На всех экранах, заслоняя остальные картины, стало проступать женское лицо. Оно то выцветало и растворялось, то появлялось вновь еще отчетливее… Уж кто-кто, а Мак узнал ее с первого взгляда: это была Алиса Марш. Но сейчас она выглядела так, как двадцать лет назад.

Ее тихий голос заполнил все помещение и, казалось, полился одновременно со всех сторон:

— Если вы готовы к нам присоединиться, то мы можем начинать.

В наступившей тишине свет сгустился и превратился в огромный висящий прямо в воздухе люк. Он выглядел таким же материальным, как рука Мака, и кроме него уже ничего не было видно: все помещение Контроля, все столы, кресла, аппаратура — все исчезло за сияющим световым занавесом. Мак остался наедине с люком, хотя и слышал тяжелое дыхание стоящего в двух шагах от него Бруда. Но ощущение полного одиночества было настолько сильным, что он чуть было не протянул руку, чтобы дотронуться до капитана и убедиться, что тот все еще здесь.

«Бой с Тенью», — подумал Мак. — Выходит, они научились делать и такое…»

— Это еще что за дерьмо? — раздался злобный выкрик Бруда. — Если опять какие-нибудь фокусы келпа, то меня просто так не обдуришь! А если все это светопреставление твоих рук дело, то считай, что ты уже покойник.

И, прежде чем Мак успел его остановить, Бруд выстрелил прямо в люк. Но лазерник почему-то вышел из повиновения и заработал на полную мощность, выжигая весь заряд без остатка. Судя по лицу капитана, это было для него полным сюрпризом. А люк разлетелся на тысячу сияющих осколков, тут же превратившихся в тысячи люков и дверей поменьше, которые закружились в танце перед ошеломленным Маком.

Беспрерывно палящий лазерник раскалился настолько, что Бруд уже не мог держать его в руках и попытался отбросить взбесившееся оружие, но пластальной корпус уже раскалился докрасна и прикипел к ладоням. Лицо капитана побагровело, вены на шее набухли, крик рвался из груди, но он стиснул зубы и не издал ни стона, пока заряд не выгорел до конца.

Мак был все это время словно в каком-то коконе — он не слышал ни звука, не чувствовал никаких запахов. Он только смотрел, как капитан беспомощно кружится в воздухе, держа на отлете сожженные до костей ладони. Обернувшись, он вновь увидел перед собой люк, но если раньше он напоминал стыковочный шлюз орбиты и безднолета, то теперь был точной копией двери, ведущей в конференц-зал на Лунбазе. Мак бывал там только тогда, когда руководство знакомило всех с планом новых экспериментов в области изучения искусственного разума. При одном воспоминании о некоторых совещаниях у него до сих пор шевелились волосы на голове, а ладони покрывала липкая испарина. Но сегодня эта дверь не вызывала у него неприятных ассоциаций.

В том, что это иллюзия — голограмма самого высшего качества, он не сомневался. Он уже имел опыт работы с голопроекциями четвертого и пятого поколений, но эта… Она выглядела абсолютно реальной, словно свет перешел в иное качество и приобрел объем и вес, свойственный объектам иной субстанции.

— Как они этого добились? — спросил он вслух. — Это что, голопроекция тысячного поколения?

На миг ему показалось, что каждый атом в комнате, сам воздух и его судорожное дыхание заняли свои четко определенные места на картине. Мак протянул руку вперед, зная, что она должна пройти сквозь висящий перед ним образ, но пальцы ощутили плотную поверхность реальной двери. Бруд и все окружающее вновь растворились в сиянии фона, и перед Маком остался один-единственный материальный объект — старинная дверь, будившая воспоминания о Лунбазе. Ему даже послышались какие-то голоса по ту сторону, а затем их заглушил радостный смех Беатрис.

— Присоединяйтесь к нам, доктор, — вновь пригласил льющийся со всех сторон тихий голос. — Без вас у нас ничего не получится.

Мак неуверенно потянулся к дверной ручке, и дверь тут же вновь преобразилась: теперь это был вход в арборетум на Лунбазе, огромную оранжерею под плазмагласовой крышей. Он любил бывать там и порой часами бродил в лунных сумерках по поросшим мягким мохом лужайкам, прислушиваясь к шороху листьев деревьев и всей грудью вдыхая запахи цветов. Да, эту дверь ему очень хотелось открыть, даже несмотря на некоторую настороженность, все еще таящуюся где-то в глубине души: ему была неприятна мысль о том, что, вполне возможно, его сознанием манипулируют.

Его пальцы нащупали вполне реальные винты, и через мгновение люк распахнулся, обнаружив комнату, которая была освещена еще ярче той, в которой он находился. Но почему-то он мог смотреть не щурясь, и режущая боль в глазах прошла. А навстречу ему из светящейся дымки уже спешила…

«Я умер! — пронеслось у Мака в голове. — Похоже, Бруд все же пристрелил меня, и я уже на небесах…»

Противостояние человека и его собственной тени выявляет таящийся в нем свет личности.

Карл Густав Юнг.

Добровольная пожарная команда, преобразившись в боевую единицу, не потеряла ни смелости, ни решительности. Сейчас, ожидая штурма отсека ОМП, они курсировали по коридору, чтобы исключить возможность нападения на них врасплох даже на самых дальних подступах. Как ни странно, большинство мужественных пожарных составляли женщины (их вообще на станции было намного больше, чем мужчин). У всех на поясах громоздких огнезащитных скафандров висел набор различных инструментов и электронных отмычек для не открывающихся и заблокированных люков. Некоторые пролетали мимо Беатрис в форсированном режиме, и ее разгоряченное лицо овевали тугие струйки воздуха. Все они имели другие профессии и другие обязанности — участие в пожарной дружине было сугубо добровольным. Но по первому же сигналу тревоги они бросали все дела и спешили в объявленный опасным сектор. Страшнее огня на борту станции была лишь угроза разгерметизации. И все же, несмотря на шуточки, которыми пожарные обменивались по внутренней связи, все они изрядно нервничали — об этом красноречиво говорили их глаза.

Журналистка с самого начала подозревала, что запершийся в отсеке юнец сейчас занят подключением ОМП. Оставшимся с Беатрис отделением командовал инженер Хаббард. Как и все остальные члены команды, он был добровольцем и давно привык совмещать свои прямые обязанности с возложенной на него ответственностью за безопасность станции. Он сформировал крепкую команду единомышленников и использовал каждого в соответствии с его профессиональными навыками. А многочисленными тренировками добился практически мгновенной готовности, когда бы и где бы ни прозвучал сигнал тревоги.

Четыре женщины подвели к люку и к переборке — в том месте, где проходил сварочный шов, — два автогена. Аппараты весили по пятьдесят килограммов, но здесь, в условиях невесомости, основную сложность при транспортировке представляли их пышные формы.

«Похоже, эти дамы здесь с самого начала проекта», — подумала Беатрис, глядя, как ловко аборигенки орбиты пользуются не только руками, но и ногами. На их скафандрах даже ступни имели что-то вроде перчаток, чтобы можно было работать пальцами ног. Попав на станцию в первый раз, Беатрис решила, что тут имеют место остаточные островитянские мутации, однако последующие визиты убедили ее в том, что это чисто орбитальное «приобретение». Мак сам не раз демонстрировал изумительную ловкость пальцев ног и тоже пользовался модифицированным для этих целей скафандром.

— Заговорите ему зубы, — попросил Хаббард. — И через пятнадцать минут мы вскроем этот отсек, как консервную банку и прищучим этого пацана.

— Эти пацаны расстреляли в упор всю мою группу, — с горечью отозвалась Беатрис. — И, прежде чем покончить с вашими охранниками, еще и зубоскалили на эту тему. Так что прищучить этого пацана так просто вам не удастся. И это еще не гарантия того, что мы сохраним ОМП.

— А как действовали бы вы на нашем месте? — В голосе Хаббарда не было ни пренебрежения, ни недоверия, лишь желание побыстрей услышать ответ.

— Видите ли, я помогала Маку настраивать аппаратуру и знаю, что в этот отсек ведет один из служебных туннелей. Он начинается в соседнем помещении и выходит прямо к центральной консоли. Я хорошо знаю этот лаз и могла бы…

— Для этого у нас есть Шорти, — возразил инженер. — Она природой приспособлена для самых узких туннелей. А кроме того, она в скафандре, и если мы создадим там вакуум…

— Нет, — перебила его Беатрис. — Это слишком рискованно. ОМП нужно сохранить при любых обстоятельствах, а я уже видела, на что способны люди, которые начинают задыхаться. Нет, нам нужно, чтобы эти… пацаны были абсолютно спокойны. Им не привыкать палить во все, что движется рядом не по их желанию.

— Да, вы правы, — кивнул Хаббард. — Шорти, передай Кронину, чтобы немножко поколдовал со своей химией. Нам нужно, чтобы мальчики вырубились в одну секунду. А заодно и те, кто еще там застрял. Короче, нам нужно, чтобы и ОМП, и техперсонал в конце операции были живы и здоровы. Ясно?

— Есть, босс.

— Внимание всем! — объявил Хаббард. — Переключить внутреннюю связь на частоту пожарной охраны — три-три-один. — Он обернулся к Беатрис и пояснил, одновременно нажимая на какие-то кнопки на своем шлеме: — Таким образом мы сможем общаться друг с другом, не подключаясь к интеркому, и он нас не сможет подслушать.

Беатрис оценивающе взглянула на притороченные к поясу Хаббарда инструменты.

— Давайте-ка посмотрим, что у вас есть интересного. Возможно, я сумею с их помощью активизировать некоторые сенсоры в отсеке. Лишние глаза и уши нам не помешают.

Оглянувшись на ящичек интеркома, она замерла, пораженная необычным явлением — он светился изнутри. Но это вовсе не было похоже на короткое замыкание, сопровождаемое тусклым багровым мерцанием и искрами, нет — из щелей переговорника веерами расходилось пульсирующее серебристое сияние. И прямо на глазах становилось все ярче и ярче.

Хаббард машинально потянулся к прикрепленной к поясу канистре, но Беатрис остановила его:

— Это флуоресцентный свет. Он холодный. Это свет келпа, который мы посадили здесь, на орбите, с год назад.

Она сняла с пояса инженера электродетектор и поднесла к плававшему в декоративной вазе стеблю с характерными сине-зелеными листьями.

— Келпа? — ошарашенно переспросил Хаббард. — Он что, вроде лампочки? Но к чему он подключен?

— Смотрите-ка, его цепи не перегружены… Мы использовали его в качестве банка данных и экспериментировали в области голографии… Ага, это где-то здесь, — удовлетворенно кивнула Беатрис, продолжая сканировать стебель. — Это даже электрическим током не назовешь, скорее уж… радостным возбуждением.

Она протянула руку и погладила мокрые листья — и в ту же секунду вздрогнула, увидев физическим зрением то, что происходило в отсеке ОМП. Юный солдат застыл посреди лаборатории, испуганно оглядываясь по сторонам, что, однако, не мешало держать ему лазерник наизготовку. Беатрис смотрела на него одновременно с двух точек: первая как бы располагалась на высоте ее собственного роста, так, как если бы она действительно могла видеть сквозь стену. А вторая… «Вторыми глазами» она видела мальчишку-солдата лишь по пояс, как мог его «видеть» ограниченный срезающей поле зрения снизу подставкой… ОМП. Она смотрела на него «глазами» мозга Алисы Марш. Юнец был изрядно чем-то напуган. Он судорожно вцепился в свой лазерник, и его указательный палец на спусковом крючке побелел от напряжения.

— Идите скорее туда, — прошептала Беатрис Хаббарду. — Запустите туда кого угодно, только скорее. Мальчишка психует и вот-вот начнет палить во всех без разбору.

Она ухватилась за влажные листья, как за руку друга, и вновь ее сознание раздвоилось: команды Хаббарда доносились до нее словно из дальнего далека. А затем она уже полностью отключилась от реального мира и заскользила молекулой по узким коридорам стеблей, пока не оказалась там, где ее уже ждали родные глаза и губы. От неожиданности Беатрис отпустила стебель келпа, и ее видение тут же стало, мерцая, растворяться на фоне пластальных стенок коридора. Она оглянулась вокруг и осознала, что отплыла от стебля достаточно далеко. Подтянувшись на паре скоб, она вернулась и вновь, уже как утопающий за соломинку, уцепилась за стебель, чтобы вернуться в только что открывшийся ей удивительный новый мир.

«Я не должна поддаваться, — упрямо зудело у нее в голове. — Я должна остановить это! Бен, как ты был прав!»

Ей одновременно было и муторно, и очень хорошо. Она держалась из последних сил, но в то же время подпитывалась энергией из чудесного свежего источника. Умом она понимала, что должна отпустить листья и прервать этот головокружительный полет по зеленоватым туннелям внутри плетей келпа, но с другой стороны, ее репортерская натура влекла ее вперед, к новому, невероятному сюжету. Проскользнув сквозь келпоштекеры, Беатрис оказалась в сетях безднолета, а еще через мгновение — уже на Пандоре. Судорожно вцепившись в стебель, она целиком сосредоточилась на своем полете. Полностью сконцентрироваться ей мешали лишь чьи-то странные стоны и всхлипывания где-то рядом. Беатрис не сразу поняла, что это ее собственные стоны.

И вновь она вернулась на станцию и всего в метре от себя увидела побелевшие от ужаса глаза мальчишки-солдата и его ощеренные, как у загнанной крысы, острые зубы.

«Я вижу глазами Алисы… — подумала Беатрис с содроганием. — Теперь я стала глазами Алисы».

Колдующие над ОМП руки техников заметно дрожали, и с каждым подключенным проводом мозг светился все сильнее.

— Бруд ни о чем таком не говорил! — Мальчишка нервничал все больше и больше. — Что, так и должно быть?

— Не знаю, — дрожащим шепотом отозвался техник. — Хотите прекратить подключение?

Парень растерянно потер лоб и веки. Беатрис знала, что он видит человеческий мозг, уже опутанный сетью подключенных к нему датчиков, кабелей и келпоштекеров. Но сейчас из этой паутины она, Беатрис, смотрела на него глазами Алисы Марш. От напряжения бедняга так взмок, что волосы у него слиплись от пота а на рубашке под мышками расплылись темные пятна.

«Чего он боится? — спросила сама себя Беатрис. — Ответственности или этого странного светящегося мозга?»

Он происходит из островитян, а значит, какие-то отклонения от нормы в физиологическом плане его вряд ли смущают. Покажи обнаженный мозг морянину — и он вздрогнет, а островитянин лишь пожмет плечами и пойдет себе дальше.

— Нет, — наконец выговорил он. — Нет! Капитан приказал подключить эту штуку, невзирая ни на какие обстоятельства. Надеюсь, что связь с ним скоро восстановится.

Парень тороплива отщелкал на кнопках код и приник ухом к переговорнику.

— Капитан, Брюхо на связи! Прием!

В ответ — лишь треск помех.

— Капитан, вы меня слышите?

Выругавшись, Брюхо шагнул к интеркому. Но в условиях невесомости чуть было не пролетел мимо люка. В последнюю секунду зацепившись за скобу, он повис над люком и злобно уставился на технарей:

— Какой код у Контроля над течениями?

— Два-два-четыре, — ответила одна из женщин, не поднимая головы. — Он активизируется и голосом.

Парень отщелкал номер, и из интеркома выплеснулось серебристое сияние. От неожиданности он отскочил, поднял лазерник и щелкнул предохранителем. «Нет! Только не стреляй!» — беззвучно взмолилась Беатрис. И в ту же секунду пролезшая по техническому люку Шорти прыгнула ему на спину. Техники с визгом разбежались, а ошалевший Брюхо принялся палить по интеркому.

И он стрелял до тех пор, пока не кончился заряд. Для Беатрис время словно замедлило свое течение. Вот дуло медленно поворачивается и нацеливается прямо… прямо на нее!

«Так не бывает, — равнодушно подумала она. — Лазерник работает со скоростью света».

Дуло было так близко, что заряд даже не успел полностью выйти из него, как уже коснулся границ окружавшего мозг Алисы Марш сияния. А уже в следующую секунду ствол оказался пустым. Брюхо дико закричал, пытаясь отбросить раскалившийся лазерник, но пласталь прикипела к ладоням и не желала отдираться иначе как с огромными кусками вздувшейся волдырями кожи. Шорти собралась в комок и мощным ударом рук и ног одновременно запустила парня под потолок, где он беспомощно повис, не в состоянии спуститься вниз. Да и не до этого ему было. И все же выстрел лазерника как-то повлиял на поле, излучаемое мозгом, — теперь Беатрис чувствовала себя так, словно оно окружало и защищало ее от всего мира. И ей очень хотелось довериться ему — она больше не испытывала ни малейших сомнений, ни страха.

Ее словно накрыло сияющей сферой, внутри которой царили тишина и гармония. А ладонь Беатрис согревало теплое пожатие друга, нежное и вечное, как свет солнца.

«Это сенсация! — шепнула явившаяся неведомо откуда залетная суетливая мыслишка. — Ты потрясешь весь мир!»

Но Беатрис не откликнулась — она плыла в океане тепла и света. Света, физически ощутимого.

«Это центр. Это — сердце, — лениво текли мысли. — Это… мое сердце».

Перед Беатрис появился люк, и хотя у нее не было ни рук, ни ног, она сумела его распахнуть. А за люком… стоял ее братишка. И ему снова было одиннадцать. Черный от загара, голопузый, он гордо потрясал только что расстегнутым поясом, на котором висела его сегодняшняя добыча — четыре крупные ящерицы.

«Три я обменяю в лавке на кофе, — сказал он, старательно небрежно швырнув одну на стол. — Думаю, четвертой тебе хватит, чтобы заплатить за курс в колледже, а когда понадобится, свистни — я поймаю для тебя еще».

Ей было в то время шестнадцать, но тогда (как и сейчас) она лишь молча застыла, не в силах выразить благодарность словами, и мальчишка шмыгнул на улицу, а оставшиеся три ящерицы глухо зашлепали по его тощему заду.

Люк за ним захлопнулся, а затем… перед Беатрис пронеслась вереница разных люков, отчетливо связанных с тем или иным событием ее жизни. Но были среди них и такие, которые когда-то она так и не осмелилась открыть и потому понятия не имела, что таится за их запорами. Как изменилась бы ее жизнь, переступи она в свое время эти пороги? Но вот перед ней возник простой занавес из шкур, закрывающий дверной проем их первого на твердой земле жилища. И Беатрис недрогнувшей рукой отвела его в сторону. Их первый домик был тоже построен из пузырчатки, но куда ему было до того, в котором они жили прежде! Тот весь светился, чувствуя себя частью огромного организма — острова, а этот был какой-то… мертвый.

Беатрис вошла в тот момент, когда дедушка поднялся, чтобы провозгласить тост, и все члены семьи сидели вокруг стола, подняв бокалы и почтительно ожидая его слов.

«За нашу пчелку Би, успешно окончившую Академию голографии, и за нового заместителя директора „Вечерних новостей“!»

Она очень хорошо помнила этот вечер. Ее личный праздник совпал с празднованием 475-летия прибытия Корабля на Пандору. Уже давно стало традицией отмечать очередную годовщину этого события и всегда оставлять за столом пустое кресло для первопоселенцев. Изначально это место предназначалось Кораблю, но со временем он стал отдаляться, превращаясь в миф, и его место заняли вполне реальные умершие прабабушки и прадедушки.

«Корабль, приземлившись здесь, оказал нам великую услугу», — тем временем продолжал дедушка. Тут же вкруг стола пробежал возмущенный ропот. Оказывается, тогда Беатрис этого не запомнила, и сейчас это ее крайне заинтересовало.

«Корабль скинул нам на головы гибербаки, было такое, — согласился дед. — Но ведь это мы, пандорцы, сумели выловить их из моря и активизировать. И мы с этим справились без всякой помощи извне! И с той минуты мы больше не были жалкими бедняками на жестокой планете — нет! Мы убедились в своей сметливости, сообразительности. Мы поверили в себя! А что до Флэттери — это просто испорченный ребенок, которому нужна хорошая порка. Ты что-то хотела сказать о самосовершенствовании, мать? О вознесении на небеса? Так мы и есть фактор вознесения! И, спасибо Кораблю, мы еще восстанем, чтобы встретить зарю, и небесный свод нас не остановит… Верно, девочка?»

Общий смех отдалился и затих, а перед Беатрис маячил новый люк, похожий на синий драгоценный камень. Он был похож на большинство обычных люков станции, но поперек крышки сияла ярко-васильковая надпись: «Настоящее». Она потянулась к ручке и ощутила шелковистое прикосновение отполированной стали. Глубоко вдохнув, Беатрис распахнула люк и нырнула в него очертя голову.

И вновь голова ее закружилась, как в ее первый визит на орбиту, когда она еще понятия не имела, что такое невесомость. Беатрис чувствовала свое тело, чувствовала его небывалую силу и ловкость и в то же время не видела его. А еще она ощущала присутствие других людей где-то поблизости, но что-то говорило ей, что бояться их нечего. За ее плечом свет стал сгущаться, формируясь в ее тень, а спустя еще несколько секунд эта тень превратилась вдруг во вполне реального Дварфа Макинтоша.

— Беатрис! — воскликнул он, обнял ее и поцеловал. — Теперь я точно убежден в том, что уже умер и нахожусь на небесах.

И Мак от души расхохотался.

— Нет, мы еще не умерли, — возразила она. — Но считай, что уже попали на небеса. Это все из-за келпа и его штекеров, которые ты вздумал подключать к ОМП. Я знаю, что сейчас нахожусь на орбите, но в то же время я сейчас здесь, с тобой.

— Вот-вот, именно келпоштекеры и голопроектор в Контроле обеспечили весь этот иллюзион. Сначала свечение со всех мониторов, потом… Мне показалось, что вся планета полыхает разноцветными радугами. Сначала я подумал, что это как-то связано с варварами, которых Флэттери додумался допустить до сложной техники. Но теперь я более чем уверен, что это связано с возмущениями келпа и коллапсом навигационной сетки. И я сильно подозреваю, что стоят за всем этим твой друг господин Озетт и не менее известная в народе Криста Гэлли.

— Но если и так, то каким образом? Мы же на орбите. И наш келп не имеет контакта с келпами внизу. Это какая-то физическая аномалия, иначе я не могу объяснить то, что мы сейчас оказались вместе. И в таком странном месте.

— Все дело в свете. Раньше келп для общения использовал химический обмен. А теперь мы сами научили его пользоваться светом. Я поставил у себя голопроектор, надеясь найти контакт с келпом, а он обскакал нас на несколько веков и обрушил свое мировосприятие на наши неподготовленные головы. Он просто берет свет, расщепляет его по желанию, переводит в электроны или же химические молекулы, а затем лепит из него любой материальный объект. Наши криптографы когда-то ознакомили меня с таким феноменом — «цифровая кодировочная система». Но, впрочем, ты знаешь о голографии намного больше, чем я, и посему тебе лучше знать, что нас ожидает.

— Но если ты прав, если все это лишь голообразы, созданные келпом, то он научился использовать волновую структуру света на практике. Нам придется крепко держаться друг за дружку, коль уж мы с тобой не более чем две голопроекции. Хотя… келп мог найти пути и в другое измерение.

— Вы правы, — раздался приятный женский голос. — Мы являем собой реальную реорганизацию света в материю. И отныне можем проникать всюду, куда только доходит свет.

— Кто вы? — спросила Беатрис. — Вы… Аваата?

В ответ она услышала мелодичный смех, легкий, как лунный луч, резвящийся на поверхности подернутого рябью пруда. Окружающее сияние сгустилось в третью фигуру. Эта женщина была настолько бела и настолько ярко светилась, что ее конуры едва угадывались на фоне ослепительного серебристого сияния. И все же Беатрис сразу же узнала ее.

— Вы Криста Гэлли, — выдохнула она и оглянулась в поисках Бена, но их по-прежнему окружала сферическая световая стена.

— Не волнуйтесь, Беатрис. Бен и Рико со мной. И в такой же безопасности, как вы, доктор Макинтош и весь экипаж орбиты. Но они сейчас созерцают лишь наши коконы, оболочки, а то, что присутствует при нашей с вами встрече, — это и есть подлинная суть каждого из нас.

— Но я же вижу и слышу вас! — возразил Мак. — И мы с Беатрис чувствуем друг друга.

Криста рассмеялась, и Беатрис вдруг ощутила непреодолимое желание расхохотаться. Но все же сумела это желание в себе подавить.

«Вот теперь я в безопасности, — опять завиляла хвостом очередная мыслишка. — Ни Флэттери, ни Бруд здесь до меня не доберутся».

— Да, здесь мы в полной безопасности, — согласилась Криста.

Только сейчас Беатрис поняла, что в этом странном месте ее мысли другие слышат так же отчетливо, как и слова.

«Да можно ли это назвать местом? А как иначе?»

— Да, это место. И в нем гармонически сочетаются «кто», «когда» и «где». Вообще-то это его координаты. Доктор Макинтош, вы, должно быть, заметили, что свет как бы уплотнился? Это защитная реакция нашего сознания на непонятное ему явление. Наше подсознание влияет на развитие событий. И порой совершенно невероятным образом. Скажите, вы видели много люков или только один?

Беатрис обернулась к Маку и с удивлением увидела, что он, вместо того чтобы дать прямой ответ, озадаченно смотрит на свои скафандроперчатки.

— Да, их было много, но…

— И один из них напомнил вам о чем-то настолько приятном, что вы поддались искушению и открыли его?

— Да, и был сражен наповал.

— Как и я, — вмешалась в разговор Беатрис. — Но сначала эти люки привели меня… в мое прошлое. В прошлое моей семьи.

— Аваата любит успокаивать людей. Она всегда найдет для начала спокойный уютный уголок, дающий вам возможность расслабиться. Вас ведь недавно изрядно напугали. Аваата не хочет вас пугать. Ей нужна ваша помощь. Ваши консультации.

— Консультации? — Беатрис протянула руку, надеясь ухватиться хоть за что-то материальное. — И что же, вы думаете, я могу предложить ей после всего, что увидела здесь?

— Сами поймете. Отнеситесь к этому как к передаче «Боя с Тенью», но имеющей канал передачи на весь мир. Сегодня мы собираемся сделать звездой репортажа Флэттери. Пусть на него посмотрит вся планета. Ну а дальше-то что?

— Дальше — просто. Надо остановить людей. Пусть не убивают друг друга, — вмешался Мак. — Поскольку далеко не все доберутся персонально до него, остальные набросятся на его машины и на тех, кто представлял его власть. Но если это начнется, то мы все вновь окажемся в опасности. Это и Авааты касается. Физическое уничтожение Флэттери может обойтись нам гораздо дороже, чем вы думаете.

— Да, но у нас теперь есть потрясающий способ! — восхитилась Беатрис. — Он просто неправдоподобно всемогущ! Мы можем использовать его как божью весть, как чудо!

— Я видел на мониторах, что все становища келпов на планете полыхают огнями, — перебил ее Мак. — Так, значит, это происходит на самом деле?

— Да, — кивнула Криста, — так и есть.

— Но в таком случае внимание всего мира сейчас приковано к этому феномену, верно? Любой бросит все дела ради того, чтобы хоть недолго поглазеть на такие чудеса.

— Мои люди не глазеют, а любуются, — раздался из-за световой завесы новый голос. — Они бежали из Калалоча в панике, а теперь стоят и насмотреться не могут.

И свет вновь сгустился в тень и, в один миг обретя трехмерность, оказался молодым мускулистым рыжеволосым мужчиной. И хотя Беатрис впервые в жизни увидела Калеба Нортон-Ванга, она в ту же секунду осознала, что знает всю его прошлую жизнь так же хорошо, как он знает все о ней. А в следующую секунду поняла, что и Мака с Кристой Гэлли это касается.

«Теперь они все обо мне знают», — подумала Беатрис, и улыбка Мака подтвердила то, что в данную минуту он слышал и разделял ее мысли.

— Теперь мы все части Авааты, — объявила Криста Гэлли. — Как, впрочем, и многие другие. Но мы с вами флагманы. Вы, доктор Макинтош, до сих пор считали, что я лишь кукла, созданная келпом. До сегодняшнего дня я сама не знала своей истории. Жизнью своей я обязана Аваате, рождением — человеку, а чувством ответственности и за того, и за другого — им обоим. Разве ныне мы не обладаем общим сознанием?

— Так и есть, — согласно кивнула Беатрис. — Но Флэттери необходимо остановить. Необходимо остановить развязанные им братоубийственные войны. Но сумеем ли мы справиться, не спровоцировав новые смерти?

Она запнулась, вновь переживая свое противоборство с Неви на пляже. И вдруг ей открылась еще одна прежде не использованная возможность, дарованная все той же Аваатой: все они могли говорить одновременно, и тем не менее она успевала услышать каждого в отдельности и мысленно обработать информацию.

Калеб: — Я могу говорить посредством келпа со всеми своими сторонниками… Вспомните, что вытворяла Аваата, когда Неви искал вас. Да кто сумеет устоять перед суперголограммой на все небо?

Криста Гэлли: — Я вовсе не собиралась сражаться с Неви. Я присутствовала там как свидетельница — не более того. Это все дело рук Рико и Авааты. Но, заметьте, ни один из них не использовал другого для достижения своих целей.

Калеб: — Принимаю ваши комментарии (легкий поклон) и прошу сообщить мне, как можно поскорее договориться с Аваатой.

Криста: — Мы сами начали с того, что просто искали с ней контакт. У каждого из нас были свои причины, но все они привели нас на одну тропу. Там, где есть келпы, Аваата может проецировать все, что ей вздумается. И, как вы уже успели убедиться, получается у нее отменно — мы не просто голопроекции, мы можем коснуться друг друга и ощутить прикосновение!

Мак: — Наша главная проблема — Флэттери. С ним и раньше-то было нелегко договориться, а теперь, когда он почувствовал себя императором целой планеты, он возомнил, что имеет исключительное право на судьбоносные решения. Он параноик, а это значит, что он окружил себя капканами и ловушками на случай внезапной атаки. И не стоит забывать о том, что он профессиональный психоаналитик. И наверняка сумел создать не только физический пояс защиты, но и психологический. Однако, если он умрет, вместе с ним умрут и Аваата, и все люди на планете. А значит, мы не можем позволить ему удариться в панику и натворить невесть чего.

Калеб: — А почему бы Аваате не покорить его, как она… покорила нас? Он вовсе не похож на типичного самоубийцу, а значит, у нас еще есть время.

Криста: — Ты спрашиваешь, почему Аваата не может включить его в себя, как включила нас? Но у него нет ни одного гена келпа. Сама материя его отторгнет.

Калеб: — А если она его притянет?

Беатрис: — Или келп потянется к нему? Это вполне возможно. Есть ведь еще и заваатане…

— Да! — прогудел хор голосов со всех сторон. — Да, еще есть и заваатане…

И тут световой занавес раздвинулся, и Беатрис увидела под ногами измученный, исстрадавшийся Калалоч. Она плыла над ним на огромной высоте, подгоняемая порывами свежего ветра.