29

Адриан Пирд стоял у окна кабинета Доэни в Королевской больнице. Был ранний вечер холодного и пасмурного дня, и серое небо сливалось с бастионами Килмейнхема, видневшимися справа. Окно выходило на Инчикор-роуд, за которой виднелся ручей Камек-крик и обгорелые развалины заправочной станции. Он слышал, как Доэни пошевелился в кресле у стола, но не обернулся.

– Почему они послали тебя? – спросил Доэни. В его голосе слышалось напряжение.

– Потому что они знали, что ты меня выслушаешь.

– Он собирался убить меня, говорю тебе! У него на столе лежал пистолет, и он поигрывал им, как он это обычно делает. Ты это видел.

– Никто из нас не сомневается в твоих словах. Фин. Дело не в этом.

– Так в чем же?

– Никто не может так хорошо держать под контролем Пляжных Мальчиков, как Кевин.

– Значит, мы будем просто тупо сидеть и смотреть, как он угрожает нашим ученым и убивает любого, кого ему только…

– Нет, Фин! Это вовсе не так.

Пирд повернулся спиной к окну. Картина там вызывала уныние, развалины заправочной станции напоминали о массовых волнениях, которые прокатились здесь, пока армия и Финн Садал не установили снова подобие порядка.

Доэни сидел, положив локти на стол, сжав кулаки и уперев в них подбородок. Он выглядел близким к взрыву.

– Ты должен перестать угрожать Кевину О'Доннелу, – сказал Пирд. – Это указание, которое мне велели передать. Армия не хочет, чтобы у нас были внутренние распри. Что касается Кевина, то они убрали его и предупредили, чтобы он оставил лабораторию в покое. Она вне его компетенции.

– Если в его безумную голову не придет мысль убить нас всех, пока мы спим!

– Ему сказали, что армия расстреляет его, если он не подчинится.

– То же самое касается и меня?

– Мне очень жаль, Фин.

– Он не будет пытаться помешать нашим контактам с хаддерсфилдскими людьми?

– Его предупредили не делать этого.

– Но они, конечно, будут продолжать подслушивать.

– Конечно.

– И передавать все это Кевину?

– У него есть друзья в армии.

– Похоже на то.

– Ну что ж, это все, Фин. Ты подчинишься?

– Конечно, я же не молодой идиот!

– Хорошо.

Доэни опустил руки и разжал кулаки.

– Как дела у Кети и Броудера?

– Все идет как ожидалось. Она все плачет и требует священника, чтобы он обвенчал их.

– Ну так достань ей священника.

– Это не так просто, как кажется. Фин.

– Да… да, я знаю, – Доэни покивал головой. – Это было нехорошее дело, этот Мейнут.

– Один человек, про которого я знал наверняка, что он священник, отрицал это, глядя мне в глаза, – сказал Пирд. – Двое, которые все еще носят воротнички, отказались, когда я сказал им, что мы хотим от них. Они не доверяют никому из правительства, Фин.

– Нам суждено пекло, как они говорят.

– Я пытался найти отца Майкла Фланнери, – сказал Пирд. – Мне сказали, что он может…

– Фланнери занят, и с ним нет контакта.

– Ты знаешь, где он?

– В некотором смысле, знаю.

– Ты не можешь передать ему сообщение и спросить…

– Я сделаю, что смогу, однако ты продолжай искать.

Пирд вздохнул.

– Я лучше спущусь на перекресток. Полагают, что конвой в Киллалу отбудет вовремя.

– Это никогда не случается.

– Именно теперь я не могу винить их за задержки. Чем темнее, тем лучше, я бы сказал.

– Мне сообщили, что дорога Н-семь безопасна, – сказал Доэни.

Пирд пожал плечами.

– Я все равно считаю, что мы должны перевезти барокамеру и этих двоих в Дублин.

– Никогда, если Кевин О'Доннел будет за углом.

– Ну что ж, в том, что ты говоришь, что-то есть. Фин.

– Ты передал пистолет Броудеру, как я тебе сказал?

– Да, но ему это не понравилось, и, я думаю, Кети устроит из-за этого сцену.

– Он довольно маленький.

– Военные предостерегли его, Фин. Можешь положиться на это.

– Там, где сумасшедший, нельзя положиться ни на что, кроме неожиданностей. – Доэни отодвинул кресло и встал. – Лично я собираюсь ходить только вооруженным и с охраной. Советую тебе сделать то же самое, Адриан.

– Он не приедет в Киллалу. Они обещали.

– Конечно, они обещали также, что найдут всех незараженных женщин и защитят их! Ты ведь слышал это, не так ли? В шахте Маунтмеллик мертвы все до единой!

– Что случилось?

– Один заразный мужчина. Они его, конечно, убили, но было уже слишком поздно.

– Я возвращаюсь в Лабораторию, – сказал Пирд. – Как там дела?

– Пока еще просвета нет, но этого можно ожидать. Ты получишь данные наших последних результатов, когда вернешься в Киллалу. Дай мне знать свое мнение о них.

– Обязательно. Проклятье! Как бы я хотел, чтобы можно было ездить в Хаддерсфилд и обратно!

– Заградительный Отряд не позволит этого. Я спрашивал.

– Я знаю, но это выглядит преступно. Кого мы можем заразить? У них полно чумы, как и у нас.

– Даже больше.

– Открытое исследование – это единственная надежда, которая есть у мира, – сказал Пирд.

– Единственная надежда, которая осталась у Ирландии, – сказал Доэни. – Не забывай это. Но если янки или русские найдут решение первыми, то они все равно могут стереть нас с лица земли. Все во имя стерилизации, ты понимаешь?

– В Хаддерсфилде мирятся с этим?

– А почему же мы так откровенны друг с другом, Адриан? Они ведь все еще остаются англичанами.

– А мы остаемся ирландцами, – сказал Пирд.

Его хрупкая фигура стала сотрясаться от визгливого смеха. Доэни подумал, что это особенно неприятный смех.

30

Доктор Дадли Викомб-Финч знал, что думали его сотрудники о кабинете, который он себе выбрал, слишком маленький для директора самого важного Английского Исследовательского Центра, слишком тесный и находится слишком далеко от центра событий, происходящих здесь, в Хаддерсфилде.

В те дни, когда Хаддерсфилд был занят физическими науками, это был кабинет ассистента, находящийся на первом этаже. Здание располагалось у периметра окруженной оградой территории. Оно представляло собой трехэтажное бетонное строение, не обвитое плющом и мало чем примечательное. У Викомб-Финча был и другой кабинет для «официальных случаев» в административном здании. Это было просторное, облицованное дубом помещение с толстыми коврами и барьером из секретарей в расположенных рядом приемных, однако эта маленькая комнатушка с примыкающей к ней лабораторией была тем местом, где его можно было застать большую часть времени – именно здесь, в замкнутом помещении без окон, со стенами, покрытыми книжными полками, и единственной дверью, ведущей в лабораторию. Стол был таким маленьким, что он легко мог достать до дальнего угла любой рукой. Единственное кресло было вращающимся и удобным, с высокой спинкой. Здесь же он держал свой радиоприемник, а также аппаратуру и электронное оборудование.

Он откинулся на спинку кресла и, попыхивая трубкой с длинным, тонким черенком, ожидал утреннего звонка от Доэни. Они встречались с Доэни несколько раз на международных конференциях, и Викомб-Финч мог хорошо представить себе своего ирландского коллегу, когда они разговаривали по телефону, – невысокий, скорее тучный мужчина с шумными манерами. Викомб-Финч, напротив, обладал высокой, худощавой, одетой в серое фигурой. Как-то один американский коллега, увидев его рядом с Доэни, назвал их «Матт и Джефф», что Викомб-Финч находил оскорбительным.

Капля горького никотина вспузырилась из черенка трубки, обжигая его язык. Викомб-Финч вытер нарушившую порядок частицу белым льняным платочком, который, как он запоздало заметил, был со дна ящика, то есть одним из тех, которые его жена Хелен постирала перед тем, как… Он переключил свои мысли на другую волну.

Он знал, что за стенами маленького кабинета утро было наполнено холодной туманной серостью, и все удаленные предметы терялись в текучей размытости. «Утро Озерной Страны», как называли его местные жители.

Телефон перед ним стоял, как пресс-папье, на разбросанных бумагах – рапортах, докладах. Он смотрел на бумаги, покуривая, и ждал. Телефонная связь между Ирландией и Англией была не слишком удовлетворительной даже при самых хороших условиях, и он научился быть терпеливым, регулярно обмениваясь информацией с Доэни.

Телефон зазвонил.

Он приложил трубку к уху, отложив курительную трубку в пепельницу.

– Викомб-Финч слушает.

Отчетливый тенор Доэни был узнаваем, даже несмотря на плохую связь, дающую сильный шум и отчетливые щелчки. «Много слушателей», – подумал Викомб-Финч.

– А, это ты, Уай. Проклятая телефонная связь сегодня утром даже хуже, чем обычно.

Викомб-Финч улыбнулся. Последний раз он встречался с Доэни на лондонской конференции по межотраслевому сотрудничеству. Веселый парень с широко поставленными голубыми глазами обладал первоклассным научным умом. Но только во время этих регулярных телефонных разговоров им удалось сформировать то, что Викомб-Финч мог назвать деловой дружбой.

– Дое и Уай.

Они перешли на эти фамильярные обращения после третьего сеанса связи.

– Я убежден, что телефон был создан для того, чтобы научить нас терпению, Дое, – сказал Викомб-Финч.

– Сожми губы, и все такое прочее, да? – сказал Доэни. – Ну ладно, что нового, Уай?

– У нас тут сегодня утром прибывает новый правительственный консультант для проверки наших успехов, – сказал Викомб-Финч. – Я знаю этого парня – это Руперт Стоунер. В науке не слишком хорошо разбирается, но зато прекрасно знает, когда ему хотят втереть очки.

– Стоунер, – сказал Доэни. – Я слышал о нем. Политик.

– Да, до мозга костей.

– Что ты можешь сказать ему?

– Чертовски мало. Подчищаем хвосты, вот что мы делаем. Упорное корпение, которое со временем принесет плоды, но пока никаких больших прорывов, которые нужны Стоунеру и его людям.

– А что эти четверо новичков, которых у тебя прибавилось? Этот американец, Бекетт, – я слышал, это он додумался, как Безумец распространил свою заразу.

– Блестящий парень, несомненно. Я оставил их всех четырех в одной команде. В том, как они работают вместе, что-то есть. Я бы, может, и не назвал этот способ революционным, однако это одна из тех счастливых групп, которые зачастую делают большие открытия.

– Расскажи это Стоунеру.

– Он уже знает. Я надеялся, что, может быть, ты дашь мне какой-нибудь лакомый кусочек, которым мы сможем поделиться с ним, Дое.

Помолчав мгновение, Доэни сказал:

– Мы ведь не скрываем от тебя слишком многого, правда, Уай?

Викомб-Финч распознал это начало, часть тонкого кода, который он с Доэни выработал между строк. Он означал, что у Доэни что-то есть, нечто «горячее», но его начальству может не понравиться, если он расскажет это, но это не имело бы значения, если Викомб-Финч даст понять, что уже знает это.

– Я надеюсь, ты даже и пытаться не будешь, – сказал Викомб-Финч, подхватывая свою роль. – Видит Бог, я не люблю пользоваться шпионами, и уверяю тебя, Дое, что мы с тобой совершенно откровенны.

Смех Доэни затрещал в телефонной трубке. Викомб-Финч мягко улыбнулся. Что же там, черт возьми, есть у Доэни?

– Ну что ж, – сказал Доэни, – это правда. У нас, может быть, появится сам О'Нейл.

Викомб-Финч воспользовался длинным всплеском шумов на линии и резко переспросил:

– Что? Я не слышал этого.

– Безумец. Он может оказаться у нас, здесь.

– Вы задержали этого парня, проводите допросы и всякое прочее?

– Ради Бога, конечно, нет! Я отправил его длинной дорогой в наш центр в Киллалу. Он пользуется именем Джон Гарреч О'Доннел. Называет себя молекулярным биологом.

– Насколько вы уверены? – Викомб-Финч почувствовал, как у него забилось сердце. Неизвестно, кто может подслушивать этот разговор. Очень опасно. Доэни должен ответить на этот вопрос очень правильно.

– Мы не уверены полностью, Уай. Но должен сказать тебе, у меня от него волосы встают дыбом. Мы повесили на него одного из наших лучших людей и, кроме того, священника на случай, если он захочет исповедоваться, а также бедного, потерявшего всех близких мальчика, чтобы он постоянно имел перед глазами результат того, что он совершил.

Викомб-Финч медленно покачал головой.

– Дое, ты ужасный человек. Ты все это подстроил.

– Я воспользовался ситуацией, в которой мы оказались.

– Все равно, это было с твоей стороны чертовски умно, Дое. Совесть – это подходящий ключ к этому парню, если мы можем верить описанию, которое передали американцы. Боже мой! Это все надо обдумать. Признаюсь, я сомневался, когда наши мальчики от «плаща и кинжала» сказали мне об этом.

– Мы не слишком надеемся, но это кое-что для твоего Стоунера.

– Он, наверное, уже знает. Я советую тебе быть очень осторожным, Дое. У О'Нейла могут быть в запасе какие-нибудь новые неприятности… то есть, если это Безумец.

– Белые перчатки, мы так и подходим к этому.

– Чертовски мутная вода, Дое.

Это было напоминание о шутке, которой они обменялись на конференции: мутная вода – самая плодородная для нового урожая.

Доэни немедленно подхватил шутку.

– В самом деле, прямо кипит. Я дам тебе знать, если она станет еще более мутной.

– Американцы, безусловно, оказывают помощь?

– Мы не сообщили им ничего из очевидных соображений, Уай. Перед этим они переслали нам кое-какие материалы… на всякий случай, но они сильно урезаны. Нет отпечатков пальцев, зубной карты. Они сваливают все на Панический Огонь, и, может быть, это правда.

– А если этот… О'Доннел, ты говоришь? Если он действительно тот, за кого себя выдает?

– Мы собираемся устроить ему моральную пытку: третья степень, и все будет сводиться к одному – он должен дать нам новый блестящий подход для исследований.

– Тройной подход? А, ты имеешь в виду случай, если он действительно О'Нейл, и ты не сможешь доказать это.

– Вот именно. Он может дать нам настоящий ключ, попытаться искусственно увести в сторону или совершить диверсию.

– Или прямой саботаж.

– Все верно, как на духу. – В разговор вторгся взрыв шумов, болезненно громкий. Когда он утих, было слышно, что Доэни говорит: – …делает группа Бекетта.

Викомб-Финч посчитал это вопросом.

– Я думаю, парень, на которого стоило бы посмотреть – это тот лягушонок, Хапп. Совершенно запутанная голова. Он скармливает идеи Бекетту, как будто даже играет Бекеттом, использует его вместо персонального компьютера.

– Чтоб мне провалиться! Как говорите вы, бритты.

– Ничего мы такого не говорим, ты, ирландский картофелеед.

Они усмехнулись. Это слабоватые оскорбления, подумал Викомб-Финч, недостаточные, чтобы обмануть слушателей, но это стало у них теперь почти ритуалом, который означал, что они подошли к концу разговора.

– Если мы когда-нибудь снова встретимся лицом к лицу, я расплющу тебе уши своей тростью – если смогу найти подходящую, – сказал Доэни.

По левой щеке Викомб-Финча скатилась слеза. Стереотипы появляются, чтобы над ними смеяться, но можно ли их игнорировать? Может, они играли в эту игру, чтобы не забывать ошибки прошлого – зонтик против трости, нелепость против нелепости. Викомб-Финч вздохнул, и ему показалось, что он услышал эхо этого вздоха от Доэни.

– Я нарисую перед Стоунером картины сахарных фей из Ирландии, – сказал Викомб-Финч, – но этот твой О'Доннел, по-видимому, просто тот, кем он себя называет.

– Молекулярный биолог – это молекулярный биолог, – сказал Доэни. – Мы бы воспользовались услугами даже самого Иисуса, Марии и святого Иосифа, если бы они у нас появились.

– У О'Доннела есть какие-нибудь документы? – спросил Викомб-Финч, как только эта мысль пришла ему в голову.

– Тот дубиноголовый, который командовал отрядом, встретившим его, выбросил его паспорт.

– Выбросил?

– Через плечо в море. Теперь исследовать нечего, чтобы определить, подделка ли это.

– Дое, я думаю, иногда мы становимся жертвами зловредной судьбы.

– Будем надеяться, что для равновесия существует и доброжелательная судьба. Может быть, это группа Бекетта.

– Кстати, Дое, Бекетт и его люди думают, что теория замка-молнии, наверное, путает нас, заводит на боковую тропинку в саду, так сказать.

– Интересно. Я передам это.

– Жаль, что у нас нет ничего более существенного для тебя.

– Уай, мне только что пришла в голову мысль. Почему бы тебе не свести Стоунера с Бекеттом? Блестящий американец, объясняющий тонкости удивительного научного исследования неинформированному политику.

– Это может быть интересным, – согласился Викомб-Финч.

– Это может даже зажечь какие-нибудь новые идеи у Бекетта, – сказал Доэни. – Это иногда происходит, когда объясняешь что-нибудь несведущим людям.

– Я подумаю над этим. Бекетт, если разойдется, бывает довольно красноречивым.

– Я бы хотел сам поговорить с Бекеттом. Не мог бы он присоединиться к нам во время одного из таких разговоров?

– Я устрою это. Хаппа тоже?

– Нет… только Бекетта. Может быть, Хаппа позднее. И пожалуйста, подготовь его к тому, что это будет глубокий допрос, Уай.

– Как я сказал, он вполне красноречив, Дое.

Некоторое время между ними была тишина, заполненная шумами, потом Викомб-Финч сказал:

– Я составлю рапорт об их идеях, связанных с теорией замка-молнии. Мы сразу же пошлем его тебе по факсу. В этом может что-то быть, хотя я особенно не надеюсь.

– Бекетту нужно, чтоб ему возражали, да?

– Это хорошо настраивает его. Не забудь это, когда будешь разговаривать.

– Его можно разозлить?

– Никогда не подает виду, но немного есть.

– Отлично! Отлично! Я покажу ему, на что я способен в травле американцев. А что касается этого вероятного Безумца, я дам тебе знать, если вода станет еще мутнее.

Викомб-Финч кивнул. Совершенно мутная вода будет, конечно, означать, что они убедились в том, что этот человек – О'Нейл. Он сказал:

– Еще один момент, Дое. Может оказаться, что Стоунер прибывает с тем, чтобы уволить меня.

– Если он это сделает, то передай ему, что он может обрезать телефонные провода.

– Ну вот, Дое. Ты не должен сжигать мосты.

– Я говорю серьезно! Мы, ирландцы, не относимся к вам, бриттам, как к обычным людям. Я не собираюсь тратить время, чтобы наладить еще один контакт в Хаддерсфилде. Так и скажи им.

– У нас ушла всего неделя на то, чтобы перейти к делу.

– В наши дни неделя – это целая вечность. Политики это еще просто не поняли. Это они нуждаются в нас, нам они не нужны.

– О, я думаю, что нужны, Дое.

– Мы останемся вместе, Уай, или все это проклятое сооружение рухнет. Передай Стоунеру, что я так сказал. Ну, до следующего раза?

– Как скажешь, Дое.

Викомб-Финч услышал щелчок прерванного соединения. Шум прекратился. Он положил трубку на место и глядел на свою холодную трубку рядом с телефоном. Что ж, слушатели получили сообщение.

«Доэни, конечно, на свой лад прав. Ученые заварили эту ужасную кашу. Во всяком случае, сделали свой вклад, этого нельзя отрицать. Плохая связь, плохое взаимопонимание с правительствами, невозможность воспользоваться той силой, которая у нас была, и даже разглядеть действительный характер силы. Когда мы делали ход, мы играли в те же самые старые политические игры».