили солдат и замедлили шаг, а затем и вовсе остановились. Прохожие торопливо обходили пару, время от времени заслоняя их от Рико, также остановившегося в нескольких шагах. Он уже присмотрел на всякий случай открытый люк. Новый взрыв еще больше усилил суету на улице, и Рико подумал, что останавливаться, когда все кругом бегут, не очень умно. Выглядит это подозрительно. Патрульные подошли уже совсем близко. Форма цвета хаки свидетельствовала об их принадлежности к охранке, а крупные уши и толстые губы выдавали в них уроженцев острова Лумми. Однако вооружены они были только шокерами.

Рико нащупал рукоять лазерника, и в ту же секунду Криста двинулась навстречу солдатам, мастерски изображая тяжелую походку беременной. Ее рука поднялась к голове в традиционном для островитян приветствии.

— Братья, — заговорила она как ни в чем не бывало, — этой матери нужна гостиница. Очень нужна.

Патрульные этого явно не ожидали.

— Через два квартала налево, — машинально ответил один. — А магазины…

Но напарник ткнул его локтем в бок:

— Похоже, эти взрывы — дело рук Теней… так что пошли! Сестра, вам не стоит оставаться на улице. Вы, двое, — он указал на Бена и Рико, — отведите ее куда-нибудь в безопасное место и сами тоже больше не высовывайтесь.

Солдаты развернулись и двинулись в сторону порта, а Рико наконец-то смог перевести дыхание. Он тихонько просвистел пару нот. Любой островитянин с самого детства знал этот сигнал, означавший: «Все в порядке».

— Похоже, Рико просто счастлив. И исключительно благодаря тебе, — улыбнулся Бен.

— А я еще это и заснять успел, — и оператор горделиво щелкнул по крошечной линзе на кармане рубашки. — Шикарный материал для твоих мемуаров, сестра.

Он отключил укрепленную на поясе камеру и протер рукавом похожую на небольшой серый страз линзу видоискателя.

— Может, будем выбираться отсюда? — спросила Криста. — Сами слышали, они говорят, что Тени…

— Это мы, — шепнул, наклонившись к ней, Рико. — Никакой атаки не будет. Впрочем, теперь может начаться бунт. Здесь становится жарковато. Но до «Летучей рыбы» уже рукой подать, — и он кивнул на висевший впереди указатель: «Пирс N 4».

Только что прибывший паром пришвартовался у дальнего пирса, очевидно, не рискуя подойти ближе к порту из-за угрозы взрывов. Пестрая толпа пассажиров со всех концов Пандоры уже потекла живой рекой по трапу. Обладатели двух— или трехколесных мобилей выстроились в очередь у пандуса. Огромное количество ног затопало по причалу, мешая нанесенную ветром пыль с водой из брандспойтов, и жирная грязь полетела из-под колес во все стороны, забрызгивая нарядные костюмы островитян, всегда любивших, собираясь на ярмарку, как следует приодеться.

Почти у половины пассажиров на шеях висели пластиковые идентификационные карточки, свидетельствующие о том, что их владельцы работают в том или ином части проекта. Но какую бы работу они ни выполняли, платил им Флэттери. Они жили обособленно, все больше отдаляясь от собственной родни. И все чаще в спины работников космодрома летели проклятия жителей порта.

Пирс был как бы мостом, связывающим две станции метро: одна ветка вела в городок работников проекта, вторая — к стоянке субмарин. В переходах станций толпились лоточники, торгующие средствами для загара, содовой и сухофруктами. Здесь всегда воняло углем и жареной рыбой и никогда не смолкал гул огромной толпы.

И тут случилось то, чего Рико больше всего боялся. Один из беженцев, мокрый с головы до ног (очевидно, попал под струю из брандспойта), вдруг поднял над головой какой-то плакат, орудуя локтями, пробился сквозь толпу на пирсе к одному из пассажиров и бросился на него. Оба схватились врукопашную и, тузя друг друга, свалились на землю. Оказавшиеся рядом другие пассажиры тут же присоединились к потасовке и, оторвав нападавшего от жертвы, стали со злостью пинать его, не давая подняться. Дюжины две переселенцев бросились было на выручку, но были тут же окружены и тоже сбиты с ног.

Рико с Беном проталкивались сквозь толпу, прикрывая собой Кристу. Со всех сторон раздавались яростные вопли и стоны, то и дело в воду падали тела. Воздух раскалился от ругательств и проклятий, и уже у многих на лицах появились ссадины и синяки.

Криста шла, спрятав кисти в рукава и скрестив руки на груди по старому островитянскому обычаю и, как бы ее ни толкали, не опускала рук, словно верхняя часть ее тела застыла, как в игре мальков «замри-отомри». Внезапно у них под ногами оказался тот самый плакат, с которого все началось, и Бен заметил, как Криста замедлила шаг, чтобы прочесть надпись. На полотнище значилось: «Дай брату шанс!»

Сзади раздался ужасающий треск ломающихся перил и исторгшийся из сотен глоток вопль ужаса. Бен обернулся: целая секция ограждения пирса не выдержала напора толпы и несколько сотен людей оказались в воде.

«Хоть это-то их остудит, — подумал он. — Правда, ненадолго».

— Шагай потише, — прошептал Рико Кристе. — Ты же беременна и устала, да к тому же уже сутки ничего не ела.

Последнее полностью соответствовало истине. Рико вспомнил, как часто голодал в детстве. А вот интересно, Криста Гэлли или директор хоть раз в жизни ложились спать натощак? Они-то с Беном ложились, не раз и не два. Правда, в последние годы это случалось только потому, что они много работали и попросту не успевали толком поесть. Но когда Рико был «мутью» (как презрительно называли островитян), то недоедал постоянно.

Глянув туда, где заканчивались границы лагеря беженцев и начиналась ограда городка работников проекта, Рико заметил расположившуюся в ожидании толпы на небольшой поросшей травой лужайке группу охранников на персональных черных мобилях. Они пока не предпринимали никаких действий, очевидно, ожидая, когда люди выпустят пар и основательно выдохнутся. Тем более что запах свежей крови в такой близости от периметра да еще рядом с неогороженным участком побережья мог привлечь рвачей, а именно охрана от этих тварей входила в прямые обязанности солдат. Если открыть по ним стрельбу, толпа рассосется сама собой, и таким образом охранники убьют двух зайцев, даже не помяв мундиров.

Аппаратура внешнего наблюдения Рико не зафиксировала ни одного охранника на пирсе. Но у него не было ничего, что могло бы зафиксировать действие высокочастотных переговорных устройств, которыми директор снабдил свою гвардию совсем недавно.