Рэмси сказал в свой ларингофон:

– Лес, капитан несет Джо наверх. Помоги ему. Потом он сам забрался в камеру и включил программу обработки для средней степени зараженности. Тугие струи моющего средства, рассчитанные на человека в защитном скафандре, иглами били в его тело. Рэмси силой стащил с себя одежду и бросил ее в угол, отключил душ, вышел и пошлепал по мокрым следам.

В лазарете Спарроу уложил Гарсию на кровать, прикрепил бутыль с плазмой и ввел в вену инженера гибкую трубку с иглой, отходящей от банки с плазмой. Сейчас капитан настраивал аппарат кровообмена, регулируя венозное и артериальное давление, скорость протекания крови и пережал предплечье Гарсии.

Рэмси прошел к банку-хранилищу крови, проверил автоматические системы обращения и гемолиза крови, убедился, что те действуют. – Кровь готова, – доложил он.

– Отлично.

Спарроу подключил кровообменник в систему обращения, положил руку на вентиль.

– Контролируй то, что мы будем из него выкачивать. Рэмси прошел к головной части устройства кровообмена, поглядел на отводы от руки Гарсии. Тот дышал очень медленно, сбивчиво, движения грудной клетки еле заметны. Кожа на лице и груди приобрела синюшный оттенок.

Спарроу открыл систему кровообмена. Кровь из тела Гарсии стала стекать в покрытое свинцом хранилище устройства, в то время как взамен накачивалась консервированная кровь. Показатель уровня радиации у Рэмси сразу же зашкалило.

– Капитан, зашкал по радиации.

Спарроу дал знак, что понял.

– Я могу использовать все?

– Что вы имеете в виду?

– Может случиться, что для нас крови уже не останется. Память Рэмси вернулась к радиометру над выходом из тоннеля, где стрелку зашкалило на красном поле.

– Обойдемся плазмой, – ответил он.

– Я так и думал. Рад, что ты согласился. – Он обошел кровать, отсоединил бутыль с плазмой от левой руки Гарсии. – Если нам понадобится, это все, что есть. И, скорее всего, она понадобится скорее мне, чем тебе. Ведь я же был в тоннеле.

– Давайте оставим несколько смен крови для вас, – предложил Рэмси.

– Но ты не сможешь… – Со мной все будет хорошо.

Рэмси замолчал, следя за показаниями приборов. Стрелка показателя уровня радиации все так же была загнана вправо. – Я уже сделал уколы ему и себе. Теперь давай займемся тобой. – Валяйте, – Рэмси протянул левую руку, не отрывая глаз от приборов. – Прошло уже три смены крови, но радиометр все зашкаливает. Капитан, я никогда не слыхал, чтобы… – Это декарбонизатор. Смотри, будет больно, – предупредил Спарроу. Он зажал руку Рэмси и ввел сыворотку в мышцу. – За Джо не беспокойся, он в Господних руках.

– А разве все мы не в его руках?

– Капитан! – Голос Боннета в интеркоме.

Спарроу подошел к микрофону в стене, нажал кнопку.

– Валяй.

– Я только что протестировал реактор. Все действует нормально.

– Курс на Чарлстон, – приказал Спарроу. – Полный вперед.

– Есть. Как там Джо?

– Пока еще рано говорить.

– Скажите мне, если… – Скажем. – Спарроу отключился.

Гарсия свернулся на кровати клубком, губы его шевелились, он покачивал головой из стороны в сторону. Внезапно он заговорил на удивление сильным голосом:

– И все-таки я сделал это, Беа! Они давили на меня через детей, разве ты не поняла?

Теперь, казалось, он прислушивался.

– Больше я ничего сказать не могу! Меня застрелят!

– Успокойся, Джо, – сказал Спарроу.

Гарсия открыл глаза, закрыл, снова открыл. Он непонимающе уставился на Спарроу.

– А где Беа? Они забрали ее?

– С ней все будет хорошо, – успокоил его Спарроу.

Гарсия весь затрясся.

– Если бы мы могли куда-нибудь уехать и сменить имя. Это все.

Он закрыл глаза.

– Знаешь, где ты находишься? – спросил его Спарроу.

Гарсия кивнул.

– В кошмаре.

– Он уже вышел из зашкала, – доложил Рэмси. – Но до возможности выздоровления еще далеко.

– Спокойно, – заметил Спарроу. Он поглядел на показания прибора. – Кровь сменилась восемь раз.

– Осталось шестнадцать смен.

Спарроу снизил скорость протока крови.

– Оставили бы меня там, – сказал Гарсия.

– Не дури, – перебил его капитан.

– Меня готовили в диверсионной школе Буэнос-Айреса, – начал Гарсия. – Двадцать лет назад. Потом я прибыл на место, встретил Беа. Я залег на дно. Успокоился. Меня научили, как маскироваться.

– Тебе лучше не разговаривать, – сказал Рэмси. – Давление подымется. – Буду говорить. Шесть месяцев назад меня нашли, сказали: «Выполняй или же… дети…» Сами понимаете, я… – Понимаем, Джо, – сказал Спарроу. – Но сейчас, будь добр, полежи тихонько. Не трать силы.

– Впервые в жизни я с кем-то, я кому-то нужен – вам и команде, по-настоящему нужен, – прошептал Гарсия. – Ну и, конечно же, Беа. Но это уже другое.

– Тебе надо набираться сил.

– Зачем? Чтобы Джонни-Безопасность мог вытащить меня на расстрел?

– Я не из Безопасности, Джо.

– Он из ПсиБю, – вмешался Спарроу. – Его послали насесть на меня.

У Рэмси и челюсть отвисла.

– Я заметил это в тот день, когда впервые спустились ниже предельной глубины, – сказал Спарроу. – Мне это стало понятно по тому, как он наседал на Леса.

– Но он и из Безопасности тоже, – настаивал Гарсия. – Меня там лишь усыновили, – оправдывался Рэмси. – Я не мог… – Если проболтаешься, – погрозил Спарроу, – я тебя… – Я только хотел сказать, что не мог хорошенько расслышать, – сказал Рэмси. Он улыбнулся, потом снова нахмурился и поглядел на Гарсию. – Ты имел что-нибудь общее со смертью инспектора Безопасности? – Ничего. Бог мне свидетель.

– А как насчет диверсий?

– Это сделали мои старые «друзья», но только для перестраховки. – Он покачал головой. – Мне было поручено выдать расположение скважины, когда мы достигли бы ее. Я предложил, что сообщу тогда, когда мы уже будем в своих водах. Они до того собирались захватить нас в плен. – Как ты собирался сообщить им про нас? – спросил Спарроу.

– Подключив сонар к специальным образом переделанной ламповой панели.

– И когда же ты решил не сообщать им про скважину?

– Я и не собирался делать этого.

Спарроу облегченно вздохнул.

– Я приказал Беа взять детей и обратиться в Безопасность, как только мы выйдем в море, и с «Рэмом» нельзя будет связаться. Гарсия замолк.

– Попробуй заснуть, – сказал Спарроу.

Гарсия лишь фыркнул:

– Джонни, что там показывает твоя стрелочка?

Тот поглядел на капитана. Тот разрешающе кивнул.

– Возможность смертельного исхода, – сказал Рэмси.

– Возможность смертельного исхода, – повторил Гарсия.

– Но уровень радиации в крови снижается.

– Хочешь, мы закатим тебе сейчас повышенную дозу дефосфатов и декальциатов? – спросил Спарроу.

Гарсия поглядел на него с иронией.

– Хотите подольше потянуть эту глупую битву? – он усмехнулся. – Если хотите колоть, валяйте. Только лучше морфий, шкип. Дадите? – Его усмешка превратилась в ухмылку черепа. – Зачем вам возиться со мной? Спарроу вздрогнул, потом сделал глубокий вдох. – Для него это единственный шанс, – сказал Рэмси. – Если только можно назвать это шансом.

– Ладно, – сказал Спарроу. Он подошел к шкафчику с лекарствами, отобрал шприцы и вернулся.

– Морфий, – напомнил ему Рэмси.

Спарроу поднял ампулу, показывая ему.

– Спасибо вам за все, капитан, – сказал Гарсия. – Одна просьба: вы не присмотрите за Беа и ребятишками?

Спарроу быстро кивнул, наклонился и сделал уколы: один, два, три.

Они следили за тем, как действует наркотик.

– В машине еще осталось восемь перемен крови, – сказал Рэмси.

– Установи максимальную скорость прохождения.

Рэмси отрегулировал вентиль.

– А теперь, Джонни, я хочу услышать всю эту историю от тебя самого, – сказал Спарроу, не отрывая взгляда от Гарсии. – В принципе, вам все уже известно.

– Я хочу знать все детали.

Рэмси подумал: «Выдерживать роль в стиле „плаща и шпаги“ было бы смешно. Спарроу вычислил меня уже давно, скорее всего, виной тому Гарсия. Я же метался вслепую, не сознавая этого. Или сознавая?» К нему вернулось непонятное чувство опасности.

– Ну? – настаивал Спарроу.

Чтобы собраться с мыслями, Рэмси спросил:

– Насколько подробно?

– Начни с самого начала.

Рэмси внутренне скрестил пальцы и подумал: «Вот он – кризис. Если Спарроу и вправду психически ненормален, он сорвется. Но рискнуть надо. Я не знаю, как много ему известно. Проколоться нельзя». – Начинай немедленно, – настаивал Спарроу. – Это приказ. Рэмси тяжело вздохнул и начал от звонка доктора Оберхаузена и совещания у адмирала Белланда в первом отделе службы Безопасности. – А эта телеметрическая аппаратура? – спросил Спарроу. – Что же она рассказала обо мне?

– Что вы как бы часть подлодки. Вы реагируете не как человек, а будто один из механизмов или приборов.

– Так я машина?

– Если хотите – да!

– А ты полностью доверяешь своей черной коробочке?

– Выделения желез не умеют лгать.

– Надеюсь, что это так. Но вот интерпретация может быть ошибочной. Не думаю, что ты правильно отградуировал ее, когда мы находились на глубине. – Что вы хотите этим сказать?

– Ты помнишь тот день, когда чуть не сошел с ума у себя в мастерской? Рэмси вспомнил свои страхи, невозможность даже шевельнуться, успокаивающее влияние Спарроу. Он кивнул.

– Как бы ты назвал это состояние?

– Временный нервный срыв.

– Временный?

Рэмси удивленно поглядел на Спарроу.

– А что общего здесь с нашей проблемой?

– Мог бы ты сказать, что твое поведение на борту «Рэма» всегда было разумным?

Рэмси почувствовал, как горячая кровь прилила к лицу.

– Капитан, а какая машина вы сейчас?

– Счетная, – ответил тот. – А сейчас послушай меня, слушай внимательно. Здесь, на подводных буксировщиках, мы, как человеческие существа, обязаны приспосабливаться к огромному психическому давлению, при том оставаясь дееспособными. Мы уже адаптировались. Одни в большей степени, другие в меньшей. Одни – по-своему, другие – как-то иначе. Но каким бы ни был способ адаптации, всегда остается одна проблема: с точки зрения людей, живущих давлением, наша адаптация не выглядит как нормальное поведение. – Как вы знаете об этом?

– Уж знаю. Как ты сам наблюдал, моя личная адаптация машиноподобна. Рассматривая это в свете обычной человеческой нормальности, вы, психологи, даже придумали для подобной адаптации свой термин. – Расщепление психики, шизофрения.

– Вот я и расщепил свою жизнь с точки зрения психики, – сказал Спарроу. – Во мне есть какая-то часть, можешь назвать ее цепью, схемой, которая поддерживает меня здесь, на глубине. Эта часть во мне верит в потусторонний мир, потому что он в ней имеется… Рэмси напрягся.

– Но что не дает мне права всегда быть таким; таким, каким, я бываю здесь? – спросил Спарроу. Он потер длинными пальцами свою щеку. – Мне хотелось знать, почему я делаю, поступаю так, а не иначе. Поэтому я стал себя изучать, анализировать, рассчитывать поведение в каждом случае, который только мог представить. Я был совершенно безжалостен к самому себе.

Он замолчал.

Заинтригованный его словами, Рэмси спросил:

– И?

– Я понял, что я псих, – ответил Спарроу. – Но мое безумие проявляется так, чтобы наилучшим образом приспособиться к своему миру. Это приводит к тому, что мир делается «психованным», а я нормальным. Не психически здоровым, не здравомыслящим. Нормальным. Приспособленным. – Так вы говорите, что мир шизоиден, расщеплен, фрагментарен? – А разве это не так? – спросил Спарроу. – Где в нем не разрушенные полностью коммуникативные связи? Покажи мне полнейшую социальную интеграцию.

Он медленно покачал головой в жесте отрицания.

– Все это давление, Джонни.

Рэмси на мгновение отвлекся, чтобы поглядеть, как идет кровообмен в теле Гарсии. Он посмотрел на инженера, лежащего под действием наркотика. Лицо у того расслабилось, стало спокойным и миролюбивым. На какое-то время для него давление исчезло.

– Мы расцениваем психическое здоровье, как нечто утопическое, – продолжил Спарроу. – Ничто не давит. Ничто не мешает твоему выживанию. Вот почему мы испытываем мечтательную ностальгию по старым добрым Южным морям. Минимум усилий для выживания. – Он снова покачал головой. – Каким бы ни было давление, какой бы ни была адаптация к нему, вашей наукой она всегда определяется как нездоровая. Иногда я думаю, что в этом лежит истинное объяснение евангельской фразы: «Дети наследуют им». Как правило, у детей нет комплексов давления и выживания. Ergo: они более здоровы психически, чем взрослые.

– У них есть свои проблемы, свои давления и прессинги, – возразил Рэмси.

– Совершенно иного плана, – ответил Спарроу. – Он наклонился, пощупал пульс Гарсии. – Сколько еще крови осталось?

– На две перемены.

– Уровень радиации?

Увидав показания, Рэмси даже недоверчиво дернул головой.

– Пятьдесят на пятьдесят.

– Он будет жить, – сказал Спарроу. В его голосе звучала абсолютная уверенность, даже непререкаемость.

Рэмси почувствовал смутное раздражение.

– Черт побери, почему это вы так уверены?

– Ты будешь удивлен, когда получше присмотришься к счетчику. – Чудо, что он вообще так долго протянул. – Вопреки намерениям, в голосе прозвучало раздражение.

– Правильно, чудо, – согласился Спарроу. – Послушай меня, Джонни. Вопреки всей вашей медицине, всей вашей науке, есть нечто, что люди частенько отказываются признать.

– Что именно?

Сейчас его голос был уже откровенно враждебным.

– Это подобно тому, как иметь Бога в душе, быть в согласии с миром. Действительно, это связано с чудом. Но все довольно просто. Ты входишь в… ладно, в фазу. Механистически можно описать это и так. Ты сливаешься с волной, вместо того, чтобы ее ломать.

В голосе Спарроу появилась нотка спокойной отрешенности. Рэмси сжал губы, чтобы не выпалить свои мысли вслух. А над всем этим его психологическое образование и подготовка уже сортировали данные:

«Религиозный фанатизм. Фрагментация. Непоколебимая уверенность в своей правоте. Весьма высокая возможность диагноза: параноидальный тип». – Твоя личная адаптация продиктована твоей подготовкой психолога, – сказал Спарроу. – Твоя функция: сохранять возможность действовать. Назовем это нормой. Ты веришь, что я психически нездоров, и в твоем понимании этот диагноз будет абсолютно верным. Таким путем ты наверху, ты управляешь процессом, контролируешь его. Это твой личный путь выживания. Ты можешь направлять меня и управлять мною как истинным животным, каким я и являюсь, но это я выведу тебя туда, где давление уменьшается. – Это бессмыслица, – рявкнул Рэмси. – Психологический нонсенс! Вы даже понятия не имеете, о чем говорите!

– Если твой диагноз точен, каким тогда представляется тебе направление моей жизни? – спросил Спарроу.

Прежде чем подумать и остановиться, Рэмси выпалил:

– Вы совершенно сходите с ума! Совершенно!

Внутри у него что-то оборвалось.

Спарроу засмеялся, покачал головой.

– Нет, Джонни. Я вернусь туда, где давление меньше. Вздохну полной грудью. Сыграю в покер по маленькой в «Гарден Гленн». Нажрусь раз или два, потому что от меня этого ждут. Еще раз переживу медовый месяц с женой. А она будет со мной мила. И будет сильно сокрушаться из-за того, что подгуливает, пока я далеко от дома. Это ее личная адаптация. Меня это уже не волнует.

Рэмси уставился на него.

– Ну и, конечно же, будет масса новых удивлений. Зачем это все вокруг? Что представляем собою мы – человеческие животные? Есть ли смысл во всем этом? Но у меня очень крепкие корни, Джонни. Я уже видел чудеса. – Он склонился над Гарсией. – Мне известны последствия событий еще до того, как те произойдут. Это дает мне… На аппарате искусственного кровообращения загудел сигнал. Рэмси отключил перекачку крови. Спарроу обошел кровать, отсоединил венозные и артериальные иглы.

– Шестьдесят на сорок, – сообщил Рэмси.

– Через двадцать два часа мы будем в Чарлстоне, – сказал Спарроу и поглядел на Рэмси.

– Что ты собираешься рассказать парням адмирала Белланда про Джо?

– Не могу вспомнить ничего такого, что я мог бы рассказать им про Джо.

Губы Спарроу медленно растянулись в улыбку.

– Вот это и есть нормально, – сказал он. – Не разумно, но нормально. Рэмси только засопел. «Почему я так раздражен?» – спросил он у самого себя. А его подготовка психолога тут же подсунула ответ, от которого нельзя было отмахнуться: «Потому что не повернулся лицом к чему-то в самом себе. Существует нечто, чего я не хочу видеть». – Давай поговорим о Хеппнере, – предложил Спарроу.

Рэмси чуть не заорал: «Господи! За что?!!»

– Он тоже пришел к мысли о психической нормальности, – продолжил Спарроу. – И однажды ему стало ясно, что я не совсем психически здоров. Тогда он стал размышлять дальше: а что такое психическое здоровье? Он рассказывал о некоторых своих мыслях. Внезапно он открыл, что не может дать этому определения! И это привело его к тому, что сам он посчитал себя несколько тронутым.

– Так? – прошептал Рэмси.

– Он подал рапорт о переводе из службы подводных буксировщиков. Мне он подал прошение об уходе, когда вернемся на берег. Это было в тот последний наш поход.

Рэмси сказал:

– И он поплыл сам.

Спарроу кивнул:

– Он сам себя уговорил, что у него нет якоря, нет точки отсчета, куда можно было бы плыть.

Рэмси чувствовал внутреннее возбуждение, как будто находился на пороге великого открытия.

– И поэтому, – продолжал Спарроу, – мне следует готовить нового офицера-электронщика. Тебе надо возвращаться в ПсиБю, где находятся твои корни. Там тот океан, в котором ты знаешь пути.

Рэмси уже не мог сдержаться, чтобы не спросить:

– А как вы определяете душевное здоровье, капитан?

– Возможность плавать, – ответил Спарроу.

Рэмси почувствовал холодный шок, будто его внезапно кинули в ледяную воду. Изо всех сил он заставлял себя дышать нормально. Голос Спарроу доносился до него как бы с огромного расстояния:

– Это означает, что душевно здоровый человек понимает течения, он знает, что надо делать в различных водах.

Рэмси слышал тяжелые удары грома, совпадающие с прозаичным, сухим тоном Спарроу:

– А психически больной похож на тонущего. Он падает вниз, барахтается, он… Джонни! Что случилось?

Рэмси слышал слова, но они теряли для него смысл. Комната превратилась во вращающуюся центрифугу, в которой он был на краю… быстрее… быстрее… быстрее… Он ухватился за аппарат искусственного кровообращения, не удержался и свалился на пол. Какая-то часть его самого чувствовала чьи-то руки на лице, пальцы, нажимающие на глазные яблоки.

Гремящий голос Спарроу, будто из трубы:

– Обморок!

Бум! Бум! Бум! Бум! шаги хлопание двери звон стекла Он плыл в желеобразном гамаке, сковывающем все его тело. Перед глазами открылась миниатюрная сцена. Спарроу, Гарсия и Боннет стояли плечом к плечу, кукольные фигуры, освещенные миниатюрной, лилипутской рампой. Марионетки.

Пустым, монотонным голосом миниатюрный Спарроу сказал:

– Я коммандер, подводник, портативный, модель I.

Миниатюрный Гарсия сказал:

– Я офицер-инженер, подводник, портативный, модель I.

Миниатюрный Боннет сказал:

– Я первый офицер, подводник, портативный, модель I.

Рэмси попробовал было что-то сказать, но губы его не слушались.

На кукольной сцене Спарроу сказал:

– Я ненормален, ты ненормален, он ненормален, мы ненормальны, они ненормальны.

Гарсия сказал:

– К сожалению, должен рапортовать о повреждении составных частей: самого себя.

Боннет сказал:

– Этот Рэмси – катализатор.

Спарроу сказал:

– Я не могу помочь тебе; он не может помочь тебе; мы не можем помочь тебе; они не могут помочь тебе; ты не можешь помочь себе сам. В это время лилипутский Гарсия растворился, оставляя Боннета и Спарроу одних в пространстве. Из пустоты донесся его голос:

– Сожалею, что не могу поблагодарить тебя лично.

Боннет сказал:

– Мое поколение не верит в вампиров.

Рэмси снова попытался заговорить, но не смог издать ни звука.

Спарроу и Боннет заговорили в унисон:

– Успокойся… успокойся… успокойся… успокойся… Все слабее слабее слабее Голос Гарсии был уже слабеньким-слабеньким эхом, едва различимым сквозь ритм ударов. глубокая, всеокутывающая темнота темнота, окружающая плод в материнском лоне Рэмси почувствовал движение, жужжание: электромоторы. Голос Боннета:

«Кажется, он приходит в себя».

Спарроу: «Ты слышишь меня, Джонни?»

Сам он не хотел отвечать. Это требовало энергии. Для этого необходимо было взять мировую субстанцию. Но годы тренинга психолога вдруг сказали ему: «Ты лежишь в позе зародыша».

Спарроу: «Давай попробуем его распрямить. Это может помочь».

Боннет: «Сообщите ему об этом как-нибудь помягче, капитан». Руки хватают его за лодыжки, за предплечья, пихают на какие-то сдутые мячи. Он хочет сопротивляться, но мышцы будто из ваты. «О чем сообщить помягче?»

В голосе Спарроу настойчивость: «Джонни!»

Рэмси смочил спекшиеся губы непослушным языком. «О чем сообщить помягче?» Голос его прозвучал слабо-слабо:

– Да… – Открой глаза, Джонни.

Он послушался и глянул прямо в переплетение труб и воздухопроводов. Центральный пост. Рэмси почувствовал, что Спарроу рядом, повернулся к капитану. Тот глядел на него сверху, с беспокойным напряжением на вытянувшемся лице. Боннет на своем посту, спиной к ним.

– Как… как… Рэмси попытался прочистить горло.

Спарроу объяснил:

– Мы принесли тебя сюда, чтобы присматривать. Мы уже почти в Чарлстоне.

Рэмси чувствовал живой ритм подводной лодки, моментально вжился в него.

«О чем сообщить помягче?» Но он спросил не о том:

– Что произошло?

– На тебя что-то подействовало, – ответил Спарроу. – Может, это декальцифицирующий укол. Но может, это как-то связано с нашими сверхперегрузочными погружениями, реакцией на ангидразу. Как ты себя чувствуешь?

– Паршиво. Как там Джо?

Похоже, Спарроу было очень трудно выдержать внутреннее смятение. Он сделал глубокий вдох.

– У Джо перестали вырабатываться красные кровяные тельца. Мы ничего не смогли сделать.

«Вот и прошло твое чудо», – подумал Рэмси и сказал:

– Извините, капитан.

Спарроу прикрыл глаза рукой.

– Может, это и к лучшему. – Он вздрогнул. – Ты тоже был… – У меня на экране что-то есть, – доложил Боннет. Он подключил цепи системы опознания «свой-чужой», проверил их. – Это монитор, один из наших. Быстро идет.

Спарроу крутнулся, подбежал к переговорному пульту, проверил релейные цепи.

– Мы уже достаточно близко для голосовой связи?

Боннет изучал показания приборов.

– Да.

Спарроу повернул регулятор, включил микрофон.

– Это Умелый Джон. Повторяю. Это Умелый Джон. У нас полный «слизняк». Один член экипажа погиб от радиации. Просим разрешения на заход в Чарлстон. Прием.

В динамике возник нечеловеческий голос, сопровождаемый искажениями и модуляциями.

– Привет, Умелый Джон. Ты слегка «горячий». Остановись для дозиметрической проверки. Прием.

Боннет отжал рычаг, и они снизили скорость.

Со своего места на раскладушке Рэмси мог видеть экранчик осциллоскопа: зеленые мигающие линии вытягивались все сильнее по мере приближения монитора.

Вновь в динамике возник прежний нечеловеческий голос:

– Монитор Умелому Джону. Можете проходить. Спускайтесь на входную глубину. Мы станем сопровождать вас с фланга. Прием. Боннет прибавил мощности. «Рэм» устремился вперед.

– Подключи носовые камеры, – сказал Спарроу. Большой экран над локаторным пультом ожил. Зеленая вода и пришедшая случайно помощь.

Спарроу повернулся к Рэмси.

– Скоро мы отдадим тебя в хорошие руки, Джонни. У Рэмси было странное смешение чувств. Он попытался представить Чарлстонский входной тоннель – черную дыру в стене подводного каньона. Мысли его расползлись в разные стороны. «Почему так произошло?» – спросил он сам себя. Потом: «Что сообщить помягче?» Какая-то часть внутри него пыталась оставаться в боевой готовности, делать клинические заключения:

«Тебе не хочется возвращаться. Еще недавно ты хватал пантеру за хвост, помнишь? Очень интересно!»

Но он чувствовал, что ответы имеются и спросил:

– Капитан?

– Да, Джонни.

– Я пережил кататонию, так? Кататонический шок?

Спарроу отрывисто сказал:

– Просто шок.

Его тон сообщил Рэмси обо все, что он хотел знать. Практичная часть его сознания сказала: «Кататония. Ну-ну». Внезапно раскладушка стала ему страшно неудобной, неприятно давление веса всего тела на спину. И в тот же миг части головоломки встали на место. Он глубоко вздохнул. – Только не придавай этому особого значения, – сказал Спарроу.

Боннет взглянул на них. В глазах осторожность. – Со мной ухе все в порядке, – сказал Рэмси. Он и сам удивился правдивости слов. Сила в нем так и била ключом. – Я потерпел полное поражение, отступление по всему фронту. Но теперь знаю почему. Спарроу сделал шаг к его лежанке, положил руку ему на лоб.

– Тебе надо попытаться расслабиться.

Рэмси подавил нарождающийся смех.

– Капитан, Джо уже говорил мне, но я тогда не поверил.

Голос Спарроу был немногим громче шепота:

– О чем тебе говорил Джо?

– Что вы продумали все возможные ситуации и держите все под контролем. – Он кивнул. – А этот подводный канал – и вправду родовой. Проходя через него, рождаешься как бы заново. Подлодка – это своеобразная матка, способная изрыгнуть нас во внешний мир.

Спарроу заметил:

– Было бы лучше, если бы ты еще помолчал.

– Нет, я хочу сказать. И мы рождаемся уже совершенно в другой реальности. Здесь, внизу, существуют свои виды психических расстройств, там, наверху – совсем другие. Но только поглядите на старину «Рэм». Это замкнутый мир со своей собственной экологией. Сырой воздух, вечная угроза снаружи, постоянный ритм движения… – Это будто сердцебиение, – спокойно заметил Спарроу. Рэмси улыбнулся.

– Мы плаваем в околоплодовых водах.

– То есть как?

– Морская вода. По химическому составу она практически идентична водам, окружающим зародыш. Это вспомнилось как-то подсознательно. И вот отсюда мы направляемся, стремимся к своему появлению на свет. – Ты сделал даже более подробное сравнение, чем было у меня, – сказал Спарроу. – А что же есть наша пуповина?

– Наш жизненный опыт, наши переживания. То, что привязывает нас к лодке, делая составной ее частью. Вы находитесь с нею в идеальном симбиозе. Теперь и мы стали детьми одних родителей, братьями, со всеми их эмоциональными связями и даже соперничеством… – Первый контрольный пункт, – спокойно доложил Боннет. – Теперь уже идем прямо на мол Чарлстонской базы. Капитан, хотите заняться этим? – Нет, займись этим сам. Лес. Ты все сделаешь как следует. Боннет подобрался. Проверил показания датчиков расстояния. Его руки сейчас как бы обрели новые способности. Внезапно Рэмси понял, что в этом походе Боннету прибавилось лет, что он уже готов тоже обрезать свою собственную связь. Эта мысль заставила его почувствовать глубокую нежность к Лесу Боннету, он с грустью подумал, что им придется расстаться. «И вправду, будто братья», – подумал он.

Спарроу поглядел на Рэмси.

– Почему бы тебе не перевестись из ПсиБю на подводные буксировщики? – спросил он.

– Правильно, – подтвердил Боннет. – Нам нужны хорошие мужики.

Печаль стеснила грудь Рэмси.

– Это самая лучшая похвала, которой я мог ожидать, – сказал он. – Но не могу. Меня прислали сюда, чтобы решить такую проблему: почему подводники сходят с катушек? Вы дали мне ответ. Теперь следует приложить руки, чтобы применить эти знания. Доктор Оберхаузен из ПсиБю пообещал дать мне целый отдел, занимающийся проблемами подводников.

– Великолепно, Джонни. Долгая, серьезная работа, – сказал капитан. – Было бы неприятно терять тебя, – сказал Боннет. – Станешь ты разговаривать с такими как мы, если будешь шишкой? – Не беспокойся, – ответил ему Рэмси.

– Так каково же это решение? – спросил Спарроу. – Нервные срывы – это результат отказа рождаться. Человек подсознательно стремится в мир, где был до своего рождения. Как ребенок воспринимал бы рождение, если бы знал, что на другой стороне его будут ждать боль, страх и постоянные угрозы?

– Все опасности и угрозы находятся здесь, внизу, – сказал Спарроу.

– Зато наш маленький мирок под водой обманывает все подсознательное. – Это понял даже я… мне так кажется, – высказался Боннет, с легким оттенком сарказма. Положив одну руку на штурвал, он отступил, чтобы проконтролировать на пульте ход баржи.

– И нам следует сделать весь этот цикл перерождений желанным, – продолжил Рэмси. – Я буду рекомендовать совершенно неожиданные вещи: лучшие дома и квартиры для подводников, намного большую оплату за каждую операцию, за каждый рейс.

– Это по мне! – сказал Боннет.

– Все это должно привести к каким-то изменениям, – продолжал Рэмси.

– Джонни, пообещай мне кое-что, – перебил его Спарроу.

– Говорите.

Спарроу отвел взгляд, сглотнул.

– Похоже, что ты собираешься стать важной шишкой и… – Он помялся. – Ты можешь как-то устроить, чтобы затушевать всю историю, связанную с Джо? Это ради его жены.

– Все, что смогу. Обещаю. – Он тяжело вздохнул. – А кто возьмет на себя неприятную обязанность сказать ей?