Кевин, усмехаясь, кивнул.
«Этому человеку следовало бы знать больше, чтобы спорить с тем, кого обучали иезуиты», – подумал священник.
– Что происходит, когда мы подавляем такие открытия? Подумайте о различных средствах подавления и о том, кому может быть разрешено их использовать. Вы тут же столкнетесь с интересным явлением. Те, кто подавляет или пересекает что-либо, должны знать этот предмет досконально. Цензоры должны это знать! Вы же фактически ничего не пресекли! Вы просто ограничили знание особой элитой. Я спрашиваю: по какому принципу подбирается эта элита?
Отец Майкл повернулся и хитро улыбнулся Кевину.
– Этот вопрос не имеет ответа, – продолжил он. – Неужели мы можем предположить, что О'Нейл сговорился с преступным знанием разрушить наш мир?
Отец Майкл посмотрел на Доэни, который отвернулся в сторону, наблюдая за Джоном. Тот полностью сосредоточил свое внимание на голове, плавающей в сосуде, настороженно вслушиваясь и кивая, как будто разговаривая с ней.
– Позвольте мне напомнить латынь, забытую вами, – продолжал священник.
– Слово «сговор» иначе звучит как «конспирация». Ах, эта замечательная латынь, по ее законам «конспирироваться» означает «дышать вместе, вместе существовать». А здесь никакого сосуществования не было! Он сделал это сам, в одиночестве!
Отец Майкл резко повернулся на каблуках и встал лицом к присяжным, давая им время переварить сказанное.
– В одиночестве. – И громче: – Можете ли вы упустить благоговейную значимость этого исключительного факта?
Присяжные теперь неотрывно смотрели на отца Майкла, и на их лицах не осталось и тени скуки.
– Он сделал это в одиночестве! Как мы будем вести свои дела в свете такого знания? Как мы будем теперь судить о своем собственном поведении? Где тот безвинный, готовый бросить первый камень?
– Это бесполезно! – крикнул Кевин и стукнул по столу револьвером. – Господин Доэни, может быть, вы уладите эти вопросы?
Джон посмотрел на револьвер, сознавая, что ошибаться сейчас нельзя.
– Мы идентифицировали виновника наших несчастий. Мы не нуждаемся ни в его признании, ни в отрицании вины. Это О'Нейл. – Доэни указал на него пальцем, потом опустил руку. – Он сделал всех предыдущих убийц просто дилетантами-любителями. Войны кажутся лишь небольшим огорчением в свете такого деяния. Вам, отец, не кажется интересным, что я, ссылаясь на чуму, употребляю слово «война»? Вы же не говорите, что каждый ирландский солдат, делающий выстрел в припадке гнева, виновен?
С шокирующим видом Джон захихикал и предостерегающе погрозил пальцем голове в кувшине.
Доэни пересек комнату и встал перед присяжными, всем своим существом ощущая, что отец Майкл находится выше его. Почему Кевин сделал именно так, поместив священника на более высокий уровень?
– О'Нейл смеется, – сказал Финтан. – Он не подавлен. Он не раскаивается. Он ведет себя просто вызывающе. – Доэни повернулся и пристально посмотрел на Джона. – Полюбуйтесь-ка на него.
Взгляд Джона был прикован к голове в кувшине. Она говорила ему: «Как тебе нравится защита господина Доэни?» После этого голова издала зловещий стон, отозвавшийся эхом в голове Джона. Не в силах терпеть, он закрыл уши ладонями.
– Видите, он не хочет даже слушать, – продолжал Доэни. Он опять повернулся в сторону присяжных, как ему показалось, с выражением искренности. Это была роль не очень приятная, но необходимая. – Священник говорит, что О'Нейла спровоцировали. Я с этим согласен. Вы этому не удивляетесь? Закон утверждает, что его спровоцировали. Но как он выбирал мишени для своей чумы? Священник говорит, что мы объявили О'Нейлу войну. Я что-то не припомню такого заявления, но все равно. Пожалуй, войну не нужно провозглашать. Хотя священник просит у нас ясности ума. Что он имеет в виду? Может быть, мы должны быть отстраненными, равнодушными или даже отчужденными от нашего несчастья? И мы должны заранее обеспечить защиту по вопросу сентиментальной причины?
Присяжные довольно захихикали.
Доэни после этих слов задумался о пунктах, которые он вместе с Херити и О'Доннелом обсуждал перед тем, как собраться здесь. Все ли он упомянул? Безумие… причина… оправданная провокация. Доэни решил, что сказал достаточно. Оставался только разговор с мальчиком. Нужно было дойти до конца. Он подошел опять к своему месту около Джона, бегло взглянув на тело Херити. Почему никто не задает вопросов о смерти Джозефа? Каждого, наверное, приводят в ужас О'Доннел и его убийцы. Должно быть, это был яд. Херити был не из тех, кто плохо переносит выпивку.
Взгляд Доэни задержался на Джоне. Безумец неподвижно смотрел на голову в кувшине. Что он нашел интересного в голове бедного Алекса? Это была еще одна смерть в комнате, наполненной смертью.
Голова продолжала говорить с Джоном: «Почему они задают вопросы? Все ответы уже известны».
– Но я только пытался приглушить стоны О'Нейла, – прошептал Джон.
– Вы слышали это? – Отец Майкл поднялся со стула. – Он пытался уменьшить агонию О'Нейла!
В комнате наступила гробовая тишина.
Отец Майкл вздохнул, повернулся и посмотрел на присяжных. Разве был какой-то смысл разговаривать с этими мертвецами? Он подумал, что с таким же успехом мог обращаться к голове Алекса в этом ужасном кувшине. Впрочем, нужно попытаться.
– Перед нами образец, – начал священник, – ясный образец, тесно переплетающийся с другими образцами – с битвой при Бойне, уголовным кодексом, тяжелой пятой Цезаря на Британии, и даже с тем фактом, что ветер не дул в тот момент, когда римские галеры встретились с кельтским флотом.
«Это ирландцы, – подумал отец Майкл. – Они должны хорошо знать историю кельтов».
– Вы уже закончили свое выступление? – спросил Кевин.
– Если вам так угодно это назвать, – ответил священник. Он задумчиво потер нос, оглядывая шестерых присяжных. – Я говорю об образцах, имевших место от Сталинграда до Антиоха и гораздо дальше, потому что их не всегда можно найти в больших битвах, но они зачастую присутствуют в конфликтах мелких. Если мы будем это игнорировать, то в конечном итоге погубим этот мир своим невежеством. Признаем это – и наши ценности изменятся. Мы будем тогда знать, что необходимо сохранить.
Отец Майкл на мгновение умолк и посмотрел на мальчика, уставившегося на него с удивлением. Понял ли этот паренек хоть что-нибудь? Был ли это единственный ум в комнате, кому стояли адресовать свою речь?
Доэни почувствовал, что глубоко тронут словами священника. О Боже! Этот человек был настоящим оратором со старыми ирландскими традициями. Присяжные явно были потрясены его словами. А ведь все было так тщательно спланировано… Подойти к мальчику в конце и прямо спросить: сможешь своими руками убить О'Нейла? В этом была справедливость. Что этот мальчик когда-то сделал О'Нейлу? Кевин говорил, что он согласился, так сказать, частным образом. Он бы поставил ловушку, не переставая изрыгать проклятия. Он бы зажег спичку, спустил курок… все, что угодно.
Дверь позади Доэни с внезапным грохотом распахнулась. Человек в униформе из охраны Кевина вбежал в комнату и подскочил к столу.
– Сэр! Прошел слух, что мы скрываем О'Нейла! Мы должны закрыть ворота! Тысячи людей, десятки тысяч, собрались вокруг! Они требуют О'Нейла! Вы только послушайте…
Всем стали слышны зловещие звуки, раздающиеся снаружи крепости, похожие на монотонное песнопение:
60
Отчаяние рождает насилие, а бритты были мастерами в создании отчаяния среди ирландцев. В Англии существует широко распространенное убеждение, что ирландцы, подобно женщинам и неграм, по сути являются детьми, неспособными управлять собой. Но ни один народ не может быть истинно свободным, пока не избавится от присущих ему предрассудков. Англичане и их сателлит Ольстер были рабами своих ирландских предрассудков.
Финтан Доэни
– Они были заражены? – поинтересовался Викомб-Финч.
– Слишком рано говорить об этом, – ответил Бекетт.
Была уже почти полночь, и оба мужчины разговаривали довольно громко, чтобы перекричать шум большого строительства в складе, куда была привезена барокамера с Броудерами. Назойливое «тум-тум-тум» воздушного компрессора создавало фоновый шум, раздражающе внедряющийся в другие звуки.
Камеру опустили на деревянную опору вблизи центра склада, и все пространство вокруг нее было очищено. Штабеля консервированных продуктов и стеллажи с другими товарами были сложены у стен. Толпа плотников и прочих добровольцев трудилась около камеры, создавая нечто вроде комнаты из фанеры и пластика – нечто вроде ангара.
Викомб-Финч и Бекетт с расстояния примерно шести метров наблюдали за этой кипучей деятельностью, но все еще могли чувствовать в воздухе запах рвотной массы, выходящей из камеры. Он был невыносим еще и потому, что смешивался с «ароматом» аварийной сварки, сделанной несколько часов назад на месте высадки на побережье.
– Вы уверены, что кислоты способны стерилизовать большую камеру? – спросил Викомб-Финч.
– Проблема в сильных испарениях, – ответил Бекетт. – Мы должны как-то очистить воздух, прежде чем пустить их туда.
Викомб-Финч наклонился, чтобы посмотреть на новый сварной шов под камерой, затем выпрямился.
– Там внутри, должно быть, адское удушье, – сказал он. – Ты им говорил, как мы близко подошли к тому, чтобы создать лекарство?
– Я сказал, что мы работаем, прилагая все усилия, чтобы приготовить его для матери и малышки. – Бекетт покачал головой. – Но ты понимаешь, Ви, если они заражены… нам хотя бы спасти девочку, а мать…
– Насколько ты уверен, что сыворотка будет эффективна?
– На все сто процентов!
– А вдруг она не сработает?
– Работает же в тест-пробирке. – Бекетт пожал плечами.
– Ну-ну. Если стекольные работы не будут выполнены снаружи, то это заставит Стоуни взбеситься.
– Чертов Стоуни!
– Эх, вы, американцы! Вы становитесь таким грубыми, стоит только на вас оказать давление. Я думаю, что именно поэтому среди вас так мало хороших администраторов.
Бекетт прикусил язык, чтобы не начать скандала. Вдруг он быстро отошел от директора, увертываясь от двух рабочих с листом фанеры, и приблизился к торцевому иллюминатору камеры. Внутри было темно, все лампы выключены. «Может, они просто спят?» – подумал Бекетт. Он не мог себе представить, как можно было спать при таком шуме.
Из наспех сделанного динамика над иллюминатором раздался треск, и послышался требовательный голос Стивена Броудера:
– Сколько еще мы должны будем это терпеть? Ребенку срочно нужен кислород!
– Мы сейчас наполняем небольшой резервуар, – сказал Бекетт. – Мы должны найти что-нибудь, способное пройти через загрузочный шлюз.
– Сколько времени это займет?
– Еще максимум час, – ответил Бекетт. Наконец он увидел лицо Стивена вблизи от иллюминатора – его бледные очертания терялись в сумраке камеры.
– Они строят его из дерева? – спросил Броудер. – Как вы сможете стерилизовать…
– У нас есть специально приготовленные кислоты.
– Они помогут?
– Послушайте, Броудер! Мы идентифицировали патогенный микроорганизм, и нам удалось убить его вне человеческого тела.
– А сколько понадобится времени для создания сыворотки?
– По крайней мере тридцать шесть часов.
Бекетт услышал голос Кети, настойчиво требовавший ответа:
– Стивен! Что они говорят?
– Они делают сыворотку, любовь моя, – ответил Броудер.
– Успеют ли они вовремя? – спросила Кети.
– Но нет уверенности в том, что мы заразились, дорогая. Они очень быстро все завалили, и к нам не успели проникнуть никакие микробы.
«Но они распространяются в воздухе, которым мы дышим», – подумал Бекетт, а вслух сказал:
– Мы работаем настолько быстро, насколько это вообще возможно.
– Я и моя жена очень благодарны вам, – отозвался Стивен.
Викомб-Финч тронул Бекетта за плечо, чем немало его напугал, так как шум строительства заглушал легкие шаги.
– Извини, – сказал Викомб-Финч. – Мне только что сказали, что Стонар на телефоне. Он настаивает на разговоре с тобой.
Бекетт посмотрел на открытую дверь склада, где почти все пространство было заполнено служащими Хаддерсфилда, глазеющими на них.
– Они надеются хоть краем глаза увидеть женщину, – пояснил Викомб-Финч, проследив за взглядом Бекетта. – Шайлз специально выставил охрану, чтобы поддерживать порядок.
– Да-да. – Бекетт направился к двери, но был остановлен директором, который негромко произнес:
– Билл, ты поосторожнее со Стонаром. Это опасный человек.
– Хорошо, я это учту. – Бекетт кивнул в сторону собравшихся людей. – Мы должны им разрешить посмотреть на нее когда-нибудь. Сделать график или что-то в этом роде.
– Шайлз все держит под контролем.
– Лучше бы всех этих зевак проверить. Вдруг кто-то из них припас молоток, чтобы разбить иллюминатор.
– Неужели ты думаешь… – Викомб-Финч презрительно фыркнул. – Это же Англия! Мы оповестили о том, чтобы весь персонал, не имеющий отношения к делу, оставался в стороне. В конце концов, они могут видеть только большое деревянное помещение и металлический цилиндр.
– По какому телефону я могу поговорить со Стонаром? – спросил Бекетт.
– Контора безопасности в административном здании прямо через дорогу, наверное, ближе всего. Когда войдешь, повернешь направо.
Бекетт быстрым шагом пошел к двери, где был встречен гулом встревоженных голосов, спрашивающих:
– У них там в самом деле есть женщина?
– Она там вместе со своим мужем и дочерью, – сказал Бекетт. – Но вы все должны пока держаться от них подальше.
– О Боже, да человек ты или нет? – воскликнул кто-то из толпы. – Ты знаешь, как мы долго не видели женщин?
– Но вы никак не сможете увидеть ее прямо сейчас, – твердо произнес Бекетт, протискиваясь прочь. Он быстро прошел через дворик, оставив толпу позади, но все же успел услышать негромкое проклятие:
– Чертов янки!
Путь Бекетта был освещен сильной иллюминацией, делавшей заведение Хаддерсфилда похожим на фабричный комплекс, особенно ночью. Огромное количество людей сновало взад и вперед, а самые любопытные норовили пролезть на склад и поглазеть на камеру.
Контора службы безопасности тоже была ярко освещена. За единственным в комнате небольшим столом сидел охранник, внимание которого было сосредоточено на мониторах над головой. По просьбе Бекетта он пододвинул ему телефон через стол, но взгляд его при этом не отрывался от мониторов. Оператор немедленно соединил Бекетта со Стонаром.
– Где это тебя носит? – сердито поинтересовался Стонар. – Что там у вас, конец света?
Стонар по телефону был ничуть не привлекательнее, чем живьем, подумал Бекетт, а в трубку сказал:
– Я был на складе, куда привезли барокамеру с этой ирландской парой.
– Это правда, что женщина родила ребенка во время переезда?
– Да, девочку. Преждевременные роды, весьма критическое положение.
– Два подопытных кролика для твоей сыворотки.
– Это большая истина, чем вы предполагаете. Они могли быть заражены.
– Что ж… я думаю, что очень мало женщин найдется, когда мы объявим о нашей сыворотке.
– Вы ничего не будете объявлять, пока сыворотка не будет испытана!
– Конечно, старик! Конечно. – Голос Стонара стал почти слащавым. – Ты совершенно уверен в успехе, не правда ли?
– У нас все сошлось. Та последняя информация от ирландцев как раз и завершила картину. Это пятизначные ряды в коде «курьера», черт побери!
– Должно быть, они получили это прямо от О'Нейла. Сами ирландцы до этого никогда бы не додумались.
– Это правда, что они схватили О'Нейла?
– Не сомневайся, старина. Это дерьмо все-таки попало в наши сети. Наши информаторы говорят, что Ирландия стоит на пороге гражданской войны. Несколько десятков людей спрятались у себя в исследовательских лабораториях и надеются, что это защитит их от прямой атаки. Другая группа захватила северо-восточное побережье и несколько городов в центре страны. Типичная ирландская неразбериха!
Бекетт посмотрел сзади на мощную шею охранника, удивляясь стонаровской манере разговора. Голос его звучал, как журчание ручейка, и его даже можно было назвать дружелюбным.
– Где они держат О'Нейла? – спросил Бекетт.
– В исследовательских лабораториях Киллалу, как нам доложили. Скажи-ка Билл, можешь ли ты обрисовать мне картину в деталях? У меня завтра будет встреча с премьер-министром и королем. Немножко технического жаргона или чего-то подобного. – Стонар смущенно захихикал. – Все очень взволнованы. Что же там вы все-таки сделали, а?
Бекетт кивнул своим мыслям. Картина прояснилась. В самом деле, это очень опасный человек. Он хочет получить нечто, чтобы произвести впечатление на свое начальство!
– Наш подход заключается в том, чтобы предоставить болезнь для болезни, – начал Бекетт. – Вы знаете, что двадцать различных аминокислот составляют последовательность генетического кода. Чума эту последовательность нарушает. Она вставляет в цепочку новое послание для контроля биохимической активности клеток. Кодирование клеток для выполнения новых функций осуществляется чумой – конкретные сообщения конкретным типам клеток. Улавливаете смысл?
– Все это записывается, старина, и будет для меня отпечатано. Продолжай, пожалуйста.
– Используем аналогию с винтовой лестницей, – продолжил Бекетт. – Это генетическая болезнь, атакующая спираль лестницы ДНК в самых слабых местах.
– Совершенно верно. – Стонар старался говорить бодрым, но суховатым тоном.
– Когда новое сообщение вводится в вирус-передатчик, вместо квадратичной формы оно переносится в рядах по пять…
– Именно такая информация поступила от О'Нейла.
– Совершенно верно. – Бекетт ради шутки попытался подделаться под голос Стонара, но тот явно ничего не заметил. – Мы знали, что О'Нейл должен был использовать вирус как «курьер» в область, выбранную для поражения, – сказал он. – Вот почему мы сначала пошли по ложному пути. Слишком велико было сходство с гранулоцитарной лейкемией.
– А как мне все это объяснить, старина, если они спросят?
– Это означает изменение нормального генетического кодирования. Структура ДНК определенно меняется.
– Хорошо. А почему эта болезнь не поражает мужчин?
– У них нет такой биохимической ниши, где патогенный микроорганизм чумы мог бы заблокироваться и сделать свою грязную работу. Он разрушается защитным механизмом, регулирующим скорость роста клеток.
Бекетт улыбнулся сам себе, понимая, что упомянул сейчас много важной информации, наталкивающей знающего человека на определенные мысли: конец митотическим болезням, не будет больше раковых заболеваний. Теперь можно контролировать даже накопление энергии в РНК. И еще много чего можно достичь.
– Великолепно! – восхитился Стонар. – Вы проделали массу работы, используя старый компьютер, не правда ли?
«О да, – подумал Бекетт. – Пришлось привнести в науку совершенно новое великое открытие!» Вслух он сказал:
– У нас было две вещи, которые очень пригодились – превосходная новая поисковая программа, созданная молодым американцем, плюс технология усиления изображений, предоставленная нам НАСА для улучшения качества картинок, получаемых из космоса. Мы получили возможность видеть явления в пределах генетической структуры, никогда не виданные раньше.
– О'Нейл, должно быть, видел их, – заметил Стонар.
– Пожалуй, – согласился Бекетт.
– Эта программа поиска, ее привез случайно не Рокерман?
– Именно он.
– Это я привез его с собой, слышал об этом? Король требует его к себе. Немного поболтаем, обсудим новое мировое устройство.
– Что ж, конечно. – Бекетт до боли сжал пальцы в кулак.
– Рокерман представляет вашего президента, и король будет там, и премьер-министр – очень высокий уровень!
«А ты думаешь, что сможешь оказаться прямо в центре!» – подумал Бекетт.
– Кстати, между прочим, – произнес Стонар, – тебе, должно быть, интересно узнать, что Кангша сделала осторожное заявление о лекарстве.
– Китайцы?
– Они не дают никаких подробностей, но сигнал был очень четким, старина. Они использовали слово «лекарство». – Стонар прокашлялся. – Японцы и Советы все еще помалкивают о своих достижениях, но Джайпур заявил, что готов принять предложения в течение месяца на химическую обработку чумы, показавшую отличные результаты. Так и заявили.
– Это очень интересно, особенно относительно китайцев.
– Передай это все Ви, хорошо, старина?
– Конечно. Рокерману тоже мой сердечный привет.
– Обязательно. Мы, кстати, очень хорошо ладим. Но я должен сказать, что он никогда не сможет произнести «совершенно верно» так, как это делаешь ты.
Связь прервалась с характерным щелчком.
Перед тем, как Бекетт повесил трубку, к линии подключился Шайлз.
– Подожди на месте, Билл. Я скоро буду.
Бекетт положил трубку на рычаг в недоумении. Оказывается, Шайлз слышал разговор! Что это могло значить? Наверное, ничего серьезного в этом нет. Каждый догадывался, что все телефонные разговоры прослушиваются, но чтобы сам Шайлз!
Человек в белом халате широко распахнул дверь конторы службы безопасности и, словно не замечая Бекетта, обратился к охраннику, наблюдающему за мониторами.
– Эй, Арли! Там у них женщина в сооружении типа изоляционной камеры на складе!
– Я знаю, – ответил тот, не отрывая пристального взгляда от мониторов над своей головой.
Дверь с грохотом закрылась за ушедшим информатором. Они услышали шаги, быстро удаляющиеся по коридору.
Бекетт посмотрел на экраны и понял, что крайний правый из них крупным планом показывает барокамеру Броудеров. Можно было даже различить какие-то неясные движения сквозь стекло иллюминатора.
Наконец пришел Шайлз. Его всегда опрятная униформа сейчас находилась в некотором беспорядке. Он сразу же оценил ситуацию в комнате и сказал:
– Ты можешь идти, Арли. Переходи на верхние мониторы.
Охранник, выходя, бросил последний тоскливый взгляд на правый крайний экран.
Когда дверь закрылась, Шайлз произнес:
– Мы были не правы в том, что не допустили Ви с самого начала. Он был в моем офисе этим вечером и осторожно намекнул на «некоторые важные выводы» из вашего знаменательного прорыва. «Дайте нам возможность, и мы проделаем массу интересных вещей», – сказал он.
– Кто-то что-то пронюхал, – вздохнул Бекетт.
– Мы обвиним в этом твоего друга лягушатника, – сказал Шайлз.
Бекетт уставился на него, внезапно осознав сказанное. Врожденным качеством англичан было не доверять никому вне своих берегов. И недоверие это включало Билла Бекетта, Данзаса и Лепикова, так же, как и Хаппа. Как, черт побери, они собирались возрождать к жизни этот мир посреди такой кучи дерьма?
– Если за ним есть какая-то вина, то я приму ее на себя, – произнес Бекетт.
– Очень-очень мило с твоей стороны, – процедил Шайлз. – Но имеешь ли ты реальное представление о тех силах, которые мы сдерживаем? Вина или просто ответственность представляют большую опасность.
Бекетт посмотрел на Шайлза уже с некоторой осторожностью. Он внезапно подумал о том, какой зловещий вулканический потенциал готов излиться на него, хотя пока и сдерживается, в основном, слабой надеждой на то, что лекарство от чумы все-таки когда-нибудь изготовят. Какова была последняя цифра соотношения между полами? Восемь тысяч мужчин на каждую выжившую женщину. И эта цифра будет расти с угрожающей быстротой, день ото дня…
– Я не хочу, чтобы Ви бросил тебя на растерзание львам, – сказал Шайлз.
«Как может Викомб-Финч вообще бросить кого-то куда-то?» – подумал Бекетт. Что здесь происходило?
– Я думал, что мы заключили соглашение, генерал, – произнес он вслух.
– О да, конечно, старина! Конечно, мы его заключили. Однако намечаются большие трудности. Кто получает сыворотку, а кто не получает? Кто получает женщин, а кто… и так далее, и тому подобное. – Генерал осекся, услышав, как медленно открывается дверь позади него.
Заглянул Викомб-Финч.
– А, вот ты где, Билл. И генерал здесь! – Директор вошел в комнату и закрыл за собой дверь. – Я так и думал, что найду вас вместе.
– В чем дело, Ви? – спросил Шайлз.
– Впрочем, это довольно щекотливый вопрос, – Викомб-Финч бросил быстрый взгляд на мониторы, а потом посмотрел на Бекетта. – Но раз уж я начал…
– Продолжай, пожалуйста, – поторопил его Шайлз.
Директор глубоко вздохнул.
– Видите ли, я слушал ваш разговор, – сказал он. – И это не в первый раз. Это всегда было моей плохой привычкой. Любопытство, иначе не назовешь.
Шайлз мельком глянул на Бекетта с выражением «Я тебе говорил!»
– Стоуни и я одинаково смотрим на эти явления, – продолжал Викомб-Финч.
– Он доставит сюда короля и премьер-министра, чтобы ввести в курс дела, сегодня вечером. Похоже на то.
Шайлз потер шею, сосредоточив свое внимание на Викомб-Финче, и из-под его воротника по лицу медленно начала разливаться краска.
– Стоуни временами бывает очень тупым, – сказал Викомб-Финч. – Однако нельзя отрицать того, что у него политический склад ума. Я знаю это еще с тех времен, когда мы вместе учились в школе. Но вы же понимаете, что мы уже не дети.
– Так что же вы все-таки изобрели? – примирительным тоном поинтересовался Бекетт.
– Это было довольно давно. Я с Фином Доэни придумал нечто вроде средства аварийной связи. Вам, наверное, известно, что радио – мое хобби. У меня было довольно интересное американское изделие, называемое «СВ». Мне пришлось слегка, как бы это точнее выразиться, модифицировать его. Сделать более мощным. Антенна на чердаке, нечто подобное. Карантинщики разнюхали о нас довольно рано, но они, казалось, ничего не замечали, пока мы разговаривали открыто. Я много раз пытался добраться до старого Фина, но в ответ не получил ни звука. Боюсь, что дела там плохи. Но теперь у карантинщиков есть ваша формула сыворотки и замечательная старая биохимическая схема – все. Стоуни считает, что они передадут эти материалы в Америку и остальным.
– Черт побери! – воскликнул Шайлз.
– Я не хочу никакого насилия, вы понимаете? – продолжал Викомб-Финч. – Мы владеем чрезвычайно привлекательной штукой и должны поделиться. Улавливаете суть? Я не хочу, чтобы сюда приходили люди с пистолетами и автоматами, надеясь на добычу.
Бекетт начал смеяться, и голова его нервно затряслась.
– Ох! Я сообщу об этом Джо, подождите!
– Хотелось бы верить, что Лепиков ему уже все рассказал, – заметил Викомб-Финч. – Забавный парень этот русский. Он когда-то рассказал мне русскую пословицу:
«Кто затевает заговор, тот лишь садит зернышко». Неплохо, правда?
– Никогда не знаешь, что вырастет из зерна, пока не пробьется росток из-под земли, – глубокомысленно произнес Бекетт. Он посмотрел на Шайлза. Лицо у Генерала стало почти малиновым.
– Правительство не может допустить, чтобы разработки контролировала лишь небольшая группа, – заявил Викомб-Финч.
Наконец у Шайлза прорезался голос.
– Я клянусь вам, сэр, что моей задачей было только формирование системы распределения, чтобы обеспечить равномерную раздачу.
– Конечно, я вам верю, старина! – воскликнул Викомб-Финч.
– Всем хватит, – буркнул Бекетт. Он опять посмотрел на Шайлза. К генералу начало возвращаться хладнокровие. – А вы все еще будете командовать порядочным куском вооруженных сил, как я понимаю, генерал?
– Я должен выполнять приказы правительства, – ответил Шайлз. – Это то, что я пытался объяснить вам раньше.