12

Когда Дейсейн проснулся, небо на западе было окрашено в оранжевый цвет заката. Он лежал, повернув голову в сторону окна, и смотрел на ослепительно сверкающее небо, словно бы оказавшись под действием неких чар, сродни тем, что охватывали древних греков, когда они поклонялись солнцу. Корабль жизни спускался в свою ежедневную гавань. Вскоре эта земля окажется во власти тьмы.

Позади Дейсейна что-то щелкнуло. Комнату затопил искусственный свет, разрушая чары. Он повернулся.

В дверях стояла Дженни. На ней был длинный зеленый халат, достигавший ей почти до колен. На ногах – зеленые тапочки.

– Тебе уже пора было проснуться, – сказала она.

Дейсейн уставился на нее как на незнакомку. Он видел, что это была та же самая Дженни, которую он любил, – ее длинные черные волосы были перехвачены красной ленточкой, полуоткрытые полные губы, ямочка на щеке, – но он заметил едва различимое выражение спокойствия в ее голубых глазах – спокойствия богини.

Она направилась к нему, двигаясь так, как в том далеком прошлом, – ему никогда не забыть ее плавной походки.

Поразительный страх охватил Дейсейна – сродни тому, который испытывал аттический крестьянин перед дельфийской жрицей. Она была прекрасна… и смертельно опасна.

– Ты что, не хочешь спросить, как я себя чувствую? – спросила Дженни.

– Я вижу, что с тобой все в порядке, – ответил он.

Дженни сделала еще один шаг в его сторону и сказала:

– Клара подогнала к нашему дому машину Джерси Хофстеддера и оставила ее там для тебя. Сейчас автомобиль стоит в гараже.

Дейсейн вспомнил об этой прекрасной машине – еще одна приманка для него.

– А что ты принесла мне в этот раз? – спросил он. – У тебя в руках нет никакой еды, – продолжил он. – Возможно, яд на острие твоей шляпной булавки?

В глазах девушки появились слезы.

– Не подходи ко мне, – напомнил он. – Я люблю тебя.

Дженни кивнула:

– Я действительно люблю тебя. И… И я понимаю, насколько опасной я могу быть для тебя. Все время была… – Она зарыдала. – Я понимала, что должна быть от тебя подальше. Но больше не могла выдерживать этого. Как и сейчас.

– Ладно, все прошло, – сказал Дейсейн. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты не захватила с собой случайно пистолет? Ведь это оружие более эффективно, а пуля быстра.

Дженни топнула ногой.

– Джил, ты невыносим!

– Неужели?

– Ты ведь изменился, да? – прошептала девушка. – Неужели ты не чувствуешь ничего…

– Я по-прежнему люблю тебя, – перебил ее Дейсейн. – Не подходи ко мне. Я люблю тебя.

Дженни прикусила губу.

– Разве не было бы милосердно сделать это во время сна? – продолжал он изводить девушку. – И я бы тогда никогда не узнал, кто…

– Хватит!

Внезапно Дженни сорвала с себя зеленый халат, под которым оказалась белая ночная рубашка, отделанная по краям кружевами. Она стянула через голову ночную рубашку и, бросив ее на пол, осталась стоять обнаженной перед Дейсейном, глядя на него сверкающими глазами.

– Видишь? – спросила она. – Здесь нет ничего, кроме женской плоти! Ничего, кроме женщины, которая любит тебя. – Слезы текли по ее щекам. – В моих руках нет яда… О Джил… – Она зарыдала.

Дейсейн заставил себя отвести взгляд в сторону. Он знал, что не может смотреть на нее – такую милую, изящную, желанную – и сохранять при этом холодную голову, способную рассуждать. Она была прекрасной и смертельно опасной одновременно – последняя приманка, которой пыталась завлечь его в свои сети Сантарога.

У двери донеслось шуршание одежды.

Дейсейн повернулся.

Она снова стояла, уже одетая в зеленый халат. Щеки ее рдели, губы дрожали, глаза опущены вниз. Дженни медленно подняла глаза и встретилась с его взглядом.

– Я не стыжусь твоего присутствия, Джил, – начала она. – Я люблю тебя. Я хочу, чтобы между нами не существовало никаких тайн – тайн плоти… и вообще каких-либо тайн.

Дейсейн попытался проглотить комок, застрявший в горле. Богиня оказалась уязвимой. И от этого открытия его грудь сжалась от боли.

– Я хочу того же, – сказал он. – Джен… лучше тебе сейчас оставить меня одного. Если ты не сделаешь этого… я просто могу схватить тебя и изнасиловать.

Она попыталась улыбнуться, но не смогла, потом повернулась и выбежала из комнаты.

Дверь с шумом захлопнулась. На несколько секунд воцарилась тишина. Потом дверь снова открылась, и Дейсейн увидел Паже, стоявшего в проеме и выглядывавшего в коридор. Потом Дейсейн ясно расслышал звуки закрывающихся дверей лифта. Паже зашел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Что произошло между вами? – спросил он.

– По-моему, мы просто поссорились, а затем помирились, – ответил Дейсейн. – Хотя я не уверен.

Паже прокашлялся. Дейсейну показалось, что его круглое лицо выражает уверенность, однако не похоже, чтобы доктор над чем-то усиленно думал, Дейсейн в этом нисколько не сомневался. Как бы то ни было, но тут же это выражение исчезло, а в широко раскрытых глазах появился интерес к Дейсейну.

– Вы выглядите гораздо лучше, – заметил Паже. – На щеках уже нет прежней бледности. Чувствуете, что к вам возвращаются силы?

– По правде говоря, да.

Паже взглянул на остатки сыра на тумбочке, подошел к ней и понюхал.

– Не совсем свежий, – произнес он. – Я скажу, чтобы прислали свежий.

– Да, пожалуйста, – сказал Дейсейн.

– Могу я взглянуть на ваши бинты? – спросил Паже.

– А я думал, что бинтами займется Бурдо.

– Уина задержало дома одно небольшое дельце. Вы знаете, завтра выходит замуж его дочь. Так что он придет позже.

– Я не знал.

– Сейчас как раз достраивается дом для молодых, – сказал Паже. – Небольшая задержка вышла из-за того, что мы решили построить четыре дома вместо одного. Место это хорошее – вы с Дженни могли бы облюбовать один из них.

– Очень мило, – заметил Дейсейн. – Значит, вы собираетесь все вместе и строите дома для молодоженов.

– Мы заботимся о себе, – сказал Паже. – Прошу вас, позвольте мне осмотреть наконец ваши бинты.

– Пожалуйста.

– Я рад, что вы стали более благоразумно вести себя, – заметил Паже. – Я сейчас вернусь. – Он направился к двери в лабораторию и через минуту вернулся с тележкой, поставил ее рядом с кроватью и начал снимать бинты с головы.

– Вижу, что вы впустую потратили время в лаборатории, – произнес Паже.

Дейсейн поморщился, когда доктор снял бинт с обожженного места на щеке.

– Так значит то, что я делал в лаборатории, оказалось впустую?

– То, что вы делали? – переспросил Паже. Наклонившись поближе, он внимательно осмотрел щеку Дейсейна. – Похоже, лечение протекает великолепно. Я считаю, что не останется даже и шрама.

– Я занимался поисками активного агента в Джасперсе, – сказал Дейсейн.

– Уже предпринималось несколько таких попыток, – заметил Паже. – Вся беда в том, что мы слишком заняты более насущными проблемами.

– А вы сами пытались? – поинтересовался Дейсейн.

– Когда был молодым.

Дейсейн подождал, пока Паже снял с головы бинт, и спросил:

– У вас остались какие-нибудь записи, выводы?

– Никаких записей. У меня никогда на это не оставалось времени.

Паже занялся правой рукой Дейсейна.

– Что же вы обнаружили?

– Я взял бульон, насыщенный аминокислотами. Очень похоже на дрожжи. А вот на этой руке, похоже, шрам останется, но вам нечего особо волноваться, вскоре все заживет. И благодарить за это вам следует Джасперс!

– Что? – Дейсейн озадаченно уставился на Паже.

– Природа дает, природа же и забирает обратно. Да, изменения в химической структуре вашего тела делает вас более подверженным аллергии, но при этом ваше тело будет вылечиваться в пять – десять раз быстрее, чем во внешнем мире.

Дейсейн окинул взглядом свою обнаженную руку. Новая розовая кожа уже появилась на месте ожога. Он видел шрам в том самом месте, о котором говорил Паже.

– И что это за изменения в химической структуре тела? – спросил Дейсейн.

– Ну, главным образом улучшения в гормональном балансе, – ответил Паже.

– Очень похоже на тот процесс, который наблюдается у эмбрионов.

– Но это не согласовывается с аллергической реакцией, – возразил Дейсейн.

– Я ведь и не говорил, что все так просто, – заметил Паже. – Держите руку на весу. Не двигайте ею.

Дейсейн подождал, пока перевязка не будет закончена, потом начал:

– А как насчет структуры и…

– Что-то среднее между вирусом и бактерией, – поспешил ответить Паже. – В каких-то отношениях напоминает грибок, однако…

– Я рассматривал клеточную структуру под микроскопом.

– Да, но не ядро. Конечно, какое-то ядерное вещество присутствует, но все дело в том, что на него можно воздействовать таким образом, чтобы был образован вирусный кристалл.

– Эти кристаллы и производят эффект Джасперса?

– Нет. Однако их можно поместить в подходящую среду, и после надлежащей обработки они-то и производят желаемый эффект.

– Какую среду?

– Вы знаете это, Джилберт.

– Пещера-хранилище кооператива?

– Да. – Паже закончил снимать бинты с левой руки Дейсейна.

– Не думаю, что на этой руке у вас останется такой же шрам.

– Что же такого уникального во внутренней среде пещеры? – спросил Дейсейн.

– Мы точно не знаем.

– Неужели никто никогда не пытался…

– Джилберт, у нас и без того хватает насущных проблем, которые требуют немедленного разрешения, – перебил его Паже. – И одна из них – сохранить свое существование.

Дейсейн посмотрел вниз и стал наблюдать за тем, как Паже заканчивает перевязку на левой руке. «Сохранить свое существование», – повторил Дейсейн про себя.

– А никто не будет возражать, если я попрошу мне разрешить заглянуть в хранилище? – спросил Дейсейн.

– Если найдется время – конечно же, нет. – Паже положил инструменты и бинты на тележку и откатил ее в сторону. – Вот и все. Мне кажется, завтра уже окончательно мы снимем с вас бинты. Ваш прогресс в лечении просто великолепен.

– В самом деле?

Паже улыбнулся ему.

– Страховая компания позаботится о возмещении убытков, нанесенных пожаром в гараже, – сказал Паже. – Я полагаю, Дженни уже рассказала вам о новом автомобиле.

– Да.

– Мы также заменили вашу одежду. Хотите еще чего-нибудь?

– Как насчет замены свободы выбора?

– У вас есть свобода выбора, Джилберт, и вам есть из чего выбирать. А теперь у меня есть несколько…

– Оставьте советы при себе, – перебил его Дейсейн.

– Советы? Я просто хотел вам сказать, что у меня есть довольно любопытная информация для вас. После вашего предложения, чтобы я повнимательнее присмотрелся к тем людям, которых вы обвиняли в попытках убить вас, у меня в голове родилось несколько…

– Моего предложения, чтобы вы повнимательнее присмотрелись?

– Я взял на себя смелость упредить вас.

– Значит, вы загипнотизировали кое-кого из них, – понял Дейсейн. – Вы приготовили диаграмму Дэвиса по их восприим…

– Я не гипнотизировал их, – резко оборвал его Паже. – Будете вы молчать и слушать, в конце концов?

Дейсейн вздохнул и посмотрел в потолок.

– Я провел беседы с несколькими из этих людей, – начал Паже. – Первым – с мальчиком Пити Йориком, потому что это больше всего касается меня – ведь он только что выпущен из школы. И вскрылся один весьма любопытный факт.

– Да?

– У каждого из этих людей была сильная подсознательная причина бояться и ненавидеть внешний мир.

– Что? – Помрачневший Дейсейн озадаченно уставился на Паже.

– Они пытались убить вас не как человека Джилберта Дейсейна, – сказал Паже. – Вы – чужак из внешнего мира. Это порождает сильную, до сих пор не разрешенную…

– Вы хотите сказать, что считаете в порядке вещей…

– Как вы поняли, – перебил его Паже, – причины возникают подсознательно. Однако структура мотивации…

– Значит, Дженни и любит меня, и ненавидит одновременно… поскольку я чужак?

– Вы правильно все поняли, Джилберт. Дженни не пыталась причинить вам зла. Как раз медсестра-практикантка…

– Дженни сказала мне, что она лично приготовила мне еду…

– Это только так называется, – перебил его Паже. – На самом же деле она сходила в диетическую кухню и заказала вам еду и наблюдала за ее приготовлением. Однако не могла же она уследить за каждым…

– И вы считаете, – перебил в свою очередь его Дейсейн, – что эта… эта ненависть к чужакам и есть причина того, что несколько сантарожанцев пытались убить меня?

– Это совершенно очевидно, Джилберт.

Дейсейн пристально посмотрел на Паже. Да, несомненно, доктор верит в это.

– Значит, пока я живу в Сантароге, мне придется внимательно следить за всеми людьми, которые ненавидят чужаков? – спросил Дейсейн.

– Теперь вам вовсе не нужно ничего бояться, – ответил Паже. – Вы больше не чужак. Вы уже один из нас. И когда вы и Дженни поженитесь…

– Из всей чепухи, которую мне когда-либо приходилось слышать, – воскликнул Дейсейн, – эта бьет все остальные! Этот… этот пацан Пити хотел попасть в меня стрелой, потому что…

– У него патологический страх, что он уедет из долины учиться во внешний мир, – перебил его Паже. – Конечно, он преодолеет этот страх, но эмоции детства более…

– А порошок для травли тараканов в кофе, – не дал ему досказать свою мысль Дейсейн. – Ведь это тоже просто…

– Это следствие очень печальной истории, – перебил его Паже. – Она влюбилась, когда училась в колледже, в одного чужака – как, например, Дженни, добавлю я от себя. Вся разница в том, что друг Вайны соблазнил ее, а потом бросил. И у нее есть дочь, которая…

– О Господи! Да вы в самом деле верите в эту чушь! – воскликнул Дейсейн. Он прижался к стенке кровати и посмотрел на Паже сверкающими глазами.

– Джилберт, мне кажется, что гораздо легче поверить в это, чем в вашу сумасшедшую теорию, что Сантарога предприняла массированную атаку на вас. В конце концов, вы должны сами увидеть.

– Конечно, – перебил его Дейсейн. – А теперь объясните мне тот инцидент на мосту. Посмотрим, как…

– О, проще всего! – воскликнул Паже. – Подозреваемый молодой человек был влюблен в Дженни до того, как в ее жизни появились вы.

– Поэтому он просто дожидался момента, когда…

– Все это происходило на подсознательном уровне, уверяю вас, Джилберт.

Дейсейн пристально посмотрел на доктора. Схема рационального объяснения несчастных случаев, выстроенных Паже, напоминала Дейсейну форму дерева, дерева из его сна. Из темных глубин к сверкающему ослепительно, как солнце, сознанию тянулся мощный ствол. Корни скрывались во мраке. От ствола отходили ветви с уже довольно заметными листьями и фруктами. Оно возникло и не собиралось исчезать, несмотря на свою фальшивость.

И его невозможно было срубить, понял вдруг Дейсейн. Слишком уж эта штука была нематериальной. И слишком много было подобных деревьев в этом лесу, который назывался Сантарога. «Это дерево, видишь? Неужели оно не выглядит так, как остальные?»

– Мне кажется, – начал Паже, – что, когда вам предоставится время поразмышлять над этим, вы осознаете истину…

– О, несомненно, – перебил его Дейсейн.

– Я… э-э… я скажу, чтобы вам прислали немного свежего сыра, – сказал Паже. – Из особого хранилища.

– Да, конечно.

– Я все прекрасно понимаю, – начал Паже. – Вы думаете, что сейчас вы ведете себя, хотя и цинично, но очень мудро. Но со временем вы исправитесь.

С этими словами он вышел из комнаты.

Дейсейн продолжал смотреть на запертую дверь в течение нескольких минут после ухода Паже. Доктор не мог понять его и никогда не окажется в состоянии понять, как и любой сантарожанец. Даже Дженни, несмотря на ее исключительную восприимчивость, усиленную ее любовью. Слишком уж просты были объяснения Пахе, чтобы их принять. В нем заключена точка зрения официальных властей.

«Мне обязательно нужно выбраться из этой сумасшедшей долины», – решил Дейсейн.

Он выскользнул из постели как раз тогда, когда дверь открылась и в комнату вошла юная круглолицая и без чепчика студентка-практикантка с подносом.

– О, вы встали с постели! – воскликнула она удивленно. – Это хорошо.

Она взяла с тумбочки старый поднос, поставила на его место новый. Потом она положила старый на стул.

– Пока вы встали, я поправлю вашу постель, – сказала она.

Дейсейн стоял, опершись о спинку кровати, пока сестра возилась с постелью. Вскоре она ушла, забрав с собой старый поднос.

Дейсейн посмотрел на то, что она принесла: золотистый клинышек сыра, сухое печенье, стакан и бутылка пива Джасперса.

В приливе внезапно вспыхнувшего гнева Дейсейн швырнул сыр в стену. Потом он простоял некоторое время, уставившись на пятно в стене, пока не почувствовал успокаивающий вкус во рту и осознал, что он слизывает крошки с пальцев.

Дейсейн пристально посмотрел на свою руку, словно она принадлежала какому-то другому человеку. Он сознательно заставил себя не нагибаться и не поднимать сыр с пола, а повернулся к пиву. За бутылкой находилась открывалка. Дейсейн налил пива в стакан и выпил его быстрыми глотками. Только когда в стакане не осталось пива, он почувствовал резкий аромат Джасперса в оставшихся каплях пива.

Пытаясь побороть легкую дрожь, Дейсейн поставил стакан на тумбочку, забрался в постель, словно в поисках убежища.

Его тело требовало Джасперса. «Это не люди поедают Джасперс, – подумал Дейсейн, – а Джасперс пожирает их». Он ощутил эффект расширения сознания, услышал громогласный шум толпы, неприятно действовавший на психику. Время потеряло свой обычный ход, сжалось, готовое разорваться в любой миг.

Дейсейн услышал чьи-то торопливые шаги. Щелкнул выключатель, и его комната погрузилась в темноту. Дверь захлопнулась.

Дейсейн открыл глаза и посмотрел в окно, за которым сияли звезды. В их свете он различил свежий клинышек сыра на тумбочке. Остатки сыра со стены и пола убрали. Он вспомнил голос Дженни – тихий, музыкальный, журчащий, словно темная вода над камнями, слегка дрожащий.

– Вам нужна медсестра?

– А который час? – спросил Дейсейн.

– Двадцать четыре минуты четвертого. Вы хотите снотворного?

– Нет… спасибо.

Дейсейн сел, опустил ноги на пол и уставился на сыр.

– Вы только хотели узнать время?

– Сколько весит целая головка сыра Джасперса? – спросил Дейсейн.

– Весит? – После паузы последовал ответ: – Они бывают разные. Самая маленькая весит примерно тридцать фунтов. А что?

– Принесите мне целую, – попросил он.

– Целую… Разве у вас нет сейчас немного сыра?

– Мне это нужно для лабораторного исследования, – пояснил Дейсейн и подумал: «Ну вот! Теперь посмотрим, насколько правдив со мной был Паже».

– Вам сыр понадобится утром, когда вы проснетесь?

– Нет, прямо сейчас. И принесите мне халат и тапочки, пожалуйста.

– А не лучше ли доктора подождать. Если…

– Если считаете необходимым, свяжитесь с Паже, – перебил ее Дейсейн. – Мне сыр нужен немедленно.

– Ну, хорошо. – В женском голосе Дейсейн услышал неодобрение.

Он стал ждать, сидя на краю кровати и глядя за окно в темноту. Непроизвольно он отломил кусочек сыра, лежавшего на тумбочке, прожевал его и проглотил.

Вскоре из открывшейся двери в комнату проник клинышек света, и вошла высокая седовласая медсестра. Она включила свет. В руках у нее была огромная круглая упаковка золотистого сыра, все еще сверкавшего восковой печатью.

– Вот тридцать шесть фунтов первоклассного сыра Джасперса, – произнесла женщина. – Куда мне положить его? – В ее голосе слышались недовольство и протест.

– Поищите место на одной из лабораторных полок, – ответил Дейсейн. – А где халат и тапочки?

– Если вы будете терпеливы, то я отдам их вам, – ответила женщина. Она протиснулась в дверь лаборатории и через несколько секунд вернулась. Пройдя к двери в противоположном конце комнаты, она открыла ее. Дейсейн увидел за ней висевшую одежду – это оказался платяной шкаф. Медсестра достала из него зеленый халат и пару черных тапочек, которые поставила на пол перед кроватью Дейсейна.

– Это все, сэр?

– Да… пока.

– М-м-м. – Медсестра вышла из комнаты и с шумом захлопнула дверь за собой.

Дейсейн еще раз откусил от сыра, лежавшего на тумбочке, надел халат и тапочки и прошел в лабораторию. Медсестра, выйдя из нее, оставила гореть свет. Круглая упаковка сыра лежала на открытой металлической полке справа.

«Алкоголь не действует на Джасперс, – подумал Дейсейн. – Иначе бы его не добавляли в местное пиво. Что же уничтожает его? Может быть, солнечный свет?»

Он вспомнил тусклый красный свет в хранилище кооператива.

«Ладно, есть способы узнать это». Дейсейн закатил рукава халата и принялся за работу. За час три четверти головка сыра превратилась в молочный раствор, и Дейсейн начал работу с центрифугой.

Когда были получены результаты из первых колб, оказалось, что их содержимое наслаивается слоями, как это обычно происходит после хроматографии. У верха колбы осела тонкая серебристо-серая пленка какого-то неизвестного вещества.

Дейсейн вылил жидкость, выжег отверстие на дне колбы и выдул оттуда неповрежденный кусочек. Немного серого вещества попало на предметное стекло, и он исследовал его под микроскопом.

Он увидел грибковую структуру, искаженную, но вполне узнаваемую. Он понюхал предметное стекло. Резкий аромат Джасперса. Потом он начал изменять освещенность предметного столика, вращая ручку регулирования, наблюдая за веществом. Внезапно оно прямо на глазах начало сморщиваться и кристаллизовываться.

Дейсейн посмотрел на индикатор освещенности, сделанный в виде спектрального окошка. В данный момент он показывал интенсивность прохождения светового потока в диапазоне от 4000 до 5800 ангстрем. Дейсейн заметил, что кристалл образовался на красном участке спектра.

Он снова заглянул в микроскоп и увидел, что вещество полностью превратилось в белую-кристаллическую субстанцию.

«Значит, солнечные лучи. Как же уничтожить пещеру? – подумал Дейсейн. – Может, принести бомбу. Или портативную лампу дневного света?»

В это время Дейсейн вдруг заметил, как за окном клиники меркнет темнота и возникает темная фигура какого-то чудовища.

Дейсейн содрогнулся и повернулся к бутылке с молочным раствором. Действуя механически, он поместил оставшуюся часть раствора в центрифугу, потом отделил серебристо-серую пленку и собрал полученное вещество в темно-коричневую склянку. Из раствора получилось почти пол-литра эссенции Джасперса.

Дейсейн понюхал склянку – резкий запах Джасперса ударил в ноздри. Он вылил содержимое на мелкую тарелку, взял шпателем немного вещества и лизнул его. После чего по его спине словно бы промчалась электрическая искра. Ему показалось, что он способен «видеть» кончиком языка или пальца. Дейсейн чувствовал, как стержень его сознания превращается в стальное зернышко, окруженное пустотой. Он сконцентрировал свою энергию и заставил себя посмотреть на эссенцию Джасперса.

Там ничего не было!

«Что же уничтожило ее? Как могла тарелка стать пустой?»

Дейсейн посмотрел на правую ладонь. Как же близко она находится к его лицу! На розовой коже начали проступать серебристо-серые пятнышки.

Его сознание заполонили покалывающие ощущения, шедшие от нервных окончаний – сначала от желудка и горла, потом по рукам и ногам. И вот уже словно бы вся кожа вспыхнула огнем. Возникло отдаленное чувство, что тело соскальзывает вниз, на пол, и в тех местах, где тело касалось пола, ему казалось, что пол ослепительно сверкает.

«Я съел полную тарелку эссенции, – подумал Дейсейн. Что же способен сделать этот активный компонент, выделенный из более чем тридцати фунтов сыра Джасперса? Действительно, что? Что же он делает сейчас?» Дейсейн чувствовал, что это самый интересный вопрос. Что же он сейчас делает с ним?.. зернышко собственного «я»! Где же оно?»

На каком фундаменте реальности покоилось до сих пор его «я»? Дейсейн лихорадочно пытался расширить свое сознание, ясно сознавая при этом, что проецирует свою собственную субъективную реальность на внешнюю Вселенную. Однако одновременно происходит и воздействие Вселенной на его мировосприятие. Он шел за линиями этой проекции, чувствовал, как они проносятся сквозь него, словно сквозь тень.

В этот миг он сбился с пути и споткнулся.

«Да я – просто какая-то тень!» – мелькнула мысль.

Эта мысль привела его в возбуждение. Он вспомнил игры с тенью из своего детства. «Интересно, какую форму примут тени после того, как будет искажено его „я“?» И от этой мысли перед ним предстала картина темного экрана, созданного его сознанием, очерченного бесформенными контурами. Ему захотелось изменить форму.

И вот на месте экрана возник какой-то мускулистый герой, бьющий себя в грудь.

Дейсейн сменил акцент.

Тень превратилась в согбенную, близорукую фигуру ученого в длинном халате. Еще одно изменение – и перед ним обнаженный Аполлон, бегущий по живописной равнине, окруженный женскими фигурами.

И снова – труженик, согнувшийся под тяжестью бесформенного груза.

С захватывающим дух чувством божественного откровения Дейсейн вдруг осознал, что его картины не выходят за рамки его собственных знаний и представлений, которые, естественно, довольно ограничены. И именно открытие, сделанное сейчас им без чьей-либо помощи, давало ему чувство надежды. Странного рода, смутная, непонятно на что направленная, но которая, несомненно, существовала – не просто надежда, рожденная неуверенностью, а просто надежда без всяких границ, направлений или привязанностей. Надежда сама по себе.

И это знаменательное мгновение позволило ему осознать мимолетность мига его собственного существования, его способности как живого существа.

Участок, занятый сознанием Дейсейна, пересекло нечто изгибающееся, выгнутое и искаженное. Он узнал зернышко его «я», потерявшего всю свою первоначальную форму. Дейсейн, хихикая, отбросил его. «Кто же отбросил только что это? – подумал Дейсейн. Кто хихикал?»

Раздался громкий стук шагов. Голоса.

Он узнал неприятные интонации голоса седовласой медсестры, но в нем прозвучали и нотки паники.

Паже.

– Давайте уложим его на кровать, – сказал Паже. Слова прозвучали ясно и отчетливо.

Но не столь ясно виделась ему форма Вселенной, которая стала приобретать размытые очертания радуги, как и не видел он чьих-то сильных рук, пытавшихся погасить ослепительное пламя, которым была объята его кожа.

– Трудно возвращаться в обычное состояние сознания, когда ты только что находился за пределами его, – пробормотал Дейсейн.

– Он что-то сказал? – спросила медсестра.

– Я не разобрал, – ответил Паже.

– Вы чувствуете запах Джасперса вон там? – снова спросила медсестра.

– Полагаю, он выделил эссенцию и проглотил ее.

– О Господи! Что же нам делать?

– Ждать и молиться. Принесите мне смирительную рубашку и велите доставить тележку.

«Смирительную рубашку? – повторил про себя Дейсейн. – Какая странная просьба!»

Кто-то побежал. Как же громко раздаются эти шаги! Хлопнула дверь. Еще какие-то голоса. Какая кругом неразбериха!

Дейсейн почувствовал своей кожей, что его поместили во что-то темное. Все зрительные ощущение пропали.

Внезапно Дейсейн почувствовал, как его тело сморщилось, и он превратился в ребенка, брыкающегося, вопящего, машущего руками, пытающегося за что-нибудь ухватиться.

– Помогите мне! – Это снова был Паже.

– Что тут за беспорядок?! – раздался какой-то мужской голос.

Однако Дейсейну в этот миг уже казалось, что он превратился в рот, просто отдельный рот. Который дул, дул и дул, подобно ветру. Конечно же, весь мир должен сжаться под напором этого урагана!

А потом он стал доской, качающейся на ветру. А в следующий миг – детскими качелями. Вниз и вверх… вверх и вниз.

«Лучше хорошо бежать, чем плохо стоять», – вспомнил он.

И он бежал, бежал, задыхаясь, хватая ртом воздух.

Из кружащихся над ним облаков вынырнула какая-то скамейка. Он рухнул на нее… и стал скамейкой – еще одной доской. И доска эта все глубже и глубже погружалась в кипящее зеленое море.

«Жизнь в океане бессознательности», – подумал Дейсейн.

Вокруг него становилось все темнее и темнее.

«Смерть, – мелькнула мысль. – Именно на фоне смерти я могу познать себя».

Темнота рассеялась. Дейсейна несло вверх, к ослепительному свету. И в этом сиянии двигались какие-то темные фигуры.

– У него открытые глаза. – Это была медсестра.

Какая-то тень промелькнула.

– Джилберт? – Это говорил Паже. – Джилберт, ты можешь слышать меня? Сколько Джасперса ты принял?