Пролог

Это был обычный для Ирландии заурядный серый английский «форд». Спартанская экономичная модель с правым рулем. Джон Рой О'Нейл мог бы припомнить обтянутую коричневым свитером правую руку водителя, покоящуюся в окне машины в сочащемся сквозь облака свете дублинского дня. Кошмарная избирательность памяти. Она исключила из воспоминании все, что было вокруг, оставив лишь машину и эту руку.

Несколько выживших очевидцев заметили мятую прореху на левом переднем крыле «форда». Побитое место уже начало ржаветь.

Лежа на больничной койке, один из свидетелей рассказывал:

– У дыры были рваные края, и я боялся, что кто-нибудь может о них порезаться.

Двое припомнили, что видели, как машина выезжала с Даун-Лизон-стрит. Они немного знали водителя, но лишь по тем временам, когда тот носил форму почтальона. Это был Френсис Блей, вышедший в отставку и работавший сейчас на полставки сторожем на стройке в Дун Логайре. Каждую среду Блей пораньше уходил с работы, чтобы выполнить кое-какие поручения, а потом подбирал свою жену Тесси. В этот день Тесси проводила набег на магазины Кинг-стрит. Она имела обыкновение проводить остаток дня со своей вдовой-сестрой. Та жила в переделанной сторожке в стороне от объезда в Дун Логайр, «всего лишь в нескольких минутах от его обычного маршрута».

Была среда. Двадцатое мая. Блей ехал за женой.

Левую переднюю дверь «форда», хоть она и не выглядела пострадавшей в аварии, приходилось приматывать проволокой, чтобы она не открывалась. Дверь дребезжала на каждом ухабе.

– Я слышал ее дребезжание, когда она сворачивала на Сент-Стефенс Грин Саут, – говорил один очевидец. – Божьей милостью, меня не было на углу Графтон, когда это произошло. Блей повернул направо с Сент-Стефенс Грин Саут, что привело его на Сент-Стефенс Грин Вест. Он придерживался левой полосы, поскольку направлялся на Графтон-стрит. Были и лучшие маршруты, чтобы добраться до Тесси, но это был «его путь».

– Он любил быть вместе с людьми, – говорила Тесси. – Упокой его, Господи. Уволившись со службы, он больше всего скучал именно по людям.

Хрупкий и морщинистый Блей имел обычную среди многих престарелых кельтов с юга Ирландии внешность обтянутого кожей мертвеца. Он носил грязную коричневую шляпу и залатанный свитер того же цвета. Машину водил с терпеливой отрешенностью человека, часто ездящего своей дорогой. И если бы он знал правду, то предпочел бы застрять в дорожной пробке.

Большую часть весны было холодно и сыро. Хотя небо все еще было затянуто тучами, но облачный покров истончился. Было ощущение, что погода может радикально измениться. Лишь немногие пешеходы несли зонтики. На деревьях на Сент-Стефенс Грин справа от Блея было полно листвы.

Когда «форд» полз по запруженной машинами улице, наблюдавший за ним из окна на четвертом этаже здания «Ириш Филм Сошети» человек удовлетворенно кивнул. ТОЧНО В СРОК.

«Форд» Блея был выбран по причине пунктуальности его поездок по средам. Свою роль сыграл и тот факт, что Блей не ставил машину в гараж на Девитт Роуд, где жил с Тесси. «Форд» оставляли снаружи, рядом с густой живой изгородью из тиса. К нему можно было подойти с улицы по тропинке, под прикрытием запаркованного фургона. Предыдущей ночью там был фургон, припаркованный именно таким образом. Соседи его видели, но им и в голову не пришло над этим задуматься.

– Там часто оставляли машины, – сказал один из них. – Откуда нам было знать?

У наблюдателя в здании «Филм Сошети» было много имен, но данное ему при рождении было Джозеф Лео Херити. Это был маленький толстый мужчина с длинным тонким лицом и бледной, почти прозрачной кожей. Херити зачесывал свои светлые волосы назад, и они свисали почти до воротника. У него были глубоко посаженные светло-коричневые глаза и приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями, из которых торчали волосы.

С этой удобной позиции на четвертом этаже перед Херити открывалась панорама всех декораций к той драме, что должна была разразиться. Прямо через дорогу от него высокие зеленеющие деревья образовали зеленую стену, отгораживая поток машин от пешеходов. Напротив окна стояла статуя Роберта Эммета, а слева от нее была черно-белая вывеска общественного туалета. «Форд» Блея остановился в пробке сразу слева от окна Херити. Над маленьким автомобилем навис белый туристический автобус с красно-синими полосами на боку. Даже на высоте четвертого этажа стоял густой запах выхлопных газов.

Херити для гарантии проверил регистрационный номер Блея. «Да – GIQ 5028. И вмятина на левом крыле».

Транспорт начал было ползти вперед, потом снова остановился. Херити взглянул налево, на угол Графтон-стрит. Он мог видеть вывески магазина «Мир игрушек» и «Ириш Пеманент Сошети» на первом этаже красного кирпичного здания, что скоро будет отдано Ольстерскому банку. Насчет этого были кое-какие протесты, один шумный марш с несколькими транспарантами, но все это быстро заглохло. У Ольстерского банка были влиятельные друзья в правительстве.

«Барни и его шайка, – подумал Херити. – Они думают, что мы не подозреваем об их заигрывании с ольстерскими мальчиками!»

«Форд» Блея снова пополз по направлению к углу и опять застрял в пробке.

Лысый мужчина в темно-синем костюме остановился прямо под окном Херити и рассматривал киноафишу. Двое парней, толкая велосипеды, пробирались мимо него.

Транспорт все еще стоял.

Херити посмотрел вниз на крышу машины Блея. Как он невинно выглядит, этот автомобиль.

Херити был одним из тех двоих, что вылезли из окутанного тисом фургона возле парковочного пятачка Блея прошлой ночью. В руках его был пластиковый брусок, который прикрепили в виде неправильной формы блюдца под днищем машины Блея. В середине бруска находился крохотный радиоприемник. Передатчик стоял на подоконнике перед Херити. Маленький черный металлический прямоугольник имел крохотную проволочную антенну и два утопленных в корпус двухпозиционных переключателя: один выкрашен в желтый, а другой в красный цвет. Желтый включал питание, красный – передачу.

Херити взглянул на часы и понял, что прошло уже пять минут после Часа Ноль. Блей не виноват. Проклятая пробка!

– Прибереги свои чертовы часы для Блея, – сказал руководитель их группы. – Старый ублюдок мог бы ехать и трамваем.

– Какие у него политические убеждения? – спросил Гривз.

– Кому какое дело до его убеждений? – возразил Херити. – Он нам идеально подходит и умрет ради великого дела.

– На улице будет много народу, – сказал Гривз. – И туристы там будут. Это так же верно, как и то, что в аду полно британцев.

– Мы предупреждали, чтобы они остановили ольстерских мальчиков, – рявкнул Херити. «Временами Гривз похож на болтливую бабу!» – Они знали, чего ожидать, когда не стали нас слушать.

Все уладилось. И теперь автомобиль Блея снова полз к углу Графтон-стрит в направлении массы пешеходов, среди которых наверняка было множество туристов.

Джона Роя О'Нейла, его жену Мери и их пятилетних двойняшек, Кевина и Мейрид, можно было бы классифицировать как туристов. Джон рассчитывал пробыть в Ирландии шесть месяцев до завершения исследования, результаты которого открывали новые горизонты.

«Обзор ирландских генетических исследований».

Он подумал, что-заголовок напыщенный, но это только прикрытие. Настоящее исследование состояло в восприятии новой генетики римско-католическим обществом; Нужно было выяснить, сможет ли справиться это общество со взрывоопасными возможностями молекулярной биологии.

В это утро проект занимал большую часть мыслей Джона. Оставшаяся малая часть была занята необходимыми приготовлениями. Нужно было перевести деньги из Америки в Союзный Ирландский банк. Мери хотела отправиться по магазинам за свитерами, «чтобы нашим дорогушам было тепло по вечерам».

– Пойтемм, – поддразнивал ее Джон, когда они вышли из отеля «Шелбурн», ступив в сутолоку туристов и бизнесменов. – Всего четыре дня в Ирландии, а говоришь уже как местная.

– А почему бы и нет? – возразила она. – К тому же обе мои бабушки из Лаймерика.

Мери засмеялась, обратив на себя несколько любопытных взглядов. Дети дергали ее, озабоченные тем, чтобы за покупками не ушли без них.

«Ирландия подходит Мери», – подумал Джон. У нее бледная чистая кожа и темно-голубые глаза. Черные как смоль волосы, «испанские волосы», как их называла ее семья – обрамляли довольно-таки круглое лицо. Привлекательное лицо. Ирландская кожа и ирландские черты. Он нагнулся и поцеловал ее перед уходом. Это вызвало на лице Мери румянец, но она была довольна таким проявлением привязанности и послала ему теплую улыбку при расставании. Джон быстро шагал, мурлыча себе под нос. Ему стало забавно, когда он узнал мотив: «Ах, что за прекрасное утро!»

В эту среду у Джона была назначена встреча для «перевода средств из-за рубежа». На два часа пополудни в Союзном Ирландском банке на углу Графтон и Чатэм. Прямо при входе в банк висело объявление, белыми буквами на черном: «Посетителям, не являющимся постоянными клиентами, – наверх». Охранник в форме проводил его вверх по лестнице в офис управляющего банком Чарльза Малрейна, маленького нервного человека с волосами цвета пакли и бледно-голубыми глазами за стеклами очков в золотой оправе. У Малрейна была привычка трогать уголки своего рта указательным пальцем, сначала слева, потом справа. Затем следовало быстрое прикосновение к галстуку. Он пошутил насчет того, что у него офис на первом этаже «то, что вы, американцы, называете вторым».

– Это сбивает с толку, пока не сообразишь, что к чему, – согласился Джон.

– Что ж! – Быстрое прикосновение к губам и галстуку. – Вы понимаете, что мы могли бы спокойно все проделать в главном офисе, но…

– Когда я позвонил, меня заверили, что это…

– По желанию клиента, – сказал Малрейн. Он взял со своего стола папку, заглянул в нее и кивнул. – Да, эта сумма… если вам будет здесь удобно, я только возьму соответствующие бланки и тотчас же вернусь.

Малрейн вышел, скупо улыбнувшись Джону в дверях.

Джон подошел к окну и отодвинул тяжелую кружевную портьеру, чтобы посмотреть вниз на Графтон-стрит. Тротуары были заполнены людьми. Транспорт в два ряда загромождал улицу и медленно продвигался в его сторону. Рабочий чистил ограждение на крыше торгового центра наискосок через улицу – одетая в белое фигура со щеткой на длинной ручке. Он стоял, вырисовываясь на фоне ряда из пяти колпаков на дымоходах.

Взглянув на закрытую дверь офиса управляющего, Джон удивился, почему его так долго нет. Проклятые здешние формальности. Джон посмотрел на свои часы. Мери придет с детьми через несколько минут. Они собирались выпить чаю, а потом Джон пошел бы по Графтон до Тринити Колледж и приступил бы к работе в библиотеке. Это было бы, собственно, началом его исследовательского проекта.

Лишь много позднее Джон сможет оглядываться назад, на эти несколько минут перед окном управляющего банком на «первом этаже» и размышлять о том, как без его ведома была приведена в движение иная последовательность событий. Нечто неизбежное, вроде кинофильма, где один кадр следует за другим, и нет никаких шансов на отклонение от этого пути. Все сконцентрировалось вокруг старого автомобиля Френсиса Блея и маленького передатчика в руках непреклонного человека, наблюдающего из открытого окна, выходящего в тот угол, где Графтон встречалась со Сент-Стефенс Грин.

Блей, терпеливый, как всегда, неспешно продвигался вперед в потоке транспорта. Херити, на своем удобном наблюдательном пункте в окне, дернул переключатель питания своего передатчика, удостоверившись, что провод антенны свисает через подоконник.

Когда Блей приблизился к углу Графтон, толпа пешеходов вынудила его остановиться, и он пропустил переключение светофора. Он услышал, как туристический автобус выбрался на свободное место справа от него и покатил, грохоча мощным дизелем. Слева от него на здании были сооружены заграждения, и над грубой конструкцией была поднята большая белая на красном вывеска: «Реконструкция здания будет производиться „Дж. Тоттенхем Сонс, Лтд“. Блей посмотрел направо и, заметив высокую бело-голубую вывеску кафетерия „Престиж“, ощутил легкий приступ голода. Пешеходный переход рядом с ним был запружен людьми, дожидающимися возможности пересечь Сент-Стефенс Грин. Другие прокладывали себе путь между остановившимися на Графтон машинами, блокируя дорогу Блею. Толпа пешеходов вокруг машины Блея была чрезвычайно плотной. Люди сновали и перед автомобилем и позади него. Женщина в коричневом твидовом пальто, зажав под правым локтем белый сверток и держа за руки двоих маленьких детей, стояла в нерешительности около правого переднего крыла автомобиля Блея, высматривая возможность протиснуться сквозь давку.

Джон Рой О'Нейл, стоя у окна управляющего банком, узнал Мери. Он увидел знакомое пальто и узнал ее манеру держать голову с шапкой блестящих смоляных волос. Джон улыбнулся. Спешащие взрослые загораживали от него двойняшек. Но он понял, по позе Мери, что она держит их за руки. Маленький просвет в толпе позволил Джону увидеть мельком макушку Кевина и старый «форд» с высунувшимся локтем водителя в коричневом свитере. «Где же этот проклятый управляющий? – Джон недоумевал. – Она с минуты на минуту будет здесь».

Он опустил плотную кружевную портьеру и еще раз взглянул на часы.

В открытом окне, выше и позади Блея, Херити еще раз кивнул сам себе. Он отступил от окна и дернул второй переключатель на своем передатчике.

Автомобиль Блея расцвел огненным шаром, разбрасывая вокруг мелкие куски. Бомба, взорвавшись почти под ногами Блея, выбросила вверх вместе со здоровым куском крыши автомобиля его смятое, разбитое тело. Изрядный кусок крыши машины понесся вверх по плавной дуге, чтобы обрушиться на здание «Ириш Пеманент Сошети», снося колпаки дымоходов и шифер.

Бомба не была достаточно мощной, чтобы натворить подобное, но была размещена со знанием дела. Старый автомобиль превратился в рваные клочки металла и стекла – оранжевый шар огня, сеющий смертельную шрапнель. Кусок капота машины обезглавил Мери О'Нейл. Двойняшки стали частью кровавого месива, брошенного взрывом на железное ограждение по другую сторону Сент-Стефенс Грин. Впоследствии их тела было проще опознать, потому что они были единственными детьми в этой толпе.

Херити не задержался, чтобы взглянуть на плоды своих трудов. Ему все рассказал звук взрыва. Он спрятал передатчик в маленький потертый зеленый военный ранец, запихнул поверх него старый желтый свитер, затянул ремешки чехла и перекинул ранец через плечо. Херити покинул здание через черный ход, окрыленный успехом и удовлетворенный. Барни и его группа получат это послание!

Джон О'Нейл поднял взгляд от своих часов как раз тогда, когда оранжевая вспышка взрыва поглотила Мери. От кусков разбитого оконного стекла его спасла плотная портьера, отклонившая все осколки, кроме одного. Один маленький осколок зацепил кожу на его черепе. Ударная волна сбила с ног, бросив назад на стол.

Джон упал на бок, потеряв на мгновение сознание. Но он поднялся на колени, когда в комнату ворвался управляющий банком, крича:

– Боже милостивый! Что это было?

Джон, шатаясь, поднялся на ноги, отвергая и вопрос, и ответ, грохотавший в его мозгу, словно отголосок взрыва. Он пробрался мимо управляющего и вышел из офиса. Джон все еще был в шоке, но те то само нашло дорогу вниз по лестнице. Внизу он оттолкнул плечом в сторону какую-то женщину и, пошатываясь, выбрался на улицу, где вклинился в толпу, спешащую к месту взрыва. В воздухе стоял запах горелого железа, звуки плача и воплей.

Лишь несколько секунд Джон был частью людской толчеи, теснимой назад полицией и непострадавшими гражданскими, привлеченными для оцепления. Джон локтями проложил себе путь вперед.

– Моя жена! – кричал он. – Я ее видел! Она была там! Моя жена и мои дети!

Полицейский схватил Джона за руки и развернул кругом, закрыв от него зрелище перемешанных тряпок и окровавленной плоти, разбросанных по другую сторону улицы.

Стоны раненых, мольбы о помощи и крики ужаса привели Джона в состояние бессмысленной ярости. «Мери нуждается во мне!» Он бешено сопротивлялся.

– Мери! Она была прямо перед…

– Сюда едет «Скорая помощь», сэр! Помощь близко. Вы должны успокоиться. Сейчас вам туда нельзя.

Женщина слева от Джона сказала:

– Пропустите меня. Я медсестра.

Джон перестал сопротивляться полицейскому.

Людям помогают. Там медсестра.

– Во всем разберутся до мельчайших подробностей, сэр, – сказал полицейский. Голос его был раздражающе спокоен. – Что за скверный порез у вас на голове. Давайте-ка я помогу вам перейти через улицу туда, куда приедет «Скорая помощь».

Джон позволил провести себя по проходу сквозь толпу, видя любопытные взгляды, слыша всхлипы и призывы к Богу «взглянуть туда» – внушающие страх голоса, рассказывающие ему о том, чего он не хотел видеть. Хотя он знал, что там. И позади помогавшего ему полицейского кое-что было видно мельком на свободном от людей пространстве у здания через улицу от газона.

– Ну вот, сэр, – сказал полицейский. – Здесь о вас позаботятся. – Потом еще кому-то: – Думаю, его зацепило случайным осколком. Кровотечение, кажется, остановилось.

Джон стоял, прислонившись спиной к посеченной кирпичной стене, с которой все еще осыпалась пыль от взрыва. Под ногами хрустело битое стекло. Сквозь просвет в толпе справа от себя он мог видеть часть кровавого месива на углу. Людей, передвигающихся и склоняющихся над разбитыми телами. Ему показалось, что он узнает пальто Мери позади коленопреклоненного священника. Где-то внутри его возникло ощущение понимания этой сцены. Однако сознание оставалось замороженным, бесстрастно запертое в окаменевших мыслях. Если Джон позволит себе думать свободно, тогда события потекут, время продолжится… время без Мери и детей. Это было так, словно крохотный драгоценный камешек сознания оставался незатронутым внутри его, понимая, ЗНАЯ… но больше ничему нельзя было позволить шевелиться.

Кто-то дотронулся до его руки.

Джона словно ударило током. У него вырвался вопль – агонизирующий, разносящийся эхом по улице, заставляющий людей оборачиваться, чтобы взглянуть на него. Вспышка фотографа ослепила его на время, оборвав вопль, но Джон все еще слышал его у себя в голове. Это было нечто большее, чем просто крик. Это зарождалось глубже, исходя из какого-то места в душе, о котором Джон не подозревал, и у него не было от этого защиты. Его ухватили двое одетых в белое санитаров «Скорой помощи». Он чувствовал, как с него стянули пальто, разорвали рубашку. Потом укол шприца в руку. Джона затолкали в машину, когда охватившая его дремота затопила сознание, отключив начисто память.

Долгое время он не сможет вспомнить эти так потрясшие его минуты. Джон сможет припомнить маленький автомобиль, локоть в коричневом свитере в его окне и больше ничего. Он знал, что видел то, что видел: взрыв, смерть. Рациональное мышление принимало факты. «Раз я стоял у окна, то должен был видеть взрыв». Но подробности были скрыты за завесой, сквозь которую он не мог проникнуть. Они лежали замороженные в глубине его, требуя действия, ибо, оттаяв, они бы его уничтожили.

1

Стивен Броудер прочитал о взрыве на Графтон-стрит, сидя на газоне во дворе медицинского факультета колледжа в Корке. Студент третьего курса Броудер уже достаточно был знаком с учебной рутиной, чтобы предоставить себе долгий перерыв на ленч и возможность захлопнуть книжки и перевести дух между занятиями. Однако для ленча он выбрал именно это место, поскольку здесь ему частенько составляли компанию студентки-медсестры, среди которых он особенно выделял Кетлин О'Хара.

Был теплый день, и это многих привело во двор. Все они предпочли газон каменному готическому уродству здания факультета, напоминавшему скорее старую тюрьму, захватившую это место, чем современное медицинское учреждение. Выходящий в Корке «Экзаминер» в его руках предназначался всего лишь для подстилки, но его внимание привлекла фотография вопящего человека – «Американский турист лишается семьи», – и Стивен прочел историю, потрясшую его.

Увлечение Броудера Кетлин О'Хара не прошло незамеченным среди студенток-медсестер. Они теперь поддразнивали ее на этот счет.

– Вот он, Кети. Я одолжу тебе носовой платок, чтобы уронить перед ним.

Кети краснела, но не могла удержаться, чтобы не поглядывать через газон на Броудера. Он был тощим, глуповатым на вид юношей с песочного цвета волосами и широко расставленными голубыми глазами. Судя по его манерам, Стивен обещал стать одним из тех сутулых врачей общей практики, чья доброта пробуждает в пациентах великую веру. Ей нравилась его задумчивость. Робость непременно станет скромностью ученого и мрачной строгостью, что хорошо бы подошло к окончательно определившимся чертам его лица.

Броудер оторвался от своей газеты и встретился глазами с Кети. Он быстро отвел взгляд. Стивен уже две недели пытался набраться смелости и изыскать способ попросить ее прогуляться с ним куда-нибудь. Он теперь ругал себя за то, что не улыбнулся ей в ответ. Броудер не мог бы толком определить, чем привлекает его Кетлин. У нее была юная фигура, слегка крепковатая, но миловидная. Тонкие сосуды кожи придавали цвету лица розовый оттенок. Волосы у нее были ярко-рыжими, часть наследия викингов. Темно-коричневые глаза были довольно глубоко посажены под широкими бровями. Стивен знал, что Кетлин имеет репутацию хорошего работника, что она смышленая и веселая. Он слышал, как другая студентка говорила про нее:

– Она не красавица, но достаточно хороша, чтобы заполучить себе мужа.

«По-своему она прекрасна», – подумал он.

Броудер снова взглянул на нее, и их глаза встретились. Кетлин улыбнулась, и он заставил себя улыбнуться в ответ, прежде чем контакт оборвался. Сердце его сильно колотилось, и Стивен склонился над газетой, чтобы отвлечься. Вопящий мужчина на фотографии, казалось, уставился прямо на него, заставив Стивена похолодеть. Вся семья бедняги погибла в том взрыве – жена и двое детей. На мгновение у Броудера возникла фантастическая мысль о себе самом, женатом на Кети О'Хара, – ну, и дети, конечно. И они погибли бы. Все. Без всякого предупреждения. Все, что обусловило выбор профессии для Стивена Броудера, чувствовало себя оскорбленным этим взрывом.

Неужели что-то стоило того?

Даже воссоединение Ирландии, о котором он молился по праздникам, – могло ли оно оправдать этот акт?

Согласно статье в «Экзаминере», ответственность на себя взяла отколовшаяся группировка ИРА, так называемые «Непримиримые». У Броудера были друзья в Ирландской Республиканской Армии. Один из его товарищей по учебе делал для них взрывчатку. Понять симпатии студентов колледжа было нетрудно. Они хотели, чтобы британцы убирались.

ПРОКЛЯТЫЕ БРИТАНЦЫ!

Броудер чувствовал, что разрывается между своими симпатиями к республиканцам и потрясением от того, что эти люди натворили в Дублине. Тридцать одна смерть. Семьдесят шесть покалеченных и раненых. И все потому, что кое-кто в нижней палате парламента, по сообщениям, колебался, поговаривая о «компромиссе». С британцами не может быть никакого компромисса. Никогда!

Но решат ли бомбы хоть что-нибудь?

На его газету упала тень. Броудер поднял глаза и увидел Кети О'Хара, стоящую тут и смотрящую на него сверху вниз. Он поспешно вскочил, уронив с колен учебник по анатомии и упустив часть своей газеты. Стивен смотрел на Кети сверху, неожиданно сообразив, что намного выше ее, больше, чем на голову.

– Вы Стивен Броудер, не так ли? – спросила она.

– Да. Да, это я.

У нее восхитительно мягкий голос, подумал Стивен. И внезапно он понял, насколько это ценно для медсестры. Это был успокаивающий голос. Он придал ему храбрости.

– А вы Кети О'Хара, – умудрился выговорить Стивен.

Она кивнула.

– Я видела, вы читаете про этот взрыв. Тот, что в Дублине. Как это ужасно!

– Это так, – согласился Стивен. А потом, пока не растерял мужества: – Вы должны сейчас возвращаться на занятия?

– У меня только несколько минут.

– А когда вы заканчиваете? – он знал, что покраснел, задавая вопрос.

Кетлин потупила глаза. «Какие у нее длинные ресницы», – подумал Стивен. Они лежали на ее щеках, как перышки.

– Мне бы хотелось вас увидеть, – сказал он. И это была истинная правда. Стивен не мог оторвать от нее глаз.

– Меня ждут домой к половине пятого, – ответила Кетлин, глядя на него.

– Возможно, мы могли бы выпить чаю по дороге.

– Тогда встретимся здесь после занятий? – предложил, Стивен.

– Да. – Она улыбнулась и присоединилась к своим подружкам.

Одна из студенток-медсестер, наблюдавшая за этими двумя, шепнула приятельнице:

– Господи! Я так рада, что это наконец-то произошло.

2

Джон Рой О'Нейл, проснувшись, увидел находящегося рядом с ним священника и врача, стоявшего в изножье кровати. Он мог ощущать кровать под собой и запах антисептика. Значит, это больница. Доктор был высокий пожилой человек с сединой на висках. Он был одет в зеленый уличный жакет, в кармане его был стетоскоп.

– Почему я тут? – удивился Джон.

Он видел, что это была больничная палата. Здесь стояли другие кровати с лежащими на них фигурами. Это была совершенно безличная комната, место, умышленно оформленное так, чтобы сводить на нет личность обитателя. Словно некто постарался, сознательно и с огромной долей ненависти, сотворить место, не отражающее человеческого тепла. Если бы эту комнату охарактеризовать одним предложением, то получилось бы что-то наподобие «вы здесь надолго не задержитесь».

Джон попытался глотнуть. Горло его болело. Ему снилась Мери. Во сне она уплывала прочь от него в огромное синее водное пространство. Движения ее не сопровождались звуком, даже когда он видел, как плещется вода.

– Я иду за детьми, – сказала Мери. Джон слышал сказанное, но плавание ее было по-прежнему беззвучным.

Во сне сама собою пришла мысль: «Ну конечно. Она должна идти за детьми. Она будет им нужна».

Во сне он мог чувствовать сознание Мери, словно это было его собственное. Ее сознание казалось необычно прозрачным, словно вследствие лихорадки.

– Я не могу ощутить своего тела, – сказала она. – Бедный Джон. Я люблю тебя.

Потом он проснулся, глаза его горели от слез. А тут еще священник с врачом. Это было зеленое помещение с запахом карболки, сильно отличающееся от его воспоминаний об американских больницах. Вокруг суетились сестры в чепцах. Когда одна из них увидела, что Джон проснулся, то заторопилась прочь. Штора над единственным высоким окном слева от врача была поднята. Снаружи было темно. Значит, была ночь. Свет исходил от неприкрытых электрических ламп, свисавших с высокого потолка на длинных проводах. Доктор изучал термограмму, прикрепленную на шнурке в ногах кровати.

– Он проснулся, – сказал священник.

Врач позволил термограмме упасть и повиснуть на своем шнуре. Он посмотрел вдоль кровати на Джона.

– Мистер О'Нейл, с вами все будет в порядке. К утру станете как огурчик. – Врач повернулся и вышел.

Священник наклонился к Джону.

– Вы католик, сэр?

– Католик? – Вопрос показался безумным. – Я… я… приход святой Розы… – А зачем, собственно, ему рассказывать священнику, как называется его приход?

Тот положил мягкую руку на плечо Джона.

– Ну-ну. Я все прекрасно понимаю.

Джон закрыл глаза. Он услышал звук передвигаемого по полу стула. Когда открыл глаза, увидел, что священник сел, приблизив к нему свое лицо.

– Я отец Девин, – сказал священник. – Мы знаем, кто вы, мистер О'Нейл, из ваших вещей. Вы случайно не имеете отношения к О'Нейлам из Кулани?

– Что? – Джон попытался приподняться, но у него начала кружиться голова. – Я… нет. Я не знаю.